Мухи садятся на бледные, мертвые ноги. Ползают медленно, щупают плоть, зная, что некому их прогнать. Тишина душно жужжит и липнет к лицу. Мухи гладят рваную рану на животе, жмутся к блестящим от крови кишкам, пробуют пот и соль. Это последняя трапеза человека, который висит в петле, и вкушающий здесь – не он. Сотни мух разнесут его тело далеко от дома, и он перестанет существовать.
Малкольм подходит ближе, и мухи жужжат недовольно, отвлекаясь от мертвой плоти. Раз – мужчина повешен недавно, его не успели снять, представление еще не окончено. Два – верхние веки пришиты грубой бечевкой к коже под бровью, синий язык высохшим сорняком глядит между белых, обветренных губ. Три – неровный широкий разрез делит тело на две разверзнутых половины. Руки мужчины в порезах, он цеплялся за жизнь и за нож.
– Иуда, – Малкольм отходит назад и оглядывает картину. Он уже видел ее, тогда, в детстве, когда еще не устал любить бога. – двенадцатый пророк, третья жертва.
Позади него еще один человек смотрит на стену, повернувшись спиной. В руке у него трость. Он тоже видит повешенного, с выпавшим языком и развороченными внутренностями. Висельник с ужасом смотрит на рану. Почти зеркальное отражение. Только этого мертвеца нарисовал Джованни Канавессио в пятнадцатом веке. А мертвец из плоти и крови – убит тридцать часов назад, в самом центре Нью-Йорка.

///

— Кто же ты? Почему ты убил их? — Он устало спрашивает в темноту. Тьма жмется к углам квартиры от слабого света настольной лампы. Тьма молчит, только движется тихо, почти неслышно, от фар проезжающих мимо машин. Наверно, она тоже не знает.
Малкольм роняет тяжелый вздох, слишком громкий в хрупкой ночной тишине, и он тоже оседает куда-то во тьму. Быстро листает сухими пальцами желтую бумагу полицейских отчетов, откладывает их, оставляя перед собой только одну папку. Начнем с начала.

Первая жертва – Саймон МакКелли. 32 года, приехал из Ирландии четыре года назад, фотографировал свадьбы и, как ни странно, похороны. Судя по отзывам в интернете, и то, и другое получалось у него посредственно.  Между тонких бумаг личного дела находится фото, на котором мужчина смотрит в объектив. Он улыбается, открыто и дружелюбно, в уголках глаз собрались морщины, подбородок приподнят. Мягкие черты лица придают ему вид старого доброго друга, вот-вот подойдет и похлопает по плечу широкой, теплой ладонью. Малкольм тоже чувствует это тепло, исходящее от фото, от ярких рыжих волос и широкой улыбки. Вряд ли Саймон знал, что его жизнь закончится так.
С соседнего фото Саймон тоже улыбается. Обгоревшие губы обнажают потемневшие десна, и Саймон скалится белоснежной, ненатуральной улыбкой, схожей с белизной ванны, в которой он лежит. Рыжих волос больше нет, только равномерная черная корка покрывает тело, лопнувшая тут и там,  обнажившая блестящее, влажное мясо. Малкольм смотрит на фото долго, пристально, пока не начинает ощущать запах подгоревшей отбивной. К горлу подступает тошнота. И эта картина, найденная в подвале...

— Саймон говорит! — Малкольм вздрагивает и озирается, но громкий, возбужденный голос отца в этот раз не обретает плоть, оставаясь только голосом в его голове. — Ты так любил эту игру в детстве, Малкольм, вы с сестрой...
— Заткнись. — Отрезает Малкольм устало. Он снова не спит. У него нет сил злиться и спорить с собственным подсознанием, и он просто сжимает ладонями голову, жмурится, пытаясь собраться с мыслями.
Голос вздыхает укоризненно, без сомнений, все еще принадлежа доктору Уитли, и вместе с этим вздохом свет настольной лампы тускнеет, затем разгораясь вновь, словно дыхание задело пламя свечи. Тьма оживляется, подбираясь ближе.
— Нет, — остатки злости внутри Брайта с трудом, но все же начинают тлеть. Его мозг снова играет с ним, доводит его. Он выпрямляется, напряженно глядя перед собой, туда, где тьма, словно лангольеры Стивена Кинга, пожирает край письменного стола. — Здесь никого нет.
Говорит сам себе твердо, но теряет строгую интонацию на последнем звуке, когда новый вздох тушит нетвердый свет настольной лампы, и тьма накрывает его тяжелой, душной волной.

