сержу с мишелем так по-простецки и легко. с ним можно поговорить обо всём и даже та их разница в возрасте не становится великой помехой. бестужев понимает его с полуслова, чем сердце подполковника согревает. мишель становится его названным членом семьи, его братом, его семьёй, как и другая половина восставших против системы государственности.

но михаил всегда как-то роднее, как-то привычней, как-то по-свойски, сергей любит именно так и мальчишка так и делает. всё по подобию, всё по заданному чертежу и плану. с михаилом серёже вообще всё даётся просто, потому что эмоции его он читает, как очередную французскую литературу в семейной библиотеке [муравьёв-апостол думает, что не ошибается, но, если бы прислушался к интуиции, заметил бы обязательно как каждый раз раны колющие делает мишелю].

но сергей ничего не замечает возле себя.

он думает, что с мишелем всё просто и очень легко, но на самом деле — это невзаимно. сергею всегда приходится как-то раскрепостить своего друга, потому что тот становится почему-то скованным, словно в кандалах. он думает, что с мишелем они — одно целое — семья, дом, их общая победа.

сергей не видит истины, хотя она просто перед глазами.

— михаил, не нужно этой наигранности. я же не со злым умыслом говорю это, а от чистейшего сердца и лишь с добрых побуждений.
у муравьёва все эти натянутые улыбки выходят такими чисто офицерскими — натянутыми и слабо походящими на искренние. сергей за несколько лет службы выбил из себя всю детскость из души и любые жесты инфантильности. у него улыбка лишь после войны изменилась так сильно — постарела. он улыбается мише, но глаза его спокойный морской бриз и морская пенка, покрывающая брюхо белой чайки.

у него с михаилом много общего и на столько же они оба разные. сергей вспоминает как относился к михаилу бестужеву-рюмину — с насмешкой, с вечными подколами из-за возраста и из-за опыта в службе. он вечно находил чем мог поддеть юного совсем мишеньку и может быть это и продолжилось, если бы не брат сергея. может быть они бы сейчас так не сидели у камина и просто выпивали и разговаривали совсем открыто. может быть они бы вообще не были бы здесь.

у него с михаилом много общего, которое накрест идёт с чужим-разным — они объединяют друг друга и многие уже шутят, что сергей без михаила уже не сергей и тоже самое с мишей.

— мишенька, тебе просто стоит меньше пить алкоголя перед сном и может сны нормальные снится будут.
[он отпивает ещё и капли стекают по подбородку и он поспешно их рукавом своей рубашки белой вытирает-смахивает].

он смотрит на своего друга и видит себя в возрасте молодом. ещё свежем и не подбитым битвами и сражениями под окопами. у миши лицо красивое, совсем уж дворянское — палящее солнце перед зимой. у него волосы огневом отливаются через камин и сергею впервые смешно при виде развязного и такого честного миши. он глаза его радует и смех вызывает тихий и короткий, словно боится разбудить кого-то из товарищей.

только они ещё не спят.

— ты задумывался уже о семейной жизни, миш? когда одержим нашу победу? меня всегда смешила эта мысль — о семье, любящей жене и бегающим детям. никогда себя не видел в этой суете.

бутылка ставит около ножки кресла и растягивается на нём совсем уж по-царски. у него неприятно давит между лопатками и шея болит от всей работы, которую каждый день они проделывают. он до самого утра разговаривает с пестелем, рассуждает с князем трубецким о возможном положении страны и прочее-прочее, которое птичим пением разлетается по комнатам. сергей привык участвовать во всех из собраниях и постоянно предлагает свои варианты — альтернативные и не такие жестокие. ему до пота и крови сражаться совсем не хочется, слишком устал он уже от этого, но некоторые видят лишь большую свободу через пролитую кровь, а не через дипломатию.

— я хочу спокойной и свободной жизни, миш. хочу, чтобы мы побыстрее всё же со всем разобрались и стали свободными. независимыми. чтобы и народ себя спокойней и под защитой чувствовал. чтобы каждый больше не покидал родины и не избегал всего на белом свете. я хочу покоя.

хочет упокоения скорее всего больше. намного больше.

