Lover, hunter, friend and enemy [indent] 
[indent] [indent] [indent] (you will always be every one of these)
lover, hunter, friend and enemy
Страница: 1
Тема закрыта
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться12021-05-08 01:02:28
Поделиться22021-05-10 00:55:41
Качка. Долбанная качка, выматывающая все внутренности, заставляющая раз за разом выблевывать содержимое желудка на пол трюма. Даже когда в желудке ничего не осталось, Матиас склонялся в рвотном позыве, вытирал рваным рукавом кислую слюну с губ, закрывал глаза, надеясь хоть ненадолго избавиться от вращающейся перед глазами действительности.
Он всегда ненавидел море - оно отвечало ему взаимностью, заставляя страдать морской болезнью, как только берег скрывался из глаз. Это могло служить поводом для насмешек, и поначалу кое-кто из его отряда даже пытался, но перестали быстро. Насмешки от Матиаса Хельвара отлетали, не задевая. Любые кроме…
Он переворачивается и с трудом встает, цепляясь руками за решетку. Цепи на ногах лязгают и натягиваются, напоминая о себе и о том, почему он здесь. Матиас растирает руки - ну хоть их оставили не связанными, конечно, он же простой работорговец, а не чертов гриш, куда он денется.
Вертикальное положение дается с трудом - его опять начинает мутить. Знали бы те, кто его сюда бросил о том, как подозреваемый (или уже обвиняемый?) переносит морские путешествия, не стали бы тратить зря цепи и кандалы. Он решает, что не даст ей победить хотя бы в этом, и стоит, оперевшись на стальные прутья - организм плевать хотел на его решения.
Нина спускается в трюм - быстро, неловко, наверняка, одной рукой придерживает подол платья, второй пытается ухватиться за что-нибудь, чтобы не слететь с лестницы кубарем. Он бы посмотрел на это - но Матиас не видит ее, лишь чувствует, но кто бы ни поспорил с ним сейчас - он проиграет.
Нина пахнет сладко и чуждо, будто она только что ела свои невозможные хрустящие вафли, засыпая крошками стол, или жевала ириски, закрыв глаза и слегка причмокивая, растягивая удовольствие, или лакомилась черничными пирогами. Ее запах перебивает тошнотворную вонь испражнений и гниющих моллюсков. Рот Матиаса наполняется слюной и он быстро сплевывает, тошнота отступает, потому что вместо нее приходит ненависть.
ненависть ненависть ненависть
Матиас стоит, прислушиваясь, считая ее шаги, мелкие, осторожные - то ли она тоже боролась с качкой, то ли ей для чего-то необходимо было удерживать равновесие.
Ее шаги удивляли и забавляли его еще во время их ледяного перехода. Она постоянно скользила, цепляясь за его руку, и ему хотелось держать ее чуть крепче и чуть дольше, чем того требовала простая помощь. Она старалась наступать точно в его следы, но все равно проваливалась в снег по пояс, и ему приходилось, ворча, вытаскивать ее из сугробов, удерживая за талию, приподнимая и прижимая к себе. Нина хохотала, говоря, что ей щекотно, и он с сожалением отпускал ее, чтобы через несколько минут все повторялось заново. Даже тогда Нина пахло сладостями, про которые она говорила без умолку, перечисляя все, что съест, когда они выберутся. Матиас был уверен, что такого количества еды не съест целый отряд гришей, но Нина утверждала, что ей просто необходимо полакомиться вкусненьким. Это было забавно. Что бы ни ела Нина - она всегда лакомилась. Даже вяленой олениной, старой и ссохшейся до состояния подошвы. Похоже, больше всего на свете Нина любила есть. А он любил смотреть, как она ест.
Он отпускает прутья ровно в тот момент, когда она подходит вплотную. Резкий выпад, и у нее из рук вылетает какая-то плошка, со звоном бьется об пол, расплескивая содержимое. Ворот ее блузки трещит, но Матиас со всей силы притягивает ее к себе, впечатывая в решетку. Эффект неожиданности сработал - глаза у Нины огромные и испуганные, он протягивает руку, сжимая хрупкую белую шею. Цепь натягивается, кандалы врезаются в лодыжки.
