он вспоминает о словах балекина утром и вечером, пока разглядывает своё отражение и пока смотрит на остальных, злой, растерянный, притворяющийся безразличным — в голове у кардана зудит, разноцветный мир вокруг обращается смоляным и серым, каштановые волосы джуд темнеют на кончиках, в глазах антрацитовая чернота откуда-то из башни забвения, она ведь там была. можно сколь угодно долго повторять себе, что всё это вообще ничего не значит — ведь балекин всегда так цедил слова, выплёвывал их на древесный ковёр, улыбался, видя пустые зрачки околдованных фейри смертных, прикусывал губу. ему нравилось быть жестоким, и нравилось гораздо больше, чем кардан мог осознать: чужая жестокость прогуливалась где-то с ним рядом, упорная и всё равно плохо различимая, просачивалась в его собственные слова и мысли, помогала собраться с силами, холодное кошачье молоко и норов балекина — опорные корешки, из которых соткался принц кардан, скреплённые болью, как растения росой и живицей.
пять месяцев заключения, срок, ничтожный для фейри, они порой не виделись и дольше — но в тронном зале кардан словно видит старшего брата впервые, и эти пять месяцев в недружелюбной, стылой тишине, счищают с него злобу; она обвисает некрасивыми лохмами, может это с балекином сделала взявшаяся за нож джуд, как каждый день делает с ним. всё это валится под ноги, на мраморный пол, на еловые иглы и лепестки фиалок — вопросы, страхи, голод напополам с презрением, усмешки и приказы освободить, от которых сводит зубы; кардану хочется видеть брата раскаивающимся и сломленным, убитым горем от потери семьи, он пытается отыскать хотя бы крохотную общность, спасительную соломинку, которая позволит поверить, что они действительно родственники, что прощение можно заслужить, что ошибки — даже такие, — поддаются осмыслению. но кардан врёт себе, когда ищет в глазах балекина что-то живое — он сам как заколдованная марионетка, удерживающая в руках кожаный ремень; балекин открывает рот, и кардан, сидя на троне, снова подставляет для ударов спину. больше некого спасать, маргарет уходит по песчаному берегу, ненавидя — на мгновение кажется, что он тоже ненавидит. его, себя, джуд,
вообще всех.

ему снится омываемый волнами инсуил — ледяные брызги бездушного моря, дома никасии, от которого он отказался, едва завидев, льдистое крошево на чёрных камнях, холод, замораживающий любую кровь. алкоголь не помогает согреться: кардан просыпается и пьёт старательно, глотает, приникая к хрустальному графину с завидной жадностью, но подогретое вино пахнет водорослями и солью, на посудине — длинные тёмные прожилки, под веками живёт железная башня, идеальное убежище для отвратительного старшего принца, предателя и убийцы. наверное, он там как дома.

перед глазами встаёт лицо джуд, её забавное округлое ухо, выглядывающее из-под водопада волос, он вспоминает тёплые руки и твёрдую поступь — если поместить в башню забвения эту девочку, если разлить горячую кровь смертных по прибрежным скалам, вылить её в океан, станет ли теплее им с балекином? работает ли это так, работало ли хоть когда-то?
маргарет ходит коридорами холлоу-холла седым призраком, больше не осязаемая, а бестелесная — как каждая из смертных женщин, ступавшая на эти земли, как каждая, кроме дочерей мадока, кроме приставившей к его горлу нож джуд. если бы кто-то выжил там, то она, конечно она. кардан бы даже не удивился.

— приведите мне моего сенешаля, — стучит он в собственную дверь, оповещая стражу снаружи; мог бы добраться до её покоев сам, слегка пошатываясь, ввалиться без спроса и поинтересоваться, сколько ещё она утаивает, кто кроме балекина втайне совещается с орлаг, советуется ли джуд с тарин, но кардан вовремя соображает — он верховный король, и имеет право хотя бы не бегать по коридорам.

у него, падающего на диван, мёрзнут руки; если закрыть глаза, он видит, как на них оседает соль, как тени по углам комнаты улыбаются — ядовито, словно насмехающийся балекин, искренне уверенный, что в одиночестве (без балекина) кардан ни с чем бы не справился. джуд — не только источник тепла, но и источник странного постоянства, механизм, заземляющий его, удерживающей прочнее данной клятвы; если она придёт и скажет, что балекин — кретин, кардан готов будет поверить с радостью. но раньше джуд говорила, что и он — такой же, жестокий и ничтожный, и, возможно, если поменять их с балекином местами, если кардан окажется в башне, а вокруг — только ледяные морские просторы, он станет гораздо хуже.
вернёт обратно маргарет, убьёт никасию, дождётся истечения срока и запрёт джуд в соседней камере.