***

отец тогда дождался его из армии и только потом слег с сердечным приступом. в детстве Билли не очень понимал причину его вечного, сурового молчания, этой скорбной, скупой мины на лице. ведь сколько он себя помнил, то Свон – старший либо помогал в доме по соседству, либо неподвижно сидел на веранде их дома, сжимая в руке банку пива и отрешенно, долго глядя куда-то вдаль.
иди поиграй, мальчик.
да, иди поиграй. чего ты здесь ошиваешься у меня под ногами?

Билл не очень, точнее совсем понимал своего отца...., а потом вдруг взял и понял, что даже самому стало страшно. стоило только мистеру Свону дождаться его из армии. и сказать незадолго до момента, когда он думал, что потеряет его навсегда: «мать твоя была такой красивой женщиной, ты это знал, сынок?» «нет, что с тобой, пап?» — и он в тот момент тщетно пытается поднять его с пола, пиво разлилось, проклятая банка куда-то укатилась, но глаза у отца при этом такие мечтательные, грустные. когда Биллу было три, пять, восемь и даже двадцать, то они не говорили об этом. а теперь видимо наконец настало время. одной и дрожащей рукой он пытается набрать 911. другой – держит чужую голову, всматривается в его лицо, который шепчет ему наполовину парализованными губами: «почему же она ушла, а? ты знаешь? когда же она к нам вернется? как же ты на нее похож».

она ушла. когда же она вернется?

господи, сколько же в них обоих оказывается невысказанной скорби.
Билл ведь совсем не поэт. но было в этом что-то до ужаса щемящее. что-то, что мучительно отозвалось в нем самом. теперь проходя мимо веранды и отца, который после больницы все так же продолжал смотреть вдаль, покачиваясь в кресле, он мысленно сравнивал это с залом ожидания в аэропорту, где они с отцом надолго остались вдвоем. «до вечера, пап, я в магазин» — они начали говорить только после его сердечного приступа. и видимо даже поняли друг друга.

она ушла.
и Аллен тоже ушел.
жаль, что я совсем не поэт.

иногда Билл думает, что с удовольствием бы посидел так на их веранде. только сына у него пока нет. жизнь на Аляске ведь такая пресная, скучная. время здесь будто остановилось. и им с отцом только и остается, что раз за разом погружаться в собственные воспоминания. ты был в раю, Билл, а теперь – нет. домик на дереве, тощий и выбритый затылок, непрерывно маячащей впереди, позолоченный летним солнцем. однажды Аллен вдруг оборачивается к нему, хрипло, надрывно просит поцеловать: «да, да, прямо здесь». и каждый раз, до сих пор, когда Билл думает об этом, то его дыхание необратимо учащается. «ты где-то совсем не здесь, глубже» — обиженно стонет девушка, что лежит под ним. Билл сглатывает, молча смотрит сквозь нее, продолжает двигаться.

ушла. и отец никогда даже не называл ее по имени.

а ты вот просто умер. хотя это все равно не оправдание.

ему тогда было тринадцать. и кто-то из его предков в эти годы уже вовсю скакал на коне, ловко снимал окровавленные скальпы с белых ковбоев. смуглая и косая стать с какой-то неожиданной — даже для самого себя — силой вжимает нечто хрупкое в доски их домика, раскаленные от жары. и на тонкой, почти бумажной коже Аллена затем остается пунцовый след, кто же знал, что нужно быть осторожными. мы ведь с тобой были детьми, да? «я тебе блять устрою» — на следующий день говорит мистер Эдвардс. «я тебе блять устрою» — и на собственном лице расползается багровый синяк — неминуемая расплата.

не очень больно. скорее обидно. но это того стоило.

господи, сколько же воды утекло с тех пор?
ты ведь ждал его? ждал. не ври.

бам.