- Drüsje, - хрипит он, переходя на животный рык, не слыша самого себя. Если от Нины пахнет сладостью, то от него несет зверьем, разбуженным зимой медведем-шатуном, диким голодным волком в поисках добычи.
Море остановилось и замерло в замешательстве, уступив более сильному. Слава Джелю, он исполнил последнее желание его заблудшего сына - привел в трюм равкианскую ведьму, чье место на костре. И пусть Матиас не доставил ее в Ледяной двор и не отдал под справедливый суд - у него хватит сил самому привести в исполнение приговор. Потому что единственная цель, которая теперь осталась у Матиаса Хельвара - это убить Нину Зеник.
Отредактировано Matthias Helvar (2021-05-10 01:18:57)
Поделиться32021-05-24 23:21:48
Нина всегда пышет самоуверенностью, спину выпрямляя по струне, улыбаясь сладко (почти опасно) и носик задирая вверх, последнее неосознанно повторяя за своим лучшим учителем. Нина смаковала свою жизнь, словно та сочная ватрушка с творогом, в которую девушка с наслаждением вгрызалась, причмокивая и облизывая свои пальцы. Если бы радость и счастье были человеком, то ими была бы Нина - девочка, не знавшая своих родителей, умевшая находить хорошее и в сиротском приюте, и в Малом дворце, и на заданиях с Зоей Назяленской, чей скверный характер мог испортить любому настроение.
Но солнце покинуло Зеник. Слишком много ошибок девушка-гриш совершила с тех пор, как нога ее ступила на землю Блуждающего острова. Но худшее произошло уже во Фьерде, когда слезы крокодиловы лила она перед керчийцами, когда им давала печать работорговца в подтверждении своих слов. Нина обрекла честного фьерданца на тюремное заключение за преступление, которое тот не совершал.
Гриш голову свою опускает стыдливо, скрыться ей хочется взглядов назойливых, и злится Зеник на всех, хотя понимает, что главный враг ее - это она сама. С вызовом Нина всегда смотрит на мужчин, знает всегда, что с природным обаянием и силами своими она в выигрыше, но как смотреть в глаза тому, кого она предала, девушка даже не представляет. Тепло разливается медом тягучим по ее телу, сердце, недавно нервно колотящееся, возвращается к привычному ритму, стоит ей только пальцами взмахнуть. Пришло время извинений просить и прощаться, пока Зеник не найдет выход из этой ситуации. А она его обязательно найдет.
Старые половицы скрипят под тяжестью ее тела, юбки путаются в ногах, отговаривая от затеи, которая заранее обречена на провал: в трюме ждёт Нину горе одно, реальность, которая боли полна. Возвратиться в Равку девушке-гришу стоит, сердце ноет по дому тёплому, по лицам родным приветливым. Но закрыта ей дорога назад, бороться за жизнь за фьерданца та решила, сама себя предательницей рода, родины своей нарекла. Есть шанс крошечный, что милостивый король сжалится и примет назад дезертиршу, но не захочет назад Зеник возвращаться, пока долг за жизнь ее не будет уплачен. Пока Матиас Хельвар не обретёт свободу.
Стыд подобный девушка-гриш не ощущала, даже когда Зоя отчитывала ее при всех в очередной раз: за импульсивность, грузность и излишнюю говорливость. В этот раз все иначе. Она не просто не оправдала ожидания наставницы, Нина предала того, кто был готов пожертвовать своим прошлым ради их будущего. Брюнетка поднимает глаза неохотно - чувствует пульс пленника подскочивший у себя под кожей - и встречается с глазами дикими, как у зверя в лесах северных и далеких. И такими же голодными.
- Матиас, я... - лишь успевает произнести Зеник, но боль яркая затмевает взгляд, дыхание сбивая. Хищник перед ней стоит, и не лицо такое знакомое, что почти родное, видит, а оскал волчий. Не раздели их прутья камеры - клетки звериной, то клыки бы впились в ее шею, артерию разрывая неистово, а не пальцы сильные, ее сейчас сжимающие. Капилляры на ее глазах лопаются, а с губ срываются невнятные хрипы - то ли мольбы, то ли проклятья. Но дрюскель, опьяненный своей яростью, забывает, с кем связался.
