Маленький шрам красной нитью рисует узор в области сердца. Эта нить не заметна под одеждами, но похоже на яркое пятно, стоит мне обнажиться. Стоит внимательней рассмотреть себя в зеркале, касаясь пальцами рубца, как в голове просыпаются обрывки воспоминаний. И одно из них: темнота, окружающая меня. Темнота и холод, подобно смерти, что настигла так внезапно, но была так отчаянно желанна.
В одной из сказок, что рассказывали мне когда-то, была история о том, как злая мачеха хотела съесть сердце своей падчерицы, веря в то, что с этим получит ее силу. Там было все, что так желали юные сердца дев, только без счастливого конца. Я помнила то, как охотник вырезал его [сердце] из груди юной особы, не обращая внимания на ее крики.
Я не знала, почему именно эта история всплывала в моем разуме, стоило мне задержаться взглядом на шраме. Я не помнила, откуда он взялся, как я оказалась в больничном крыле и почему надо мной корпят лекари, тихо недовольно ворча что-то себе под нос. Я просто проснулась в белой палате, одна посреди залитой зимнем солнцем стен. Я проснулась, и это было единственным важным, ровно до того момента, пока я не вернулась в свою комнату, непривычно пустую.

В ней не было оружия Тамары, в ней не было ее вещей, и запах некогда дорогой мне женщины выветрился так быстро. А может это я была долго без сознания? А может это я проспала все на свете, что даже тонкая пыль успела образоваться в комнате, на которую я никак не реагировала. Моя комната, привычно светла, привычно спокойных и нейтральных цветов, сейчас была совершенно пуста, подобно мне. Я наклоняю голову к плечу, касаюсь снова шрама, что остался мне после непрошенной гости, скольжу взглядом выше, от изгиба груди, к ключицам, пухлым губам, карим глазам и волосам цвета вороного крыла. Я не была похожа на себя. Я не была похожа на Надю, которую когда-то любила Тамара, не было того света, что не воспринимали всерьез. Не было той легкости, осталась грация кошки, осталась хитрая улыбка лисы, осталось то, кем я была. То, какой раскрыла меня непрошенная Святая, запирая меня в моем собственном теле.

И от одной этой мысли, улыбка касается губ. Я должна была страдать, я должна была плакать ночами от расставания с Тамарой, но, как ни странно, я не чувствовала вины в той мере, в какой должна была. Я не останавливала слухи, лишь грустно улыбаясь, когда меня спрашивали про Тамару. Я не искала ее взглядов, хотя в любой другой бы день жадно бы пыталась добиться ее внимания. Да, мои глаза были заплаканы первые два дня, но не от расставания. А от чувства эгоизма, который не давал мне выдохнуть; от совести и сожаления, ведь мы не были с ней чужие... Не были, ровно до того момента, как я призналась ей, что переспала с Антоном. Антоном Уваровым, который нисколько не упрощал мои попытки вернуться в привычный для меня ритм.

Он пытался найти встречи, пытался о чем-то поговорить - я же предпочитала обходить его стороной. Пыталась скрыться, ссылаясь на занятость. Пыталась не встречаться взглядами, не говорить с ним. И, конечно, я не выбегала из комнат, где было много людей, но всегда старалась аккуратно избежать малейшего контакта с ним. Рядом с ним было тяжело дышать, рядом с ним мне тяжело было думать. А сейчас, я больше всего в мире хотела привести свою жизнь в порядок, и только потом решать вопрос о том, что произошло между нами... Между ним и Василькой, между мной прошлой и мной настоящей.

Все это было настолько сложно, что выматывало меня. Все это было настолько невыносимо, что хотелось сбежать. Но, ведь так поступила бы прошлая Надя, не так ли? Я надеваю свою выходную форму [кажется, сегодня было что-то важное во дворце и нужно было показать свою принадлежность], отмечая, что голубой все еще мне идет. На мгновение задумываюсь о том, что стоило бы обратиться к Жене с просьбой вернуть меня прежнюю, но только эта мысль касается моего сознания, как я отметаю ее. Сейчас я выглядела ровно так, как чувствовала себя. Сейчас мое преображение наконец показывало силу, которая так долго томилось взаперти.

Мне нужно всего ничего, чтобы привести себя в порядок и в итоге оказаться на вечере, с которого не спешу уходить. Я общаюсь с другими гришами, не замечая, есть ли где-то по близости Антон, принимая комплименты по поводу моего вида, сплетничая с подругами, которые будут точно также сплетничать за моей спиной. В Малом дворце это было похоже на небольшое развлечение, способное развеять скуку и дать немного информации о происходящим за дверьми вокруг.