— всё же свободу я люблю больше всего.
сергей обратно садится ровно, но через несколько секунд уже горбится и руки свои тянет к камину, чтобы фланги пальцев согреть. чтобы ладони не были такими ледяными, такими синими. брат шутит, что это от отсутствия любви. говорит, что это всё серёжено закрытое сердце, которое боится сделать больно, боится получить свои раны.

— а что любишь ты, миш?
он не оборачивается к юноше и лишь пленительным взором смотрит на играющиеся огоньки пламени.

одиночество убивает - медленно, но планомерно. ты чувствуешь себя замкнутой в пространстве без возможности выбраться наружу - безмолвной пленницей. а внутренние демоны этим пользуются, выбираются из тёмных уголков и выжидают, когда ты начнёшь биться в истерике - они ведь питаются твоими эмоциями, истощая тебя и доводя до полнейшего изнеможения. выжимают все соки, как из губки. а ещё набрасываются и душат, чтобы дышать свободно возможности не было и воздуху все пути закрыть. и уже практически на протяжении целой недели суён приходится жить именно так, которая своё время в глубоком одиночестве - в камерном мирке, который сама того не ведая собственными руками соткала из нитей отчаяния, боли и безысходности. все пальцы в кровь изрезала за этим занятием. теперь все руки покрывают мелкие, но колкие шрамы, к которым прикасаться лишний раз больно. она предпочла закрыться от всех, залезть в свою скорлупу и на глаза никому не показываться. ведь за все эти дни, которые подобно резине тянулись, девушка истощилась не только психологически, но и физически. кажется, она потеряла парочку килограмм в то время, как кожа побледнела, а под глазами появились синяки. иногда её морозило, а температура то и дело резко скакала от одних показателей к другим - от нормы к болезни и наоборот. это не плохо. так не должно быть. но пак уже было плеваться. потому что в её головку начали закрадываться чудовищные мысли, которые своей целью считали убить её - именно они по итогу и привели её к мосту, проходящему через реку ханган, где не было ни единой живой души - идеальное место для того, чтобы распрощаться с жизнью и кануть в лету. но в тот момент, когда ей казалось, что всё кончено - появился он. нежданно-негаданно, но, определённо, желанно. потому что на данном этапе суён предпочла бы видеть тэхёна больше, чем кого-либо.

одиночество убивает - медленно, но планомерно. ей до последнего казалось, что все это – кошмар. один из тех ночных кошмаров, после которых просыпаешься в холодном поту и с бешено бьющимся сердцем. вот только от него избавиться так просто нельзя, сколько не щипай руку и не шепчи: “ну же, открой глаза!” поэтому приходилось терпеть. терпеть и надеяться. надеяться на то, что наступит конец света, в конце концов. но ничего не происходило. заточив себя в глубоком одиночестве, словно в каменной башне, теперь оно уже не казалось девушке столь привлекательным - оно пугало и затягивало в свой омут до мурашек по коже и дрожи внутри. она думала, что сумеет в оном спасение для себя отыскать, но на деле едва не встретила смерть лицом к лицу. оставаться в одиночестве ей теперь было страшно неимоверно. наверное, именно по этой причине сегодня ночевать у себя в квартире у пак абсолютно никакого желания не было. сегодня она планировала остаться у тэхёна, потому как там нет тех до боли знакомых уголков, из которых так любили выползать демоны в свете ночи, проникая в глубину сознания и заставляя кошмары во снах лицезреть. к тому же, рядом с парнем страх не чувствовался. нервы успокаивались и душа не дрожала. даже антидепрессанты для этого нужны не были.
а ещё сегодня джой поняла, что жизнь не кончается и что нужно просто научиться жить с произошедшим. нет, время не излечит - это всё полная чушь. она на собственной шкуре убедилась, что время калечит и заставляет в себе от всего мира замыкаться. исцеляется не пресловутое время, а люди, которые оказались рядом в нужном месте и в нужный час. и для пак таким человеком являлся ким, в объятиях которого она таяла невольно, подобно мороженому под жаркими солнечными лучами. она верила в то, что он может забрать её грусть и печаль, правда, для этого и самой приложить усилия нужно, ведь замок не откроется, если не ставить ключ и ключ этот находился сейчас в руках девушки. только она его в створку вставить способна, ну, а тэ уже предстоит его повернуть в нужную сторону, дабы дверца, ведущая в душу суён - открылась и она смогла излить всё то, что накипеть успело.
 
