Last summer’s song is making a comeback on the radio,   
and on the highway overpass,

— что если разбить машину? закончить всё прямо сейчас? — некоторые вопросы томми предпочитает оставлять незаданными: достаточно всего одного поворота руля и тачка сложится, как пружинка, упадёт смятой пуговицей на асфальт. если правильно выбрать момент, рэй даже не успеет ему помешать. после смерти синяки будет проще прятать от самого себя — томми думает об этом, вытряхивая из пустой упаковки от сигарет погрызенную палочку от чупа-чупса и остатки табака. усталость приходит раньше — движение падает на колени, томми понимает, что упустил свой шанс, и закрывает руками глаза.
кажется, он успевает заметить, как рэй улыбается — точно сказать нельзя.

когда пружина всё же сжимается, томми оказывается внутри: чужая смерть забирает всё, что раньше казалось ему слишком большим. томми остаётся — рэй, как прежде, запирает его и уходит вместе с ключами.
я же говорил тебе, нужно было разбить тогда эту чёртову тачку.

тогда всё могло бы закончиться — теперь не закончится никогда: томми сжимает в ладони смятую пуговицу, пустую упаковку от сигарет, замытое красное пятно на ступеньках. тоска растягивается палитрой от растворённых в слюне таблеток до треков xiu xiu, которые используют подростки, чтобы расплакаться.
рэй так долго не появляется — томми почти забывает, что хотел сказать: «я никогда не просил тебя умирать» или «я никогда не просил тебя возвращаться»?

the only metaphysical vandal in America has written 
MEMORY LOVES TIME
in big black spraypaint letters,
рэй и умирает, и возвращается легко, будто не делает из этого действительно большое дело. словно так часто выбивал из людей дерьмо, что теперь без труда выбьет дерьмо из смерти: выходи, лузер, поможешь перетащить её вещи, устроим на выходных небольшую гаражную распродажу. кстати, зря не пришёл на похороны: все нажрались, начался полный угар.

его голос звучит как случайно перехваченная частота: то ли чьё-то радио, то ли дети на другой стороне улице переговариваются по рации. томми молчит и старается не дышать, будто подслушивает, будто что-то крадёт у прошлого: гиений смех, кожаную — дурацкую — куртку, кляксу машинного масла. вместо удивления приходит усталость — сильнее, чем раньше, чем пару минут назад: томми прижимается к косяку лбом, открыть дверь — сложнее, чем когда-то повернуть руль, но он открывает.

оцепенение сползает медленно — болтается на коже, будто грязный пластырь. томми находит его так часто (в трещине на разбитом экране, забытой в холодильнике бутылке пива, сумке с инструментами, которую рэй брал с собой не для того, чтобы работать в машине), что, находя сейчас, принимает за очередное напоминание. старую диктофонную запись, приглушённый гомоном обрывок рассказа — томми слушает её так часто, что может воспроизвести вслед за рэем каждую паузу.

мог бы не возвращаться, думает томми, закрывая лицо руками, тебя здесь и без того достаточно.
[indent]  [indent] which makes us wonder if Time loves Memory back.

фары слепо таращатся из дымки сумерек, чуть подрагивающей над домами. томми тяжело даётся удивление — оно ворочается внутри, пусто шумит, как закончившаяся виниловая пластинка — остаётся надеяться, что рэй не слишком рассчитывал на эффектное появление.

он пропадёт, принимает решение томми, если открыть глаза — поэтому медлит, сползая на ступеньки, не отнимает рук от лица. пружинка разжимается, томми вываливается на асфальт — рэй возвращается в мир, расползающейся по крохотной кухне запахом сырого лука и жареной рыбы, смахивает опоздавшие на полгода напоминания с двери холодильника. быть мёртвым — полный отстой: на улицах только об этом и говорят. он не выходит из дома, чтобы ничего такого не знать.

рэя не было так долго — томми почти забывает, что он успел умереть: вспоминает, роняя взгляд на его старые вишнёвые мартинсы. мысль, прежде тусклая, будто мерцание лампового телика, начинает слепить глаза. в горле скребётся запах преющих листьев, разбухший от сырости воздух — кажется, вот-вот лопнет, но, конечно, не лопается. не вернулся бы — я бы не вспомнил; пальцы начинают дрожать.

— обязательно было осени дожидаться? — томми роняет руки на колени — рэй, конечно, не пропадает. дурацкая кожаная куртка, помятая тачка, выступающая сломанным клыком усмешка — всё как всегда. — мог бы заехать на прошлой неделе, успели бы на последний летний уикенд.
[lz]dogs welcoming their owners compilation
[/lz][char]томас гейл[/char][nick]Thomas Gale[/nick][fandom]original[/fandom][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/471/867259.jpg[/icon][status]melting on the sun[/status]

Отредактировано Theon Greyjoy (2020-12-25 11:27:52)

[lz]dogs welcoming their owners compilation
[/lz][char]томас гейл[/char][nick]Thomas Gale[/nick][fandom]original[/fandom][sign]    [/sign][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/471/867259.jpg[/icon][status]melting on the sun[/status]

