[float=right] | x | [float=left] |
[/float]
[/float]scorpion x sub-zero |
Отредактировано Sub-Zero (2018-12-13 14:06:29)
как оружие
Страница: 1
Тема закрыта
Сообщений 1 страница 8 из 8
Поделиться12018-12-13 14:03:39
Поделиться22018-12-14 02:07:28
В голове не кричат голоса — все спокойно. Небесный Храм окружен грозовыми тучами, и тишина в нем кажется чем-то эфемерным, несуществующим; Ханзо проснулся впервые за долгие годы не от зова Призрака, жаждущего крови — и даже не понял, что в отношении всего этого чувствует.
Рейден жалит его миллионами вольт — для человека(для мертвеца), годами живущем в аду — это не та боль, которую невозможно стерпеть. Парадоксальное было в том, что эта же боль, вопреки всякому смыслу, возвращала умерших к жизни. Должна была возвращать и вернула действительно. Умерших — но не его. Он смотрит на собственное отражение в начищенных поверхностях ритуальных ваз, расставленных по периметру одного из залов Храма, и не видит никакой разницы между тем, что было раньше, и тем, что он имеет сейчас. Жар внутри груди рвется наружу, и само сознание все по-прежнему зацикливается вокруг видений Преисподней. Скорпион разницы, в самом деле, не видит — он не находит ее ни в своем взгляде, ни в собственных мыслях, ни в ощущениях, что брали свое начало от конца его жизни. Какая-то часть его, что продолжала надеяться снова восстать из мертвых, сжимает ему изнутри легкие, и дышать становится тяжелее; он думает, что заслужил этого — он знает, что сам проклял свою же душу в обмен на возможность отмщения. Свою участь(сущность) Ханзо принял давным-давно, но смириться с тем, что изжить ее невозможно — не мог, и та его часть, что все продолжала на что-то надеяться… заставляла ярость от бессилия плясать на теле огнем.
голос в голове звенит глубоко в разбитом рассудке и отражается эхом — |
Это имя снилось ему в кошмарах и травило душу, это имя было везде и всюду — в прошлом, в мотивациях, в ненависти, в боли, в воспоминаниях; это имя — его личное проклятие, это имя — лишает его здравомыслия и заставляет Призрака рвать на части каждого, без разбору, кто хоть сколько-нибудь мог быть причастен к цепочке его трагедии. Куан Чи — виновник всего, что с ним произошло, личная вендетта, в адрес которой обрушится однажды весь гнев самого страшного из чудовищ, что родила его магия. Момента, в который Куан Чи вновь овладел его волей, Ханзо не может вспомнить — зато он помнит все, что делал под его указкой: как защищал его, как, будучи мертвым, был готов за его жизнь умереть вновь. Он все помнил и прекрасно все осознавал — и завидовал тем его невольным рабам, что этого не понимали.
Когда Рейден стоит перед ним — Ханзо непривычно растерян. Ему кажется, будто бы что-то внутри него надламывается от одной мысли о том, что Рейден — чертовы Старшие Боги — снял проклятие Куан Чи со всех его вынужденных рабов и к жизни этих людей вернул, но — не смог сделать человеком снова его самого. Вопросом, отчего все сложилось именно таким образом, задаваться не стоило — Скорпион на него ответ знал прекрасно: то, что мертво, умереть не может — а, значит, и воскрешать к моменту очередной из смертей, было банально нечего.
Чувство не_принадлежности к жизни, что тянуло цикличностью гнетущих мыслей, уже много лет не истязало его нутро — он привык. Спасенные Рейденом счастливцы, возвращенные с того света, кричали во сне и задыхались от каждой нелепой фиксации себя возрожденными. И там, где Ханзо завидовал им, Призрак — смеялся: умерев однажды, они не смогут найти себя вновь живыми. Он через это уже прошел; демоны мрака не пугали его, и огонь Преисподней, что когда-то жег его заживо, — стал его движущей силой. Оборачиваясь назад, Скорпион видит себя слабым и немощным. Слушая, что говорит ему его Призрак, он прикладывает слишком много усилий, чтобы подвергать эти слова внушения критике, и тогда — видит себя из прошлого куда сильнее и лучше собственной версии на текущий момент. Эти градации бесконечно абстрактного — во всем этом никогда не было ничего значимого.
жертвуя собственным рассудком, кенши лезет к нему в голову и вырывается из нее с визгом — |
Когда Рейден стоит перед ним… Ханзо непривычно растерян. Та его нелепая человечная часть, что надеялась к жизни вернуться, смотрела на горящие глаза Бога и хотела ответа — та же часть его, что десятилетия назад разучилась просить и верить, боялась, что Рейден поймет все без слов.
Громовержец, разумеется, догадается обо всем сам;
и, разумеется, ему хватит мудрости не поднимать этой темы.
Когда он стоит перед Ханзо, то, наверное, видит вечность. В его глазах вселенская сила молний и в голосе — медитативное спокойствие. Он не спросит, чего хочет Хасаши, потому что знает ответ. Монахи в его храме не прервут своей молитвы, не станут почтительно кланяться — и земли эти, что существуют вне понятий реального и нереального, возможно, есть самое безопасное место во всей вселенной. Рано или поздно, думает Скорпион, это изменится; рано или поздно любая божья обитель обязана стать пристанищем зла — мысль, странная в своей форме, навеяна сущностью Призрака… Ханзо даже не пытается ее отогнать.
[indent] Старшие Боги, — говорит Рейден, и слова его бесят адское пламя внутри Хасаши, — сотворили чудовищную ошибку, позволив твоему клану возродиться призраками. Как и любому призраку, каждому из твоих людей нужен тот, кто поможет им найти в себе человека. Я открою тебе врата в Преисподнюю и помогу возродить Ширай Рю, Ханзо… но при одном условии.
Последний раз, когда Ханзо принял чужие условия, он потерял все, что было для него дорого. Спорить с Богами — дело, безусловно, сомнительное(эти боги цены своим же словам не знают), но и уповать на их мудрость — значило бы выбрать заведомо проигрышный вариант. Громовержец слишком много лет прожил среди людей, чтобы научиться понимать их, понимал ли он выходцев из ада — вопрос совершенно другой. Призрак ядом травит все мысли и лижет ему вязким бредом рассудок — ну же, Ханзо, просто дай мне немного воли; в памяти битой осколки доверия к высшим мира сего — ты ведь знаешь, что боги все время лгут.
