автомобиль останавливается на чисто подметенной подъездной дорожке дома 4 по тисовой улице. тяжелые шторы на окне кухни неподвижны. жена не услышала шума мотора, не выглянула помахать вернону. дождь глушит звуки.

вернон не то чтобы любит дождь, но считает его своей хорошей приметой. может, сегодня будет лучше, чем вчера?

мощный июльский ливень шел на опен-эйре, где он встретил худенькую большеглазую девчонку. настоящая паинька. в юбке складками и блузке с наглаженным воротничком. с аккуратной старомодной прической. трогательная и испуганная.
a model built for comfort, really built with style
вокруг трясли мокрыми хаерами фанаты обоего пола в рваных клешах и майках. или без маек. обоего пола. а она, случайно попавшая на фестиваль за компанию с подругой, была неприкрыто шокирована. в начале концерта девочка, наверное, была благодарна своему телосложению, позволившему просочиться почти к сцене, в самую гущу. но когда вышли хедлайнеры и на поле НАЧАЛОСЬ, ее чуть не затоптали. высокий крепкий вернон, ни о чем не спрашивая (да и не услышали бы они друг друга в грохоте басов и реве толпы), прочитав панику в глазах, одним движением притянул малышку, прикрыл собой, спрятал на груди. и через минуту
oh, i been flying... mama, there ain't no denyin'...
i've been flying, ain't no denyin', no denyin'...
смахивая капли дождя с аккуратно зачесанных волос, еще не зная имени девушки, не зная, как этот невинный цветочек здесь очутился, твердо знал другое. больше не отпустит.

дождь встретил их, выходящих из церкви. петуния, рядом с которой никто не заметил бы сошедшего с небес ангела, и вернон - в сковывающем движения сюртуке, в жмущих привычные к говнодавам ноги новых туфлях, с глупой розочкой в петлице и такой же глупой улыбкой на лице. майский слепой дождик зарядил едва ли на четверть часа, это с небес молодоженам крикнули "поздравляем!" и молодожены запрокидывали головы, жмурились от солнца, ловили редкие капли губами. оба вспоминали одно и то же, тонули в глазах друг друга, не замечая гостей вокруг.

дождь шел в тот вечер, когда вернон дурсль (уже три года как женатый человек) привычно подъехал к дому 4 на тисовой улице (уже год как ставшему не house, а home). петуния не выглянула из-за занавески, услышав шум мотора, как делала каждый вечер. потому что уже ждала мужа у окна.
не закрыв за собой дверь машины - бегом к крыльцу. пока с другой стороны бежит навстречу жена.
дурашливо торжественно: "миссис дурсль, поздравляю! ваш супруг получил повышение!" - и ликующе: "туни, меня перевели в офис!!! теперь буду продавать по телефону, а не сбивать ноги на грязных стройках! ну и жалованье, сама понимаешь..."
в ответ такое же псевдоофициальное: "поздравляю вас, мистер дурсль..." - сбившийся вдруг голос и смущенное: "...старший..."
"старший? петуния, ты?.. мы?.." слезы на щеках, мешающиеся с дождем. поцелуй со вкусом дождя и слез. рука на пока еще плоском животе.
любимая жена. прекрасный дом. будущий наследник, крошечный, невидимый и неощутимый - где-то там, под ладонью вернона. мистер дурсль-младший. раздолбайская юность брошена без сожалений в пользу более важного. более счастливого. взрослого. настоящего.
они не просто верили - знали наверняка, что впереди долгая прекрасная жизнь и ничего плохого с ними случиться не может.

дождя не было в то утро, когда петуния пошла выставить бутылки для молочника и благопристойную тишину тисовой улицы пронзил ее крик - и тут же раздавшийся в ответ младенческий. первый рассвет ноября, ясный до звона в воздухе, оглаживал лучами корзинку. одеяло. торчащий угол конверта. курносое детское лицо, сморщенное от плача, с запекшимся порезом на выпуклом лбу.
in a tree by the brook there's a songbird who sings
sometimes all of our thoughts are misgiven

петунии тяжело с двумя детьми.

вернон роется в бардачке, извлекает помятую пачку сигарет. он бросил курить в первую годовщину свадьбы, когда заговорили о детях. о крепких здоровых детях. двоих. или троих, если карьера дурсля пойдет в гору. располнел, конечно, но не парился. все мужчины в счастливом браке полнеют. бросил легко, в один день, а недокуренную пачку с зажигалкой специально оставил, чтобы доказать себе: могу справиться с искушением, да и нет никакого искушения, ради семьи мне это ничего не стоит. а потом вовсе забыл о поклаже на дне бардачка. сегодня, выезжая с работы, вспомнил.

"петунии тяжело с детьми" - твердит себе вернон по утрам, давясь остатками вчерашнего ужина и уходя на работу. жена перестала готовить ему завтраки. она только следит за детьми и убирается в доме. убирается. убирается.

вернон опускает стекло, щелкает зажигалкой. первая затяжка - горькая и тошнотворная. отвык. дымный выдох за окно, в дождь. дождь не обидится, дождь все понимает. только он один и понимает. только он знает, где сейчас та туни, в которую вернон влюбился с первого взгляда.

"петунии тяжело с детьми" - объяснял себе вернон постоянную взвинченность жены, слезливость, беспричинный страх перед капризами племянника.

вдох, выдох. затяжка за затяжкой. у них ведь уже двое. а третьего не будет. теперь - точно не будет. одна случайная сигарета, минутная слабость? или втянется снова? плевать. теперь можно.

"петунии тяжело с детьми" - и супружеская близость стала наперед известной, как зарплата. дважды в неделю, во вторник-среду и субботу. одна и та же последовательность действий, одна и та же поза.

