Это был взрывной матч по квиддичу, стадион волна за волной кричал, каждый поддерживал ту команду, за которую болеет, на трибунах там и тут виднелись красные с золотым и зелёные с серебряным флаги, шарфы, плакаты. В этот раз сошлись команды Гриффиндора и Слизерина, а как известно между этими факультетами залегла давняя вражда, поэтому и борьба за победу была жестокой, никто не хотел сдаваться, но Слизеринцы рвали и метали на поле, практически не давая оппонентам шанса собраться с мыслями и вырваться вперёд. Как обычно два ловца - Гарри Поттер от Гриффиндорской команды и Драко Малфой от Слизерина  сошлись в поединке за поимку снитча, но второму сил и воодушевления придавали всё новые объявления от Ли Джордана о повышении счёта в пользу Слизерина. Гарри казался собранным и немного расстроенным, но не сдавался, продолжая гоняться за золотым снитчем, который словно нарочно ускользал из виду.
Вдруг из и без того шумной толпы раздался громогласный голос Хагрида - Давай, Гарри! Покажи им кто лучший!!! - Гермиона рассмеялась от такого внезапного вступления, и вместе с Луной Лавгуд и Джинни Уизли повыше подняла транспарант, на котором красными буквами было написано "Гриффиндор - вперёд!".
Казалось этот матч длился целую вечность, капитан команды Гриффиндора - Анджелина Джонсон, кричала Гарри какие-то указания, так как видимо времени на полноценное объяснение не было. Гарри кивнул и взмыл вверх, выглядывая снитч, а Слизеринская команда самодовольно ухмыляясь продолжала игру. Внимание трибун снова вернулось к кольцам и вдруг один из загонщиков Слизерина отправил битой блладжер прямо в направлении Поттера, Гнрмиона вскрикнула от ужаса, но к счастью Гриффиндорцы не зевали, и быстро среагировав отправили мяч обратно.
В общем на поле и трибунах творилась сумятица, кто-то уже почти сдался, кто-то заранее праздновал победу, а кто-то по прежнему верил в чудо. Спустя ещё какое-то время все игроки от Гриффиндора вымотались и были готовы сдаться без продолжения сражения, но в ту же секунду все заметили как Гарри стремглав полетел вверх, и скрылся за облаками, а капитан команды Слизерина стал что-то яростно жестикулируя кричать Драко, который через небольшой промежуток времени так же умчался ввысь, вслед за противником... но было поздно, Гарри в мгновение ока схватил золотой шарик, и спустившись так, чтобы все его видели радостно поднял руку сжимавшую золотой снитч.
Трибуны взорвались криками, гомоном, свистом и аплодисментами: "Мы сделали это! Мы их порвали!" - кричали болельщики Гриффиндора, "Гриффиндор вперёд!" - радостно прыгая, припевали девочки вместе с Гермионой, которой впрочем немного странным показалось, то, что Гарри так быстро нашёл и поймал снитч, но радость переполнявшая стадион нахлынула и на неё, и она не стала особо вдумываться в произошедшее.
А на фоне всей радостной толпы выделялись лица Слизеринцев, которые похоже ещё не полностью поняли, что произошло. Особенно злостью и недовольством светилось лицо Драко Малфоя, который спускался к полю на метле.
После, все ринулись спускаться с трибун, кто куда - одни поздравлять Гарри, другие поддерживать проигравших Слизеринцев, Гермиона тоже было собралась идти вниз, но вдруг передумала, решив, что лучше будет подождать ока вся эта толкучка не пройдёт.
- Я встречу вас в гостиной! - крикнула она Джинни, на что та кивнула и удалилась с толпой. Гермиона сумела быстро протиснуться среди болельщиков и медленно зашагала подальше от толпы, по направлению к запретному лесу, спустя несколько мгновений она выудила из внутреннего кармана куртки небольшую книгу и начала читать на ходу. Заголовок книги гласил "«Тысяча магических растений и грибов", Гермиона конечно отнюдь не испытывала недостаток в знаниях по зельеварению и травологии, но всегда любила возвращаться к уже изученному, даже если этот материал был пройден давно.
Гермиона развернулась, задумчиво посмотрела на часы в башне Хогвартса, но вдруг от неожиданности выронила книгу.
- Надо же какое совпадение! - прошептал ей на ухо до боли знакомый голос, кто-то положил ей на лечи свои руки, сжимая пальцами одежду - Я пришла, чтобы проведать племянника, представляешь как мне сегодня везёт? - игриво прошептал голос, Гермиона выхватила палочку из кармана, но к её горлу вдруг приставили кинжал, а в спину между лопаток упёрся конец волшебной палочки - Будь умницей, не лишай меня удовольствия от встречи с тобой. - всё так же нежно, но уже с нотками угрозы сказал человек - Гермиона напряжённо сглотнула, клинок прижимался всё ближе к её горлу - Брось свою палочку! - рявкнул голос, а кинжал угрожающе близко прижался к шее, Гермиона разжала наряжённую руку в которой держала палочку, и та упала на мягкую траву под ноги. Гермиона давно догадалась - она столкнулась с той, которую мечтала никогда больше не видеть - Беллатриса Лестрейндж.
- Как так вышло, что мой племянник проиграл? - Белла схватила девушку за волосы и насильно закинула её голову назад, смотря безумным взглядом в глаза Грейнджер.
- Я не отвечаю за вашего племянника. - гордо и с ноткой оскорбления ответила Гермиона,
- Слушай сюда, грязнокровка. - прорычала Лестрейндж - Без глупостей. попробуешь закричать или сбежать, и твоя смерть придёт раньше, чем ты ожидаешь. Понятно?
- Д... Да. - сбито ответила Гермиона, Беллатриса убрала от её шеи нож, и приставив вместо него волшебную палочку повела за собой Гермиону, как та поняла - в лес.

