BITCHFIELD [grossover] |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » coming to terms
[nick]Kiritsugu Emiya[/nick][icon]https://images2.imgbox.com/e1/62/2V58RZS1_o.gif[/icon][fandom]fate[/fandom][char]эмия кирицугу[/char][lz]you said you didn't believe in the kindness of this world, but you were kinder than anyone else[/lz]
I swear I'll only make you cry
Отредактировано Levi Ackerman (2020-09-21 17:15:28)
[nick]MAIYA HISAU[/nick][status]ученица сломанной агрессии[/status][icon]https://i.ibb.co/NFksR9m/976601.jpg[/icon][fandom]FATE[/fandom][char]МАЙЯ ХИСАУ[/char][lz]потому что свободен лишь тот, кто дошел до предела —
и не стал ограничиваться пределом[/lz]
Короткое сообщение, телефон в кармане мелко вибрирует: место, время - Майя перечитывает два раза, стирает, не отправляя ответа. Никаких принято буду поняла, никаких смайликов.
Он знает, что она поняла и будет.
Он знает, что она не улыбается. Иногда это не так…
Сколько таких сухих сообщений она приняла за то время, пока они вместе - запоминая и стирая - привычка, выработанная годами, вошедшая в кровь на уровне стволовых клеток.
Она смотрит в зеркало, улыбка, кривая, едва коснувшаяся уголков рта, все же появляется, чтобы тут же исчезнуть: с последней миссии прошел месяц, с другой такой же смс - три месяца и четыре дня - нехитрая арифметика. Значит, Кирицугу достаточно восстановился для следующей цели, и она снова нужна ему. Эта мысль приносит... Майя ловит мазнувшее росчерком чувство, как ловят за хвост мелькнувшую в морской волне медузу - она проходит сквозь пальцы, слегка обжигая, оставляя лишь воду, теплую, солоноватую. Чувство уходит, а она так и не придумывает ему название, лишь прикусывает губу и слизывает соленый привкус.
Внутри нее нет демонов, что кричали бы вразнобой, рвали на части, раскачивали изможденную психику от ярости до суицида.
Железо на языке, взрезает лезвием, вспарывает стекольным крошевом...
Внутри нее остовы брошенного дома, вывернутые наружу суставы балок, чугунный швелер торчит сломанной в поперечнике костью, на нем намотаны порванные тряпки, бьющиеся в порывах ветра, синяя лента стремится улететь в холодное равнодушное небо, но задевает торчащие гвозди, путается - базовые конструкции, недостроенные, забытые, оставленные, чтобы никогда не вернуться.
ангелы-посыльные огибают твой дом по крутой дуге,
отплевываясь, грубя
Ее не мучают флэшбеки: пьяные солдаты не пускают ее по кругу, пальцы не хрустят под кованым сапогом, рот не наполняется кровью, недоношенный ребенок не плачет.
Она не просыпается по ночам с криком, не задыхается, не вскакивает, хватая лежащий под подушкой глок.
Даже сердце не ускоряет темп - в нем застрял обломок швеллера, не провернуть ни на дюйм, не вытащить, не расплавить. В какой-то степени он даже помогает, поддерживает, не дает развалиться и истечь кровью, сопровождая каждый удар однообразной тупой болью, ставшей уже привычной и почти незаметной.
Кирицугу заставляет ее чувствовать эту боль острее. С ним она становится более живой, и затрудняется сказать, что думает по этому поводу. Но это необходимо ей как воздух.
По дороге она покупает пакет с бургерами и кофе в пластиковых стаканчиках - так себе ужин, не то, может ждать мужчина от женщины, но именно то, что он ожидает от нее.
Эмия Кирицугу появляется из-за угла, на ходу поднимая ворот пальто, чиркает зажигалкой, огонек на конце сигареты выглядит кровавой каплей на острие. Они встречаются ровно у входа в хостел, и Майе не обязательно смотреть на часы, чтобы узнать время - их точность граничит с патологией.
Наверное, это называется родственные души, странное название - даже если предположить, что у человека есть душа, у нее вряд ли найдутся родственники. Но в поисках ассоциаций эта не самая худшая, хоть и делает тебя заложником стереотипов, так недолго добраться и до разговоров о любви. Если бы Кирицугу спросил Майю, любит ли она его, что бы она ответила? Любит ли печень мозг? К счастью, он не спрашивает...
