[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

Он никому не рассказывает, о том, что не может заснуть. Или скорее, откровеннее будет сказать: о том, что боится спать. Разве такой всесильный, бескорыстный, смелый, открытый всегда и всем Капитан Америка может чего-либо бояться!? Быть может звездно-полосатый супер-герой и не может, а вот Стивен Роджерс боится. Боится, что его никогда не отпустит это липкое, вязкое, опутывающее липкими холодными щупальцами ощущение бессилия. Ощущение потери. Утраты, не соизмеримой ни с чем [так больно не было даже на похоронах матери, хотя бы потому, что рядом был он]. Стив не может даже позволить себе закрыть глаза, до тех пор пока не убедится в том, что Баки жив. Пока не проведет пальцами по прядям волос, убирая не послушную челку со лба друга. Пока просто не посидит рядом, наслаждаясь размеренным дыханием Баки. Роджерс и вправду боится. До дрожи в коленках. До стиснутых кулаков. До пота по вискам. Он боится снова вернуться в то мгновение, когда полковник Филлипс подтвердил, что сержант Джеймс Бьюкенен Барнс признан пропавшим без вести.

Никто не знает о том, что творится у душе всегда собранного, сдержанного в проявлении каких-либо излишних эмоций Капитана Америки. Он умело балансирует на этой грани в течение каждого прожитого им дня: не позволяет себе дать слабину, дать трещину - он и не имеет на этого морального права - он ведь Капитан, он ведь лидер [ и только где-то там на затворках души это всё еще хилый мальчишка из Бруклина, который просто не умеет избегать драк; слишком упрямым уродился на свет; от того видать и не умер еще в глубоком детстве, назло всем своим многочисленным болячкам, цепляясь за жизнь на радость родителям]. Отшучивается, когда это необходимо или в тесном кругу ревущей команды, смотрящих на него, как на собственного небожителя [и только Баки, снова Баки, опять только Баки понимает, насколько ему - Стиву, обычному бруклинскому парню это претит и не нужно вовсе: он просто взваливает снова и снова на свои плечи ту ношу, что и Атлант бы  не удержал. Но, Роджерс лишь хорохорится и делает то, чего от него ждут все остальные, становится тем героем, которого в нем жаждут видеть: он не знает как можно подвести всех этих ребят, что пошли за ним без лишних вопросов, поверили в него. Пусть даже и в Капитана, а не в Стива], становится излишне требовательным к остальным [ Но к себе всегда больше! От себя требуя большей отдачи, большего героизма, большего риска на грани между жизнью и смертью всегда за пределами человеческих да любых других возможностей, всегда на передовой, всегда в гуще, всегда ищущий еще больше противников, всегда старающийся оградить остальных, закрыть ни то чтобы щитом из вибраниума, а порою даже собственным телом], когда того требует ситуация, и проводит часы за картами и схемами, разрабатывая очередную миссию по уничтожению ГИДРы [забывая обо всем остальном, отметая, как тлен и труху и идя на перекор даже здравому смыслу к намеченной цели - уничтожению Красного Черепа и его детища].

Никто не догадывается о том, что тот каждую ночь Капитан часами наблюдает за тем, как Барнс спит [самому Роджерсу для полного восстановления вполне хватает и пары часов, да и то урывками - на то он и супер-солдат, усовершенствованный человек]. И только тогда Стива отпускает. Постепенно, не сразу. Но становится чуть легче дышать. Когда он снова и снова видит, как вздымается грудь Барнса и дышит с ним в унисон. Потому, что без Баки, если уж честно, то не будет и Стива Роджерса, а значит перестанет существовать и Капитан Америка. Вот такая простая и занимательная арифметика жизни. Он знает, что только так сможет справится с любым злом, расправится с легионами вражеских сил, пережить что угодно и стать кем угодно. Он знает, что его жизненная сила заключена отнюдь не в сокрытой в его ДНК сыворотке Эрскина - все куда банальнее и проще - его сила, его желание жить в этом парне двадцати семи лет от роду, который пережил в плену ГИДРы то, что ему [Стиву] и не снилось. Но Стив не спрашивает. Не докапывается, не заглядывает пытливо в глаза. Он уже принял того Баки, который у него есть теперь. Более сосредоточенного. Более серьезного. Более отчаянного, если уж совсем честно, но в худшем смысле этого слова. Он молча сидит рядом, когда Барнс курит, вглядываясь в ночное небо. Он молча сидит рядом, когда Барнс занимается своей винтовкой, охаживая её так словно она как минимум единственная любовь его жизни.  Да, если честно, то Стив молчит, даже когда приходится будить лучшего друга и заставлять того возвращаться снова и снова из лабораторий Золы в тесную палатку, что они делят пополам. Роджерс не дает обещаний, не заверяет, что все будет хорошо. Он просто удерживает Барнса, как тот, когда то ловил его, стоило хлюпику-Стиви споткнуться на ровном месте. Он просто снова и снова про себя как мантру твердит, что будет рядом до самого конца, когда Баки цепляется за его ладонь влажными пальцами и вглядывается в его черты лица. Он клянется в этом каждым ударом своего сердца, что стучит как-то рвано и через раз до тех пор пока Баки не приходит в себя окончательно и не становится тем парнем, за фасадом которого прячем боль, но Стив и тогда молчит: если бы Баки захотел - он бы рассказал. Он просто и не знает, а возможно ли по другому жить, иначе, чем то, что у него есть; чем то, что у них обоих осталось от тех двух лучших друзей из Бруклина, которыми уже им никогда не стать.

И не замечает очевидного. Для себя самого в первую очередь. Не замечает, как на смену дружеской_братской привязанности приходит совсем иное: более глубокое_более сильное, первобытное, дикое и не прирученное чувство. Капитан Америка не замечает того, как Стив Роджерс влюбляется в Баки Барнса. Даже не в того, который был тем балагуром-затейником в Бруклине довоенном, а именно в этого напряженного_хмурого сержанта Джеймса Барнса, которого за глаза в команде зовут вторым после Кэпа. Да, если говорить по правде, ему и не важно все это, только бы Баки был жив. Только был бы рядом. Только бы вот так же молча уходил чуть дальше лагеря и ждал там Роджерса, чтобы закурить и снова поднимать глаза к небу. Живые. Яркие. Пылающие сотнями невысказанных слов глаза, в которых Стив тонет и тонет.

Вот и сейчас, он откладывает карты, разложенные на походном столе, в сторону [до этих пор он изредка вставлял пару слов в беседу своей команды, но взгляд сосредотачивался на планах и расчетов более выгодных стратегически позиций], кивает Дум Думу и проходит внутрь палатки, чтобы снова позволить себе недозволительную роскошь: насладится сном лучшего друга, впитать в себя каждую знакомую до боли черточку, каждую преждевременно появившуюся морщинку на его лице. И вздыхает невольно глубже. Потому, что Баки спящий в своем спальнике подрагивает то ли от очередного кошмара, а то ли от резко упавшей температуры. Ему [Роджерсу] такие вот эскапады ни почем: его тело привыкает быстрее обычного к любым метаморфозам и погодным условиям. А вот Баки [его Баки] все еще обычный человек. И Стив медлит сначала, обдумывая свое решение, а после чертыхнувшись чуть слышно [о, Капитану ведь не дозволено грязно выражаться! Не дай Бог, кто услышит, потом же без насмешек и подколов не обернется], раздевается до исподнего и игнорируя свой расправленный заботливым лучшим другом спальник, залезает внутрь спальника Барнса и прижимает спину того к своей груди, растирает окоченевшие руки своими, оборачивает его ногами своими и удерживает крепко-крепко, даря тепло своего тела, согревая, делясь тем, чего у самого него с лихвой, так словно от этого зависит его жизнь. И по сути так оно и есть. Только вот в этом Стивен Грант Роджерс ни готов признаться даже себе самому. Потому, что тогда он и вправду может сломаться, а на это у него нет права.

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]
"Стиви" - так зовет его только Баки, один только Баки на всем белом свете. С той самой первой встречи, когда он [Барнс] на школьном дворе вступился за хлюпика-мальчишку с обширным букетом болезней и еще более болезненной тягой к справедливости. Стива тогда избивали четверо прямо за столовой, а он снова и снова вставал, после каждого болезненного тычка, и вскидывал хлипенькие кулачки, не позволяя себе сдаться, ведь дать слабину было ни в коем случае нельзя и он не отступал, даже когда было нестерпимо больно, не столько от ударов кулаков, сколько от издевательского смеха обидчиков. Но Стивен был уверен, что если не сдаваться то рано или поздно задиры от него отстанут и перестанут избивать его за то, что он посмел вступиться за того парнишку, которого они изначально избрали как объект для своих издевательств. Баки тогда слету свалил первого из драчунов точным ударом в челюсть, второму поддал под зад, третьему заломил руку, и после поглядел из-за залихватски набегающей на глаза серые челки на Роджерса: - Ты, как малявка? Стив расправив худенькие плечики, вытер рукавом рубашки кровь с разбитой губы и уверенно произнес:  - Я и сам бы справился. Конечно, не справился бы, и скорее всего отправился бы на больничную койку, но гордость признаться в этом Стиву никогда бы не позволила. Это был самый лучший день в его жизни, пусть тогда Роджерс так и не думал, но сейчас... сейчас он знает, что это был самый лучший день. День, когда в его жизни появился Джеймс Бьюкенен Барнс. Его Баки.