- Хочу подышать воздухом, вы со мной? - спрашиваю девушек и не дожидаясь ответа, покидаю зал.
Мы смеемся, обсуждая какую-то нелепицу, и совершенно не смотрим по сторонам. Оттого появление Антона, такое внезапное и быстрое, словно бы он поджидал нас в темноте, заставляет меня на мгновение дернуться. Он спрашивает разрешения меня похитить слишком сладко, что я прекрасно понимаю - это не совсем просьба, но для вида все же едва дергаю рукой, когда мы оказываемся в нише. Дождавшись когда подруги уйдут, отмечая про себя, что своим действием Антон дал повод для слухов, которые мне были совершенно не нужны сейчас, внимательно смотрю на мужчину. Нахальная улыбочка, уверенный взгляд. Хотелось бы влепить ему пощечину, чтобы сбить спесь, да это может его только раззадорить. К тому же, это я бегала от него так долго, что ему пришлось пойти на ухищрение.

- Я чувствую себя прекрасно, спасибо. В моей голове лишь я и больше никого из древних, можешь не беспокоиться. - вру, не говоря о ноющем шраме, но Антону это знать не нужно. Я тихо фыркаю на его слова о платьях, чуть дергая бровью. - Я не пойду на бал. А если и пойду, то надену то, что больше подойдет под цвет глаз.

Я прекрасно знаю, зачем он говорит о своем кафтане. Догадываюсь, но не мечтаю. Явится в красном на балу, надеть хоть что-то, что отсылало бы к моему расположению к Антону, значило бы что я сдалась. Так просто, без боя, без попыток отстоять себя. Прошлая Надя так бы и сделала. Но я была уже не той, сейчас я чувствовала стержень, что позволял мне открыто показывать недовольство поведением Антона и его излишней самоуверенностью.
И он это замечает, напоминая мне о моих слова о желании быть единственной, а не одной из многих. Он называет меня ласково «душа моя», от чего я лишь раздраженно прикрывая глаза на секунду. Я не была готова к разговору с ним, и желание сбежать в сию же секунду, медленной волной поднималось где-то в области солнечного сплетения.

- О, ты заметил. Какая прелесть, - язвлю в ответ на его слова, снова смотря на Антона. - С чего бы начать? Может с того, что ты так уверен, что я пойду с тобой на бал? А может быть с того, что вот так выкрав меня из компании моих подруг, ты пустил вереницу слухов, которые мне ни к чему? Даже не знаю. Может быть ты знаешь?

Он ловит меня на лжи так ловко, что в пору было возмутиться его наглости считывать удары моего сердца. В пору было послать его ко всем чертям, объяснив ему при этом, что я не одна из тех, кого нужно постоянно проверять на лжи, на ком нужно постоянно использовать свою силу, словно бы Антон был на службе. Но вместо этого я лишь тихо выдыхаю, на мгновение прикрывая глаза и наслаждаясь его близостью. Он аккуратно касается моего уха губами, а по моей коже уже бегут мурашки, заставляя меня на мгновение потерять саму себя.
Проклятый [любимый] сердцебит знает слабые места и бьет по ним не глядя, выбивая из колеи, выбивая из настроения держать оборону, выбивая кирпичик за кирпичиком из стены, что я воздвигла между нами на короткое время. Он действует нагло, а я не могу сказать, что мне это не нравится. Что мне не нравится эта улыбка, эти глаза, в которых огоньком зажжена хитрость и почти победное «ты моя». Наверное. именно поэтому я продолжаю играть, заставляя его злиться, защищаться и нападать, залезая тонкой иголкой под самую кожу.

- Я в порядке. Нет ничего, что угрожало бы моей жизни сейчас, а остальное не так важно. - проговариваю я, едва касаясь пальцами его руки, позволяя себе не дать ему отстраниться слишком далеко. - Правда.

Я и в правду не считала, что ноющая боль, что отзывалась в месте шрама, имела места для беспокойства. Лекари дворца хорошо меня подлатали, разве что оставили на память этот рубец, но даже к нему я привыкла быстрее, чем к пустоте своей комнаты. Быстрее, чем к прикосновениям Антона, от которых давно не веяло какой-то дружбой, но оставался шлейф чего-то большего. Того самого, от чего я бежала как от огня. где-то в подсознании считая, что подобного не достойна. Считая, что я не могу позволить себе упасть в объятия другого, в то время, как не прошло еще и месяца после расставания с Тамарой.
И это раздражало. Борьба внутри меня, что велась практически каждую свободную секунду, после вторжения Васильки в мое тело, после прикосновений к Дарклингу и Антону. изматывала. Хорошая Надя, правильная Надя проигрывала той, какой я становилась. Забавно было наблюдать, как некогда постулаты правил, что я считала нерушимыми, сыпались из моих рук, подобно песку морского берега. Мне становилось все равно на то, что было раньше. Мне было все равно на то, что будет после. Неизменными лишь оставались идеалы и вера в тех, кто был готов лечь костями ради меня, как и я ради них. А потому слова Антона заставляют меня отдернуть руку и тихо вздохнуть, еле сдерживая смех.

