и зачем и кому
нужны уцелевшие

Тени вокруг глаз — синие, веки — воспаленные, белки — красные с прожилками, кожа — пергаментная, сухая (того гляди развеется песком по ветру). Шилов умывается, песок становится мокрее, сцепляется крепче; ну можно еще походить, посмотреть на мир, в который так рвался — а стоило ли ради этого лучшего друга убивать? Ар откуда-то из глубин доверчиво смотрит, ластится по-птичьи и истекает кровью — до сих пор руки не отмыть (на сердце наматываются цепи, язык прикусывается до крови; рождается острая необходимость манерно-невозмутимо сплюнуть на грязную землю),
жаль его, конечно.

Червяк из Тартара грызет земную лошадь; Виктор не червяк, но от лошади не отказывается (копыта встают поперек горла). Им есть нужно, а из еды на троих — пунцовые недоросшие помидоры (уж лучше бы конина); Шилов не морщится, послушно глотая кисловатый плод (надо же — почти получилось \ удивление); скорее жуй, пока Прасковья не взбеленилась в очередной раз (семь пятниц не на неделе, а на дню). Бывшая наследница мрака — взбалмошная,
валькирия ледяного копья попроще будет —
а Виктору, впрочем, без особой разницы.

Шилов тонет в рутине лопухоидного мира с ленивым удовольствием; вдали от Тартара дышится хорошо, а выдыхается без серного облачка — легко и приятно (кожа розовеет под полуденным солнцем; глаза непременно слезятся). Ком обязанностей разматывается, разматывается и сужается до мизерного — до ежедневных тренировок недовалькирии, недонаследницы и кого-то еще недо. Прасковья может вызывать стихийные бедствия и кидаться автобусами, но попасть копьем в цель не может
(Виктор привычно закатывает глаза — Прасковья
хмурится — земля начинает проваливаться
под ногами — Шилов лениво отходит в сторону)

— Как можно быть такой, — бормочет и исподлобья косится в сторону девчачьей фигуры, — неуравновешенной?
Ветка дерева с хрустом падает перед его лицом, а Шилов даже не вздрагивает,
валькирия кривит губы, мол
плавали — знаем — получайте суком по лбу.

— А попадать-то будем? — скалится-глумится Виктор.

о б ы д е н н о с т ь.

внимание, внимание,
привлечь к себе внимание.

Вечер течет по проложенному рекой руслу, а илистое дно лишь ускоряет бег — Виктор привычно проверяет метательные стрелки на остроту. Педантично: достать, проверить пальцем, вытереть кровь (если есть), наточить (если нет), вернуть на место. Вторая и третья смазываются ядом — на всякий случай, разумеется; так-то травить некого и незачем (кому надо и собственной желчью могут подавиться, не жалко — великодушное 'давитесь'). Зигя с любопытством следит и тянет руки, Шилов хмурится и предлагает попробовать (нет, яда он ему, конечно, не даст),
Прасковья привычно молчит, молчит, молчит
— и заговаривает, используя Зиги (ну не любит он, прекрати).

Шилов, разумеется, слышит и, разумеется, отвечать не намерен — зачем, когда все и так понятно? 
Шорохи, шепотки и серная вонь Тартара — не услышишь, так унюхаешь. Виктор брезгливо морщится, не торопясь вспоминать о пройденном пути; нынче дорога из желтого кирпича вверх ведет, а о старой вспоминать — ну все и так знают, чем чревато. Стражи мрака смердят; жаль, по запаху не определить количества (а еще лучше качества \ ловкие пальцы, на всякий случай, проверяют крепления стрелок).

— Может пора призвать копье, валькирия? — ненавязчиво интересуется Шилов, приглушая свет старого абажура, притащенного с ближайшей свалки (сморщилось бы лицо Прасковьи, узнай она правду? \ самое время задуматься). — Или мы по старинке не будем размениваться на мелочи, покуда есть трамваи да троллейбусы?
Виктор щерит желтоватые зубы, насмехаясь над ней, над собой, над потенциальными убийцами.

намерения
злобного зверька
очевидны. (А зверьков?)