твои слова мне затянут раны,
Эдвард наверняка не знал, но предполагал, что, должно быть, сто лет обычному человеку, которому, в среднем по мировой статистике, отмерено лет этак семьдесят, кажутся промежутком кошмарно длинным, таким, что можно переделать все дела вдоволь, научиться всему, чему хочется, поднатореть в том, о чём и не думал — в общем, отрезком длины чрезмерной, совсем не нужной; сто лет жить устанешь — и коль сам не помрёшь, то руки на себя наложишь. Эдвард обычным человеком не был, отмерено судьбою ему было несколько больше, чем семь десятков дождливых зим и пасмурных вёсен, но всё же думал примерно так же. Эдвард считал, что за его уж сотню с лишним он научился всему, чему мог, разочаровался во всём, в чём было возможно, устал до смерти, жаль сдохнуть нельзя. Ха-ха. Если бы.

Если бы на вампиров действовал томограф или, хотя бы, если им можно было бы произвести анализ их несуществующей крови, должно быть, в случае Каллена первый тест показал бы что-то вроде смерти от разрыва мозга, а результаты второго гласили бы «гормональный всплеск», характерный для самого лютого, неконтролируемого пубертата — иначе поведение Каллена и объяснить-то было нельзя. Более того, причина тому была какая-то донельзя странная: в Белле Свон, по разумению Розали, не было ничего особенного и даже привлекательного; пусть Эдвард и был не согласен, но никак не мог оправдать всплески своего неадекватного поведения такой нелепой и не поддающейся логике связью с обычной девчонкой.

