[icon]https://forumstatic.ru/files/0013/08/80/46873.jpg[/icon][lz]<i>someday</i> suppose that my curious nervousness spills into <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=355">prescience</a>.[/lz]

Тим двигается как человек, с которого хватит.
Кассандра думает: это я? Это мы? Это Готэм?
Как двигаются люди, с которых достаточно? Иногда у Тима дрожат руки — когда никто не смотрит (а Кассандра подглядывает), он сжимает правую руку в кулак несколько раз, не моргает (Кассандра понимает, что он думает, но не знает, о чём), выдыхает так тихо, что Касс не слышит почти ни звука, достаёт телефон, и скроллит фид какого-то приложения вниз,
бескон
еч
но
вниз
Касс догадывается, что этот жест выверен под проверку обновлений ленты, под очередной контроль, но тут тревога берёт над Тимом верх, и он просто дёргает пальцем, не отводя взгляд от экрана, и вид у него потерянный, будто действительно хотел что-то найти, но забыл, зачем вообще достал телефон. Тиму некомфортно и будто немного страшно, и действие не помогает обнулить тревогу, но он продолжит, пока не заметит, что на него смотрят, а как заметит — с видом человека, расставившего галочки напротив списка покупок в супермаркете, уберёт телефон.
Кассандра думает: с Тима хватит, но понимает ли это он сам?
Вид у него такой, будто он уверен, что его хватит на двадцать бонусных раундов.
Ещё.
И ещё.
Тим, кажется, уверен в этом. Теперь некомфортно Кассандре. Ну, ещё больше.

За ужином он ест быстро, уставившись в тарелку так же, как на пустой экран — Кассандре хочется пошутить как-нибудь, дотронуться до его плеча, разворошить, будто не замечала последние недели его взгляд; ест он, наверное, потому что нужно есть — пережёвывает механически, спросишь, что было на завтрак — не вспомнит. Хочется одёрнуть его, чтобы взгляд сфокусировался до прежнего — как почти год назад, например, хотя тогда в глазах было больше тревоги, и обращена она была прямо на Кассандру, и это было проще в тысячу раз; Тим осторожен — может быть, замечает это только она. Чувствует себя Касс так, будто на шутку у неё нет права. Потом, после её ухода, он может вспомнить, что она пошутила (подумает, что беззаботно, а не от страха, и что тогда делать? пожалуйста, не подумай так). Кассандра молчит.

В голове топчется мысль — что-то мерзкое, что хочется измельчить в шре-де-ре (Касс очень нравится опускать в него листы и потом склеивать ровные полоски, никаких аналогий) — измельчить и в этот раз не клеить, а сжечь, и пепел растворить в утреннем стакане апельсинового сока. Этим утром Кассандра стояла на кухне, провожая взглядом солнечные лучи, выглянувшие минут на пять, и пока пила сок, поняла, что не хочет видеть, как Тим сорвётся.
А с него, кажется, хватит.
Мысль, да, мерзкая, и Кассандре от себя ещё противнее: выходит, что на Дрейка она выльет стакан с дерьмом и уйдёт, думая о том, чтобы не видеть, как он будет с себя это смывать. А теперь она точно будет об этом думать — как думает сейчас и как думала раньше (просто не понимала). Опрокинет на Тима это своё — и он вспомнит вечернюю неудавшуюся шутку, которую она не выпустила изо рта, разведёт руками, может быть. Может быть, вздохнёт — когда она отвернётся, например. Проблема в том, что Кассандра не хотела бы этого слышать. Потому что ты кусок дерьма, Касс.
И с тебя тоже хватит?

