...сначала он даже не был уверен, что действительно осознаёт себя, что всё происходящее — не просто сухая информация, которая была известна ему лишь по той причине, что она касалась его частей. он вроде как понимал, когда и что добавлялось к его телу, он вроде как понимал, что создаётся чужими руками.
когда он начал понимать? хороший вопрос. не то чтобы он мог на него ответить.

он как-то слишком часто плачет. он не уверен, что для слёз есть причина — помимо той, может быть, что он всё ещё не совсем завершён. руки, ноги, кожа, даже волосы — есть, и откуда-то ему известно, что всего этого достаточно для полноценности, но чего-то всё равно не хватало. я не понимаю, чего не хватает, думал он, и в глазах опять собиралась влага.

когда-нибудь потом ему скажут, что во снах — мудрость. когда-нибудь потом он с этим согласится, потому что с фактами не соглашаться сложно. сейчас он решает, что во снах — страх. пустота бесконечная, темнота до того вязкая, что не хочется там находиться. это потому что он незаконченный или потому что он — это он? (кукла)
на этот вопрос так и не найдётся ответа.
сны, впрочем, станут спокойнее. сначала искусственно, через боль вне снов, потом — тоже искусственно, потому что у него по-другому и не может быть, но цена покажется чуть более приемлемой.

он узнаёт свою создательницу, конечно. сначала он узнал её из прикосновений, потом — по внешнему виду. не по голосу, впрочем. она особо не говорила, только смотрела на него большими неподвижными глазами (от горя, от горя) и добавляла каких-то деталей. всё остальное время он спал; если не спал, то молчаливо ждал, и не очень понимал, что хуже: темнота и тишина или неподвижность и неизменность его местоположения и всё та же тишина?

в какой-то момент она добавляет (последнюю) деталь — дивная фиолетовая фигурка; он ничего не думает о том, как она выглядит, но никогда не сможет забыть — и всё вокруг озаряется. не фиолетовым, но белым до боли — и, кажется, он испытывает именно боль. не то чтобы он был знаком с понятием до этого, но ощущения невыносимы.
он не кричит — всё ведь происходит в тишине, так? — но слёзы на этот раз получаются громкими. что-то рвётся наружу из груди вместе с фиолетовой фигуркой, но выходит не напрямик, а через горло. жалобный, грустный звук.
если бы не было больно, он бы испугался. но испуг требует какого-то внимания — всё внимание сосредоточено на боли.

пальцы царапают грудь, но достать до фигурки не получается. руки дрожат, будто он их не контролирует, что очень странно: его создательница хорошо поработала над моторикой, обычно они слушались хорошо. почему же сейчас, когда они так нужны, они подводят?
ох, какая ирония заключена в этой мысли. он подумает так ещё не раз — но не про руки.

боль прекращается в секунду. малейшее прикосновение к нему, и фигурка оказывается в руках создательницы.
он глубоко вдыхает — зачем? ему не нужно дышать — и выдыхает со всё тем же сдавленным, плачущим звуком. он открывает глаза, и ресницы слипаются от того, как же сильно он плакал. он опускает руки — почему они до сих пор подняты, почему они до сих пор закрывают грудную клетку? — и устойчиво садится. так, как и должен был сидеть. так, как нужно.
в правилах и рутине есть какое-то успокоение. обычно ему не больно — возможно, если вернуться к этому состоянию, больно больше никогда не будет?

он моргает, пусто смотря на свою создательницу; ресницы опять противно слипаются. ему не нужно моргать.
ему кажется, что он не понимает. или он действительно не понимает. или он понимает, но настолько не привык осознавать что-то помимо фактов и редких приказов, что думать попросту не получается. как бы то ни было...

это ведь неправильно — слабая.
то есть как — не пойдёт.
и почему деталь не возвращается к нему?
когда у создательницы что-то не получается с первого раза, она делает это во второй. когда не получается во второй, она делает это в третий. когда не получается в третий, она меняет метод. в конце всё встаёт на свои места. в конце всё получается — получится — идеально. никто этого ему не говорил, он просто знает. он чувствует это желание совершенства, завершённости..
(и совершенно не понимает, чьё оно: его или её. но разве это важно?)

а потом создательница задаёт вопрос, и это не просто непонятно — это что-то новое. тут не задействованы детали, тут нет какого-то улучшения или процедуры. она смотрит на него; он смотри на неё в ответ. у неё тёмный, усталый взгляд; у него глаза круглые и мокрые. как-бы человеческая кожа тёплая и мягкая, но не краснеет от слёз и крови.

кровь — это для людей. куклы же внутри чем-то набиты, иначе долго не живут. пустота опасна, ведь если пусто внутри, поверхность легко сломать.
возможно он плачет потому что ломается.
почему тогда фиолетовая фигурка это не прекратила — большой вопрос. кажется, создательница задаёт именно его.

— у меня всё получится, — говорит он. голос почему-то другой — не такой, как обычно. он слышал себя несколько раз от силы, но что-то изменилось. ему не нравится. он звучит... плохо. — это была ошибка.

не то чтобы ему не знакомы концепты вещей. многих вещей. он знает, что такое ошибка. он знает, как называются части его тела; он знает, что такое части тела. знает, что такое слёзы. знает названия цветов. знания просто есть, и он не задаётся вопросами.
иронично: первое же, что он делает, это даёт ответы. если бы его мысли были немного свободнее, он бы решил, что это несправедливо. (когда-нибудь он так и решит — и заодно наречёт тем же словом добрую половину своей жизни. у него нет ни сердца, ни души, но давать ответы и совершать поступки он любит от всего, что у него есть.)