сны похожи на собак, нарисованных детской рукой: вместо шерсти — треугольные шипы, зубы настолько большие и острые, что пасть никогда не закрывается полностью. они находят томми каждую ночь — интересно, как у них это получается, если глаз — только один, сбоку, как у расплющенной рыбы. томми никогда не видел их с другой стороны — может быть, и там нет ничего, кроме незаштрихованной белизны бумаги.
белизна покидает сон вместе с ним. может быть, когда-то руки не были продолжением детского рисунка — томми не помнит, как они стали меняться: рэй мог комкать их, складывать из них оригами, вырезать к рождеству украшения. когда он умер, стало как будто хуже: бумага промокла, томми оставлял обрывки себя на всём, до чего дотрагивался. если бы его тоску можно было как-нибудь выразить, то она и была бы, наверное, незаконченным рисунком, оборванными штрихами. голубым небом, на котором не успели оставить солнце, треугольными лицами, оставленным в одиночестве белым быком.
дверью, которую закрыл томми, и никто больше не открывает.

— прости, — томми клонит голову набок, голос виснет на свету вместе с другими хлопьями пыли. 
когда рэй был жив, чувство вины приходило иначе. сейчас оно трётся о руку томми собачьей мордой, а раньше расползалось прямо перед ним маленьким чёрным кружком. можно было сделать шаг — он всегда делал шаг — и оказаться внутри: мир переворачивался с ног на голову, а томми казался себе только паразитом внутри собственного стыда. рэй оставлял много таких кружков — будто следы от кроссовок на полу школьного коридора: томми чувствовал их появление после хлопка двери, отключенного телефона. после того, как из уголка его рта начинала свисать ниточка злости: в самом начале томми нравилось тянуть за неё, высекать из него гнев, а потом гнева стало слишком много. после смерти рэя томми часто встречал людей с такими же ртами: у собственного дома ладони становились мокрыми, пакеты с продуктами выскальзывали из них на асфальт. чужой смех пытался дотянуться до него угловатой тенью, но томми не дожидался её и убегал: от ключей в руках проку мало, но томми доставал их из кармана ещё за пару кварталов. собственная решимость никогда ему не помогала.
сейчас убегать не хочется: томми поднимается на ноги, опустив голову, чувство вины бегает вокруг него и виляет хвостом.

раньше только руки рэя могли вытащить томми обратно. когда он умер, прощать стало некому, и томми себя не прощал. рэй умел придумывать для него маленькие наказания: после них становилось легко и немного радостно, как в детстве, когда он сэкономил на завтраках, чтобы купить воздушного змея для старшего брата. небольшая жертва взамен на чужую привязанность. мир разложился для него на набор простых правил: соблюдая их, томми мог чувствовать себя в безопасности. рэй никогда не говорил прямо, поэтому пришлось научиться угадывать: томми возвращался домой вовремя, перестал ходить в универ, стал спокойным и ласковым. без друзей и брата стало даже немного проще. ушла тревога, рэй выбирал за него и выбирал правильно: на завтрак — шоколадные подушечки в форме лап динозавров, на ужин — размороженная лазанья из ближайшего супермаркета, когда во время секса томми больно — это нормально. когда рэй умер, мир перестал быть простым: томми не научился даже наказывать себя сам. порезы и синяки проходили, а радость не возвращалась.
— что убил тебя, — улыбка поднимается из самого горла, заставляя всё лицо вздрогнуть.

раздражение рэя он узнает по привкусу собачьей шерсти во рту: собачьей шерсти, железных опилок, щёлканью ножниц. сейчас их размывает белый налёт от колёс — они валяются прошлогодними листьями под языком, напоминая о себе только горечью, тремором и вечной усталостью. спит он даже больше, чем раньше, а когда просыпается от дня остаются лишь обрезки да требуха.
— часто с тобой это случается? — томми к нему приближается и вместо спины вновь рождается колесо от мельницы. рэй может выпустить из рук ветер, перемолоть муку в тревогу и камни. тогда томми впервые удивился, как легко может плакать: забыв, как работает микроволновка, или не сумев прочитать хотя бы пару страниц из учебника. рэй подогнал ему транквилизаторы, читать проще не стало, зато сон забирал его на полдня ласковыми руками. иногда томми вырубался прямо во время секса — рэя это раздражало; кажется. сейчас томми боится так же вырубиться от от тепла, которое находит у него на запястье. пальцы сминают пижамные штаны, под футболку залезают мурашки.   
— как скажешь, — дома не осталось ничего, за что он мог бы переживать. томми залезает на сиденье, подтянув колени к груди, и устало улыбается. — хорошо хоть, что мы не успели завести собаку.