вернон курит и смотрит в слепые окна дома. когда их home снова стал house? тогда, когда у петунии вдруг испортился вкус и она поменяла часть обстановки? или когда вылизанные до безупречности комнаты стали больше напоминать залы музея "образцовая английская семья конца ХХв.", чем место, где люди живут, любят, смеются, строят планы?

"миссис дурсль тяжело с детьми" - подтвердил психиатр, выписав антидепрессанты, и чуть не отхватил в торец за проповедь вернону о том, что нужно быть внимательнее к жене, помогать ей. да какого хрена этот эскулап возомнил о себе? какого хрена он вообще знает об их жизни?

последняя затяжка. окурок - щелчком за окно, прямо на аккуратную, стерильную до блевоты дорожку. может, блевать хочется всего лишь от табачной горечи? посидеть еще пять минут и идти в дом.

"дорогая, тебе ведь тяжело, давай возьмем няню" - и полномасштабная истерика жены. рыдания в голос. полный ужаса сбивчивый лепет: никто не должен видеть, никто не должен знать...

никто не должен знать, что петуния не справляется. ей стыдно. не справляться стыдно. быть плохой женой и матерью стыдно. они ведь хотели двоих детей. и пусть один не родной вернону, но все же племянник туни, родная кровь. "родная кровь… я должна…" - шепчет петуния у кроватки гарри и всхлипывает, когда думает, что вернон не видит.

"дорогая, отдохни. почитай, прими ванну. я уложу ребятишек" - и жена, взвыв без слов, по-животному, встает крестом в дверях детской. она никогда не оставляет вернона одного с детьми. особенно с гарри. вернон говорил ей, что этот мальчик - их общая забота. обещал вырастить гарри как своего сына. заверял жену в своей любви. убеждал, что друг от друга им нечего скрывать и нечего стыдиться. но. петунии тяжело с детьми. петунии стыдно не справляться.

мистер и миссис дурсль проживали в доме номер 4 по тисовой улице и всегда с гордостью говорили, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди
"депрессии у молодых матерей сейчас участились. женщины предъявляют к себе слишком высокие требования. не давайте ей слишком увлекаться новомодными журналами об идеальном материнстве"
уж от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать, чтобы они попали в какую-нибудь странную или загадочную ситуацию
"ваша супруга поправится, мистер дурсль. следите, чтобы она принимала лекарства"

крепкая семья. дети. их браку восьмой год, мальчишкам - по три. стабильный средний достаток. кредиты выплачиваются досрочно. уверенность в завтрашнем дне. петуния поправится. все будет хорошо.

вернон выходит из машины, закрывает дверь. хлопок - оглушительно громкий в вечерней тишине дремлющего крепко спящего коматозного зомбированного не видящего, что в доме номер 4 творится ад пригорода. дождь перестал.

жена не встречает вернона. он поднимается на крыльцо, поворачивает ключ в замке и запоздало вспоминает: надо постучать, чтобы не напугать петунию. лекарства не помогают. в последнее время она стала бояться резких звуков. стучит. и еще раз, погромче.

она поправится. поправится. все будет хорошо.

Отредактировано Vernon Dursley (2020-11-30 11:58:54)

ростбиф жесткий. это хорошо. его можно нарезать мелкими кусочками и каждый долго-долго пережевывать. уставший голодный муж пришел с работы, жена подает ужин. все нормально. каждый на своем месте. можно не говорить еще какое-то время.

говорить трудно. все их разговоры давным-давно пропитаны фальшью. фальшь льется изо ртов, излучается из глаз, лезет из ушей. имитация счастливой семьи. имитация общения. какмальчики чтоновогонаработе. имитация жизни. словно ничего не происходит. словно они не умерли заживо, превратившись в парочку зомби. муж работает, жена ведет дом.

вернон каждый вечер доедает ужин и сразу же выпаливает это заученное какмальчики. чтобы не успело вырваться туни милая посмотри во что мы превратились во что ты превратилась мы же все проебали с тех пор как в нашем доме появился этот...

- спасибо, дорогая, было вкусно, какмальчики

и еще десять минут можно молчать и кивать, не слушая толком болтовню жены. зачем слушать? что изменится, если выслушать? что вообще может измениться в этой гребаной не-жизни?

он клялся быть с петунией в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в горе и радости. половину клятвы у алтаря пропускал мимо ушей. мимо мозгов. когда женится 22-летний оболтус, ни хера он не думает о болезнях, бедности и горе. он думает о том, что больше не нужно тискаться на заднем сиденье машины или улучать момент, когда предков нет дома. а еще в своем доме можно включать музыку хоть среди ночи на полную. впереди взрослая жизнь, полная секса и свободы. совершенно легально, никто не осудит.

а свободы во взрослой жизни оказалось с тараканий хуй.

он должен защищать жену и не защитил. болезнь невидима, ей не дашь по морде.

он хотел дать сыну все самое лучшее и не сумел. у дадли даже нет своей комнаты, уже два года это не комната дадлика, а безымянная детская.

он обещал вырастить гарри поттера как родного и не может. с этим мальчишкой что-то не так. он чужой. чужой до волоска, до кончиков ногтей. он по-чужому смотрит, по-чужому реагирует, и петуния... стоп.

вернон заставляет себя вслушаться.

и тогда дети поставили два колышка и дадли стал забивать между ними мяч у него не получалось старался дети еще погуляли дадли забил дети пообедали дадли попросил добавки уложила детей дадли набегался быстро уснул

сторонний слушатель не понял бы из этого монолога, сколько у дурслей детей - двое или десятеро.