И всё же он опять и опять, с изрядной долей мазохизма и неожиданной как для себя и, уж тем более, других, глупости, он продолжает наступать на те же грабли; каждый раз рукоятка бьёт не то в бровь, не то в глаз, оставляя жертвами неповинных, чуть ли не под руку попавшихся людей, ставит под угрозу всё существование добрых вампиров средь сосновых лесов штата Вашингтон. Но Эдварду, кажется, похуй. Эдварду, видимо, происходящее даже нравится.
    мои — ослабят твою гарроту.
Его забавляет, как Белла строит из себя бесстрашную, Эдвард практически умиляется её глупости — а как же иначе, если девушка не знает цену собственной жизни, плюёт на неё каждый раз, не спасается бегством, зная ужасную правду — Эдвард мечтал бы её убить, растянув удовольствие на подольше, лишая её крови медленно, упиваясь вкусом, запахом, счастьем от того, каким полным и ярким кажется мир после; Эдвард же помнит, каково это — жить (читай: убивать) на полную мощность. Когда она стоит перед ним одна, да так близко, когда никого нет вокруг, казалось бы, чего стоит дотронуться до неё — тёплой, мягкой, живой, — а потом так же легко лишить её самого главного — этой бесценной жизни, и стереть с земли любое упоминание о том, что Белла Свон когда-то жила. Да, было так легко представить это здесь и сейчас, хотя бы на долю секунды, и Эдвард с упоением хватается за это мимолётное видение, ведь знает, что уж мгновение спустя станет винить себя по привычному образцу за всё, что можно, да с удвоенной силой: за то, что заговорил с ней, за то, что подумал не так, за то, что пристал, за то, что появился в её жизни, хотя никто о том не просил, за то, что не сдох раньше, пока её не встретил.

Но реальность вихрем обрушивается, снося, словно цунами, все остатки запретной мечты: да, Белла здесь, одна-одинёшенька, но никогда-никогда ему не удасться украсть её и заставить всех забыть о её существовании; да, Белла здесь, но от неё пасёт как от промокшей шавки, что притупляет даже столь бурно разыгравшийся вампирский аппетит.

Эдвард трясёт головой, прогоняя наваждение подальше и под ликование собственной совести выслушивает заслуженные претензии девушки, запускает алгоритм под названием «как же ты затрахал, сукин сын», включающий в себя лошадиную дозу самобичевания и покаяния, шумно выдыхает, как бы расстраиваясь (и чтобы её невозможный запах прогнать из себя и сделать вид, что одно присутствие Беллы рядом не меняет полюса местами, что у обычной человеческой девочки нет власти над самым страшным хищником в мире) и кивает на каждый её выпад. Покорно следует за Беллой на улицу; спасительный дождь рассматривает как уступку со стороны судьбы, что была с ним так резка и несправедлива в последнее время — под дождём Белла пахнет совсем не так упоительно, да и вонь Квиллетов не жжёт огнём горло.

— Да, водиться с... парнями из резервации, по твоему выражению, хуёво, — Эдвард держит паузу, высчитывая процент того, насколько заслуженно индейское зверьё причислять к человеческому роду, — и да, если я хочу предупредить тебя об опасности, то имею право и буду зажимать тебя на каждом углу. Может быть, хоть так, твой отказавший инстинкт самосохранения начнёт работать хоть вполсилы.

Сигарета в руках Свон сводит на нет его аппетит; Эдвард благодарен ей уже и за это: пока что он отдрессировал себя только на час непосредственного с ней контакта, любое время, превышавшее установленный период, могло бы стать проблемой. Будто их и так не хватало.

— Ещё одной тайны от меня ты не узнаешь, я и так рассказал тебе слишком много. Но, поверь, они значительно «хуже меня», — на последнюю фразу делает ударение, с издёвкой цитируя девушку. Впрочем, кажется, никакие его слова не имеют положительного эффекта: при любом приближении Каллена Белла только злится, а его пусть и своеобразная, но всё же забота вызывает в ней только шквал негатива; Эдварду даже обидно.

— Впрочем, делай что хочешь, — выходит из под навеса, садится на край каменной клумбы, позволяя дождю смыть с себя всё ненужное, например, всю эту чрезмерную заинтересованность в жизни Беллы Свон и какое-то неприятное ощущение, разливающееся по телу, когда его неравнодушие не находит в ней отклика.

— Пора бы мне перестать тебя защищать, — добавляет себе под нос, едва слышно, рукой проводит по волосам. «Если ей всё равно, то почему же мне — нет?»

     хоть мы друг другу никто вчера, но сегодня — кто-то.