BITCHFIELD [grossover] |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Альтернативное » no, the abyss isn’t infinite
____________________________________ |
[nick]Brandon Stark[/nick][status]still, it abrades a heart blue[/status][icon]https://i.imgur.com/QUaZNEk.png[/icon][fandom]a song of ice and fire[/fandom][char]брандон старк[/char][lz]I no longer care if I die, said Korin, then, after a long silence, pointed to the nearby flooded quarry: Are those swans?[/lz]
руки брана — ледяные, как притихший в ночи коридор больницы. теон узнаёт их сразу, как только заходит в дом: мерцающие лампы перекрикивают чужие сны, в глазах врача плывут аквариумные рыбки — он устал. этот свет любые тени превращает в кровоподтёки да синяки: теон различает один на сгибе локтя, под катетером, другой — внутри своей головы. препараты проще различить по тому, как разбухают в голове комья серой шерсти. иногда в них попадаются чужие ногти или опилки, иногда — сморщенное гнилое яблоко. иногда — боль в затылке, как от удара об лёд. иногда — ничего: сны под ними почти неразличимы — теон, конечно, любит их больше других. просыпаешь, и мысли о рамси приходят как будто не сразу — ждут у двери. удаётся отсчитать пару минут, неловкие шаги на пути в туалет, скрип тащащейся за ним капельницы.
— мне нужно к хозяину, — голос бесцветный, лекарства заставляют забыть, что когда-то в этих словах был смысл. — он будет сердиться.
тени снова превращаются в синяки. дотянуться до руки брана у теона так и не получилось, будто он изуродует её одним лишь касанием.
[indent]Wind. Inside of that house is a box. Inside the box is the head of a goat.
взгляд брана делал пространство небезопасным. обычно теону требовались всего доли секунды, чтобы найти, где спрятаться — занять место вблизи от выхода, но быть невидимым для входящих, чтобы они его не нашли. когда рамси уходил, правила немного менялись: теон забирался под стол или шкаф — в место тесное, маленькое, пахнущее лисьей норой. у него были свои укромные уголки: он держал там необычные камушки, разноцветные мелки, жука-носорога в обувной коробке — собственные сокровища, делающие его счастливым. под кровать — теон хорошо это знал — ему нельзя было забираться: мыши могли украсть его у хозяина, сделать невестой своего короля. как они поймут, что ты мужчина, если у тебя даже члена нет? — рамси трепал его по голове и смеялся, теону это тоже казалось смешным. бран, наверное, смог бы найти его даже там: что-то в его взгляде заставляло воздух дрожать паутинкой. теон выдавал себя неосторожным дыханием — бран не искал его, но всегда мог найти, страх прятался между лопатками. его взгляд будто не находил детали, а избавлялся от лишних — фамилии, имени, одежды. кожи. права не прятать взгляд. бран — будто рамси — точно знал, что теон из себя представляет: укус клопа, перхоть и чувство вины. кем стал бран, теон мог только догадываться.
[indent]Inside the goat: a knife’s quiet song. The blade of desire is the silver in my teeth.
робб верит, что они справятся — только поэтому теон не скулит у двери, умоляя забрать его. после больницы они всего несколько раз выходили за пределы квартиры: в зале суда теона вывернуло наизнанку (пахло стухшим овощным бульоном, крысиными хвостами и страхом), в супермаркете он заблудился между полок со сладостями (робб нашёл его плачущим у разбитой банки с мятными леденцами). мало что помогало успокоиться, как помогало раньше: теон помнит, что с членом рамси во рту переставал плакать — можно было отвлечься от шума вокруг, сосредоточиться на простых действиях. друзья рамси смеялись и бросались в теона огрызками яблок, но его это не отвлекало — хватало сил только на движения рта. рамси не бил его в такие моменты — теон знал, что может чувствовать себя в безопасности, а сейчас этого знания нет. робб верит, что они справятся (не забудь накормить его, потому что сам он поесть забывает). ему тоже нужна чья-то помощь, — в улыбке робба было что-то, не позволяющее мысленно закончить: не будь эгоистом, пожалуйста. теон не мог отказаться.
[indent]My mouth has a certain ring to it.
было всего несколько правил, но теон чувствовал, как минута за минутой они вываливаются из памяти одно за другим. когда-то можно было обернуться, пройти по следу, что оставил белыми камушками, найти зарубки на древесной коре, но теперь камни превратились в кусочки хлебного мякиша, птицы склевали их, лес не выдавал тропинки к деревне. можно сделать силки, отловить птиц, выпотрошить им животы, сделать дырочки в голове, чтобы услышать направление ветра, но у теона слишком плаксивые руки, не хватает силы, хлеб под ножом сминается.
— извини.
плечи растут из спины уродливыми корнями. теон не оглядывается на брана: нужна минута на осознание, что его не ударят. что разбитая тарелка — это не страшно; не страшно? — руки начинают трястись.
