[лист бумаги из вторсырья, выдранный из блокнота и подрезанный сверху; в левом нижнем углу стоит чернильное пятно; все еще можно уловить запах сандала]

Доктор Циглер,

Полагаю, что после всех моих слов, сказанный в ваш адрес, и сделанных мною далеко не благородных поступков мое письмо принесет вам мало радости. Но мое молчание принесет ее еще меньше, и потому я прошу вас уделить моим словам пару минут вашего времени. Моего разрешения на то, чтобы уничтожить письмо, вам не требуется, и если это принесет вам больше покоя, то так тому и быть.

Я пишу для того, чтобы извиниться перед вами за свое поведение во время лечения и дальнейшей работы в организации. Скорее всего, вы догадались о его причинах, но мне кажется, что будет лучше, если о них вы услышите от меня самого.

Несмотря на то, что я родился в клане якудза, я не был причастен к криминалу. Мои дни состояли из бесполезной их траты в вечеринках, видео играх и прочих развлечениях. Знакомства мои были беспорядочны и случайны, но одно было наиболее опасным. К сожалению, это я понял не сразу.

Это знакомство заставило клан полагать, что я предатель. Утечка информации, возникшая в то время, мне не помогала. Мое преступление было очевидно. За него наказание — смерть.

Мой приговор воплотил в действия тот, кто, несмотря на наши разногласия, был одним из самых важных для меня людей. Это предательство стало для меня ударом. То, что меня оставили умирать, привело в отчаяние. Я ждал завершения своей жизни с нетерпением.

Однако этому не суждено было сбыться. Мои надежды превратились в пыль, когда я очнулся в больничной палате. Гнев, разочарование, боль от предательства превратили меня в озлобленного пса, бросающегося на все и вся. Я был не лучше Вся моя прежняя жизнь была вырвана из моих пальцев. Я не имел больше своего тела и был пленником того, что от него осталось, а с новыми его частями я, как мне казалось, перестал быть человеком. Последнее, что у меня было, пришлось отпустить.

Я был потерян. В своем отчаянии я выбрал отмщение и ненависть ко всему миру.

Со стыдом должен признаться, что ненавидел вас почти так же сильно, как и того, кто почти убил меня. Я видел свое спасение как продолжение страданий. Проведенные на осмотрах и тренировках часы напоминали лишний раз о моих потерях и моей боли. Политика организации казалась мне лицемерной, что злило меня сильнее. Вместо того, чтобы бороться с ними самостоятельно, я выплескивал свои эмоции на тех, кто этого не заслуживал.

Вы не должны были ощущать на себе тяжесть моих проблем. Вы не должны были страдать по моей вине. И за то, что я позволил этому случиться, я приношу свои извинения. В моих прежних обвинениях нет ни следа истины. Я уверен, что любой медик, спасающий мою жизнь из-за эгоистичных порывов, давным-давно нашел способ остановить мое сердце. И, к сожалению, вы видели достаточно потерь, чтобы понимать их боль. Опровергать все свои слова я могу бесконечно и, боюсь, этого будет недостаточно, чтобы покрыть их все.

Также я приношу извинения за то, что так поздно благодарю вас за спасение своей жизни. Я знаю, в каком состоянии был, и каких трудов стоило вернуть меня к жизни, не способен представить. Раньше я не мог оценить предоставленный мне второй шанс, но теперь я не намерен его тратить.

Спасибо вам, доктор Циглер за все, что вы сделали для меня.

Я не жду от вас прощения и не надеюсь на ответ. Берегите себя.

Генджи Шимада

Непал, Покхара,
27 сентября 20xx

[icon]http://s5.uploads.ru/1Npv8.jpg[/icon][status]虚[/status][lz]не забудь вдохнуть в Саё-но Накаяма свежести глоток[/lz]

Отредактировано Genji Shimada (2019-02-08 11:27:57)

[сложенный вчетверо лист А4, слегка измятый, словно его долго носили в кармане; в некоторых местах расплываются чернила, к письму приложены фотографии]

Доктор Циглер,

Все мои старания явно оказались напрасны. Я надеялся, что ветра унесут след моего присутствия так далеко, что никто и не поймет, есть ли на земле. Но, кажется, каменные ступени дорог выдали меня с головой, а зеленый и алый флаги болтают больше, чем синий и желтый. Впрочем, зря я виню их: люди находят меня необычным и говорят с удовольствием о местном, что ведет их по дороге и рассказывает обо всем, что знает.