А зверьков очевидны вдвойне (Шилов извлекает из ножен артефактный меч, косясь на свою валькирию).
Вроде готова.[nick]виктор шилов[/nick][status]куда ты пойдешь[/status][icon]https://images2.imgbox.com/80/da/Z5trTF28_o.jpg[/icon][fandom]мефодий буслаев[/fandom][char]виктор шилов[/char][lz]три дня мир качался и переворачивался я решал решался, в каком остаться <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=56">пространстве</a>[/lz][sign]глаза мне что ли выколи
этой немытой вилкой[/sign]

где до немоты
звезда свела рот
Виктор смотрит, смотрит и не понимает — зачем надо было тогда от Ара отказываться? Земной мир, очевидно, проще и приятнее в выживании, а подвохов на дню ждать нужно в разы реже, чем проявления эмоций различного спектра от Прасковьи (опасность, правда, на том же уровне); казалось бы — люди не стражи, но и здесь, в мнимой безопасности, сильный у слабого без особой нужды отберет последний хлеб, если просто захочет вкусного хлебного мякиша (быстро дайте черствой корки, чтобы уток покормить, а сами с голоду помирайте!). Какая нелепость — мог бы жить с другом, настоящим, дальше и до смерти кого-либо из, ан нет, выбрал мир — пожинай плоды.

— Вот в Сибири было хорошо, — роняет он как-то Прасковье в продолжении собственных мыслей (та, благо, красноречиво молчит, но брови к солнцу недоуменно тянутся). Зима и холод в душу (в какую душу) западают и прячутся в закромах (искать нужно где-то рядом с недозрелыми помидорами); тартарской ночью леденеет сердце, а у Виктора Шилова оно до сих пор не оттаяло —

так и живут (оттепели не предвидится).
гибель извне выпадает
из многоочитого возвращающегося к истоку
числа.
Хмурый взгляд сканирует успехи, язык цокает, нос шмыгает — организм-автомат, все сам, все сам. Виктор на Прасковью смотрит исподлобья, чаще делает вид, что и не смотрит вовсе — так интереснее, правдивее; успехов наряду с продвижениями в становлении валькирией (ну или кем там) не предвидится. Руки девчонки мерзнут, Виктор губы презрительно кривит да проверить — чтобы наверняка знать, конечно — желается. Жалость и сострадание в нем давно вымерзли, но что-то из их дальних родственников ненавязчиво рождает желание прочувствовать (холодные руки остаются погреться у ледяного сердца).

— Варежки не подать, нет? Лишних нет, но мне, в принципе, не жалко, — губы пластилиново растягиваются, обнажая зубы, глаза же серьезными остаются. Мысли перескакивают, беспокойно прикидывая насколько серьезно прозвучало предложение (лицо остается насмешливо равнодушным), Шилов прикидывает действительную необходимость варежек (или пусть привыкает).

Безысходность, казалось бы — дорога к свету вроде и есть, а вроде начнешь подниматься и встретишься с землей носом (опять). Шилов не эфемерный, как лестница в Эдем, он из плоти и крови; даже если захочешь — не пройдешь путь, который нельзя увидеть, нельзя тактильно прочувствовать (нельзя пройти?). Виктор всем сердцем желать не умеет (не хочет, стесняется), Виктор верит ощущениям, поэтому слепо тянется за Прасковьей — та менее испорчена (хотя куда дальше избалована) и периодически правильнее (читай — светлее) в своих намерениях, а она — за ним;
так и тащат друг друга (шаг вперед, два назад и четыре в сторону —
сибирь, варежки, равнодушие).

и черты легко узнаются
в распаде зеркала
Шаг назад и тьма поглощает — его, звуки, свет (как от такого идеального союзника отказываться то? непонятно); Прасковья в освещенном кругу растерянной не выглядит — напротив, боевой — удивился бы да времени нет. Выглянуть в окно, чтобы прикинуть количество — не разглядеть, но тени верно движутся на свет (деловито прикидывает сколько придется ремонтировать стекла, если разбить их прямо сейчас и закинуть пару стрелок), когда Прасковья открывает дверь (это правильно, а то еще и ее чинить).