- Спи, Бак - чуть слышно шепчет Капитан в ответ, прижимая друга к груди сильнее и мысленно добавляет: "А я всегда буду рядом". И ему, если честно, совсем плевать, на  то, что в спальнике чертовски тесно для них обоих, учитывая внушительные габариты Роджерса да и Барнса то хрупким или хилым никогда нельзя было назвать. Ему плевать на то, как зазывает за пределами их палатки порывистый ветер, ему даже плевать на то, что с утра все снова вернется на круги своя, и едва ли когда-нибудь еще окромя этой ночи ему удастся вот так лежать рядом с Баки. Плевать на все кроме того, что он [сейчас! в эту самую секунду!] держит Бака в своих руках, а тот и не отстраняется вовсе. От Баки пахнет оружейным маслом, его горьковатыми сигаретами и самим Баки. Этот запах щекочет ноздри, заполняет собою легкие, заменяя кислород, вытесняя тот за ненадобностью. Этот запах Роджерс ни с чем другим никогда не сможет перепутать. Так пахнет его персональное счастье. И он улыбается, уткнувшись носом в макушку Баки. Улыбается так, как может улыбаться только безгранично влюбленный человек. Влюбленный до безумия: неистового, слепо, бескомпромиссно, бездумно и пьяно.

- Ага, как в детстве, - соглашается Стив хрипло и морщится недовольно, он категорически не хочет возвращаться в свое детство. Оно было убогим. Он постоянно болел, хватало даже банального сквозняка, чтобы Роджерс подхватил пневмонию или что еще похуже. У него ныла каждая клеточка_косточка в теле на перепады погоды, он не мог позволить себе ни кофе, ни мороженного. Он не жил. Он выживал. Мать постоянно брала ночные смены в больнице, потому, что те лучше оплачивались, а счета за лекарства Стива росли соизмеримо нему самому. И поэтому Баки регулярно оставался ночевать у них. В хилых домах на окраине Бруклина отопительный сезон в разгар зимы считался роскошью и парни частенько делили одну койку на двоих. Только тогда все было с точностью да наоборот: это Барнс прижимал Стива к себе и не давал тому окончательно заледенеть. - Холодно же до чертиков, да и вьюга началась, - бормочет он, нутром понимая, как жалки его оправдания. да и плевать, раз Баки его еще не выгнал, быть может он позволит ему остаться на всю ночь. - Ты весь ледяной был, а я же словно походная печка, пользуйся, пока Стиви добрый, - отшучивается Кэп, как обычно, когда волнуется болтая слишком много.

Стив судорожно выдыхает, и зажмуривается, когда Барнс начинает елозить в его руках, чтобы развернуться, и Роджерсу приходится после тычка в плечо отодвинуться, раскрыть объятия, и молиться.. молиться Богу, чтобы тот не нароком не задел его вставший в простых солдатских трусах колом от возбуждения_близости_запаха Баки член. Стыда-то тогда будет не обобраться и Стив уверен, что после этого никогда не сможет больше посмотреть в глаза лучшему другу. И тогда он его потеряет. Потеряет раз и навсегда, а этого Стив не переживет.  И замирает, когда колено друга протискивается между его бедер. Забывает даже дышать. Просто привыкает к этому ощущению. Привыкает, к тому, что Баки продолжает лежать в его руках.

- А я бы и вовсе предпочел забыть, - честно признается Стив. Ему он такой вот нравится куда больше. Они никогда с Баки не обсуждали те самые метаморфозы, которое произошли в Стивене после того, как его в его ДНК была встроена цепочка молекул сыворотки, но Роджерс так отчаянно благодарен доктору Эрскину за этот шанс, что сейчас не хочет этого скрывать от лучшего друга... За возможность что-то изменить. Изменить мир к лучшему. - Я был тебе обузой, - шепчет он чуть слышно, скорее для себя самого, нежели для Барнса. Он ведь до сих пор не понимает, от чего, если не от банальной жалости Джеймс с ним носился на протяжении стольких лет. Он был жалким, забитым хлюпиком. Он бредил рисованием и мечтал писать картины. А вместо этого портил жизнь матери и лучшему другу. Он болел более трехсот дней в году и его мама умерла из-за него. Он никогда не мог быть Баки настоящим другом, тем, которого тот заслуживает, никогда не мог поддержать того в его начинаниях и стать для него такой же нерушимой стеной, как Бак был для самого Стива. И сейчас тоже не может. Потому, что для него - Стива - это уже не просто дружба. И от этого еще сложнее, горше, больнее. - И для матери тоже. Она из-за меня умерла. Не хочу и тебя погубить, Бак, - шепчет Роджерс, признаваясь хотя бы в этом, невольно, скорее инстинктивно, чем осознанно прижимая друга сильнее к груди, словно только так сможет уберечь его_спасти его, даже если спасать приходится в первую очередь от себя самого. Баки заслуживает его честности. Баки заслуживает куда лучшей жизни. Баки заслуживает вернуться домой, жениться на какой-нибудь красивой девушке; открыть, как и мечтал свою автомастерскую, растить детей. А он, Стив, ничего такого не заслужил. Потому, что он не правильный. Потому, что он любит Баки, так, как не должен.

Отредактировано Steve Rogers (2019-01-18 01:05:33)

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

Я рассыпаюсь для тебя холодным бисером
Все потерял в глубине души немыслимо
Теперь не знаю как забыть, а сердце хочет так любить

Стив стискивает зубы_губы сильнее, пытаясь унять внезапно неоткуда появившийся тремор в пальцах зудящих от желания прикоснуться сильнее, по-настоящему; почувствовать, просто узнать каково это беззастенчиво прикасаться к Баки, ласкать Баки, чувствовать как он вздрагивает в его руках, очерчивать пальцами лопатки, пробегать подушечками по позвонкам, зарываться в его волосах руками, ощущая их мягкость. Но вместо всего этого в реальности Роджерс старается и вовсе не двигаться. Замереть, превратится в статую и только дышит слишком глубоко и рвано, словно каждый вдох_каждый выдох даются ему с трудом, хотя почему же словно, если так оно и есть. И его раз за разом предает собственное тело: молодое поджарое литое тело [ пусть и созданное посредством сыворотки], и требующее_вопящее каждой клеточкой о его сокровенных_потаённых желаниях_страстях. Тело молодого мужчины, который лежит в непосредственной близости от человека, которого любит со всей бескомпромиссностью первой самой чистой и невинной любви [О том мимолетном влечении, которое он испытывает [-л] к Пегги Стив предпочитает не думать, не смотря даже на то, что именно её фотография все еще в его походном компасе. Пегги никогда не стать Баки. Его Баки. Просто он пытался двигаться дальше, а сейчас завяз_застрял в ощущении близости, погружаясь в неё все сильнее_глубже окунаясь в пучину собственного чувства].

Дыхание становится спертым и тяжелым, таким, каким оно было, еще до сыворотки, перед началом очередного астматического приступа, когда он сгибался в три погибели, хватая губами воздух, заполняющий слишком слабые легкие, не в силах его вытолкнуть наружу. Только вот приступа у него быть не может де-факто. Стивен и не припомнит даже отголосков хотя бы легкого недомогания с того самого мига, когда он буквально вывалился из нутра камеры, став при этом выше на несколько сантиметров, с косой саженью в плечах и литыми, словно выкованными из стали мышцами. Да и стоит хотя бы себе самому признаться - дышать ему стало тяжело совсем по другой причине. Безумно прекрасной_ невыносимо красивой причине, которую он продолжает держать в тисках своих руках, не в силах отпустить Барнса. Не в силах отпустить единственного на всем белом свете человека, помимо родителей, которого Стивен любил искренне_по-настоящему. Любил сначала лишь как друга, как защитника, как опору, как нерушимую стену, за которую никогда не желал прятаться, но которая у него была. Была в его жизни неизменной константой. И сейчас он до чертиков, до безумия боится, что от одного его неверного слова, движения или вздоха все рухнет и Баки от него отвернется и уйдет. Уйдет, чтобы уже никогда не возвращаться. Не сможет, не поймет просто напросто природы чувства Роджерса. Баки... это же Баки... он всегда был охочим до женского внимания, вокруг него стайками вились девушки в красивых цветастых платьях, и Барнс заигрывал с ними так же легко, как Стивен писал свои картины. А Стив любил его. Любил отчаянно. Всей своей душой. Любил так сильно, что сейчас это причиняло ему практически нестерпимую боль. Потому, что он понимал, что так нельзя. Нельзя вот так любить мужчину. Нельзя вот так любить лучшего друга. Нельзя его желать столь яростно_безумно. Нельзя. Но всё же, так нестерпимо сильно хочется.