Заканчиваются дни путешествий по знакомым местам. Солнце прячется за тучи, словно снова в ссоре со своим братом-ветром. Воды он пока не льет, но собирает со всех концов, чтобы порезвиться и приготовить землю к свету сестры. Она же обратится в снег, который забьет все собою. Я давно не боюсь его порезов и не помню уже простуды, но вычищать броню каждый день утомительно. Наступление зимы наполняет меня чувством обреченности на страдания: терпение по-прежнему не моя сильная сильная сторона.

Воды горячих источников отвлекли моих новых компаньонов. Теплые камни и голые ветви открыли путь к концентрации особого рода. Я же пользуюсь данным мне временем одиночества. Надеюсь, вы не возражаете против того, чтобы обратиться в паузе именно к вам. Если же у вас нет желания в чтении моих слов, то я извиняюсь и прошу выбросить письмо.

Ваш ответ среди покоя был неожиданностью, но весьма приятной. Не гром среди ясного неба, а цветение голубых маков раньше их сезона. Он обрадовал меня и, как вид тонких лепестков над снегами, встревожил. Ваши слова полны раскаяния, которое, что дожди ноября, давит вас к земле и душит всякую жизнь.

То, что оставалось от меня на операционном столе, было лишь осколками разбитой вазы, изодранным на тысячи мелких кусков полотном. Вы склеили куски, сшили лоскуты, и за это все мои не смогут выразить в полной мере благодарность. Но даже самый искусный хирург не властен над миром и никаким рукам не  сдержать свободную волю, пусть и ведет она не по ступеням к верхнего мира, а к воротам нижнего. Только один может ею управлять. Ему же и нести ответственность за ее мудрые или не очень движения. Имя этого создания? Владелец воли, а не его гончар, портной и спаситель.

За то, что я сделал и соберусь сделать, повинен был, есть и буду лишь я сам. Моим выбором было пойти на поводу ярости и обвинять весь мир в своем решении. Моим выбором после возвращения из Ёми было продолжить существование и приобрести то тело, которое я приобрел. Мои ноги, пусть и сделанные вами, пошли по той дороге. Если бы их не было, я бы по ней полз. Моего упрямства на это хватило бы.

Вы хотите лучшего для других. Это желание благородно и добро, но только не для того, кто им владеет; для своего человека оно — паразит. Слушать его шепот все равно что сжигать себя на кострах Инквизиции. Однако вы — не ведьма, доктор Циглер. Вам нет смысла стоять в огне.

Не в ответе вы и за решения командующего.

                                                                        Он увидел призрак шанса и решил схватить его за хвост, хотя мог и отпустить. Возможно, верил, что во имя блага можно сделать одну жертву. Возможно, хотел и в самом деле дать второй шанс. Возможно, надеялся, что у меня есть информация о делах семьи. Среди восьми миллионов душ теперь не услышать его голоса и не узнать наверняка. Пусть найдет он свой покой в нижней стране.

Вы не должны жить ради того, что искупить вину за поступки других. Вы помогаете встать тем, кто упал и не может идти. А куда приведет их путешествие, зависит лишь от них. Мой путь сейчас свободен от скверны, пусть и место, куда он ведет, остается рассветом на Пун Хилл — туманным и неясным. Скоро я завершу последний его круг и отправлюсь на юг. Вряд ли там лежит то, что я ищу, но среди гор я не нашел своей цели.

Мне странно слышать/читать о моей силе духа, когда самым сильным человеком всегда были вы. Собирать раз за разом то, что дорого, воедино и поднимать на ноги пострадавших требует куда большего, чем просто встать и идти. Однако ваше убеждение греет меня и придает надежды.

Спасибо вам за это. Берегите себя. Абьян — бурная горная река, пусть и лежит среди песков. Возможно, прохлада  — это то, что вам нужно сейчас.