ветер курит твою сигарету быстрей тебя,
жадно глодает, как пес, ладони твои раскрытые обыскав,
смахивает пепел тебе в рукав
Он поднимает глаза, и время застывает, словно не было месяца с их последней встречи. Майя останавливается, берет его за руку - обветренная кожа на тыльной стороне ладони холодная и шершавая, кажется, что Кирицугу не сразу замечает прикосновений. Она всматривается в его глаза - если это зеркало души, то его душа разорвана в клочья. Майя знает этот взгляд, он означает, что Кирицугу уже принял какое-то решение, но еще не смирился с его принятием.
Так уже бывало: иногда Майя думает, что нужна ему для этого - примирить его с грузом своих решений. Хотя какое имеет значение, для чего ты нужен…
Видимо, в этот раз все еще серьезнее, сложнее, больнее - каждый раз они словно поднимаются на следующую ступень, какой-то новый уровень, левел, раунд - игра навылет, на убей в себе человечность, на выжги себя дотла…
Когда-нибудь, думает Майя, груз его решений раздавит его, сломает каждую кость, вырвет каждый нерв - когда-нибудь он захлебнется в этом как одинокий пловец в шторме и океан разорвет его. Майя лишь надеется, что с ней это случится чуть раньше...
[nick]Kiritsugu Emiya[/nick][icon]https://images2.imgbox.com/e1/62/2V58RZS1_o.gif[/icon][fandom]fate[/fandom][char]эмия кирицугу[/char][lz]you said you didn't believe in the kindness of this world, but you were kinder than anyone else[/lz]Старый потертый кейс с облупившейся на кодовом замке позолотой уже ждет у порога, пока он совершает последний обход по маленькой двухкомнатной квартире на окраине Токио, внимательно перепроверяя самого себя. Кирицугу несвойственны ни отсутствие собранности, ни рассеянность; да и в принципе ему, кажется, нечего забирать с собой — все (даже оставшиеся от предыдущего хозяина цветочные вазы, старый телевизор Panasonic с наполовину раздолбанным пультом и видавший лучшие времена комод, которые у него все никак не доходили руки отгрузить в комиссионный магазин) на своих местах, как в тот день, когда он заезжал сюда впервые. Ему не слишком-то много и нужно; при всей своей любви к облегчающим работу и быт приспособлениям он, на самом деле, ведет аскетичный образ жизни, и те немногие пожитки, которые удалось целенаправленно насобирать и распределить по двум чемоданам, уже наверняка на полпути в Германию. И все-таки от ощущения, будто он что-то забыл, отделаться тяжело — делая шаг к двери, Кирицугу стучит по карманам. Сигареты и зажигалка — в левом кармане плаща; две связки ключей — в правом; бумажник и паспорт — во внутреннем. Под плащом в оперативной кобуре — дежурная Беретта, которой он едва ли когда-то пользовался, и носит сейчас скорее в силу привычки, нежели взаправду ожидая неожиданных и нежелательных столкновений на улицах.
У него вообще очень много привычек — странных, не совсем понятных рядовому обывателю (поэтому таких он обычно долго рядом не держит) — обусловленных родом деятельности. Задергивать шторы, проверять помещения на прослушку, а машины — на взрывчатку, запоминать телефонные номера и не хранить их в списке контактов, регулярно чистить журналы звонков и сообщений, и никогда не ждать ответных смс от Майи, с которой он делится координатами и временем встречи, а потом поднимает с пола дипломат, выключает свет, и спешит на улицу, чтобы поймать такси.
Перед хостелом они оба появляются вовремя и практически одновременно — Кирицугу привык все делать в свои сроки и сверять часы, и Майю приучил к тому же. Кивая издалека, закуривает — дым его сигарет останется на ее волосах и одежде, и это, пожалуй, то немногое, что вообще останется ей от него, даже без оглядки на то, что однажды настанет день, когда ей придется выбросить или сжечь его вещи, а дым исчезнет уже после душа и стирки.