дадли упрямо собирает пирамидку вверх ногами представляешь от маленького к большому он конечно давно умеет правильно а теперь вот так настоящий бунтарь вылитый отец

- а гарри?

жена бледнеет. перестает дышать.

- петуния, как собирает пирамидку гарри? во что он сегодня играл? как провел день?

губы на лице напротив синюшно-серые, как у несвежего трупа. болезнь невидима? черта с два. вот она, болезнь, пялится прямо на вернона выпученными шарами. у туни, его девочки, лицо румяное, живое, с внимательными чуткими глазами, всегда готовое рассмеяться. а эта уродливая бесцветная маска, вылепленная из дешевой туалетной бумаги, и есть рожа болезни. и по ней можно вмазать. не кулаком, конечно - это же не вернон здесь слетел с катушек. но петунии будет больно. прости, любимая.

- туни, ты совсем ничего не сказала о гарри. а ведь он тоже наш ребенок, мы за него в ответе. мне интересно. как вы тут без меня?

вернон клялся быть с петунией в болезни и здравии. и будет. он защитит жену. поможет ей поправиться. и для начала он должен, послав на хрен врачей с их таблетками, сам разобраться, откуда болезнь явилась.

вернон твердо намерен выяснить, что именно гнетет петунию. на простое "тяжело с детьми" он больше не купится.

Отредактировано Vernon Dursley (2021-04-18 10:02:10)

прееекратииии мне лгаааааааать!!!
бешеный крик поднимается из нутра вернона. не из легких и бронхов, как нормальная речь. этот нечеловеческий вопль рождается в каждой клетке тела от макушки до пят, из каждой клетки вбирая в себя обиду, бессилие, злость - и как лава из тысячу лет гревшегося вулкана выплескивается...
- да? вот и славно.
натянутая улыбка, привычный кивок.

дальше они разговаривают о какой-то ерунде
чтоновогонаработе выбили дебиторку пора съездить в супермаркет список да яиц побольше и стиральный порошок кончился как мы же недавно целый мешок давай на выходных в зоопарк саймон из рекламного его дочка была в восторге
пока в радионяне не раздаются детские голоса:

- дадли! дадли, ставай! игать! давай игать!
- закнись, гаи потта!
сын выкрикивает эти слова без малейшей злости, с озорством и даже весельем. просто повторяет где-то услышанную фразу. "где-то"?!

хороший муж хорошей жены сейчас сдвинул бы брови и в недоумении спросил: "дорогая, откуда наш сын набрался таких выражений?" а хороший муж сумасшедшей жены знает откуда. он безучастно наблюдает, как она неловко, сломанная шарнирная кукла, бросается к радионяне. взять прибор получается не сразу, попасть по кнопке деревянными пальцами не получается вовсе. трубка выскальзывает из руки петунии и летит на пол, не прекращая издавать детскую болтовню. от удара крышка отсека батареек открывается, батарейки катятся в разные стороны. и тишина.

петуния тупо смотрит на разлетевшиеся части, как будто ей очень важно понять, как правильно повести себя. считать ли процедуру возвращения батареек на место уборкой - то есть своей обязанностью, или ремонтом техники - то есть мужской работой? вернон избавляет ее от этого ребуса.

- я соберу, милая.
она судорожно кивает и, по-прежнему нервозно зажатая, быстро шагает на второй этаж.
петуния не потрудилась ничего сказать ему напоследок. ни "я быстро, дорогой", ни "извини", ни "после договорим", ни "вот и мальчики проснулись". обязанность "встретить мужа с работы" исполнена, можно поставить галочку в мысленном списке и перейти к другим рутинным делам.

вернон остается один на кухне. тупо сидит. зачем? а зачем он вообще здесь?! что он делает в этом доме, обставленном не по его вкусу, с этой равнодушной к нему женщиной и с этим мальчиком, который отравляет жизнь своих приемных родителей? за последнюю мысль становится стыдно. ребенок не виноват. виноват не ребенок.

о покойных либо хорошо, либо ничего, кроме правды. так вот правда: родители гарри сами виновны в своей гибели. в том, что оставили сынишку сиротой. и в том, что жизнь дурслей превратилась в ад. вернон в юности и сам был не образцом приличий, но при первой же (так и оставшейся единственной) встрече с сестрой петунии и ее женихом понял, что с этими людьми им не по пути. а лучше вовсе оградить жену от контактов с ними: сектанты ведь умеют действовать на психику и вербовать в свои ряды так, что жертва не успевает опомниться.

поттеры носили безумные одеяния, поклонялись мерлину и моргане и на полном серьезе верили во всякую ерунду вроде путешествий через дымоход, телепортации, левитации, чтения мыслей и прочего. у них даже было сообщество единомышленников, и довольно многочисленное! а когда такой образ жизни (наверняка они на своих сборищах выпивали, или употребляли что-то помощнее - не придумаешь же все это на трезвую голову!) закономерно свел поттеров в могилу, то кому-то из их товарищей, слава богу, хватило здравомыслия понять, что маленькому ребенку не место среди психов и наркоманов, узнать адрес дурслей и принести гарри им.

петуния даже не рассматривала варианта отказаться от опеки, и вернону оставалось только поддержать жену. он бы и так не возражал, но ведь его даже не спросили! петуния не стала обсуждать с ним свое решение и объяснять, что ею движет: любовь к сестре, чувство долга, жалость к ребенку, страх общественного осуждения... "это мой племянник гарри поттер он останется жить у нас" - и все. голый факт, прямой и жесткий, как гвоздь. первый гвоздь в крышку гроба с их счастьем.