Генджи Шимада

Непал, Джину,
8 ноября 20xx

[status]虚[/status][icon]http://s5.uploads.ru/1Npv8.jpg[/icon][lz]не забудь вдохнуть в Саё-но Накаяма свежести глоток[/lz]

Отредактировано Genji Shimada (2019-02-09 12:46:06)

[вырванные из блокнота два листа переработанной грубой бумаги, пахнет сыростью и влажным черным перцем; в середине одного из листов стоит масляное пятно; на обратной стороне набросаны эскизы цветы шиповника и розмарина]

Доктор Циглер,

Юг похож на саму жизнь. Собран он из тысячи, сотни тысяч миллионов кусочков, сшитых нитями времен неумело и наспех. Лабиринты тянутся по улицам, завершаясь позолотой ворот, которые равнодушно сияют возле берега, опутанного нищетой. Рядом с руинами замка тянутся бурлящие воды дорог, где трясутся в переполненных рикшах местные жители.

Стоит нырнуть в узкий переулок, как начинают звенеть уши голосами продавцов. Лежат расшитые белым кружевом ткани, блестят ярко расписанные звери и птицы. Все они превращаются в памяти в комок и горчат запахом перца с куркумой. Среди обилия вкусов и цветов, среди грязи, богатства и бедности, ваше письмо стало глотком свежего воздуха. Глотком чистоты.

Юг буен и ярок. Юг бесконечно утомителен. Он выпивает силы, высасывает всю волю и обжигает мою сталь лучами сухого солнца. В его душе нет места мягкости и доброте, но милосердие — его основная черта. Более, чем милосердный, он хороший учитель. Его уроки говорят разными словами многие школы и многие места, однако на его улицах они, как нигде, достигают сердца человека.

То, на что смотрим мы, неизменно. Но глаза каждой из восьми миллионов душ глядят в разные стороны и под разными углами, ослеплены светом солнца или мраком ночи, не способны с первого своего дня видеть или искажения линз — на то есть восемь миллионов причин, которые знаете вы куда лучше меня, почему не можем мы увидеть то, что так хотим. Я вижу не больше прежнего, но увиденное понимаю лучше, чем в любой прошедший день своей жизни, и путь тянется красной нитью, за которой я и намерен идти.

Возможно, мое зрение продолжает водить меня за нос, но позволю ему и дальше играться со мной, иначе будут потеряны мои надежды, как запах ладана после дуновения ветра. Возможно, поэтому и идут рука об руку с мыслями о Саде те, кто попадает в ваши руки. Тяжело отпускать красную нить, что вела в бой без колебания листа на ветру, когда так близки ворота Ёми. Она — талисман, который хранит от сожалений и страха смерти; она — те капли с копья, что стали островам и не дают погрузиться на дно; она — смысл, без которого дорога жизни обратится в бессмысленное блуждание по пустыням. Мой опыт такого закончился весьма печально: исцарапанной броней и застрявшим в соединениях песком. Мне порой кажется, что до сих пор скрипит где-то между моих кабелей.

Если чему и научили меня те дни, так это тому, что о других мысли испаряются быстрее, чем вода под раскаленным солнцем. Любовь связывает с ними или ненависть — значения это не имеет. Остается только песок, отчаяние и потеря. Остаются ждущие другие, которые хотят знать, что ты жив, хотят тебя видеть и тебя слышать. Каким бы ни был Сад, он не стоит того, чтобы быть там одному, и потому ваши руки ведут к концу куда более лучшему. Пусть и ценят это только родные ваших подопечных.

После всего я бы, возможно, и был хорошим пациентом, но сомневаюсь, что вы после моих скверных утешений захотите оказаться рядом.

Искусство бытия опорой никогда мне не давалось. Но, стоит сказать в свое оправдание и к своему стыду, прилагать усилия я стал лишь недавно. В этом и кроется моя вина. Я не в ответе за дела своего клана, но мое преступление не становится поэтому менее тяжелым.

Неведение — это не всегда выбор, однако я закрывал глаза и отворачивался от страданий сознательно. Я не хотел видеть пущенную нашим мечом кровь и слышать вырванные нашими пальцами крики. Я не хотел замечать голосов, которые плели цепи вокруг шеи дракона, и звенящую медь колоколов.

                                                                                                     Я отвернулся от того, кому был нужен, о чем бесконечно сожалею. Я почти отдал свою жизнь человеку, которого больше всего любил, за что его стараюсь изо всех сил простить. Что именно буду я делать, перед моими глазами закутано горными туманами, но я знаю, что должен встретиться с ним. Дальше моя красная нить ведет меня к обрыву...

Свет вашей веры и надежды что свет Аматерасу — могут рассеять любые сомнения и тревоги. Отплатить за этот дар я никогда вам не смогу, как и за второй шанс.