Она прикасается к нему длинными холодными пальцами, а на его лице не играет ни одна мышца — он и забыл уже, было ли время, когда они вели себя друг с другом осторожно, и краснели как еще не до конца понимающие что происходит школьники, или сразу пришли к тому, на чем строятся их отношения сейчас. И с одной стороны Кирицугу, конечно, нравится думать о том, что у них все могло бы быть как у обычных, нормальных людей, а с другой — их работа это не предполагает, и он очень надеется, что Майя понимает не хуже него. Где-то они, конечно, оба дали слабину, но границы, кажется, обозначены — пожалуй, им не следует друг к другу привязываться.
— За тобой не было хвоста?
Вопрос дежурный — он давно показал ей, как следует избавляться от преследования и лишних ушей, и она ни разу его не подводила. Майя не ведет и бровью, и он, наконец, позволяет себе улыбнуться — вымученно, устало, понимая, что выдает себя с потрохами, потому что его характер и настроение могут быть загадкой для кого угодно, но не для нее.
Расплачиваясь за сутки в отдельном двухместном номере, Кирицугу оставляет за собой право самостоятельно выбрать комнату, но, оказавшись внутри, все же внимательно все осматривает. Украдкой заглядывает в пакет, который Майя принесла с собой — обнаружив там, еще теплые бургеры и кофе, понял, что не голоден, но жест доброй воли все же оценил.
Необходимость поговорить и объясниться никуда не делась, с каждой секундой сильнее ввинчивается в череп, мелькает напоминающей о себе вспышкой каждый раз, когда он ловит на себе ее, казалось бы, беспристрастный взгляд. Что она сделает, когда узнает? Разрыдается, спрятав лицо в ладонях? Закатит истерику, говоря о том, что он ее использует? Была бы здесь посуда, стала бы она швырять на пол тарелки? Будет ли все это напоминать фильм или житейскую ситуацию в семье из спального района?
Ах, разумеется, нет. Кирицугу очень хорошо знает Майю, поэтому в том, что будет дальше, уверен на сто процентов. Только вот едва ли от этого становится легче.
— Недавно со мной связался Юбстахайт фон Айнцберн — хочет, чтобы через девять лет я представлял дом Айнцбернов в Войне Святого Грааля. Платит щедро. Мы с тобой партнеры, поэтому ты должна знать.
[nick]MAIYA HISAU[/nick][status]ученица сломанной агрессии[/status][icon]https://i.ibb.co/NFksR9m/976601.jpg[/icon][fandom]FATE[/fandom][char]МАЙЯ ХИСАУ[/char][lz]потому что свободен лишь тот, кто дошел до предела —
и не стал ограничиваться пределом[/lz]
Маленький тесный номер на самом верху, если что удобно выбраться на крышу. Е с л и ч т о? Что угодно...
Кирицугу быстро проходит внутрь, задергивает шторы, включает угрюмо стоящую в углу лампу - та дает минимум света, но тени тут же разбегаются по стенам, делая комнату еще меньше. Такого количества постояльцев она никогда не видела, это невыносимо много для крохотной комнатушки под самой крышей: Эмия Кирицугу, Майя Хисау и их рваные нервные тени, повсюду следующие за ними, как скелеты в шкафах.
Тени замирают возле кровати в углу, настолько узкой, что если спать на ней вдвоем, то лишь тесно прижавшись друг к другу, положив голову на плечо, касаясь губами ключицы, сплетясь в объятиях, согревая холодные руки о чужое горячее тело. Или уходить в другую комнату сразу, не оглядываясь, вжиматься в ледяные простыни, пытаясь согреться под тонким колючим одеялом, лежать с открытыми сухими глазами, остановившимися на сером потолке. Оба варианта из разряда слишком… Слишком для их отношений. Слишком для них.
Майя подходит к окну, осторожно выглядывая из-за штор: глухой угол, мусорные баки, кошки пытаются поделить остатки кем-то брошенного бутерброда. Лучший вид на этот город.
Это то, чему он всегда учил ее, а она принимала, запоминая, встраивая, делая своим. Учитель может научить лишь тому, что умеет сам, а чему может научиться ученик?
Выбирай маленькие отели, не передвигайся привычными маршрутами, расплачивайся только наличными. Не включай свет, пока не задернешь шторы, не пользуйся общедоступными терминалами, запоминай пароли и явки, не оставайся безоружной. Следи за собой, будь осторожна. Всегда стреляй в голову.