[indent] Саб-Зиро пойдет с тобой.
У Саб-Зиро пустые зенки глаз и совершенно потерянный вид. У Саб-Зиро руки дрожат, и крики его среди ночи до сих пор звенят у него в голове. Скорпион усмехается под металлом собственной маски и взгляд свой переводит обратно на Рейдена. Да, боги, определенно, все время лгут: там, где одни делают смертных своими чемпионами, а затем бросают их под пресс последствий своего же нежелания за собственные слова отвечать, другие — вроде Рейдена — просто предпочитают не раскрывать всех карт сразу. Самая великая ложь была сказана божьими устами; самое великое предательство было сотворено всеведующими. Одно из правил мироздания. Одна из неизменных истин всего сущего.
У Саб-Зиро, что снова ожил, ночные кошмары берут продолжение в бодрствовании. Может быть, краем сознания цепляет Скорпион колкую мысль, если бы он был удостоен чести вернуться к жизни, ему бы тоже пришлось искать себя заново. Может быть. Сложно говорить о вещах абстрактных форм, имея конкретную форму ужаса.
[indent] Я согласен.
Больше всего на свете Ханзо ненавидит Преисподнюю. Возвращения туда каждый раз — словно болезненное напоминание о том, что он теперь на самом деле.
[indent] Но с того момента, как мои стопы коснутся адских земель… он сам за себя, Рейден.
[indent] [indent] [indent] Надеюсь, Куай Лин понимает это.
Отредактировано Scorpion (2018-12-16 23:51:18)
Поделиться32018-12-14 22:36:40
Под руками Рейдена нутро Саб-Зиро выгорает. Шпили молний врезаются в кости, прореживают искорёженные органы, причиняя пограничную с агонией боль. Тело, прежде безвольное, теперь ощущается окончательно опустевшим. Тело, которому предназначалось служить оружием, теперь едва ли не жалкие остатки чего-то некогда могущественно. Именно так ему кажется, когда все крики сжимаются до безвольного мычания, когда всё то, что делало его живым, остаётся где-то вне — за чертой, которую Куай не желал бы перейти в худшем из снов. Он распадается на кусочки, пепел его существования стремительно стынет. Так ему кажется. Так он верит. Потому что открывать глаза и возвращаться в действительность — отныне его самый изощрённый кошмар.
Затравленный разум не находит себе места в сырых каменных покоях, скудно освещаемых крохотным пламенем свеч. Свечи в Небесном Храме горят всегда, и никогда не истлевают. Поначалу Куаю думается, что это такая издёвка — он то видит себя размазанной грязной кляксой воска среди этого умиротворённого боголепия. Затравленный разум всё ещё тянется обратно, и у Куая нет никаких сил его — нет: себя — сдержать.
Он закрывает глаза и на внутренней стороне век пленённое его плотью пламя, испещрённое прожилками его же холодных вен. Он отчётливо помнит всё. Он знает. Он видит. Так, будто это происходит сейчас. И сотен, да что там, тысяч попыток ему стоит научиться воспринимать свечи — свечами, не проводниками обратно в ад; стынь собственных рук и замедленный стук сердца — чем-то привычным, не граничащим со смертью. И среди той мешанины, что диктует ему извращённое восприятие реальности, блуждающими полуприкрытыми зенками наконец уцепиться за лицо громовержца, словно за маяк, единственно способный указать верный путь.
Рейден пытается достучаться до него — говорит вкрадчиво, и голос его отражается невнятным эхом внутри черепной коробки, слова тянутся, как патока. Всё это похоже на серо-грифельное кошмарное видение — движения Саб-Зиро невероятно медлительны. Сознание того, кто так долго собственными руками забирал жизни и ими же купался в крови врагов, диктует, что он, по идее, уже труп. Что иначе быть не может. Что над ним нависает не Рейден, а противник. И у того он на раскрытой ладони едва ли не буквально. Рефлексы просыпаются быстрее, чем успевает проснуться он сам — губительное преимущество, отточенное годами. Но стоит ему титаническими усилиями вскинуть руку, громовержец твёрдо её перехватывает.
Из великого ничего вырывает тот, кого действительно стоит бояться.
С одной лишь разницей — он Саб-Зиро помогает.
[indent] Будет тяжело, но ты должен отыскать себя.
Саб-Зиро слушается. У него, в конце концов, иного выбора нет.
В Небесном Храме — сама суть жизни. Энергетические бегунки, насильно вбивающие свет в пустые глазницы.
Хочет он того или нет — ему придётся вернуться.
Время для Куая становится несуществующей константой. Едва бежав из одного кошмара, его затаскивает в другой. Они повторяются, снова и снова. Они накладываются на реальность, когда он всё же находит в себе силы рухнуть с твёрдой койки и сделать пару трясущихся шагов прочь.
Поначалу он винит себя за то, что в горячечных припадках между реальностью и пограничьем его страшат не крики убитых им безвинных; не та боль, что он оказался готов причинить тем, кому обещал быть союзником. Его страшит то, в чём самому себе он признаваться не спешит; отклик чего находит во взгляде Джакса, когда тот покидает храмовые покои.
Он — убийца, ему забирать чужие жизни не в новинку. Он, конечно же, знает постулаты смертельной битвы — он был взращен на них, — поэтому принцип сражайся или умри не кажется ему чудовищным. Каждый в этой битве оказавшийся — марионетка, и сколь бы не была слепа гордыня, сколь бы не окрыляла эйфория от бегства, оказавшись на волоске от смерти, обманывать себя не стоило. Куай — не обманывал. Плен Куан Чи был пленом лишь одним из немногих. Это, разумеется, достойно мести — дыра в его груди безусловно достойна мести, но… Пугает отнюдь не это.
Саб-Зиро боится, что некромант, связавший его с адом, поселил в нём ад навсегда.