— В этот раз вы превзошли себя, мистер Брайт, — Малкольм вздрагивает и поворачивается к собеседнику, ища глазами отца, но вместо доктора Уитли на него смотрит совсем другой доктор. Яркий дневной свет пробивается сквозь прикрытые кое-где ставнями грязные окна, и кошмары прошедшей ночи отступают, обретая декорации нового места убийства. — Я больше привык видеть вас в интерьерах Метрополитэн музея, этот же сеттинг слишком.
— Доктор Готтлиб, — Брайт улыбается, тут же меняет растерянное выражение лица на приветливо-дружелюбное, и протягивает левую руку для рукопожатия. Правую он незаметно сжимает в кулак, чтобы унять тремор, и прячет за спину. С этим он разберется потом. Как-нибудь. — А я думал, такие понедельники для вас – обычное дело.
Он иронизирует, чтобы прогнать остатки наваждения, но доктор, кажется, не слишком рад его шуткам. Его лицо почти полностью скрыто носовым платком, и Малкольму видно только прищуренные глаза. Вероятно, доктору Готтлибу, как минимум, неприятно. Возможно, даже мерзко. И Малкольм не видит в этом ничего удивительного. Он послушно отходит за Готтлибом подальше от изувеченного трупа, ближе к окнам, где через пыльную муть видно, как в небо упираются высотки Нью-Йорка. За квартиру и вид из окна жертва явно платила немало.

— Простите, — вновь начинает диалог Брайт, запоздало входя в положение специалиста по искусствам, а никак не по трупам. — Картину еще не успели снять и отправить в участок, и я решил, вам будет интересно посмотреть на сцену, — он проглатывает слово «убийства», почти сорвавшееся с губ, и это привносит в разговор несуразную, но короткую заминку. — В целом.
Но доктор, кажется, почти не слышит его, задумавшись о чем-то своем, глядя в мутные окна и наконец отнимая платок от лица.

— Судя по следам на руках, этот человек не выбирал быть повешенным, – Малкольм внимательно смотрит на доктора Готтлиба, и только моргает согласно, ожидая продолжения. — Значит, из общего символизма мы можем выбросить второй ассоциирующийся с Иудой грех — отчаяние или уныние. Тяжело, наверное, ловить того, кто забрал чужую душу. Помимо поля и деревья из частей композиции у нас на руках отсутствует только Дьявол. Напомните, пожалуйста, ещё раз. Зачем именно я здесь?

— О! — Малкольм мгновенно наполняется почти маниакальным энтузиазмом, как и всегда, когда перед ним появляется жестокая и кровавая головоломка. — Я думаю, вы можете очень сильно помочь мне с этим делом. Видите ли, у нас на руках уже два изувеченных трупа. Один был подвешен за ноги и заживо подожжен в собственной ванной. Но доктор Танака, наш лучший патологоанатом, считает, что жертва выжила. Может быть, одежда потухла слишком быстро, а может, преступник и не хотел убивать его, вы понимаете, — Брайт делает паузу, размышляя, сколько подробностей выдержит человек перед ним, но тут же отмахивается от этих деликатностей. — Сразу. Так что причиной смерти, вероятнее всего, стало последовавшее за поджогом распиливание тела жертвы от паха до грудины, и обильная кровопотеря. А спустя сутки в вещах жертвы нашли картину Михаэля Вильманна, на которой запечатлена казнь апостола Саймона. Мягко говоря, очень похожая на способ убийства жертвы.

Малкольм делает паузу, приглашая доктора Готтлиба к диалогу, но тот молчит, и Малкольм расценивает это как согласие на продолжение.

— Ну а второй труп, — Брайт небрежно взмахивает рукой в сторону висящего посреди помещения тела, к которому уже спешит команда судмедэкспертов в синих одеждах. — Как вы, наверно, уже заметили, повешен. И вспорот, вероятно, еще до того, как наступила смерть мозга. А на стене перед ним — картина с казнью.
Малкольм задумчиво покусывает щеку, размышляя, что еще стоит рассказать доктору. Понижает тон, как будто их могут подслушать, и доверительно наклоняется к Готтлибу.
— И я думаю, что есть еще одно тело. Настоящая вторая жертва. Есть только одна проблема – среди личных вещей убитого не было картины. — Брайт многозначительно смотрит на Готтлиба. — Но я уверен, что рано или поздно она найдется. И, как вы знаете, одно убийство – это случайность, два – система, а уж три трупа – это настоящая серия. И вы нужны мне, доктор Готтлиб, чтобы серия не продолжилась. Вы знаете все о картинах и о художниках, о копиях и оригиналах, о покупателях и продавцах. Помогите мне найти недостающую картину и составить портрет убийцы. Иначе, я уверен, будут другие жертвы.

Малкольм смотрит на доктора долго, выразительно, но потом вдруг возвращается к прежнему энтузиазму.

— Если вы согласны, мы можем обсудить подробности за чашкой кофе. Там, на углу, я видел подходящее заведение. Если, конечно, это утро не отбило вам аппетит окончательно.