А Кассандра вот за ужином поела. С аппетитом. Глядя на Тима и ничего не говоря вслух. Тим жевал механически, а Касс думала о том, как забавно на языке танцуют горошины. Дерьма кусок.
Вчера не ночевала дома. Наверное, стоит перестать называть это место домом — ну, раз решила уйти. Разорви эту мысленную связь, измельчи её в шредере, раз измельчила (во сне) совместные фотографии. Или это были чужие руки? Или снилось, что проснулась посреди ночи, и в кабинете Брюса горел свет, потому что он сидел и крошил твои фотографии? Давай, поплачь ещё утром. Дерьма кусок.
Вещи все (их немного) переносила несколько дней, по паре предметов в рюкзаке, чтобы не вызвать подозрений. А Тим, кажется, что-то подозревает. Он беспокоится, дерьма ты кусок.

Кассандра оставила костюм — хотелось бы красноречивым жестом запрятать его в комнате, в самом дальнем ящике, чтобы всем было понятно, о чём она не сказала перед уходом; но нет, костюм в бэтпещере, конечно. Кассандра уже полчаса не может найти в себе силы на то, чтобы подойти к Тиму (он что-то читает, кажется, увлечённо, кажется, спокойно). Хотела с ним попрощаться? Хотела, чтобы это было честно? Чтобы без подлости, без увиливаний, чтобы смотреть Тиму в глаза?
Собери свои горошины и отправь их в пляс (врунья), если бы действительно заботилась, никогда бы такого не произошло (убийца).

— Тим? — он поворачивается неохотно, наверное, потому что не знает, что она хочет сказать.
Без подлости,
— Тебя же что-то беспокоит, да?
(я сама беспокоюсь) но есть ли у тебя право на то, чтобы спрашивать
Без увиливаний,
— Я хотела тебе кое-что рассказать.
Чтобы смотреть в глаза,
— Я решила уйти, Тим.
(кассандра в глаза не смотрит. ну, по традиции: дерьма кусок)

Отредактировано Cassandra Cain (2019-02-03 01:38:30)

[icon]https://forumstatic.ru/files/0013/08/80/46873.jpg[/icon][lz]<i>someday</i> suppose that my curious nervousness spills into <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=355">prescience</a>.[/lz]чик-чик –
дети перебирают черепа
домашних питомцев
(смотрели как-то ночью с тимом фильм. фильм содержал некоторое количество сцен молчания и меньшее количество сцен мыслеизъяснения; актёры говорили не открывая рта и понимали выражения, передаваемые лицом; один час сорок четыре минуты хронометража включали в себя сцену расставания, впечатление от которой можно описать как тягостное (1) и восторженное (2). 1: по причине общего тоскливого тона и вынужденности разрыва связи, а также его обязательности – у главной героини был выбор, состоявший из единственной опции. тим тогда сказал данубрось, «всё можно было решить по-другому». 2: по причине выразительности актёрской игры: персонажи понимали друг друга без реплик, и зрители вместе с ними; кассандра думала о том, как складно у них выходит намекать, доносить и проживать минуты так, чтобы другому было понятно; как этому научиться?)
как этому научиться?

(у главной героини была странная манера говорить: протяжные звуки и ворох незнакомых, сложных слов; тим сказал, что это архаизмы, то есть такие слова, которые сейчас мало кто выталкивает изо рта, все эти слова живут в старых книгах. ещё тим сказал, что это выглядит неестественно, будто героиня пытается казаться сложнее и интереснее («то есть она врёт?» — «не совсем врёт, просто создаёт ложное впечатление»), но кассандра никогда не встречала человека, который бы так разговаривал, и ей понравилось, а потом стало немного стыдно)

(главная героиня собирала почтовые марки, и месяц после этого кассандра думала о том, что ей тоже нужна какая-нибудь интересная привычка или занятие — лучше из тех, которые нечасто встретишь — чтобы было что-нибудь своё, чтобы потом рассказывать кому-то, чтобы было как «это кассандра, она [собирает марки]» напоминание: придумать себе интересное хобби)