- Истовая сторонница покоя? Кто сказал тебе подобную чушь? - звучит так, словно это говорю вовсе не я. Но я так устала притворяться, устала пытаться доказать, что все можно решить мирными переговорами, что решила отойти в сторону от дипломатии. На полшага, на полмысли. - Я не приветствую войну. Но война и бал - разные понятия, мой дорогой. От меня не будет там ничего зависеть: я не генерал, не капитан стражи короля, не святая. У Алины и без меня будет тот, кто ее поддержит.

Собственные слова больно колют куда-то в область сердца и я отвожу взгляд. Мне хотелось быть подругой для Алины, хотелось быть той, без которой она не пойдет в сражение, быть той, к кому она придет в первую очередь, но не последнюю. Но правда была такова, что я была никем в этом дворце. Помощница Давида, шквальная с поразительным умом, но не фабрикатор. Не солдат, но хороший дипломат, которого никто не стал бы слушать. Я была больше похожа на придворную даму, вынужденную играть собственную роль, и не надеется ни на что другое. Хотя и у меня были тайны, была работа, которую когда-то мне поручил Николай, с которой я справлялась на три счета, обеспечивая Равке подводные суда. Но даже это я не могла хоть как-то озвучить, показав лишь то, что без меня возможно мы были бы не так сильно подготовлены к войне. И это тоже неимоверно бесило.
Бесило настолько, что в мыслях зародился план, отчего я на мгновение поддаюсь вперед, касаюсь пальцами красного кафтана Антона и хитро улыбаюсь. Я не любила балы. Последний, на котором я хоть как-то развлекалась обернулся для меня изнасилованием в прямом смысле этого слова, потому я старалась их избегать или уходить с них раньше, чем успею попасться кому-то на глаза. Исключения составляли балы, где была Тамара. Исключением может стать и тот, где будет Антон и я смогу немного подергать его уверенность в нас, подобно марионетке.

- Тебе никто не запрещает туда пойти, если так хочется потанцевать и напиться сладкого вина. - тонкая улыбка касается губ. и я чуть пожимаю плечами. - Но мой ответ ты не узнаешь, ровно до той минуты, пока не начнется бал.

Я заставляю его подумать о том, что не пойди он на бал - он может не увидеть меня. И в ту же минуту не даю никакой уверенности в том. что сама приду туда. По правде говоря, я еще не решила, стоит мне заявляться на мероприятие, которое в конечном счете не оставит ничего кроме раздражения. Или стоит заявить о себе, ступив на эту шахматную доску уже полноценно, а не на полшажка. Я откладываю эту мысль на подумать, когда Антон начинает говорить о моем страхе быть застигнутой с кем-то, кто мне не подходит. Слегка поднимаю бровь, чуть качнув головой, не понимая совершенно о том, к чему клонит Антон. Я не боялась слухов, не боялась того, что могут сказать люди, по крайне мере сейчас. Но не спешу в этом убедить мужчину, позволив ему насладиться своей правотой, своими мыслями. Да настолько, что последние слова мужчины буквально обжигают руку, что я не убирала с его руки, ровно до момента о словах о письмах.

Отдернув руку, я делаю шаг назад, хмуря брови. Смотрю на довольную физиономию Антона, на то, как в его глазах читается победоносное «поймал», но не могу сказать и слова, кроме как короткого:
- Что?
Слово срывается на выдохе, и я чувствую, как не могу сделать новый вдох. Где-то в груди начинает щемить, но сердце внезапно стучит холодно спокойно, и лишь взгляд выдает мое возмущение. Неужели он рылся в моих вещах? Неужели он нашел письма, которые не были предназначены для чтения, хотя он и был адресатом? В голове невольно всплывают строки последнего, что я ему так и не отправила:

«В день, когда мы познакомились, я поняла, что ты мой человек. Таких людей как я - не много, но я не могу скрывать, да и не хочу - мне было хорошо, когда ты был рядом. Очень хорошо...Я просто сияла внутри, никогда не была так счастлива, как в те моменты, когда мы проводили время вместе.
Надломанная, испуганная девочка, встретила мальчика, который всегда заботился о ней. Ты помнишь ту встречу? Помнишь, как учил, быть собой и не бояться ничего? Ты даже не заметил, как я влюбилась в тебя. Как с жадностью хватала твои слова, впитывая их подобно губке. Как я становилась сильнее, уверенней... Ровно до того момента, как ты уехал.
.....
Я любила и люблю тебя до сих пор. Пытаюсь выкинуть из головы, забыться в объятиях Тамары. Но стоит мне в это поверить, как сердце предательски болит. И я ненавижу себя за это. Ненавижу, потому что поверила, что смогу жить дальше. Ненавижу, потому что пытаюсь поверить в эту ложь. Ненавижу, потому что не смогу сказать тебе этого, потому что не знаю, жив ли ты...
....»