вот тогда все и началось. недомолвки, непонимание, напряженность. петуния витала мыслями и тревогами где-то далеко от вернона, а он, веря в "тяжело с детьми", не утомлял ее расспросами и надеялся, что все как-нибудь само наладится. а потом уже не мог достучаться через толстенную стену отчуждения. а потом - диагноз, назначения, прогноз.

и все-таки... что? что настолько выматывает петунию? что сводит ее с ума, в прямом смысле? что вообще происходит в его доме, пока он не видит и.. не слышит?

он наклоняется, собирает батарейки и вставляет в радионяню. палец замирает над кнопкой. укол совести: "подслушивать?" но вернону не больно от этого укола. да, он собирается подслушивать. нет, он не предает свое доверие жене. потому что никакого доверия между ними давно нет. есть только бесконечное притворство и молчание-хуже-лжи. нужна лишь смелость признать это.

- петуния, что ты скрываешь от меня? - произносит вернон вслух, и после этих слов вместе с болью приходит облегчение. как после вскрытия нарыва.

вернон включает радионяню.
- что тебе снилось, дадличек?
- что я космонавт! и лечу на ракете!
- нааадо же! - голос петунии ласково улыбается. - ты хочешь стать космонавтом, когда вырастешь? для этого надо хорошо кушать, быть здоровым и сильным...
- а я летал по-настоящему, - невпопад брякает гарри. - на метле. а еще на мотоцикле, и за рулем был великан.
- заткнисссь, гарри поттер! - шипит петуния, теперь ее голос надтреснутый, жесткий и опасный, как осколки стекла. стекло тянется к тонкой детской шее, слова ранят беззащитного сироту, - мотоциклы не летают! великанов не существует!!!
разве можно истошно орать шепотом? оказывается, можно. но зачем? почему? трехлетний ребенок фантазирует - и что с того? насколько же он достал петунию, если она срывается на нем из-за такой мелочи?

вернон завидует гарри. абсурд. вернон дурсль хочет, чтобы жена на него наорала. чтобы выплеснула свою злость, или усталость, или страх, или что-же-гложет-тебя-я-не-понимаю. и чтобы он мог с чистой совестью завопить в ответ, пнуть диван. а она - не остаться в долгу и расколотить пару тарелок. чтобы потом хлопнуть дверью, и она плачет в доме, а он курит на крыльце, старуха фигг заглядывает через забор, завтра вся округа будет судачить… чтобы было больно, грубо, неприлично, громко. честно. живо.
он считал, что это депрессия петунии или побочные эффекты лекарств снизили ее эмоциональность. но нет, оказывается, на эмоции к детям она способна. ужасно, конечно, что дадли достается вся ласка, а гарри - вся неприязнь. но ведь вернону - вообще ничего. ни-хре-на-шеч-ки. только робот "хорошая жена", добросовестно выполняющий заложенную программу.

- великаны бывают. я видел.
- прекрати болтать всякие небылицы!
- это былицы, былицы! мотоцикл может летать. и машинки тоже. вот же!

петуния тихонько скулит. дадли заливисто хохочет.

- мама, мама! смотри, летает! гарри, а великана покажешь?

что, черт подери, происходит в детской?!
вернон и не знал, что с его упитанностью можно ходить так быстро и бесшумно.

Отредактировано Vernon Dursley (2020-12-03 18:32:07)

вернон входит в детскую и продолжает ничегонепонимать. мальчики уже одеты, постели заправлены. петуния, выронив из руки игрушечную машинку, стоит столбом и испуганно смотрит ему в глаза. дадли бросается на руки с криком: "папочка пришел!" - и у вернона возникает дикий, неприличный, невозможный вопрос: сын правда рад его видеть или петуния научила, как нужно встречать отца? в этом доме, насквозь пропитанном ложью и безумием, ни в чем нельзя быть уверенным.

вся дурь пропадает из головы, как только вернон подхватывает сына, прижимает к себе и утыкается носом в теплую складку на детской шее.
- дусик!
дадли хихикает и крепче обнимает вернона пухлыми ручками. это их ежевечерняя игра. вернон постоянно выдумывает имена для сына, а тот одинаково радуется и новым, и повторяющимся. дадлик, дад, дудик, дади, дуся, дуди-дуди-ду...

- привет, гарри!
- драсти.
приемыш стоит рядом с петунией маленьким послушным солдатиком, готовый идти на полдник, как велено. ни движения навстречу вернону. он не любит прикосновений. он никогда не просится на руки. он не называет вернона никак. а у вернона фантазия впадает в кому при попытке что-нибудь образовать от имени гарри.

два года назад отец неожиданно для себя расширившегося семейства консультировался с психологом социальной службы о том, как со временем правильно сказать ребенку, что он приемный. ведь гарри подрастет, забудет настоящих родителей, начнет вслед за братом мамкать-папкать... и однажды придется найти слова, объяснить все мальчику так, чтобы он не сделал вывода, будто он какой-то неправильный, ненастоящий сын и родители любят его меньше, чем дадли. вернон ждал этого дня во всеоружии.

но рассказывать гарри ничего не пришлось. он знал, знал наверняка своей безошибочной детской душой, что разница между ним и дадли есть. он был чужим здесь и как будто даже не переживал об этом. как будто ему не нужны объятия, возня, ласковые имена, улыбки... ему не нужны новые отец и мать.

- как дела, сорванцы?
дадли взахлеб рассказывает о том, как гонял мяч во дворе, как, умываясь, хотел подбросить струю воды из крана вверх, а та почему-то все равно падала вниз. вернон смеется и по пути в столовую радостно пускается в объяснения: это земля притягивает к себе предметы... был такой ученый, которому на голову упало яблоко, и он открыл закон... а вот в космосе...