(один час сорок четыре минуты хронометража содержали от двух до трёх минут сцен написания писем; у главной героини была синяя шариковая ручка и немного тряслись руки; кассандра рисует на блокнотном листе восьмёрки и не может сосредоточиться на алфавите; выбери букву; выведи букву; не отрывай ручку от бумаги; сконцентрируйся; а теперь ещё раз; снова восьмёрка. может быть, ну это? кто сейчас пишет от руки? пригодится только подпись)
(нужно придумать интересную подпись; тим, покажи свою)

чик-чик –
дети перевирают скелеты
своих предков
(сцена расставания: памятная для главных герое забегаловка, в которой подавали панкейки с самым отвратительным кленовым сиропом в америке, приглушённые холодные тона, увядшая осень и почти сгнившая под ногами листва; главная героиня опоздала (открывается дверь — на лице главного героя облегчение), за время встречи не произнесла ни слова, даже на стул не села, просто опиралась ладонями, раскачивала из стороны в сторону немного, нервничала, но глаза не опускала. главный герой кивнул, потому что пришло время, и даже кассандра понимает, что оно пришло, хотя не совсем осознаёт, какое именно; героиня придвинула стул ближе к стене и ушла. спустя минуту молчания главного героя начались титры, и фильм закончился так же, как и начался: всё на своём месте, просто места эти меняются)
выучить больше слов? научиться их говорить?
как говорить, не произнося слов?

дэвид сделал понятными всех, кроме кассандры (она даже думает, что другие её понимают больше, чем она сама, потому что смотрит в зеркало — и не видит ничего, потому что выражать не научили; даже не так, самой потребности что-то выражать не было, и начала это всё кассандра не с эмоций, а с выражения протеста; и вот протестовать уже некуда, потому что мамы больше нет, а выразить мысль и своё отношение становится первостепенной обязанностью — теперь у неё спрашивают и ждут ответа).
тим понимает больше, чем остальные, может быть, ему не нужны будут слова? как в том фильме, ага.

бы.
хотелось бы. было бы здорово.
вообще замечательно было бы, если бы этого разговора не было, и ситуации не было, и кассандра приклеивается к этой мысли, когда тим говорит, что может помочь (он наверняка может помочь, просто места эти меняются).
— я не могу тебе рассказать.
потому что рассказать — это, конечно, позволить себя обнаружить (оказывается, кассандре есть, чем себя выражать, и делать это лучше подальше от брюса, тима и остальных; стоило придумать интересное хобби, сочинить подпись, скорчить другую рожу на общих фотографиях, выработать зависимость от сладкого, пристраститься к полуденному сну — много чего стоило бы сделать, но кассандра выбрала не это).
— очень. плохое.
(забыла слово сделала)
очень старая сказка о том, как детей, которые вместо хобби и сливовых пирогов выбрали чужую смерть, выгоняли из дома. если такой нет, можно написать.