— Не убейся, — спокойно желает ей в затылок, прежде чем бесцеремонно отодвинуть в сторону сначала копье, потом ее саму. — Не думаю, что их прислали, чтобы ты попрактиковалась в бросках, —

и растворяется в темноте, следя и за тенями, и за девчачьей фигурой в дверном проеме с занесенным копьем (своевременно надеется, что сам целью не станет, ведь подобен врагам). Первый тартарианец караулит за углом, и Виктор разрезает тишину ночи звоном наспех вытащенного меча, а затем отскакивает зайцем, выманивая на открытое пространство. Наемник не лыком шит, машет оружием рьяно, не дает задумываться о парировании (если все все такие, то будет тяжеловато). Ловкий уворот и первый тычок в открытый бок успехом не увенчались, а бой начинает неприлично размазываться по времени (как убивать остальных, если не можешь покончить и с одним?):

— Прасковья? — трамвай самолет корабль роняй на него прямо сейчас хоть что-нибудь, но между вдохами вылетает только имя (быть может путь к свету в том, чтобы полагаться не только на себя?); обладательница, конечно, не торопится — куда уж нам, наследницам да валькириям.
Виктор недовольно скрипит зубами, продолжая практиковаться в переворотах и отскоках.[nick]виктор шилов[/nick][status]куда ты пойдешь[/status][icon]https://images2.imgbox.com/80/da/Z5trTF28_o.jpg[/icon][sign]глаза мне что ли выколи
этой немытой вилкой[/sign][fandom]мефодий буслаев[/fandom][char]виктор шилов[/char][lz]три дня мир качался и переворачивался я решал решался, в каком остаться <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=56">пространстве</a>[/lz]

чтоб вгрызться и сломать
и челюсть шею словно
Виктор ехидно скалится в живое (уже мертвое? всегда мертвое?) лицо — умело, профессионально и, как обычно, раздражающе; сбитое дыхание оседает на губах непривычным налетом, хрипом вырывается из саднящей глотки и девчачьим именем отлетает в сторону названного дома: интересно, а эйдос так смог бы? Мерцающая точка мерно мигает из глубины гибкого тела, сердце бьется и разбивается о ребра, пока три слога неумело пытаются сложиться в нужный звук (понадобилась примерно вечность, если что) — Шилов успевает подумать, что ночь в Тартаре успела бы кончиться и начаться. Хорошо, что обновить эти воспоминания о милом доме детства можно только посмертно, а этого в сегодняшних планах не было.

Подвижное лицо жжет тартарианским жаром, ломанный нос режет трупной гнилью, оседающей на кончике высунутого от усердия языка (Шилов, 20 годиков, поприветствуйте), а Виктор не брезгует и демонстративно дышит полной грудью (Прасковья, наверное, была бы недовольна от подобной близости); не проходит и тысячелетия (неужели звук достиг ушей принцессы?), как тело кидает в холод от скользнувшего совсем рядом оружия валькирии. Противник за то время, пока Шилов понимает (принимает) произошедшее, успевает насмешливо осклабиться, провести грязным пальцем по неряшливой царапине, оставленной копьем и медленно затягивающейся инеем:

это шутка такая?
(планы на умереть прямо здесь и сейчас, пожалуйста, пересматриваются с ошеломляющей скоростью — приятней плавиться в котлах Лигула, мерзнуть ночами в Большой Пустыне и жрать все, что способен переварить растущий организм, чем увидеть этот позор еще раз). С другой стороны —
на что ты рассчитывал, Шилов? Она — не ты.

ты тряхнул коробку
перемешались паззлы
позвонковГлаза бы закатить, сказать пару слов (убить взглядом), но беспокойство (попытка оправдать промах?) настойчиво царапает внутренности. Голова под его давлением невольно (и неохотно) в сторону дома поворачивается — тонкую неловкую фигуру хочется встряхнуть как следует, а потом пересобрать заново, правильно (желательно не самому, конечно, но кто еще возьмется?); пересобрать так, как его самого,
а на подрагивающее древко копья, застрявшего в стене, смотреть не хочется.

(Прасковья — коробка с цветными фантиками от дорогих конфет и валентинками от верных поклонников, которой гордятся и хранят на видном месте; Шилов — неприглядное мусорное ведро под кухонной раковиной, тщательно убираемое подальше от глаз неожиданных гостей)
Шилов берет эту гордость и раздраженно вываливает содержимое на грязный пол — теперь это напрасная трата времени,
теперь это всем понятно (ему точно).
Путь к свету через терпение?
К черту.