   
на краю невидимого мира, не касаясь рукой тепла,
я стою во тьме, незрима, между небом и землею всегда ///
⼺     ⼺     ⼺

она не хотела от всего абстрагироваться. потому что считала важным почувствовать то, как вокруг кипит жизнь. суён хотела пропустить через себя этот мир со всеми его красками, что витали хаотично вокруг неё, переплетаясь с вечерними огнями фонарей и суетливыми голосами людей, которые погружены в атмосферу веселья и празднества. и пак бы тоже с удовольствием слилась со всем этим, если бы на душе кошки не скребли когтями столь противно - даже сейчас демоны внутри о себе забывать не давали, поглотить пытаясь упорно. но, к великому счастью, теперь это уже невозможно. ведь девушка желанием жить загорелась и от груза душевного освободиться чёткой целью задалась. это пламя уже ничто и никто заглушить был не в силах - слишком сильно оно разгорелось. а те незримые капли дождя, что с неба сыпали - боли не причиняли. потому что боли суён больше не чувствовала. закалялась, подобно металлу под воздействием высоких температур. самую сильную боль она уже испытала. пережила, а точнее - переживает до сих пор, хоть и не столь сильно, как раньше. ведь воспоминания просто так из сознания стереть невозможно - ни одним средством не вывести - их небрежные ошмётки то и дело будут время от времени всплывать на поверхность с целью помучить и задеть побольнее, чтоб жизнь сахаром не казалась. но на данный момент джой обо всём этом старалась не думать. потому что сейчас она хотела в полной мере ощутить себя по-настоящему живой и простить через своё сердце мир с его красками, которые в парке так и пестрили всеми оттенками.   

она не хотела от всего абстрагироваться. суён уже пыталась пропускать этот мир через своё сердце. любила когда-то открыто и искренне. но и это же делало её уязвимой мишенью. это — как она для себя решила ранее — делало ее слабой. итог? все это её едва не сгубило. чувствовать — это больно. чувствовать — это сбивать свои руки в кровь. чувствовать — это давиться от переполняющих изнутри эмоций. и ведь никто не знает о том, что мышцы в теле этой девушки рвались не десятки раз, образно говоря, что не такая уж она и сильная, а где-то внутри неё все еще живет та самая маленькая девочка, которая даже и представить себе не могла, что ее жизнь будет столь изувечена. в школе об этом не рассказывают. в школе умалчивают о том, что за этими стенами находится тот самый мир, который обязательно постарается надломить тебя и подрезать крылья, чтобы ввысь устремиться возможным не представлялось на встречу заветным мечтам. чтобы оставаться на этой бренной земле и сгнивать. именно это и случилось с джой - она сломалась, но, к счастью - не полностью. не успела. тэхён не позволил сему свершиться. и теперь она целью задалась вновь жизнь пропустить через свою сердечную мышцу. полной грудью в себя воздух вобрать. сбросить все цепи, что кожу истёрли в кровь. именно поэтому она всё происходящее сейчас через себя пропустить стремилась, чтобы новый эмоциональный заряд получить - тот, который поможет ей исцелиться, а в будущем вновь зацвести пышным цветом. это не скоро случится. не быстро. не легко. но главное, что в сердце девушки зародились семена веры и надежды на то, что жить продолжается и что переступать черту - не есть выход.
 
   
/// сердца стук твой слышу, я проникаю снова в твои сны,
одну картину только вижу, меня спасаешь ты из пустоты.
⼺     ⼺     ⼺