Берегите себя. Если будет вам нужна помощь, то знайте, что я ваш верный слуга.

Генджи Шимада.

Индия, Ланкхнау,
15 декабря 20xx

[status]虚[/status][icon]http://s5.uploads.ru/1Npv8.jpg[/icon][lz]не забудь вдохнуть в Саё-но Накаяма свежести глоток[/lz]

Отредактировано Genji Shimada (2019-03-08 15:21:29)

23 декабря 20xx

Он покидает Индию с тянущейся перед собой дорогой и тяжелым сердцем, которое тянет в груди сильнее, чем единственный чемодан тянет искусственное волокно мышц. На концах пальцев держится терпкая сладость корицы, словно замерзший изголодавшийся зверь, нашедший посреди бури хижину лесника. Шустро перебирая лапами, поднимается она выше нервными мурашками и устраивается удобно в изгибе шеи, где пластик сливается с плотью.
На такую неслыханную наглость дракон отвечает коротким низким рыком и сворачивается в тугие тяжелые кольца. Восемь миллионов душ родной земли не пугают его, как пугает затерянная среди них иголка длинного клинка. Синяя тень украдкой шепчет, когда она предстанет перед солнечным взором великой богини и где пойдет на встречу с тысячами милосердных рук. Тень улыбки крадется по губам.
«Ты все также чтишь традиции», - думает он. Тень смотрит на него с глухой болью, рвется коротко вперед, но замирает резко и мчит обратно быстрым ветром. Ее дыхание тает залетевшей через щели брони лаской и треплет сложенный вчетверо листы бумаги во внутреннем кармане.

О, ирония: именно на него и собирается он пойти, пусть и состоится Рождество их клана через пару дней от праздника остальных. Но они отмечали в компании верных людей и партнеров — больше деловой подход, чем теплый ужин в узком кругу. Только когда здорова была матушка, когда жив был отец, ради юных драконов устраивался маскарад.
Скоро их глаза научились видеть сквозь занавески лжи, сделанные из рисовой бумаги и украшенные журавлями, и единственным для них театром стал букет богатых тканей с масками и гримом за ними.
Он покажет это однажды. В другое время, когда придет к своему концу его путь и, возможно, начнется новый. Среди созданных мирными руками, не знающих войны и крови вещей, наивных горящих глаз; среди холодных палаток, отличных от душных и жарких на индийских рынках, но также пахнущих специями, которые цветут вкусами даже на его языке; среди хвои, переливающейся огнями, и спрятанной в камнях историй — может, туда и ведет дорога в конце всех концов.
Может, лежит там оазис, место блаженного отдыха после дневной жары.

Он не сомневается нисколько. О своих родных местах поют все птицы лучше и прекраснее, чем другие свои песни. Если не окрашены их перья в черный и алый — они лишь молчат в тени и выходят на охоту ночью, пока смотрят в сторону неба другие или видят сны птенцы.

Он не завершил ответ, пусть и сел за него сразу, как открыл конверт. Размазанные чернила на бумаге дразнят обещаниями и шершавым ощущением по пальцам, которое стало проходящим по нервам огнем за днями, где выпал по собственной глупости из гнезда воробей. Узкая тропа ведет от дороги под алыми вратами в густые травы и хрустящие под ногами снега. Снова на запад вместо востока, и, видят восемь миллионов душ, готовы на мгновение его ноги сделать поворот.
Как он может быть чьим-то хранителем, если он самого себя не может сохранить? Если отгонять собственных призраков может только с чужой помощью и мудрым советом мастера? Доброта в своей самой чистой форме — вот что такое эти слова. Она может опасна, может быть лжива, но в его сердце нет сомнений, что доктор верит в них так же, как хочет в них верить он сам.
Запах корицы ласково трется о шею и щекочет шерстью нос. Он вдыхает полной грудью и идет дальше по коридору аэропорта. За ним тянется город, а чуть дальше — лежит дом среди деревьев сакуры, пока еще не цветущих. Сталь и кровь прячется пока за стенами заборами, а не розовыми лепестками. Им остается ждать еще три луны, через которые его больше не будет.

Он знает отчаяние так хорошо, словно оно в один день вышло с ним на этот свет. Чужое отдает горечью морской воды, влажным воздухом пещеры и отражением на созданной богами глади. Рука тянется достать перо и вывести утешение на бумаге, нетерпеливая, как и он сам, несмотря на все прожитые годы.