- Прости, - виновато шепчет Роджерс пытаясь отодвинуться как можно дальше, настолько насколько это позволяет хлипкий одиночный солдатский спальник. По хорошему ему уже давно следовало бы перебраться в свой собственный и постараться утихомирить свою эрекцию, подавить в себе этот порыв, задушить его, как делал всегда прежде, не позволить своему чувству всё [их дружбу многолетнюю, которая была для Стива всегда чем-то вроде благословения свыше, ведь это же чудо из чудес, что такой как Баки Барнс выбрал себе в лучшие друзья такого, как Стивен Роджерс] испортить.

Но Стив остается на месте, и чувствует, как колено Баки ползет осторожно вверх, а его пальцы пробегаются осторожными касаниями по стивовым позвонкам, обжигая невольно, заставляя желать еще большего, распыляя и без того доведенного близостью Барнса Роджерса еще больше. И Желать. Желать. Бессильно желать. Желать, всего того, о чем себе так редко позволял мечтать еще тот маленький стиви [которым он был прежде], прячущий краснеющее лицо от лучшего друга, утыкаясь острым подбородком ему в предплечье, чтобы тот не дай бог не увидел_не прочел по его глазам ту правду, которую он хранил за семью печатями, и понимающий, что у него собственно говоря нет ни единого шанса на взаимность. А Баки словно старается испытать его на прочность еще сильнее, он тянется к нему все теснее, и Роджерс чуть слышно молит его:

- Бак, я же не железный, не нужно. Я не выдержу. - Стив мысленно продолжает: "Сломаюсь. Сорвусь. Не удержусь. Ты слишком близко, Баки. Ты так близко. Живой. Настоящий. И не мой. А я без тебя не могу. Сдохну.", - но ничего из этого вслух разумеется Капитан Америка себе не позволит сказать. Потому, что его Баки заслуживает быть счастливым. А Стив этого ему не сможет дать. Ни в этом мире, где каждый уважающий себя американец обязан жениться на прилежной леди, завести с ней детей и работать на благо общества. А двое мужчин в этом обществе могут быть лишь друзьями и не более того. И поэтому Стив надеется лишь на то, что когда-нибудь сможет стать таким же другом для Баки, каким является он для него. Он будет стараться. Ради Баки. Ради его Баки. И быть может, когда-нибудь, когда война закончится, он даже сделает Пегги предложение и постарается научится любить её хотя бы чуть отдаленно... но все же любить, так как он любит Баки.

Капитан и не знает на самом деле о чем просит, о том ли, чтобы Барнс прекратил его вовсе касаться вот так осторожно и словно невзначай, и совершенно точно чисто по-дружески, без тени подоплеки, и в тоже время провокационно, что кажется, стивовы уши способны своей краснотой осветить всю палатку, или же скорее о том, чтобы тот не останавливался. Но он боится сказать еще хоть что-то. Хоть что-то лишнее и разрушающее это хлипкое_хрупкое ощущение безграничного счастья от возможности просто ловить губами дыхание Баки. Ощущать тяжесть его тела в своих руках. Слышать мерный стук его сердца. Чувствовать его. Быть рядом. О большем думать Стивен себе запрещает. Потому, что это не правильно. Потому, что так нельзя. Потому, что Баки его не поймет. Только вот рук с его спины Стив не позволяет себе убрать. Обхватывает ими поясницу Барнса и ищет своими синими серые глаза Барнса. Ищет, для того, чтобы тонуть в них. Погружаться. Таять в этом взгляде родном и таком близком.

А завтра холодно-холодно...Что же ты молчишь?
Стук сердца просто услышь - Он льется каплями с крыш.

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

- А тебе бы все шутки шутить, Барнс, - беззлобно выдыхает в макушку друга Роджерс. И снова превращается вовсе не в железо, но в камень. Неподвижно замирает, боясь даже моргнуть, покуда руки Баки беззастенчиво бродят по его телу. Кажется еще пара таких касаний и Роджерс то гляди - кончит в трусы - настолько велико его возбуждение. Настолько пьянит его близость того, кого он так отчаянно привык любить украдкой, стыдливо, боязно, чтобы не дай Бог никто не прознал о том, что Стив не такой как все, что он не правильный и мысли его кощунственные_пагубные. Не дай Бог, сам Баки узнает, или мама. Но мама умерла уже давным давно, а Баки... Баки очерчивает пальцами его лопатки и Роджерс почти что плавится его в руках. Дышит сквозь сжатые зубы и не отводит взгляда. Не моргает. Боится, что это только сон. Очередной мокрый_влажный сон после которого он неизменно просыпался опустошенным после оргазма с трусами, заполненными собственной спермой и с четким пониманием - ему снова снился Баки. Баки. Баки. Баки. Сердце Стива стучит в унисон этому имени уже столько лет, что и представить страшно.

Но он молчит, Стив ведь помнит, как к таким, как он, относятся в Штатах. Как-то у него на глазах избивали одного парня, который осмелился признаться что его тянет к другому, а тот трусливо сдал его шайке идиотов. И забили бы наверное насмерть, если бы Роджерс не вмешался, а за него, как обычно тогда вступился Баки. Они разумеется не стали это обсуждать, довели того бедолагу до больницы, и вернулись домой. Но обсуждать ничего не стали. Но Стиву до сих пор кажется, что Баки смотрел на него как-то по особому странно, наверное, не понимал почему Роджерс вписался за извращенца. Стив тогда отвернулся к стене на своей койке, прижился лбом к холодным обоям и позволил слезам течь по щекам. Он ведь тоже был извращенцем. Потому, что он любил Баки. Любил так сильно, что готов был умереть за него. Ради него. Во имя него.

Барнса слишком много // запредельно много в критической близости, и Стивен стискивает руки в кулаки позади поясницы лучшего друга, изнывая от желания вот так же касаться, мять, пробовать на ощупь, чувствовать упругость и мягкость. Но боится. Он чертовски боится, что Баки этого не нужно. Стив облизывает нервно пересохшие губы и думает о том, что биение его предательски выколачивающегося сердца слышно наверняка в самом Лондоне. Промозглом Лондоне, в котором ждет его Пегги Картер, но Роджерсу думается, что делает она это зря. Потому, что он уже нашел своего партнера. Нашел слишком давно. С слишком глубоко в него врос образ Баки Барнса. Слишком остра и неистова его в нем нужна_потребность.

Когда Баки закидывает его ногу на свое бедро Стив все же тихо стонет. И стон этой такой измученный, протяжный, жалобный и просящий, что он и сам пугается, а после мучительно краснеет. Кажется краснеет всем своим внушительным телом. Но глаз не отводит, впивается взглядом в серые глаза Барнса. И ничего не может с собой поделать. Он позволит ему что угодно, если только тот попросит. Если только скажет чего именно он от него хочет. Совершенно не подкованный в плане секса, а уж тем более в плане секса между двумя мужчинами и являющийся в свои двадцать шесть девственником Роджерс отчаянно пытается улечься по удобнее и почти что позволяет себе осторожную ласку в ответ, когда слышит голос Барнса.

И понимает, что по сути у них и времени-то не осталось ни на что. Потому, что когда он сам зашел в палатку, Баки проспал уже порядка полутора часа и вскоре Барнсу в караул. А вот этого теперь Стив никоим образом не может допустить. Не может отпустить его, когда он так близко и словно бы... словно бы тоже хочет его - Стива. Роджерс нервно сглатывает и просит, нет, не так, он вымаливает: - Не уходи, Бак. Ты только не уходи никуда, ладно. Не уйдешь же? А я... ты просто подожди меня, хорошо? - он несмело касается щеки лучшего друга пальцами, проводит кончиками загрубевших, так не похожих на его прежние холодные тонкие, болезненные пальцы художника по его губам, и шепчет. - Я все улажу. Ты только... ты только дождись меня, пожалуйста.

Он торопливо выбирается из спальника напяливает на себя обычные военные штаны и на обнаженные плечи военную кожанку, бросает еще один взгляд на Баки и снова повторяет. - Не уходи.

Он ненавидит лгать. Да, Господи Боже, Стивен Грант Роджерс собирается откровенно говоря так открыто солгать впервые в жизни. Но он почему-то уверен в том, что Баки стоит всего этого. Он стоит всего этого мира, если честно.

Стив будет Гейба прикосновением к плечу и торопливо говорит о том, что у Баки рецидив пневмонии и того лихорадит, и просит, не приказывает: Стив ненавидит отдавать приказы, особенно такие лживые, и лишь надеется на то, что кончики его ушей не краснеют, и не выдают его отчаянной лжи, чтобы тот сменил Дум Дума. А после клятвенно обещает, что сам сменит Гейба через пару часов и даст всем остальным спокойно поспать до рассвета. Гейб смеется и заверяет Капитана, что все нормально и они как-нибудь и без его участия справятся, раз уж Барнсу так хреново и даже предлагает разбудить Джима, чтобы тот осмотрел сержанта или помог медикаментозно. Стив отказывается слишком резко, а после виновато добавляет, что и сам справится и что уже дал другу пару таблеток. Баки просто нужно поспать нормально. С утра с их сержантом все будет отлично, - заверяет он искренне. На этот раз действительно искренне.

