— Нет.

Получается как в плохом фильме; но получается. Лиза помнит, как перебирали эти кассеты, сидя у подруги на даче — названия смазались в голове, сюжеты соединял один и тот же гнусавый голос, казалось, разницы между ними нет; Лиза всегда предпочитала мультфильмы, но мультфильмы, кажется, не работали. На первом уровне сумрака даже красок нет — только заплывший глаз бездомного: водянистая тоска, слякоть под кроссовками, след от прививки. Никакой разницы.

Юра успевает развернуться и убежать, Кирилл замирает. Заклинание в его руках становится слабее — очередное сгнившее яблоко, бросай его под ноги. Тёмный — Лиза не помнит его имени — кажется быстрее, но Юры уже нет — ни Юры, ни его преступлений. Лиза успевает ударить заряженным амулетом под ноги тёмного — не больно, но заставит отпрыгнуть, выиграет время. Кирилл медлит.
[sign] [/sign]
Лиза бежит в противоположную сторону.

Нет.

На первом уровне Сумрака находят тени, оставшиеся от реальности — рельеф почти тот же, но задерживается с опозданием. Можно найти проспавший войну снаряд — так Лиза подбирает остатки их последней с Кириллом встречи: стыд и неловкость, которые остаются после того, как мама заставляет примерить прелестное платье на уличном рынке. Грязь стекает с обуви на пустую картонку, за перегородками пьяные глаза, пахнет живой рыбой и свиными голосами — платье прелестное, за него над Лизой в школе будут смеяться. Только встречу она никому не покажет — Гесер делает вид, что слишком часто моргает — даже семье не покажет: прячет в шкафу за старыми футболками и свитерами. Он бежит за ней. Нет.

Может быть, на втором ничего не осталось — одни занозы. Три луны, из каждой из них что-то вылупится, если проколоть. Первую придётся доставать из воды — комариное гнездо: Лиза слышит противный, протяжный писк. Ударом руки сбивает с щеки одного. Во второй — утро, проведённое в школе, бесцветное и болезненное, тошнота после завтрака, порванные о зацепку на стуле колготки. Сквозняки в трамвае такие, что приходится прижиматься к сиденью с подогревом — плохое утро, плохая луна. Воспоминания тоже — плохие. Говорят, ядерный взрыв поражает все уровни Сумрака сразу — след, оставшийся после прикосновения руки, уходит вглубь вместе с Лизой. То, что на первом казалось укусом крапивы, здесь становится шрамом от ржавого гвоздя, раскрывает ссадину. Здесь даже мох не живёт, а движения медленные, будто они опускаются глубже в воду. Бежать тяжело. Кириллу, наверное, легче — он сильнее.

Одинокий мальчик по левую руку бросает в баскетбольное кольцо уличный мяч. Дождь становится невыносимым. Лиза чувствует, как на коленке рвутся джинсы. Вот что было в третьей луне.

Если Юру поймают, всё будет кончено. Она теперь тоже — преступница. Нарушила договор. Пусть это будет по крайней мере не Кирилл; перед трибуналом им ещё нужно поговорить. Извиниться.

Третий уровень сумрака далеко. Всё равно что вставать на цыпочки, цепляться ладонями за ржавую ограду. Ржавчина остаётся, а мир — донышко от бутылки: ничего не понятно. Только ветер шумит и машины. Лиза подтягивается на руках и перепрыгивает — коленка разбита, разбита коленка. Она падает, на лбу остаётся след от грязи и неудачного приземления.

Коленка разбита. Коленка. Сумрак присасывается к ссадине на запястье — чем здесь обернулось воспоминание? — и забирает последнее. Ядерный взрыв, говорят, поражает все слои. Что там — клочья пустоты? Перегородка на рынке? Очередь на диспансеризацию?

Лиза улыбается. Времени на третьем уровне нет, а Кирилл — есть.
[nick]Lisa Tishina[/nick][status]у свободных зон лёгкий сон[/status][icon]https://i.imgur.com/tIHAUaa.png[/icon][fandom]NIGHT WATCH[/fandom][char]Лиза Тишина[/char][lz]рты, полные обломков, не могут молиться. мне плохо от игр в войну; эта смерть — прихоть.[/lz]

Отредактировано Medea (2021-01-07 03:07:38)

— Мне... больно.

Лиза сползает куда-то ниже, Кирилл прижимает к себе её голову — пахнет тепло, пахнет домом. Если закрыть глаза, можно растянуть эту минутку, сделать её побольше, смести под неё, будто мусор, крошки слёз, глупые огарки слов, перекусанные пополам улыбки. В дом Лиза всегда заходит ненадолго — иным он как будто не полагается: об этом никто не говорит официально — вот вам сила, но за это придётся платить, — понимание приходит потом. Его забирают постепенно, кусками: сначала — стену, потом — записки на холодильнике. Лиза так и не разгадала последовательность: маму, например, забрали последней, а коллекцию соток — сначала. Сумрак делает сбывшееся несбывшимся. Невозможным. Тени больше никому другому и не принадлежит — всё, что жужжало, толкалось в коробке для воспоминаний, стало лишь напоминанием. Указателем. Вам — на уровень ниже. Там вы останетесь, когда тело разбухнет и размякнет от слёз, станет куском бесполезного мха.