Она смотрит на него выжидающе, но когда он наконец говорит, чувствует замешательство, словно его фраза не умещается в голове целиком и ее нужно разбить на составляющие, не связанные между собой слова.
Война Святого Грааля. Семья Айнцбернов. Щедрая плата. Мы партнеры. Девять лет..
Вот оно что: он уедет на девять лет, и она не может придумать, что ответить…
Что-то такое: ты ведь будешь скучать по мне, детка, когда упакуешь вещи?
Или: не делай этого, я не смогу без тебя!
Или: это предательство!
Или...
Слова даже не вертятся на языке, настолько все они не подходят к их ситуации. Она примеряет их словно подбирает нужный галстук к костюму: никогда не умела этого делать и сейчас тоже не выходит, все смотрится дико и нелепо, как если бы пришла в клоунском колпаке на похороны.
Поэтому она просто кивает: получается сухо и безразлично. Будто ей все равно. Ей не все равно.
- Старик Айнцберн полагает, что живой мастер даст ему больше шансов, чем искусственные марионетки? - Майя берет стаканчик и делает глоток остывшего кофе, молочная пена оседает хлопьями на языке. - В этом есть смысл...
За девять лет щенка можно натаскать до волка, девчонку до бойца, ребенка до убийцы: выкроить по своим лекалам, отрезать ненужное, воспитать, чтобы сделать собственным оружием, продолжением руки. Надо лишь взять подходящий материал, и оружие будет бить без промаха, станет смертоносным, не знающим жалости, разящим нужную тебе цель.
Ей кажется, что Юбстахайт фон Айнцберн сильно ошибается, несмотря на свой опыт и могущество. Магия совершенна, маг - нет. Сделать из Кирицугу послушное орудие не выйдет даже у самого искусного чародея. Он уже сталь своего меча и рука, сжимающая этот меч, и он действует лишь в своих интересах, Майя знает. Даже если за это платят. Особенно если за это платят.
Зачем тебе Святой Грааль, Эмия Кирицугу?
Вопрос остается не заданным, он повисает в воздухе сигаретным дымом. Он пахнет кофе и табаком, остается на языке чуть заметной горечью. Тени смазываются и расплываются, дрожа, жмутся друг к другу.
Майя подходит ближе, кладет руку ему на плечо. В его глазах беспросветная ночь, ее не испугаешь тусклым светом настольной лампы, не изгонишь даже с помощью экзорциста.
- Сколько бы ни платили Айнцберны, дело ведь не в деньгах, правда? - Майя напряженно вглядывается во тьму, тьма отвечает ей взаимностью. - А в чем? Мы партнеры, я должна знать.
Отредактировано Natasha Romanoff (2020-10-01 18:13:02)
В полумраке комнаты десять на десять метров — слабо освещаемой лампой на прикроватной тумбе да тонкой полоской пробивающегося сквозь шторы света фонаря на улице — ее глаза кажутся ему стеклянными. Он задерживается на них взглядом недолго — никаких истерик, ни единого слова, простое означающее согласие с его решением молчание — и тем не менее, смотреть на нее слишком тяжело.
[nick]Kiritsugu Emiya[/nick][icon]https://images2.imgbox.com/e1/62/2V58RZS1_o.gif[/icon][fandom]fate[/fandom][char]эмия кирицугу[/char][lz]you said you didn't believe in the kindness of this world, but you were kinder than anyone else[/lz][status][in]justice[/status]Он привык держать все под контролем — будучи довольно посредственным магом, Кирицугу использует все, что есть под рукой в силу собственной смекалки. Надежда на магию притупляет внимательность: такое может произойти с кем-то другим, но с ним — никогда. Проверяй, перепроверяй, держи все в голове и не упускай из виду даже самые незначительные мелочи. У него всегда все схвачено, но есть вещи и явления, над которыми он, увы, не властен, как бы ему этого ни хотелось. Отношения с Майей в том числе.