[icon]https://forumstatic.ru/files/0013/08/80/46873.jpg[/icon][lz]<i>someday</i> suppose that my curious nervousness spills into <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=355">prescience</a>.[/lz]у брюса-то, конечно, и камеры везде, и глаза, и руки, и ещё бог знает что. кассандре кажется, что за ней постоянно смотрят, но в определённые моменты она будто попадает в слепое пятно (а ещё глухое и немое) — камеры видеонаблюдения не фиксируют того, что всем хорошо было бы увидеть. в бэтсемье сложилась удивительная традиция немногословности, вернее: много слов иногда, а смысла мало; важные вещи вроде бы принимают, соглашаются с ними, но будто бы не замечают. как накладывать жгут с закрытыми глазами, отвернувшись, открыв-таки глаза, когда дело готово. а кассандре бы хотелось, чтобы видели кровь. крови вообще очень много, она буквально везде, и ничего важнее этой крови сейчас нет, и нужно, понимаете, жизненно необходимо, чтобы эту кровь увидели. увидели, как выглядит рана. увидели, что из неё идёт. увидели, что образовало эту рану, как она появилась, чьим трудом и желанием. тебя, конечно, принимают, но если не видят, что именно — какой прок? так тим готов принять и согласиться, кажется, с чем угодно, но может ли он это что-то рассмотреть как следует? если рассказать ему, что сделала кассандра, он простит просто потому что может, или потому что кассандру можно простить? это очень важный момент. в безусловности веры бэтсемьи есть что-то страшное, обезличенное, теряющее свою суть; с тем же успехом можно понимать преступников, прощать их, устраивать долгие курсы реабилитации, копаться в их головах, но этого никто не делает. кассандру, может быть, возможно, простят, и жест этот будет слепой, нечувствительный к свету и звуку. они просто отвернулись, как часто отворачиваются, и об ошибках не будут говорить. кто вообще тут болтает об ошибках, когда любимый жест брюса — исчезнуть на неизвестный срок, а потом сделать вид, будто все поняли, почему, и осознали, что с ними произошло. у бэтмена странные уроки, и за доступный для наблюдения год кассандре показалось, что эти уроки они придумывают сами. придают брюсу больше смысла, чем он порой сочиняет сам, и друг друга на самом деле не замечают.

может быть, раньше было по-другому. может, по-другому всё и сейчас, а кассандра просто делает нелепые выводы, так ни в чём и не разобравшись. если ей не удалось их понять за это время, значит, потом тоже не выйдет. год — это много. за год можно было бы хотя бы чуточку стать семьёй, понять, что это, и найти своё место. почему кассандра думала, что ей это удастся за триста с лишним дней — непонятно (лучше бы ещё поскорее, да?). может, стоило дать себе ещё семнадцать лет, так было бы честно. семнадцать лет сидели в морозильной камере одной недосемьи, ещё семнадцать отпустили на то, чтобы из неё вылезть, отогреться и убрать приставку «недо-». но нет, есть тим, который делает вид, будто везде тепло и вообще неважно, кто ты и как тебя зовут. иногда кассандра хочет ему сказать: ты дурак, я же говорить толком не научилась и сидела всю жизнь в пещере, как ты вообще думаешь мне доверять? а ведь он дольше всех сопротивлялся, смотрел настороженно, и говорил когда-то с опаской, честно, пусть и в мягких формулировках, и кассандре от этого было не по себе, словно её препарировали и рассматривают, взвешивают, берут пробу, в конце-концов. сейчас-то она понимает, что именно это ей и нужно, особенно сейчас: его холодная голова, голос рассудка, здравый смысл, лояльность не семье, а чему-то более высокому, важному, страшному, тому, что судит и осуждает без разбора. когда тим перестал ёжиться, глядя на неё, стало спокойно, приятно.
и к чему это привело, а? расслабилась. проебалась. хотелось бы обвинить в этом тима, брюса, кого угодно: я вас наебала, а вы и рады. могли бы сопротивляться дольше, могли бы осудить, когда нужно, тогда бы до чужой смерти и дела бы не дошло, и во снах бы приходили случайно раненые, и за них было бы стыдно, как стыдно за случайную неловкость, причинившую кому-то боль. теперь, выходит, кассандра ничего такая, с ней всё в порядке, с кем не бывает, она вообще в пещере сидела сколько-то там лет, не будем же мы требовать от неё слишком многого, мы же не звери. мы люди.
а лучше бы звери.

кассандре, конечно, больно. и чувство это неправильное, не то, что должно было возникнуть. кассандре больно видеть, что тим может разочароваться, не признавать этого, а со временем переварить и сделать вид, будто вообще ничего не было. за чужую смерть у кассандры не болит — зато от того, что о ней подумают, страшно. страшнее от того, что вслух могут ничего не произнести, проглотить дерьмо не жуя, и какой тогда смысл.
конечно (разумеется) хочется узнать, что бы такого сделать, чтобы тим рассердился и выгнал её навсегда. не из дома, а так, из круга безусловности. и вообще она с ними всего год, за это время никто к ней не привязался по-настоящему, и тим наверняка лукавит, или даже самому себе врёт, или хорошего о ней мнения исключительно потому, что всё принял не глядя. как ни крути, глаза — полезная штука, нужны твои глаза, тим, мы в слепом пятне, почему ты не видишь.