Он предполагает: даже если это — лишь часть бесконечно многого, в сущности своей не имеющая веса; даже если эта оставшаяся в нём маленькая частичка раздирает всё его сознание столь сильно, что же на самом деле заслуживает страха? И даже тот в нём теперь полуживой, не его — того клона, что шагал по указке. Не-его.
Как теперь бояться? Как ненавидеть? Как?
Когда каждое его воспоминание — не его.
Когда каждый его вдох — не его.
Когда тяжесть его маски и история его формы — не его.
[indent] Если я захочу разорвать эти узы?..
[indent] Не глупи. Ты не сможешь.
В лице Рейдена он находит ответы — он должен успокоить, но никто и ничто сейчас не способно успокоить Саб-Зиро. Безмолвно громовержец говорит: с этой болью придёт понимание — тебе начертано пережить, выжить, скорбеть. Переживать, выживать и скорбеть ты будешь отчаянно ненавидя при этом как себя, так и не-себя. Он говорит:
[indent] Ты войдёшь в ад, чтобы осознать, насколько сильно на самом деле далёк от него.
От этой истины у Куая всё нутро сводит болью. Выполнить чужой приказ, как благодарность за возвращение из небытия — что может быть проще? Что может быть достойнее? Но вопросы чести теперь беспокоят его меньше всего. Всё, что заставляет его согласно кивнуть, это осознание — громовержец прав.
Саб-Зиро старается не смотреть на Скорпиона. Ни когда они только покидают Небесный Храм, ни когда достигают порога Преисподней. Ему уродливых тварей разрывать не впервой, он белёсыми глазами боится проронить одну единственную из самых ужасных правд. Целительные призраки Джинсея выполнят свою благую задачу: он не захочет остаться на пороге вечных мук, его суть жива как никогда раньше; едкой мыслью ему кажется, что закончить свои кошмары здесь — достаточно справедливое наказание за испытанный им унизительный страх; за роль марионетки, которой ему невольно пришлось стать.
Саб-Зиро смотрит на Скорпиона — именно на Скорпиона, Ханзо Хасаши здесь больше нет, — и понимает, что готов ко всему. У призрака нет ни одной весомой причины отодвигать на задний план своё желание удовлетвориться его жертвой. Это он тоже прекрасно понимает, более того, он уверен, что целым отсюда не выберется. Да выберется ли вообще? Ад это всегда ад — всполохи пламени, испепеляющий жар, пространство, сотканное из чужих криков и боли; образ, взятый из чьей-то памяти целую вечность назад, закреплённый в голове как единственно возможный. Куая ничего здесь не пугает. Куай здесь выглядит нелепым контрастом — руки, покрытые ледяной коркой, мёрзлый пар из-под маски.
— Как можно привыкнуть к этому в своей голове? — его вопросы — произнесённые и не — ничего не значат; они по-идиотски наивные для того, кто оказался на пороге преисподней. По этой же причине он едва ли заботится о том, как звучит. За секунду до смерти поздно задумываться о том, достойно ли прожил жизнь.
И этой самой жизни в нём становится не к месту — или наоборот: вполне — мало. Призрачный огонь клубится около ног, выжженными картинками ложится и смешивает реальность с реальностью. Он не видел ада тогда, но чувствовал его внутри; он видит ад сейчас и не чувствует ничего. В мыслях того немногого, оставшегося от Лин Куэй, в мыслях Куай Лина, потерявшего контроль над самим собой, нет страха.
[indent] [indent] [indent] [indent] Есть только гнев и стремление сделать больно.
Отредактировано Sub-Zero (2018-12-19 21:14:13)
Поделиться42018-12-16 23:44:33
Это место — часть его проклятия. Побег из Преисподней каждый раз — будто нелепая попытка обмануть законы мироустройства, обвести вокруг пальца систему; возвращение в Преисподнюю каждый раз — пощечина и жгучее напоминание о том, что нельзя разорвать путы собственной же природы. Эти земли — часть его проклятия, эти земли — его же собственный дом. Раз за разом оказываясь в аду, Ханзо проигрывает своему Призраку и чувствует себя немощным; связь с адом всегда была слишком сильна для того, чтобы уметь ей спокойно противостоять и не быть смешанным с яростью абсолютного хаоса.
Он может быть сколько угодно сильным духом и разумом, но никогда не выиграет в прямой схватке со Скорпионом. Большое чудо, что в Призраке вообще смог возродиться человек, способный к хоть какому-то самоконтролю — что умершая часть каким-то образом сохранилась и собирала — по кускам, по частицам — стертую в порошок человечность. Но всякий раз, когда его снова бросало в Нижний Мир… это переставало иметь значение: вся разница заключалась в отвратительно простых вещах к пониманию — там, где Ханзо Хасаши было, ради кого оставаться живым, Скорпион — оставался тем, благодаря кому эта жизнь сохранялась в принципе.
Нельзя игнорировать огонь, что может тебя спалить дотла;
нельзя не считаться с силой, за счет которой ты существуешь.
Все становилось ироничным до невозможного в моменты, когда Ханзо пытался вспомнить, к чему так рвалась его проданная в обмен на отмщение душа. Вставая перед вопросом для чего ему восставать из мертвых, он агрессивно отвечает почти самому себе — для того, чтобы все исправить. Смешное в том, что за одним вопросом следовал следующий, и так по цепочке — до тех пор, пока вся суть изначально положенного звена не станет казаться чудовищно идиотской и обесцененной. Исправлять ему, в самом деле, давно уже нечего. Искупать вину — попросту не перед кем. Объекты для мести, безусловно, по-прежнему жили, только цель этой мести — какая? Ханзо Хасаши давно понял, насколько патовым было его положение — насколько бессмысленным был бы путь Скорпиона, и потому цеплялся изо всех сил за ту свою полумертвую человечную составляющую, что хоть сколько-нибудь делала его принадлежным к миру живых. Скорпион, занимающий его место там, где сопротивляться ему практически невозможно, — смеется над тем, насколько эти позывы мертвеца найти себя среди жизни были жалкими… Ханзо на этот смех в собственной голове каждый раз реагирует неоднозначно — и пугается в те периоды, когда начинает смеяться вместе с ним.
