она никому не говорит как приятно бывает воровать чужое, состригать воспоминания и не возвращать их обратно после использования, обхватывать ладонями шарф луки или гель для душа, принадлежавший айдо, с пластиковой оранжевой крышечкой и ломтиками апельсина внутри. собирать себя из того, что есть у остальных, случайно забытого на диване или намеренно украденного, а может даже отобранного, ведь она — чистокровная, а таким позволено всё. у чужих слаще, вкуснее, их одежда ближе и приятнее к телу, из их голосов и запахов юки могла бы собрать для себя коллекцию, а из этой коллекции — себя, всё залинеено и рано или поздно конец сталкивается с началом, так и юки, глядя на себя в зеркало, видит ворованные шутки и глаза канамэ, платье, которое хотела купить рима, но не успела, синие розы вперемешку с красным бархатом, лосьон для тела, резинку для волос и духи. она снуёт по коридорам поместья небольшим тёмным призраком, забытым на лавке, потерявшимся под сенью громадного, пугающего здания, а вокруг неё хоровод из приятных, близких образов — выбирай любой, примеряй хорошую девочку и ласковую сестру, заботливую подругу, высокомерную чистокровную. юки хорошо знает, что перед тем, как выбрать, образ нужно соткать — сложить, как мозаику, одним и вторым цветом, юки куран, в короткой юбке, с большими глазами и вечно сползающими гольфами, бесконечным ощущением голода, который не насытить ни одной украденной деталью, ему всё мало и мало, и юки уже не понимает, что предложить.
широкая, зияющая дыра, из которой воняет вечностью, в которой копошится смерть, прямо у юки в груди — её видит только зеро, брезгливо отшатывающийся и вяло сопротивляющийся, словно намеренно вырывающий себя из её контекста, из контекста всего, что у них есть вокруг. академия кросс, созданная для заключения перемирия, разглядывает его с насмешливым оскалом, подталкивает к ней в объятия — мальчика, стремительно падающего куда-то на уровень е, в ночную тишину, в животное, а не человеческое: простое, приятное, сытое, громкое, разгорающееся чтобы потом погаснуть. когда он, наконец, кусает, юки удовлетворённо вздрагивает, выталкивая на поверхность знакомую боль — зеро запускает в неё зубы и руки, нащупывает пустоту, может после найдёт и всё остальное, позаимствованное у других, и она, насквозь фальшивая, неискренняя, станет ему ещё противнее. сейчас юки всё равно — боль вытекает из тела вместе с кровью, с чистой кровью семьи куран, убегающей к нему в вены, ненадолго останавливающей падение. юки подхватывает зеро за руки, ласково прижимает к себе, уберегая от краха, продлевает ему жизнь, как милосердная принцесса дарует прощение проебавшемуся рыцарю, снисходительно склонив голову — шизука не была так милостива, хочет сказать юки, так что не стоит её вспоминать, теперь о тебе позабочусь я, о твоей боли и голоде, о тишине, в которой ты существуешь по наспех совершенному выбору. зеро выстраивает вокруг себя монолитные каменные стены, но к ней выходит сам, чтобы схватить за запястья и ткнуться носом в шею, будто ища ласки — если бы зеро знал, как много плохого можно сотворить с помощью невыраженной любви, он бы никогда не показывался наружу из своего каземата.
— а тебе говорит? — приподнимает она бровь.
канамэ в этом уравнении лишний, ей было бы неприятно делиться — у него есть полные щенячьего обожания глаза луки, не пропускающей ни единого взгляда, и юки хочется, чтобы зеро смотрел на неё так же; но вместо слепой преданности и покорной любви, для которой никогда не отыщется свободного места, он сжимает зубы и доверху заполняет её злостью, принося в ладонях и не разбрызгивая по дороге, и юки вбирает её, впитывает без остатка, в ней много свободного места, об этом можно не волноваться.
она стирает с шеи капли крови, несколько раз проводит по уже зажившим ранкам ладонью; на вампирской плоти след от его зубов растворяется едва ли не моментально, о произошедшем напоминает только запах — у крови чистокровных он совершенно особенный, лучше самого дорогого вина, слаще персиков в меду, мармелада и пастилы, эта кровь пахнет всем, что ты любишь и что ещё будешь любить, для зеро она будет пахнуть юки, если это ещё не так — то потом обязательно. она — единственное, что ему следует знать о любви, пусть о ней он думает, когда закрывает глаза, пусть не хочет думать — но продолжает, не в состоянии справиться.
— буду рада увидеть тебя на выходных. можем погулять в городе, там есть чудное кафе, — она улыбается, легко спрыгивая с его стола, — расскажешь мне то, чего я не знаю о людях. а я тебе об установленных мерах.
юки прикасается губами к своим пальцам — к среднему и указательному, едва дотрагиваясь, — и прикладывает их к его щеке, передавая поцелуй вместе с правом действовать и принимать решения, как в дурацких играх человеческие дети перебрасывают другу мяч, надеясь, что с ним в руках замирать не придётся, и кто-нибудь другой возьмёт на себя эту ответственность; или просто заставляют его летать над белой сеткой, хватают горячими пальцами перед тем, как он коснётся пола. выигрывают, или проигрывают — это уже не так важно.
— доброго дня.
юки передаёт зеро мяч потому что хочет посмотреть, что он станет с ним делать, подастся ли навстречу, бросит ли ей его в руки аккуратно, убедившись, что она точно поймает, или наоборот — приложит все усилия, чтобы она никогда не нашла, чтобы ей не хватило сил перехватить бросок, пусть попытка стоит ободранных коленей или тоскливых слёз, ему будет всё равно
(зеро, это вранье).
улыбаясь, она выскальзывает из аудитории.
[lz]<center>сlose up the hole in my <a href="http://popitdontdropit.ru/profile.php?id=854">vein</a></center>[/lz][icon]https://i.imgur.com/p5EQ0TO.jpg[/icon][status]can fix all the pain away[/status][nick]yuki kuran[/nick]
