ㅤㅤㅤㅤ что-то откликнулось в груди немезиды, когда дверь открылась с характерной повторяющейся мелодией, но у богини не было времени на то, чтобы пытаться определить, что же это было за чувство. девушка черной молнией метнулась в подъезд и, игнорируя кабину лифта, широкими скачками преодолела несколько лестничных пролетов; немезида вовсе не страдала клаустрофобией, но у нее была иная проблема, которая вставала перед ней и перспективой оказаться зажатой в четырех стенах подъемника: ее нетерпеливость. к ее удивлению, заветная дверь квартиры была чуть приоткрыта, словно бы не медуза всего несколько минут назад так мучительно долго размышляла над тем открыть гостье дверь или же оставить ее просьбы без ответов. однако после ошеломления немезида нахмурилась. богине показалось недобрым то, с каким… равнодушием была отворена эта дверь. как будто медуза не волновалась о том, что вместо немезиды мог прийти кто-то другой, возможно, менее располагающе настроенный. или все это лишь домыслы? пустые фантазии, навеянные тревогой?

ㅤㅤㅤㅤ девушка не могла больше ждать. осторожно, чтобы не испугать хозяйку квартиры своей резкостью, немезида вошла. она ожидала увидеть что угодно: бесчисленное множество стеклянных бутылок из-под алкоголя и другие, после вишневый или ванильной колы, возможно, одежду, разбросанную на полу, вперемешку с перьями, стеклом и еще каким-нибудь признаком катастрофы. богиня готова была даже к таблеткам и шприцам, но она никак не могла себе вообразить п о р я д о к. белые стены, светлые шторы, аккуратно заправленная постель со свежим постельным бельем в желтый цветочек – все это выглядело ж у т к о. немезида не сдержала прерывистого вздоха, который вырвался у нее, и девушка хотела себя проклясть за такую неосмотрительность. ведь медуза могла это слышать. но где она?

ㅤㅤㅤㅤпросторная лоджия была открыта. после нещадного жаркого солнца приятно почувствовать на коже прохладное прикосновение ветерка. тот играл шторами и тюлем, ткань волнами «разливалась» вдоль раздвижной двери. медуза сидела на полу, уставившись куда-то мимо немезиды, словно она не решалась поднять на нее глаза. сейчас горгона выглядела такой беспомощной, что у богини возмездия возникло противоестественное ее буйной натуре желание обернуть девушку одеялом. немезида увидела какое-то шевеление в волосах брюнетки, а когда разглядела, что это, вновь загорелась страшной яростью.

ㅤㅤㅤㅤ ˝ что вы наделали, бессердечные мрази?.. ˝

ㅤㅤㅤㅤ пусть змеи укусят ее, брызнут ядом, – немезиде все равно. порывистым, почти агрессивным, движением она обняла медузу и крепко прижала ее к своей маленькой груди, в которой с каждой секундой объятий все горячее разгоралось пламя невыраженной злости.

ㅤㅤㅤㅤ – не смей думать, что ты это заслужила, слышишь? ты к р а с а в и ц а, – шептала немезида на ухо девушке, покачивая ту в своих руках, точно малышку. у богини сердце болело видеть ее такой. раненой, отстраненной, убитой горем.

ㅤㅤㅤㅤ – блять…. – выдохнула немезида, заметив, что истекает влагой, как губка. она плачет злыми слезами, и ненавидит свои глаза за то, что они взяли и выдали ее слабость. немезида ненавидит плакать и долбоящеров.
ㅤㅤㅤㅤ – я тебе о б е щ а ю. я найду их, МЫ найдем их. и тогда я… я не знаю, что конкретно я сделаю, но поверь, они десятикратно ответят за то, что сделали с тобой, – проговорила немезида, так спешно, что проглатывала буквы. она заглянула в глаза медузы, которая, наконец-то !, позволила это сделать, но вместо обычных глаз с замысловатым, частым орнаментом из полос в цветной радужке, она увидела огромные вертикальные зрачки. как у змеи. немезида кусала язык и губы.