Саб-Зиро перед ним — перед Скорпионом — слабак. Здесь, в Преисподней, он, оживленный, — будет с каждой минутой терять свою мощь и связь с природой льда; здесь, в Преисподней, место было только для мертвецов, и от того, сколь богата ситуация на абсурдность задуманного плана, — стоило бы бежать прочь. Рейден… ни Ханзо, ни Скорпион, что в нем был упрятан (или наоборот?), громовержца никогда особенно не расценивали как безусловного авторитета. Когда знаешь цену божеских интриг — неизбежно теряешь цену их божественной правоте. Ханзо всегда мог сказать Рейдену «нет» и всегда мог послать его прочь — большая удача, что их мотивы, как правило, часто совпадали до тошноты идеально. Предложив Куаю вернуться обратно в ад, Рейден проявил абсолют жестокости. Ханзо, видевший выбитого из колеи Саб-Зиро, думал — этот выбор есть отсутствие выбора, смотрящий на него же сейчас Скорпион понимает — это был и не выбор, это — было для него испытанием, по итогам которого должно стать ясно, где на самом деле Куай Лину место.
Ханзо Хасаши ноет о человечности, взывает к разуму;
Скорпион ведет Призрака прямо по огненным тропам и любого, кто на пути у него по собственной глупости путается, на части рвет. Кровь омывает руки, клинки и цепи; чужие крики звенят в ушах, и хочется, чтобы они были громче. Его в аду — узнают, его силу — боятся, что он такое — никто не может понять, но всякий раз, как он возвращается в Преисподнюю, бесчисленные его враги рвутся испытать весь гнев мертвого Чемпиона на себе. Мясо и сухожилия рвутся, расходятся паутиной кровеносной системы, сочатся кровью; там, где плавится от жара жидкой магмы чья-то плоть — воняет сожженной кожей. Саб-Зиро со всем своим тающим льдом кажется на этих землях совершенно нелепо — и Скорпиону до скрежета зубового хочется горящей рукой растопить его обледенелые плечи.
[indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] как можно привыкнуть к этому в своей голове?
Скорпион, опуская лезвие своего клинка вдоль чужой руки и оставляя от нее половину, за чужими криками вопроса почти не слышит; Скорпион, оборачиваясь на Куая, смотрит на него пристально ничего не выражающими глазами. Скорпион, вообще-то, плевать хотел, зачем в Преисподнюю планировал спуститься Ханзо — потому что он сам здесь всегда по одной причине и преследует только одну цель… Саб-Зиро выглядит посреди всего этого жара, крови и совершенной формы насилия и правда — слишком нелепо. Найти себя, сказал Рейден… себя — или же ту часть, которая, обретя по ошибке жизнь, хотела смерти для всех остальных?
— Когда ты по собственной прихоти выдирал меня из ада, чтобы поквитаться за смерть Би-Ханя, ты не думал о том, каково мертвецу в мире живых…
Пламя на его теле вспыхивает мгновенно, пламя в его рассудке — жжет ненавистью и больными воспоминаниями. Ханзо кричит ему о том, что мстить больше некому — он же кричал от боли и сводящего с ума хаоса мыслей много лет назад, когда, искупая вину, встал на защиту Куая, отказавшись от поединка с ним. Ханзо — проклятый Призрак, что хотел казаться живым, не смотря ни на что; и если жизнь определяется в его случае исключительно человечностью — то где сейчас Ханзо?..
Скорпион хотел мести уже давно не Саб-Зиро — старшему или младшему, не имело значения — и даже не Куан Чи. Он хотел, чтобы в огне его ярости полыхал целый мир; Преисподняя всегда — лишь начало.
— Но стоило тебе всего один раз умереть… и ты смеешь скулить?!
В его руках два клинка, раскаленных добела. Он есть чистый гнев и совершенная ненависть. Все так, как и должно было быть. Призрак в аду — явление слишком правильное.
Ханзо Хасаши хотел вернуться обратно, чтобы найти свой клан и помочь ему.
Скорпион… плевать хотел на желания Ханзо.
Отредактировано Scorpion (2018-12-16 23:57:15)
Поделиться52018-12-28 00:02:40
Саб-Зиро рвано выдыхает, чувствуя, как лёгкие наполняет едкой гарью. Ему здесь определённо не место; лёд тает на руках, оставляя лишь жалкие капли — вот и всё его оружие. Огромных усилий криоманту стоит не потерять связи с собственной природой; огромных усилий стоит сделать хоть что-то. Демоны охотно пользуются этой слабиной, и какофония их визга на мгновение оглушает. Его слова тонут в пышущем пламени, оно же извивающимися языками больно обжигает спину. Куай собственные мысли находит с трудом, подавно потеряв счёт тем, кто решает помериться с ним силой, едва завидев, что криомант находится в заведомо проигрышной позиции.
— Мне плевать, каково призраку в мире живых.
Призраку, очевидно, плевать, каково Саб-Зиро таять под ударами, рычать от безысходности, разрывая чужую плоть практически голыми руками и стремительно терять жизненные силы. Перед глазами всё расплывается, кровь адских тварей смешивается с испариной на коже; кровь адских тварей, кажется, проникает внутрь, отравляет собой каждую клетку тела. Куай — неотъемлемая связующая этого проклятия, и часть его, ещё хранящая слабость и былую связь с Куан Чи, болью ноет о том, как же тошнотворно он теперь слаб. Ему хочется сдёрнуть маску, сбежать отсюда наружу. Он, разумеется, забывает, что это — урок. Времени для мудрости в этом диком гареве нет. Ему хочется вонзить пальцы в глазницы Рейдена и поквитаться с богом за то, как унизительно иметь возможность лишь заставлять себя не упасть на колени. Ему хочется вырвать позвоночник Куан Чи, перечеркнувшим его существование на до и после.
Он слепо отстраняется, слепо же, одними инстинктами, понимает — первая волна схлынула. А вместе с ней — всё то, что способно держать его на ногах. Адреналиновый запал отступает, оставляет наедине со врагом куда похуже. В иступленной злобе Куай безумными зенками водит по бесцветным глазам Скорпиона и всё гадает, чего же тот медлит? Так ли важна клятва защищать Саб-Зиро перед соблазном брата своего врага оставить гнить в аду?