Сложенная бумага лотоса лежит в плотном конверте, а конверт -  в отделении между запасными пластинами брони. Мастер хранит молчание о нем, хотя в звоне парящих шаров и слышится порой любопытство. Он знает, что его ученик придет к нему сам. Ученик знает, что он это знает, и не торопится потому сделать шаг до тех пор, пока не дойдет до края обрыва.
Разбиться насмерть или пойти по низине после того, как придешь в себя — других вариантов с ним не существовало. Может быть, что их все еще нет.  Он ведь не река, но камень.

Терпение — не его сильная сторона, пусть и научился держать себя в узде, как непослушную лошадь. Однако эхо голоса делает пальцы слабыми, которые не удержат даже пера, что говорить о поводьях. Сердце пускается в взбешенный галоп посреди вязкой душной мороки.
- Эй! - слышит он оклик на родном языке. Недоуменно гудит металлический голос мастера за его спиной.
Он не сразу понимает, что перемахнул каким-то образом — простой прыжок, скорее всего, с переносом веса на руку и вперед — и идет теперь на жуткий, если быть совсем честным, акцент. За темными стеклами очков он видит море каштановых, черных волос с редким вкраплением разноцветных пятен, и замечает бледный блонд.
И несется к нему.

[status]虚[/status][icon]http://s5.uploads.ru/1Npv8.jpg[/icon][lz]не забудь вдохнуть в Саё-но Накаяма свежести глоток[/lz]

Отредактировано Genji Shimada (2019-03-09 13:47:23)

Как от замученных проказами младшего из юных господ бежит он, перебирая жесткой подошвой ботинок кафель пола. В груди призраком из царства тьмы чирикает задорный воробей, зеленые перья клювом приглаживающий, и разминает полые хрупкие косточки. Дракон смотрит на него недовольно золотым глазом, открывает лениво пасть, но лишь щелкает зубами, обещая в следующий раз сожрать наглую птаху.
Уголки его губ тянет вверх неуклюжая из-за переплетения полимеров улыбка. Он знает, что зверь ворчит больше, сварливо скручивается в кольца для вида, чем из настоящей злости, и только дыханием поднимет перья. Старая подруга и верная спутница, которая была с ним в самые мрачные времена, которая менялась вместе с ним, сбрасывая чешую серебристую и меняя ее на черную, не оставит свою кровь, не предаст даже в час перед рассветом.
Но она недовольно трясет зеленой гривой и фыркает дымом, отворачивая голову. Улыбка расправляется утренним цветком под лучами веселья. В посмертии своем даже самые буйные драконы не слышат никаких ветров, кроме родных, и он знает, как перешептываются за спиной духи предков. Словно продолжают ждать того, чего никогда не было, и полагают все слепо, что оно появится.
Но он знает, что станет самым ужасным драконом за всю историю их семейства. И вовсе не в льстящем любому воину смысле.
- 動かないで下さい! 停める!  - кричат за спиной голоса. Успокаивающий металлический гул мастера тонет в стуках шагов и звоне металла. За стеклами очков белоснежный шарф темен, но ясен и четок, как на самом краю рассвета воздух, пропускающий робкий свет солнца. Свет от костюма над белой тканью, свет на бледных волосах, обращенный в золото, свет в холодных голубых глазах.

