Голова болела с самого утра. Наверное, это просто был один из таких дней, когда мигрень пробирается в черепную коробку с первыми лучами солнца и укладывается там на лобные доли огромной пушистой кошкой, которую потом до самого вечера не изгнать с насиженного места никакими таблетками. Аспирин не помогал, кофеин тоже, да и затекающая от необходимости склоняться над телом очередной жертвы шея не облегчала его участь от слова "совсем".

Альберт закончил четырёхчасовое сложное и кропотливое вскрытие и встряхнул руками прежде чем приступить к обратной упаковке органов и сшиванию тканей, когда в его святая святых, его лабораторию ворвалось это. Полное жизнерадостной энергии, оптимизма, позитива и всех прочих, не просто приходящих на ум, но и вообще имеющихся в арсенале человеческого понимания положительных качеств и явлений нечто.

Оно светилось бодростью и каким-то совершенно нездоровым оптимизмом, жало Альберту руку, с которой он едва-едва успел содрать совершенно неподобающе испачканную перчатку, и тараторило что-то о его отчётах и профессионализме. Оно было юным, одетым с иголочки, с педантично зализанными назад, блестящими гелям волосами и глазами столь ясными, что специальный агент Розенфилд с непривычки чуть было не ослеп. Его даже ненароком посетила мысль о том, что зря он всё же рефлекторно снял перчатки - вымазанный физиологическими жидкостями латекс мог послужить вполне подходящей ложкой дёгтя в бочку мёда этого сорванца. С другой стороны это было непрофессионально, если не упоминать о том, что ещё и гадко.

Пробормотав ему в ответ что-то маловразумительное, судмедэксперт пару раз махнул на пришельца обеими руками. Жест недвусмысленно и на всех практически языках мира означающий "Кыш! Пошёл отседова!", но, кажется, его гость - как он там представился? специальным агентом Купером? - не воспринимал подобное на свой счёт или просто очень качественно игнорировал.

Патологоанатом уже собирался было добавить к этому всему пару колких и обязательно едких, желательно, как можно более однозначных замечаний и даже открыл для этого рот, набрав полные лёгкие воздуха, но в этот момент у этого долбанного бойскаута (он наконец нашёл идеально подходящее слово!) запищал на боку пейджер.

- Гордон потрясающе отзывался о вас, агент Розенфельт, - протараторил юнец, опуская глаза и разглядывая пришедшее сообщение.

- Розенфилд. Р - О - З - Е - Н - Ф - И - Л - Д, - чисто автоматически, даже почти беззлобно, но по буквам, поправил его эксперт, хмурясь и внимательнее разглядывая человека, рискнувшего вот так вторгнуться в его владения, ещё и облажаться с именем. Впрочем, не он первый.

- Простите, - обескураживающе радостно и открыто улыбнулся Дейл (кажется, так его звали?), поднимая на него глаза. Впрочем, было совершенно не ясно, он извинялся за спутанную фамилию или то, что собирался сказать дальше. - Мне надо идти. Но! - он шустро убрал пейджер туда, откуда тот недавно столь же быстро появился и поднял обе руки по направлению к Альберту, чуть тряхнув ими в воздухе, видимо, подчёркивая искренность намерений и вес своих слов. - Я очень жду наше первое задание - мне жуть как не терпится поработать с вами, Альберт!

Агент Розенфилд резко выпрямился и чуть было не шарахнулся назад, когда понял, что не будь между ними стола с разложенным на нём телом жертвы (Максимилиан Кроуфорд, 37, белый мужчина, подвергнут изощрённым пыткам, а затем отравлен чем-то экзотическим, что Альберту ещё предстояло установить точно), специальный агент Дейл Купер явно бы хлопнул его по плечу.

Но вместо этого он лишь хлопнул в ладоши, чуть потёр их, продемонстрировал лишившемуся дара речи (правда, с открытым ртом и одним прищуренным глазом) Альберту "палец вверх" и покинул лабораторию так же стремительно, как в неё до того ворвался.

- Ты смотри, какая цаца, - патологоанатом покосился на возлежащего на столе Макса и едва слышно простонал от вновь усилившейся головной боли. Стоило, пожалуй, ещё раз попытать счастья с аспирином.

Он шёл, нет - шествовал по коридорам их отделения Федерального Бюро Расследований широким шагом, не замечая на своём пути никого. Не обращая внимания на приветливые кивки, брошенные вскользь фразы, ни даже на протянутые пару раз ему какие-то очередные бумаги. Полы так и не снятого халата развевались подобно флагу (или лучше сказать, плащу супергероя?), на лице же было написано нечто такое, от чего пара бывалых агентов шарахнулась в сторону, даже не пытая счастья с приветствиями или попытками формально проявить участие, спросив "как дела?".

Впрочем, справедливости ради, стоит заметить, что специальный агент Альберт Розенфилд не был совсем уж законченным хамом, равно как и не был абсолютным наглецом - дойдя до кабинета шефа регионального отделения Бюро Гордона Коула, он притормозил, собрался с мыслями, чуть прочистил горло, кашлянув в кулак, а затем постучал. И только потом наконец шагнул внутрь, не дожидаясь ответа, потому что в случае с Гордоном ответа можно было не дождаться никогда.

- Шеф, что это ещё за такое?.. - начал было Альберт, подходя ближе к столу и слегка склонившись над ним, опираясь на руки.

Гордон, что бы он там ни делал, оторвался от своего занятия и поднял на непрошенного гостя абсолютно ничерта не понимающий взгляд. Ещё немного и он бы выразительно ткнул обеими руками себе в уши.

- Я СПРАШИВАЮ, ШЕФ, ЧТО ЭТО! - заметно повысив голос и всё ещё не выпрямляясь, повторил Альберт. По лицу было видно, что он далеко не в восторге от подобного стиля общения как минимум сегодня: от крика и без того раскалывающаяся голова пульсировала подобно сердцу. - ЧТО ЭТО ЗА УЛЫБЧИВЫЙ ХЕР, ГОРДОН?!

- А! - понимающе почти улыбнулся агент Коул. По его лицу, как обычно, было не понять, он шутит, издевается или абсолютно серьёзен, как никогда. - ВИЖУ, ТЫ УЖЕ ПОЗНАКОМИЛСЯ С НОВИЧКОМ! КАК ОН ТЕБЕ, АЛЬБЕРТ?

- Как?! КАК ОН МНЕ, ГОРДОН! - Розенфилд выпрямился и коротко вскинул руки к потолку. - ГОРДОН, Я НАХОДИЛСЯ С НИМ В ПОМЕЩЕНИИ ВСЕГО ПАРУ МИНУТ, НО Я НА ПОЛНОМ СЕРЬЁЗЕ СЧИТАЮ, ЧТО ОН ОПАСЕН! НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК В ЗДРАВОМ УМЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ТАКИМ ЖИЗНЕРАДОСТНЫМ!

Коул откинулся в кресле, лицо - непроницаемая маска, но почему-то Альберту казалось, что в глубине души тот получает некое садистское удовольствие от происходящего. Или проводит над ними какой-то свой собственный изощрённый эксперимент. Или всё вместе - отчего же не сочетать приятное с полезным?

- ТЕРПИ, - веско почти прокричал его начальник. - ТЕРПИ, АЛ. КУП - ОЧЕНЬ ПЕРСПЕКТИВНЫЙ КАДР, НАМ ЖУТКО ПОВЕЗЛО ЗАПОЛУЧИТЬ ЕГО ПОСЛЕ АКАДЕМИИ, - он приподнял на столе какую-то папку, видимо, досье новичка, а потом веско шлёпнул ей по столу. - ТЫ МОЙ ЛУЧШИЙ ЭКСПЕРТ, ОН - ПОТЕНЦИАЛЬНО ЛУЧШИЙ АГЕНТ. ВЫ НУЖНЫ МНЕ В ХОРОШО СМАЗАННОЙ СВЯЗКЕ.

- Гордон, - почти простонал Розенфилд, прикрывая глаза от использования шефом крайне сомнительного эпитета для описания беспроблемного функционирования хорошей команды.

- ОН ЗЕЛЁНЫЙ, - продолжал тем временем Гордон Коул. - ЕМУ ЕЩЁ МНОГОМУ НАДО УЧИТЬСЯ. И, РАЗУМЕЕТСЯ, У ЛУЧШИХ!

- ТЫ УЖЕ ПРИСТАВИЛ ЕГО К УИНДОМУ..

- Я СКАЗАЛ "ЛУЧШИХ", АЛЬБЕРТ, ТЫ ЧТО, ОГЛОХ?!

В дверь снова постучали. Стук, разумеется, уловил только патологоанатом, но он предпочёл на это досадное недоразумение никак не реагировать, только про себя понадеявшись, что это не агент Купер собственной персоной.

Дверь открылась секунд через семнадцать и в кабинет заглянула девушка. Надо отдать ей должное - она замешкалась на входе всего ещё с секунды полторы, а затем, цокая каблучками, прошествовала к столу начальника, начисто проигнорировав присутствие Розенфилда. Молча уложила на него одну папку и так же молча приняла из рук Гордона другую, потолще.

- ПЕРЕДАВАЙТЕ ПРИВЕТ АГЕНТУ КУПЕРУ, - прокричал со своего места Коул, только после этого отпустив свой конец досье.

- А, ну отлично, - Альберт закатил глаза, скрещивая на груди руки и чуть поворачиваясь корпусом в сторону.

- И вам доброе утро, агент Розенфилд, - нехотя проговорила таки девушка, даже не поворачиваясь к нему, а продолжая улыбаться их общему начальству.

- Значит, тебя передали этому? - он фальшиво улыбнулся, ни к кому конкретно не обращаясь, это вышло практически оскалом.

- "Этот", между прочим, очень неплох, - отзывалась ему коллега явно неохотно, хоть и всё ещё относительно вежливо. - И крайне обходителен.

На последних словах она всё же повернулась к Альберту, подняв глаза и выразительно взмахнув ресницами. Розенфилд саркастично кивнул, сморщив нос, больше изображая, чем действительно чувствуя презрение или брезгливость то ли по отношению к понятию, то ли к самой девушке, то ли к ним обоим.

- Ну, конечно, - добавил он всё ещё глядящей на него чуть снизу вверх девушке, и потом ещё, когда он развернулась на каблуках и почти пихнув его плечом направилась на выход. - Ну, и удачи с этим!

- ТЫ ОТДАЁШЬ ЕМУ ДАЙАНУ? - с сомнением спросил (или потребовал ответа?) он Гордона, когда дверь за девушкой почти хлопнула, и в кабинете снова остались они двое, а вокруг установилось хотя бы внешнее подобие конфиденциальности.

- Я РЕШИЛ, ЧТО ТЫ НЕ БУДЕШЬ ВОЗРАЖАТЬ, - последовал ответ на повышенных тонах, от которых агент Розенфилд был вынужден потереть виски с закрытыми глазами. - У ВАС С НЕЙ НЕ ОСОБО КОНТАКТ. А ОНА ТАКАЯ ЖЕ ЮНАЯ И ТОЖЕ НЕДАВНО ПРИСТУПИЛА К ОБЯЗАННОСТЯМ. У НИХ МОЖЕТ ПОЛУЧИТЬСЯ НЕПЛОХАЯ КОМАНДА НА ПОЧВЕ ЭТОЙ ОБЩНОСТИ.

Альберт помолчал, раздумывая над ситуацией.
В каком-то смысле его всё это бесило, в каком-то он и правда не возражал - возня с этой девицей не помогала ни капли. А после того раза, как она грохнулась в обморок прямо у него на аутопсии, к процессу приходилось подходить как можно более деликатно, что не добавляло ни эффективности, ни удовольствия и явно было лишним. Но всё же.. всё же.

- Значит... - почти обречённо и непозволительно тихо произнёс наконец агент Розенфилд, а потом быстренько спохватился, заметив недовольно сощурившегося и заметно подавшегося вперёд Гордона, - ЗНАЧИТ, У МЕНЯ НИКАКИХ ВАРИАНТОВ?

Альберт аккуратно прикрыл за собой дверь коуловского кабинета. Именно прикрыл, а не шарахнул ей так, что затряслись бы стёкла - вопреки всеобщему ожиданию. Остервенело сжав переносицу и зажмурившись до цветных пятен в глазах, он простоял в тишине ещё с минуту.

Аспирин, совершенно очевидно, не помог в который раз, а день обещал быть длинным - мало провести вскрытие и собрать материалы, надо было ещё и превратить собственные записи в полноценный рапорт, описать и отправить на анализ каждый собранный клочок материала, каждый образец, закончить токсикологическое.. В общем, впереди была уйма работы, которая сама себя не сделает и которую доверить кому попало (разумеется, формально в Бюро не работал кто попало, но по мнению Альберта, выйти из этой категории могли только люди, натасканные на процесс им лично) не представлялось возможным.

Агент Розенфилд вдруг ощутил себя очень уставшим. На столько уставшим, что где-то на периферии сознания даже промелькнула крамольная мысль закрыться в лаборатории на часок другой и просто поспать. Иначе одному Господу Богу известно, что он мог написать в своём отчёте.

Зевок застал его врасплох, практически заставив пошатнуться и восстановить равновесие только упором руки в стену. Хреновое начало дня.

Преданный и покинутый на произвол судьбы аспирином, Альберт решил таки пройтись до комнаты отдыха - размять ноги, проветрить голову и, возможно, пополнить организм очередной порцией кофеина. Не то чтобы у него осталась хоть какая-то надежда побороть эту головную боль, но прогнать навалившуюся сонливость шансы пока оставались. Дойдя, впрочем, до пункта назначения, он резко затормозил метрах в пяти от общей кофеварки, место возле которой весьма однозначно оккупировал предмет их с Коулом недавнего диалога.