Судьба, которую невольно сотворил для них Би-Хан ни много ни мало — клетка с гнилыми прутьями, что не сломать, и выбраться тоже никак. Убийца безвинных, навсегда поселивший в Ханзо Хасаши гнев и боль, наградивший страданиями на долгие десятилетия вперёд. Старший брат, оставивший после себя лишь кровавое наследие, саднящую совесть и изнывающую тяжесть потери. Куай всё верил, что сможет от этого отвязаться — вызовет на поединок, отомстит Скорпиону, а дальше яснее некуда — победа или смерть. Поступит по чести, думал. Сломает бесконечный круг, наивно верил. Но там, где жестокость родной крови разрасталась до нечеловеческой кровожадности, Куай Лин неожиданно нашёл... Нет, не милосердие. Слабое, едва прокравшееся в мысли, но жалящее укусом осознание. Ему, по большому счёту, никакого дела не было до других противников, жажда мести хватала за ручку и вела его сама — на поле боя он щадил одних, не стоивших ни сил, ни времени, чтобы найти единственного, кто был ему нужен. Скорпиона.
Он искал его слишком отчаянно, в большинстве своём — потому, что страх неизвестности, который он привык отгонять от себя за километр при первом позыве, грозился просверлить в нём тысячи рваных дыр, а совесть не давала покоя. Он искал его, чтобы всё исправить и единственный раз поступить действительно правильно — стереть прошлое с лица земли, из смертельного поединка выйти победителем. Счёт дням не вёлся, неосознанно он бросил тех, кого считал друзьями. Бросил — потому что оказался готов пожертвовать даже ими, чтобы дойти до конца. Бежал, искал, верил в то, что ему повезёт. Должно повезти.
Убийца собственного брата приносит ему клятву о неприкосновенности — это ли не везение?
Это ли не искупление вины?
Тогда ещё ничего толком не понимая, не веря ни себе, ни ему, он всё же принимает её. Он принимает её, чтобы самому себе доказать — всё кончено. Он принимает её — выходя не победителем, но свободным. В глубине души, однако неистово желая сделать себя чем-то большим, чем блеклая тень старшего брата.
Никогда не разделяя Ханзо и Скорпиона, но гадая, где заканчивается первый и начинается другой, Куай всё не мог отделаться от вопроса —
[indent] [indent] [indent] кто тогда принимал это решение?
Кто из них — из-за одной лишь клятвы, данной когда-то для Саб-Зиро — к чёрту послал Шао Кана и, имея возможность сбежать из Преисподней навсегда, выбрал защищать земное царство?
У клетки той ржавые прутья, Саб-Зиро в ней тает и слабеет, она не выпускает и только манит волей, —
[indent] [indent] [indent] кто вместе с Саб-Зиро в ней заперт сейчас?
Куай, однако, давно не гадает. Он видит всё яснее некуда. Зеленоватый отравленный веном Куан Чи покидал его не так быстро, как криомант научился различать злого и плохого. Очевидно, в Преисподней живым делать нечего, как он сам выберется отсюда — вопрос второй. Ответ на тот косвенно кроется в белёсых глазах, горящих пламенем, в оголённом черепе, скрытым под маской, — худший враг, когда руки водой окропляет собственная сила; сила, что более не беспощадный лёд, а сгинувший в огне пар.
— Но Ханзо ведь жив. И тебе очень паршиво от этого.
Понять это не так уж трудно. Яснее некуда, верно? Ад сознание Саб-Зиро выворачивает наизнанку — изнывающая позором слабость придаёт ему сил. Насмешкой над этим местом, плевком под ноги всем тварям, что глазеют на них со стороны, морозь коркой затягивает его руки, из ладоней вырастают ледяные клинки. Они проживут здесь недолго, но тех жалких минут, что будут остры, Куаю вполне хватит. Он готов к чему угодно.
Старшие боги никогда ничего не делают просто так, благородных уроков от них ждать не стоит — очень жаль, что криомант в полной мере осознаёт это только сейчас. Рейдену плевать на него ровным счётом также, как Саб-Зиро было плевать на тех, кого он в поединке великодушно пощадил. Да, он не убил их — откровенно слабых и неумелых — собственным руками, но, сам того не осознавая, возможно отправил на удел куда более худший — ведь откровенно слабых и неумелых ждёт исключительно незавидная судьба. Рейден же кинул двух разъярённых псов в ржавую клетку и наблюдал за тем, хватит ли у них разума не разорвать друг друга в клочья. Если не хватит, громовержец потеряет не столь много — всего лишь отравленного призраком самой мерзкой части собственной сути криоманта.
Разум твёрдым голосом громовержца говорит Куаю, что пора бы начать грызть прутья.
Куай же, жизнью наученный опасаться всего вокруг, остервенело вдыхает огонь и ждёт нападения.
Отредактировано Sub-Zero (2018-12-28 00:11:15)
Поделиться62019-01-04 16:41:46
Скорпион ненавидел, когда любой, кому ни попадя, начинал взывать к его жизни — жизни, которую отняли слишком давно, чтобы от нее оставалось хоть что-либо. Они в Преисподней, и для живых тут, увы, не место: Саб-Зиро, на глазах слабеющий, должен был чувствовать это на себе как никто другой, но он стоит перед ним и туда же — мелет очередную ересь. Скорпион зол до невыносимого; ему хочется порвать голыми руками ледяную реберную клетку, вырвать из нее сердце и лопнуть его в ладони. Хочется смотреть, как бело-синие глаза Куая будут гаснуть в предсмертной агонии. Как его голова, оторванная от тела, покатится в кучу с кишками демонов, что смердела поодаль. Ему хотелось крови и чужой боли. Криков. Хруста костей и суставов. Было удобно считать, что вся эта жестокость в помыслах есть жажда мести, да только яснее некуда было: месть — уже давно служила лишь оправданием и первопричиной для выхода бесконечной ярости. Ханзо Хасаши никогда не был человеком чести… честь — понятие растяжимое и, конечно же, всегда упиралась в рамки того или иного мировоззрения. И если способен он становиться чудовищной силой, что дотла сжигала все, чего касалась, то, выходит, что он изначально хранил в себе потенциал разрушительной злобы, не так ли? Философскими вопросами Скорпиону задаваться не приходилось; в его личном аду, головой сотворенном, он навсегда заперт внутри того дня, с которого все началось. Из цикличности тех событий не было ни единого шанса выбраться — понимал ли он это? Понимал, разумеется. И где-то внутри его истерзанного трагедией собственной смерти и смерти его семьи сознания здравая логика отбивала неслышные стоп-сигналы. Жаль, что остановиться… было настолько же невозможным, как и научиться жить заново.