когда крылья обрезаны - высоко не подняться. но джой судьбе наперекор пойти решила - вызов ей бросить. и бросила. потому что ввысь подняться решила, пусть и не на собственных крыльях [они слишком травмированы], а путём искусственным, но всё же. это, определённо, был положительный сигнал. значит что-то внутри девушки сегодня действительно переменилось в лучшую сторону. значит жажда жизни реально в ней есть и она не мертва больше. желание наверх подняться было обосновано тем, что суён казалось, что там - на высоте - легче будет дышаться, ведь воздух там не столь загрязнённый, как на земле. а ещё ей безумно хотелось, чтобы сильный ветер волосы её растрепал и своей свежестью до дрожи обдал. на вечерние огоньки вечернего сеула полюбоваться хотелось и красотой пейзажа насладиться по полной. ну и, конечно, наверху она себя более уединённо чувствовала, ведь то, о чём она рассказать парню намерена, чтобы от тяжести внутренней освободиться - не предназначено для чужих ушей. пак сама себе атмосферу создать хотела, в которой бы себя чувствовала комфортно - в которой бы могла сбросить сковывающее её тело напряжение. ведь сейчас было особенно важно расслабиться. но всё равно как-то получалось не очень. вечно ей что-то мешало и покоя не давало, словно застрявшая в горле кость. и состояние это девушка объяснить не могла. слова не клеились в то время, как в мыслях царил полный и непроходимый хаос, сквозь невидимые заросли которого у суён никак прорваться не выходило. как бы она не пыталась преодолеть все эти психологические барьеры - получалось с неимоверным трудом. переступить через себя возможно, но сложно даже при больших стараниях.

порой ей казалось, что единственное её лекарство - это тэхён. именно поэтому я всё ещё продолжает жить. словно он и есть тот самый ключ, который заводит механизм её сердца вновь и вновь, заставляя его выбивать барабанную дробь. иногда девушке думалось, что он бы все отдал, чтобы ей было хорошо, а сам будет гнить под натиском этой скверной реальности. да, ким скрывает этот факт под маской парня, которого все устраивает, но на самом деле это совсем не так. и джой это всем своим существом чувствовала. немудрено, что время от времени ей казалось, что парень питает к ней чувства отнюдь не только дружеские, но сейчас не об этом.
когда она вздрогнула от резкого порыва ветра, то не успела ощутить холод - тэхён не позволил, заключив её руки в свои, чем сразу же обогрел. слова парня доходили до девушки с каким-то странным гулом. словно перед этим надели алюминиевое ведро на голову и заставили слушать, но пак успокоилась. больше не чувствовала испепеляющей боли в груди и, кажется, что получилось восстановить дыхание. глаза не закатывались и пальцы не немели. одним словом, джой ожила в его руках. тэхён сказал, что поймёт, что нужно лишь довериться и перестать волноваться. а пак по-прежнему поднять взгляд на него боялась, хоть теперь уже и не дрожала, как банный лист. ей действительно хотелось ему поверить, открыться и излить всё то, что внутри в кучу мусора скопилось, но вся беда в том, что слова подбирались слишком уж трудоёмко. так может и не стоит их подбирать и склеивать в замысловатый текст? к чему сейчас все эти пафосные длинные речи? в том то и дело, что ни к чему совершенно. иногда наилучшим выходом является выпалить всё, как на духу, дабы не подвергать себя внутренним терзаниям и поскорее освободиться от всего, что полноценно жить мешает. и потому суён решила, что уж лучше поступить таким образом и никак иначе. она и так слишком долго мучилась. хватит уже себя саму убивать
- меня… - минутная задержка. -...обесчестили. - и тут уже джой не выдержала эмоционального натиска, который надавил с такой силой, что по её щекам слёзы ручьём растеклись, влажные дорожки после себя оставляя. но стоит отдать ей должное - на сей раз она попыталась не разрыдаться, хоть и слёзы сдержать не вышло. и знаете, кажется, ей немного полегче стало. ведь она не испугалась - правду сказала - то что мешало излила коротко, но ясно. в конце концов, всему этому разъяснений не требовалось.