Никуда совершенно не торопящийся - вот зараза! - Дейл Купер торчал там с новёхонькой фирменной фбровской кружкой в руках и потягивал горячий кофе, чуть морщась то ли от лезущего в глаза пара, то ли от высокой температуры напитка. Меньше всего на свете Альберт сейчас хотел пересекаться с этим комком неуместного дружелюбия и оптимизма. Как человек, чьей ежедневной обязанностью было копаться в трупах различной степени сохранности и выяснять подробности их перехода из одного состояния в другое, подчас достаточно жуткие, чтобы лишить вас спокойного сна или возможности какое-то время принимать пищу, Альберт Розенфилд, пожалуй, куда лучше всех присутствующих понимал, что Бюро - не место для подобного оптимизма и тем более жизнерадостности, и судьба агента Купера не была завидной. Уже сейчас он ловил себя на мысли, что делает ставки в пари с самим собой - как быстро и что же именно сорвёт, сдерёт, соскребёт с лица новичка его лучезарную улыбку. И, с каким бы уважением и преданностью он ни относился к Гордону Коулу, но будь он проклят за то, что обрёк Альберта этот процесс наблюдать.

Так что да, он не хотел видеться со специальным агентом Бойскаутом - ни сейчас, ни когда-нибудь в будущем, - но это был единственный вариант, который оставил ему Гордон. А ещё чёрта с два он позволит Дейлу выжить себя с собственной работы и оставить себя без кофе.

Судмедэксперт сжал кулаки, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, призывая голову болеть хотя бы чуточку меньше, а свои нервы успокоиться. Умерить пыл, сохранить лицо и что там ещё принято?..

Разговаривать с ним, впрочем, он изначально не собирался, а потому молча прошествовал к столу, взял первую попавшуюся чистую кружку и наполнил из пузатого кофейника, даже не глядя на невольного коллегу. Зато вот пытливый взгляд-слежку Купера он почувствовал на себе почти моментально, Альберту даже стало не по себе от того, на сколько чётко это ощущалось. "Да и чёрт с ним, пусть себе смотрит", - сказал он себе, делая глоток достаточно большой, чтобы утолить возникшую жажду, но недостаточный, чтобы ошпариться. А вот его собственный взгляд, видимо, считал иначе, а потому без кажущегося участия Альберта сам скользнул в сторону молодого дарования.

Лицо Дейла изображало неописуемую муку вперемешку с самым искренним интересом, что Розенфилду приходилось видеть в жизни. Он как будто одновременно страдал от чего-то невыносимого и наблюдал за лицом судмедэксперта, словно бы гадая - будет ли тот так же страдать.

- В чём дело..? - не выдержал Альберт, с огромным трудом подавив желание съёрничать на тему съеденного лимона или защемлённой ширинки. "Или, быть может, новые фирменные ботинки жмут?". Это было столь же неуместно, сколь пошло, благо, он сам это понимал.

- Альберт, этот кофе гадок, - отозвался Дейл бесцветным голосом, в котором, меж тем слышалась неприкрытая неизбывная мука и отголоски невероятного ужаса, очевидно, вызванного тем, что он-то, Альберт, этого не понимает сам.

- Вот как? - хмыкнул Розенфилд, криво улыбаясь и испытывая какое-то совершенно неподобающее садистское удовольствие от первых признаков трещин в жизнерадостности агента Бойскаута.

Он сделал ещё глоток из своей кружки, не ощущая абсолютно никакой разницы между этим кофе и тем, который он пил в неприличных количествах ночью или вчера вечером, или позавчера, или поза-поза.. Это было что-то среднестатистическое, бытовое, на столько обыденно-привычное, что Альберт и не придавал ему особого значения, используя исключительно по назначению - утолить жажду кофеина, взбодриться, совершить обязательный ритуал совместного с кем-то проведения времени. На сколько он понимал мир, свою работу и жизнь вообще, испытывать при этом удовольствие не было обязательным условием. Оно, строго говоря, вообще не предполагалось. А для всех остальных означенных функций этот напиток вполне подходил.

- Напомните мне никогда не приглашать вас на кофе, агент Купер, - чуть отстранённо, будто всё ещё думая о чём-то своём, проговорил Альберт, глядя себе в кружку. А потом, видимо, таки прокрутил в голове то, что только что ляпнул вполне себе вслух и нахмурился. Головная боль продолжала править бал и играла с ним какие-то совсем уж злые шутки. Он оставил кружку в сторону и попытался отогнать предательскую мигрень. Оперевшись бедром о стол, он сощурился и как можно более сурово посмотрел на Купера. - Итак, Гордон настроен серьёзно. Он хочет, чтобы мы работали вместе ...Как будто бы мне мало зазнайки Дезмонда...

Последнюю часть фразы он пробормотал чуть отвернувшись в сторону и так тихо, что даже Дейл был вынужден чуть нахмуриться и переспросить "Что?". Альберт только отмахнулся и снова потёр переносицу.3

- Учтите, агент Купер, у меня есть несколько ключевых правил, по которым строится весь процесс, - теперь он посмотрел на Дейла прямо, глаза в глаза, не увиливая и одновременно требуя от оппонента подобного же внимания и абсолютного посвящения. - Если в деле фигурирует тело, то с самого начала и до самого завершения его осмотра и изъятия всех необходимых материалов, я ваш Отец, Сын и долбанный Святой Дух. Я ваш Царь и Бог, и вы делаете всё и в точности так, как я говорю. Не спорите, не препираетесь, не задаёте идиотских - а лучше вообще никаких - вопросов, не путаетесь под ногами и отгоняете всех, кто это сделать пытается. Это ясно?

Комок болезненного счастья наконец расстался с источником своих мучений, отставив в сторону кружку с недопитым кофе. Альберт смутно ощутил что-то смахивающее на маленькую, незначительную, но всё же победу – он может спокойно выносить этот кофе, а агент Бойскаут нет.

Бросив короткий, как ему казалось, взгляд на следы поражения своего будущего недо-протеже, он почти улыбнулся уголком губ. Но в следующее мгновение этот небольшой триумф сошёл на нет, когда Купер открыл рот, не просто рискнув ему ответить, но ещё и не чем-то вроде "да, сэр", "хорошо, сэр", а каким-то нонсенсом про обоюдные – что-о-о?! – уступки!

Розенфилд практически лишился на мгновение дара речи, вздёрнув брови, а потом моргнув глазами так, словно ожидал через секунду открыть их и увидеть перед собой пустое место, словно до того с ним общалась всего лишь галлюцинация, а не живое юное создание, посмевшее с ним спорить. Они ещё даже не приступили к работе над первым совместным делом, а это уже начиналось. Дейл был мягок, как перина, и сладок, как патока, но в этой мягкой сладости его подчёркнуто вежливых слов более чем отчётливо слышалось до поры до времени не облачённое в твёрдость намерений "но".

"Хорошо, Альберт. Но.."
"Ясно, как божий день, Альберт. Но.."
"Я вас понял, Альберт. Но.."

И вообще – кой чёрт он уже называл его "Альберт"?

Судмедэксперт сощурился и плотнее скрестил на груди руки, опустив глаза вниз и подчёркнуто отметив сократившееся между ними расстояние. Потом не менее вычурным и ярким движением поднял их обратно на Купера – закрыл глаза опущенными и открыл через секунду, уже глядя на коллегу.

- Не надо мне рассказывать про продуктивность и плодотворность моей работы, просто Дейл, - проговорил он на одном дыхании. – Я слишком хорошо знаком с вашим типом. Рвётесь в бой, не разбирая дороги, обещаете всем спасение, несёте сочувствие, изображаете из себя чёрт знает что. Многие считают, что вся работа патологоанатома заключается в том, что зафиксировать факт смерти, очевидно, приложив зеркальце к дыхательным путям, максимум – определить время смерти, а потом утилизировать тело, убирая его с глаз долой..

Альберт резко замолчал, всё ещё грозно глядя на Бойскаута, но уже не очень понимая, куда на самом деле он всё это вёл. Вряд ли именно сейчас он хотел сказать что-то конкретное – Купер просто его бесил своей улыбчивостью и переливающейся через край вежливостью, которой умело маскировал уже ставшую привычной практически во всех агентах Бюро наглость. Видит Бог, Розенфилд сам не был ангелом, а его собственная наглость била все рекорды и ломала многие преграды, но она была оправдана от и до. Она имела смысл и фундамент, на котором стояла значимость его работы и чёткость его восприятия, исключительно верные выводы, на которых затем строилось дело. Ещё совсем немного, и он был бы полностью уверен, что без его отчётов в руках любого другого представителя Бюро развалился бы, не дойдя до суда, любой материал.

Когда-то он тоже был зелёным, когда-то – правда, не в первые свои недели в Бюро, а ещё на первых курсах Академии - он не был такой язвой и даже улыбался людям чуть чаще и искреннее. Они все были юны и считали, что перед ними дивный новый мир, что они помогут сделать его лучше и безопаснее своими умениями и знаниями, но в силу возраста и легкомысленности, они всё ещё многое не воспринимали всерьёз.

Жизнь быстро показала им, что вся легкомысленность и беспечность раз и навсегда – если они вообще существовали – остались за пределами Куантико. Что учёба в Академии и маячивший впереди за ней значок агента Федерального Бюро Расследований имели незамеченный ими поначалу кровавый привкус и несли с собой едкий, невымываемый, ничем не отделимый от их существования флёр смерти. Далеко не каждый вовремя понял, что, поступая в Бюро, они подписывались не нести Добро и Справедливость, униженным и оскорблённым, но ежедневно и ежечасно смотреть в лицо самым страшным, гадким и чёрным порокам человечества.

Жизнь научила их тому, что может стать ценой ошибки, глупости, недальновидности, случая. И глядя на то, как стекленеющие глаза Колина Джонса, его соседа по комнате в общежитии, покидает жизнь, будущий специальный агент Альберт Розенфилд однозначно решил, каким всё, включая его самого, должно быть в дальнейшем. И он работал, и он учился, и, чёрт возьми, заслужил и выдрал у лап из жизни каждый хренов клочок того, что имел сейчас. Он мог позволить себе наглость и позволял её – имел полное право, потому что оплатил оное сполна.

- До "просто Дейла" надо ещё доработать, агент Купер, - уже тише и чуть спокойнее проговорил Альберт, - вдруг вам не придутся по вкусу мои.. уступки. А что до кофе. То мы все здесь не кофе пить собрались.

С последней фразой он сгрёб свою чашку многострадального напитка и покинул комнату отдыха, едва-едва не оттерев Дейла плечом почти так же, как до того с ним самим обошлась секретарша-переходящее знамя.

- Дейл и Дайана, - пробубнил себе под нос судмедэксперт, на ходу отпивая кофе. – Та ещё получается парочка.

Весь остаток дня агент Розенфилд провёл за работой.
Скрупулёзность и тщательность в разы вырастала прямо пропорционально усилению головной боли. Чем та ныла сильней, тем больше Альберт упирался в отчёты, заставляя буквы ложиться ровно, а не вилять из стороны в сторону или вываливаться из строчек. Тем внимательнее он считал, тем подробнее описывал. А потому к вечеру он был такой уставший и вымотанный морально, что подходить к нему по любому поводу было равносильно самоубийству.

Он молча оставил Дезмонду на столе свой толстенный отчёт со всеми фотографиями и пометками, совершенно не в силах что-то комментировать сегодня, и только так же молча поднял указательный палец и помотал головой, когда Честер выпрямился на стуле и открыл было рот, явно намереваясь задать какие-то вопросы. Завтра. Всё завтра, если ты хочешь что-то ещё услышать от меня лично, малыш.

У Альберта была достаточно красноречивая мимика и узнаваемая манера не сдерживать эмоции и ощущения почём зря. Дезмонд всё понял без лишних уточнений и неожиданно для всех присутствующих, включая, пожалуй, и самого себя, пожелал Розенфилду хорошего вечера.

Следующие пара недель прошли в относительном спокойствии и рутине - Чет задавал вопросы (Вы уверены, что именно этим ядом? Но каково ваше профессиональное мнение, агент Розенфилд? Мне нужна повторная токсикология.), Куол вызывал его к себе ещё два раза (ДА-ДА, СНОВА ПО ПОВОДУ КУПЕРА, АЛЬБЕРТ), Уиндом в который раз пытался навести мосты, приглашая Альберта в спортбар посмотреть игру Янкис, но был, как и все прошлые разы, послан. А ещё ему наконец выделили ту самую обещанную команду.

Этим мартовским утром не происходило ничего необычного, если не считать хмурого, словно туча, и непривычно рассеянного агента Купера. На столько потерянного и занятого какими-то своими мыслями, что он даже проигнорировал присутствие Альберта и впервые с момента их "официального знакомства" не поздоровался с судмедэкспертом к некоторому удивлению последнего. Он уже успел не то чтобы привыкнуть к такому порядку, но уловить в нём некоторые признаки ритуала. Это пугало отчасти - и отступление от процесса, и сама его ритуальность, - особенно в добавок ко всему тому, что он уже успел насобирать для себя по крупицам. Наблюдая, слушая, читая досье (ещё не было такого, чтобы Розенфилд работал с кем-то - и тем более позволял бы ему называть себя по имени - не изучив от корки до корки его досье).

Добавь ко всему этому некоторые личные комментарии агента Купера, что он успел разбросать, словно хлебные крошки, тут и там, и получалась картинка очень специфическая. Захлопнув наконец папку под названием "Дейл Бартоломью (серьёзно?) Купер" и отпив из уже, кажется, другой кружки так ненавистный ему кофе, Альберт окрестил его про себя не иначе как Шизиком. Но - и это стоило отдельного упоминания - Шизиком Безопасным. Как минимум, до поры до времени.

Так вот сегодня этот самый Шизик выглядел иначе, и потому, когда в Бюро поступил звонок, затем Дейл смотал удочки и поехал на место, Альберт нахмурился. А Гордон, молча глядя в сторону удаляющегося Бойскаута, положил ему руку на плечо и, недвусмысленно гаркнув на ухо, велел ждать.

- х -
Заброшенное здание некогда многоквартирного дома, предназначенное под снос.
Подвал.
Предположительно, три захороненных тела.
По предварительным данным все три - женщины, возможно, разного возраста.

Как только первые клочки информации поступили обратно в Бюро, Альберт воспользовался авторитетом шефа Коула и велел всем ждать и нихрена не трогать под угрозой личной медленной и мучительной расправы. Вымуштрованная за прошедшие дни похлеще пожарных, его команда собралась быстро.