Жар здесь такой, что дышать нечем. Саб-Зиро исключительно слаб посреди этого пекла, и от зрелища того, как тот исходит силами, становилось злорадно: Куай смотрит затравленным зверем — он уже проиграл и об этом прекрасно знает. Ханзо сказал бы, что проиграть в их мире гораздо хуже, чем умереть, да только… он в свое время сделал и то и другое — и совсем не уверен, какой исход мог бы в действительности оказаться для него тогда спасительным. Иногда так случается, что выбора просто не остается. Иногда любой путь приводит всего лишь к одной исходной. Скорпион бы Саб-Зиро сейчас усмехнулся, если бы череп под маской владел мимикой; подходить ближе и ближе — до тех пор, пока собственный огонь не сделает криоманту еще хуже — даже доставляет ему определенного рода удовольствие.
— Ханзо мертв уже много лет, и та часть его, что жива — и есть я.
Смешное заключалось в том, что люди почему-то были склонны воспринимать Ханзо и Скорпиона как две разные личности. Еще смешнее становилось от простого понимания — Скорпион и есть Ханзо. Всегда им был. Просто иногда проклятие удается взять под контроль, направлять ярость в нужное русло, координировать собственные жестокость и гнев, подводить их под черту рациональности… логично, что в Преисподней чары становились слишком сильны для подобных манипуляций. Логично, что и чудовище, которым Ханзо всегда являлся, сдерживать себя не старалось — бессмысленно.
У Куая глаза его погибшего брата, но он сам на него совсем не похож. Скорпион знает, что хотел бы убить Би-Ханя еще раз — еще множество раз — чтобы просто угомонить это пламя гнева внутри своей головы. К бесконечности сожаления и чувству вины неустанно цепляется треклятая надежда на то, что это все еще можно исправить. Ханзо Хасаши… давно погиб. Только голос здравомыслия продолжает кричать Скорпиону «хватит», и от крика самосознания хочется бежать дальше, чем от криков умирающих воинов Ширай Рю, что снились ему теперь каждую ночь. Как можно жить с этим в своей голове? В самом деле — как?..
— Ты проиграл, Куай, — имя его он произносит с долей презрения: врагами друг другу они не были, но ситуация, в которую оба оказались загнаны, ставила им кучу негласных новых условий, — вопрос только, кому: аду внутри тебя или пеклу снаружи.
Саб-Зиро ко всему этому готов не был — подготовиться к подобному, Ханзо знает, невозможно в принципе. Но если бы тот был мертв… Если бы живая часть, данная ему Рейденом, не нашла в его однажды погибшем теле пристанища… Если бы он не слабел стремительно и беспощадно на землях Нижнего Мира — вряд ли бы так отчаянно всем нутром своим сопротивлялся происходящему. Скорпион Куая, честное слово, ненавидит всей своей мертвой душой. Потому что хотел бы быть на его месте. Потому что завидует. И от того только ярче горит — горит, но, увы, не сгорает… это ведь тоже часть проклятия, верно?
Впервые Ханзо встретил его, имея форму Призрака. Вызванный вновь из ада, не понимающий размытой грани между жизнью и смертью, не чувствующий ни того, ни другого — он вернулся вновь туда, где его быть не должно было по определению. Глаза Куая тогда — полны были злобы и горечи. Такой взгляд принадлежать мог только тому, кто познал потерю любимого человека — такой взгляд был знаком Хасаши, и всякий раз, когда он цеплял ненароком свое отражение в зеркалах, — он видел те же глаза. Разница была только в степени озлобленности. Разницы между ними… по сути и не было. Время меняет все — когда-то думалось Ханзо. Только раны оно не лечит, а все перемены так или иначе стремились к худшему. Саб-Зиро в их первую встречу был слишком молод и отчаян — возможно, он чувствовал тогда себя так, словно с братом потерял все; уже отомстивший Хасаши за чужую боль продал возможность собственного воскрешения — и теперь не знает, Призрак того хотел или все та же его проклятая часть, что ему продолжала кричать бесконечно больное «хватит».
ХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТ
ХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТ
ХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТ
ХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТХВАТИТ
— Ты здесь не ради крови. А если ради…
Он цедит это с шипящей яростью, но оружие складывает за спину;
череп, покрытый огнем, наращивает на себе кожу.
— …голова Куан Чи принадлежит мне — рискни оспорить.
Отредактировано Scorpion (2019-01-04 18:50:09)
Поделиться72019-01-20 18:03:10
Происходящее здесь полно противоречий. Саб-Зиро в них трудно не потеряться. Должно быть, так размываются границы между не_жизнью и той реальностью, в которой Куай уже перестал быть марионеткой тёмной магии. Перестал ли? Не ему себя обманывать — что такое быть оловянным солдатиком в чужих руках он прекрасно знает. Прекрасно знает, что иных путей для тех, кто встал на тропу воина, не существует. Выбрав — а в его случае иного выбора и не было — служить одному мастеру, необратимо накладываешь на себя обет быть марионеткой до самого последнего вздоха. Саб-Зиро с этими постулатами никогда не спорил, хоть и осознавал всю абсурдность довольно ясно. Призрачных понятий о чести, долге и душе ему до сих пор хватало с лихвой, это правда. Осознание действительности не снизошло на него в этот самый момент — он давно знал. Знал, что умело манипулируя рудиментарными понятиями крайне легко оправдать то, чему его учили. То единственное, что он умел и ради чего он рождён. Убивать.