Под пальцами даже через броню он ощущает, как напрягается рука. Не смотря на чужую фигуру, знает, что перехватывает у нее дыхание. Улыбаться широко ему неудобно — мышцы  тянутся без синхронии, нижняя челюсть туже, чем верхняя — но это неважно совершенно, ведь все равно она все равно тянет, все равно управляет лицом. Он рад внезапно, что скрывает его ярко-зеленый, выжигающий неоном глаза шарф: времена, когда тело было чужим и неловким, давно прошли, однако теперь они настигали, как волны цунами сбегающих слишком поздно людей, увлеченных открывшимся дном морским.
- Да, - говорит он. Собственный голос смешан с дрожанием металлических связок. Ворот водолазки давит на кадык нежной удавкой. - Это я. А вы, доктор, это вы.
Его рука поднимает с носа очки. Алая радужка глаза и черный белок смотрят на изможденное бледное лицо, растрепанные пряди и сухость на губах и щеках. Япония в это время года немилосердно промозглая и потому холодная.
- Я не думал вас здесь встретить. Вы описывали свой дом с такой теплотой, что я был уверен: вы ходите среди палаток на Центральной площади с друзьями. Как вы, доктор? - произносит он, проглатывая обжигающий огонь вопросов.
Зачем она здесь? Как долго? Когда уезжает? Остался ли ее дух среди древней столицы или шум новой задержал в тяжелых ярких оковах? Поднялись в воздух искры, высеченные хрупкими руками? Нашло ли здесь, в безумном, родном для него самого Востоке то, что искало, измученное и иссушенное взглядом верховной богини сердце?
- 馬鹿! - cмеется хрипло в ревущей крови дракон. - 神社への訪問は後で来ます.
Он проглатывает огонь под возмущенное чириканье воробья и отпускает руку с плеча. На пальцах тянутся патокой остатки тепла. Совсем скоро от них не останется ничего — он знает, он знает, знает, не надо смотреть на него так, тетушка, не стоит готовить свой укор, мастер — но пока на подушечках остается след, он шевелит ими и запоминает эхо. Роскошь чужого тепла давно не касалась его рук, ни металлической, ни живой.
- Я надеюсь, что я за все это время не причинил проблем. На меня прежнего это не похоже. Во время службы я совсем не заботился о чувствах других и не испытывал потребности извиняться. Еще раньше я только и знал, что панибратство, шутки и флирт, но я похоронил эти части себя очень давно, сразу или по частям постепенно. И мои навыки общения покрыты теперь ржавчиной, поэтому...
Слова льются рекой, толпятся, просятся наружу, но суть их та же. Прозрачная пустота, заполняющая удивленные паузы. Он не хочет тратить на это время и ругает себя самого, но остановиться не можем совсем, падая после бега под ладонью тяжести с обрыва на скалы. По алым глазам растекается мутным болотом разочарование со стыдом напополам.
«Заткните мне мой проклятый рот. Остановите этот поток. Останови сам его, дурак металлический. Ты же тень, ты же кровь дракона, ты же убийца, ты же...» - думает он. Дракон качает головой и поправляет: не тень ты и не убийца, а растерянный мальчишка.
За всеми шумами и движениями вздыхает мудро бумажный лотос.

[status]虚[/status][icon]http://s5.uploads.ru/1Npv8.jpg[/icon][lz]не забудь вдохнуть в Саё-но Накаяма свежести глоток[/lz]

Отредактировано Genji Shimada (2019-03-23 20:53:44)