Эти строки пробегают в моей голове, пока я смотрю на Антона, на то как он задергивает красную, тяжелую штору, чтобы никто не посмел нам помешать. Чтобы я не посмела убежать сейчас, когда он жаждет ответа. Но все что мне хочется - уйти. Уйти, не отвечая на вопросы. Уйти, показательно и громко, чтобы он не смел больше так делать, нарушая мое личное пространство, залезая туда, куда не следовало. Я ведь не просто так не отправляла эти письма, где рассказывала ему о своих делах, где сообщала о Тамаре, где признавалась в любви. Я надеялась, что подобным образом меня отпустит, что я перестану чувствовать то, что чувствовать была не должна, хотя бы потому что мне казалось, что это бессмысленная трата времени.
Он никогда не будет моим.
Он никогда не был моим.
Ровно до этой секунды, когда я могла спокойно коснуться его пальцами, когда спокойно могла пустить в него поток ветра, выбивая всю спесь и наглость. Когда могла пустить ток по его телу, наказывая за пересеченную черту дозволенного. Я даже не замечаю, как искорки электричества начинают поблекивать на моих пальцах, и мне нужно три глубоких вздоха, чтобы не пустить в него разряд. Потом придется оправдываться. Но от Антона, в этом полумраке, от его внимания, вряд ли уйдет легкий проблеск мелких молний, что были когда-то запрещены Дарклингом.

- Как ты посмел? - наконец, проговариваю я, унимая стихию, что рвалась наружу. Я не кричу, но голос мой возмущен. То, что Антон не врал - не было сомнений. - Мне плевать, что говорят люди. Иначе, почему я не остановила слух, о моем расставании с Тамарой? Мне плевать, увидят меня  с тобой или нет. Мне плевать. Правление Триумвирата мало чем отличается от правления Дарклинга, ты прав, я ведь не настолько тупа, чтобы не видеть этого.  Но какого дьявола, Антон?! Влез в мою комнату, рылся в вещах? Или кто-то принес их тебе?!

Я снова начинаю злиться, и чувствую, как ток пробегает по рукам, невидимый, но сильный, настолько что я вынуждена сделать еще один шаг, боюсь не сдержаться. Меня злило, что Антон снова приплетает Триумвират, что он снова и снова пытается настроить меня против моих собственных принципов, моего выбора. Меня злило, что он залезал под кожу, и пусть письма прочитать он был в праве, но не сейчас, не тогда, когда я не была готова их отдать. Не тогда, пока я не осознала для себя игра все это или же по-настоящему.

Наверное, я не имела права так реагировать на его слова. Наверное, мне нужно было спокойно признать, что когда-то я писала ему письма, но боялась их отправить. Боялась, что прочитав их, эти строки, написанные сначала неуверенной девичьей рукой, а после и моей, он будет смеяться надо мной. Смеяться, как то делали другие дети. Смеяться, как смеялся мой внутренний голос, напуская все больше неуверенности в моих решениях. Хотя это и было лишено всякого смысла. Антон знал меня еще ребенком, знал кто я и откуда, знал, на что я способна и был одним из немногих, кто никогда не смеялся над моими мечтами, желаниями и неудачами. Он взращивал во мне уверенность в себе, что испарилось ровно в тот же час, как его нога ступила за земли Малого дворца.
Я не должна была показывать хоть минимум возмущения его поступку, потому что вероятно сама достала эти письма и не спрятала обратно, пусть и не помнила этого. Потому что у меня не было сил  и желания наводить порядок в комнате и думать о том, что эти письма могла прочитать и Тамара. Я закрывала комнату на ключ, но видимо сама в один из дней забыла это сделать. Я была виновата сама, но злилась на Антона, на его наглость и упрямство.

То упрямство, что заставляло его верить, что я пойду с ним на бал. Что я глупа и не понимаю собственных игр, что не понимаю, к чему все это может привести. Он просит сделать второй шаг, но его просьба остается без внимания. Я дала свой ответ, пусть неоднозначный, пусть тот что разбудит в нем еще больший азарт, но дала. И если Антон его не понимает, то это мне стоило объяснять ему на пальцах, как стоит со мной играть.
Да и по правде говоря, бал был меньшей из проблем. Я теряла контроль над своей силой, воздуха становилось так мало, а Антон был серьезен, стоило увидеть ему искры на моих пальцах. Он говорит про пожар, но мне хочется его устроить. Хочется сжечь весь этот дворец до тла, сжечь письма, сжечь хоть что-нибудь, лишь бы стало легче дышать. Но вместо этого я прикрываю глаза и считаю до десяти, чувствуя как ноет шрам, чувствуя как покалывает в пальцах. Несколько глубоких вдохов немного успокаивают мои эмоции, и я снова смотрю на Антона, чей взгляд устремлен исподлобья. Ему не нравятся мои претензии, мне не нравится его подход. Туше, и никто не в выигрыше.