— что ты бы сказал,
как правильно: «что ты бы сказал» или «что бы ты сказал»? бы бы бы б ы
— если бы кто-то из нас убил человека?
поток мыслей намного богаче того, что можно выразить словами, и давно такой беспомощности не было: будто опять забываешь язык и всякие конструкции, хотя разговор в голове вертела днями и неделями, ну и ночами, конечно, и всем, что между.

кассандра вообще никого не хочет бросать. и быть проблемой не хочет. или хочет, чтобы её признали проблемой. или чтобы признали её проблемы. не приняли, а признали. может быть, бросили. точно бросили: положение дел таково, что по-другому никак. брюс, наверное, справился бы лучше, чем тим. но пришла она не к брюсу, значит, тоже лукавит. от мыслей в голове сложно, ни понятности, ни чёткости. нужно ставить себе простые цели и их достигать, а кассандра даже не может понять, чего хочет.
зачем сейчас говорит с тимом. уйти можно было бы и без прощаний, в этой семье к такому привыкли.

— я очень не хочу тебя огорчать.
с «не», предположим, она промахнулась. или даже не так: это «не» лежит под таким тяжёлым знаком вопроса, что кассандре сложно выпрямить спину или набрать воздуха в лёгкие. говорит она, конечно, тихо и неуверенно, потому что, ну. не уверена. минуту назад требовалось чужое разочарование, а сейчас не требуется. пять минут назад хотелось просто накричать на тима и убежать. полчаса назад хотелось незаметно исчезнуть. неделю назад хотелось в подробностях описать, насколько ей плевать на смерть другого человека, настолько наплевать, что тима бы затошнило, наверное.
да, было бы здорово, если бы его затошнило.

[icon]https://forumstatic.ru/files/0013/08/80/46873.jpg[/icon]but in vain they were longing after horror, pity, and anger.
neither work nor leisure
was justified
снится один и тот же сон, настойчивый и мягкий, как привлечённая ласковой ладонью дворовая собака; послевкусие от сна разливается тоской по всему следующему дню, и кассандра часами смаргивает образы и видения залитого розовым солнцем метрополиса. блестящие камушки дождевой россыпи на окнах поезда, лёгкую трусцу деревьев и домов, несущихся вслед за ними, тучи, обнажающие небо, нетбук на коленях; тима, объясняющего половину шуток из qi, тима беспокоящегося, перепроверяющего, переспрашивающего. ванильное мороженое стекает по большому пальцу, содовая шипит что-то на своём языке, и тысячи языков города сливаются в один на вымощенной светлой, практически белой плиткой площади; высокоголовый город расступается, совершенно непохожий на готэм — светлый, почти что прозрачный, с сотней оттенков и переливов. здесь, думает кассандра, каждый день видишь что-то новое и придумываешь этому название. время ленится, люди плывут в нём, как рыбы в аквариуме, или это только тим с кассандрой плывут, и только на два дня, на самом деле. они заканчиваются, как заканчивается каждую ночь сон, как кассандра заканчивается каждое утро вместе с ним, завороженная одним и тем же воспоминанием. в те выходные она думала о том, что хотела бы провести так всю жизнь, ну или хотя бы неделю, и каждый раз осекалась — вряд ли она так умеет, скорее всего, заскучает, или снова озлобится, и выйти на солнечный просвет удалось лишь потому, что это длилось два дня.