ㅤㅤㅤㅤ – ты не змея. а если и змея, то самая нежная. – долгая пауза. – мне жаль, что меня не было рядом до того, как это случилось. но я сделаю все от себя зависящее, чтобы ты больше не попала в беду. и, возможно, залечить душевные раны. знаешь, из меня выходит отвратительный подорожник.
Посмотреть все изображения

Вместо описания сюжета, вроде эпилога

  - Я явствонно услы́хал як свистнув возник, тройцей вупряжи екипаж, смольный цвет. Ничого особливо не запамятав боле, ношь до тьма, шо це тулупчик, пана начальника. До и зливень, како прорвали ему, всё лилó и лилó, прямо потоп. Затем из пидъезда грости двадцоть, может щуть бильше аль щуть менше, тёмно ведь. Усó разных возрастов, малы и стары, всó до кучи тамо.
Мужчина посмотрел на штандартенфюрера, пытаясь определить в какую именно секретную службу он попал. Ему почему-то казалось, что это была именно секретная служба, может даже разведка. Особенно после случившегося. Форма ему была совершенно неизвестна, после того как его схватили, ни солдаты, ни офицеры не произнесли ни слова. Ему подали чай и джем в банке, кажется малиновый судя по благородному запаху.
- Значиться, то было на вулице Осиннею, шо крестит Гвоздичнуву чрез будинок, - мужчина набрал в ложку джема и намазал с горкой на белый, ещё горячий хлеб, - тако вотче, усе це людо залезло в ту екипажу, усе двадцоть... двадцоть пать, а коль и девятнадцоть, це блохи, дак тамо местив и на восьмёрых не окажетси.
Офицер, что стоял рядом с тем, что в форме подошел к столу.
- Вы сказали был сильный дождь и вдруг искажения как от горячего.
- О... здраве будьте, я уж нате вы, - нервный смех, - ненароком мыслил, це немы вокруг усе.
- Не немые, просто не понимаем, вы же по-русски говорите, а уважаемые господа из немцев будут. Повезло, что я до войны в институте преподавал, так бы слова ваши и переводить некому было. Хоть и непохожи вы на шпиона, с русскими у нас разговор короткий. Расскажите как вы попали через линию фронта в Берлин.
- Це Берлин? Прости Хоспаде, а це значитсо война? С еми немцо опять воёвать вздумало?
- Так с вашим братом и вздумали. С режимом Сталина, коммунистами.
- Сталина?
- Иосифа Висса... рионовича, если я правильно выговорил. Не знакомы с ним? - переводчик доброжелательно улыбнулся.
- Джугашвили це? А як то, подле Ленину он давеча...
- Так умер твой Ленин!
- Яку жи поспел, прости Хоспаде?
- Was sagt dieser schmutzige hund? (Что говорит эта грязная собака?)
- Unsinn... (Околесица, бред, фигня)
- Какой по вашему сейчас год?
- Год? Як... э-э лети пятый ешо учеро был...
- Тысяча девятьсот пятый?
- Усё так, владетель.
Переводчик закатил глаза и провел ладонью по лицу.
- Хорошо, а как вы в Берлин попали из вашей Гвоздика улицы?
- Угу, глаголю... э-э...  як екипажик миму це проциркал шибко яро, як моея зацепило и в утробу, цап!
- Утробу? Трубу?
- Могё це таки поняти, ага. Коровячи кишки в утробе, да грязи отходние. Таки це полз по нём, полз. Дня як трие аль двое, не знамо то. Тимно шибко - вылазу и солдатики здеся моея и прихватили до вас, Гуспод.
- Ich verliere die geduld, Albert. (теряю терпение, Альберт)
- Sagt, dass neunhundert fünfte Jahr jetzt, es scheint nicht zu Lügen. Lassen Sie uns zur Klärung? (Говорит, что девятьсот пятый год сейчас, похоже не врет. Оставим для разъяснений?)
- Nur Zeit verloren... (потеряли время)
Офицер не глядя, делает знак рукой солдатам и те без церемоний хватают мужика. Падает на пол недоеденный бутерброд с джемом. Удивленные солдаты столкнувшиеся лбами разглядывают свои руки. Мужик исчез как и не было. Альберт (Эрнст Розенберг) задумчиво поглаживает переносицу.
- Пожалуй, стоит сообщить обергруппенфюреру Гиммлеру. 

Пост.