На место они ехали с ветерком, хоть и без мигалок. Эксперты это вам не опера, они не должны привлекать столько внимания, создавать ненужную нервозность и панику - на месте, почти наверняка, и так достаточно машин и светомузыки. Ещё прессы им там не хватало, а, судя по размаху, её вполне можно было себе ожидать. У кого-то из копов, почти наверняка, рано или поздно зачешется язык и на этот случай обязательно окажется знакомый писака, готовый подбросить десятку-другую баксов.

Фургон вёл один из стажёров, а сам Розенфилд почти отключился от реальности, опасно прислонившись виском к стеклу и глядя мимо улицы, скорее куда-то внутрь себя. По радио играло что-то пространно медленное, гитарное, что-то на столько новое, что оно казалось старым, уже затёртым до дыр, заезженным и привычным. Альберт не был меломаном, но его душа, в наличии которой, впрочем, сомневалась добрая половина Бюро, всегда отзывалась на достойные мелодии. Вот и эта, пусть и минуя его сознания, западала куда-то глубоко, записывалась на подкорку, цепляла на уровне, который он пока для себя не открыл. Или существование которого предпочитал игнорировать.

На месте преступления всё было именно так, как он ожидал (как обычно?) - десятки в беспорядке расставленных машин, мигалки, слепящие даже в лучах восходящего солнца, жёлтая лента, оцепляющая весь участок. И люди, много-много-много людей, в основном полицейских с разной степенью озабоченности, написанной на лицах. Кое-где стояли гражданские (по виду - строители или что-то около того), кого-то допрашивали детективы, кто-то пытался пить кофе, кому-то мерили давление медики из припаркованного тут же автомобиля Скорой. Ничего нового. И вместе с тем очень уж как-то много всего.

Альберт прекрасно понимал, что это ненадолго, но всё равно перед выходом из фургона надел солнечные очки.

Купера он нашёл и как-то автоматически выделил в этой шнырявшей туда-сюда в бурной деятельности толпе почти сразу. Видимо, сказывались многочисленные наказы Коула. Уиндома, однако, нигде не было. Неужели новичок был предоставлен здесь себе самому?

- Чёрт, Купер, выглядишь как дерьмо. Только не говори мне, что ты там блевал, - начал он издалека вместо приветствия, даже ещё не сняв очки.

Вообще-то он собирался ограничиться этим взаимодействием и триумфально прошествовать мимо, направляясь прямиком в подвал по своим экспертным делам, но к тому моменту, как он поравнялся таки с Дейлом, он уже успел стянуть свои фирменные авиаторы и уложить в карман. На секунду их взгляды встретились уже безо всяких преград, и Розенфилд почти запнулся физически и совершенно точно запнулся фигурально. Взгляд Купера был каким-то загнанным, с оттенками мольбы и паники - каким угодно, но не привычно самодовольным или радостным, даже не тяжёлым и потухшим, каким он частенько бывал у других агентов, уже хлебнувших дерьмеца из котла жизни. Купер был особенным - так сказал Коул, - и этот вот самый скользнувший по его безразличным вообще-то глазам взгляд выглядел именно так.

Судмедэксперт затормозил почти против воли, нехотя, вздохнув про себя глубоко и обречённо, а потом сделал шаг назад и ближе к черноволосому Бойскауту. Положил руку ему на плечо (почти так же, как ранее это сделал их общий шеф) и чуть склонил голову, снова заглядывая в эти чертовски странные сегодня глаза.

"Hey", he called Dale in an unexpectedly soft voice (one could probably argue Rosenfield was completely incapable of performing anything like this) lowering his head a bit more - it appeared to him to look more sincere and somewhat intimate. A thing this perplexed and clearly overwhelmed Boy Scout could really use right now. "A body is a just a body, Cooper. No matter the count. I need you to remember that. You need ammonia?" Не дожидаясь ответа, Альберт обернулся и махнул одному из своих техников, чтобы тот принёс его сумку. Пусть агент Розенфилд и был официально экспертом по мёртвым, но он никогда не покидал лабораторию без кое-чего и для живых. "Tell you what", he turned back to Dale still looking solid and dead serious, not a hint of a smile on his face, just a firm reassuring hand on Cooper's shoulder, 'I'll go down there and work my magic. And you get us some coffee. You stroke me as one hell of a sophisticated expert on that matter and I have a feeling I might really need one. Deal?'

А вот и его первое настоящее "Да, Альберт, хорошо", приправленное три дня как уже прокисшей улыбкой, в котором к тому же слышалось как раз то самое "но". Взгляд судмедэксперта чуть сощурился и задержался на юном агенте ещё всего секунды с полторы, после чего уже ему самому держать руку на чужом плече стало почти физически дискомфортно. Ничего из вышеперечисленного не входило в его обычную ежедневную практику, а потому у любого постороннего, но знакомого с ним зрителя вполне могло вызвать шок.

Впрочем, делал всё это он не потому что на самом деле так заботился о своём невольном подопечном и рвался проявить эту заботу, а больше для того, чтобы убрать его, раскисшего, с глаз долой - чтоб не мешался. По крайней мере, именно так он объяснял это себе, пока шёл в сторону подвала в сопровождении не пригодившегося стажёра с сумкой: вопрос про нашатырь Купер так вообще проигнорировал.

Помните про душу? Так вот и сердца (не в биологическом, разумеется, чисто функциональном смысле) у Альберта тоже не было. Как сказала, бросая его, девушка, с которой он пытался встречаться на третьем курсе, Розенфилд родился патологоанатомом. Со всем набором сопутствующих и очень подходящих человеку, отдающему предпочтение мёртвым, характеристик. Было ли тогда или сейчас кому-то дело до того, что судмедэксперт могло ранить подобное? Что он мог оказаться уязвлён? Так ведь чтобы это произошло или чтобы что-то тебя задело, надо иметь сердце. А Розенфилд старался коллег не разочаровывать.

Поэтому его поведение было подчёркнуто отстранённым, суждения максимально объективными и профессиональными, а лицо - каменной маской безразличия и крайней степени раздражённости. Альберт быстро понял, что проще всего быть злым, чем иметь дело с последствиями любых признаков сопереживания и мягкости. Со временем это вросло в него, стало неотъемлемой частью, и он уже сам не был уверен, что когда-либо был другим.

Спустившись вниз и осмотрев уже в достаточной степени освещённый фронт, он только тихонько вздохнул, собираясь с мыслями - работы, скорее всего предстояло на весь день. С таким масштабом и темпами одного стаканчика кофе ему могло быть и мало, но какого чёрта? Получив от него пару основных указаний, помощники разбрелись по могилам, расчехлив лопаты - Ал заставил взять по одной на каждого, чтобы хотя бы раскопки шли быстро, ведь само изъятие и полный первичный осмотр тел он планировал провести сам. Как сам и намеревался выкопать ту саму жертву, чья рука...

По правде говоря, это вызывало в нём какую-то зудящую тревогу, нервировало больше всего, выпадая из всей остальной достаточно понимаемой (хоть и дикой в общечеловеческом смысле) картины - тонкая бледная, словно фарфоровая кисть с поблёскивающим в свете прожекторов и мелькающих туда-сюда лучей фонариков ободком серебряного (Альберт был отчего-то уже сейчас уверен, что это не платина или белое золото) кольца, торчащая из земли. Чистая и нетронутая, в отличии от всего прочего.

Когда Дейл вернулся к нему и нехотя спустился в подвал, а затем протянул стаканчик с кофе, Альберт тот принял и, чуть придерживая чистой рукой Бойскаута за сгиб локтя, отвёл его в сторону от раскопок, лишних ушей и ненужных глаз.

- Послушай меня, - патологоанатом не шибко жаждал этого, но всё равно поймал его норовящий сместиться на уже порядком приоткрытые тела взгляд и заговорил так тихо, чтобы его слышал только Купер. - Что бы ты тут ни увидел, что бы ты ни почувствовал, тебе придётся собраться, фиалка. Твой значок и вот этот вот простой, но элегантный костюм - это твой образ. Доспех. Флаг, если угодно. Это устоявшийся годами товарный знак, выработавший у всего остального населения определённый условный рефлекс. Он говорит им - всё под контролем. Местные остолопы могут сидеть на заднице ровно и не делать нихрена, но эти парни.. уж они-то разберутся обязательно, - Розенфилд отпустил локоть Дейла и легонечко ткнул пальцем в значок американского флага на лацкане его пиджака. - Вот, что это такое. У тебя нет права слоняться тут, выглядя растерянным и напуганным, как девица на первом свидании. Ты - их последний рубеж, даже если сам не знаешь, что происходит или напуган до усрачки. Это не для публики.

Он замолчал и покосился на стаканчик во второй руке. Судя по размеру и аромату, кофе там был чистый и, предположительно, чёрный, как самая тёмная ночь, которую Альберт Розенфилд мог себе представить. Как та, что ожидала его впереди сегодня, - подумал он про себя, но, разумеется, не озвучил вслух. Как не озвучил и то, что кофе он предпочитал употреблять в ином виде. Но то были знания совершенно другого толка и характера, вряд ли уместного между ними сейчас или когда-либо в будущем. Допуская, что подобное будущее вообще где-то есть.

Судмедэксперт поддался неопределённому порыву и сделал небольшой глоток, неожиданно отмечая для себя, что вкус этого напитка действительно отличался то того, что ему доводилось пить в стенах Бюро. Вот только общая кислота окружающего мира и горечь бытия от этого не становились менее невыносимыми. Стоила ли игра свеч и стараний?

- Спасибо, - тем не менее коротко проговорил он, всё ещё глядя на стаканчик с кофе. - И тебе нет никакого смысла торчать здесь всё время. Гордон ждёт первые отчёты - мужик бывает крайне нетерпеливым, особенно в деле подобного толка. Наша возня займёт, как минимум, ещё часа четыре, если не больше - аккуратно изъять тела, сфотографировать и описать, просеять грунт. Хреновы три могилы, - бросив ещё один полураздражённый-полуоценивающий взгляд на место захоронения, Альберт сверился с часами, бережно приподнимая мизинцем рукав пиджака. - Чёрт, да я готов поспорить, что можно не ждать он нас ничего вплоть до позднего вечера. А пока никакой конкретики - по предварительному осмотру удостоверений личности на телах не обнаружено, равно как каких-то бросающихся в глаза особых примет. Наверху, - продолжил судмедэксперт, помолчав всего с мгновение, - были какие-то свидетели. Живые это по твоей части, мёртвых оставь мне.

В этот короткий момент молчания, пока Дейл смотрел на него так, словно пытался препарировать душу прямо там на месте, Альберт на полном серьёзе ожидал, что тот ответит. Обязательно ответит, что-нибудь вроде "Я вам не фиалка!" или "Да как вы смеете, агент Розенфилд!" (эту фразу особенно любили другие его коллеги в первые дни общения). Однако, к его плохо скрываемому удивлению, ничего подобного не последовало – Дейл согласился с ним, и в этом согласии не было ни оттенка "но". А под конец он и вовсе поблагодарил Розенфилда, сжав его плечо – действие, на которое до того не отваживался в Бюро никто, кроме, может быть, Гордона Коула.

В прямом смысле оставив Альберта глазеть ему вслед с чуть приоткрытым от неуверенного удивления ртом, Купер развернулся и ускакал по лестнице во вступающий в свои права день. И это тоже было симптоматично – этому улыбчивому адепту позитива принадлежали живые и дарящий тепло солнечный свет, а вечно недовольному, ворчащему и колючему, как сотни ежей, Альберту и его команде экспертов – сырая и удушливая искусственная темнота ночи, подвалов и лабораторий. И мертвецы.

Он хмыкнул и развернулся к наполовину откопанным телам.
Тепло от стаканчика кофе в его руке на мгновение сделало это утро не таким уж гадким.

Альберт Розенфилд прежде никогда не обманывал ни себя, ни других. Выданные ему в помощь ребята (двое из них, считай, только что из Академии), подавали надежды, имели перспективы, но это был вопрос будущего, а компетенция ему нужна была уже сегодня, прямо сейчас. Три женских тела в подвале брошенного долгостроя. Дело имело все шансы стать резонансным, и права на ошибку никто из участников процесса не имел.

Поэтому здесь и сейчас он использовал этих ребят почти исключительно как грубую силу – работать лопатой, а потом держать сито. Механические действия, почти полностью исключающие ошибку. Сам же он делал всю черновую (она же считается основной) работу: как только какое-то тело оказывалось в достаточной степени освобождено от грунтового плена, он брал кейс с инструментарием и присаживался радом. Следующие полчаса его старались особо не трогать, но наблюдать и впитывать. Кто-то в этот момент продолжал обследование дальних углов подвала, собирая и оформляя всё, что казалось подозрительным или хотя бы отдалённо имеющим отношение к расследованию, тайно, разумеется, надеясь найти качественный след.

Он был прав – никаких удостоверений личности ни на телах, ни под ними, ни в ближайшем окружении обнаружены не были. На телах не было ни браслетов с гравировкой, ни больничных, которые встречаются у диабетиков и некоторых других категорий пациентов, не было татуировок или шрамов, одним словом – ни-че-го. Впрочем, тела предстояло ещё очистить от земли и одежды и тогда говорить по существу. Альберт привык не впадать в уныние заранее, но и ожидать худшего по умолчанию.

Любое дело потенциально могло стать "висяком" - просто у какого-то шансы были больше, у кого-то меньше. Это только в кино бравый лейтенант, пожёвывая окурок сигары, не давал уйти от правосудия ни одному подонку, что попадался у него на пути. В реальности всё было иначе, и папки с грифом CLOSED покидали их офисы, навсегда спускаясь в архив, в разы реже, чем хотелось бы.

Впрочем, Розенфилд старался не думать о будущем, максимально сосредоточившись на том, что было прямо перед ним сейчас – измученном обескровленном теле Джейн Доу #2. На вскидку он предположил, что та была старше, чем девушка с чистой рукой и серебряным кольцом на безымянном пальце, а потому автоматически строил догадки о том, что он найдёт дальше. Причину смерти он пока отказывался называть даже предварительно – судя по бледности тела, залитой кровью одежде и бурому пятну земли, это вполне могло быть кровопотеря от колото-рваной раны в груди. Если, разумеется, сама рана не убила её раньше. Но тогда как объяснить пятно?