Отредактировано Theon Greyjoy (2020-12-25 11:28:37)

[indent] death is incredible / it is man made / we change the names of the dead / when we bury them

у томми это что-то о первых взглядах — сейчас, чтобы вспомнить, приходится продираться сквозь мутную плёнку (врач повышает дозировку нейролептика, сны становятся пустыми и мягкими), но он помнит — как будто горло продели сквозь вешалку. пахнет железом и больно. улыбка разматывается красной ниточкой, и томми, стоящий на несколько ступенек выше, клонит голову набок, чтобы смочить языком её кончик. рэй кажется фигуркой, вырезанной из драк на заброшенных стройках, тенью, которая появляется в тишине далёкой промзоны. тогда хотелось многих — многих и часто, — но когда рэй впервые вдавил его лицо в стенку кабинки туалет, томми понял, какой вкус у настоящей похоти. поджаренная на сковородке мыльная мена, раздавленные в груди мыши, вспоротой пирог с голубями — за синяками от боли остались только кривые смешки, торопливый шёпот, ещё, ещё. больше. томми был самодовольным — думал, что ему давно пора завести себе по-настоящему большую собаку. слюня с клыков рэя капала обжигающая — разъедала и стекло, и кожу, томми рассматривал ожоги на внутренней стороне запястья и закидывал ноги ему на плечи. требовал больше. рэй отдал, сколько смог, и этого оказалось слишком много. собакой стал томми, поводок шёл ему больше.
[indent] in time they look back at us / and see us / the living / like old doors in the wind

с каждым днём томми становился всё тише — будто рэй аккуратно выкручивал рыжачок громкости. учился не тянуть зубами за поводок, потом зубы выдрали за ненадобностью — его кормили сойлентами, жидкой кашей, куриным бульоном. зачем курица перешла дорогу? потому что ей очень хотелось оказаться размазанным по несущейся навстречу тачке — томми узнал, что страх умеет надевать на углы пластиковые насадки для безопасности. рэй был хорошим хозяином, не на что жаловаться — томми стал чутким, как фотоплёнка, чужие эмоции отпечатывались на нём чётче световых пятен. то, что раньше казалось невидимым, теперь он умел находить даже под землёй — под бесцветным выражением лица, под липкими пятнами на ладонях, под тем, как рэй сжимал его горло. томми стал хорошей собакой, научился вилять хвостом, зачем курица перешла дорогу, потому что она был слишком самодовольной и громкой — она впускала в себя слишком много, отдавал слишком мало. из рэя бы вышел отличный кинолог, если бы он не подрезал хвосты своим псам — томми думает, что ни за что не хотел бы вернуться обратно, стать тем, кем был, когда его только подобрали. зубы отращивать тоже необязательно — обойдёмся словами. 
[indent] if the trees aren't pruned our words will never reach / their destination:

— мне было плохо без тебя, — собственный голос — далёкий, мягкий. постоянная сонливость дарит прозрачность: у предметов внутри тумана яркие, отчётливые очертания — легко подхватить рукой, вспомнить, какими они были на ощупь. томми за это время научился видеть разницу между созависимыми отношениями и любовью — первые стягивают тебя строгим ошейником, от второй внутри остаются только куриные перья и немного цыплячьих сердец. — это правда. я просто... до сих пор не могу поверить.
страшнее всего было узнать, что под насилием любви было больше: томми ходил ко врачу, надеялся, что под железными листами обнаружит осиное гнездо, по крайней мере — муравейник или термитник, но нашёл только случайную диктофонную запись с его голосом. рэй никогда не узнает, сколько раз он её включал вместо сна, сколько раз вместо сна она приходила — воспоминания, о которых никто не просил. смерть не забрала у него ничего, только отдала — с процентами: весь сгнивший на солнце мусор, размазанное по обочине тело енота, стекло и гвозди. фритюрница, которая больше никогда не понадобится, потому что только рэй любил всё засовывать в ебучее масло. томми думал, что от осиного гнезда будет тяжелее избавиться, но эти трофее выбросить было ещё сложнее. он прижимал их к себе перед сном.
[indent] the telephones that hate love / and protect the dead from living

избавляться не хотелось — это было хуже всего. но теперь он, по крайней мере, мог увидеть. собственные пальцы, волнующиеся от близости, но не остерегающиеся удара. томми улыбается, поворачиваясь к нему.
— но я не дам тебе вести себя так, как раньше, — касание собирает холод с его лица. смерть рэя не меняет — может, совсем слегка: всё та же слюна, что плавит железо, всё то же чёрное солнце вместо зрачка в глазу. томми убирает волосы ему за ухо. — пообещай мне, что теперь всё будет иначе.
в пальцах дрожь остаётся, но из голоса как будто уходит. вместе со страхом, вместе с окостенением: словно его уверенности будет достаточно. словно обещания рэя будет достаточно.
— я тебе помогу.
от улыбки скручивает внутри — давай поцелуемся, как будто это наша первая встреча. тогда, на лестнице, рэй казался ему билетом в другую жизнь — томми никогда не знал, что бывает жизнь, в которой съёбываешь в другой штат в старых пижамных штанах с динозаврами. кажется, рецепты больше ему не понадобятся — может быть, томми только кажется, но пока будто достаточно сжатого в руке телефона. 
— и ты мне поможешь.
[lz]dogs welcoming their owners compilation
[/lz][char]томас гейл[/char][nick]Thomas Gale[/nick][fandom]original[/fandom][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/471/867259.jpg[/icon][status]melting on the sun[/status]

Отредактировано Theon Greyjoy (2020-12-25 12:07:52)