По венам Зеник огонь течёт, а сердце мальчишки ещё ярче отбивает свой ритм в ее ладонях. Нина пытается найти в голубых глазах перед собой что-то человеческое, того парня, который спасал гриша от верной смерти столько раз, но все тщетно - животная ненависть его поглотила. Зеник пальцы свои сжимает, пульс Хельвара замедляя одним движением. Хватка на ее шее ослабевает, открывая доступ к желанному кислороду, а дрюскель камнем валится на пол, не имея возможности противостоять такой силе. И на долю секунды Нине хочется прильнуть к нему, слезами вымолить прощения, но понимает она - не союзники они больше, и то, что было в между ними за эти три долгие недели, пока они выживали в снежных просторах Фьерды, теперь лишь нереалистичные грезы.
- Я вытащу тебя отсюда, Хельвар, - голос у Нины твёрдый, за решимостью она пытается скрыть все: и страх, и жалость, и злость, которая ударила по рёбрам с новой силой. Но девушка-гриш и сама верит своим словам, и ими же до Матиаса достучаться пытается. Возможно, у нее это получится. Или они с головой нырнут в ледяные воды ненависти и убьют друг друга.
Отредактировано Nina Zenik (2021-05-24 23:22:09)
Поделиться42021-06-03 00:54:23
Матиас хватает ртом воздух, которого вдруг становится нестерпимо мало, легкие отказывают, пальцы судорожно скребут по сырым просмоленным доскам. Он напрягает ладони, цепляясь, но всего лишь загоняет под ногти длинные занозы. Пусть… Боль возвращает его в сознание, боль удерживает на краю, он сам за нее теперь держится, как за единственный смысл. Да к дьяволу, самая большая заноза здесь - Нина Зеник - вошла настолько глубоко, что теперь лишь ножом вырезать, раскромсать на мелкие кусочки, вытаскивая по частям окровавленные ошметки медленно бьющегося сердца.
Чертова дрянь! Матиасу хочется выть, но такого удовольствия он ей не доставит, даже не повернется в ее сторону, хоть и слышит - ощущает - ее присутствие в трюме, не уходит чертовка, ждет. Вот отступила на два шага, закусила губу, сжала ладони, пролегла напряженная складка между бровей, зажмурилась - вот-вот заплачет что ли - выдохнула шумно и нервно… ну, уходи же!
смерть - неверная баба, прогнал и проклял, страдать обрек
Вместе с воздухом возвращается адская вонь. И как только Нина выдерживает здесь находиться, его снова начинает мутить, и он закрывает глаза, уткнувшись в мокрые доски. Где-то на краю восприятия скрип дерева, лязг цепи, дыхание Нины, горячее, тревожное, от него идет пар, который никого никогда не согреет.
Корабль насквозь провонял нечистотами, перемешавшимися с гниющими водорослями, смолой и запахом старого дерева. Такой запах стоит на любых кораблях, что перевозят узников - стоит спуститься в трюм и вонь сбивает с ног, заставляет согнуться в кашле, утирая рукавом слезящиеся глаза. Неважно, кто прикован цепями в трюме - рабы, пленные гриши или пойманные преступники - воняют все одинаково тошнотворно.
Преступник - это он преступник, Матиас Хельвар, обвиненный в работорговле, и теперь его ждет керчийский суд, где Нина будет свидетельствовать против него. Сука. Мерзкая drüsje. Равкианская шлюха. Стерва... Матиас сжимает кулаки, такие бесполезные теперь.
Кафтаны гришей сделаны из особого материала, усиленные корпориалами, они защищают колдунов от пуль и ножей (всегда целься в голову, сынок...) Уроки Ярла Брума как всегда точны, и Матиас проводит часы и дни на стрельбище, помня: стрелять по-другому бессмысленно, хоть выпусти всю обойму целиком, от кафтанов пули отскакивают, превращаясь на лету в стальные детские побрякушки, годные разве что на бусы.