У этой девушки на шее висел обрывок тонкой серебряной (и снова эта уверенность в металле) цепочки. Проследив тот рукой в перчатке, не надеясь, впрочем, особо, Альберт всё же нашёл в складках одежды подвеску - небольшую серебряную же стрелу с длинным оперением, бусинами и нитями, свисающими с древка. Ему уже случалось встречать что-то подобное, но nочнее он скажет позже, а пока... Стрела вместе с цепочкой отправилась в запечатанный и скрупулёзно подписанный пакет.

Спустя ещё три часа и двенадцать минут, тела были наконец полностью извлечены, упакованы и вывезены. Свидетели разбрелись, большая часть патрульных машин удалилась восвояси. Эксперты закруглились и потушили последний фонарик, оставив, впрочем, пару прожекторов. Место ещё долго будет оцеплено – на всякий случай – и под пристальным присмотром.

Альберт выбрался на свет божий и только огромным усилием воли не позволил себе потереть кулаками глаза. Вместо этого он лишь зажмурил их сильно-сильно, а когда, спустя пару мгновений, снова открыл, они жутко слезились. Он очень устал. 

Время было только около половины второго. Он поймал себя на мысли, что ему бы очень пригодилась сейчас хотя бы ещё одна порция того кофе, но этой сияющей занозы в заднице, Купера, нигде не было.

- А, ну отлично. Использовать пацана, чтобы подносить тебе кофе. Гениальное и взрослое решение, Розенфилд, так держать! – пробубнил он себе под нос, маршируя по направлению к уже заведённому фургону.

С первым отчётом он пришёл к Коулу в районе семи часов вечера. Если бы по пути он мог каким-то образом увидеть себя в зеркало, судмедэкспер обязательно бы отметил, что выглядел он как отборнейшее дерьмо, кислое и вымотанное. Ему нужен был отдых, но тела не вскроют себя сами, а рапорт не прокричит себя в уши Гордона.

Агент Бойскаут уже сидел в кабинете и нетерпеливо болтал ногой, устроившись в кресле. Альберт прикрыл глаза, пряча раздражение и мысленно перестраиваясь с сосредоточенной работы в лаборатории, где он менторско-унизительным тоном командовал своей маленькой армией солдатиков, а потом в относительной тишине обследовал каждое тело более внимательно перед тем как пометить в морозильник, в режим доклада. Когда разрозненные, до того бессмысленные, выдранные из контекста детали, надо было обратить в хотя бы минимально связный рассказ, последовательное изложение фактов и образов. Это была его особая магия, и он творил её как никто другой.

Глубоко вздохнув, он прикрыл за собой дверь и прошёл глубже в помещение.

- Добрый вечер, джентльмены, - деловой тон помогал скрыть усталость (и досаду) в голосе, но совершенно не подходил для общения с Гордоном. Из-за его слуховых особенностей доклады этому человеку превращались в сущий ад и бессмыслицу, именно поэтому между ними уже несколько лет как был принят код. – По крайней мере для нас с вами и по крайне мере сегодня.

Войдя в кабинет, агент Розенфилд коснулся левой рукой мочки, затем прикрыл глаза и уже после коротко провёл пальцем левой же руки по шее, опуская руку чуть замедлился на груди, а затем убрал её в карман и почти сразу вынул снова.
Типичные признаки нервной усталости, но в их случае они значили, что

назвать причину смерти точно я пока не готов, предварительно – обширная кровопотеря, вызванная колотой раной в области грудины

Полы его халата были застёгнуты

никаких внешних признаков сексуального насилия, никаких дополнительных телесных повреждений

рукава подвёрнуты до локтя, из одного свисает широким язычком вниз галстук (второй, первый всё ещё заметен на положенном ему месте)

девушек притащили в подвал и, скорее всего, убили там; у одной из них под ногтями обнаружен эпителий

Сделав три неравных шага до стола

жертвы трёх разных возрастов, неравные интервалы – 16, 24 и 29 – цифры есть в отчёте

уложил на него папку, придержал её с секунду пятью пальцами

я снял со всех трёх отпечатки пальцев, пробейте по базе

потом подогнул два и оставшимися тремя пододвинул к Гордону

мне нужно время на большее

__
__
С Гордоном Коулом такие штуки в конечном итоге становились чем-то естественным.
По началу Альберту претила вся эта идея - он ощущал себя поочерёдности то подопытной мартышкой на эксперименте (когда отгадывал загадки), то клоуном (когда загадывал их сам). Но через несколько месяцев взаимных криков, он понял, что другого выхода у них, пожалуй, нет. Коул был хорошим руководителем, его хватке можно было только позавидовать, он делал для своих агентов всё возможное, а потому не меньшего ожидал и взамен.

Код был его личной идеей, и его с агентом Джеффрисом совместным детищем, но и он разрастался и мутировал в зависимости от всех тех, с кем ему приходилось его применять. Или - возможно - просто Розенфилд выделялся из этой толпы, выдрав эту прерогативу - использовать свои личные знаки и последовательности, в частности, по максимуму сделать говорящим именно свой халат, избегая необходимости дополнительного маскарада. Со временем методы отточились, стали универсальными, так что они в достаточной степени понимали друг друга, хоть Альберту всё это нравиться в той же степени так и не начало.

Шеф кивнул и молча протянул раскрытую руку в сторону свободного стула, после чего углубился в изучение отчёта, оставляя в некоторым смысле агентов вдвоём. Розенфилд не знал, знаком ли уже Дейл с их манерой брифнга, но.. гадать ему на этот счёт осталось очень недолго. Прежде чем сесть, Альберт молча расстегнул пуговицы на халате, вытянул, аккуратно свернул и убрал в карман лишний галстук, поправил рукава. И только потом посмотрел на вытаращившего на него глаза Купера.

В этот раз взгляд Купера было выдержать легче, пусть ему и предшествовало это своеобразное идиотское выступление-отчёт. Гордон есть Гордон. Работа есть Работа.

Какое-то время они молча играли в гляделки, которые Альберт, несмотря на усталость, проигрывать не собирался. Их состязание – во всяком случае, в этот раз – прервал Гордон, многозначительно прочистивший горло, чтобы привлечь внимание, и передавший "слово" Дейлу.

Альберт весь обратился в "слух" и даже чуть-чуть подался вперёд, чтобы улучшить собственный обзор. Движения Дейла были чуть резкими (на его вкус), не всегда в достаточной степени плавными (или через чур плавными, на самом деле), а несколько Альберт вообще не узнал - видимо, они были личным изобретением Купера. Его доклад в целом отличался от того, какой сейчас устроил Альберт и от того, к каким он привык. Но это всё ерунда, если Коул сказал, что они нужны ему в тандеме – сработаются.

Дейл щёлкнул ручкой и тем самым вывел Альберта из состояния усталого ступора прямиком в немилосердную (и крайне психоделическую) реальность, в которой в кабинете в полной тишине – если не считать шуршания бумаг – сидели трое взрослых мужчин и общались каким-то квази-вариантом сурдоперевода. Патологоанатом моментально ощутил окатившую его волну раздражения.

Коул тем временем молча открыл ящик, достал оттуда и уложил на край стола рядом с остальными папками искусственную белую розу

у вас моё полное доверие, делайте то, что должно.

- Ради бога, Гордон, - не выдержал Розенфилд, повышая голос и подаваясь ещё больше вперёд. Последние пару минут он проигрывал в голове доклад Дейла снова и снова. Каждую детальку, каждый жест. Со временем это становилось обычной практикой, происходло уже автоматически – особенно на те случаи, если кому-то не посвящённому приходилось все эти знаки пояснять. – Может, ты скажешь уже нормальным языком хоть слово. И это что было сейчас? Мне кажется, я неверно интерпретировал последнюю часть. Он что, - Альберт сощурился, указывая в сторону Купера большим пальцем левой руки так, будто агент при разговоре вообще не присутствовал, - только что сказал, что это может быть жертвоприношением? Ты где откопал его, Гордон, на религиозных курсах?

- ТЫ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ О ВРЕМЕНИ СМЕРТИ, АЛЬБЕРТ, - вместо ответа выдал ему Коул на таких децибелах, что судмедэксперт почти пожалел, что попросил об этом.

Начальник мог легко одёрнуть его и напомнить о неуместности подобных комментариев между коллегами, но это был Розенфилд. В каком-то смысле подобное пренебрежение и язвительность давно были его собственным modus operandi, а Гордон уловил, что для извлечения наибольшей эффективности из совместной работы подобные выпады было лучше попросту игнорировать, а не потакать ему, акцентируя на них внимание и превращая в полномасштабный конфликт.

Альберт выпрямился в кресле, мысленно возвращаясь к моменту на пути в кабинет Коула, когда он пытался вспомнить, как именно – вообще жестом, предметом или комплексом того и другого – обозначается и уточняется эта категория, но так и не смог. А потому его уставший мозг попросту вывел эту часть доклада за скобки. Агент рассеянно пошевелил пальцами, пытаясь повторить трюк с воспоминаниями, но очень быстро плюнул на это гиблое дело и тихонько чертыхнулся.

- ОТ 24 ДО 48 ЧАСОВ НАЗАД, ТОЧНЕЕ СКАЖУ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ВСКРЫТИЯ.

- А КАК ЖЕ ТВОЯ..

- ГОРДОН, - эксперт вскочил. – Они мертвы больше двенадцати часов, это я могу утверждать, даже не глядя на тела – просто по обстановке. По земле, по тому как она улеглась, по температуре среды, да чёрт – там с десяток факторов. Но девушки обескровлены, - он замолк на секунду то ли переводя дух после небольшой, но интенсивной тирады, то ли собираясь с мыслями. – Трупных пятен, естественно, нет. После двенадцати часов в земле температура печени не даст мне вообще никакой информации, тем более, что у них нет трупного окоченения, значит, температура тела в какой-то момент падала до пяти градусов принудительно... Шеф, - уже чуть мягче, но всё ещё достаточно громко продолжил Альберт, потирая переносицу, - у меня море работы, я не хочу слушать про индейские кладбища и жертвоприношения. Это какая-то бессмыслица.

- УБИЙСТВО – ВСЕГДА БЕССМЫСЛИЦА, АЛЬБЕРТ, - громыхнул Коул со своего места, глядя на подчинённого так, что понять его мысли было невозможно. – ПОКА ЗА ДЕЛО НЕ ВОЗЬМЁМСЯ МЫ.

- При всём уважении, - Розенфилд сделал шаг вперёд и протянул руку, в которую Гордон без комментариев и вопросов, продолжая неотрывно смотреть на патологоанатома, вложил папку с его отчётом, - я не хочу думать, что моя работа делает убийство более осмысленным.

- ТВОЯ РАБОТА, - отозвался ему шеф пока патанатом так же не глядя передавал свой отчёт Дейлу, - СДЕЛАТЬ ЕГО ПОНИМАЕМЫМ. СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ РАЗБЕРЁМСЯ МЫ.

Этот пространный и не шибко относящийся к делу обмен репликами – небольшой приступ искренности. Редкое, словно наблюдение кометы, проявление на поверхности наносного, почти защитного образа, истинного Розенфилда, человека Которому Не Всё Равно, но который старательно и отчаянно делает всё, чтобы создавать эффект обратный. Подобные вспышки – единственное, что свидетельствует об истинной природе его доверия и уважения к Коулу и, возможно, наоборот.

Такое всегда выражалось в других людях. В их отношении, их словах, действиях, том, как они держали себя в его присутствии. Гордон Коул был человеком нестандартным. И не только из-за своей глухоты и вынужденной (вынужденной ли? Альберт частенько думал, что, если бы Коулу по физиологическим причинам не пришлось прибегнуть к такому методу, он бы всё равно всех их без исключения приучил к коду) манеры общения. Многим он казался не от мира сего. Кто-то из агентов даже как-то напрямую выразился в таком духе, что он существует параллельно им всем, лишь наблюдая и изредка соприкасаясь со всеобщей реальностью. Отсюда его пространность, эфемерность, сочетающиеся с просто ставящими в тупик прямолинейностью и периодической неспособностью воспринимать метафоры. Что поражало особенно сильно на фоне того, какими метафорами и прочими средствами абстрактного мышления порой пользовался он сам. Гордон Коул не только пользовался шифрами и кодами для общения со своей избранной элитой агентов – многие бы не задумываясь сказали, что загадочен и зашифрован он сам.

Полтора-два года назад к ним в отдел попал русский криминалист, был назначен лаборантом. Альберт тогда ещё не находился на руководящей позиции и часто был вынужден вариться в общем шумном котле как в лаборатории, так и подобии кафетерия. Там он и услышал это сравнение, пусть оно и немного ему на тот момент дало – Игорь (так звали русского эксперта) в личной беседе, дополнительно понизив голос и склонившись к жадно слушающим его остальным разномастным сотрудникам Бюро, сравнил впечатления от Гордона с теми, что производил Янус Полуэктович Невструев, глава советского НИИ ЧАВО. Агент Розенфилд был тогда весьма поверхностно знаком с советской литературой, но упоминание научно-исследовательского института его привлекло, и он навёл справки. Уточнение области исследования этого НИИ – чародейство и волшебство – не сделало в его глазах чести Игорю, конечно, но что-то заставило Альберта задуматься, озаботиться экземпляром и изучить, как он изучал всё остальное.

Он был учёным, а потому умел строить наблюдение, вести его, анализировать и делать выводы. Примерно через месяц Розенфилд сдался впервые, наверное, в жизни и был вынужден к своему собственному огромному дискомфорту признать, что лаборант Игорь Тихонов не был уж так далёк от истины. Януса Гордон действительно напоминал.

- Я только надеюсь, что расследование будет вестись адекватно, - проговорил тем временем Альберт, - и он не будет торопиться с построением выводов, не основанных вообще ни на каких фактах!

- ОН... - Гордон вдруг сощурился, видимо, ему всё-таки надоело, - АЛЬБЕРТ, АГЕНТ КУПЕР ПРЯМО ЗДЕСЬ!