— у меня... не получается, — нож падает из обрубков пальцев. теон смотрит на банку с шоколадной пастой, зло кусая губу. кажется, это впервые, что он сказал брану за несколько часов, которые они провели рядом.
— я всё уберу.
кое-что беспокоило теона, кое-что, кроме страха: змеиный хвост, который щекотал голову изнутри, при взгляде на его ноги. будто было что-то важное, о чём теон не мог вспомнить. чувство вины пахло по-другому, так пахло только от настоящей вины — теон забыл, что случилось с браном, и это было хуже всего. [icon]https://i.imgur.com/JFw2h4q.png[/icon][lz]What are you staring at the sun for? Some of its darkness it gets from us[/lz]
бран прокусывает губу от досады, пока ночь обнимает его ласковыми руками, приглаживает отросшую прядь волос назад, за ухо, и невесомо целует в щеку. ночь пахнет так, как пахла мать — грозовым дождём, корицей и теми первыми заморозками, когда ещё в новинку — когда можно выйти на балкон в пижаме и наткнуться сонным взглядом на заиндевевшую лужу, разлившуюся в тупике в конце улицы. подумать о том, что лучше надеть утром. пожалеть, что вышел босиком. прошлые сожаления забылись, как плохой сон, но только потому, что все сны теперь такие. досада грызла ему пальцы ног, цеплялась за костлявые лодыжки, но он не чувствовал — ни касаний, ни тоски по матери. воспоминания были как эффект сепии на старой, забытой плёнке.
времена тогда были хрупкие. тело казалось надёжным — тело казалось неуязвимым. детские шалости были обыденностью: прыгать с деревьев с перекатом по инерции, совсем как в кино, перебежать улицу в оживлённом месте, потому что торопишься и опаздываешь, пинать футбольный мяч с роббом; иногда он ему тоже снится — без наледи горя на знакомом лице, без груза ответственности на плечах. санса была похожа на него больше, чем на мать.
у прошлого оставался вкус плесени и болячка в прокушенной щеке.
бран больше не видел ни целей, ни препятствий. путь из точки а в любую другую точку не был его заботой. его носили, катали, касались там, где он сам не доставал. говорили спасибо, что выжил. радовались. да пожалуйста? чёрный трёхглазый ворон во сне выклёвывает ему глаза вместе с жалостью, поэтому в сердце было пусто и задувал ветер, отвращения к себе не было. отверстие оставалось незаметным со стороны, там куда бран мог достать сам. таких мест было немного, совсем как вещей на его столе у кровати — низкой, на уровне кресла-каталки, чтобы он хотя бы это делал сам.
оказывается, его руки были достаточно сильными.
теон вызывал у него тоску по прошлому, его реакции — вялый интерес, как чешущаяся комариным укусом рука, но ты практикуешь силу воли, поэтому он молчал. брану приходилось много держаться: удерживать спину вертикально, утешать сансу, трогать сухую ладонь робба, поеденного волнением как шарф молью. это всё мелочи, улыбался бран уголками губ, искренности в них не было — была выклеванная пустота, главное, что никто не умер.
при взгляде на теона хотелось его простить вербально, раз и навсегда, чтобы он перестал быть согнутым и сломленным, потому что бран не злился ни разу с прошлой жизни, до аварии. бран ничего не чувствовал.
if trees would talk i wonder what they'd tell me
комната за всё это время могла бы начать провоцировать его клаустрофобию, если бы ему не было всё равно. он знал с придирчивостью мишленских инспекторов протоколы поддержания его жизни, во сколько заходит санса, что он будет есть на завтрак, путь до ванны, путь обратно, какую книгу он будет читать, что будет на обед, по каким дням недели какого родственникаа ждать — отсутствие выбора вызывало тошноту и несварение, бран не жаловался.
санса никогда не ошибалась. теон пропустил два пункта. бран не мог понять, что он чувствовал с этим отклонением от привычного, но хотелось поджать губы. какая это эмоция? он не знал.
— теон, — голос был тихий и скрипучий, как вторая ступенька на лестнице, означающая визит робба, не ласковый, но и не грубый, — можешь перебить всю посуду, мне всё равно.
при теоне в притворстве смысла не было, мышцы лица расползались в маску, которую он носит, когда никто не видит. никто не спрашивает с него много, но все ждут какой-то печали или ступеней принятия, но ни гнева, ни торга не случилось. иногда бран соответствует ожиданиям, иногда смотрит в точку на обоях и пропускает слова поддержки мимо ушей. трёхглазый ворон во сне — интересно, что бы это значило. болячка за щекой от скуки не заживала, потому что он не мог перестать трогать её языком. губы сохли.
— дай мне воду, пожалуйста, — теон его не слышит. спина у него напряженная, словно бран его сейчас ударит; он задумывается в очередной раз о том, через что ему пришлось пройти.
жалости не чувствует.