От Нины Зеник так отлетают любые оскорбления - не задевая, не причиняя вреда, не оставляя даже малейшего следа. Он может до исступления хрипеть, сквернословя и призывая в свидетели Джеля и всех безумных равкианских святых - ни одно порочащее слово ее не коснется даже краем, даже отзвуком.
Матиасу хочется биться головой об пол, наматывая цепь на руку, громыхая, словно призраки из старых баек, которым не верят даже дети, но всегда просят рассказать на ночь, чтобы пощекотать нервы. Хочется закрыть глаза и провалиться в сон, к несчастью, он пришел в себя слишком быстро - ведьма и тут не дала ему достаточно времени для беспамятства.
А в любом сне все равно приходит она - смеется, заправляя за ухо выбившийся локон, и он улыбается ей в ответ, протягивает руку, касаясь пальцами щеки, нежной и раскрасневшейся от мороза. Во сне она целует его жарко, прижимаясь все сильнее, кровь в венах становится огнем - ни одному гришу-сердцебиту не погасить, зовите инфернов, да и они не справятся. Дикое живое пламя пляшет внутри свой лучший танец на Рённигсджель, полыхают костры, рассыпая искры.
Во сне Нина раз за разом оступается на скользкой дороге, сходу проваливаясь по пояс, зависая над коварно открывшейся пропастью, хватаясь руками за крошащийся лед, обдирая кожу ладоней, оставляя красные пятна на белом снегу, и он в последнюю секунду успевает схватить ее за руку, потянуть на себя, не отводя взгляда от перепуганного лица, от кромешного страха, рвущегося из зеленых глаз, от беспрестанно что-то шепчущих губ…
Во сне он стискивает зубы и разжимает стальную хватку, отпуская ее руку, чувствуя, как выскальзывают из ладони холодные тонкие пальцы, глядя страх переходит в ужас, глаза стекленеют - бездна раскрывается перед ним - шепот превращается в крик, и Матиас вскакивает, осознавая, что этот крик его собственный.
- Прочь, - губы едва разлепляются, вряд ли Нина слышит хоть слово, хоть и стоит почти рядом. - Уходи, - он приподнимается на локтях, заставляя голос набрать силу, но снова, покачнувшись, падает, продолжая шептать гнилым доскам, грязным звеньям цепи, внутренностям этого чертова корабля. - Прочь из моей головы, ведьма. Прочь из моей головы...
Ему не нужно прислушиваться, чтобы уловить топот ее ног в маленьких башмачках с каблуками по скрипучей неустойчивой лестнице - он хочет, чтобы она ушла, чтобы перестала мучить его - но вместо это слышит тихий полустон-полувсхлип, и это наполняет его яростью. Сколько бы ни прошло времени, сколько бы не пришлось отсидеть в тюрьме Кеттердама по ложным обвинениям - когда-нибудь он все равно выйдет оттуда, и вот тогда…
Он закрывает глаза, представляя вновь и вновь, как разжимаются пальцы, удерживающие ее руку, как Нина летит в проклятую бездну, скрываясь подо льдом, и чувствует, как его тело трясет, а на лбу выступает ледяной пот. Должно быть это просто от холода, пусть это будет просто от холода...
Отредактировано Matthias Helvar (2021-07-16 19:44:36)
Поделиться52021-06-29 18:25:24
Нина знает не понаслышке каково это быть пленником, осужденным за преступление, которое ты не совершал. Кандалы она помнит на своих руках, оставляющие кровоподтеки на нежных запястьях, привыкших лишь к легким браслетам; как под тяжестью цепей тело немеет в позе неестественной, а качка корабля метает из стороны в сторону, как мешок с картошкой.
Помнит на сухих потрескавшихся губах соленый вкус собственных слез и морской воды, раскатистый смех фьерданцев и плевки в лицо, хриплые стоны собратьев ее в память врезались навсегда, старики на последнем издыхании, ужас в глазах совсем еще юных гришей, осознающих свою страшную участь. И пусть не встретили они смерть от плахи, не пережили еще большие пытки от врагов, стихия все равно забрала их жизнь - тела их навечно остались в морской пучине. Героями их не похоронят, имена их исчезнут из истории.