Возможно, он увлёкся. Мыслями о деле, которые не оставляли его даже сейчас – вопросы, порядок проведения аутопсии, попытками решить, кого из лаборантов можно оставить на ночь, а кого придётся отпустить, - общей усталостью, раздражением, своим неожиданным откровением. Увлёкся и отвлёкся настолько, что правда забыл, что они сидят с агентом Бойскаутом в одной комнате? Может, он банально и привычно хамил? Или же его мозг старательно игнорировал присутствие неудобного раздражителя, выбрасывая того за рамки бытия?

Альберт осекается и смотрит в сторону второго кресла, действительно занимаемого агентом Купером, который держит противоположный край всё ещё сжимаемого судмедэкспертом отчёта. И, несмотря на всё прозвучавшее раньше, Дейл всё равно ему улыбается. Чуть снисходительно (как он вообще смеет?!), чуть кривовато (неужели), но открыто и доброжелательно. Так улыбается человек, способный принять любого и всех. Человек, который знает, действительно, я здесь, Альберт, и ты никуда от меня не денешься.

Если до этого момента у Розенфилда ещё оставались сомнения, если он мог надеяться соскочить или дождаться, пока Гордон (или сам Бойскаут) передумает, то теперь он понимает кристально ясно. На это дело, на сегодня и завтра, на следующую неделю, месяц и годы вперёд специальный агент Дейл Купер будет рядом. Альберт на него обречён.

Бойскаут поднялся из кресла, не отпуская папки и не разрывая визуальный контакт. Глаза в глаза, плюс эта улыбка, и Альберт понимает всё ещё до того, как Новичок (сколько он уже тут, с полгода? а Розенфилд всё ещё называет его про себя так) открывает рот. Снова оно, то самое фигуральное "но", которое судмедэксперт безошибочно и сразу - видеть людей, даже живых, насквозь это его проклятие - разглядел за извечно вежливым и мягким фасадом. Надёжно скрытое под учтивостью, доброжелательностью и открытостью этой по-детски светлой и обезоруживающей улыбкой, ожидающее своей очереди быть выпущенным на свет.

Впрочем, сейчас Дейл - отчасти - всё же был в своём праве. Расследование вёл он, Альберт же был всего лишь эксперт. Он ассистировал, консультировал, давал заключение. Всё остальное - не его ума дело, не его забота. Не всё ли ему равно, на какую дикую охоту за призраками (и приносящими жертву придурками) Купер отправится, получив отчёт по аутопсии? Его, Розенфилда, работа будет сделана, не ему решать, как именно им воспользуется ведущий дело агент - пусть хоть печку им топит.

И всё же что-то в словах Дейла заставило его глаза опасно сузиться на пару мгновений. Альберт почувствовал, как внутри всё кипит, а кончики его ушей весьма ощутимо краснеют. Наверное, именно поэтому, далеко не сразу отпустив папку после этого возмутительного Позволите? (какого чёрта он вообще всё это время её держал?), судмедэксперт сделал шаг вперёд так, что кончики их носов едва-едва не соприкоснулись.

- Не смей, - он с силой упёр указательный палец сжатой в кулак правой руки Дейлу в грудь, - ты, маленький блаженный ясновидец-недоучка, не смей когда-либо ещё говорить, что убийство могло показаться мне рядовым.

Вторая его ладонь тоже сжалась в кулак - видит Бог, именно такие моменты всегда были самым большим испытанием принятого им когда-то принципа. На выбранной им стезе пацифизм и полнейший отказ от возмездия в любой его форме давались тяжелее, чем где-либо ещё, но Альберт Розенфилд был невероятным упрямцем, и встречал каждый такой вызов с открытым забралом и гордо поднятой головой. Пусть при этом иногда и сжатыми кулаками.

- АЛЬБЕРТ, УЖЕ ПОЗДНО, - прогрохотал сбоку, сзади и со всех остальных окружающих их сторон Гордон, который хоть и знал лучше любого другого об этой особенности своего подчинённого, но всё же не хотел бы никогда лицезреть её лимиты. - НАМ НУЖНЫ РЕЗУЛЬТАТЫ.

Патологоанатом, не отнимая от Дейла пальца, бросил на Коула испепеляющий взгляд - это не считается, взгляд ведь не может убить, - а потом всё же опустил руку и отступил на полшага назад.

- АГЕНТ КУПЕР - ВОЗМОЖНО - ПРИСОЕДИНИТСЯ К ТЕБЕ ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА, - продолжил тем временем их начальник и почти сразу поднял руку, предупреждая дальнейшие споры. - Я ГОВОРИЛ, ЧТО ЕМУ НАДО УЧИТЬСЯ. ВОТ И ПОКАЖЕШЬ, КАК ИДЁТ ПРОЦЕСС - ПУСТЬ МОТАЕТ НА УС!

После этого Гордон плавным движением подхватил белую розу с края стола, поднялся со своего места и протянул её Альберту - недвусмысленное обозначение того, что разговор конкретно с ним закончен. В следующий раз, когда Розенфилд получит право голоса, ему лучше доложить о результатах аутопсии и по возможности не произносить фамилию Купера совсем.

Могло показаться, что находящийся на взводе агент просто вырвет у Коула розу и хлопнет дверью, но Альберт поступил с точностью до наоборот - принял цветок нарочито аккуратно, а дверь за собой закрыл так неслышно, что возникали определённые сомнения в её материальности.

Розы.
В этой фантасмагорической череде шарад и сменяющихся шифровок они раздражали Альберта больше всего остального.

Он даже не заметил как добрался до комнаты отдыха и налил себе кофе в пластиковый стаканчик почти до краёв - не было желания возиться с мытьём кружек. Чертыхнулся и чуть не выронил его, обжигая пальцы через тонкий картон. Задержав дыхание секунд на двадцать, патанатом набрал салфеток, обернул ими стакан и вышел из комнаты в сторону коридора.
У него было примерно полчаса - если вдруг этот хренов Купер решит к нему наведаться после произошедшего. В любом случае (или тем более?) после такого у него было право хотя бы на одну сигарету и долбанную чашку задрипанного кофе прежде чем он обречёт себя на бессонную ночь в морге.

Задрипанного. Он правда так подумал? "Альберт, этот кофе гадок" - только закурив и щёлкнув зажигалкой, туша пламя, он вдруг осознал, что произошло. Розенфилд опустил глаза на чёрную жидкость в кружке.

- Купер, мать твою так, отдай мне обратно мою жизнь, - горечь от этого напитка скапливалась на языке и смешивалась с привкусом горелого табака и сигаретного дыма, заменяя и маскируя для него то, что он чувствовал сам. Альберт вскрывал людей - вернее, то, что от них осталось - обнажая последние остатки их тайн, подробности жизни и детали смерти. Среди его "пациентов" были дети, женщины, старики. Все возраста и социальные категории. Ему в голову никогда не приходило, что убийство может быть рядовым - рядовой не может быть ни одна насильственно отнятая жизнь, кто этот зазнайка вообще такой, чтобы говорить ему это? И неужели теперь каждый раз, когда он будет пытаться выпить кофе, мысли будут сами собой возвращаться к Бойскауту?

Альберт закрыл глаза, сжал переносицу двумя пальцами, стараясь одновременно не обжечься сигаретой и не насыпать пепла себе в стакан - такое уже бывало. Всякое уже бывало за все те годы, что он курил, и подобное, случись оно сейчас, не было бы самым унизительным и идиотским. Просто пушистая, особенно в этот раз пушистая кошка его головной боли начинала урчать в лобной доли, мягкой вибрацией распространяясь дальше по нейронам и коре. Он хмыкнул пришедшему в голову сравнению - может быть, это была его личная форма предчувствия? Этот хренов Бойскаут вечно что-то чувствовал - смутное ощущение тревоги, мурашки, холодок - У тебя бывает такое, Альберт? - а у него вот головная боль. И что так будет каждый раз, когда Купер соберётся навестить его в лаборатории?..

И всё же... розы.
Нет, язык цветов - пусть и местами слегка извращённый и додуманный - использовался Гордоном и до того, но чёртовы розы появились - по словам более опытных коллег - в его коде только относительно недавно. С приходом Альберта.

При всём уважении и доверии к пути, которым его ведёт руководство, иронии Гордону Коулу было не занимать.

* * *

Вернувшись в свои негласные владения, Розенфилд обнаружил её. Девушка стояла возле прозекторского стола спиной к двери и чуть нервно теребила то ли ворот своей блузки, то ли длинные светлые волосы.

Альберт остановился на входе, успев поставить лишь одну ногу внутрь и придерживая рукой двери. Кошка к этому времени уже почти устроилась на своём привычном месте, а из отведённых ему на подготовку и передышку получаса осталось не больше пятнадцати минут. Он не очень был уверен в том, что готов тратить время и силы ещё и на это, чем бы оно сейчас ни было, но, кажется, особого выбора перед ним не стояло. Разве что тихонько развернуться и уйти. А что потом? Ждать, пока терпение девушки лопнет, и она уйдёт сама? Или дождётся Дейла? Тогда начнутся дополнительные вопросы, вряд ли в перспективе нужные им обоим.

- Чем обязан? - коротко спросил судмедэксперт, всё-таки делая шаг внутрь и отпуская дверь качнуться туда и снова обратно.

- Альберт.. - ей достаточно было, пожалуй, только повернуться, а он уже догадался, в чём дело - по принятой позе, по глазам, по интонации и - лучше всего, конечно - по небольшому листку, что она почти протянула в его сторону.

- Агент Эванс, хоть я и ценю ваше своеобразное доверие и ещё более своеобразное расположение ко мне хотя бы в этом вопросе, но я вынужден напомнить вам, - он подошёл ближе и скрестил на груди руки, демонстративно игнорируя этот самый листок, - что не являюсь практикующим врачом и, соответственно, не имею права выписывать рецепты. Живые - не моё поле деятельности, а мёртвым они не нужны.

- Я знаю. Как и ты прекрасно знаешь, что я не использую твои рецепты напрямую, - парировала девушка, чуть взмахнув бланком. Она вообще много жестикулировала, особенно, когда не была полностью в себе. - Просто доктор Мэллори.. Похоже, очень доверяет твоему мнению в этом вопросе.

- И, именно поэтому, - Розенфилд шагнул ближе и уложив пальцы на её запястье, опустил протягивающую рецепт руку, - я не буду ничего ему писать... Больше.

- Но..

- Послушай меня, - он чуть сжал пальцы на бледной коже. Едва-едва, настолько, что лишь тот, кто старается уловить это изменение, заметит подобное проявление чего-то похожего на эмоцию, чуть более сложную, чем раздражение, гнев, злость или надменность. - Мэллори - не какой-нибудь хер с горы, он опытный специалист, он врач, а я - патологоанатом. Я больше не буду через него выписывать тебе таблетки только потому что первый раз они тебе помогли - это было ожидаемо. Пройди у него полноценное обследование. Сдай анализы и пусть он с чистой совестью подберёт и оформит тебе лечение сам, если действительно обнаружит признаки подобного нарушения сна. На этой работе мы все, чёрт возьми, плохо спим, Дайана.

- Это другое, - она упрямо поджала губы, а затем закусила нижнюю и отвернулась.

Альберт понятия не имел, уловила ли это изменение она. Да и важно ли это? С минуту-другую он разглядывал профиль своего бывшего секретаря - внимательный взгляд настоящего профессионала всегда цеплялся за всё. Разбирайся Альберт исключительно в мертвецах, он не был бы и на треть столь эффективен. Поэтому он, разумеется, видел, как подрагивали кончики её пальцев, как она сжимала этот поганый бланк рецепта, а потом и как обхватила себя руками и поёжилась в собственных объятиях.

В каком-то смысле он сдался, потому что повернулся спиной к столу и опёрся на него пятой точкой, обхватив край обеими руками.

- Рассказывай, - коротко бросил патологоанатом, который подписывался в этой жизни, возможно, на всё, что угодно, кроме полуночных сеансов психоанализа. На сколько он успел изучить кое-чьё досье, она с этим делом пришла явно не по адресу. Но, видимо, старые привычки умирают мучительно и тяжело, пусть он и не знал, что успел войти у неё в эту самую привычку. - Что у тебя... - с некоторым трудом, но Альберт всё-таки сдержался и не добавил в конце едкое "на этот раз".

- Это... - неуверенно начала девушка, спустя ещё мгновение, стараясь не смотреть на Розенфилда даже боковым зрением. - Это из-за Дейла.

- Что, у голубков всё складывается не так радужно, как могло показаться? - он правда, правда старался, но язвительность всегда была каким-то до боли естественным защитным механизмом, его второй натурой, вряд ли он когда-нибудь при всём отсутствующем желании мог бы сделать что-то с этим или собой.

- Альберт! - Эванс одёрнула его почти моментально, сжимая руки в кулаки и поворачиваясь к нему с таким взглядом, что, если бы те всё же могли убивать, следующим на стол лёг бы сам Альберт. - Да что с тобой не так? Ты вообще способен думать о чём-то другом?

- Мне кажется, - чуть сощурившись, но не изменив позы отозвался хозяин лаборатории, - или ты только что назвала меня озабоченным? Думаешь, у меня в голове только мысли о чужом грязном белье?

- Оскорбления! Я имела в виду, что ты весь целиком, - Дайна обвела его взглядом с головы до ног, словно обдала ледяным душем, медленно и мучительно, - состоишь из злости, яда и оскорблений. Неужели у тебя внутри вообще больше ничего нет?

- О, неужели? - Вот теперь и он снова оживился, отпустив стол и выпрямившись. Кошка вильнула хвостом, головная боль ещё больше отупела и сместилась в левую височную часть. - Давай посмотрим. У меня тут что? Кажется, свежее дело на три неизвестных трупа с неопределёнными причинами смерти, три тела ожидают вскрытия. Я несколько часов возился с лопатами, весь в поте и земле. Что-то мне подсказывает, что в описанном тобой случае я бы просто подписал эту хреновую бумажку и велел бы тебе катиться туда, откуда ты сегодня на меня выпала. - Альберт перевёл дыхание, пока девушка приходила в себя, глядя на него широко распахнутыми глазами. - Сколько мы проработали вместе? Год? Купер тут нахваливал твою интуицию - не то, чтобы специально.. но этот парень чертовски много говорит сам с собой вслух, а я не собираюсь перемещаться по зданию, заткнув уши. Так вот, с такой потрясающей интуицией за год ты могла бы догадаться.