за столом дадли снова проверяет закон всемирного тяготения при помощи ложки, и вернон с улыбкой оглядывается на жену. ответной улыбки (все прекрасно, у нас растет здоровый любознательный ребенок, я люблю тебя, все будет хорошо) нет. петуния таращится на мальчиков с ожиданием какой-то беды.
покормив детей, она уводит их наверх и оставляет вернона перед телевизором. вернон не пытается пойти к семье, провести вечер всем вместе, повозиться с мальчиками. вернон больше не пытается в чем-то убедить жену (ко всем логическим аргументам она глуха) или просто по-мужски поставить перед фактом (при малейшем давлении она начинает рыдать в непритворном ужасе). так что он сидит перед бубнящим ящиком, наперед зная, что как только выключит, то забудет, какой канал смотрел и что там показывали - тупой сериал для домохозяек, новости или политическое ток-шоу.

вернон сохраняет хрупкую видимость нормальной жизни. жена занимается детьми, муж пялится в телик - это ведь лучше, чем жена сошла с ума, муж пытается найти общий язык с ее безумием. или не с самим безумием, а с... избирательной блокадой обратного нейронального захвата серотонина? дозозависимым сбалансированным эффектом? частотой открытия в цитоплазматической мембране нейронов каналов для входящих токов ионов хлора?
вернон добросовестно перечитал инструкции ко всей той дряни, которая по мнению мозгоправа должна покончить с кошмаром в их доме и вернуть ему настоящую туни. разумеется, он ни хрена не понял. разумеется, безумие положило с отворотом на все попытки прогнать его через какое-то сраное “взаимодействие со специфическими бензодиазепиновыми рецепторами, расположенными в постсинаптическом ГАМКА-рецепторном комплексе в лимбической системе мозга”, что бы вся эта хреномуть ни означала.
потому что безумие не в лимбической системе петунии. безумие пропитало весь их дом, оно витает в воздухе, крадется по лестницам, ухает из подвала, прячется в кладовке среди моющих средств всех видов и сортов. безумие разевает пасть на вернона и вот-вот доберется до дадлика. сегодняшняя грубость петунии с гарри далеко не первая, дадли давно слышит жестокие слова матери, пусть и адресованные  не ему. дадли усваивает это как норму. дадли как-то (как?) объясняет себе, почему с ним мать ласкова, а на гарри шипит змеей. ребенок не может расти здоровым и счастливым в такой обстановке.

что бы ни заставило петунию взвалить на себя заботу о племяннике, но эта ноша ей не по плечам. петуния не любит гарри. вернон не любит гарри. все добросовестные попытки растить его как своего сына - кошке старухи фигг под хвост, той самой, с перебитой лапой. воспитывать чужого ребенка тяжело. вернону тяжело, а петунии просто невыносимо.
в семье ребенку лучше, чем в приюте, утверждают психологи. но что вы скажете, гребаные психологи, если заставить вас выбрать: один ребенок, которому лучше, или трое людей, которым хорошо? заставить выбрать между одним ребенком и другим? старая задачка про вагонетку, а?

воображаемые гребаные психологи молчат. делать выбор должны не они, а вернон. и для правильного выбора всего-то и нужно - сказать: “туни, давай посмотрим правде в глаза. мы не справляемся с гарри. мы зря оставили его у себя. пусть опека подыщет ему другой дом” - а там пусть рыдает хоть до обезвоживания, он будет стоять на своем до последнего, до угрозы уйти, забрав дадли. уйти-то он, конечно, не уйдет, но вразумить жену нужно любой ценой.

вернон решил задачу про вагонетку. в уме. осталось дернуть за рычаг и перевести стрелку.

Отредактировано Vernon Dursley (2020-12-24 18:55:58)

“а если бы телевизор работал громче?” — бьется в голове вернона.
мозг не способен признать реальность происходящего. мозг отказывается верить глазам и вместо этого рисует альтернативные картинки, еще ужаснее. наверное, так и сходят с ума. потому что здоровый человек сейчас думал бы: “да куда уж ужаснее!” а вернон знает куда.

если бы телевизор работал громче, то вернон, пока петуния убивала одного ребенка на глазах у другого, таращился бы в бегающие за мячом фигурки — кстати, что за матч идет, кто с кем играет, в какой лиге? и идет ли сейчас или игру показывают в записи? вернон пытается вспомнить так усердно, будто сейчас это важнее всего.
если бы телевизор работал громче, то он не услышал бы, как из радионяни на кухне вместо отголосков детского чириканья раздался жуткий сдавленный хрип.
если бы телевизор работал громче, то не заметил бы, что петуния понеслась в детскую, а какая-то кошка за окном взвыла, точно ей хвост отрывают. как будто хотела привлечь внимание и позвать на помощь. как будто видела и понимала происходящее.
если бы телевизор работал громче, вернон не пошел бы следом за женой. и тогда…

дадли вопит: “папа, помоги!” — и он прибегает в детскую, когда уже поздно что-то изменить.
кончился первый тайм, петуния подходит к нему, вся в крови, и говорит… вернон не может придумать, что именно она сказала бы, но уверен, что дождалась бы перерыва между таймами — ведь она должна вести себя неадекватно!
гарри умудряется вырваться и бежит к нему с глубокой раной на шее, испуганно выкатив глаза и абсолютно молча, от шока забыв, как кричать.

но вернон убавил громкость, чтобы слышать шорох губок и плеск воды в кухне, отзвуки детского смеха в радионяне. семейный будний вечер. уютные нормальные звуки. а потом каких-то полминуты  — и жуткая картина перед глазами. и страшное, чудовищно неуместное облегчение от того, что можно больше не изображать нормальность.