ждал. почти пятнадцать лет прошло.
— сын, что ты там разбил? – голос отца с трудом прорывается сквозь плотный кокон гнева, обиды, непонимания, что сейчас окружает Билла. еще в воскресенье он жил воспоминаниями, а теперь они пришли за ним. пришли к нему домой.
— да, нечаянно, — он смотрит на свою царапину, что теперь цветет на ладони. потом на лицо, что показывают по телевизору. на секунду чуть прикрывает глаза и оно, как и картинка в телевизоре, становится мутным. прямо как в тот момент. когда им обоим было тринадцать лет. и Билл целовал его в шею, а Аллен в ответ изо всех сил вжимался этим самым лицом ему в плечо.
— мистер Эдвардс умер, несчастный случай, — отец стоит в дверях и утирает слезы. – похороны завтра. ты должен меня проводить.
— чего? — он старается не смотреть в телевизор, хотя там уже началась реклама. – я не пойду.

не пойду.
поцелуй меня, Билл

в воскресенье был дождь. а в понедельник выглянуло солнце. в костюме Билл чувствует себя школьником. он ему маловат, отец – некогда всемогущий и всесильный – опирается на его руку. старость и время совсем никого не щадят.

«ибо мы ничего не принесли в этот мир. явно, что ничего не можем и вынести из него»

они опоздали на службу. а Билл совсем, совсем не хотел сюда приходить. витражи, скамейки, запах ладана и дорогих лилий, которым щедро украшен гроб покойного, придают происходящему ощущение какой-то нереальности. сна. Аллен ведь здесь, да?
Аллен здесь, посмотри.
слова священника. речь друзей, а потом единственного сына. и он долго не может заставить тебя поднять взгляд. для этого почему-то надо набраться сил. словно перед прыжком в воду. или пропасть.

посмотри.
как в телевизоре. живой.

очень черные и тяжелые глаза смотрят, не мигают. глаза Билла сейчас так напоминают отцовские. а рука держится за противоположный край церковной скамейки. и мужчина в костюме, на которого он так смотрит, тогда замирает, будто актер, нечаянно ослепленный софитом. чисто летучая мышь в свете фар. сбивается, говоря, что его отец был лучшим человеком на свете.
или что ты там говорил?

«отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться прежде, нежели отойду и не будет меня»

«какая странная фраза у этой молитвы» — они последние. и отец опять плачет, пожимая руку Аллена.[/i]

— мои соболезнования, — снова неловко смотря на потолок, свои ботинки, на пуговицы его рубашки.

... незадолго до своего дня рождения он совсем ослабел. и та самая, до хера памятная, чуть засвеченная фотография уже была сделана в постели. такой худющий и мучительно напоминающий живой скелет, но при этом очень счастливый Аллен, показывающий большой палец назло всем и вся. немного смущенный, но не менее радостный Билли, обнимающий его за плечи. красивая миссис Эдвардс, держащая над ними обоими восхитительный, белоснежный и жирный торт с правильным набором свечей.

— улыбайтесь, улыбайтесь, мальчики.
— мы улыбаемся, улыбаемся.

наверное, им тогда стоило завести Аллену щенка лабрадора, а не пускать вместо него в свой дом смуглого потомка апачей. однако Эдвардс – старший не очень жаловал домашних животных. и до поры до времени закрывал глаза на эту неравную, странную дружбу.
впрочем, Билли ведь и был как щенок лабрадора, да? на большее и не стоило рассчитывать.

—  улыбайся, малыш.
— задувай свечи. и не забудь загадать при этом желание.

когда становится совсем плохо, то Билли приходит в его комнату. остается там до утра. Свон же такой ловкий. и ему конечно же ничего не стоит забраться по изумрудным, темным ветвям дикого винограда, что ведут на второй этаж дома Эдвардсов. влезть туда через окно.
в тот вечер никто не доел торт. и Аллен такой обжигающе ледяной, когда болезненно жмется к нему, лежа на своей кровати.

не уходи. мне страшно.
не уйду.

Билли уже не помнит, а говорили ли они это вслух? думали может? та фотография всегда напоминала ему обо всем этом. том полумраке, бледном лице, что доверчиво сопит ему в плечо, прижавшись и как бы впитывая его собственное тепло, жар, которого Свону всегда было слишком много.