Он нашел ее разбитой, уничтоженной, и с самого начала обозначил границы, которые не должен был переступать. Тебя прозвали Убийцей Магов, так будь в первую очередь им, а не Эмией Кирицугу. Ограничивай присутствие, ограничивай слова, не навязывайся, не подпускай — на бумаге это все выглядит очень просто, но проходит несколько месяцев, и вот она уже в его постели — сминает простыни до белеющих пальцев, раздирает ногтями спину, шумно выдыхает в момент оргазма, а после тихо посапывает на плече. Тогда-то Кирицугу и понял, что ошибся, но было уже поздно.
Он мог прогнать ее в любой момент, или уйти сам — собрать вещи, в очередной раз сменить номер телефона и ничего ей об этом не сказать, сделать все возможное, чтобы даже то, чему он сам ее обучил ничем ей не помогло в попытках его найти — но не сделал этого. Вследствие одной допущенной ошибки он вынужден был проявлять малодушие. Нет, она ему, конечно, нужна... только какая именно Майя Хисау нужна — боец ли, любовница, друг, все сразу — непонятно.
В какой-то момент ему ее даже жаль. Он вложил в ее руки оружие, а в голову — навязчивую идею, и отправил сражаться в своей войне. Чужой войне.
— В верном направлении мыслишь. — Кирицугу рассеянно кивает и неторопливо закуривает, заметив на журнальном столике вазу с искусственными цветами. Завтра ему выставят счет за курение в помещении.
— Но не все так просто. Ассоциацией предписано, что у мастера не может быть больше одного слуги, но о том, что у одного слуги может быть два или даже три мастера не сказано ни слова. Поэтому я использую гомункулов, которых создает Юбстахайт — пока один из них вместе со слугой — предположительно, Сэйбером — будут действовать открыто, я буду работать так, как привык. Присутствие кого-то, кто всегда будет находиться рядом со слугой развязывает мне руки, сама понимаешь.
Майя понимает все слишком хорошо — за два года, проведенные вместе, она узнала его достаточно, чтобы улавливать во взгляде, интонациях, действиях и сомнения, и скрытые мотивы, и отчаяние. Для нее его характер уже давно не загадка, пожалуй, она намного проницательнее него, поэтому и причины, и следствие — все перед ней разложено как на ладони.
Кирицугу пусть и наемник, но цену себе знает, и в любой работе преследует свои интересы, снова и снова отметая в сторону материальную сторону вопроса. Майя его раскусила, и ей даже не обязательно об этом говорить — он сам все понял, когда их взгляды снова встретились. Вымученно и фальшиво улыбнувшись, он поднимает голову и выдыхает в потолок.
Убивая еретиков, он каждый раз вспоминает истекающего кровью отца и падающий самолет. В его сердце больше не должно быть места сожалениям, но снова и снова у него перед глазами Норитака, а в ушах — сосредоточенный голос Натальи. Он не думает о том, насколько несчастен, и знает, что не был бы счастлив, даже если бы они были живы.
— Когда-то давно я понял, что не могу спасти одного, не допустив смерти другого. Мы помогаем десяткам, сотням, тысячам людей, но всем помочь невозможно — миру всегда была нужна жертва во спасение. Ты права — дело не в деньгах, они интересуют меня в последнюю очередь.
Окурок тушится о кромку вазы и отправляется на дно, Кирицугу устало опускает голову.
— Когда Грааль будет в моих руках я сделаю так, чтобы убитые в этой войне маги были последними. Моя мечта наконец-то станет явью, и я смогу спасти каждого — создать идеальный мир, в котором никому не придется воевать, убивать и быть убитым; реальность, в которой все будут счастливы. Знаю, звучит как-то слишком идеалистично, но я верю, что это возможно. И надеюсь, что ты тоже в это поверишь.
[nick]MAIYA HISAU[/nick][status]ученица сломанной агрессии[/status][icon]https://i.ibb.co/NFksR9m/976601.jpg[/icon][fandom]FATE[/fandom][char]МАЙЯ ХИСАУ[/char][lz]потому что свободен лишь тот, кто дошел до предела —
и не стал ограничиваться пределом[/lz]
Искусственные цветы - эстетика кладбищ и дешевых мотелей, живые смотрелись бы слишком вызывающе, дерзко, насмешливо. Впрочем, мертвецам все равно. Постояльцам тоже. Кирицугу тушит сигарету о вазу, размазывает, оставляя на ней пепельный след. Майе кажется, что так даже лучше, ваза стала менее безликой, потеряла оцепенение мертвых вещей.