весь пол детской усыпан обрезками ткани. дети сидят на ковре присмиревшие. у дадли шея испачкана кровью, но он не ранен, смотрит так же спокойно и пытливо, как и гарри, пытается понять, как реагировать. дети даже не успели напугаться.
повсюду кровь петунии — на коже, волосах и одежде дадли, на ковре, на истерзанном шарфе, на ножницах, а теперь еще и на руке вернона.

— что случилось?
— мама победила мию, — говорит дадли.
петуния не отвечает. в ступоре смотрит перед собой, как будто не она пять секунд назад выла от ярости и замахивалась ножницами на ребенка.
— молодец мама! — отвечает вернон с непринужденным видом и отбрасывает подальше ножницы, выдернутые из руки жены. — только поранилась немножко, да, ребята?
мальчишки переглядываются и неуверенно кивают.
— я перевяжу маме руки. а вы сидите тихо и ничего не трогайте.

вернон подхватывает петунию и несет в ванную. как будто переносит новобрачную через порог. опускает ее на кафельный пол и долго стоит напротив, не убирая руки с талии. смотрит в глаза. как тогда. он вспоминает эти глаза юными, смеющимися, влюбленными, полными надежд. их взгляд говорил больше любых слов. слова были не нужны.
“что произошло”? “зачем ты это сделала”? “что тебе привиделось”? “я сейчас же звоню в социальную службу”? “я вызываю полицию”? нет. ни вопросов, ни угроз она не услышит. слова не помогут. слова не нужны. как тогда. напротив вернона стоит не чудовище, не бездушный кровожадный зомби, не олицетворение безумия. напротив вернона - его любимая женщина. не "все еще" любимая. не любимая "несмотря на". просто - любимая.

он склоняется и крепко целует холодные неподвижные губы.

нормальный человек вызвал бы полицию, отправил бы жену в больницу, подумал бы о безопасности детей, действовал бы рационально.
вернон не воображает, будто попал в жуткую недетскую сказку, а просто осознает как дважды два, что находится в ней, хочет того или нет. он — принц, способный поцелуем разрушить злые чары. рациональность, логика, планы, ответственность — все рассыпается с оглушительным звоном, как стеклянный витраж, обнажая простой и очевидный факт: им может помочь только чудо.
он сошел с ума вместе с женой? возможно. главное, что вместе. и разве это не чудо, что губы петунии делаются теплее и целуют его в ответ?

Отредактировано Vernon Dursley (2021-01-19 17:54:05)

— вернон, я не сумасшедшая.
— знаю.
он останавливает истеричное мельтешение петунии по ванной комнате, поймав ее за талию и поставив перед раковиной. кровь уже не течет, осталось только смыть пятна и перевязать порезы. вернон, встав вплотную за спиной у жены, проверяет температуру воды. бережно берет ладонь туни и опускает под прохладную струю. она вскидывает голову — и взгляды встречаются в зеркале.

— он не такой, как мы. он опасен.
сумбурные выкрики об опасности, крови, смерти и защите начинают складываться в связный монолог.
how many words you waste before you're understood
— лили и ее муж не попали в аварию. их убили. моя сестра была волшебницей. действительно была, с самого детства. это не фантазии, не наркотики, не секта. и гарри такой же. стоит ему захотеть — и…
вернон кивает отражению петунии.

— ты веришь мне? — спрашивает она. без подозрения, без нажима. испуганно и немного удивленно.
— да.
вопрос “почему ты раньше не сказала мне?” рождается в голове одновременно с ответом на него: “потому что раньше я не поверил бы”.
вернон не отводит взгляда от зеркала, кивком просит продолжать. его рука на ощупь стирает липкие пятна с ее руки. вода уносит кровь куда-то по трубам, по коллекторам — подальше от дома номер четыре. под пальцами вернона остается чистая гладкая кожа, и возникает надежда, что сейчас вместе с порозовевшей водой утекут все проблемы. как будто, пролив свою кровь, петуния принесла жертву, совершила какой-то жуткий древний ритуал и спасла домочадцев от проклятия безумия и лжи.

— и теперь тот человек… то чудовище, которое убило лили и джеймса, вернется за гарри.
— когда вернется?
— в любой момент.
лицо женщины в зеркале худое, с острыми скулами и глубокими синяками под глазами. запоздалое озарение: петуния не принесла себя в жертву сегодня. она жертвует собой вот уже два года, изо дня в день несет на своих худых острых плечиках груз тайны и страха, избавляя от этого груза широкие мясистые плечи вернона.

let me take a moment
of your time
inside your mind

он правда всего минуту назад надеялся, что проблемы кончатся? правда не знал, что настоящие проблемы только начинаются?
вернон выключает воду. бумажное полотенце нежно промокает кожу. поднять руку повыше, чтобы кровотечение не открылось снова. надо порыться в шкафчике за зеркалом, найти бинты. а руку петунии тем временем положить на свое плечо, развернув жену лицом к себе. она подчиняется его движениям. как будто он ведет ее в танце.

— и что требуется от нас?
— растить гарри как своего сына. сделать так, чтобы он называл наш дом своим домом. пока он под нашей крышей… ему ничто не угрожает… — голос петунии снова сбивается на истерические нотки. — но при этом!..
— он сам угрожает нам, — заканчивает вернон, разматывая рулон бинта. — на что именно гарри способен?
— не знаю. на что угодно. левитировать предметы, разговаривать с животными… на все, чего захочет.
— и как этому противостоять? как нам обезопасить себя?
— не знаю.
— а те, кто убил его родителей? под нашей крышей пацан в безопасности. а в других местах? могут ли нас с ним подкараулить на улице? в магазине? или "под нашей крышей" не в буквальном смысле, а в смысле — под нашей опекой?
— не знаю! —  почти кричит петуния.