- Вот и славно. Эй, Кэп, он - твой лучший друг. Это нормально беспокоиться так о друге. Мы не будем вас беспокоить, пусть Баки отдыхает.

- Спасибо, - горячо шепчет Роджерс, и и улыбается, а после торопливо возвращается в их с Баки палатку. Он замирает в нерешительности, так и не найдя в себе сил на то, чтобы раздеться и снова забраться в спальник друга. Вся его яростная решимость, все его возбуждение уже сошли на нет вместе с той самой самой первой ложью в его жизни и он топчется на месте, боится сделать или сказать что-нибудь не то, и молит мысленно молит Бога, а заодно и самого Барнса придать ему решимости, и шепчет чуть слышно: - Сказал, что у тебя лихорадка. Нас не побеспокоят до утра.

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

- Ненавижу лгать и не умею, - бормочет Роджерс, все еще стоя на входе, и не отводит взгляда от Барнса. - Это... это не правильно, да? Что мне так легко это далось? Я просто взял и соврал. А Гейб.. он хороший парень, он даже и подумать не мог, что я сказал ему не правду. Он переживает теперь за тебя. Даже предлагал помощь. Боже, я... я просто ужасен, Баки, - сокрушается Стивен, вжимая голову в плечи.

Вот и все: он сделал то, что должен был, нет, не должен, а то, чего так отчаянно желал - он раскрылся перед Баки. Дал ему понять чего он - Стив - от него хочет, даже если и сам не понимает толком, что же делать с этим дальше. Но у них есть четыре часа. У них есть целых четыре часа, а Стив даже подойти к Баки боится, а вдруг тот уже передумал или... Стив его просто не так понял. Или... в его голове миллионы таких вот "или". А еще "вдруг"... И не единого 'но' или 'нет'. Он не хочет отказываться от Баки. Он не сможет этого сделать, даже ценой собственной жизни. Даже, если эта ночь будет первой и единственной, в которой он позволит себе быть честным в первую очередь по отношению к себе самому - к своим чувствам, желаниям, потребностям.

Он стискивает руки в кулаки и не двигается, склонившись, чтобы с высоты своего роста не снести хлипкую конструкцию палатки одним только единым неверным движением.

Но получив долгожданное_нужное и такое желанное приглашение мужчина делает пару шагов и нависает на Барнсом. Шумно сглатывая. В ушах шумит и его кажется даже немного штормит, словно ему снова шестнадцать и он впервые попробовал спиртное - Баки тогда где-то раздобыл бутылку дешевого вина и ему - Стиву - досталось целых полстакана, после которых его развезло и Баки пришлось укладывать его спать. На утро Стив ненавидел самого себя. И много_много раз извинялся перед другом, который держал таз, в который Роджерса выворачивало раз за разом. Надо ли говорить о том, что с тех пор Роджерс предпочитал держаться от алкогольных напитков подальше.

Стивен понятия не имеет, что ему делать и куда себя деть под этим раздевающим, проникающим в душу пристальным взглядом лучшего друга. И когда тот тянет его за шлёвку невольно делает еще один шаг навстречу своему счастью. Своей мечте. Своим несмелым, наивным надеждам, что он привык лелеять годами. К тому самому сладкому и мучительному вместе с ним мигу, когда между ними все изменится - и они... они... Стив не позволяет себе заглядывать в будущее, боится сглазить, боится разочаровать Баки.

Роджерс недовольно хмурится, когда Баки упоминает Пегги. Конечно же -  Пегги [больше ведь не кого]. Безумно красивую с идеальными губами, темными пушистыми локонами волос, этим дразнящим британским акцентом Пегги. Фотографию, которой он привык хранить в своем компасе, наивно предполагая, что однажды агент Картер сможет помочь ему преодолеть огромную, бескомпромиссную, дикую тягу к Барнсу. Что он сможет ответить взаимностью на её чувства к нему. Еще до сыворотки он ловил на себе её взгляды с какой-то глубинной_затаенной нежностью, и сам не верил этому - ну, как такая женщина, как она может смотреть на него. А уже после, когда он изменился Пегги была рядом. Пегги ревновала за тот неловкий поцелуй с девушкой, которая с ним заигрывала так смело и целовала так горячо и мокро. Пегги говорила ему о том, что он и вправду не понимает ничего в женщинах и помогала ему добраться до Аззано. Впервые в жизни в него влюбилась женщина. Прекрасная женщина, о которой не мечтать может только идиот, а Стив замечал, понимал... но продолжал любить Баки.

- Мы будем обсуждать мои отношения с Пегги? - тихо спрашивает Роджерс, приподнимая вопросительно левую бровь, словно поддразнивая тем самым Баки и откуда у него только смелость на такую дерзость взялась и самому Стиву невдомек. Да, и нет, у него отношений с Картер. То есть, разумеется - она-то не  против этих самых отношений и Капитан чувствует, что рано или поздно он будет обязан, как честный человек, как настоящий мужчина сделать ей предложение, но хочет-то он совсем иного. Особенно прямо сейчас. Когда Баки здесь. Баки никуда не ушел. Баки хочет его. Хочет быть с ним.

Капитан опускается на спальник поближе к Барнсу и облизывает губы. Сбрасывает с плеч кожанку и оборачивается к Баки: - Так лучше? Выдыхает и берет друга за руку, переплетает их пальцы и подносит к губам, чтобы поцеловать ладонь Барнса, а затем прошепчет чуть слышно: - Я не знаю, что мне делать дальше, Бак.

Как и всегда когда ему нужна была помощь в чем-либо Стив обратился за помощью к своему лучшему другу, пристально вглядываясь в лицо Баки. - Поможешь? - опустив взгляд, просит Роджерс, молясь, чтобы Баки сделал или сказал хоть что-нибудь. Подсказал, помог, спас его снова. Он настолько привык к тому, что Барнс всегда приходит к нему на помощь в трудной ситуации, что и сейчас просил, не задумываясь.

- Или... - он скорее выдыхает это, чем произносит осознанно, но вопрос слетает с его губ: - Я могу... Я могу... могу тебя поцеловать? - это самый сложный вопрос в его жизни и Капитан не двигается, просто сжимает ладонь Баки в своей еще крепче и ждет... ждет... ждет ответа. А ему, кажется, что его сердце вот-вот вырвется, разворотит грудную клетку. И он шумно сглатывает, пока его взгляд касается губ Барнса так словно он уже его целует.

Отредактировано Steve Rogers (2019-01-18 01:04:53)

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

Роджерс даже не знает чего он сейчас хочет больше: развернуться и залезть в свой спальник, чтобы отвернуться от Баки и сделать вид, что он собирается спать, раз уж Баки так переживает за отношения с Картер [хотя Бак ведь действительно переживает, на свой манер, конечно, но Стив слишком долго и хорошо знает своего лучшего друга, чтобы это чувствовать на уровне инстинкта - Баки действительно прямо сейчас откажется от всего - от Стива - если Капитан признается, что ему с Пегги хорошо и он ничего не хочет менять] или же набить Барнсу лицо [причем Роджерс отнюдь не уверен, что собирается вступиться за честь дамы или же за свою собственную] или... или сделать так, чтобы тот вообще больше не упоминал Пегги [заткнуть его поцелуем к примеру, жаль только, что познаний у него в этой области крайне маловато - ну, да, конечно, он целовался с той блондинкой. Но это же ничего не значит - это и было то один раз, зато Пегги потом чуть ли не весь магазин в него в выпустила, спасибо щиту, а то Роджерсу бы пришлось очень туго].

Он ведь знает, что потом после его накроет чувство вины перед британкой. Огромное и непомерное, потому, что брюнетка, оставшаяся в Лондоне уж точно заслуживает куда лучшего, чем то, что может дать ей Капитан Америка. - Мы и за руки-то не держались, - честно признается Стивен, безразлично пожимая плечами. - Не до того было. Война же, - он почти что оправдывается за то, насколько он ведет себя нерешительно по отношению к девушке, которая четко дала понять чуть ли не всему фронту, насколько она заинтересована в отношениях с ним - Стивом Роджерсом.

Стив выдыхает пронзительно, словно из легких снова пропал весь кислород, когда рука Баки касается его шеи, и стискивает его ладонь сильнее и тянется к нему ближе. Не в силах унять того притяжения, которое охватывает его всего при мысли, что он... он почувствует вкус Барнса на своих губах. Его буквально лихорадит от этой мысли, которая будоражит сознание и распыляет все сильнее. Он весь натянутая от возбуждения и предвкушения гитарная струна, коснись и оглушающе лопнет. Стивен чуть ли не задыхается от желания. Яростного. Дикого. Первобытного инстинкта, который завладевает им без остатка. Он не думает больше, не анализирует, не желает разбираться в мотивах своих или Баки поступков. Ему физически больно от напряжения, что витает между ними с Баки. И тянется ближе к другу, теснее. Ему так отчаянно это необходимо, что кажется - сошел с ума. И сгорит. Обязательно. Сгорит, если ничего не последует дальше.