Виктор нервно дергает плечом, теряя концентрацию — корпус, видимо, слишком серьезно восприняв мысли про смерть, норовит скользнуть под меч тартарианского убийцы (увернуться не успевается совсем, зато подумать о глупости подобной смерти и усмехнуться — очень даже). Внезапно — рука останавливается,
внезапно — разочарование сходит на нет. Лицо мертвеца гнется знакомыми масками, голос выплевывает привычно насмешливое Шилов, когда его клинок мягко входит под ребра.
— Я бы и без тебя справился, в курсе? — неизменно недовольное, неизменно ядовитый, как стрелки в ухе, плевок в мертвое (живое, девичье) лицо.

После, кажется, памятные открытки придется собрать назад
(не хочется, пусть валяются).

Схватки будоражат застывающую кровь — в Большой Пустыне без них не проходило и дня, ежели не забредать совсем вглубь, а сейчас раз в пару недель, если очень повезет. Шилов, конечно, полагает, что он хорош по-прежнему, но тренировки с весьма посредственно машущей мечом (читай — никак) и довольно оригинально кидающейся другими внезапными предметами (копьем, например) Прасковьей на пользу не идут никому из, как видимо.

Изменения крошечные, едва заметные, а здоровое яблоко его спокойствия червяк сомнения точить верно начинает. Отплевываться привычным ядом кажется идеей отличной; разницы же никто не заметит?

Фигура вырастает из тени дома, превращаясь в осязаемую — можно дотронуться рукой и удивиться неуместности действия (эх, если бы взглядом все еще можно было убивать). Виктор шагает размашисто, немного раздраженно, зло; чреватый промах на окраинах памяти трепещется (сжать бы горло да удавить), а забываться не планирует. Путь к свету через тьму раздражения кажется совсем невозможным.
— Я надеюсь, что ты специально? — ленивый тон, мрачный взгляд, поджатые губы — классическая реакция на довольство Прасковьи (или Виктор Шилов в шести словах). Стоило бы похвалить за сообразительность? Стоило, но все еще не хочется. — Копье призовешь или мы теперь в маги заделались, зубочистки и уроки не нужны?
змея лишенная клыков
сочится ядом
из слюны[nick]виктор шилов[/nick][status]куда ты пойдешь[/status][icon]https://images2.imgbox.com/80/da/Z5trTF28_o.jpg[/icon][sign]глаза мне что ли выколи
этой немытой вилкой[/sign][fandom]мефодий буслаев[/fandom][char]виктор шилов[/char][lz]три дня мир качался и переворачивался я решал решался, в каком остаться <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=56">пространстве</a>[/lz]

[nick]виктор шилов[/nick][status]куда ты пойдешь[/status][icon]https://images2.imgbox.com/80/da/Z5trTF28_o.jpg[/icon][sign]глаза мне что ли выколи
этой немытой вилкой[/sign][fandom]мефодий буслаев[/fandom][char]виктор шилов[/char][lz]три дня мир качался и переворачивался я решал решался, в каком остаться <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=56">пространстве</a>[/lz]вот утешение алый припадочный вид
пьяница-бабка меня из могилы отмолит { сегодняшняя драка — дерьмовая игра на пианино — хоть выиграна и белыми клавишами, но противник-то был нокаутирован случайным поцелуем фортуны в висок (и щекоткой между ребер) — есть куда стремиться, есть чему учиться (игре на пианино, например, как явлению); витя действует осторожно — узловатые пальцы цепляются, правда, за черные клавиши чаще положенного, прасковья же просто инструмент ломает, марает и злит (свет, себя, шилова).

нутро витино похоже на старую и грязную губку для мытья посуды — вроде мерзкая, противная (трогать совсем не хочется); на новую деньги нужны, а их нет — есть помидоры и недовольное бухтение (кушать подано). шилов раздраженно сжимается на секунду, чтобы разбухнуть серой пеной и заполнить своим недовольством все свободное пространство (поглотить им прасковью было бы приятным бонусом).
[indent] } свет как удар полноты {
вместо глаз — две блестящие пятирублевые монеты: если бы витя был начинающим нумизматом, то непременно бы выковырял и спрятал в растущую коллекцию. коробочка для хранения драгоценностей (как назовешь — тем и будем являться), разумеется, была бы старой, потрепанной и, конечно же, не его (глаза украл бы у глазниц, коробочку — у чужого кармана). прасковьины зрачки — по два перержавевших до черноты сребреника (их, предположительно, нумизмат-виктор трогать бы не стал, оставив на хранение владелице до востребования); эх, вот бы взглянуть через них разок, чтоб неповадно.