— теон, — в этот раз громче, — сядь.
[nick]Brandon Stark[/nick][status]still, it abrades a heart blue[/status][icon]https://i.imgur.com/QUaZNEk.png[/icon][fandom]a song of ice and fire[/fandom][char]брандон старк[/char][lz]I no longer care if I die, said Korin, then, after a long silence, pointed to the nearby flooded quarry: Are those swans?[/lz]
[indent] Every day I remind myself this life is something, but I always forget.
всё, чего хочет теон на самом деле — это быть прощённым. он просит об этом так часто, что, в конце концов, эти просьбы лишаются всякого смысла, и встают в один ряд с оговорками, опечатками, выплюнутыми автозаменой. секретами, разболтанными во сне. они не говорят об этом, когда ночь заканчивается. прости, говорит теон, я наступил тебе на ногу. прости, я плакал и не мог ответить на твой звонок. прости, я случайно сжёг ужин, потому что ты не отвечал на мои сообщения, и я решил, что ты ненавидишь меня. прости, я предал тебя и твоего отца — без потому что: дыхания не хватает.
прости, говорит теон, как будто из его раскаяния можно достать неда, новые ноги для брана, потерянные вещи, детали для сломанных, как будто достаточно попросить прощения — и они получат шанс начать всё сначала. наступает утро, по-северному тёмное и холодное, старая нэн варит на кухне горячий шоколад, пока кейтилин уговаривает брана добавить молока в хлопья, а не жевать их всухомятку. спускается нед, умытый и гладко выбритый, как всегда.
этого не происходит. что теон может предложить им взамен? прости, говорит он, в тайне догадываясь — это шантаж, удавка, затягивающаяся на шее робба. я возненавидел себя первым, чтобы для вашей ненависти не осталось места. я возненавидел себя, скажи, разве этого мало? накажи меня, и мы будем виноваты вместе. робб отказывается, брану — всё равно; интересно, можно ли его удивить, расплакавшись? попросив ударить? жизнь попадает в брана через трубку для искусственного кормления, не задевая вкусовые рецепты — теон должен чувствовать сожаление, но чувствует страх. невозможно заставить себя ещё раз попросить прощения.
может быть, именно в этом он и нуждался.
[indent] Absence is not the opposite of presence, just as language is not the opposite of silence.
теон опускает взгляд на тарелку в своих руках, медленно, один за другим, разжимает пальцы — и ничего. ничего не меняется. где-то далеко, в камере, рамси, конечно, знает, что он опять что-то испортил, разбил, испачкал, но время идёт, а наказание не приходит. иногда теону кажется, что наказание его и не ищет вовсе — в такие моменты ему становится холодно-холодно, даже под одеялом, тело покрывается потом, в груди становится тяжело и тесно, нужно бежать, но робб спит, и он не может пошевелиться. мысль о таблетках, стоящих на полке в ванной, тревожит не сильнее, чем приступ головной боли — теон носит её с собой, вместе с сигаретами робба, водительскими правами и сломанной фигуркой серого волка.
под утро, когда серый ветер ложится между них, чтобы согреться, становится легче, и теон переворачивает мокрую от слёз подушку сухой стороной.
— хорошо, — он кивает, открывая сушилку, чтобы достать чистый стакан. больше всего хочется погрузить в воду руки, залить моющим средством, поскрести металлической губкой. интересно, чувствует ли бран, как от теона воняет?
он присаживается на пол, напротив, заставляя себя держаться прямо.
— мы можем разбить ещё что-нибудь, — теон медленно моргает. — если хочешь. робб дал мне инструкции, но, думаю, раз мы оба не хотим им следовать, лучше нарушить… и получить удовольствие?
[indent] Feel free to sit in the quiet as long as you like.
что приносило ему удовольствие раньше? теон пытается восстановить картину по фрагментам воспоминаний: коллекция фигурок, стопки комиксов, романы про рыцарей и драконов, футболки с бэтменом и невероятным халком. как бран, украдкой от матери, учился выполнять трюки на скейте — прыжки, перевороты, скольжения, как незадолго до аварии научился запрыгивать на перила и аккуратно соскальзывать с них на землю. как теон вызывался отвести его в кино на утренние сеансы, чтобы прогулять пары. волки. жуки в коробочках. кассеты со старыми фильмами, взятые из проката.
всё это надо бы отнести на гаражную распродажу, но теон не может решиться и протягивает руку, чтобы украдкой положить крохотного волка себе в карман.
— хочешь, я схожу за ванильной колой?
попроси, что угодно, и я затяну удавку на нас обоих.
теон опускает голову, незаметно выворачивая себе пальцы.
[icon]https://i.imgur.com/JFw2h4q.png[/icon][lz]What are you staring at the sun for? Some of its darkness it gets from us.[/lz]
Отредактировано Theon Greyjoy (2022-09-17 23:40:51)
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Альтернативное » no, the abyss isn’t infinite