Розенфилд снова замолк и опустил взгляд. Это всё не имело значения. Чисто автоматически он потёр висок - боль понемногу заострялась и начинала сверлить ему голову, явно намереваясь добраться до промежуточного мозга, и тогда пиши пропало. Поэтому он переместился в дальний угол лаборатории, где достал из одного из ящиков пачку аспирина, выдал себе две таблетки и налил стакан воды.

- В мире множество способов, путей, рутин, по которым существуют люди, - заговорил он медленнее и спокойнее. Альберт все душой отрицал всякого рода агрессию (в основном физическую, конечно), но он при этом всё ещё оставался человеком, а это несло с собой определённые ограничения и условности. - Каждый выбирает для себя путь сам. Я существую таким образом, нравится тебе - или кому-то ещё - это или нет. Что ты там говорила про Купера?

И это тоже было его частью - менять предмет разговора и его направленность резко и без предупреждения, особенно, когда предыдущая тематика каким-то образом затрагивала его самого. Розенфилд был самым разговорчивым, самым отвязным экспертом во всём Бюро и не только Филадельфийском его отделении. Он никогда не скрывал своего отношения, текущего состояния и впечатлений, но при этом мало, крайне мало, кто мог в действительности сказать, что знал его самого.

Дайана нашлась не сразу, но, видимо, в этот раз её интуиция не дала сбой, уловив нежелание Альберта дальше исследовать тонкости собственного бытия и восприятия этого бытия окружающими. Он знал, что многие его просто терпят, и ему было абсолютно плевать на это.

- Дело в том, - несмело, словно сомневаясь в каждом слове или вообще в том, что это следует озвучивать, тем более Розенфилду. Но, с другой стороны, а кому? - В том, как он говорит. Что рассказывает. Альберт, эти вещи.. какие-то из них слишком интимные, от каких-то у меня мурашки. После его предпоследней кассеты я не могу спать, - она помолчала, всматриваясь в подходящего к ней от умывальника и запивающего таблетки на ходу судмедэксперта. - Никогда я, чёрт возьми, не думала, что буду скучать.

- Неужели по мне? - он изобразил подобие шока, хотя удивление было почти неподдельным.

- По крайней мере ты.. - Эванс осеклась, пытаясь, видимо, в который раз подобрать наиболее правильное слово. - Я тебя понимала. Ты меня не пугал.

- Преимущества рационального и организованного человека, - Розенфилд пожал плечами и подошёл ближе. Поставил пустой стакан из-под воды на стол и постучал по нему пальцем, словно что-то обдумывая. - Когда в следующий раз попадётся странная кассета, дай её мне.

- Но это приватная... - Дайана осеклась, явно намереваясь использовать слово "переписка", но осознала, что оно подходит сюда минимально. Равно как и слово "общение".

- Послушай меня, девочка, если он надиктовывает всё это по делу, - Альберт снова полуобернулся к ней и посмотрел на агента Эванс очень внимательно, - эти плёнки всё равно должны быть описаны, зарегистрированы и приложены к материалам, как минимум. Как максимум - храниться в его досье. Мы с тобой оба знаем, что есть правила. Так что если это не эквивалент домашнего аудио-порно, передай мне кассету.

Агент Эванс повернулась к судмедэксперту, неожиданно смело поймала его взгляд и удерживала четыре секунды. Затем, видимо, приняв для себя какое-то решение, молча двинула по металлическому столу в его сторону весь разговор так и сжимаемый ею бланк.

Альберт не моргнул. И не отвернулся.

***

Когда Эванс ушла, он щёлкнул ручкой и медленно опустил на неё взгляд. Зачем он это сделал? Зачем попросил передать ему кассету? Зачем подписал бланк? Нет, не подписал, - поправил он себя, - просто заполнил. Мэллори знал его почерк. Зачем всё это, зачем?

Розенфилд пытался понять себя и собственные поступки, с отсутствующим видом подготавливая стол и инструменты. Он объяснял это тем, что беспокоится за Дайану и делает это ради неё - девушка напугана и явно не в себе, да и ситуация должна быть совсем аховой, раз она пришла к нему, к Альберту. Расставив декорации, он встал на цыпочки и опустил сверху подвешенный над столом микрофон, пододвинул поближе педаль его включения. Но только ли в Дайане было дело? Или - от этой мысли он активнее всего открещивался - вообще не в ней? Закончив с инструментами, он надел перчатки и извлёк из холодильника тело Джейни - самой молодой жертвы. Он решил так их назвать для себя, чтобы не путаться: Джейни, Джейн и Джанет Доу. Это казалось логичным. Избранная им жертвенная пара ночных лаборантов помогла переместить тело и закончить с его приготовлением. Что если.. всё было из-за Купера?

Судмедэксперт поднял глаза и растерянно посмотрел на Томпсона и Луики, те понимающе кивнули и снова удалились в смежную прозекторской лабораторию заканчивать проводимые на других собранных материалах тесты. Боль была изгнана наконец аспирином, и у него в голове образовалась вязкая пустота, которую он собирался привычно заполнить в процессе вскрытия. Оставшись один, Альберт бросил взгляд на стоящий неподалёку магнитофон и, чуть помедлив, нажал кнопку.

Отдай мне обратно мою жизнь.

Аспирин никогда не действует быстро. Но порой Альберту кажется, что в его случае препарат получает некое садистское удовольствие, особенно медленно растворяясь и всасываясь в стенки его желудка.

Судмедэксперт закрывает глаза и вслушивается в музыку. Ненавязчивую, на самой грани – она не должна мешать работе, только структурировать его мысли, направлять, задавать ритм. Она не должна приносить удовольствие, она - инструмент, точно такой же, как пила, дрель, щипцы или скальпель. За годы обучения и стажировки он видел много способов, много техник. Профессор Хольтман во время аутопсии играл сам с собой в шахматы – отдельный ассистент всегда стоял за его спиной над доской и следовал указаниям, которые периодически выдавал Джошуа. Трижды за период обучения этим ассистентом был Альберт. В Академии агент Гриффин напевал оперные арии.

Однажды Розенфилд не выдержал – у Джонаса Гриффина не было ни голоса, ни слуха – но он всё равно пел почти каждый раз, пусть негромко, но молодого специалиста это раздражало. Он тогда не понимал. «Мы не в хреновой опере.» Он не сдерживался. Гриффин схватил его за грудки – не новость – Розенфилд, наглый, смелый, умный, дерзкий, действовал ему на нервы всегда, а сегодня - особенно. «Мы здесь не для того чтобы попадать в ноты. Ты здесь не для того, чтобы слушать. Я – не для того, чтобы петь.»

Альберт уже прикинул, где возьмёт лёд и сколько примерно задержится синяк под правым глазом, ну или как быстро заживёт разбитый нос - это было рутиной. Но Джонас только подтащил его ближе к телу и почти ткнул этим самым носом в лишённое жизни лицо. Вот, зачем мы здесь. Вот, что важно. Вот центр твоей концентрации, Розенфилд, а не окружающие. Но если ты долго будешь смотреть на это лицо, на остатки и последствия жизни, ты провалишься. А если не будешь – его душу уже никто не спасёт.

Каждый из них мирился, каждый справлялся по-своему. Ни один патологоанатом не может, не имеет морального права быть мясником. Для тех, кого предала надежда, для тех, кого оставила жизнь, они – последний рубеж. Они, а не космос.

Альберт поднял на него тогда нехарактерно для себя напуганные глаза.

- Ты чёртов гений, Розенфилд, - сказал агент Гриффин, снова берясь за скальпель. – Таким, как ты, не бывает равных... Мне тебя жаль.

Он выбрал музыку, потому что шахматы требовали ассистента.
Потому что он слишком хорошо пел.

◊ ◊ ◊

Период начала действия от двадцати минут до получаса.
Период полувыведения принятой им дозы – от двух до четырёх с половиной часов.
Пора переходить на что-то более действенное.

Он открывает глаза, надевает перчатки. Коротко смотрит на Джейни и почти произносит про себя извинения, а в глазах на короткое, едва уловимое и никем не замеченное мгновение сверкает что-то, отдалённо похожее на печаль. Он давно это отловил, давно выдавил, заменив привычным оскалом безразличия и каменной стеной целеустремлённости. Это всё, что ему нужно. Это всё, что нужно им.

Судмедэксперт берёт скальпель.

- Ну, привет, - чуть хрипло, а затем, прочистив горло, уже более сильным голосом. – Надеюсь, до того, как вся эта хрень случилась, хотя бы у тебя была нормальная жизнь.

Вскрытие не будет простым, оно не будет обычным – начиная с того, что хрестоматийный Y-образный разрез совершить будет трудно. С такой-то раной на пол тела. У девушки почти нет одной груди.

А потом дверь открывается и происходит это.
Он не видит, скорее чувствует вторжение, чувствует Купера, и это самое паршивое. От этого почти хочется кричать – просто кричать, а потом материть Гордона, бросать ему в лицо колкости и гадости, может, даже стучать кулаком по столу. А потом чувствовать себя гадко, потому что Коул его взял. Розенфилд не просто попал сюда по распределению или прихоти судьбы – как раз наоборот – он был направлен обратно в Сиэтл. Гордон Коул за ним приехал прямо туда, лично. Иногда – хохмы ради – он считал, что шеф его выкрал. Хотя, судя по шепотку и взглядам, которыми его провожали, где-то там скорее было уместно слово «шантаж».

Тебя, - он смотрит на Купера почти волком. Голодным, злым, загнанным в угол волком. – Для полного комплекта и абсолютного счастья мне не хватало здесь только тебя.

Он ещё не знает, на сколько он прав.
На сколько он ошибается.
Сколь велика ирония его жизни в этот конкретный раз.

– Альберт, могу я задать вопрос? – ну, начинается. Впрочем, часть его уже смирилась: теперь он – почти старший агент, наставник. Но почему он, а не Уиндом? Это даже не его стезя, он – лаборант, а не следователь, он не носит оружие, не выходит в поле, не общается с людьми – ему противопоказано. Он читает их со стороны, молча, каталогизируя для себя повадки, черты, взаимосвязи, причины и следствия. Он видит не мир, не красоту, а то, что прячется за ней. Он видит узоры, структуры, паттерны.

- Ты всегда такой болтливый или мне выпала какая-то особая честь? – раздражённо огрызается Альберт, чтобы не задать другого вопроса. Серьёзно? Так в этом всё дело? – Не отвечай, - он мотает головой и плавным, но быстрым движением прокручивает в пальцах скальпель. Привычка. – Вопрос риторический.

Судмедэксперт бросает взгляд на часы и нажимает ногой педаль под столом.

- Десятое марта, 1978 год, восемь двадцать четыре, - голос Розенфилда нарочито чёткий и ясный, он говорит медленнее, словно вдумчивее, не отрывая взгляда от Дейла. Может быть, он даже не издевается. – Специальный агент Альберт Розенфилд. Приступаю ко вскрытию первой жертвы – Джейни До, белая, шестнадцать лет. Предварительная причина смерти - колотое ранение в область грудины обоюдоострым предметом, возможно, кинжалом. Ширина лезвия, - он всё-таки  вынужденно опускает взгляд и щурится, поворачивает голову на бок. Вокруг ничего не происходит, но мир Альберта меняется. - Один и восемь, максимум два дюйма. Судя по характеру повреждений, сердце вырвано. Тело полностью обескровлено. Края раны рваные, травма обширна, что делает почти неуместным стандартный Y-образный разрез. Возможны варианты.

Убрав ногу с педали, он снова прокручивает в пальцах скальпель. Думает. Затем, выдохнув, опускает лезвие на кожу и производит первый диагональный надрез – от правого плеча, по ключице, к центру грудины. Ничего. Здесь хотя бы есть, что резать. Есть, что вскрывать, есть, что прочитать, где искать ответы. Бывало и хуже.

Как ему объяснить? С какой стороны начать, как подобраться? Зачем ему это? Кому из них?

Возможно, разница между нами фундаментальна.
Возможно, она всего лишь терминологическая.
Какое убийство ты, Купер, привык считать рядовым? Что для тебя есть это рядовое?
Фигура речи.

Рука почти, почти дёргается. Альберт замирает и сосредоточенно осматривает края раны, двигает их кончиком скальпеля, а после аккуратно выводит второй надрез, чуть выше, чуть ровней.

- Скажи мне, Купер, - он даже не отрывается от неестественно ровной, жуткой линии последнего надреза, бегущей под его тонкими пальцами от соединения первых двух через весь живот вниз, - что ты видишь на столе?

Ответ, который даёт ему агент Купер не совсем походит на то, что он ожидал. Или даже, пожалуй, лучше сказать, не походит на это совсем. Настолько, что Альберт невольно хмурится и сбивается с собственного направления мысли. Он уже успел про себя выстроить несколько реплик и своих, и оппонента, но эта ремарка про паззл... Оставляет его в полнейшей растерянности, добавляя вместе с тем в уже, казалось, вполне сложившийся портрет Купера новые штрихи, одновременно существенно меняющие общую картину, и дополняющие её как нельзя лучше.

Я вижу деталь паззла... Очередной шаг, который надо расшифровать, - и он слышит он у себя в голове наставление Гордона из первых своих дней в Филадельфии. Конечно, в Академии их учили многому, делились опытом весьма знающие люди, но у Коула был какой-то свой особый в нём интерес. И особе видение процесса. Окружающего мира. Задач и способов их решения. Отчасти именно поэтому, проговорив с этим человеком всего каких-то полчаса, он был готов отправиться за ним в другой город и штат.

Гордон был интересным. Его буквально окружал флёр провокации и загадочности. Гордон сам был как этот его чёртов шифр.

MURDER IS JUST LIKE A CODE ALBERT, - кричит воспоминание, и Альберт сам не замечает, как проговаривает вслед за ним одними губами, уставившись в одну точку - Break the code, solve the crime.

