мышеловка, похожая на мешок: не думая о земле, где каждому хорошо.

ос альта, думалось алине перед приездом, должна пахнуть мёдом и хлебом — как в лучшие, самые солнечные и тёплые дни в керамзине, летние, ещё недостаточно жаркие чтобы испортить всем настроение; в приюте только ими тогда и пахло, иногда в детстве они с малом хватали свежий горячий хлеб грязными пальцами, не успев помыть руки, и жадно вонзали зубы в сладковатую мякоть. приятное чувство сытости было синонимом покоя и безопасности, что-то такое алина читала про домашний уют, когда все собираются вместе на ужин, мама долго снуёт туда-сюда по небольшой кухне и после извлекает наружу ту самую еду — яблочный пирог, посыпанный сахарной пудрой, или вафли, которые потом можно будет макать в шоколад, а может тонкое, слоёное тесто с зеленью и сыром, и все улыбаются, спрашивают, как прошёл день, семья полная (папа, мама, бабушка с дедушкой приедут на выходных, у них четверо внуков, и ещё кот).

керамзин под летним жаром плавится, выдаёт без боя все свои тайны — облезшую по краям штукатурку, шаткий фундамент, чуть желтоватые листья яблонь, заслонявшие солнце от учащихся на нижних этажах; учиться особенно тяжело когда приходит жара, прилипает к телу одежда, ладони постоянно влажные, у мала ещё достаёт сил быть деятельным — а алина молча завидует, как всегда. жара высасывает все соки, добирается до уюта, беспощадно разрушая даже память о нём — подменяет покой нервозностью, выстригает из головы хлебные образы, оставляет там мутную, воспалённую боль. июль потрескивает на черепице как разлитое подсолнечное масло на сковороде аны куи, алина смотрит на результаты тестов и представляет себе ос альту, пышные наличники окон, старомодные пилястры, стеклянные высотки и громадные церковные соборы — многоярусное великолепие из золота и вручную собранной мозаики, цветы, листья, алые крылья жар-птицы, недовольно разглядывающей подходящих поглазеть. столица всегда нарядная на её картинках, на отретушированных фото в инстаграм и туристических путеводителях; академия похожа на какой-то дворец — на глянцевой бумаге белозубыми улыбками сверкают девушки в блузках с длинными кружевными рукавами.

алина вырастает из беготни по полям и попыток собрать всё сорванное в венок, из джинс оверсайз и ботинок, купленных пять лет назад и уже стесавшихся на подошвах, из тоски по не отвечающему взаимностью малу, вороха странных комплексов, которые не удаётся ни поймать, ни различить — но она не дорастает до столицы равки, до того, чтобы одновременно учиться и хорошо выглядеть, не успевает за громким студенческим потоком, натирает ноги на каблуках, не может ровно нарисовать стрелки даже с пятого раза, не отличает хайлайтер от бронзера. в общежитии у неё есть очаровательные болтливые соседки, хлопковое постельное бельё в полоску, завтрак в столовой, включённый в обучение — медовые хлопья, булочки, чай, кофе, молоко, по субботам бывает какао, посыпанное корицей.

алине интересно, как здесь живут другие, красивые старшекурсницы с волнистыми волосами, невероятно длинными ресницами и браслетами с серебряными бусинами, хочет спросить у них, как так получается, что хлеб в ос альте только на завтрак, и на самом деле она пахнет выхлопными газами, молотым кофе из биоразлагаемых стаканов, хот-догами и пиццей, яблочным сидром; кажется, что керамзин находился в какой-то другой стране, что вместо столицы алина оказалась в случайном месте, но по хлебным крошкам уже не вернуться обратно. хочется лечь спиной в яркую зелень травы, провалиться под землю, выдавить из себя волнение — по капле, — и воскреснуть стойкой и смелой, как все те, на кого она заглядывается за завтраком, и кому она не нравится.
больше всех алина не нравится зое.

у них это невзаимно — как вообще всё у алины, — она с удовольствием разглядывает бронзовую кожу и длинные ноги в коротких шортах, завидует идеальным стрелкам и тонким запястьям, вокруг зои всегда много очень красивых людей, целующих её в щёку и цепляющихся за пальцы рук, приобнимающих за плечи, девушек и парней; ей ласково улыбаются преподаватели, когда отводят взгляд и ставят высокий балл — алина не видела, но представляет, как зоя выходит к доске и правильно отвечает на все вопросы, толком и не готовившись, рассказывает верные даты, особенности сулийских обычаев, разновидности прилетающих из фьерды птиц: зоя кажется алине самой умной и красивой на свете, как картинка в телефоне, только здесь — живой человек.

алина точно не нравится зое, наверняка она смотрит на неё и видит пустоту, сквозь которую едва заметно просвечивает солнце, тонкие белые носки, купленные ещё в керамзине, недорогой сарафан и пошловатый вишнёвый блеск, путаницу в голове — из исторических событий, списков покупок, недочитанных книг и нереализованных планов, зоя и знает-то о её существовании только потому, что знает о существовании мала.
у одного парня из её компании, замечает алина, такие чёрные глаза, каких в реальности не бывает — торфяные омуты, он улыбается ей и алина поспешно уходит в класс. ей больше нравится зоя, похожая на взволнованное море в роликах на ютуб — непокорное и абсолютно свободное, хмурое, но не доверху укрытое темнотой.

после занятий все одним огромным потоком выкатываются на улицу, первокурсники гомонят всё решительнее, сентябрь ничем не напоминает об июньской жаре — от неё остаётся только небольшой отголосок тепла, которое скоро окончательно уведёт с собой осень, когда листья на деревьях станут багряными и охровыми, а те, что на дубах, похожими на карамель. алина, машущая на прощание марии, замечает зою — и удивляется тому, что она в одиночестве, на каком-то белом покрывале, расстеленном на траве, с книгой, рюкзаком, и ещё у неё блестят волосы. алина решает, что лучше не думать — всё равно особо не получается; потому она делает к зое пару нетерпеливых шагов, а потом улыбается.

— привет. одна тут отдыхаешь? — алина надеется, что никто сейчас не возникнет из-за угла, и её позору будет только одна свидетельница, — можно я с тобой посижу?