Но Баки, его Баки подается вперед и целует его так осторожно, словно он снова лишь маленький щуплый художник-Стиви, словно в нем снова сорок пять килограммов веса и он того и гляди рассыплется, если Бак применит чуть больше силы Целует так трепетно и неторопливо, несмело, словно пробуя на вкус самое дорогое и лучшее вино.

А Стив горит. Горит в пламени собственного [ада] рая. Ему хочется большего, ему хочется плавиться_растворяться в Баки. Ему хочется тоже вот с такой же легкостью прикасаться к другу, ощущать тепло его тела, податливость... путать пальцы в его каштановых волосах, притянуть к себе, провести ладонями по его спине, и опустить их ниже, смыкая в объятии на пояснице. Удержать как можно ближе, так, чтобы их тела соприкасались. И он шумно выдыхает, когда Баки отстраняется, разрывая поцелуй и оставляя Стива в полнейшем раздрае. Роджерс облизывает губы, а после уже сам тянется к Барнсу. Кладет руки на его поясницу, чуть сжимая и притягивая ближе, а после шепчет:

- А... к черту! - и в одно неуловимое движение усаживает Баки к себе на колени, чтобы залихватски, совсем по мальчишески улыбнуться своей выходке и прошептать: - Мне так нравится больше, - он не отводит взгляда от губ друга и на этот раз целует сам. Целует так, как целовала его та девушка-блондинка, проводит языком по губам Барнса, заставляя их раскрыться сильнее, касается кончиком его зубов, а после толкается внутрь, чтобы вступить в противоборство с его языком. Руки  Стива беззастенчиво бродят по спине мужчины, ощупывая, сминая, оглаживая.

И все же Капитан Америка не умеет быть ведомым. Как на поле боя, так и здесь. Ему нужно больше. Горячее. Сильнее. Он толкается снизу, чтобы Баки ощутил его возбуждение, отрывается от его губ, только для того, чтобы ими же пустится в путешествие по шее, и ниже... ниже.. - Черт, Баки. Ты такой сладкий, - шепчет Стив чуть слышно. - Мой. Слышишь. Мой. Мой Баки, - он снова и снова облизывает_вылизывает каждый миллиметр доступного ему тела, закрыв глаза и позволяя себе наслаждаться этой сладкой истомой, что растекается по его телу, даря крылья за спиной.

Отредактировано Steve Rogers (2019-01-18 02:51:17)

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

У Роджерса совсем нет опыта в таких делах [и мимолетное влечение к Картер и тот поцелуй с блондинкой ни в коем случае не могут сравниться с тем, что творится в его душе и с его телом в данное мгновение], и потому, он как может надеется на то, что смело покроет это собственной инициативностью. Открытостью, желанием безграничным и каким-то запредельным, когда грани размыты уже настолько, что их того гляди и не останется вовсе [о морали, чувстве долга и вине - Стив себе думать не позволяет - это придет потом, когда он останется наедине сам с собой и позволит себе усомниться в собственном здравомыслии], а чувства и без того усиленные сывороткой с каждым новым прикосновением растут по экспоненте. Он слепо вверяется Барнсу, и не отводя взгляда от своего партнера целует, прикусывает, посасывает разгоряченную кожу Баки. Не желает отпускать из своих рук. Не желает расставаться ни на секунду, просто держать вот так в своих руках, объятиях, чувствовать приятную тяжесть его тела на своем. И целовать, ласкать, дарить наслаждение, отдавать всего себя без остатка. И понимать, снова осознавать простую и прописную истину - он умрет за него.

Нахмуривается невольно, или скорее даже недовольно, когда Баки отстраняется, и блондин недоуменно думает о том, где он так сильно облажался, что Барнс передумал вот так резко, ведь еще секундой назад он был уверен, что все идет не так уж и плохо - по крайней мере Стивену было просто прекрасно - он дорвался до мужчины, о котором мечтал с той самой ночи, когда впервые проснулся со влажными от спермы трусами и осознанием того,что ему снился Баки - как Баки к нему касался, как целовал, как смеялся, взъерошивая его непослушные пшеничные волосы и утыкался носом в его - стивову - шею, тихонько сопя, от чего становился похож на маленького дикого котенка, которого хотелось обязательно приручить. Он даже было собирается спросить со всей своей непосредственностью и желанием учится: " А как пойдет?" Когда Баки недвусмысленно намекает о том, что он - Роджерс все еще наполовину одет. И Роджерс предательски краснеет. На самом деле он и не подумал бы об этом сам. Ему совершенно не было до этого никакого дела - Стив был полностью поглощен мыслями о том, насколько ему нестерпимо до боли в груди хочется сделать так, чтобы Баки было хорошо. Он хочет лишь, чтобы Барнс не разочаровался в нем [этот страх был в нем с самого детства - он всегда считал себя недостойным дружбы Баки Барнса, а теперь и его любви] - он страстно желает подарить тому всего себя, всю свою любовь, все свое желание.

Стивен, правда пытается понять чего именно от него хочет Барнс, но желание его оглушает [шумит в ушах, обжигает и без того горячую кожу, пылает яростно_неутомимо в грудной клетке] настолько, что мыслить здраво Роджерс сейчас не в состоянии. Ему хочется больше. Больше поцелуев. Больше прикосновений. Больше ласки. Больше грубости. Впрочем Капитан и сам не знает до конца чего именно - из эти всех больше - ему хочется, но он послушно становится на колени, когда Баки тянет его на себя и разводит руки в стороны: - Я весь твой, - широко и открыто улыбается Стив.

После очередного поцелуя, Роджерс торопливо выпутывается из своих штанов и отбрасывает их в сторону, чтобы после вернуться к Барнсу, и посмотреть на него сверху вниз, найти его глаза своими. Оглядывает жадно мужскую фигуру и шумно сглатывает: - Ты такой красивый, Бак, - шепчет он чуть слышно, когда снова припадает губами к шеи друга, оставляя на нежной коже неспешную дорожку поцелуев и легких, почти невесомых укусов. - Такой идеальный, - поднимает на друга глаза, и улыбается. - Еще лучше, чем я себе представлял все эти годы. Еще вкуснее. Еще слаще, - шепчет Роджерс, запуская пальцы в волосы друга и натягивает их, чтобы оттянуть голову брюнета назад и провести по щеке размашистую линию языком. - Этот вкус... ммм... Бак, я с ума с тобой сойду, - тихо признается Кэп. - Ты только не бросай меня, хорошо. Не бросай меня, - жарко шепчет Стивен, и целует - жадно, глубоко, влажно. Целует так словно в первый и последний раз. Смыкает руки на пояснице, а после проходится ими по бокам, оглаживая, изучая, сминая в руках, осторожно, трепетно, боясь своей огромной силы и желая как можно дольше продлить эту ласку.

А после вжимается в Барнса всем телом, позволяя рукам друга бродить по его заднице. Чуть слышно постанывает, теряясь в этом невыразимо огромном спектре ощущений. Закрывает глаза и целует Баки в ключицу, его пальцы подбираются к соскам Барнса, и Роджерс осторожно очерчивает их конторы.

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

Роджерс задыхается. Нет, даже не так. Воздуха ему хватает как раз таки хватает. Ему мало Баки. Ему мало прикосновений, мало поцелуев. Катастрофически мало прикосновений. Но он снова и снова сдерживает себя, старается контролировать силу. И чуть улыбается думая о том, насколько они с Баком успели поменять местами со времен довоенного Бруклина: ведь в том далеком прошлом [кажется, что в жизни другой совсем и с парнями тоже другими] именно Баки всегда старался как можно осторожнее его нести на руках, когда находил Стивена избитым до полуобморочного состояния в какой-нибудь подворотне очередными отморозками; Баки промывал его раны, удерживая двумя пальцами за острый подбородок и дул на те, покуда замазывал их зеленкой; и кормил его с ложки, когда Стив есть самостоятельно из-за лихорадки или очередной пневмонии не мог - даже если гордый чрезмерно Роджерс всегда и был против, и вместе с тем одновременно бесконечно благодарен; Баки залезал к нему в кровать и согревал теплом своего тела, когда Стива трясло от холода под тонким одеялом морозными зимами. Баки был его личным ангелом-хранителем. Баки был его миром. Огромным, неугомонным, порою бесцеремонным, шумным, но его миром. Вся довоенная жизнь Стивена была сосредоточена на Баки. Приготовить к приходу Баки скромный ужин, отложить денег, чтобы Баки мог сносно одеваться [повеса и пижон Барнс разумеется не собирался принимать от Роджерса деньги, но Стив до сих пор помнит, каким было его лицо, когда он подарил ему на рождество те лаковые туфли]; встречать Баки из доков, чтобы рассказать ему о том, как прошел его - Стива - день, и показать Баки новые рисунки.