- Если бы ты жил здесь столько, сколько я, то ты бы понял. Мне плевать на слухи, но я не желаю их, когда в моей жизни происходит то, с чем я не могу разобраться, - мой голос звучит слишком спокойно, возможно даже опасно, но я не обращаю на это внимание. Антон хочет услышать объяснения моего поведения, он их получит. - Я не желаю разбираться со сплетниками, когда недавно едва ли не умерла. Ты не жил здесь, Антон, когда сплетни стали забавой. Когда слухи с легкостью пера могли опустить генерала до солдата. Мне плевать на них, это ведь не я закрыла штору, боясь, что нас кто-то увидит. Я начала разговор с этого не потому что боюсь, а из банального уважения к той, кого оставила. Иногда нужно думать не только о себе...

Я не уверена, что Антон поймет о чем я говорю. Не уверена, что не услышу в ответ: оставь ее в прошлом. Хотя бы потому что он не знал, что я пережила и из чего вытаскивала меня Тамара. Хотя бы потому что мне хватило ума не писать ему о той ночи, после которой я не хотела выходить из комнаты несколько дней, ощущая себя грязной. Он не знал, и не узнает, пока я этого не захочу. Пока я сама не раскрою ему эту тайну, а этого я делать не буду даже под страхом собственной смерти.
Едва касаясь своего виска, я тихо выдыхаю, и не замечаю, как лицо Антона оказывается столь близко к моему. Мне становится тяжелей дышать, и я на мгновение замираю, любуясь мелкими морщинками вокруг его глаз, что оставили после себя сотни улыбок. Мне хочется оттолкнуть его, потому что я зла, но вместо этого я ничего не делаю, лишь поддаюсь вперед, чтобы сократить расстояние до миллиметра. Он провоцирует,  я провоцирую в ответ.

- Ты будешь осуждать мое право сердится на тебя? Дорогой, я не твоя игрушка, - я произношу это ему почти в губы и отхожу снова на шаг. Мне нужно хотя бы немного личного пространства, чтобы было легче дышать. Качая головой, я снова провожу рукой по волосам, взъерошивая распущенные волосы, что не были никак закреплены и свободными локонами спадали на плечи. - Ты прав. Прав, письма дошли до адресата. И как, адресат рад? Узнал ли адресат все то, что ему хотелось? Получил ли он ответы на свои вопросы? Не думал ли, что письма были не отправлены не просто так? Антон, - я качаю головой, смотря на него. - я не стану оправдываться, почему не отправляла их. - потому что писала их тогда, когда нуждалась в его поддержке, как никогда. - Не стану говорить и лгать, что не думала тебе их отдать, когда ты переступил порог малого дворца снова. Но я хотела это сделать тогда, когда я буду к этому готова.

Я не готова была признать, что люблю его. Не готова была говорить ему об этом, потому что не была уверена, что для него это не игра. А сейчас его действия лишь одно из немногих доказательств, что он не понимает разницы между мной и другими его женщинами. Он пытается заявить на меня свои права, и у него бы получилось, поймай он меня раньше, до Васильки. Забавно, ведь я мало помнила того, что происходило в настоящем, пока была заперта в собственном теле, ведя беседы с той, что нагло забрала надо мной контроль. Как бы то ни было, она сделала меня уверенней, показала, как не прогибаться, даже если сильно любишь.
Но она не подготовила меня к подлости Антона. То что он говорит про Триумвират, заставляет меня замереть, позабыв о том, что я хотела сказать по поводу своего избегания его компании.

- Мал мертв? - срывается с губ, и я невольно кидаю взгляд на штору. Я ведь не видела Алину с того самого момента, как она вышла из зала. Как и не видела Антона. - Николай скрыл от Алины...Ты ведь не сказал ей об этом? Антон, прошу, скажи, что ты этого не делал...

Сердце невольно сжимается, а за шторами снова слышатся шаги. Но я не обращаю на них никакого внимание, смотря только на Антона. Смотря так, будто бы от его ответа, зависит мое уважение к его персоне.

