В чтении Зик поднаторел, поэтому озвучивать было не обязательно: линии морщин на дедовом лбу расправлялись за секунду — короткий миг, сворованный внимательностью — и селили на лицо узнавание. Другое: дряхлое, как и дедовы колени, дедова голова, со скупостью либерийского обеда, поданного на стол бабушкой в допочётные времена. Казалось, вот сейчас дедушка отомрёт и с пергаментных губ сорвётся: «Г____», но что-то замыкало раньше, и другое узнавание растворялось в узнавании привычном, так и не обретя форму. Возможно, из-за бороды: Г____ носил жидкие усы. Слабого тока воспоминаний, безнадёжно стухших в больном разуме старика, для пяти букв было мало, но Зику, чтобы заметить, хватало и этого.

В лице Эрена, державшего Бертольда на крыше, как безногого котёнка, узнавание тоже было — сильно ярче, заискрило, — наверное, потому что отца он помнил лучше и вычистить не пытался. Помнил, как помнил бы многие вещи: дорогу до дома, поправки в марлийских законах, расписание врачей, имена из пяти букв. Эрен удивился, когда Зик заговорил с ним, и замер: этим можно было воспользоваться, не останься в Звероподобном руки с ногами. Этим можно было воспользоваться, не будь шея Бертольда один на один с лезвием клинка. Этим можно было воспользоваться, если бы не капитан Леви. Можно вынуть столько «если», что хватит на двадцать пять печатных страниц отчёта о проваленной операции, или на пятитомную исповедь, или на пособие для кандидатов в воины. Но вряд ли после их возвращения вместо сына мистер Гувер захочет обнять стопку бумаги.

Остальное изо рта вывалилось легче. Раньше рядом с Пик так было всегда: в вечереющем Либерио, после тренировки, когда он говорил, а она только кивала, наверняка гадая, почему в этом суповом наборе из костей, кудрей и кожи ещё остались силы на болтовню. И в пасти окопа, укравшей их у танка, пока уродливая гусеница бороздила глиняную землю в двух ладонях от макушки — там он тоже не затыкался. Иногда она отвечала. Иногда — просто кивала.

На территории Средиземновосточного Альянса погода стояла сухая и солнечная, земля, разлинованная трещинами, как морщинами с дедовского лба, была серой и пыльной, а ещё твёрдой. С их приходом она стала глиной — бурой и мягкой. В чернозёме Парадиза танк бы не застрял, но смотрелся бы странно, как гротескная деталь, выпученный глаз на громадной голове титана с крохотными ручонками, которого Зик раздавил рукой перед немым разведчиком. Наверное, поэтому их сюда и отправили: чтобы сливались. Вместо пулемётов — деревянные бочки и ящики, камни вместо снарядов, красная трава вместо бурой глины. Только Пик была той же.

Но на этот раз она ему не кивала.

В хаосе тишины могло родиться много ненужного, больше, чем в неправильно начатом разговоре, но эта тишина Зику особенно не нравилась: даже когда бочки скрипели, а прыжки Перевозчика громыхали, как груда камней, разбитых о головы, он всё равно продолжал её слышать. На привале, последнем перед морской границей, пока они пили кофе, тишина перешла в звон. Зик выучил каждый волосок на тёмном затылке, ожидая, когда шея, наконец, дрогнет, уронив подбородок. Не дождался. «Небывалая выдержка», — одеревенело в голове голосом Магата. Крекеры остались нетронутыми.

У границы их встретил лай, и тишине он ничего не добавил. На стену Пик поднялась не сразу (Зик уже докуривал третью), и поднялась не просто медленно, а меееееееееееедленно — так ощущалось. Для шифтера, дневавшего и ночевавшего в титане несколько месяцев кряду, вполне естественно; для звона в голове — непривычно. С усилием втерев окурок в стену носком, Зик вздохнул и достал четвёртую.

От бурой глины — сухой земли, перемешанной с кровью, — отмываться приходилось долго, и даже когда земля, наконец, отставала, копясь вокруг слива ванной, второй компонент на фоне бледной кожи только ярчел. Тогда они много говорили, много кивали и начинали разговоры по-разному: и правильно, и неуклюже. По крайней мере, начинали.

Потом, после инициации, была только своя — своя-человеческая, — а чужая кровь человека не касалась: омывала зубы, протекала по глотке, мазала конечности, которые они сбрасывали, как отмершую хрусткую чешую. Больше не отмывали.

Пик начала. Зазвенело сильнее.

— Вот так значит, — сдавленно протянул Зик в ответ. Получилось почти обиженно.

Развернувшись и хлопнув пачкой по плечу, он выбил ещё одну — пятую или вторую, — и, зажав сигарету пальцами над раскрытой ладонью, внимательно посмотрел на подсвеченный закатом профиль. Затылок уже готов: надо доучить остальное. Пальцы всё не разжимались. А потом, поразмыслив, спрятали сигарету в кулак.

— Не дам.

Пёс, кажется, умолк только сейчас.

Отредактировано Zeke Jaeger (2023-07-08 21:53:52)