Дракон посмеивается, словно любимая тетушка, ушедшая к предкам, когда ему было пять. Он при звуке все также смущается, ощущает себя очень глупым и очень нелепым, словно только что рассыпалась осколками дорогая ваза или потерялись в очередной раз клинки. Только теперь вместо них не находится та самая дорога, что так уверенно вела прежде, когда крылья были целы, а голос складывался в трели. Без нее он жадно хватается за воспоминания, как за соломинки, но все без толку — для тонких лент металл слишком тяжел.
Его прошлое, если бы могло увидеть это, сгорело бы со стыда и погнало настоящее как можно дальше. Дракон от этой мысли смеется лишь сильнее, заставляя приливать к лицу кровь. Под маской — синтетика и металл привлекают слишком много внимания даже в их век — румянец не видно, но становится жарче.
Самое главное — не заработать сейчас системам охлаждения. В одежде ее гул и дыхание все равно что стоящая посреди лета духота.
Пальцы в его волосах ледяные, словно выточенные из плотного снега, но он не дрожит и лишь подается вперед. Его тело кричит, его тело напрягается готовым к бою зверем, отчего он начинает дышать медленно и ровно.
Когда в последний его касалась человеческая рука? Просто так, не для того, чтобы взять пробу, приделать новую конечность? Ранить, убить?
Очень давно.
Все инстинкты кричат ему, что эта близость опасна. Все мышцы — настоящие, искусственные — требуют движения, расстояния, дистанции. Память о болезненно нейтральных стенах палаты, запахе антисептика и новой процедуре дергается в предсмертной агонии. Эхо акцента царапает барабанные перепонки и мурашками тянется по тому, что еще осталось от прежнего тела.
Но он ждет, пока успокоится колотящееся в панике сердце и прикрывает глаза, повинуясь зову тоски. Ему не хватало этого все то время, что прошло с того дня, как дракон проглотил глупую птицу. Сколько лет назад это было?
С каждым вдохом отточенный тренировками зов становится тише. Он утыкается лбом в плечо, ощущает грубую ткань и позволяет себе просто быть.
- Вам не за что извиняться, доктор. Вы исполняли свои приказы и выполняли свой долг. Теперь все это в прошлом. Нам остается принять то, что случилось, и идти дальше. Я готов к этому.
Он поднимает голову и отходит на шаг. Лицо все еще пылает, в глазах плещется смущение, но он держит взгляд. Дракон то ли одобрительно фыркает, то ли насмешливо рычит — не разобрать за гулом аэропорта и приближающихся голосов.
- Я почти дошел до конца своего пути, - говорит он, пряча под маской улыбку. - Мне осталось сделать пару шагов, а потом...
Неизвестность. Обрыв, на дне которого могут лежать острые скалы, журчат река или расстилаться новая дорога. Стоит сказать слова утешения, заверить тех немногих, кто помнит его, самого себя, что путешествие не найдет своего конца. Но он знает, как жестоко режет плоть ложь и потому держит скачущие на языке фразы при себе. Пусть даже этим не вернуть на чужие губы улыбки.
- Возможно, я останусь здесь. Возможно, полечу в незнакомый город. Все зависит от того, что случится.
Он не знает, что будет с ним после встречи — придется ли снова бежать или получится осесть, как говорят восемь миллионов душ. Их голоса превращаются в шелест лепестков, в машинный гул, в звон колокольчиков на ветру и плесканием волн; они обнимают теплым одеялом, давят тяжестью детского футона и обещают сделать все так, как должно. Но дракон рычит громче, велит не строить на пустом месте тяжелые замки.
- あなたは, どれが破壊されたのか, そしてそれがあなたのせいになったことを忘れましたか? - говорит она и щекочет стык синтетики с плотью усами.
Он сжимает челюсти. Тетушка всегда была остра на язык и даже встреча с духами предков не изменила ее нрава. В ее словах истина: брат пожрал его руки и ноги, забрал его внутренности и выжег без остатка жизнь — дракон заберет остатки и не подавится, если вернуться к прежнему воробьиному и потерянному себе.
- Мои письма настолько отличаются от того, кем я раньше был? - вместо прямого ответа говорит он. В алых зрачках отражается тень улыбки, скрытой под маской. Все лучше, чем горечь расставания. От нее не убежишь  — убежать ни от чего нельзя, какими бы быстрыми ни были ноги и как не старайся стать быстрее света  — но можно дольше задержаться на перевале перед последним шагом.
[status]wanderer[/status][lz]Вновь встают с земли опущенные дождем хризантем цветы.[/lz]

Отредактировано Genji Shimada (2019-05-25 20:39:59)