Неосмысленная тьма, заполняющая сознание впрыснуло ядом, извратив какое-то сновидение в ужас. Какое-то хищное создание, стоящее в тени лесного массива, абстрактно напоминающее человека. Под его головой, как борода, болтались какие-то обрывки, похожие на лишенные ступней и кистей кривые обрубки. Над головой стремительно развивались волосы цепляясь за кроны сухих древ из-за длины. Чудовище унюхало Яну и кинулось в глаза, зашипело, запищало, зашептало, выдавливая яичный мякиш глазного яблока как переспевшую сливу. Брызги холодные до ломоты и разбудили её. Так она и проснулась, ослепнув во сне.
- Проснулас-сь, - зашипело что-то в углу, - а этот ещё не проснулся-а-а... и не проснется-а-а....
Яна сощурила глаза, не до конца ещё привыкшие к полутьме, искусственным сумеркам. Из-за тусклого освещения, она не сразу сообразила что происходит в том самом углу и пошатываясь, поднялась.
В углу сидел неопределенного возраста человечек. Его рыло было перемазано свежей кровью, своими почти беззубыми челюстями он жевал кожу на шее так и не проснувшегося мужчины и с мерзкими звуками высасывал из раны кровь. Он был похож на замшелого деревенщину из какой-то невообразимой глубинки, забытого всеми поселения "одноэтажной Америки" или вроде того. Совершенно неухоженный вид его вселял отвращение. Черные и белые точки фурункулов воспаляли его звериную морду. Нос картошкой вывернут в сторону. Лоб наваливался на своды крупных бровей. Заскорузлыми руками он рвал кожу на лице мертвеца и с наслаждением отправлял в пасть.
Желудок Яны свело страшной судорогой от голода. Страшного, немыслимого, похоже многодневного голода, но от представшей картины пожирания её замутило. Проснулась ещё одна, Яна заметила, что она раздета до пояса и посмотрела на себя, затем на других в камере. На всех из одежды были только серые штаны из ткани самого дешевого качества, но явно натуральные волокна, не синтетика. Кроме неё, здесь был этот уродливый каннибал, проснувшаяся девушка, девчонка лет 9-11, прячущаяся за спиной Яны и какая-то бабка, мертвенно бледная с худой, высохшей и сморщенной до асимметрии от старости грудью. Яна отошла назад, закрывая ребенка спиной, нащупывая его позади себя руками. Трупоед был жалким и слабым на вид, способный убить разве что спящего. Яна посмотрела на девушку. Хорошо прорисовывался рельеф мышц, как и Яна, она была готова дать отпор. Значит не безумна. Может быть тоже какая-то военная подготовка или служба в армии, для фитнесс-тренера её мышцы были слишком тугими, а для любительницы спортзала их объем был слегка маловат. Она понимала в этом достаточно и знала, что лишние килограммы для бойца бесполезны, требуется эффективность, а не красота. Яна кивнула незнакомке и показала на урода. Словно говоря: "С ним нужно покончить. Дерьмовая компания".
Позади кто-то заплакал, но не та девочка за спиной. Рядом находилась ещё одна клетка с людьми. Только одна глухая стена была словно опорой для всех клетей. Клетки шли по большому радиусу, метров в двести, окружая какую-то яму правильной круглой формы с ровными краями. Можно было видеть этаж выше и ниже с клетками. Здание судя по всему было циклопического размера уходящее ввысь и в глубины ада насколько позволяла фантазия. Яна почти бесшумно грязно выругалась. Исполинский зверинец раздавался тысячами голосов. Люди вопили, истошно орали, визжали словно их рвут пополам, матерились на всевозможных языках, пердели, блевали, испражнялись, умирали, сходили с ума и убивали друг друга.
Привыкшая к ужасам, Яна почувствовала как холод пробегает по её спине, даже для неё это было слишком немыслимо. Пол был липким от многочисленных слоёв натекшей крови. Корка была грязно-бордовой, почти коричневой, воняло гниением и мочой. Вокруг как мусор на улицах, в углах и прямо под ногами валялись фрагменты явно человеческих костей оглоданные до блеска.
Было слышно как боязливо скулит за её спинной девчонка, боясь издать лишний звук, держась за клочок штанов Яны и дрожа от ужаса. Она не задавала лишних вопросов, она видела, что скоро её ожидает смерть. Шванкмайер одернула плечами от очередной волны мурашек. Было прохладно как в гробу и запах соответствующий. Толщина решетки была необъяснимо крупной, а высота была метров десять или пятнадцать вверх. Даже не на слона, она и для жирафа великовата будет. Яна примерилась со своего места. Нет вряд ли голова пролезет, предусмотрено от побега.