хочется предполагать, что блестеть бы чернявые монеты перестали, покрылись мыльной пеной и прогорклым жиром — луна бы завяла и утонула, не отразившись.

землю посыпают солью, чтобы она больше не поросла зеленью, черпают горстями плодородие и прячут за пазуху: виктор выливает на себя ведро отчуждения, приправляет равнодушием — цвести, разумеется, тут нечему и негде, а, выходит, нужно и должно. если продолжать хотеть к свету, то землю нужно очистить, переродить и дождаться всходов; виктор думает, что прасковья бы справилась и с ним, наверное, раз уж помидоры-то выросли;

с собой, конечно, сложнее и непонятнее (самой не справиться). 

прасковья влезает в голову без спроса, властно отпихивает чужой разум в сторону и словами оставляет кислое послевкусие. язык онемевает и немного саднит невкусной обидой. виктор играючи отделяет чувства свои от чувств чужих (своих маловато просто, потому и легко выходит), поэтому знает что это, хоть это прасковья и пыталась не показать; раздраженно чешет язык о небо и звучно сплевывает в сторону, прежде чем развернуться (разумеется, резко, иначе эффектно не будет). } облака исчезли
-- в панике обнаруживаешь себя стремительно падающим вверх { запах льняного масла душит ноздри, застревает в горле и никуда не девается — тошнота накатывает мутными волнами (страха нет, отвращения нет, а вот смердит все-таки мерзковато); труп мажет смолой старые кроссовки и прилипает к стенкам дыхательных путей на память, внутренняя коллекция такими полнится (уж лучше бы монеты собирал, честное слово).

иногда витя думает, что убивая кого-то, он крадет их жизнь и их воздух для себя (для прасковьи, для никиты — чужие имена всегда незаметной сноской, поэтому оставляем для себя) — когда убиваешь плохого человека (притянем за уши тартарианцев и заклеймим человекоподобными), становится ли мир лучше?
становишься ли сам светлее?

— прасковья, — с языка имя соскальзывает счищенной рыбьей чешуей и жухлой листвой падает к ногам, виктор бы на нем, конечно, не потоптался, но допустить мысль приятно; — если ты еще раз попытаешься повторить это (что это мы тут не говорим, но прекрасно догадываемся), то в оруженосцы придется брать никиту. хочешь что-то сообщить — напиши помадой на зеркале
(я в него не смотрюсь).

если отправить шилова домой, то отправится он в тартар или в сибирь? виктор (если бы думал об этом) ответил, что дома нет — есть тартарианская пустыня и заметенная изба в сибирских лесах; точка эйдоса, если бы имела право голоса, пустила бы его по следам прасковьи и бывшего (нынешного) друга (дом переоценен, люди — другое,
витя об этом, конечно, не догадывается).

[indent] когда она молчала
[indent]  [indent] по всей стене из кармана
[indent]  [indent]  [indent] извлекались спички много пользованных
говорят, что если на телефоне мигает лампочка, то ты кому-то нужен; у вити шилова есть телефон (кажется, чужой), есть лампочка, но ничего не мигает — значит не нужен (слава тартару, лигулу и кому-нибудь еще оттуда). витя сам моргает обоими глазами, иногда чередует (не пошло-намекающе, разумеется, а так себе), а в ответ все равно даже фары проезжающим мимо машин не подмигивают — наебалово какое-то.

ощущение сюрреализма попадает внутрь вместе с молоком матери (она у тебя вообще была витя как ее звали витя как она выглядела витя скажи с к а ж и), а если не с ним, то с грязной водой из лужи (шилов у нас неприхотливый, ему вообще без разницы что пить и откуда); а вот прашенька — прашенька, конечно, других кровей, прашенька пьет бонакву — 70 рублей за литр (прашенька, ты ебанулась? она даже негазированная, попей из-под крана, блять) или еще хуже БОРЖОМИ (цену витеньке не говорим, иначе кто-нибудь умрет):

денег нет, прасковья, алло, бывшим наследницам мрака (что за контора вообще такая) не платят (получите аванс ухом светлого стража, крылья вам на погоны), уходите, вам здесь рады не были. свет, кстати, тоже не платит — ну и зачем, спрашивается, он нужен?