Дрюскели их погубили - приговор известен, стоит в лапы к охотникам на гришей попасть. Матиас Хельвар отлавливал ни в чем неповинных стариков и детей ради признания.
[indent] Он - их истинный палач.
Что посеешь, то и пожнешь. Дрюскелю на собственной шкуре пришлось понять это, сидя уже по ту сторону решетки, каково это, быть оскорбленным, униженным и беспомощным. И Нина, смотря на распластанное тело охотника на гришей, вслушиваясь в его учащенное сердцебиение, подпитывается удовольствием сладким от осознания, что справедливость восторжествовала, убийца ее рода получает по заслугам.
А перед глазами возникают снежные просторы, легкие горят от истошного крика, лед перед ней багровеет - руки стерты от неудачного падения, но в пропасть девушка-гриш не падает вместе с оленьей шкурой, держат ее крепко так, что суставы хрустят. Всматривается она в такой же ледяной взгляд, равнинам фьерданским подобный, и чувствует - сейчас охотник отпустит ее, свою добычу, вернется домой, получит заслуженную славу, и гордость будет распирать его собратьев-дрюскелей за то, что юнец обезвредил еще одну коварную ведьму.
И Зеник молит - его и всех святых - о спасении, так наивно и по-детски, слезы все выплакивая оставшиеся. Хватка на ее запястьях усиливается, еще большую боль причиняя, фьерданец резко вытягивает ее из лап неизбежности, на мягкую подушку снега роняя.
Смерть Нины принесла бы Матиасу больше пользы, чем ее жизнь, но он не отпустил ее, ликуя над нее поражением. Охотник на ведьм пощадил ее, а теперь в его голове закралась страшная мысль - это было все зря.
- Я не игралась с тобой, Матиас. Я могу останавливать сердца, но я не в силах контролировать чувства. Ни чужие, ни свои, - еле слышно бормочет Зеник, глаз на парня не поднимая, за юбки хватается нервно, ткань пальцами перебирая, вслушивается в скрежет цепей, зубы сводящий. Боль резкая по телу проходит, стоит взглянуть мимолетно на дрюскеля.
Запомнить девушка-гриш его хотела, но перед ней сейчас лежит, скрючившись от боли, не тот, за кого она хочет бороться. "Ты убила того парня, Нина", - вороном в голове крутится мысль досадная. Прокляла его, уничтожила. Сможет ли хоть раз она услышать смех его громогласный? Еще одну издевку, что она не может называться солдатом? Что она слишком громкая, слишком изнеженная. За эту тонкую нить надежды Нина готова держаться до последних сил. Подходит она к прутьям железным неуверенно, пальцами за них хватаясь, наклоняется так, чтобы фьерданец смог ее видеть - лицо ее уже заплаканное, глаза, полные раскаяния.
- Ты спас меня, и я собираюсь отдать этот долг. - Матиас Хельвар, которого знает Зеник, говорит только на языке долга и чести, он настоящий воин, и пусть Нина никудышный солдат, но только понятной для него речью она сможет до него достучаться.
- Ер молле пе онет. Энел мерд е ней афва тройем феррейтен.
Эти слова уже слетали с ее губ во Фьерде, когда каждый день для них был битвой со смертью, и тогда девушка не предавала особого значения этой фразе. Но сейчас Нина осознала ее особый смысл, почувствовала его на языке - присяга дрюскелей стала для девушки обещанием.
Поделиться62021-07-16 19:34:59
Клятва дрюскелей из ее уст звучит кощунством, святотатством. Глупая девчонка - выучила язык, начиталась книжек о фьерданцах: другая культура, чуждые обычаи - это нисколько не приблизило ее к пониманию того, что она говорит. Про себя он думает: это же Нина Зеник, она всегда говорит то, что хочет, даже если не подразумевает этого на самом деле.
Он молча садится к стене - нет смысла что-то доказывать, вообще отвечать, говорить, чтобы слышать в ответ очередную ложь. Нина целиком состоит из вранья, не может открыть рот, чтобы не солгать, меняет языки и манеры, как платья и бусы, прикидывается, притворяется. Их знакомство началось со лжи, так почему сейчас должно быть иначе?