С этажом выше что-то случилось. Крики и вопли до того равномерные, стали громче и истерика космических масштабов. Безумие безумнее. Что-то напугало людей ещё больше!
С шелестом на парапет перед их клеткой рухнуло тело женщины со звуком "клох", словно лопнувший пакет со сверчками, живот лопнул оросив кровью перед собой. Яну затошнило, она отступила назад. В стороне от женщины, привязанный к её разверзшимся на полу потрохам, узловатой пуповиной, валялся плод семи или восьми месяцев в величину. Сморщенный с раскрытым в немом крике не рожденный мальчик. Бок его мертвого тельца был надкусан, одной ножки не было. От него страшно воняло. Как упавший кусок грифеля с крыши Чернобыльской АЭС, кусок со смертельной радиацией, этот "кусок" немыслимо смердел. Глаза были на выкате от наполнявших головку газов, а вспухший живот кто-то по глупости прокусил, а может от безумного голода.
Девочка позади Яны обмочила штаны, а затем принялась исторгать из себя желчь. Шванкмайер даже не подумала на неё шикнуть, её саму трясло. Руки сжимались в кулаки и разжимались. Схватив осколок бедренной кости, Яна пихнула бабку ногой. Та с каким-то каменным стуком стукнулась головой об пол, завалившись на бок. Беззвучно, с открытыми глазами да так и осталась, трупоед подскочил к бабке ощупывая пальцами её глаза и рот.
Совершенно неожиданно, отчего у Яны начал нервно дергаться уголок рта, прилетевшая камнем женщина с верхнего этажа, до которого даже по самым скромным подсчетам было не менее тридцати метров, начала шевелиться. Она оторвала голову от пола. За головой потянулись кровавые сопли. Подбородок и рот были разломаны, зубы выпотрошены от чудовищного удара о каменную твердь этажа. Она зашлась леденящим, продолжительным  криком и часто-часто задышала как пробежавшая сто километров за добычей гончая. Кроме всего необычного, было просто невозможно представить как человек может так часто дышать, не захлебываясь воздухом. Женщина вскинулась, заколотила руками и ногами, побрасывая над собой кишки и уперев сломанные, кривые пальцы в пол посмотрела на клетку. На ней были точно такие же простецкие штаны, но потерявшие цвет от грязи испражнений и крови. Раскрыв рваную рану своей пасти женщина заверещала противоестественным, почти механическим визгом от которого все вздрогнули и воздев руки в сторону ближайшей клетке бросилась вперед, пиная перед собой и путаясь в своих собственных кишках. Кровища лилась с её распоротого от удара брюха, болтаясь спереди складками в растяжках от недавней беременности. Поскользнувшись на мертворожденном, она со всего маха врубилась головой в прут клетки, раскидав во все стороны свои мозги.
С начала её потустороннего пробуждения и до смерти прошли секунды, за которые Яна успела только открыть от удивления рот, шепча вперемешку проклятия и самые грязные ругательства на четырех языках.
От удара обезображенная при жизни ужасом и болью, женщина сразу обмякла и издохла. Карлик-трупоед живо и протяжно мурлыча "заснула-а-а", приковылял к покончившей с собой и ощупав её глаза и рот, начал совать в себя куски и слизь из её расколотого черепа.
Бабка продолжала смотреть мертвыми глазами куда-то вверх, раззявив старческий, беззубый рот, оставаясь лежать на боку. Девочка едва живая стояла на коленях позади, разглядывая происшедшее выглядывая между ног Яны.
Верхний "этаж" исполинского сооружения молчал словно там всех убили, только с краёв в бездну этажей начала литься тягучая жидкость, судя по отсвету от худой лампочки у каждой клетки - то были потеки крови. "Наш" этаж мгновенно заткнулся, прислушиваясь и пытаясь сообразить, что сталось с верхними. Явно ничего хорошего, но что именно? До этого их занимала сцена с бывшей беременной женщиной, но после её смерти, страсти и мрачнейшие предположения как-то сошли на нет.
Яна тяжело сглотнула, когда карлик-трупоед вдруг замер и потупившись в одну точку глазами, поник с куском во рту. Кусок из головы женщины выпал из его рта, а рука как плеть упала на пол. Как вдруг, он заорал так страшно, что вместе с ним от апокалипсического ужаса заорали все клетки на этаже. Яна задохнулась от страха. Ужас столь безумный, что на крик не хватило мысли. Верещала девчонка забиваясь куда-то в дальний угол, в пыльный ворох человеческих костей.
- Вирус! - вооружаясь обломком кости как ножом , объявила Яна, больше для себя, чем для окружающих и той незнакомке, что по несчастью оказалась здесь неизвестно отчего и за что.