И вот сейчас... Баки словно бы смеется над его тихим шепотом, беззлобно, по-доброму, как только умеет только он и заверяет так же шепотом, что никуда не денется и только от этого на душе у Стива становится безгранично тепло, легко, словно крылья, которые прежде оставались связанными, стянутыми крест на крест ремнями кожаными поперек спины, прикованными стальными путами к земле распахиваются и уносят его вдаль к небосводу, даря ощущение свободы и необъятного счастья. И Стив думает, что это грех быть настолько счастливым. Настолько влюбленным. Настолько сильно любить. Сильно. Беззаветно. Бескомпромиссно. Отдавая всего себя. Ему невольно приходят на ум строки, из когда-то давным давно прочтенной книжки о запретной любви священника и девушки: "Древние греки считали: безрассудная любовь – грех перед богами. И еще, помните: если кого-то вот так безрассудно полюбить, боги ревнуют и непременно губят любимого во цвете лет. Это всем нам урок. Любить свыше меры – кощунство." И он выдыхает судорожно, и прижимается лбом ко лбу Барнса, давая себе зарок, что убережет его от любой беды. С его губ почти срывается признание в любви, но Роджерс себя останавливает. Сейчас ведь не время, он знает_он понимает, что эти три сакральных_главных_важных слова должны прозвучать когда-нибудь после, не в пылу страсти, не тогда когда тела плавятся от желания и разум настолько пластичен, что кажется каким-то эфемерным.

Стив понимает, что стонать громко нельзя, ни в коем случае. Не дай Бог кто из парней услышит - а там и до трибунала не далеко и до расстрела. Нельзя. Нельзя влюбляться в своего же друга. Нельзя его так беззастенчиво [и куда только делась природная стыдливость Стива?! Все смело напрочь только лишь от этого шального взгляда Бака, который то и дело глядит на блондина из-под изредка набегающей на глаза серые челки] ласкать_ к нему так прикасаться, что подушечки пальцев горят адским пламенем. Нельзя. Бьется в висках, по которым струится пот. Нельзя шевелится в груди комом, сотканным из его моральных устоев, на которых Стивен вырос. Нельзя вопит оставшаяся в более или менее адекватном состоянии часть его сознания, а Стив отметает все это единым взмахом своих длинных ресниц. Отметает потому, что Баки касается его обнаженной плоти, заставляя Стива протяжно застонать сквозь стиснутые зубы. А после послушно распахивает губы, чтобы принять в свой рот пальцы друга и начать их осторожно посасывать, облизывать. Он прижимается к Барнсу сильнее, стискивает грубее, жестче, внимая просьбе друга, не сдерживая более своей силы. Обхватывает того и тянет на себя, чтобы упасть самому на спальник и уложить Бака на себя. - Ты же понимаешь, что я... - Стив красноречивее любых слов заливается румянцем, и тянется к губам Барнса. - Но я хочу. Правда, - добавляет он излишне виновато что ли...

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

"Обещаю, между нами ничего не изменится".

Стиву и хотелось бы верить, что так и будет, только вот Роджерс как раз таки наоборот и хочет, чтобы между ними изменилось всё - эта мысль бьется жилкой влажной на виске, терзает сознание // трепещет в каждом его новом вздохе с придыханием и выдохе рваном, словно оборванном. Он хочет этого до скрипа // до содроганий_трепыхания_до надрыва окончательного и бесповоротного // безвозвратного сердечной жилы, натянутой до предела, разбухшей // живой, истекающей кровью алой, которой они умываться привыкли в каждом новом бое, что находит их с приходом рассвета. До боли физической // ломающей // трескающейся // терзающей // зудящей в каждой клеточке его идеального созданного // измененного сывороткой тела. Живого // молодого // ненасытного тела молодого мужчины.

Он хочет шептать о любви своей первой // чистой // настоящей // безумной // неистовой // яркой, готовой затмить солнца свет и заставить луну плакать от зависти; шептать о том, что столько лет скрывал стыдливо, боясь, что если вдруг признается то в миг тот же самый потеряет единственное важное_главное_нужное_необходимое в своей никчемной и ничем не примечательной жизни - потеряет своего Баки. Он хочет до безумия неистового_невозможного_запредельного рассказать о том, что его - Баки - место в сердце Стива никто и никогда не сможет занять. Ни какая там Пегги никогда не будет ему столь же трепетно дорога_так необходима_столь желанна и необходима, что эта потребность заменить сама по себе вполне способна даже кислород. Он хочет выцеловывать_вылизывать каждый миллиметр тела Баки, отдавать всего себя и брать ничуть не меньше. Он хочет задыхаться и дышать им одним одновременно. Он хочет всего и сразу. Роджерс и не знает придумало ли человечество столько слов, чтобы разъяснить все то, что с ним сейчас творится. Да и не важно это. Потому, что он знает, что это самая правильное, что было когда либо_происходило когда либо. Он и Баки. Баки и он. Это было предрешено кем-то свыше, в этом Стив не сомневается. Потому, что по другому не может быть, не должно было бы быть.

Но Баки и не позволяет ему думать об этом всем, сползая все ниже и ниже по спальнику и скользя губами_зубами по телу, вызывая дрожь_истому во всем его теле. И Стив в какой-то момент понимает, что не сдержит ни единого больше стона, срывающегося требовательно с губ. Не сможет. Не удержит себя в тисках целибата_обета молчания. Он весь отданный на растерзания Барнсу. Он весь его - весь только для него. Открывающийся, расползающийся по спальнику, позволяющий всё и снова еще больше. Он и себя то словно только со стороны ощущает. Настолько чисты, ярки, насыщенны все эти ощущения по оголенным нервам бьющие снова и снова. Словно он снова в той самой камере и через него пропускают бета-лучи, а он кричит истошно, что выдержит. Только сейчас еще насыщеннее_еще ярче_еще сильнее. И Баки с ним. Его Баки с ним. Его Баки. Эта мысль баюкает. Эта мысль терзает. Эта мысль воспаляет и горячит. И Стив готов сгореть на самом огромном костре инквизиции за эти несколько мгновений счастья безапелляционного_подлинного. 

- Бак, - выстанывает Стив, как молитву, как непреложную клятву, как молебен, как настоящее поклонение_преклонение тому мужчине, который является смыслом его жизни. И стискивает спальник руками, выгибаясь_прогибаясь под касаниями языка - нетерпеливыми, и влажно нежными, пробирающимися под кожу, впивающимися в сознание, а после куда глубже - вгрызаясь в саму душу Стивена. Теряет связь с миром_реальностью_самим собою. Всё это теряет смысл.

Есть только Баки. Есть только его губы, что порхают крыльями бабочек осторожными_нежными крыльями касаясь обнаженной плоти. пробуждая низменный_животный зов плоти. Дикий_неугомонный. Шумящий в голове.

Есть только Баки. Его шальные_дикие глаза. Есть его пунцово-красные губы, обхватывающие изнывающую_страждущую прикосновений плоть. И стоны через силу, срывающиеся то и дело с губ, надкушенных, окрашенных в алый цвет кровавый. - Боже всемогущий, - шепчет Роджерс, инстинктивно подаваясь навстречу бердами, - задавая тем самым ему нужный темп, впивается пальцами в волосы Барнса и насаживает его на свой член.

Ему нужно... ему отчаянно необходимо всё, что способен дать Баки и он возьмет это. Стив просто не сможет остановится - внезапное осознание еще больше распаляет и он насаживается членом на губы лучшего друга, посасывая его пальцы, что толкаются у него во рту, принимая их в себя еще глубже. О морали, долге, праведности и обо всем остальном Стивен себе думать не позволяет. Он живет этими секундами. Теми, когда Барнс снова и снова испытывает его на прочность, словно задаваясь целью узнать насколько велики лимиты Капитана Америки. И он ведет бедрами, удерживая Баки за волосы, и стонет в полный голос. Стонет так, словно лишится сейчас жизни. Стонет так, словно это лучшее, что было с ним в его жизни. Потому, что так оно и есть. Это лучшее. Баки - лучшее в его жизни. Баки и есть его жизнь.

Отредактировано Steve Rogers (2019-01-21 02:45:50)

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

- Да, да, - тихо шепчет в ответ на вопрос друга Стив, закусывая нижнюю губу, - пожалуйста, Бак, я хочу... хочу всего тебя, - признается Стив, зная, что скорее всего покрылся весь красными пятнами от смущения, потому, что, конечно, он понимает к чему клонит Барнс. Понимает, чего он от него хочет - пусть Роджерс и девственник, но не идиот же в конце концов. Хотя после того, что только что вытворял с ним Баки и того, что творил сам Стивен разве имеет это значения. Но тот факт, что Баки просит дозволения заставляет Стива улыбнуться и податься чуть выше, приподняться на локтях, и целовать яростно_иступлено. На грани между жизнью и смертью. Эти губы снились ему так часто, что выжжены на внутренней стороне его век. Он столько лет кряду мечтал узнать какие же они на вкус.