Он старательно возводит стену из воспоминаний, камень за камнем, он хочет помнить все зло, что она принесла ему, что принес ему ее род, ее племя, ее народ. Запах пепелища на месте их дома, обугленная деревянная кукла сестры чудом уцелела, валяется возле сгоревшего крыльца, уставившись в небо пустыми глазницами. Хор плакальщиц над погребальным костром, в котором уже нет надобности - все и так сгорело дотла не в священном прощальном огне, а в проклятом пламени, вызванном инфернами.
Тренировки в Ледовом дворе и слова присяги, ставшие настоящим смыслом жизни. Первый гриш, которого он загнал, связал и доставил наставнику - совсем еще мальчишка, Равка без жалости убивает детей, как своих, так и чужих. Проклятая страна.
Браво, парень, ты становишься волком, - говорит Ярл Брум, и Матиас готов зубами вырвать малолетнему гришу глотку. Такие, как он, не должны существовать. Такие, как она, не должны...
Слова командира, скупая похвала, напоминают ему о том, чего он лишился, о том, что он предал - исенулфы не живут в одиночку, но стая никогда не примет волка, потерявшего хозяина, но уже знающего, каково это - делить с человеком хлеб и дом, спать на одной шкуре, подчиняться.
Внутри что-то ломается, словно трещат в огне сухие поленья, горячий язык лижет сучья - сейчас он чувствует себя предателем больше, чем когда-либо. Он не хочет думать о Трасселе, но поневоле задумывается, представляя, как его белый волк в одиночестве воет на северном льду, скулит, зовет Матиаса, чтобы тот забрал его домой. Брат мой, волк мой, прости меня, мы оба не живем без стаи и мы оба не вернемся домой.
Я не причиню боль тебе, даже если ты причинишь боль мне - и зверь доверился ему, как Матиас поверил Нине. Любое доверие влечет за собой предательство, клятвы ничего не стоят. Он больше никогда не поверит дрюсье. В следующий раз, когда сон сморит его, возвращая в прошлое, в одно и то же место, которое он жаждет забыть, разжимая пальцы и наблюдая за ее падением, он будет счастлив.
***
Кеттердам воняет как огромная выгребная яма. Он похож на сгнивший корабль, который облюбовали крысы, понастроив в нем нор и укромных ходов. Раньше Матиас не был в Кеттердаме, но сейчас его не покидало ощущение, что город построен на костях, на задушенных в подворотнях и убитых в пьяных драках, на неупокоенных душах, на трупах, спускаемых в канализацию и плавающих в волнах залива, распухших и разбухших от воды.
Матиас сам себе не признавался в том, что ждал судебного заседания, хотел в последний раз посмотреть в глаза Нине, что будет давать показания, запомнить каждое лживое слово, свидетельствующее против него, но суд оказался профанацией. Никому не интересно, что скажет ведьма, достаточно того, что она уже наговорила.
Его слова, впрочем, тоже никого не волновали, и на вопрос, признает ли он себя виновным в предъявленных обвинениях, он ответил нет, чтобы сохранить хоть какое-то подобие честности в этом извращенном процессе.
От здания суда до Хеллгейта его и еще нескольких заключенных (теперь уже заключенных) везут на старых, почти развалившихся повозках, сполна дающих ощутить на себе каждый выщербленный камень на мостовой. Матиас усилием воли заставляет себя не смотреть по сторонам, не прищуриваться, зацепившись глазами за фигурку девушки в толпе. На миг ему кажется, что он все же ее заметил, где-то между цветочным ларьком и лавкой молочника, он моргает и понимает, что ошибся.
Когда конвоиры толкают его в спину, и железная решетка позади опускается, он на секунду оборачивается, блуждая взглядом по случайным прохожим, выискивая темные локоны или глаза цвета яркой болотной осоки, и ненавидит себя за эту слабость.
Отредактировано Matthias Helvar (2021-07-16 19:45:27)
Тема закрыта
Страница: 1
