Как только они пересекают порог барака седьмого дивизиона, пара крепких ребят снимает свои козырьки, кладет их на ближайший стол и теснит Шираиши в угол комнаты. Они велят ему раздеваться догола, любое шмотьё передавать им на тщательный осмотр.

Говорят, знают его. Говорят, сплетни о нем тюремщики рассказывают друг дружке с новостями, кладут в нагрудные карманы, чтобы один мог передать другому, и на территории Японии ни осталось ни одного блюстителя порядка тюрьмы, не знавшего ничего о Шираиши Ёшитаке.

Говорят, у него огромная толпа поклонников, уверовавших в собственные силы и жаждущих его заключения под их стражу. Шираиши охотно верит им, кривит рот в подобии ухмылки — слава и чужое внимание льстят, тешат его самолюбие, наполняют скромный, передаваемый в тюремных кулуарах титул жизнью. Таскают ли они его нарисованный на коленке портрет с той же одержимостью, с которой он носился по Японии с рисунком сестры Миязава?

— Не такой уж я и крутой, — Ёшитаке тупит глаза в пол, стягивать с себя одежду ему лень, — Да и от седьмого дивизиона не убежать, у вас слава-то покруче моей будет, ребята.

Ребята уверенно поворачивают его лицом к стене, дают понять, что если он сейчас сам штаны не стянет с себя, то они ему в этом деле помогут, и приятного будет мало. Дважды повторять надобность быстро отпадает.

У солдат уставшие лица, розовый румянец от крысиных бегов сползает с их щек, и на их рожи возвращается привычная серость. Каждый из них вымотан этим днем, каждый из них рад вернуться.

Они оставляют его в помещении на втором этаже босым и привязанным к балке. Напяливая фуражку один из них, прежде чем исчезнуть за закрытой дверью, бросает ему:

— И помни, мы делаем тебе одолжение, — и Шираиши обидно за парня, которому никогда не осознать, одолжение какого размаха они ему делают.

Любое заключение без рук, сунутых по локоть в жопу, и пальцев, шарящих у него в глотке, уже большой выигрыш. Седьмая дивизия оказывает Шираиши настолько радушный прием с обменом любезностями, что он готов слезу пустить, — тюремщикам Киото есть чему поучиться. К обходительности и любезности Ёшитаке добавляет сверху тупость и невнимательность — со второго этажа барака он может в любой момент сбежать свободным человеком.

Шираиши остается сидеть. Пол холодный, и ноги у него быстро мерзнут, кожа на шее и руках краснеет и начинает чесаться.

Шираиши думает, надо сделать шаг назад.

Надо вернуться к самому началу — к деревне на Хоккайдо, где страшные проститутки и жадный до драки амбал в игорном доме, готовый набить морду любому косому пьянчуге; к лесу, где тяжелые кучи снега прибивают ветки елей к земле, к хитрым, незаметным ловушкам, расставленными Асирпой; к несложной, но хитрой ловушке, оставленной Сугимото самому Шираиши.

Где-то в пути Ёшитаке оступается и роняет себя, долго не замечает потери; по заветам Асирпы, аккуратно ступая по собственным следам, Шираиши поймет, где именно это происходит — вернётся и сделает именно то, что умеет лучше всего: шаг назад.

Надо вернуться к самому началу — в Отару, где под зимним небом он лежит пьяный под окнами публичного дома, чешет красный нос и представляет красивую, разгульную жизнь, упавшую ему в руки. Представляет, как возвращается в Киото к девчонке с родинкой на мочке левого уха, как утыкается ей в грудь, как забирает ее с собой в новую богатую жизнь — не будет выкупать ее у борделя, потому что дорого; просто выкрадет. Представляет, как тратит, тратит, тратит. Представляет, как удачно складывается его судьба.

Шираиши помнит, как под ночным небом в Отару он обещает себе в случае их общего провала сделать то, что умеет лучше всего — шаг назад, будто не было никогда ни Сугимото, ни Асирпы, ни их бедовой сделки.

Шираиши слегка тянет веревки руками; если приловчиться, выбраться будет легко.

Надо вернуться назад — на Хоккайдо, где еловые ветки маленького укрытия обнимают их в попытке защитить от воющей зимы, где дым от костра поднимается к потолку, расползается по стенкам, и тихое сопение Асирпы теряется в рёве ветра; где Шираиши прикрывает глаза и проваливается в сон, где в спину ему утыкается дуло ружья, где свое место меж его ребер находит нож, где стрела мягко входит в плоть.

Ему вдруг кажется, будто не найдя точный момент, как предательство занимает место в его жизни, Ёшитаке потеряет важную часть себя.