Он тянется к губам друга в ответ, чтобы не застонать снова в полный голос. Парни в соседних палатках скорее всего уже сложили дважды два, и на утро им с Баки не избежать косых взглядов и перешептываний. Но с другой стороны - Стив всегда мог положиться на каждого из своей команды, они всегда стояли у него за спиной и каждому из них он бы без зазрения совести доверил бы собственную жизнь, не уж то... тот факт, что они с Баком сейчас... занимаются любовью (?) сможет изменить мнение ребят насчет их командира? Ему очень бы хотелось верить в то, что он не ошибся в тех, с кем прошел такой долгий путь. Он так привык верить в людей, верить людям. Наивный быть может излишне в свои двадцать шесть, но что-то подсказывает ему - Стиву - что он таким будет всю свою оставшуюся жизнь, сколько бы она не продлилась. Еще год или целую вечность.

Роджерс тихо подрагивает, когда пальцы Баки соскальзывают внутрь, смазанные мазью, которую Барнс откопал в своем рюкзаке, закусив губу на мгновение, и не отводит взгляда своих голубых глаз от серых Барнса. А после отвечает на очередной поцелуй, его язык вступает в отчаянное противоборство с языком друга и он тянется руками к его спине, чтобы сминать, ласкать, гладить, охаживать широкими ладонями бока мужчины, что так удобно расположился на нем, перебирать позвонки подушечками пальцев, поднимаясь снова выше, путаясь в волосах на загривке, наслаждаясь этой приятной мягкостью и легкостью.

Не отпускать бы вовек. Остаться в этой палатке до скончания времен. В этом их маленьком мирке, где есть только они вдвоем. Забыть о том, что где-то там все еще идет война. Гибнут люди. Где-то там Шмидт планирует завоевать и поставить мир на колени. А они с Баки так безбожно счастливы, что Стив на доли секунды чувствует себя виноватым. Но тут же отпускает это. Сейчас нет ничего важнее Баки. Нет ничего важнее, того, что между ними происходит.

Он чуть вздрагивает, когда Баки добавляет еще один палец и тихо шепчет: - Я... я думаю, что смогу принять всё, что ты можешь мне дать, - и улыбается чуть смущенно из под полуопущенных век, чтобы осторожно поцеловать друга в уголок губ. - Не больно, - заверяет он совершенно искренне. И знает, что его организм, усовершенствованный, доведенный до запредельных границ возможностей позволит ему все это и куда много больше, не причиняя ощутимого дискомфорта.

- Ммм... - он тянется рукой к стволу Барнса и обхватывает его пальцами, поглаживая снизу вверх, проводит подушечкой большого пальца по выемке, размазывая по головке естественную смазку и легко плавно ведет ладонью снова вниз, и так снова и снова. Берет совсем не спешный темп, подстраиваясь под тот, который задал Баки, скользя пальцами в нем. - Так хорошо? - чуть слышно выдыхает он в ухо Барнса, чуть прикусывает зубами мочку уха, и тут же дует, а после посасывает. - Я только учусь, не забывай, - Роджерс поворачивается снова лицом к другу, и ищет его глаза своими.

Стивен не отпускает член Барнса, лаская тот снова и снова, скользя пальцами по вздувшимся венкам, охаживая головку, и вместе с тем начинает скользить_вести бедрами навстречу пальцами, ощущая тугую_жгучую чертовски приятную наполненность, а еще желание большего. Много большего. Он хочет этот член в своей заднице. Боже всемилостивый, это даже мысленно звучит так горячо, что Роджерс снова очаровательно краснеет. Особенно в части шеи и ушей. Наверное он то еще жалкое зрелище сейчас, но Капитана это волнует мало. Он хочет, чтобы Баки взял его. Сделал своим. Позволил Стиву молить. Высасывать его имя. - Пожалуйста, Бак, - просит он, насаживаясь на пальцы друга. - Пожалуйста, не заставляй меня произносить этого вслух.

Отредактировано Steve Rogers (2019-01-24 03:07:37)

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

- Не надо про Библию, - укоряет чуть слышно Стив, очаровательно вспыхивая при этом, потому, как не далее, чем парой минут назад, он и сам выстанывал имя господа всуе, да и то, чем они сейчас занимаются - Роджерс прекрасно понимает, что такого церковь уж точно не одобрит, но тем слаще плод, если он является запретным.

Он протяжно вздыхает и тихо, но твердо произносит: - И я не собираюсь с тобой обсуждать свой пубертат, Бак, и одно дело делать это с собой, но совершенно другое - с тобой. Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, - он прикусывает язык, не желая развивать эту тему. Пока не наговорил всяких там: "Чтобы ты не пожалел об этом", "Потому, что я люблю тебя" или "Ты же скажешь мне, если я облажаюсь".

И поэтому Роджерс молчит, и продолжает ласкать возбужденный ствол лучшего друга, ловя темп движений пальцев Баки, растягивающих его и давится собственными стонами. В своих мечтах о том, что будет, если Баки узнает, если Баки примет эту часть Стива и отзовется взаимными чувствами, если у них все получится, Стивен никогда не заходил так далеко. Никогда не представлял насколько это будет горячо, откровенно, безумно приятно, как у него будут поджиматься пальцы на ногах и он станет двигаться навстречу, ловить губами вдохи и выдохи Барнса, позволяя себе растворяться в бесконечности ощущений.

- Сам знаешь, что - бурчит в ответ недовольно и чопорно поджимая губы, Стив, елозя под баки от нетерпения. Он не станет этого произносит, вот не станет и всё тут. Какие никакие, но моральные принципы у Роджерса остались до сих пор, даже если он полностью обнаженный, а в его заднице три пальца Барнса.

Он лишь протяжно простонет в губы лучшего друга, прикусит тому чуть нижнюю губу и тут же залижет. Прикроет на миг глаза, потому, что возбуждение заволокло разум основательно и окончательно. Здраво мыслить в таком положении у национального символа и героя никоим образом не выходит, да и желания нет, если уж на то пошло. Он просто хочет, чтобы Баки прекратил эту пытку и взял его. Взял со всей силой на которую только способен. Позволил стиву окончательно похоронить себя в нем. Позволил Роджерсу быть запредельно счастливым. И дозволил бы сделать счастливым и его - Баки - тоже.

Он убирает одну руку себе под голову, а вторую оставляет на пояснице Барнса, вырисовывая на ней только ему одному известные узоры кончиками пальцев своих точенных длинных, выдающих в нем творца - художника. И не отводит своего потемневшего, осоловевшего взгляда шального от лица Баки.

Вот оно. Вот сейчас. Прямо сейчас. Роджерс мелко дрожит в ожидании и подается вперед, позволяя Баки вести их в этом танце любовной чувственности [в конце концов Стивен никогда не умел танцевать], чувствуя, как член друга упирается во вход и соскальзывает внутрь, чтобы Стив сжался вокруг него тугим кольцом мышц, а после глухо выдыхает одно единственное слово, едва ли Баки слышал его, Стив и сам не уверен, что он произносит это неслышное: - Да.

Роджерс замирает, позволяя себе, своему телу привыкнуть к ощущению тугой, болезненной, заполненности. Да, определенно так больнее, осознанно больнее, чем он себе представить успел за то время, пока Бак его подготавливал. Но не настолько, чтобы сбросить с себя пелену неуемного дикого желания, которое поработило супер-солдата, превратив его в обычного мужчину, желающего быть любимым и любить в ответ своего единственного. Своего самого главного человека в жизни. И он подается навстречу Баки, когда тот ведет бедрами. Их тела сталкиваются с ощутимым хлопком и тут же разъединяются.

Стив не может позволить себе закрыть глаза: ему как никогда важно смотреть в лицо баки. видеть эти глаза напротив, и в очередной раз воздать хвалу Эрскину за то, что сыворотка дает ему возможность видеть в темноте так же четко, словно это был бы знойный полдень.

Эти колдовские безумно прекрасные, невероятно выразительные глаза, которые он столько раз рисовал в десятках своих альбомов [а когда не имелось таковым на всех доступных ему клочках бумаги]: порою насмешливыми, порою излишне не похоже на баки серьезными, порою с затаенной тоской в глубине радужки, которую хотелось развеять любой ценой. Но всегда распахивающими перед ним - Стивом - всю душу Баки нараспашку. 

- Не хрустальный, не сломаешь, - шепчет Роджерс, толкаясь бедрами. Ему чертовски хочется увеличить амплитуду их с Баки встречных движений друг к другу. И хотя он прекрасно понимает, что тот темп, который бы выдержал он сам Баки скорее всего не потянет, ему все же хочется куда более сильных ощущений. Ему хочется грубо. Ему хочется сильно. Ему хочется до белых точек в глазах. До и без того помутненного рассудка, так, чтобы он растёкся в руках Барнса и потому, он капитулирует и произносит то, что так жаждал услышать от него Баки: - Трахни меня. - это даже не просьба и не приказ. Это отчаянная мольба. И Стивен готов повторять её снова и снова, только бы Барнс над ним сжалился.

стив теряется в ощущениях собственного тела. он не уверен даже в том, что еще не сгинул, не умер - что его сердце все еще продолжает качать кровь. что он все еще жив. слишком много в нем сейчас баки, вытесняющего, задвигающего на задний план его - стива - собственное "я". слишком много в нем или же скорее в них обоих - желания, любви, страсти, наваждения. такое выдержать не под силу никому. но они же стив и баки. баки стив. они смогут, даже если это значит хоронить себя поочередно друг в друге.