Сначала отказываешь от идеи завести собаку (сгинет, завянет), потом — передвигаешь шкаф так, чтобы детских рисунков под содранными обоями не было видно. Цветы умирают, они же домашние, из кастрюли всегда что-то убегает. Лиза тоже убегает — в подъезд: подъезд — место сумрака, сквозняк даже летом надувает в него по сугробу. В последнее время — всё чаще, Лиза не успевает сжигать их. Кирилл — словно пёс: встретив его, Лиза запретила себе его приручать. Каждая встреча с ним казалось украденной у кого-то; что потом? придут коллекторы, испишут стены ругательствами, может быть, проломят кого-нибудь голову. Украдут детский велосипед. Лиза считала их, обещая, что расплатится чем-то потом — дома столько ненужного: пригоревшее к плите молоко, солнечные зайчики, мамина коллекция платьев. Только дайте встретиться с ним ещё раз — не забирайте. 

— Это был... третий уровень?

Лиза крепче сжимает вокруг него руки — от этого холода, кажется, не избавиться уже никогда; Кирилл — пахнет домом, и поэтому пахнет жизнью, и три луны в его глазах больше не отражаются. Лиза заваривает ему крепкий-крепкий чай, а потом они вместе, под пледом, смотрят дурацкий сериал, пижама какая-нибудь глупая, с динозавриками или крольчатами, носки разные, потому что не нашлось одинаковых. Кирилл выключает сериал, и они читают друг другу вслух, а может быть — выходят лепить снеговика из нормальных сугробов, тёплых, погода налаживается, автобусы прекращают опаздывать, в метро больше не холодно. Снеговики получаются глупые, но улыбчивые, и Лиза радуется, Кирилл тоже радуется, а тени прибиты к полу гвоздями.

Вся игра с сумраком оказывается шуткой — из тех, что разыгрывают в пионерском лагере, вызывая Матного Гномика или Пиковую Даму. Лиза помнит, как боялась заглянуть в зеркало, сидя в заброшенном здании — оно заросло крапивой и лопухами, вельветовые штаны порвались при падении, воспитали звонили родителям и ругались. Там она оставляла бы Кириллу записки на стенах или путала отражения в зеркалах — там было озеро, там было озеро и маленькая тухлая речка, летом ловили бы лягушат.

— Там страшно. Ты на него часто заходишь?

Сумрак потому и пришёл — как коллектор. Серый, с рябым лицом, будто взять кровь из пальца или сделать прививку — с утра сонный, путаешь медсестёр. Забрал не солнечных зайчиков, а Кирилла — сразу, всего, не растягивая. Тогда Лизе казалось, что она у кого-то крадёт, а теперь — не кажется, но оторваться не получается.

— Нам нельзя...

Это глупо; дешёвая история, дурацкий сериал, мама любила такие, разматывала вместе с ворохом ниток. Под серым куполом любая глупость становится правдой — будто они построили город дураков из досок и бетона. Повесили луну, связали договором. Лиза переходит с одной стороны улицы на другую по шаткой доске, чтобы не свалиться в грязь. В городе дураков новогоднее обращение Путина показывают каждый день, а не раз в год, чтобы вдохновлять на войну, воодушевлять дозорных. Лиза улыбается кассирше в «Пятёрочке» и сбивает с неё проклятье (осторожно, чтобы никто не узнал) — на сегодня война с нежитью и тьмой закончена, можно возвращаться обратно.

— Но я не хочу уходить. Что тебе будет? Ты простил меня? — Лиза улыбается, не желая отрывать лица от куртки, плечи глаза. Нужно подумать о Юре, но за эти месяцы Лиза устала думать о Юре — Гесер, наверное, уже всё исправил. Сколько раз за все годы работы он заставлял Лизу поверить, что каждая трагедия здесь реальна? Всё будет хорошо, а её ждёт трибунал и какое-нибудь наказание. Большая глупость, небольшая потеря — Великими не размениваются, а вот Кирилл — Великий. Что будет с ним?

— Тебя, наверное, кто-то ищет.

[nick]Lisa Tishina[/nick][status]у свободных зон лёгкий сон[/status][icon]https://i.imgur.com/tIHAUaa.png[/icon][fandom]NIGHT WATCH[/fandom][char]Лиза Тишина[/char][lz]рты, полные обломков, не могут молиться. мне плохо от игр в войну; эта смерть — прихоть.[/lz]

Сегодня — можно.