Майя сжимает в руке розовый бутон, он трескается, ломаясь, пачкает пальцы липкой застаревшей пылью, лепестки сминаются в ладони. Она отпускает его, и он расправляется, приняв почти первоначальный вид, если не присматриваться - не заметишь. С живым такой номер не пройдет, а мертвым без разницы. Оно лишь притворяется похожим на живое. Майя тоже.
- Тебе понадобится оружие, - это не вопрос, а констатация факта. - И информация о мастерах еще до начала войны. Если ты хочешь действовать привычными способами.
Она знает, о каких способах он говорит, похоже, что Айнцберн знает тоже и считает их приемлемыми. Это развязывает Кирицугу руки - значит, они приняли все его условия. Когда было иначе...
Эта война войдет в историю, как самая бесчестная и грязная. Ассоциация захлебнется в крови, ярости и проклятиях, изойдет на желчь от бессилия, но будет поздно. Кирицугу называют Убийцей магов, Майя думает, что ему это не мешает. Она видит, как лучшие представители магических семей гибнут один за другим, как растворяются в воздухе призванные героические Слуги, удивленные и растерянные, не ожидая подлых выстрелов в спину, - и нет, ничего внутри не дергается ни единым мускулом. Война все равно война, и хороши все средства, а победители неподсудны. Ассоциация, разумеется, считает по-другому: этим и отличается все это сборище древних магов, великих чародеев, погрязших в вековых знаниях, для них правила однозначны и непреложны, но Кирицугу умеет читать то, что написано мелким шрифтом между строк. И то, что не запрещено, - разрешено.
- Сэйбер может стать проблемой, - она говорит это, как если бы говорила о необходимости учитывать поправку на ветер. - Он самый благородный из Душ, и они более других склонны к сопротивлению. Но ты и сам это знаешь…
Его цель призвана оправдать любые средства, она похожа на помутнение или одержимость, но она дает ему силы жить, и не Майе осуждать его за это. Потому что для нее силы к жизни заключаются в Кирицугу: в его сухих сообщениях, в его ладони, что сжимают ее побелевшие пальцы, в его внутренней тьме, которой она не отдает его насовсем, отвоевывая у времени минуту за минутой.
Мы всегда знаем, за что нам приходится платить. Смутная тень осознания всегда маячит за надсадным “за что?!”, и стоит только признать, за что именно тебе выставляют счет, как находятся силы и возможность по нему расплатиться с лихвой. Да еще и оставить на чай…
Майя платит за отвоеванные у тьмы минуты, и цена никогда не будет слишком высокой.
Вблизи Кирицугу выглядит еще более усталым, она проводит тыльной стороной ладони по небритой щеке, жест выходит очень интимным. Это тоже стало обычной стороной их отношений, и дело здесь не только в щемящей близости, беспримерной бережности и честности. Просто сквозь заржавленную броню прорастает нежность на истоптанном пепелище, щекочет горло, горчит едким дымом от очередной сигареты. Майя жадно вдыхает его, словно обезумевший пассивный курильщик, добравшийся до вожделенной дозы.
- Я тебе верю, - кивает она.
Это безраздельная правда, когда очнувшись, приходишь в себя и обнаруживаешь руины и хлам, пыль и пепел, вынимаешь себя из цинковой коробки, передергиваешь затвор, перестаешь верить в слова, потом в действия, исключаешь любые чувства, обживаешь душевный ад, прекращаешь сопротивляться. И тот, кто вытаскивает тебя на свет, становится антидотом, спасает тебя от разложения и яда, видит все трещины на искусственных лепестках, не желая признавать их мертвыми. Этот мир не любит одушевленных, Кирицугу, к ним страшно приблизиться, они непредсказуемы, они пугают своей силой и неуязвимостью до дрожи. Этот мир оглох и ослеп, стал жалок, тяжел и отвратителен, но ты все равно хочешь спасти его, их всех. И победа спишет со счета все нули и единицы…
Майя прикасается губами к его губам легким, почти невесомым поцелуем. Завтрашний день прошьет ее насквозь ледяным электричеством, даст очередной урок неизбывного одиночества, беспросветного ожидания в мире, где даже бог научился остерегаться своих детей. Она никогда не будет считать, что оно того не стоило...