Его слова поразительно точны, остры и направлены в определенную цель: убедить меня в том, что не стоит коробить себя за испытываемые чувства. Он говорит спокойно, но я слышу легкое раздражение и недоумение. что мне приходится все это объяснять. Что приходится открыть великую тайну: выбор придется сделать, хотела я этого или нет. Мне придется выбирать -  хочу быть с  ним или продолжать бегать от него, губя на корню все то, что может быть между нами. Придется выбирать, буду ли я на стороне Триумвирата, Дарклинга или Алины, не задумываясь о своей собственной, ведь я лишь пешка, как и Антон, в их шахматной игре. Мне придется остановиться, прекращая бегать кругами и выбрать тот путь, по которому я пойду. Хочу я этого или нет, другого выбора у меня не было, как и у всех остальных.
И только от одной этой мысли начинает щемить где-то в области сердца. Я так долго пыталась быть дипломатична в этих вопросах, что не заметила, как дипломатия прекратила работать. Что не заметила, как появление Антона снова и снова будоражит во мне желание добиваться большего, ведь этого я наверняка достойна. Я достойна была не просто быть пешкой, но хотя бы [по меньше мере] ферзем в их бесконечных играх. Потому что я знала дворец, я знала людей, наблюдала за ними столько бесполезно проведенных часов, что с легкостью могла подметить их слабость. А после того как Василька побывала в моем теле, после того, как она заперла меня в собственном разуме и вела беседы, говоря как я жалка, беспомощна и никчемна - уверенность в том, что я далеко не такая, только сильнее возросла в моем сознании. Ведь не сыграй я с ней в игры разума, не дай я ей подсказки, что разгадали окружающие меня люди, и сейчас бы перед Антоном стояла не я, но Василька, и проблем было бы больше.

Антон говорит и говорит, а я не смею его перебивать. Он говорит о том, что он тут, рядом, если нужен - а я не могу в это поверить. Как бы мне не хотелось, как бы я не желала услышать подобные слова, я не верю. Не верю, что он не оставит меня снова, когда ему прикажут отправиться на пограничье. Не верю, что он примет мою сторону также легко, как пытается склонить чашу моих весов в сторону Дарклинга. Антон всегда шел напрямую, я же предпочитала действовать изящней. Вот и сейчас я едва качаю головой, на его предложение выйти из нашего укрытия; на его слова о том, что могу сжечь письма, будто бы они ничего не значили. Я слышу как шуршит бумага в его кармане, успеваю даже подумать о том, что это могут быть украденные письма, но сейчас это волнует меня меньше всего.
Сейчас, после последних сказанных им слов, меня больше волновала правда, которую он принес Алине. Правда, которая разобьет мою подругу в пух и прах, а он и Дарклинг [наверняка, Антон узнал о случившимся от него, он ведь так не любил Мала] будут торжествовать, склоняя Святую против Триумвиарта.

От одной мысли, что Алина там сейчас одна, со своими мыслями, возможной злобой, которая может испортить весь вечер - я снова невольно смотрю на штору, прикусывая губу. Если бы к Святой вернулись бы силы, она бы могла сжечь всех в порыве горя, но их у нее не было и Антон вряд ли об этом в курсе. Я судорожно вздыхаю, снова возвращая свой взгляд к любимому сердцебиту и чуть качаю головой.

- Нет. - тихо проговариваю я, - Не повешу, не решу. Но ты не должен был... Святые, Антон, - я облокачиваюсь о стену, разрывая зрительный контакт с Уваровым и смотрю в темноту. Забавно, после Васильки я уже не так сильно боялась темноты. - Как ты узнал? Хотя нет, не говори... я не хочу этого знать. Не хочу знать, что ты плясал под чью-то дудку.

«Под чью-то» в нашем контексте звучит достаточно понятно. Дарклинг. Возможно он и был тут не причем, но я в это не могла поверить. Николай, Зоя, да даже Тамара не говорили о случившимся Алине, а значит это знание было для них невыгодно. Им нужна была Алина, которая не будет оплакивать покойного любимого, которая не будет ломать им важные встречи, ставя свои собственные интересы выше остальных. А значит оставался лишь один, кому то было выгодно со стороны интриг внутри двора.
Я тихо выдыхаю, прикрывая на мгновение глаза. Внутри меня разворачивается буря из эмоций, что комом встают где-то в горле. Разочарование, обида, злость. И если последнее Антон заслужил с полна за свои действия, то первые два - нет. Он, как и я, выполняет ту работу, те задания что ему дают сверху. Он, как и я, идет по тропе собственных идеалов и реалий, жаль, что у нас они были разные. Но в отличии от меня, у него получалось зародить во мне кроху сомнения, что Триумвират достоин моей верной службы. Алина - да, но Триумвират - нет.

В голову приходит мысль, что если Алина устроит бунт, я пожалуй, ее поддержу. Хотя бы потому что сама живо представляла собственные эмоции, если бы мне сообщили о смерти Антона вот так, невзначай, оказывая медвежью услугу. Если бы я узнала о смерти Адрика...Сердце пропускает один удар за другим. и я чувствую как легкая волна страха касается и меня, пропуская червя сомнений о целостности моего брата. Я слишком долго не получала от него писем, я слишком долго не видела его ясной улыбки. Пытаюсь отмести эти мысли прочь из головы, и снова судорожно вздыхаю.