На фоне сменяется трек, и это вырывает его из очередного за сегодня своеобразного транса - сочетания побочных эффектов от усталости и работы с Коулом. Усталость ведёт к торможению практически всех психических процессов, а существование в гравитационном поле Гордона Коула неизбежно приводит к чрезмерному анализированию и поиску двойного, тройного и последующих видов подтекста.

- Я бы не стал.. - ему приходится прочистить горло, чтобы звучать увереннее и разборчивее. - Не стал бы так заранее говорить о невинности. То, что она жертва, ещё не делает её невинной саму по себе, - Розенфилд раздвигает кожу в стороны, обнажая рёбра и улучшая себе обзор. - Ты удивишься, сколько разнообразных подробностей о любимцах и любимицах всего двора или района всплывает в подобных случаях в процессе расследования. Улики не лгут, в отличии от людей. Надо быть открытым для фактов...

Мысль о том, как он на самом деле хотел это сказать, так и не возвращается. Обрывки фраз крутятся на периферии его сознания, сверкая редкими всполохами, но уже не выстраиваясь в полноценный текст. Он устал и запутался. Впервые с момента начала работы тут, пожалуй.

"Я вижу девушку, чья жизнь безвременно и жестоко оборвалась", - если бы он сказал примерно это, Альберту было бы привычнее ориентироваться в потоке почти стандартных предрассудков. В прошлом у него бывали подобные столкновения, когда после пары бессонных ночей он уже обрабатывал тела почти на автомате, с трудом различая расу и пол. Заученные движения, рутинные сборы материалов, чёткое и резкое перечисление тестов, конкретные рекомендации. Сухо. Коротко. По делу и только. Это было года три назад, кажется, тогда в пригороде Балтимора разбился небольшой самолёт, нужны были все руки, все специалисты. Самые лучшие.

"Я вижу девушку. Вижу личность. Пусть и не знаю её."
"А что видишь ты, Альберт?.."

- Проклятье, - судмедэксперт откладывает скальпель, сильнее раздвигает края раны, освобождая от рваных ошмётков кожи и, как теперь уже лучше заметно, костей. На мгновение он забывает про Купера и их сошедший с рельс философский спор напрочь и снова наступает ногой на педаль. - Грудная клетка проломлена с третьего по пятое ребро. Частично повреждено тело грудины, хрящи разорваны... Сердце удалено. Не хирургически, скорее вырвано после нанесения первичного разреза кинжалом. Удар был достаточно сильный, чтобы пробить грудную клетку, затем.. - Альберт склоняется чуть ниже и лезет пальцами глубже. - Судя по отсутствию дополнительных надрезов и общему характеру повреждений внутренних органов, да. Вырвано. Без применения инструментов. - Он отпускает педаль микрофона и поднимает на молчаливого Купера глаза. - Чтож, похоже, что Кесарю кесарево. Твой убийца, возможно, чертовски сильный ацтек.

Ему на ум очень некстати приходят иллюстрации в энциклопедии, что он читал в детстве, и фотографии настенных изображений из древних храмов на полуострове Юкатан. Его воображение всегда поражали эти ритуалы, особый шик и смысл которых заключался в том, чтобы вырвать и возвысить над толпой в небо ещё бьющееся человеческое сердце. Ещё тогда он предполагал, что дело скорее в символизме и романтическом приукрашивании. Теперь же наверняка знает, что подобное невозможно, и описания ритуалов составлялись такими для большего впечатления и сомнительной красоты. Но прямо сейчас, прямо здесь к нему возвращаются все картинки прошлого, все ночные кошмары и оглушающий стук сотен вырванных сердец в ушах.

Розенфилд инстинктивно оглядывается в сторону аутопсийной пилы. Что-то не сходится. Разумеется, их убийца никакой не хренов ацтек - они не в Мексике. Да и подвал заброшенного дома совершенно не напоминает величественные пирамиды Теотиуакана или Темпло Майор. Если уж на то пошло, подвал являет абсолютной противоположностью того ритуала - местность уходит вниз и во тьму, когда как вырванное сердце всегда подносили Солнцу. Какого чёрта он вообще рассуждает в таком контексте?..

Ранения такого характера встречаются не так часто - несмотря на то, что человеческая природа агрессивна и подчас жестока, редко кто действительно убивает именно так. Вырванное прямо из грудной клетки сердце это преступление страсти, яркой ненависти, невероятной силы, но все остальные составляющие? Нет, не сходится.

У него буквально кожу зудит от желания вытащить два оставшихся тела прямо сейчас и проверить - так же ли раскурочены их рёбра и вывернута наружу, а затем безжалостно украдена вся суть. Как вообще такое возможно, кому могло придти подобное в голову? Но эксперт продолжает смотреть на рану.

- Тело это просто тело, - вдруг произносит Альберт, так, будто старается выговорить неожиданно пришедшую на ум фразу, пока та не рассыпалась в его сознании на мириады составных бессмысленных частей, - потому что так проще работать. Никому не будет лучше и легче от того, что я сяду прямо здесь на пол и буду рефлексировать на тему того, как несправедлив и бессмысленно жесток мир. Пока я буду ужасаться произошедшему с мисс Доу, отмечая, впитывая и пропуская через себя все её ранения, все отметины, каждый оттенок и подробность её страданий в последние часы, минуты или секунды её жизни, всё, что от неё нам осталось, единственный на настоящий момент ключ к поимке того, кто это с ней сделал - её тело - будет гнить. А я буду терять остатки сил, объективности и самоконтроля.

"Тебе было бы легче, если бы я сел и зарыдал?" - жаждет он спросить Купера и специально для этого поднимает на него взгляд, но только набирает в лёгкие воздуха и открывает рот. А когда встречается с его ореховыми глазами, моментально осекается, буквально физически ощущая, как все слова разбиваются в дребезги, осыпаясь осколками вокруг них.

Идеологические споры в стенах морга - третье по частоте и популярности явление после слёз, горя и вопрошающих криков о том, как жить. Второе вне конкуренции держат обмороки и тошнота. Если подумать, даже ненависть и злость вкупе с мольбами найти того, кто это сделал, не так часты. Впрочем, возможно, дела обстояли так только в его морге.

- Там есть что-то, - медленно проговаривает он, моргая так, будто не уверен в том, что видит. Коротко глянув на Дейла он машет в его сторону и за него рукой, а потом берёт с подноса укрупнённый пинцет и наклоняется так близко, что почти утыкается носом в мертвенно бледную кожу. - За тобой на столе пакеты для улик, не будет слишком сложно?..

Остаток фразы повисает в воздухе, пока патологоанатом фактически ковыряется пинцетом у девушки в груди. Вот оно. Он не ковыряется в груди у Дженни - или как там ещё её могут звать. Он собирает обрывки знаний о том, что с ней произошло, используя все доступные ему инструменты. Ему некогда горевать. Некогда оплакивать её, безвременно или своевременно - откуда кому знать - покинувшую этот мир. У него есть работа, есть обязанности, которые он должен выполнять, чтобы тот монстр, что сделал это с Дженни, получил своё. Пусть её - девушку, личность, жертву, её человечность - видят и оплакивают другие.

Боковым зрением судмедэксперт регистрирует всё же протянутый ему конверт для улик.

- Здесь много обломков кости и хрящевые фрагменты, но это, - он осторожно извлекает из мягких тканей небольшую частичку неопределённого цвета и помещает в удерживаемый Купером пакет. - Это чужеродное. Возможно, фрагмент орудия убийства или чего-то, принадлежащего убийце. Для таких манипуляций ему понадобилось бы засунуть ей руку в грудную клетку так, что вошла бы вся кисть.

"В ране на глубине одного и четырёх дюймов..." - он уже начинает про себя надиктовывать отчёт, хотя ещё не нажал на самом деле на кнопку.

- Отнесёшь ребятам в лабораторию?

Альберт обращается к своему невольному сегодняшнему ученику, надеясь, что и тот решит, что на сегодня с него хватит и воспользуется предложенной возможностью, чтобы отнести улику парням за соседней стеной вместе с одеждой жертвы, а потом свалит домой. Или заниматься более полезным делом.

Amethystium••• Gates Of Merpheus

---

Поза Купера и его слова явно свидетельствуют о том, что намёков он не понимает или же предпочитает сознательно их игнорировать. Видимо, придётся потерпеть его присутствие ещё какое-то время - думать о том, что им придётся всю ночь провести вместе, Розенфилд просто отказывается.

"Right", Albert simply nods trying to make himself play along. Maybe if he'll just go with the flow it will eventually go away dragging this annoying weird-shit person that is agent Cooper with it. Yet he cannot fight his own nature. Not this late at night, not in this particular state and situation. "And you're saying this based on what? Vibrations?' He pauses and almost enjoys the startled view of Dale's face. 'Don't you give me that look, Cooper, I know what Tibetan Book of the Dead is, I'm not dim-witted."

The look on his own face is everything.
Disbelief.
Negation.
Wonderment.
A little bit of disgust.
And doubt.

"You know...", he begins regretfully realizing that by persuading this dialogue he is doing exactly the thing he described he hated - letting the evidence slowly rot. And yet there is something to the way Cooper is talking, to the things he was saying and the way he did it. There is also this sickening feeling this won't be their only case worked so close together, this is just the first one. Of so, so many it makes Albert sick and almost terrified deep inside. And also if he is correct then it is necessary they clarify a couple of things between them. Probably here and now.

"A wise man once told me when you assume you make an ass out of you and me." Also exactly what he did himself with that stupid aztec remark - all credit goes to one Special Agent Desmond who is always up to something smug and unfunny like that. "So let me just stick to the facts here, alright? Heart removed. Significant amount of force. Chest was open in one blow - there are no signs of additional cutting. Some experience in anatomy: the killer clearly knew where to strike. Most people mistake the exact position of a heart in the chest."

He sights and steps off the pedal once again to give himself a minute or two to gather himself.

Подумать только - медитация на неизбежность смерти. Для Альберта это звучит примерно так же, как "Просто брось всё, сядь, расслабься и прими грядущее." К чему тогда это всё? Зачем рвать на части себя, душу, окружающих, стремиться к чему-то и совершать какие-либо действия, если конец всё равно предопределён? Если достаточно просто сесть посреди комнаты на пол, скрестить ноги в позе лотоса - он может не верить во всю эту чушь, но это не значит, что он не имеет ни малейшего представления о том, как это выглядит - и целые дни напролёт распевать "Оммм".

С секунду-другую судмедэксперт думает о том, что предпочёл бы сейчас едкие и подчас совершенно ребяческие комментарии Честера этой изощрённой полуфилософской дребедени пополам с дичайшими спекуляциями относительно дела. Чёрт, да может быть даже Эрла с его нездоровой страстью к социализации и сближению на почве спортивных интересов. Но вместо этого с ним этот новичок Купер и его тибетская чушь. Причём у этого парня явно какой-то особый талант - в обычной обстановке он бы уже давно приступил к изучению содержимого желудка. Ведь так они всегда и работали. Восстанавливали последние таймлайн последних часов жизни жертвы, её круг общения, связь с другими жертвами, если таковые были. У Дженни же до сих пор нет настоящего имени и, судя по всему, никто особо не торопится это узнать.

Да он и хорош: единственное, что сделал за целые полчаса работы и четыре сменившихся на фоне трека - его разум в фоновом режиме продолжает функционировать "как надо", регистрируя эти вещи, ориентируясь на них, переключаясь в соответствии с ними - это просто надрез. И, возможно, нашёл кусочек орудия убийства, но тот ещё надо было изучить. Благо все прочие образцы уже были им собраны и отправлены в лабораторию - токсикология, субстанция из-под ногтей, образцы почвы с одежды, кожи и волос, несколько волокон из дыхательных путей. Так что он может с некоторым сомнительным облегчением отметить для себя, что хотя бы кто-то прямо в это время всё же работает.

"Oh, yeah, and about karma", Rosenfield shoots a look at Dale and then grabs the saw. "You better refrain from hanging around me if you believe that kind of stuff." He grimaces and presses the start button giving birth to a low metallic buzz. "It might get splotchy."

And let's see if you're intelligent enough to step back. Or at least put a lab coat on.
With this thought Albert pulls his eyewear down and proceeds to do his job.

Это удивительно, но парень всё-таки делает пару шагов назад, упуская, впрочем, возможность надеть халат и, возможно, даже чуть больше прикоснуться к процессу. Тем не менее, Альберт отмечает про себя, что скорее накидывает ему дополнительные очки, чем отнимает.

Может, что-то путнее из него и выйдет, - думает он как раз в тот момент, когда Купер лезет обратно в петлю, поправляя его и уточняя, глубже погружаясь во все эти, как он выразился, эзотерические бредни. Розенфилд ушам своим поверить не может, но поползти вверх его бровям мешают очки и куда более серьёзное занятие, поэтому он просто поднимает на Купера взгляд, в котором недвусмысленно читается что-то вроде "You have got to be fucking kidding me". На удивление это срабатывает, и агент Бойскаут сбавляет было обороты. Хотя...

- Гордон бы не настаивал? - Повторят он раздражённым эхом, всё же останавливаясь и упирая в Купера полный поражённого сомнения взгляд. – Если бы что, мистер экстрасенс? Если бы действительно существовала вероятность, что близость ко мне может запятнать твою ауру? Да откуда ты вообще такой взялся?!

Розенфилд опускает взгляд, качает головой и откладывает пилу в сторону – вопрос, совершенно очевидно, риторический и не требует ответа. И не только потому что Альберт и так знает на него ответ, но и потому что тот может быть исключительно самым прозаичным и простым – из Филадельфии. Да, Купер - местный до корней волос, не то что сам Альберт. Вот только полноценного ответа на глубинный подтекст вопроса всё это не содержит, да и вряд ли поможет патологоанатому в дальнейшем. В чём он совершенно точно сомневается, так это в том, будь во всём этом бреде хотя бы капелька здравого смысла и реальности, Гордону Коулу было бы абсолютно плевать на загрязнённость ауры этого special agent Pretty Face, сколько бы ангельски он ни выглядел. И сколь бы дьявольски искажённым ни был при этом он сам, doctor Asshole, Гордон бы глазом не моргнул, ставя их вместе в одно дело, если бы это означало достигнутый результат.

