Как снег долго мог спать в чаще леса, пока лето не становилось по-настоящему жарким, так и рядом с Джоном, будто сами собой, появлялись  все сломанные предметы, что находились у Старков — от рассыпающейся на ходу машины до недоношенного щенка. Не проживёт и месяца, заключал Теон, улыбаясь, будто даже смерть могла его насмешить, но машина оживала, пёс перерастал своих братьев — Джон обманывал их обоих. Это невозможно было ему простить. Каждый раз, когда Теон думал об этом, от ненависти у него перехватывало дыхание: даже для Теона рядом с Джоном мог быть приют; зная об этом, он делал всё, чтобы ни в одной голове не задержалась надолго мысль о жалости.

Но разочаровать Неда Старка, кажется, было невозможно — это выдавало в Джоне его родного сына больше, чем другие фамильные черты: тёмные волосы, скорбные глаза, худое лицо. Здесь, на земле, которая никогда до конца не оттаивала, другие и не приживались: вместо сладких ягод созревала морошка, цветы вытесняли стелившиеся по земле мхи и лишайники. Потому и Робб с его мягкой красотой (доставшейся, несомненно, от матери) казался здесь чужаком — слишком счастливый, слишком здоровый, самый крупный щенок в помёте; только Теон прожил здесь достаточно долго, чтобы не обманываться: пусть полярные маки кажутся хилыми и невзрачными — холодом их не возьмёшь. Старки гораздо выносливее, чем Талли.

Может быть, потому Нед и терпел его выходки. Долгие зимы учат терпению; учат ждать. Порой Теон принимал его молчание за вызов, надеясь, что сможет навлечь на себя гнев — грубостью, побегами из дома, растраченными деньгами; иногда он думал, что в молчании было только безразличие, и старался ещё отчаяннее. Добиться реакции от Джона было чуть проще, пусть он и пытался укрыться за природной холодностью — Теон видел, как менялась его осанка, и успокаивался. Если сам он всегда чувствовал себя пленником, то и Джон ни на минуту не должен был выходить из роли бастарда. Теон был уверен, что это честно, но сегодня с трудом выдавил из себя привычное обращение. Произнести Сноу было сложнее, чем очистить одежду от семян репейника — что-то сжималось в горле, Теон оборвал звонок, чтобы не выдать себя.

Прежде они редко оставались наедине надолго, но два месяца назад Нед настоял на общих тренировках: Джон хорош во всём, что касалось боя, а Теон хорошо умел только стрелять. Если бы не взаимная неприязнь, все это, возможно, не принесло бы никакой пользы, но Теон пообещал себе доказать, что ни в чём не уступит ни одному из Старков, даже бракованному. Нельзя было угадать, что происходило в голове Джона — может быть, тот понимал, что обидит его сильнее, если постарается ему помочь. И старался.

Прошло два месяца, и этого оказалось достаточно, чтобы Нед похвалил их обоих; но сейчас Теон волновался, будто Джон никогда не видел, как ему больно, как он реагирует на удары, как злится и поднимается. Сейчас злости не было, и Теон знал, что не откажется от протянутой руки, как отказывался, раз за разом, на тренировках. В конце концов Джон понял, что это бессмысленно, и оставил его в покое — может быть, и сейчас, по привычке, не протянет руку, пока не услышит просьбу.

Он легко узнаёт голос Джона — позади него не слышно тени; из-за этого прежде Теон и считал его дураком. Сейчас рот напрягается не от насмешки — от напряжения: он замирает, словно надеется, что от этого остановится время. Прошло, наверное, не меньше получаса, но он так и не подготовился. В ушах шумит кровь, ладони покрываются ледяным потом — ему больно, и эту боль видно. Нет, конечно, Теон ему не откроет.

— Да, сейчас, — Теон выдыхает, пытаясь собраться. Молчание длилось так долго, что успело обрасти кожей, жиром и мясом. — Сейчас, я...

Сперва он кренится влево, после — вправо; Теон держится за стенку, пытаясь удержать равновесие, так, наверное, чувствуют себя во время качки на корабле. К горлу подкатывает тошнота — одной рукой он прикрывает рот, другой — застёгивает ширинку, о которой за всё это время так и не вспомнил.

— Прости, — Теон, открыв дверь, пытается улыбнуться — выходит гримаса, как будто он мучается от больного зуба. Извиняется Теон всегда тише, пытаясь скрыть это от себя самого. — Прости, пожалуйста, я...

Злость, поднявшаяся было к груди, ослабевает. Даже она, оказывается, устаёт — просто Теон никогда не добирался до края.

— ...я бы не позвонил тебе, если бы... мог добраться сам, но...

Взгляд падает на бутылку воды в руках Джона, и Теон замолкает, закрывая ладонью лицо. У него никогда не получалось испытывать благодарность без мучительного стыда.

Отредактировано Theon Greyjoy (2022-06-25 03:24:09)