— убери это фото, пап, заебало, — когда он уезжал в Ирак, то продолжал неистово злиться. явственно чувствовал себя тем самым и неуклюжим щенком лабрадора, которого хозяева вдруг бросили, привязав около супермаркета. а затем – уже хорошо подстреленный – раз за разом мысленно возвращался к обритой, прозрачной макушке, смешным, оттопыренным ушам, что блаженно дремали у него на плече. многие его сослуживцы корчились от шока, громко молились, лежа в луже собственной крови, а Билли лишь судорожно дышал, почти явственно ощущая приятную тяжесть чужой головы, кроткий шелест дыхания, чей звук он всегда бдительно и жадно ловил. охранял.
не уйду.

какое желание ты тогда загадал? сбылось? мне просто интересно.

господи, что Аллен там им сейчас сказал? и волосы отрастил, чтобы было не видно ушей. зря.
что? подними же глаза.

руки у Аллена на ощупь все такие же холодные. мягкие и холенные. как и положено сыну человека, который долгие годы занимал почетное место в списке самых лицемерных мудаков от журнала «Форбс». длинные, породистые пальцы. кажется, что он даже играл Билли что-то на пианино, когда они были детьми. и у него оставались на это силы.
такие холодные руки. так контрастируют с собственными пятернями Свона. жаркими, жесткими, пропахшими табаком. с этой дебильной повязкой из-за пореза. фарфоровая кисть Аллена внезапно такая изящная, что Билли случайно обхватывает ее почти всю. крепко и целиком. неосознанно боится при этом сломать, сделать больно.

в этом костюме. с кольцами на пальцах. весь такой из себя. Билли уже слишком взрослый, чтобы верить, что когда-то они были равны.

— пап... – оставаться наедине с Алленом совсем не хочется. и у Свона опять натурально и жутко сводит челюсть, внутренности. отныне с ним такое случается. особенно если Эдвардс рядом.

— не те похороны, что ты ожидал, да?

ах ты ж блядь. собственное сердце в ответ на это делает предательский кувырок. и Билли медленно поднимает глаза на старого друга детства. в его взгляде, который в эту минуту прямо-таки застали врасплох, неосознанно или скорее нарочно надавив на больную мозоль, читается: «как тебе не стыдно?»

— много ты понимаешь, — а вот это прямо у Билли вырвалось, он возмущенно, как-то даже по-детски продолжает скользить глазами по лицу Аллена.

затем отворачивается. болезненно сглатывает. зря.

зря. он ведь себе теперь не простит, что нахамил Эдвардсу, хотя у него, наверное, горе. почему ты не сдержался? что на тебя такое нашло? Билли задается этим вопросам всю следующую часть похорон. почему? не те похороны? ожидал? ах ты ж блядь. да что ты обо мне знаешь? он снова и почти осознанно сталкивается с Алленом глазами, когда тот театрально вытряхивает прах отца в озеро, стоя в узком кругу родных. и это уже похоже на какую-то аварию – лоб в лоб — двух машин, что врезались друг в друга на большой скорости:
«МНОГО ТЫ ПОНИМАЕШЬ».

«вот мы предаем его тело земле. земля земле, тлен тлену, прах праху»

его собственный отец, который еще жив, потом просит:

— покажи Аллену дом.

и Билли резко, нарочито недовольно ведет плечом. и глаза у него почему-то до сих пор нехорошо блестят. затем молча кидает Эдвардсу ключи, которые все это время хранились у них.

— твоя мама очень переживает, — говорит примирительно, ступая в прихожую, а потом в гостиную, где почти ничего не изменилось. — она же бывшая модель, да? тут просто показывали фильм про конкурсы красоты. был отрывок про мисс Калифорния.

неловко. почему он такой высокий?

надо было сдержаться. мебель в чехлах. Билли на мгновение замирает, стоя у каминной полки, воровато и мельком глядя на то их совместное фото с дня рождения. и еще несколько, тоже из их детства, аккуратно стоящие здесь же, в рамочках.

неловко.

— надолго к нам? тут электричество слегка коротит. но я сейчас залезу в щиток, гляну в чем дело.

Отредактировано Minotaur (2023-04-16 22:36:25)