Происходящее здесь полно противоречий. Саб-Зиро убивать не хочет. Не Скорпиона, не Ханзо Хасаши. Стоя в самом пекле ада — насколько же это нелепо, — вынужденная жестокость отдаёт отвращением. На распутье собственной сути, где ярость с пережатым горлом должна освободиться, найти выход, сквозь стылую кожу излиться вулканом, криомант неожиданно тушуется и идёт в абсолютно противоположную сторону. Это отнюдь не страх — страх он растерял когда-то очень давно. Страх из него выбили в Лин Куэй — делая удобной и эффективной единицей; страх из него выбили на десятках поединков — обтачивая и стряхивая всю мишуру лишних измышлений; страха перед Скорпионом в нём нет. Вспышкой молнии в разуме проносится — нутро его взывает к жизни; не выживанию — жизни. Измученно за этим волочится исстрадавшаяся совесть, следом — не к месту воспрянувшая разумность.
Нет. Происходящее здесь логично как никогда.
Голос громовержца более не тревожит рассудок. Остриё ледяных клинков омывается талой водой, и те рассыпаются в руках, тут же испаряясь на горящей земле.
Действительно, они здесь не ради крови. По крайней мере, не ради того, чтобы кровь друг друга проливать.
— Ты прав, я проиграл, — в голосе ни капли былого вызова; нигде не учат принимать поражение с достоинством, такое постыдное и одновременно самое великое из знаний — результат самых жестоких уроков, которая судьба в состоянии предоставить. Не смертельная битва, не война, не кровная месть — судьба, в паутине которой все лживо загнанные в голову Куая понятия о чести, долге и кровопролитии не значили ровным счётом ничего.
— Я проиграл, как только переступил порог Преисподней. И проиграл бы, не ступи сюда вовсе.
Скорпион напротив него — несмотря на всю выигрышность своего положения; несмотря на вечную связь с адом; несмотря на огонь, пляшущий на его плечах; несмотря на голос, сливающийся с гомоном уродских созданий, — тоже проиграл. Его поражение сердечнее, глубже и трагичнее. Куай в здравом рассудке не решился бы ступить настолько далеко — но ад вокруг, словно приглашение в истлевшую душу Хасаши. Не ему пытаться его успокоить, не ему взывать к голосу разума того, в ком давно не различить разницы между призраком и демоном. Но отчего-то Куай ощущал себя должным. Ведь Ханзо Хасаши проиграл настолько давно, что из цикличности своего единственного поражения выхода не нашёл. И покидая бой победителем, в битве с самим собой из года в год терял преимущество.
— Ты ведь знал. Ты заранее понимал, что так будет.
Саб-Зиро никогда не признается в этом, но… Не сможет найти в себе сил считать Ханзо мертвецом. Не сможет видеть Скорпиона закономерным продолжением Хасаши. Лишь слепящей яростью, тенью ложащейся на глаза жаждой мести — всем тем, что по мнению Куая ещё можно в себе искоренить. Саб-Зиро, должно быть, невероятно наивен, если решился мыслить такими категориями в отношении того, кому ад стал родным домом. Но те мгновения, когда, при всех прочих, Скорпион мог вонзить нож ему в глотку и не делал этого, говорили яснее, чем загнанные в кипящий котёл пешки, коими они по итогу оказались.
[indent] Куай, может, и проиграл. Но сохранил самое весомое из всех преимуществ [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] — он жив.
Словно неразумному дитю, переростку собственных лет, Рейден только и мог, что открыть перед Саб-Зиро и без того очевидное.
Би-Хань не пал героем — он сбежал из жизни, растворившись тенью в мире, который для носящего его цвета брата никогда не будет родным. Он добровольно пожертвовал себя тьме, не желая расставаться с животной сутью — для него свод правил Лин Куэй ни что иное, как сила, движущая вперёд. И вырезая сотнями невинных, Би-Хань находил успокоение, но лживое и временное.
Скорпион из своей мести сотворил адскую пляску, играя с вечностью, бездумно вверяя свою судьбу в руки Старших Богов, во имя тех, кто умер десятки лет назад.
По итогу они оба… Всего лишь мертвецы.
Возвращаясь в этот мир тенями самих себя, они одаривали страданиями и смертью других. Саб-Зиро же… Немногим от них отличался. Никогда не мыслил себя выше и лучше. И даже с новоприобретённым ощущением, пробирающимся через рёберную клетку прямиком к сердцу, вряд ли мог что-то существенно изменить. Но как бы сильно злость на громовержца не проредила нутро криоманта, сколь бы явственно недоверие не плескалось червоточиной в душе, одного Саб-Зиро отрицать не станет. Рейден действительно его оживил.
Подарил ему беспощадное в своей силе осознание, при этом имея подлость бросить его в дремучую неизвестность.
Куан Чи заслуживал мести. Будь Куай глупее и наивнее; будь собой десятью годами ранее, непременно ринулся бы в самую пучину ада, лишь бы достать его: льдом пригвоздить к земле, снежным хрустом вырвать позвонки, голову оторвать и носить за собой, словно победный трофей. Извратить все его приказы, исполнить их на нём же. Думая об этом, Саб-Зиро с трудом подавляет в себе желание воспротивиться Скорпиону, из едва успокоившегося пламени сотворить пепелище. Но…
— Мы здесь не ради вражды. И не ради мести Куан Чи. Ради твоего клана, Скорпион.
Покидая Лин Куэй, Саб-Зиро знал, что пути обратно не будет. Синие цвета для него хоть и особая дань чести, дело принципа, но, объективно говоря, он не заслуживает их носить. Покинув храм ради того, чтобы отыскать собственного брата, Саб-Зиро безмолвно клятву, данную грандмастеру, разорвал; оставив позади всех тех, с кем делил кров, оружие и боль. Пути обратно нет, он не имел права служить самому себе. Тем паче зарождалась в нём саднящая боль, постепенно сменяющая бесконтрольный гнев: если ему предстоит умереть за свой клан, он не будет раздумывать ни секунды.
— Твоих учеников ещё можно отыскать, а Ширай Рю ещё можно восстановить.
Взывать Скорпиона защищать живых… Пожалуй, невероятно глупо.
Саб-Зиро же всю жизнь был достаточно самонадеян, чтобы между этими понятиями давно перестать чувствовать грань.