— в следующий раз, когда жажда одолеет — глотни моей крови, — шилов, кстати, злится.
— будет дешевле.

от проезжающих где-то там на какой-то улице каких-то трамваев в какой-то москве трясутся кости у одного виктора шилова; у прасковьи, кстати, одна кожа и кости кости кости (сегодня изучаем анатомию — сколько у этой молчаливой девочки ребер?) — кожа на них натягивается, но нигде не рвется (очень странно, между прочим) — кости трутся друг о друга и получается костный порошок (врачи дорогие, походи пока так). интересно, думает витя, бьется ли сердце, интересно, что будет если приложить руку к груди — толкнется ли оно вперед выезжающим из темноты туннеля поездом в метро? наверное, должно, но у себя почему-то не нащупать.

это как ждешь поезд, опаздывая, а его нет; где-то за пару станций человек прыгнул на пути, идите пешком.

тяжело всем, блять, каждой собаке в москве и каждому человеку на планете, у вити все в порядке с чувством рационального (кроме покупок БОРЖОМИ, конечно, уступки, знаете ли, вещь такая), он прекрасно догадывается, что ему не сложнее всех, но, сука, неужели нельзя внятную инструкцию пути к свету наваять? он бы написал на коленке меньше, чем за минуту, возьмите в соавторы:

шаг первый: убейте всех стражей мрака.
шаг второй: убейте (себя) всех, кто не определился (кстати, это вы).
готово, вы великолепны (мертвы) (великолепны).

вы самый светлейший из всех возможных, переодевайтесь в белое и даже не запачкаетесь (да, вы настолько великолепны); вите (похуй) белое не очень идет (грязное вот очень), на прасковье белое тоже плоховато выглядит (другое дело красное или черное), но к свету они все равно тащатся на полудохлой кляче. иногда ее сменяет шилов, иногда сама прасковья делает участный вид — лошадь скоро откинется и опять придется жрать копыта,

а могли бы помидоры.

научил всего одному слову звучит точно так же как бы горела спичка
ТРЕСК     ТРЕСК
ТРЕСК     ТРЕСК

трещит, когда нож врезается в птичье тело или когда ломаешь любимую игрушку друга (трещит лицо сердце или что-то еще витя пока не понял и разбираться не особо торопится); трещит, трепещет, трескочет от вязкой тишины — выдыхает витя вроде просто воздух, а получается густой туман, в котором прячется и тартарианская пустыня, и сибирь, и прасковья; шилов закрывает рот рукой, чтобы не галлюцинировать.

воняет, кстати, серой. копье вонзается в последнее тело так легко, что хочется аплодировать в спину (можно тоже палкой с волшебным наконечником похлопать, пощекотать) — витя ладонями друг друга касается, чтобы сцепить перед собой, а потом спрятать в карманах.

варианты реакций на попадание (подчеркните нужные слова, сложите в предложение, отплюньте, вытрите рот):
кодовое имя отстой: оказывается, что талант-то есть, ты его просто прятала (и не стыдно, нет?);
кодовое имя метафоричный отстой: оказывается, что талант-то был, просто ты бензин ебучим боржоми заливала — вот и не горело (а витя еще удивлялся куда деньги исчезают — тут-то все на свои места и стало).

выберем свой вариант, третий и нейтральный, чтобы ничего не взорвалось:
— оказывается, ты (валькирия) можешь (не то чтобы я сомневался, конечно), — витя лениво ведет плечом и догоняет прасковью (зевок) (отстраненная ухмылка). — эмоции, наверное, не такие яркие, как если бы ты их раздавила чем-то большим (трамваем, например), но все же отлично получилось.

кажется, он где-то слышал, что змеи своим ядом не травятся
но виктор шилов и не змея.[nick]виктор шилов[/nick][status]кстати нахуй пойдешь[/status][icon]https://images2.imgbox.com/80/da/Z5trTF28_o.jpg[/icon][sign]ВЫКОЛИ ВЫКОЛИ ВЫКОЛИ ВЫКОЛИ ВЫКОЛИ ВЫКОЛИ
ГЛАЗА[/sign][fandom]мефодий буслаев[/fandom][char]виктор шилов[/char][lz]три дня мир качался и переворачивался я решал решался, в каком остаться <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=56">пространстве</a>[/lz]