home was once an empty vacuum
that's filled now with my silent screams

Готэм встречает так, как от него и ожидаешь: воздух взрезает ноздри зубчатым лезвием, жмёт в жадных голодных объятиях до характерного стрекота костей, до фейерверка лопнувших сосудов в алеющих глазных яблоках. Среди густого смога кроме краски, крови и дерьма можно распознать знакомый, родной почти что дух поголовного городского психоза. Здесь нарваться на психопата не сложнее, чем найти кусты, чтобы отлить, но если нужен кто-то конкретный, придётся попотеть.

Харли будто и не прячется, но ищет Грейсон не её. Инстинктам клоунской бляди стоит отдать должное: даёт дёру она стремительно, едва различив во тьме узнаваемый мышиный силуэт, и так не сулящий ей нихуя хорошего, но после случившегося — особенно. Форы она не получает: Дик сильнее, быстрее, в разы злее, да и веса в нём больше — суммарные лучшие качества первого Робина концентрируются без колебаний, обеспечивая её светлому затылку кровавое свидание с кирпичной стеной. В резь металла, переполняющего девкин рот красным, примешивается гниль (лежалая падаль, так пахнут пасти гиен) и какая-то плохо распознаваемая синтетика, что-то токсичное — метанол? ксилол? формальдегид? какой это был завод? Впрочем, когда ладонь смыкается на тонкой глотке, до пергаментного хруста под пальцами, запахи пропадают вовсе.

От такой же смоляно-чёрной крышки гроба его самого некогда отделил один джокеровский промах — хотя, вполне возможно, туда это уёбище и целилось. После реабилитации они с Брюсом решили сменить извечное «бок о бок» на разумную сберегающую автономию, расползтись по своим углам, Бладхейвену нужен свой герой, Дик, так будет лучше для всех. Даже тогда он был ещё слишком молод, чтобы проглотить этот блядский колючий комок, не покарябав нежную слизистую. Джейсон, нашпигованный ими как тряпичная пиньята, до этого возраста так и не дотянул. Получилось лучше? И для кого?

— Где он?

Для ответа ей нужен вдох — только поэтому хватка слабнет, укладывая запястье меж ключиц. Когда Дик смотрит ей в глаза — когда снова может видеть что-то кроме изувеченного тела Тодда — ему хочется размотать каждую ворсинку радужки, поместить под лупу, выцедить главное: это джокеровская закваска настолько выжрала мозги или всё было разъёбано до него?

— Скажи мне, Харли, — выпрямляется, выдыхая ей в лоб, но из хватки не выпускает: не простит себе, если она улизнёт и сейчас. — Ты достаточно бездействовала.

Зато ты, конечно, сделал дохуя.

В глотке, напитанной болью, теснятся оскобленные злобой слова: часть из них Дик с усилием запирает внутри, другая же настырно жмётся к языку, не боясь сорваться — по-детски небрежная простота, с которой Харли умудряется отвечать, легко выманивает их наружу.

— Его блядские игры, — отвращение мажет по лёгким, как жирный хвост сома, взметающего донный ил. — Ты всё ещё считаешь их забавными?

Он знает, что это такое — быть частью грандиозного представления: волноваться, втискиваясь в костюм, равнять ритм собственного дыхания под чужое, подхватить на взлёте, после — доверить поймать себя, просто закрой глаза и вспомни свои тренировки. Харли не удивит его, что бы она ни ответила: Джокер — ебучий шоумен, извращающий и выворачивающий швами наружу всё то, до чего дотягивается его костлявая рука (если схоронить под боком, то и тянуться не надо). Даже Дик, росший среди цирковых декораций, в непрекращающемся фееричном балагане, быстро давится — обнаружив себя у больничной койки Барбары, до дурноты озлобленным и отчаянным, уже тогда сытым этим готэмским шапито по самое горло.

Сила выходит из Харли махом, вместе с вымученными словами: обмякшую и мягкую, её хочется хорошенько встряхнуть, посмотреть, как будет кружиться на пластиковых шарнирах переполненная серпантином и цветастым конфетти голова. Размалёванная кукла, упруго набитая ватой — часть его слов остаётся запечатанной под языком, и тело клокочет их яростью, едва находящую выход; Дик всё-таки хватает Харли за ободранные плечи, тряся до морозного пощёлкивания челюстей.

— Отлично, Харли. Восхитительно, — смех глухо скребёт по связкам: им Грейсон как щитом закрывается от чужой беспечности. — Давай, давай просто свесим лапки и подождём следующего шоу. Что там по плану... теракт в больнице? резня в детском саду?

Барбара, неловко подтягиваясь на подушках, говорила: он всегда побеждает. Дело нехитрое — попробуй не выиграть, если умеешь только ломать. После смерти Тодда мысль костенеет окончательно, да так и застревает поперёк горла острым мышиным позвонком: обратно не выплюнешь, дальше не проглотишь — остаётся только принимать. Или сломать в ответ.

— Он был жив? — спрашивает Дик, позволяя Харли чуть стечь по стене, всё ещё держа её за плечо; будет больше синяков. — Джейсон… он ещё дышал, когда ты уносила оттуда свою трусливую задницу?