- Она устала, - проговариваю я, чуть хрипло из-за кома в горле. - Поэтому она выглядит так разбито. Ее утомляют эти вечера, но она никогда не скажет об этом. Слишком большой груз ответственности, который ты увеличил лишь одной новостью, Антон. - я все же снова поворачиваюсь к мужчине и чуть качаю головой. - Скажи мне, что ты сделал это случайно, но так, чтобы я поверила тебе. Так, чтобы я не думала, что Дарклинг попросил тебя это сделать. Потому что сейчас - я не верю. - в моем голосе отчетливо звучит разочарование, а я смотрю на мужчину непривычно устало.

Мне хочется задать еще один вопрос, но я прикусываю язык. Я устала от споров с Антоном о том, кто лучше: Алина или Дарклинг. Я устала от криков о том, кто из них прав, а кто виноват. Но я хотела знать, что его не шантажируют, что в нем осталось хотя бы что-то от того Антона, в которого я была влюблена. От того Антона, с которым провела ночь. От того Антона, от мысли чей кончины, меня снова бросает в дрожь и я невольно выпускаю легкий порыв ветра, заставляя тяжелую красную штору за его спиной чуть всколыхнуться.

Я устала от споров с Антоном. Устала доказывать, что я не враг ему, не враг его убеждениям. Я пыталась доказать, что у меня тоже есть собственные мысли на счет правление Триумвиарта, что у меня есть собственные мысли на действия или бездействия Дарклинга. Я пыталась показать ему, что Малый Дворец, как и Большой - изменились, пусть и не в лучшую сторону, но изменились. Игра стала жестче, а может, это просто мы выросли из детских сказок и видели теперь мир иначе, чем было когда мы были детьми.
Я устала доказывать ему, что не так глупа. Если Антону так больше нравится, пусть. Пусть думает, пусть делает что хочет. Вот только от одной мысли где-то в области сердца больно стискивает в груди. Я буквально ощущаю, как не хватает воздуха, как хочется сесть на холодный паркет, и плевать, насколько будет грязным платье. Но это будет манипуляция, я знаю, Антон сразу переменится во взгляде, станет мягче, станет ласковей. Слишком уж ярко воспоминание того дня, когда я открыла глаза, когда его голова лежала рядом с моей рукой, а кисть ее была вложена в его. Слишком свежо воспоминание его красных, от усталости [а может чего другого, в чем мужчины никогда не признаются] глаз.

- Ничего. - отвечаю я, качая головой.
Мой голос звучит тихо, а я лишь хмыкаю себе под нос. Действительно, чего он не должен был делать? Что именно он сделал не так, что вызывает во мне бурю эмоций? Быть может, дело было не в нем? Быть может дело было в том, что мне, той кто доказал свою преданность, той что корпела над тайным проектом Ланцова, не доверили подобную тайну? Быть может потому что я не была приближена к тем, кто решал наши, мою судьбу? Хотя чего я могла ожидать от тех, кого считала друзьями? Я была слишком близка к Алине, что не смогла бы сохранить эту тайну в секрете. Я слишком дорожила нашей дружбой, что ни под каким предлогом бы не стала ее обманывать, особенно о том, что случилось с дорогим для нее человеком. Я бы подобного не пережила, и точно не желала бы ей этого.

- Ты прав. Ты прав, Антон, - проговариваю я, смотря на него. - Не важно откуда ты узнал. Не важно, пляшем мы под чью-то дудку, сказал ли ей об этом намерено или нет, был ли то приказ, просьба, или шантаж - это не имеет никакого значения. Ты прав, это несправедливо, бесчестно и подло. - я соглашаюсь с каждым его словом, но совершенно не пытаюсь задеть подобной покорностью. - Ты прав...

Его голос звучит слишком грубо и резко, отчего мне хочется поежится и сбежать отсюда прочь. Отчего мне хочется оборвать этот разговор, дав долгожданную победу Антону, перестать упираться, позволяя ростку сомнений, что он поселил в моем сердце, расти каждую проклятую минуту. Случившееся не стоит того, чтобы я рушила хрупкое доверие между нам. Не стоит того, чтобы я отдалялась от него с каждым новым его словом, все сильнее укрепляя баррикады бездумного следования Триумвирату. Тому самому строю, что предавал тех, кто служил ему. Тому самому строю, что предавал Святую, что пыталась сделать жизнь гришей лучше, спокойней, гармоничней. Возможно Алина была слишком идеализирована, ведь не бывает людей без грехов. Возможно, она слишком часто летала в облаках, мечтая о светлой Равке, мечтая об уничтожении бедности, о равности, о том, чтобы нас перестали бояться. Но Антон был прав - нас не перестанут боятся. Нас не перестанут избегать, считая ведьмами и колдунами. Считая порождением самого Дьявола, считая чумой и наказанием. Как бы мы не старались показать себя с лучшей стороны - мы были другими, мы были особенными, каждые в своем собственном роде. Каждый в своем собственном деле.