ричарду грейсону не нравится быть мёртвым от слова «совсем». он вглядывается в своё отражение в старом обшарпанном зеркале, усмехается криво, когда кончиком языка по пересохшим губам ведёт, ощущая солоноватый металлический привкус недавно запёкшейся крови. рана на переносице покрылась непривлекательной багровой коркой. найтвинг снимает маску и откладывает её в сторону, на край раковины, с которого уже в следующую секунду она слетает на пол. он опирается руками на холодный край раковины, приближает к зеркалу лицо так, чтобы всем телом прочувствовать холод, с которым на него смотрит мужчина с идентичными чертами. мышцы ноют после не слишком удачного патруля, ― уже завтра рёбра зацветут всеми оттенками фиолетового, перекрывая старые шрамы ярким пигментом ― ноги подкашиваются, пальцы мелко дрожат, вцепляясь в края раковины, словно они стали спасательным кругом. грейсон рассматривает и морщину, пролегавшую на лбу из-за нахмуренных бровей, и отливающие синевой круги под глазами, и сжатые в тонкую линию губы. ричард не может подобрать слов, чтобы описать своё состояние. в каком-то смысле он действительно мёртв: всякие эмоции изменили свою окраску; они больше не будоражат кровь и сознание, а широкая улыбка стала слишком искусственной.
дик цепляется взглядом за внезапно появившееся второе отражение. оно разительно отличается от первого усилившейся в сто крат усталостью во взгляде, в сутулости плеч и побледневшем лице. грейсон всё ещё хмурится, теряя связь с реальностью и погружаясь в свой тёмный мир, что хитросплетениями захватывает и поглощает каждую клетку его мозга. в глазах грейсона мутнеет, когда воспоминания обрушиваются на него снежной лавиной, заковывают и окружают почти могильным холодом. найтвинг сжимает зубы, качает из стороны в сторону головой, пытаясь сбросить появившуюся тревогу и вернуться в реальный мир. он усмехается так же криво, как несколько секунд назад. вместо зловещей тишины в ушах чужие голоса. говорят все, но дик не может расслышать себя. выросший из сайдкика в самостоятельного героя, ричард всё ещё борется с нависшей над ним тенью бэтмена. она всегда была длиннее, чем ему, найтвингу, хотелось бы. брюс смотрит на него из переулка единственным фонарём, работающим с перебоями, глазами бладхэйвенских бандитов, символом синекрылой птицы на груди. брюс смотрит на дика его же глазами. а он отчаянно хочет выжечь зависимость от мнения бэтмена здесь и сейчас, лишь бы его собственный голос обрёл силу и громкость, перебил всех остальных.
третье отражение тихо подкрадывается из-за спины второго и смотрит детскими наивными глазами летающего грейсона. из зеркала смотрит девятилетний дик грейсон, который давным-давно летал под куполом цирка, лучезарно улыбался и совершенно не думал, что спустя годы улыбка потеряет искренность, глаза перестанут быть такими яркими, почти горящими от восторга, что руки будут опускаться, а солнце внутри тухнуть, забирая с собой остатки света. третье отражение с мальчишеским лицом кричит так громко, что дик от зеркала почти отпрыгивает, словно уклоняется от чужой атаки. он наскоро умывает лицо холодной водой и снова бросает взгляд на стеклянную поверхность, убеждаясь, что отражение всё-таки одно. «ты мёртв, дик грейсон. настало время подняться из могилы», ― решительно говорит он сам себе, вовсе предпочитая не думать, о том, что подобные атаки ― вечный круговорот. ричарду грейсону не нравится быть мёртвым от слова «совсем», но он находит в себе силы верить, что выйдет из этой битвы победителем.