Фыркнув, Альберт подцепляет пальцами и с не самым приятным хрустом отделяет, а затем приподнимает вырезанный участок грудной клетки. Отложив тот в лоток, ещё с несколько мгновений просто разглядывает открывшуюся картину, отмечая и фиксируя. В какой-то момент нечто странное привлекает его внимание, но поймать впечатление точно и каталогизировать у него пока не получается – присутствие стороннего наблюдателя и его бормотание на фоне ничерта не способствует процессу. Значит, придётся задержаться и провести чуть более полный осмотр, чем, возможно, стоило до того.

Ещё один кусочек какого-то стороннего предмета обнаруживается в повреждённых тканях правого лёгкого - Розенфилд выковыривает его пинцетом и отправляет в ещё один небольшой пакет для улик. Только он собирается запустить собственную запись и надиктовать описание дополнительно изъятых образцов, как его слух без особого желания цепляется за обрывок фразы, которую бубнит себе в диктофон Купер.

- Обратиться за помощью к мифологии? – да что за чёрт возьми с этим Бойскаутом? Он явно действует на Альберта как самая страшная форма отвлечения, ко всему прочему отупляя и превращая его в попугая, который, как болванчик, повторяет за ним обрывки фраз. – Честное слово, агент Купер, если вы не прекратите заигрывания с этим мамбо-джамбо у меня в лаборатории, я буду вынужден выгнать вас к чёртовой матери и запретить приближаться к ней на расстояние пушечного выстрела. И сам подам прошение об отстранении меня от этого дела.

Выпустив первоначальный пар, Альберт всё-таки замолкает и делает глубокий вдох, шумно потом выдыхая воздух через нос. Надо сказать, с его хмурым видом и достаточно крупным носом выглядит это более, чем забавно, но упаси вас Бог при этом улыбаться. Ответная реакция может быть абсолютно любой.

- При всём отторжении к вашим методам, агент Купер, - нехотя и с некоторым трудом, но уже чуть спокойнее начинает он снова, спустя несколько достаточно напряжённых секунд. "И при всём желании" остаётся невысказанным, но повисает в воздухе. - Я не могу спорить с вашим небольшим, но вполне впечатляющим списком достижений, который, в частности, свидетельствует о неплохих интеллектуальных способностях и некоторых личностных характеристиках, которые я нахожу положительными. Многие из них в Бюро - да и вообще в нашей среде - большая редкость, поэтому я не могу себе позволить ими разбрасываться, только потому что вы.. - мягко говоря, шизик. Он осекается и просто смотрит на слегка опешившего Дейла. О чём и к чему это всё? Розенфилд мотает головой и резко проводит в воздухе рукой, словно бы подводя черту и в некотором роде отсекая всё, что было сказано до этого. - Давайте, объявим это место, - он едва удерживается от того, чтобы обвести помещение вокруг себя широким жестом, - Царством Науки и Фактов, а своему мракобесию вы будете предаваться где-нибудь вне, как вам такой вариант? И, может быть, для разнообразия и возможного установления связи вы наконец прибегнете к более традиционным методам? Чисто из уважения к неблагодарному труду мясника, - выговаривая это, он смотрит на Купера, прямо, не моргая, с некоторым даже, наверное, вызовом. - Я не буду спрашивать вас о результатах проверки отпечатков – будь всегда всё так просто, не было бы нашей работы. А вот как на счёт содержимого желудка? Не поверите, но порой его осмотр даёт потрясающие результаты.

Некоторые считают, что это – самая отвратительная часть их работы. Многие спокойно переносят даже такой экстрим, как сам процесс вскрытия, но вот на этапе проверки содержимого не выдерживают, как ни смешно, порой и самые сильные желудки.

Патологоанатом выбирает нужный скальпель, в несколько профессиональных движений очищает и отделяет нужный орган, берёт зажим. С извлечённым желудком в руках, он отходит к другому столу с уже подготовленной специальной ёмкостью под слепяще яркой лампой. В неё он и вываливает содержимое, в тайне надеясь, что мальчишка всё-таки не справится с таким комплексным мероприятием и сбежит уже наконец.

- Сказать по правде, я понятия не имею, зачем вы стоите здесь, агент Купер, - медленно и задумчиво отзывается Альберт, хмуро разглядывая скопление физиологических жидкостей в чаше перед собой. - Вы пытаетесь убедить меня в том, что в расследовании убийства есть место использованию интуиции и какого-то мистического предчувствия? - Он поднимает взгляд на Дейла, откладывая опустошённый желудок в сторону. - Сколько раз мне надо повторить, что вы пришли не по адресу? Я работаю с фактами... - начинает было патологоанатом, а потом снова обрывает самого себя на полуслове, закрывая на несколько мгновений глаза и упирая одну руку в бок так, чтобы не испачкать пальцами халат. - Нет, знаете, что? Как вы потом будете интерпретировать мой отчёт, мне абсолютно плевать. Можете хоть руны на нём раскидывать, если вам это поможет, и вы действительно считаете, что это даст результат. Но здесь и сейчас вы меня отвлекаете. И несмотря на ваше утверждение о том, что вы не намерены обесценивать мои знания, вот это всё, - теперь он жестикулирует пальцем второй руки, рисуя круги в сторону Купера, - я воспринимаю как личное оскорбление. Поэтому либо выметайтесь из моей лаборатории, либо заткнитесь. И вот вам факт - желудок пустой.

Розенфилд резко и с характерным хлопком стягивает с себя перчатки и не глядя бросает их в урну, затем идёт к своему столу и принимается молча что-то писать в отчёте. Из содержимого обнаружен только желудочный сок и остатки жевательной резинки, которую жертва по какой-то причине проглотила. Судя по состоянию, незадолго до смерти - всё это он ещё через минуту озвучивает Куперу монотонным голосом, предварительно вновь нажав на педаль записи.

Есть интуиция. Есть нечем не подкреплённое суеверие. Есть ощущение.
Оно другой природы и у него совершенно иное происхождение. Ему Альберт, к сожалению, не чужд, потому что при всём его научном подходе мир - штука забавная и многогранная. На самом деле, чем выше у тебя интеллект, чем больше ты стремишься узнать и познать, тем очевиднее становится то, насколько глубока эта нора, сколько всего всегда будет выпадать из поля его зрения, сколько всего ещё он не сможет охватить. Взять хотя бы ту же человеческую природу.

Альберт, как ни старался, так и не смог осознать для себя всю концепцию убийства. Его каждый раз поражало то, с какой лёгкостью коллеги агенты разбрасывались в сторону различного рода обвинениями и подозрениями, с какой лёгкостью многие люди шли на этот поступок по совершенно бессмысленным и порой безумным причинам. Ревность. Зависть. Деньги. Страх что-то/кого-то потерять. Самое нелепое, - всегда говорит себе Альберт, глядя через прозрачное с одной стороны стекло в комнату для допросов, - что каждый раз этим и заканчивается. Они теряют не только то, что потерять боялись, но и вообще всё. Это такая бессмыслица, такая странная деталь человеческой психики, что в какой-то момент она ощущает себя загнанной в угол и единственным возможным выходом видит это.

А ещё ведь есть просто банальные садисты и психопаты, которые лишают других жизни просто так или для удовольствия.

И вот это всё - всё это непонимание функционирования окружающих его людей - рождает в Альберте Розенфилде его собственный страх. Страх того, что Купер может быть прав. Страх такой сильный, что он вибрирует внутри него, начиная с маленькой амплитуды, а потом растёт и становится всё больше и больше, ощутимее, пока не перерастает практически в ужас.

Есть ещё несколько вещей, которые ему нужно сделать, прежде чем вскрытие можно будет считать законченным, а тело приведено в максимально возможный в его состоянии порядок. Есть ещё кое-что, что он должен проверить, что-то, что зацепило его взгляд и чутьё, когда он извлекал желудок. И именно от этого у него разве что волоски не встают дыбом на затылке, а этот самый ужас начинает перехватывать дыхание возле самого горла. Но судмедэксперт упрямо берёт себя в руки, потому что тому, что он возможно увидел, всё ещё может быть как минимум одно научное объяснение. Впрочем, нет, даже два. И вообще, если первое окажется несостоятельным, это ещё не будет ничего значить, и у него есть ещё две жертвы.

- Безотносительно нашей предыдущей дискуссии, агент Купер, - когда Альберт оборачивается к юнцу, в его взгляде и голосе нет прежних строгости и холода, в конце концов его задачей не стоит обидеть пацана, скорее всего лишь поставить на место. - Я вынужден попросить вас удалиться. Образцы - в лабораторию, всё остальное я вам принесу через несколько часов, - он останавливается и смотрит в сторону висящего на стене циферблата. - Хотя, возможно, вам стоит отправиться домой и урвать пару-тройку часов сна за нас обоих. Вряд ли мы куда-либо продвинемся раньше утра.

Упрямый и упёртый - патанатом на самом деле и не ожидал от протеже их шефа чего-то меньшего - Купер открывает было рот для возражения и даже издаёт пару звуков, но вовремя осекается. Ещё и умный, чтоб ему. Догадливый. Непонятно только на кой чёрт Гордон сначала поставил его напарником их слегка неуравновешенного Уиндома Эрла, а потом навесил на Альберта с этой странной формулировкой о лучших из лучших. Как вообще они должна стыковаться при таком фундаментальном расхождении? В чём твоя стратегия, Гордон?

Но если и есть в мире занятие максимально бесполезное и при этом со стопроцентным эффектом гарантирующее вам многочасовую мигрень, то это попытки понять и познать Гордона Коула. Видит Бог, Альберт пытался и не единожды, совершал такой опрометчивый и явно глупый поступок в самом начале своего пути в филадельфийском Бюро. Быть может, за это Коул и держал его - за явно большее, чем у Купера, упрямство и упёртость, которой можно было прошибать бетонные стены в хорошие дни. А ещё, наверное, за эту глупость, приземлённость, за.. научный подход. Словно он был им всем противовесом, необходимыми грузиками на противоположной всей их остальной кодле чаше весов.

С секунду-другую Розенфилд смотрит на агента, прищурившись и отчасти ожидая продолжения "банкета", но тот всё же капитулирует и принимает наконец из его рук улику. Он говорит, что вряд ли ему удастся поспать, и Альберт пожимает одним плечом - Бога ради, если парень считает, что лучше ему поддастся собственной нервозности и беспокойству взамен на отдых и сон, пусть так и будет, в конце концов в няньки он ему не нанимался. А на остроту этот вот самый сопротивляющийся биологии разум он обязательно проверит завтра и непременно проедется пару раз по больному, если потребуется.

Пока он рассматривает частичку предполагаемого орудия убийства на свет, судмедэксперт продолжает осмотр, отмечая для себя кое что, но пока не озвучивая в микрофон. Он полностью уверен, что диалог между ними на сегодня закончен, но.. Стоило , разумеется, догадаться, что Дейл Купер не из тех, кто позволит последнему слову - или жесту - остаться за кем-то другим. Он останавливается в самых дверях, разворачивается и выдаёт это.

- Если позволите, Альберт, - корча рожу передразнивает Розенфилд, когда спина агента уже скрывается в коридоре. Чёрта с два он бы заговорил при нём, потенциально продляя эту агонию дальше. Экая цаца, посмотрите, ещё так многозначительно и - чтоб ему, чтоб ему, чтоб ему, - совершенно непонятно выделили его имя в конце. - Нет, не позволю!

Это жутко непрофессионально, но он повышает голос и под конец собственной короткой реплики с силой шлёпает стянутые с рук использованные перчатки в корзину с био-отходами. Его, конечно, уже никто не слышит, но Альберт отчего-то думает, что даже скажи он это при Купере, тот бы просто проигнорировал, отмахнулся одной из этих своих харизматичных, начисто обезоруживающих даже его, матёрого циника, улыбок. Это выбивает из колеи и беспокоит его, пока, правда, самую малость - потому что он, чёрт возьми, на работе и у него есть куда более важные дела.

Например, эта девушка на столе. И её маленькая - совсем нихрена не маленькая - особенность. Её тайна.
Альберт медленно выдыхает ртом и волевым решением окончательно выбрасывает из головы агента Купера, как минимум, на ближайшие несколько часов. Потом возвращается к телу и медленно натягивает свежую пару перчаток, с неодобрительным вопросом глядя на Джейни Доу. Он уже отметил для себя при первичном осмотре отсутствие хирургического вмешательства, отсутствие следов патологий и пробежался в воспоминаниях по списку генетических отклонений, способных вызвать подобные... мутации? У жертв нет имён, и ему не доступна их медицинская информация, но материала взято достаточно, чтобы определить хотя бы наличие чего-то, что могло бы объяснить то, что он видит, то, что он ощущает пальцами, пусть и через спасительный слой латекса.

Этому всё ещё может быть вполне логичное научное объяснение, - говорит он себе даже когда обнаруживает аналогичное состояние брюшной полости у второй и потом третьей жертвы. Все три идентичны в своей особенности. У них полностью отсутствуют репродуктивные органы. Нет ни матки, ни яичников: влагалище просто заканчивается сгустком мышц и эпителиальных тканей И это не похоже на последствие ни одной известной ему процедуры удаления и коррекции. Конечно, кому как не ему знать, что компетенция и уровень владения мастерством у всех хирургов разные, но.. Он повидал достаточно, и у него большая практика, и ещё больший объём узкоспециализированных научных журналов по смежным с его работой темам, который он регулярно штудирует, чтобы не потерять хватку. А ещё он попросту знает, как выглядят ткани после того, как над ними поработал хирург. И на коже девушек тоже не было ни малейших следов гистерэктомии.

А потом он вспоминает, что, по мнению Купера, была ещё одна жертва, и у него кровь едва ли не стынет в жилах, когда он представляет себе последствия запроса на эксгумацию. Впрочем, он не сомневается, что при любом раскладе доведёт этот процесс до конца, и либо подтвердит связь между этими тремя телами и убийством в Хаверфорде, либо опровергнет её так, что никакому Куперу со всем его чутьём будет не подкопаться.

Утром. Он обязательно пойдёт к Гордону утром.
То есть - но Альберт пока этого не знает, отрубаясь за собственным столом, уронив голову на сложенные перед собой руки - уже совсем скоро, всего-то через каких-то пару часов.