Антон отдергивает портьеру наполовину, и я невольно дергаюсь, отталкиваясь от стены и сокращаю расстояние между нами. Рука сама тянется к его, и пальцы мягко цепляют его. Мне не хочется, чтобы он уходил вот так: злым, обессилившим. Чтобы он злился на меня за мои идеалы, злился за то что я не могу меняться так быстро, как того хотелось бы ему. Что вера, построенная за три года, за время войны - так просто не рушится от одних слов любимого человека, как бы сильно я его не любила. Его слова задевают самые дальние струны в душе и я чуть сильнее сжимаю его ладонь, заставляя Антона повернуться ко мне лицом. Мягко беру его лицо в свои руки и смотрю прямо в глаза. Мне плевать, увидит ли нас сейчас кто-то, уловка это или нет. Мне плевать на всех, кроме того сердцебита, что так ловко завладел моими мыслями.

- Я хочу тебе верить, Антон. Каждому твоему слову, каждому твоему действию. Я хочу верить, что ты действительно не мог знать и сейчас, смотря мне в глаза, ты говоришь правду, не пытаясь где-то лукавить. Мне хватило это с Тамарой, хватило недомолвок и тайн. - я мягко поглаживаю его скулу большим пальцем, не отрывая от него взгляда. - Но получилось так, что твои идеалы рушат мои. Что та сторона, которую ты когда-то выбрал - никогда не будет соприкасаться с моей, кроме как при подобных склоках ,а может быть и войн. Антон, - я тихо выдыхаю его имя. - Я не хочу быть твоим врагом. Как и не хочу, чтобы ты, играя в эти игры, потерял свое сердце.

Я отпускаю его лицо и делаю шаг назад. Я знала кем был Антон, знала его манеру восприятия всего окружающего, знала то он умеет манипулировать, умеет находить лазейки там, где другие этого не видели. Но я также знала, что порой он не видел всей картины. Он не видел, что сделал медвежью услугу. Не видел, что Триумвират может вывернуть все в собственную выгоду, тем самым направив гнев Святой Алины Старковой на собственных врагов. Он не видел, что маленькая святая, как ее называет сам Антон, была такой же женщиной, как и я. Со своими слабостями, со своими мыслями, со своим виденьем картины и цели. Я лишь качаю головой. Он не видит всего, и я боюсь, что из-за этого могу его потерять. И в этот раз уже навсегда.

- Я не защищаю Триумвират, прошу, дай мне договорить, - я останавливаю его прежде, чем он снова начнет свои речи и обвинения меня в моей глупости. - Я не защищаю того, что они не сказали Алине. Боги, я даже где-то рада, что то была не я. Но она моя подруга, Антон. Единственная, кому я могу доверять открыто. И если она решит устроить взрыв - я буду стоять подле нее, я надеюсь ты это понимаешь. И твоя непоколебимость в собственных решениях разбивает мне сердце. Ты просишь выбрать, но скажи мне, как я могу выбрать между тем, кого... - я замолкаю на мгновение, не желая произносить громких слов. - Между тем, кто заставляет мое сердце биться чаще, и той, кто привнес немного света в этот порочный круг? - я снова тихо вздыхаю, подходя к нему ближе, кладя руку ему на область сердца, надеясь почувствовать его стук хотя бы так. - Ты был слишком долго вдали от двора, Антон. От его интриг, от его игр разума, от меня. Ты просишь меня выбрать, сделать шаг, но сам не хочешь этого делать, предпочитая оставаться в той тьме, в который был последние годы. Может быть, стоит подумать об этом?

Я устала говорить ему о том, что Алина моя подруга. Что я не предам ее, как предал только что Триумвират. Что я не отрицаю некогда сделанных для гришей благ Дарклингом, но и не приветствую излишнюю его жестокость. Я устала объяснять, что Дарклинг убил слишком много дорогих мне людей, у меня же на глазах. Устала от разговора, где меня заставляют выбрать сторону: святая или темный еретик. Моя вера в то, что Триумвират лучше Дарклинга уже пошатнулась. настолько, что я была не уверена, что смогу спокойно выполнять собственную работу теперь. Моя вера пошатнулась, и я не хотела, чтобы веру в Антона задела эта волна. Он был мне дорог, и пока из той парочки сильнейших гришей я выбирала своего сердцебита, пусть он этого и не понимал.

Отредактировано Nadia Zhabin (2021-07-02 23:56:45)