вернон кладет на порез марлевую салфетку и начинает бинтовать руку. “восьмеркой” — оборот вокруг ладони, потом вокруг большого пальца, снова вокруг ладони, повыше, до самого запястья, чтобы повязка не сползала. снова вниз, к пальцам. простые движения. непростой разговор. больше в их жизни не будет ничего простого. но это будет их жизнь. не ее тайны и его обиды.

— через год гарри идти в школу. к тому времени он научится управлять собой? станет отличать, что нормально, а что нет?
— да не знаю я!!!
— неужели эти… которые оставили мальчишку и письмо… ничего не объяснили?
— да ни хуя мне не объяснили!!!
петуния редко ругается матом. а во весь голос, чтобы могли услышать дети, — не ругалась никогда.
— они правда не считают нас за людей, вернон. приказывая собаке стеречь имущество, разве кто-то что-то ей объясняет?!

how many words we waste to justify a crime

вернон разрывает конец бинта вдоль, фиксирует узлами.
— мы должны справиться сами.
— да.
— значит, справимся.

Отредактировано Vernon Dursley (2021-02-12 14:28:12)

вернон не понимает, почему вдруг открыл глаза среди ночи. потом прислушивается, просыпаясь окончательно. из детской через стену раздаются какие-то шорохи.
рядом — безмятежное ровное дыхание. петуния спит крепко, как может спать лишь человек, не имевший такой роскоши годами. обычно она просыпается от малейшего звука и спешит к мальчикам, пока вернон ничего не заметил. то есть… спала чутко. просыпалась. бежала. не позволяла ничего заметить. все это в прошлом.

вернон встает, зевая, и плетется в детскую. мальчики спят: дадли — широко раскинувшись на спине и высунув ногу из-под одеяла, гарри — свернувшись калачиком и укрывшись с головой. шторы наглухо задернуты, но вернон хорошо видит детей в ярком свете луны сверху… чего?!
он задирает голову — аж позвонки хрустят. остатки сна смывает как ледяным душем.

вместо потолка — небо.

в детской комнате дома четыре по тисовой улице вместо потолка — звездное небо. настоящее бескрайнее небо, настоящие звезды. и полная луна, наполовину скрытая тучей.
хочется заорать, но горло не слушается. нужно ущипнуть себя, но все тело парализовало.
вернон не усомнился ни в одном слове из истеричной исповеди петунии: ее рассказ наконец-то расставил все по местам. но увидеть своими глазами… неужели она вот так же — два года?! каждую ночь, в любой момент была готова сорваться с постели и побежать, не зная, какую невозможную дикость увидит?

легко говорить “мы справимся”, обнимая перепуганную женщину. сложно справиться, когда стоишь один на один с необъяснимым, бессильный маггл. петуния сказала, что именно так волшебники называют людей без магических способностей. даже само слово мерзкое. короткое и презрительное, как плевок. маггл.

маггл вернон дурсль стоит на месте как примороженный и смотрит на круглый комочек, накрытый одеялом. что там внутри? не превратился ли сам гарри во что-то невообразимое? рядом, запрокинув голову, похрапывает сын. он не знает, какая опасная тварь притаилась в его комнате. за стенкой спит петуния. она знает это слишком хорошо. она уже устала бояться и забылась беспробудным сном, как только переложила на мужа этот первобытный страх и эту безмерную ответственность.
нет, не переложила. выронила, окончательно обессилев тащить в одиночку. а подхватить — некому, кроме вернона.

наконец ему удается собраться с мужеством и вернуть себе контроль над голосовыми связками. он смотрит на комок в детской кроватке с ужасом и отвращением, как на свернувшуюся змею. строго припечатывает, показывая, кто в этом доме хозяин:
— ты не спишь, паршивец.
гарри вздрагивает и закутывается еще крепче.
— убери это, — вернон указывает пальцем вверх, как будто гарри может видеть его через одеяло. но сказать, что “это”, язык не поворачивается.
детская моментально погружается в темноту. неужели может видеть? или просто сообразил, о чем речь?

— а мозно ночничок? — доносится до вернона жалобный, приглушенный одеялом писк. — мне было стласно, я делал свет…
вернон нащупывает выключатель ночника на стене, щелкает им. мальчишка выглядывает и садится, подтянув к себе коленки. мокрая от слез мордашка, взлохмаченные вихры.
— почему сам не включил ночник? вместо?.. — палец снова тычет в потолок.
— ключатель исоко…
— а звезды тебе низко, бл!.. — вернон проглатывает ругательство. — гарри. больше никогда так не делай. это опасно.
пацан озадаченно хмурит брови.
— ты же понимаешь, что нормальные люди не умеют превращать потолок в небо?
гарри хмурится. нет, не понимает — доходит до вернона.

он садится на край кровати. молча разглядывает племянника. с виду — обычный трехлетний мальчишка. зареванный, испуганный. глазенки часто хлопают. не знает, будут ли его сейчас ругать, и если будут, то за что. он не виноват, что родился таким. а те люди, или нелюди, которые подкинули его дурслям, оказывается, имели на то причины. но почему вот так, по-свински, как блохастого щенка? не проинструктировав, что с ним делать? не убедившись, что дурсли справятся? не предложив помощь? да, едрить их мерлина, моргану и прочих богов, хотя бы не сказав петунии в глаза: ваша сестра погибла, соболезнуем?!