Дракон в его ушах хрипло и заливисто смеется почти забытой тетушкой. Вместе с ним смех рвется наружу и с его губ, но задерживается, теряется в горле, вылетая лишь парой мягких смешков.
- Не более опасному, чем все, что пришлось пережить, - говорит он легко и пожимает плечами. Его руки сделаны из смеси пластика и металла, его ноги гниют где-то под родной японской семьей, а внутри шевелится, имитируя живое, сталь. На его клинке стынет кровь убитых преступников и невинных людей, из сумки потеряны миллионы звезд — чего еще бояться, кроме как смерти?
Но ее покрытое червями лицо не так страшно. Она — всего лишь обиженная, брошенная женщина, бросившая в сердцах проклятие; опаленная в родах богиня, которую успела коснуться пища мертвых. Она — принимает всех и вся, привечает в своем темном царстве любую потерянную душу, не терзает болью и не тянет бесконечно с ненужными уже секундами жизни.
Смерть — прямолинейная и простая женщина. С ней иметь дело куда приятнее, чем с запутавшейся в собственной лжи организации. Или брат, который...
- Нельзя сказать наверняка, пока не пройдет путь. До сделанного шага все возможные исходы одинаковы, - замечает тихо он. - Наша встреча может знаменовать новое начало. Может и быть последней в моей жизни.
Дракон раздраженно рычит, дергает нервно хвостом от обвинений и скалит зубы. Обвинений она, гордое, могучее существо, не ценит, а со своим нравом может задать трепку за любой косой взгляд, что уж говорить о неверном слове. Он шевелит пальцами, перебирая жесткую зеленую гриву, которая трещит невидимой молнией, и тянет задумчивый нежный звук.
- Могу только надеяться, что смог стать тем, кто способен идти сам по своей дороге. Даже если ноша слишком тяжела, я не имею права просить вас остаться. Это — мое дело, и я должен его сделать, - говорит он тихо. Дракон коротко, но довольно рычит, сворачивается кольцом вокруг руки и сливается с кожей зеленым следом.
Он поворачивает голову и смотрит на табло. Отправления из Токио объявляют о скором открытии регистрации, и на лице появляются задумчивые морщины. Летит ли она куда-то, только прилетела?
Есть ли шанс, что после всего его глаза снова смогут ее увидеть?
На его языке уже готов вырваться наружу вопрос. Он почти открывает рот, но прежде, чем может это сделать, слышит топот шагов, недовольные крики и чужое тяжелое дыхание. Один поворот показывает стремительно приближающихся мужчин в синей форме аэропорта — охранники замечают его взгляд и начинают шуметь еще быстрее.
- ここに立ちなさい! - кричит один.
- なぜあなたは最初から出発したのですか？ - задается недовольным вопросом второй.
Он поворачивается и невозмутимо пожимает плечами, словно пойманный на проказе воробей, которому нисколько не жаль и не стыдно. Дракон щелкает языком и поднимается чуть выше, волоча лениво хвост.
- Боюсь, что мне придется покинуть вас раньше, чем планировалось, - с нотой веселья говорит он. - Я только прилетел и не успел пройти осмотр перед тем, как заметил вас. Даже не успел подумать, честно говоря, перед тем, как сорваться к вам.
Охрана опускает руки ему на плечи. Мышцы напрягаются снова, ладонь тянется к рукояти верного клинка, но, спохватившись, сжимается до боли в кулак — рефлексы требуют своего, настойчиво поют, что позади стоят враги, что надо убить их. Он успокаивает их силой воли и напоминанием о толпе, которая уже смотрит на них любопытными глазами.
- 私たちと一緒に行かなければならないのですが. プロトコルを発行する必要があります, - говорит один, тяжело дыша.
- 私達はあなたの友人とすでに話しました, - добавляет второй. - あなたはドキュメントに問題がないので、あなたはまだ見逃されるでしょう. なぜあなたは要点を通り抜けようと決心したのですか？
Он улыбается со смесью смесью смущения и вины, которые все равно не видно за тканью. На скулах неторопливо разливается розовый цвет.
- 私は私の昔の彼女を見た, - ложь. Она — не подруга. Доктор, спаситель, некогда ненавистное воплощение спасения, отголосок любви — да, остальное же говорит — все равно, что осквернять воды черной смолой. - 私達は何年も見ていないので、私は自分自身を待たせることができませんでした. 問題をお詫び申し上げます.
Охранники смотрят на него внимательными взглядами, затем задерживаются на ней; один качает удрученно головой, что-то бормоча о глупой молодежи, второй фыркает себе под нос, пряча смешок. Почти слышно, как дракон закатывает глаза. Он лишь пожимает плечами — снова, каясь в том, что нет у него ни совести, ни стыда, - и потирает то место, где касается хвост дракона искусственной плоти.
- さよならを言いたいだけです.
Охранник машет рукой.
- ちょっと速い.
Он смотрит на нее. Старается запомнить все, что видит: светлые волосы, уставшее лицо, похожие на бледное небо глаза, в которых застывает все то, что не получается сказать.
- Я напишу обязательно, если не уйду в царство тьмы. Отправлю вам письмо в Швейцарию. Если мне не судьба побывать там в Рождество, то хотя бы оно увидит огни площади, - говорит он тихо и спокойно. Мастер учил его долго тому, что значит настоящий мир; наконец, он понимает его значение. В смирении, в готовности ко всему.
Он стягивает шарф и улыбается напоследок. Один из охранников бормочет себе под нос ругательства, поминая мать-Солнце, но пусть. Его лицо — переплетение шрамов, металла и искусственной плоти; от такого отшатнется любой.
- До встречи, доктор Циглер. Я буду ждать ее с нетерпением, - говорит он. Ткань снова поднимается, пряча следы, оставленные драконом, а сам он поворачивается к сотрудникам аэропорта. Его путешествие по сшитым лоскутам Востока подходит к концу.
Остается лишь посмотреть в лицо синему зверю и...

[status]wanderer[/status][lz]Вновь встают с земли опущенные дождем хризантем цветы.[/lz]