он просто хочет быть счастливым, даже если это кощунство, предательство, даже если после будет трибунал и расстрел; даже, если после сразу в ад и на все девять кругов... стив знает, понимает, осознает - это того стоит. одн раз с баки. одна ночь на двоих стоит всего остального. потому, что это настолько нестерпимо идеально, что он не может не стонать в полный голос, прогибаясь под барнсом. не может скрываться и // сдерживаться.

и на то, что будет дальше все равно, плевать и это вовсе не важно: они как всегда против всего мира - они справятся.... а глаза у баки такие яркие. такие счастливые и сияющие, когда он снова толкается внутрь податливого тела стива, чуть приподнимающего бедра навстречу.

потому, что есть только баки, нависающий над ним, вглядывающийся, заботящийся, осторожный, внимательный, податливый, заботливый. его баки. его лучший друг. тот человек, которого стив роджерс беззаветно любит даже больше, чем сам осознанно помнит. потому, что баки дороже всех. это должно было бы приструнить его - стива - но распаляет еще больше. баки - весь он, баки - вся его жизнь.

эти глаза. эти руки. эти неуемные жаркие такие и сладкие припухлые губы. баки всегда был с ним. баки всегда был его стива - опорой, а сейчас баки просто напросто берет все то, что с тив жадно отдает. отдает, потому, что любит беззаветно.

от этого невообразимого коктейля чувственности, желания, потребности брать , вбирать в себя ласку, но после с лихвой отдавать, всё то, что в нем клубится - сносит крышу, выхолащивает сознание.

стив растворяется в баки. позволяет себе перестать быть - настраивается только на баки. на его глаза, мерцающие всполохами яркими и слепящими во тьме, на его губы, которым готов отвечать снова и снова: целовать, лизать, прикусывать, посасывать. только бы не отпускать. только бы знать, что не только на сейчас, но и навсегда...

и он отвечает со всей своей несмелой наивностью парня, дорвавшегося до объекта своего вожделения. на касания его пальцев, кистей к собственному телу. он хоронит себя в барнсе. он живет_дышит только им одним. он и не уверен в том, что может понять, где кончается он сам, а где начинается барнс. слишком все это запредельно живо, даже для него. потому, что так впервые; потому, что это в самом деле его первый раз.

потому, что это баки. потому, что ему хочется, чтобы тому было хорошо. неистово так же хорошо, как сейчас самому роджерсу, который умереть с самым родным именем на губах готов. это лучше всего. это не просто идеально. это... выше... тягуче прекраснее.... безумно неистовее. это баки. его баки. толкающийся в нем - во стиве - удерживающий его, ловящий тугими жаркими ладонями и настраивающий на нужный ритм.

баки. баки. его - стива -  шепот подобен литургии - он просто шепчет снова и снова на повторе: "баки.... да.... еще... баки.... баки пожалуйста".

он растворяется. он перестает быть. он весь только для баки. только для него. весь его. от макушки до пяток. не существующий вне баки барнса. и это наилучшее, что можно себе только представить. принадлежать баки. быть с баки. любить баки.

стив не вполне сейчас вообще уверен в том, что он существует, что он вообще есть, что он на самом деле жив, и это не его собственный рай. настолько он погибает от близости лучшего друга. от ощущения наполненности им: баки барнсом.

от того, как тот двигается в нем: тягуче плавно, а после жгуче яростно и торопливо. как тот ведет бедрами, округлыми движениями, как надавливает сильнее, касаясь простаты и роджерса подкидывает на спальнике, чуть ли не ставя в мостик из положения лежа.и он снова и снова кричит: "Баки. баки. баки". Молится на него. Любит его. Обожествляет. Потому, что это Баки. ЕГО Баки.

- я люблю тебя. - шепчет он, не уверенный, что тот услышит и примет к сведению. Но так даже проще. Потому, что хранить в себе Стив это уже не готов.

[nick]Steven Rogers[/nick][status]captain america[/status][icon]http://funkyimg.com/i/ZJnb.gif[/icon][sign][/sign][fandom]marvel[/fandom][char]Стив Роджерс, 26[/char][lz]i can't live without <a href=https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=70"><b>you</b></a>[/lz]

стива подкидывает в очередной раз на жестком спальнике, когда член барнса касается простаты: он уверен, что вся его спина сейчас один сплошной синяк - камни уступа, на котором они расположились впиваются в нежную плоть, но подстегивают и без того безумное неистовое желание - отдать всего себя, отдаться... слиться воедино, притереться, впитаться под кожу, вплавиться в сознание - стать_быть единым целым.

он оглушающе хрипло выстанывает имя своего любовника, и совершено не думает о том, что [кто] находится за пределами их маленького, сжавшегося до двух переплетенных, разгоряченных мужских тел, мира - все это кажется настолько неважным, не существенным сейчас, когда баки вторгается в него снова и снова размашисто вбивая в себя, не сбавляя больше бешенного темпа их сталкивающихся, подающихся друг к другу тел.

быть может понимание и настигнет его уже после всего этого: после того, как спадет пелена с глаз, после того, как как все закончится, но... сейчас... в это самое мгновение есть только баки, его размашистые, уверенные, выверенные движения вперед и есть сам стив подталкивающийся, подающийся вперед, сжимающий в тиски своих ладоней поясницу любовника, оставляя скорее всего там следы, что превратятся после в отчетливые гематомы, имеющие его стива пальцев очертания. есть только безумное, неистовое желание. есть дикая неуемная страсть, и опаляющая сознание любовь. есть четкое осознание - он как никогда в своей жизни сейчас живой, открытый, бесконечно влюбленный.

он не может и не хочет, если честно, себя сдерживать. больше нет. он растворяется в собственных ощущениях. целует яростно, его язык толкается чуть ли не грубо в рот барнса, вылизывает, скользит по нёбу. его руки стискивают сильнее, прижимая крепче. и он стонет: - да, вот так... да, баки... еще... пожалуйста, еще, - подается весь навстречу, ногами обнимая за поясницу, чтобы барнс прогнулся и прижался к нему сильнее, роджерс оставляет на шее барнса метки - губами, зубами, которые после зализывает размашистыми движениями собственного алчущего большего языке.

очередной громкий стон срывается с обкусанных, зацелованных полных губ капитана, когда барнс снова пришпиливает его к спальнику, вколачивая в оный. это безумие какое-то. они словно и взаправду сошли с ума. но плевать, стиву в самом деле плевать - что он такой громкий, и открытый. потому, что ему мало. ему нужно еще больше. он не может это контролировать. стив снова приподнимает бедра и насаживается уже сам на баки. и когда тот шепчет в ответ, что знает, роджерс качает головой из стороны в сторону. его рука скользит вверх, и он сгребает волосы баки на загривке, чтобы удержать того, поймать его взгляд - этих невыносимо красивых глаз прозрачных в плен своих замутненных [он прекрасно видит в темноте, как горят глаза баки, как их заволокло тем же диким возбуждением, что и его самого]: - нет, ты не понимаешь, бак. я правда люблю тебя, давно уже люблю, - шепчет он и снова целует: жестко, яростно, впиваясь своим ртом в губы барнса. не давая тому больше ничего сказать в ответ. даже, если баки делает все это для него, для стива. даже, если тот не и не любит его в ответ. это ничего. стиву просто нужно, чтобы бак знал. знал, насколько для стива это важно. знал, что никогда и никто не займет его места в жизни стивена.

он подстегивает любовника, снова ведя бедрами навстречу. чувствует хватку пальцев на своем изнывающим от желания разрядки болезненно стоящем, требующем члене и снова оглушающе громко стонет. знает, что уже скоро. что вот-вот... до разрядки осталось совсем чуть-чуть. - бак, я... я сейчас, - выстанывает он... - вот так, да еще... просто сожми его... пожалуйста... сильнее...  да... вот так... головку... еще... - он вымаливает ласку, вымаливает прикосновений и снова толкается вперед. толкается бедрами навстречу члену барнса, втрахивающего его в спальник, толкается своим собственным членом в кулак баки и стонет. стонет. стонет. - давай.... бак. давай, - он выкрикивает его имя и кончает: сильно, мощно, убийственно выгибаясь под прикосновениями барнса. волна оргазма - самого яркого в жизни роджерса, накрывает его, заставляя теряться во времени и пространстве. он обмякает в объятиях любовника и смазано целует того в шею, не в силах унять дрожи в своем немаленьком теле, чувствуя, как баки снова толкается в него, чтобы уйти вслед... он стискивает веки, не позволяя себе распахнуть глаза. не в силах двигаться, просто прижимает к себе баки, оглаживая ладонями его спину и надрывно дышит так словно у него очередной приступ астмы. даже, если завтра его найдет старуха с косой, даже если весь мир обернется против. он знает, что таким счастливым он никогда не будет, как в это самое мгновение, когда баки в нем, когда баки с ним. теперь и умирать не страшно.

Отредактировано Steve Rogers (2019-02-11 17:48:12)