Сегодня — завтрак в постель: мама приготовит гренки вместо геркулесовой каши, поставит на тумбочку тёплый какао, потреплет по голове. Сегодня можно прогуливать школу: мама позвонит классной руководительнице, скажет, что у Лизы — тяжёлое отравление. Сегодня — день наоборот: в поликлинике все улыбаются, людей держатся за воздушные шарики, чтобы не улететь, доброжелательно машут повешенные кем-то на ветках варежки.

Сегодня можно не думать о времени и договоре. Обнимать Кирилла столько, что руки затекут и больше не разомкнутся. Сегодня нам будет весело: на качелях кончается до самого позднего вечера. Вверх — ноги задевают крышу ближайшего дома, на кроссовке паутинку облаков, небо сбрасывает, отряхнувшись, вишнёвую газировку. Лиза помнит эти качели: занимает их перед тем, как вернуться домой. По левую руку — многоэтажки, по правую — школьный двор. Лиза раскачивается и раскачивается, забывая подносить ко рту сигарету, на небе остаётся след, как от кометы. Гесер скажет, наверное, что это комета принесёт смерть, а Лиза просто забывает вовремя стряхнуть пепел. Домой возвращаться не хочется, но сегодня — можно.

— Везде больно, — отвечает Лиза, немного лукавя. Боль почти пропадает, расползается на тонкие нитки, если вдеть их в иголку, то можно подшить темнеющее небо — выиграть немного времени. Поймать солнце в петельку, вернуть обратно. Если не получится — купить запасное: бабушка у метро Лизы продаёт забытые, ненужные вещи, старенькие игрушки, аккуратные книги, чашки для варки яиц. Лиза покупает у неё кое-что — так, чтобы заплатить за улыбку: солнце, наверное, тоже найдётся. То, что выкатилось из-под какого-нибудь слоя сумрака, и оказалось кем-то забытом. Они с Кириллом вкрутят его вместо лампочки, пока не перегорит — будут счастливы.

Лиза покажет ему дракончика, которого нарисовала на стене в детстве, расскажет про него сказку. Кирилл будет держать её за руку, забывая о том, что ладони становятся влажными — это больше неважно. Сегодня — можно. Сегодня — праздник: мы не идём в школу, мы идём гулять. Лиза склоняется ластиком над листками великого договора и стирает начертанные замечания. Завтра будет больнее, придётся выносить мусор, разводить в чёрных пакетах по разным районам. Снег сойдёт, и кто-то приметит у обочины очередного «подснежника» — это Лиза свернула шею этому вечеру. До весны никто ничего не заметит. Сегодня — можно: на это-то они с Кириллом имеют право.

— Пойдём, — Лиза храбрится: поднимать лицо — страшно. Вдруг всё рассеется. Вдруг придут Пиковая Дама с Матным Гномиком. Вдруг за дверью подъезда их ждёт Гесер. Вдруг сегодня — совсем не особый день, и мама будет ругаться, когда Лиза вернётся домой. Обнаружит испорченные страницы в дневнике и позвонит в школу. — К тебе? — на самом деле, конечно же, всё равно. — Здесь на трамвае можно доехать. Я помню.

Лиза только крепче сжимает полы куртки в кулаках. Жмурится — напоследок. Петелька соскальзывает, солнце падает. Ничего, ничего, купим новое, эти бабушки везде одинаковые. Блаженные, улыбка — вечная лампочка, у остальных к вечеру от лиц остаётся только прививка от оспы, а они улыбаются. Лиза покупает цветы, но без них цветы умирают.

На всякий случай Лиза берёт его за руку. Ночь — время Ночного Дозора: главное, не попасться своим, но все, наверное, на этой особенной операции. Иногда Лизе кажется, что Гесер и Завулон устраивают игры, чтобы отвлечь их от настоящих проблем — тех, с которыми они не могут справиться. Лиза замечает их краем глаза — небо обгорело с одной стороны: из-под него по воздуху сползают отрубленные рыбьи головы, комья манной кашки, пенки из молочной лапки. Бездомный с синим, пятнистым лицом сказал ей, что в двухтысячном году они прогуляли конец света, и теперь расплачиваются. Придёт — никто не заметит: так и будут стоять в пробках на Ленинградке. Лиза ему поверила, и теперь поглядывает, не станет ли разрез шире.

Интересно, видит ли его Кирилл.

До остановки они идут молча. Рука в руке, фонари подмигивают глазами — жёлтыми, будто рыбий жир. Лиза замерзает, разбитая коленка становится неприятно розовой, как недоваренное куриное мясо.