да потому что они магглы, недостойные времени и внимания высших существ жалкие недочеловеки. интересно, гитлер и муссолини тоже были волшебниками? а как же гарри? гарри, которого вернон обещал вырастить как сына, — станет волшебником? таким же, как его отец? так же будет нескрываемо глумиться над ограниченными, неспособными постичь истинное знание и истинную силу, людишками? над верноном, петунией и дадли? а в 11 лет поедет в эту их школу, где его научат черт-те чему? не только превращать потолок в небо, воду в вино, карася в порося — но и научат их морали? не бывать этому.

маггл вернон дурсль протягивает руку и откидывает волосы со лба маленького волшебника гарри поттера. касается пальцем странного незаживающего шрама.
— болит?
— неть.
— ты помнишь, откуда он у тебя?
гарри съеживается, кутаясь в одеяло, и лопочет:
— стласный дядька зеёным светом удаил…
вернон подбирается и твердо заявляет:
— значит, так, парень. запомни: когда ты был маленьким, то попал в автоаварию, оттуда и шрам. а зеленый свет тебе приснился. и вообще! от лучей шрамы не остаются! превращать потолок в небо нельзя! игрушкам летать нельзя! нельзя делать… невозможное… — вернон чувствует себя идиотом, озвучивая подобные правила, но наконец находит понятную формулировку: — нельзя делать ничего такого, чего не умеет дадли, вот!
— и высоко пыгать? — пытливо уточняет мальчишка. — и гаваить с косетькой? и кидать мясик? и кусать овосси?

м-да, для него все это вещи одного порядка. ему что в футбол сыграть, что дом поднять на воздух — нет разницы. магия в руках такого несмышленыша — хуже кнопки запуска ядерного оружия. он опасен. но выкинуть пацана из дома единственных родичей — значит подписать ему смертный приговор. а оставить у себя — рисковать жизнью сына.
значит, придется как-то держать его под контролем. пока он маленький, пока не научится отличать нормальное от ненормального, не оставлять наедине с дадли ни на минуту. при каждой попытке творить волшебство — объяснять, что это плохо и опасно. может быть, он даже разучится? может быть, строгим воспитанием получится выбить из него эту дурь?

— прыгать — не выше, чем дадли. говорить с животными нельзя. мячик кидать… ну, недалеко. овощи можно.

гарри морщит лоб, старательно запоминая, потом кивает. вернон кладет руку на черную вихрастую макушку. племянник сначала отстраняется в испуге, потом тянется ближе. ну вот же, все нормально. хороший мальчишка, тихий и послушный. проснулся, испугался темноты. может, сказку ему почитать, чтобы уснул?
ага, почитай, бубнит внутренний голос. про говорящие предметы, драконов, гоблинов, лепреконов — чтобы он потом, фантазируя, притащил в твой дом всю эту нечисть прямиком из небытия! контролировать его круглосуточно ты все равно не сможешь. как насчет настоящего дракона в комнате твоего сына, а, вернон?

маггл вернон дурсль молча укладывает волшебника гарри поттера на кровать и сидит рядом, поглаживая по спине, пока тот не засыпает.
потом маггл вернон дурсль берет ящик со своими маггловскими инструментами и идет с ним в чулан под лестницей.

петуния просыпается только к полудню. дети — как обычно, в семь. вернон, так и не вернувшись в постель после разговора с племянником, к этому времени уже перетаскал из чулана в гараж всякий хлам, просверлил ручной дрелью отверстия под крепеж и соорудил три доски-полочки.
разбирая чулан, он нашел пару картин, подаренных дурслям то ли на чьи-то дни рождения, то ли на годовщины свадьбы, — и не стал уносить. повесил на стены, чтобы интерьер выглядел не таким унылым. картинки были не детскими. никаких единорогов и фей, глазастых машинок, говорящих мишек. на одной — летний пейзаж, на другой — водопад.
посмотрел. подумал. снял водопад. мало ли на какие фантазии он натолкнет гарри.

мальчишки просыпаются от веселого заговорщицкого шепота: “подъем, разбойники! сегодня день сюрпризов! тссс, мама спит!” завтрак улетает в их рты, как в две черные дыры. дети уже пищат от нетерпения: “какие, какие сюрпризы?” — и вернон, умыв перемазанные йогуртом мордашки над кухонной раковиной, торжественно распахивает дверь чулана:

— парни, теперь у вас будут отдельные комнаты! дадлик, ты останешься в прежней. гарри, добро пожаловать в новые апартаменты!
племянник заглядывает в пустой чулан с одинокой картинкой на голой стене. на лице — сомнение.
— а окосетько? тут зе темно будет…
— проведем свет, повесим лампочку! поможете мне?
— дааа! — вопит дадли, и этот крик склоняет гарри к идее, что сюрприз хорош.

когда петуния спускается, в чулане уже горит свет, кровать, кое-как просунутая через дверной проем, стоит где задумано, на ней сидят, болтая ногами, мальчишки и щебечут о какой-то своей детской ерунде.
— вернон? что ты делаешь?
туни выглядит заметно посвежевшей и отдохнувшей, но вечно плещущийся в глазах страх никуда не делся. вернон чешет в затылке, уже не уверенный, правильно ли сделал, что не посоветовался с ней или хотя бы не предупредил.
— я тут подумал…

на выручку снова приходит сын. дадли вылетает из чулана и бежит к петунии, тараторя:
— мама, сюпиииз! у гаи будет своя комната!
вернон перехватывает его и громко командует:
— парни, а теперь поделите-ка игрушки по-братски! а потом игрушки гарри перенесите вниз и расставьте по полкам. сами. вы же большие?
купившись на уловку, дети убегают наверх, оставляя взрослых наедине.

Отредактировано Vernon Dursley (2021-04-16 13:37:08)