Он почувствовал беспокойство. Зарделся от стыда, от своих мыслей, но, следуя поговорке "если нечего сказать умного, то молчи", замялся. Она поняла, она ждет ответа, и солгать ей - это оскорбить её, плюнуть на все то, что они вместе строили. Мысли летели скоростными поездами в голове, тысяча вариантов рассматривались и отметались. Пока не был выбран самый подходящий.
Правда.
Но не вся.
- Я повздорил кое с кем.
Это был росомаха. Хитрый, садистский росомаха, изворотливый и очень опасный, он предпочитал охоту на своих жертв обычной продукции Закоулочного Рынка, любил теплую кровь и свежее мясо. Опасный воин, не какой-то безвольный зависимый, и даже его с Гоухином оказалось бы недостаточно, не помоги им бывший пациент панды-доктора, который по совместительству был отцом убийцы.
Бой двух росомах... Это было завораживающе дикое зрелище, первобытная ярость, обличенная в физические оболочки, стальные когти, рассекающие плоть словно молочную пленку - они с Гоухином просто невероятные везунчики, отделавшиеся парой порезов и ссадин в столкновении с апекс-хищником. Если бы этот росомаха свел знакомство с Мелоном, случилась бы катастрофа... но родной отец утопил своего сына-монстра в луже, а затем истек до смерти, обнимая безжизненное тело чада.
Это была печальная, но хорошая история про то, что будет, если запустить воспитание своего ребенка. Легоши благодарил судьбу за то, что у него был в жизни Гоша, - пускай не самый обычный, но предельно замечательный дед, - и понимал, что он должен будет также воспитать своих детей. А это будет сложно, учитывая все сложности, с которыми им придется столкнуться из-за своей гибридной природы.
И ладно он готовится ко всему этому, морально и физически, но как насчет Хару? Конечно, Легоши не может залезть ей в голову, не узнает, каково ее отношение будет к их наверняка необычным детям (шанс один на миллион, что они окажутся полностью нормальными крольчатами или волчатами), но ей же вынашивать и рожать, а это может быть крайне опасно для жизни - и если они все-таки решатся, то лучше у волка будет тридцать миллионов в запасе для спасения жизни своей возлюбленной и их детей, чем только голый энтузиазм врачей.
А может, ты слишком далеко забегаешь впереди паровоза? Это будущее, оно изменчиво, непредоплено. А Хару здесь и сейчас, ждет, пока ты соизволишь привести себя в порядок.
Легоши еще никогда не мылся так быстро. Учитывая, что в Скрытом Кондо, где он жил, была общая душевая для жителей здания, он и так особо не задерживался [и мысль помыться там с Хару поэтому была такой абсурдной. А что если бы их застали?], а сейчас вовсе на реактивной скорости отскребал с себя пот и кровь, стриг шерсть и когти. Грязный, грязныйволк. Не только внутри, но и снаружи.
Когда он вошел обратно в свою квартирку, крови больше не было. Пахло от него теперь ромашковым отваром - любимый шампунь Себун-чан, который еще делал шерсть шелковистой; довольно удачный выбор для барашка, и не очень - для юного волка. Из одежды на нем были только спортивные треники, ибо только сейчас обнаружил, что давненько он не затевал стирку, и футболок больше чистых не осталось (последнюю утащила Хару), только толстовки, куртки да рубашкс от смокинга - все то, что он надевать не решился, оттого щеголял перед девушкой топлесс. Впрочем, чего ему своего тела стыдиться стыдиться.
- Пахнет восхитительно.
На мгновение он возвращается в детство, когда был шестилетним щенком, и дедушка готовит завтрак перед походом в школу. Гоша делал все отработанными движениями, три порции - одна побольше Легоши, одна ему, а третью мальчишка отнесет потом маме. "Спасибо, мой родной" - ее рука, прежде чем взять поднос, пробежится по его носу и за уши, а затем исчезнет, дальше он с ней увидится только после школы.
Волк слегка мотает головой, прогоняя воспоминания, и сервирует столик на двоих. Он уже давно приобрел набор столовых поменьше, и в голове отмечает, что если в следующий раз крольчишка будет готовить, то позаботиться об ее удобстве. Да, неположено, чтобы гости готовили хозяевам еду, однако считать Хару гостьей было неправильно - может, она не проживает здесь постоянно, но она всегда может здесь жить. Хозяйничать. Как девушка, как будущая жена.
Нужно будет дать ей дубликат ключей, как сделает их. И переговорить с арендатором.
- Ты можешь остаться на ночь. - он ответил не на то, что она сказала, но на то, о чем она думала. - Мисс Себун уехала на три недели гостить к брату, увидеть новорожденного племянника.
Помереть в очередной драке... Легоши много думал о том, что будет, если умрет. Поначалу относился к этому равнодушно, даже когда спасал Хару от Шинигуми, но после того признания в День Метеоров впервые почувствовал страх. Своей смертью загубить сердце Хару, которой так много дал; но каждый раз он продолжал идти в обьятья небытия. Драка с Ризом, затем Мелон... Его похоронят, а у надгробия будет стоять пятнадцать килограмм чувств к нему,  и плакать.
Он должен остановиться. Спасти не себя, а Хару. Честный, упорный труд, а не эта авантюра от старой лошади... Но он так погряз в этом, завяз в зыбучем песке риска, в мыслях, что каждый раз - последний. Что он хороший боец, но забывает, что в этом мире помимо кулаков и клыков есть ножи и пистолеты. Миллионы сейчас или же долгие годы вкалывания...
- Смогла ли бы ты быть со мной, если бы я стал Выдающимся Зверем? Потому что как я не пытаюсь, но судьба меня ведет по этому пути.
Какую же чушь ты городишь, Легоши. Судьбой предопределено стать Бистаром? Как Йаффа жить в роскоши и защищать справедливость? Ты хочешь спокойной жизни, волк, разве нет? У твоего деда получилось, с твоей бабушкой... все возможно.
Котлеты тают во рту. Никогда бы не подумал он, что такое возможно сотворить с соевым полуфабрикатом.
- Я хочу счастливой жизни для нас двоих. Для нашей семьи. Прости меня, Хару, что твой волк такой глупый. Геройствует, зазря портя свою шкуру. Но я не могу сказать, что больше так не буду. Меня взяли на крючок.
И этот крючок - это ты, Хару. Но он не скажет этого. Он не солжет ей, но и не скажет всю правду.
Если только она не попросит его.