— Спасибо. Ты не должен был... мне помогать. После всего этого.
[nick]Lisa Tishina[/nick][status]у свободных зон лёгкий сон[/status][icon]https://i.imgur.com/tIHAUaa.png[/icon][fandom]NIGHT WATCH[/fandom][char]Лиза Тишина[/char][lz]рты, полные обломков, не могут молиться. мне плохо от игр в войну; эта смерть — прихоть.[/lz][sign] [/sign]

Отредактировано Medea (2021-01-10 00:11:02)

В детстве Лиза завидовала людям, которые живут западнее, в других часовых поясах: казалось, время давало им больше шансов. Поспать ещё пару часов перед школой, не опоздать на урок, прожить неудачный день заново. Если бы она жила в Латвии — или Литве, — то знала бы, что не стоит хвататься за ту тарелку. Получилось бы вернуть сбежавшего пса, получить пятёрку по математике, проветрить квартиру, чтобы мама не учуяла дым от сигарет. Лиза гладила свой велосипед и думала, что, когда вырастет, обязательно поедет туда — отмотает время на час, на два, чтобы взглянуть в лицо уже прошлой себя. Дать ей совет. Так можно ехать бесконечно, следуя по дороге за солнцем, убегать от времени, исправлять ошибки, которых ещё не было. И не будет теперь. А потом сломался велосипед, мама решила не покупать новый и от мечты пришлось медленно отказаться.

Вот сейчас бы такой же велосипед. Ехать придётся долго — отматывать двенадцать часов назад снова и снова, пока они с Кириллом не станут прежними. Может — больше: пока она не приняла решение следовать за светлыми, вступить в Ночной Дозор. Лизе было пятнадцать, ей казалось — это правильно. Бороться за добро против нежите: конец света уже прошёл, а его дети — вот они, только дотянись рукой. Справедливость можно было разложить на детальки и собрать заново — ещё лучше, ещё ярче. В детстве, читая про революцию, она представляла себя на коне с шашкой, а теперь шашку ей дали — сумрак и заклинания, договор и товарищей, — только потом всё это осталось бумажным. Гесер умел складывать уточек из оригами, а потом отпускать их в оттаявшие ручьи — Лизе полагалось их защищать. Люди гибли, а они подписывали лицензии, вампиры гибли от голода, а они их убивали.

Интересно, чувствует ли Кирилл то же самое, или Завулон умеет ставить более реальные цели. Больше полугода прошло, а он так и не потемнел — ни следа не легло, ни тени, ни чернильного пятнышка на костяшках пальцев. Может быть, они ушли уже так глубоко, что поверхность уже привыкла, уже не меняется. Лиза держит его за рукава куртки, не даёт раздеться, всматривается в прозрачные глаза. Раньше туда можно было запустить живых рыбок — посмотреть, как они играют. Сейчас Лиза видит тину, видит камыш по краям, видит взволнованный ил.

Это уже неважно. Велосипед тот не найти, как и ручку, которой она подписала свой договор. Остаётся только приподняться на цыпочках — сердце замирает в горле — встретиться губами с его щекой. Больно. Живи она западнее — можно было бы поцеловать его ещё раз: после полугода — как в первый. Заново, заново, заново. Целовать, пока ноги не устанут крутить педали.

— Ты замёрз?

Нужно раздеть его. Нужно сделать чай. Затолкать в душ. Цепляться за дела, чтобы сделать его реальнее: наполнять каждое дело весом, ставить в уголках бумажки, которую нужно расправить. Лиза слишком хорошо знает, как это бывает: один телефонный звонок — ничего не остаётся. На всякий случай она проверяет телефон, но никаких пропущенных — наверное, им там правда не до неё.

— Я замёрзла, — вместо этого только крепче сжимает пальцы на рукав. Смотреть на Кирилла — на ещё один поцелуй не решиться; страшно — всё равно, что стоять под черноплодной рябиной. Тянешься вверх, чтобы сорвать себе несколько ягод, и на тебя катятся капли ночной росы — внутри отзывается тоска, хочется свернуться в корнях калачиком, слышать, как рядом проходят товарные поезда. Интересно, что везут в них, интересно, удастся ли на них уехать от времени — туда, где не было этой тоски.

— Я не знаю, что делать дальше.

Завтра, когда Дозорам придётся разбираться с оставшимися. Разбежавшимися. Лиза вспоминает, какое, по их меркам, она заслуживает наказание, сможет ли пережить несколько лет без волшебства.

Там, западнее, завтра наступит позже. Жаль, велосипеда у Кирилла уже нет и метро не работает.

[nick]Lisa Tishina[/nick][status]у свободных зон лёгкий сон[/status][icon]https://i.imgur.com/tIHAUaa.png[/icon][fandom]NIGHT WATCH[/fandom][char]Лиза Тишина[/char][lz]рты, полные обломков, не могут молиться. мне плохо от игр в войну; эта смерть — прихоть.[/lz][sign]   [/sign]