Отредактировано Sub-Zero (2019-01-20 18:03:39)
Поделиться82019-01-23 16:07:26
Здесь, в самом деле, было, над чем смеяться — долго и до сорванных связок. Только Скорпиону все не до смеха — ни сейчас, ни годами ранее; смех в его голове отдает всегда чужим тембром, принадлежным кому угодно — Куан Чи, Шао Кану, Би-Ханю, даже Рейдену — только не ему самому. Помнит, как умолял богов вернуть его к жизни. Помнит, как нашел выход из ям только через протянутую руку некроманта… помнит, как узнал правду о собственной гибели, о гибели своего клана. Рейден тогда просил его пощадить Саб-Зиро в обмен на собственную поддержку и помощь, Рейден сейчас — говорит ему вернуться в Преисподнюю снова, чтобы найти своих мертвых людей. Повторяет ему, словно маленькому ребенку: тебя обманули. Не дает забыть: обвели вокруг пальца — и Куан Чи, и Старшие Боги. Без ножа его режет: глупенький-мертвенький Ханзо, посмотри, как воскреснуть может здесь кто угодно — только не ты… Ему кажется, будто он слышит, как Саб-Зиро напротив него хохочет. Ему кажется, будто в его ледяных зенках глаз затаилась насмешка. Мерещится, как воины Линь Куэй замыкают кольцо вокруг них и смеются-смеются-смеются над ним, как под его ногами хрустят кости соратников Ширай Рю, и как лед криоманта жжет оголенную кожу…
— Выродок Линь Куэй…
Это все — его личный кошмар. Одно большое трагическое событие, повторяющееся в голове бесконечное множество раз, приходящее ему наваждениями, грохотом в ушах и неконтролируемым приступом страха. Чтобы прийти в себя, никогда не было достаточным понимать — ничего из этого уже давно не существует, это то, что прошло много лет тому назад. Поставленная точка в конце истории, из которой зачем-то сделали запятую… Скорпион вспыхивает вновь моментально и за глотку Саб-Зиро хватает: та инстинктивно покрывается корками льда и тут же тает — Ханзо эта самозащита только сильнее бесит, заставляет его руки стать горячее.
— …не смеет говорить о воинах Ширай Рю. С меня довольно лжи, упрятанной за благими намерениями!
Это все — его личный кошмар. Один большой обман, сплетенная паутина интриг, поверить в которую какая-то часть Ханзо по-прежнему не в состоянии — ему нужен был объект для ненависти, ему нужна была движущая сила, нужна была личная одержимость. Саб-Зиро был всем для него, что заставляло его идти дальше, не смотря ни на боль, ни на смерть, ни на ад в сознании… правда, открытая ему, рушит картину мира и до сих пор вызывает в голове диссонанс. Когда слишком долго веришь в чью-то ложь — она по умолчанию считается истиной; когда слишком долго ненавидишь кого-то — очень сложно обратить свою ненависть в прах, даже если осознаешь всю бессмысленность этого чувства.
В конечном счете ненависть — это все, что у него осталось.
[indent] [indent] Ненависть и адское пламя.
Здесь, в самом деле, было, над чем смеяться — кроме Скорпиона брат Саб-Зиро никого в ту ночь не убил. Куан Чи, его воскресивший, был повинен в гибели и семьи Хасаши, и клана… он ведь знал это — они оба знали — кто угодно знал. Переосмыслить случившееся после стольких лет убеждений в обратном… оказывается слишком тяжелой задачей. Куай Лин не на той территории, чтобы суметь оказать достойное — да хоть какое-нибудь — сопротивление Скорпиону: все здесь играет против него, и смотреть на то, как корки льда на чужой глотке становятся все прозрачнее, приносит ему сродни животного удовольствие. Пальцы его сжимаются крепче — как же долго он этого ждал… только в голове у него — снова хохот, и принадлежит он Куан Чи:
а тому ли ты мстишь, Хасаши?
очередная его ошибка — часть чужих планов.
РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ
РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ
РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ
РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ
РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ РАЗЖАТЬ РУКИ И ВЫПУСТИТЬ
Саб-Зиро ему проиграл сейчас только в силе — и от этого становилось почти физически больно, потому что, чтобы ни происходило дальше, Скорпион понимает: единственный проигравший здесь — только он сам. Существуя в мире, который жил от одной Смертельной Битвы до другой, любой спор волей-неволей воспринимаешь как противостояние — как можно проиграть, если сражения не было изначально?.. Чтобы разжать руки и выпустить — приходится испугаться самого же себя; очередные его ошибки — в действительности — всегда были частью чужих планов. Как понять наверняка, какие из твоих действий — ошибочны? Как узнать, какой твой шаг станет последним?.. Ад не вокруг него. Не в огне, что его окружал и даже не в огне, чьим прямым воплощением он теперь был проклят являться. Ад в его голове — в небьющемся сердце, в испепеленной душе, в хронике его бесконечного количества смертей. Слова Куая… про клан, про месть, про поражение… знал ли Ханзо в действительности, что так будет? Соврет самому себе, если скажет, что да — ни черта он не знал: такова его роль во всем этом кровавом цирке — не понимать того, что происходит.
— Довольно, Саб-Зиро.
Если ты мертв… можно сбежать из Ада, но даже не смей надеяться на, что у тебя может получится избавиться от Ада в собственной голове. Ширай Рю. Его мертвый клан… хочет ли он для них такой же участи? Умершие слишком давно для того, чтобы вновь стать живыми — хочет ли человечная часть Скоприона, сожалеющая об утрате, сотворить с дорогими ему людьми величайшее из возможного зло? Рейден… да будут прокляты эти чертовы боги. Вот, зачем он послал их сюда на самом деле.
— Мы здесь закончили. И тебе об этом тоже известно.
Куай должен был осознать себя вновь живым.
Ханзо… просто чувствует, что делать ему здесь больше нечего.
Путь из Преисподней заучен Скорпионом уже наизусть. Саб-Зиро сейчас слаб как никто, но, если захочет выйти наружу, чтобы продолжить дарованную ему Рейденом жизнь… если он хоть сколько-нибудь мудрее самого Ханзо, то не станет повторять его же ошибок — и просто пойдет за ним.
Отредактировано Scorpion (2019-01-23 16:28:34)
Тема закрыта
Страница: 1