В одиночку проще. Взгляд острый толпу вспарывает, разделяя на мелкие составляющие. В одиночку быстрее. Несколько знакомых лиц ускользают, теряются. Ухватиться бы за тонкие силуэты отбрасываемых теней, ломая. Сдирая серые пятна со стен, с пола, с каждого предмета, который удостоился столь великой чести. Быть рядом. С мерзостью, пропахшей гнилью насквозь. Это даже не змеиный клубок — поганое сборище первосортных гнид. Иначе как еще объяснить их действия, направленные на сбыт огнестрельного оружия. Дерьмового качества.
Изначальный план заключался в отсутствии плана. Доработанный алгоритм действий включал в себя первостепенно важные шаги, суть которых неминуемо сводилась к вырезанию опухоли. Пульсирующей и разрастающейся. Добраться до главаря просто — его можно прибить в подворотне. Совсем другой дело заключалось в порабощении воли его напарников. Люди готовы на любое условие, когда в них проникает скользкий червь — страх. Прилюдная казнь, возможно. Убедительные речи, правильно подобранные слова. Что угодно. Своеобразное творчество, а вдохновение накрывает уже в процессе.

— Отойди. - Скидывает с себя руки чрезмерно смелого охранника, что норовит вытурить подозрительного типа за дверь. Да, он кажется подозрительным, ведь полагался на подделанное наспех приглашение, как-то не посчитав необходимым уделить этому этапу достаточно внимания. — Слушай, давай разойдемся мирно, идет? Ты не пострадаешь, я попаду внутрь. Э! - Отпрянув, избегает прямой попытки схватить — протянутые руки мужчины с хрустом врезаются в стену. Нескольких пальцев храбрец сегодня не досчитается. — Я ведь предупреждал. И почему вы никогда не слушаете? Как с вами вообще общаться, объясните.
Выдыхает, искренне стараясь избежать столкновения с местной охраной. Они сумеют противостоять хулиганам, наемным убийцам, излишне хитрым конкурентам. Но едва ли их учили бороться с возмездием.

Одному все-таки удается.
— Ты пиджак помнешь, мужик.
Плохо.
— И ты почти меня разозлил.
Чужие руки мягко вмешиваются, отводят опасность на расстояние допустимое, но уж точно недостаточное.
Тим Дрейк. Губы растягиваются в нехорошей усмешке, пока слух раздражается знакомым голосом. Малыш Тимми сейчас все исправит, покажет насколько умен, проворен и хитер. А потом он свалит отсюда через ближайшее окно. Вспорхнет пташкой невесомой и приземлится гулко на ближайший автомобиль, припаркованный у здания. Так и будет.
Особенно после следующих слов.
Охранники не разозлили Джейсона, нет. Они лишь позабавили своей наивностью и жалкими попытками спровадить лжеца. Возможно, по итогу, удалось бы ограничиться несколькими ссадинами — закрытыми переломами. Но теперь, когда в игру вступил Тим... теперь все заметно усложнилось.