каждое утро отдаляет её всё больше; тоска, по-особенному въедливая, копошится во внутренностях, и кассандре кажется, будто эти сны — порционный яд. однажды она проснётся, и рядом не окажется никого, а из воспоминаний — лишь далёкие обрывки десятилетней давности. момент отделения сна от реальности — самый мерзкий, будто из рук выхватывают что-то, что тебе никогда не принадлежало, и каждую ночь ты забываешь о том, что всего этого нет, но утром приходится вспоминать снова и снова. тим стоит рядом — настоящий, живой, неотвратимо далёкий. глупо было думать, что эти дистанции у неё когда-либо получится сокращать.

— неправда.
она мотает головой из стороны в сторону, улыбается немного грустно, немного торжествующе: смотри, что я делаю с этим местом, что происходит с тобой; всё, что задело кассандру хотя бы по касательной, портится.
— ты так говоришь из-за меня.
в самые паршивые минуты она думает о том, что хотела бы показать ему своё детство и то, насколько легко убивать, насколько на самом деле легко ничего не испытывать, не задаваться вопросами, не прокручивать стыд; может, не все рождаются сразу людьми — сначала полуразумным зверьём, идущим на запах и тепло. кассандра думает о том, что у тима на счету каждая минута, и чем быстрее кассандра уйдёт, тем проще ему будет понять, что на самом деле происходит.

когда отлипаешь от места, на год ставшего домом, на город начинаешь смотреть по-другому: готэм постоянно дрожит, сочиняет себе новые состояния, готэм — тревога, облицованная обугленным камнем, статистика, застывшая на одних и тех же числах; с джейсоном город выглядит совершенно по-другому, будто смотришь не снаружи, а изнутри, и хаос упорядочивается, проникая в твою голову. ещё месяц — и заговорим на одном языке, думает кассандра. все новые слова неуловимо знакомы и интуитивно понятны. в молчании джейсон распознаёт что-то своё, и кассандра хочет спросить, научила его этому собственная смерть или чужая, как после возвращения ощущается тяжесть тела, блестят ли глаза живых по-другому, насколько изматывает ярость — тодд вооружается насмешкой, отплёвывает вопросы и могильную землю, неуязвимый для всего, что мучает кассандру (так ей хочется думать).

они должны чем-нибудь отличаться — бэтсемья и остальные, иначе зачем называть себя семьёй, к чему прикрываться отдельным символом. если тим и будет сомневаться — пусть хотя бы не по вине кассандры.
— это неважно. — тим ведь это понимает, правда?
она часто думает о том, каково быть третьим робином — особенно после джейсона, которого готэм откусил, пережевал и выплюнул, оставив брюсу не пустоту, а затягивающую воронку — каково прийти и занять место человека, с которым брюс попрощался, каково понимать, что бэтмен уже столько потерял и готов потерять ещё больше. каково расти в городе бесконечного голода и пустых желудков, ложиться спать под утро и понимать, что завтрашний день будет точно таким же, а за ним неделя и весь следующий год; брюс, скорее всего, другую жизнь не застанет — он вылепил себя под это, и тиму придётся вооружиться тем же. может быть, если приложить ещё больше усилий, на каком-то витке цикл даст сбой, может быть, если всех простить, прощение начнёт помогать, может быть, джейсон постепенно оживает, потому что семья от него так и не отказалась (когда тодд говорит, что его освободила смерть, кассандра не знает, чему верить).

хочется, чтобы тим был злее — таких, как кассандра, будет ещё много, и чем быстрее он поймёт, с чем столкнулся, тем проще будет потом не совершать ошибок. кассандра думает про дэвида — его безжалостность холодила голову и могла перевернуть весь мир. он оступился, глядя на неё, и с тимом у них ничего общего, но кассандра устала всех подводить.
— я верю, что ты со всем справишься.
возьмёшь его за руку — и ничего не получится, думает кассандра. как будто прикосновение заставит её сомневаться, как помогал всё это время сомневаться тим, и брать у него ещё больше — омерзительно.
— вещи уже забрала, хотела.. попрощаться.