Отредактировано Natasha Romanoff (2020-10-20 05:05:49)
[nick]Kiritsugu Emiya[/nick][icon]https://c4.wallpaperflare.com/wallpaper/835/221/211/fate-zero-kiritsugu-emiya-fate-series-wallpaper-preview.jpg[/icon][fandom]fate[/fandom][char]эмия кирицугу[/char][status]hero of [in]justice[/status][lz]you said you didn't believe in the kindness of this world, but you were kinder than anyone else[/lz]Кирицугу спокоен, и знает, что его спокойствие граничит с безучастностью — к словам, поступкам, действиям. Однако в спокойствии — хладнокровие; в хладнокровии — внимательность, и он внимательно слушает, отмечает, запоминает, сопоставляет причины и следствие, делает необходимые выводы. В данный момент — сосредоточенно думает о том, что нужно и должно сказать Майе.
Он не сомневается в ней ни на секунду, и в очередной раз убеждается, что был прав — она снова принимает все на свой счет; опережая, ввязывается, и не оставляет ему возможности об этом попросить. Она резонно замечает — ему нужно оружие, но помимо него нужен человек, который вовремя нажмет на спусковой крючок, и — что важно — сделает это без моральных терзаний и бесполезных сожалений. Ее устами говорит не очень обнадеживающая истина — на Сэйбер надежды нет. По этой причине нет к ней и доверия, а потому Кирицугу будет намного проще работать в отрыве от нее — с Майей. С Майей Хисау, которая все делает в свои сроки и не задает вопросов. С Майей Хисау, которая верит ему безоговорочно. С Майей Хисау — с единственным человеком, которому он сам научился доверять после того как однажды — со смертью Натальи — зарекся испытывать к кому-то обычные человеческие чувства.
К своему стыду он до сих пор не может понять и решить, какое значение она имеет в его системе координат — знает, что соврет, когда вслух скажет, что она нужна ему, вложив в эти слова смысл более глубокий, нежели потребность в человеке, от которого можно ожидать своевременной помощи. Он не хочет врать ей, поэтому не скажет, что любит, когда пальцами коснется ее щеки, когда будет целовать ее обветренными губами. В этом мире есть много вещей, которые ему не по силам, и он не способен быть до конца честным по отношению к Майе, даже срывая с плеч этот темно-зеленый пиджак, и укладывая ее на лопатки. Он ошибся, дав слабину, но сейчас, даже рядом с ней оставаясь в большей степени Убийцей магов, нежели Эмией Кирицугу, справляется безупречно. Это ни в коем случае не ее проблема — она его обмана не заслужила, и если в чем-то и виновата, то только в том, что доверилась. Все остальное — на его плечах, и ему правда стыдно за то, что он не мог, и уже точно никогда не сможет дать ей большего, чем необходимость постоянно воевать за него и спать с пистолетом под подушкой. Ему следует попросить прощения — вместо этого он, прижимаясь к ней, снова малодушно отмалчивается.
Эмия Кирицугу, Убийца магов... имена не имеют значения, когда в сути своей ты — самая настоящая сволочь.
На следующее утро из-за бросающих в холодный пот кошмаров он просыпается с тяжелой головой, а из-за неизбежного прощания с Майей — с тяжелым сердцем. Она все еще спит, и даже во сне ее губы напряженно поджаты. Ни о какой безмятежности не идет и речи, но он все понимает — у нее очень непростая судьба, и она слишком редко позволяет себе расслабиться — и его вина в этом тоже есть.
Он вряд ли может чем-то помочь, мало что может сделать для нее — только бережливо погладить по спине да подтянуть к плечам одеяло. Он запомнит ее такой, чтобы оставить одну на девять долгих лет — решение, которое еще пару недель назад (и даже вчера) принималось с удивительной легкостью, сейчас дается лежит неподъемным грузом, и он снова жалеет Майю, потому что, представ перед выбором, он понимает, что когда хорошее отношение к ней сталкивается с возможностью осуществить давнюю мечту у Майи Хисау нет ни единого шанса.
— Выслушай меня внимательно. — сухо хрипит Кирицугу, слыша, как она просыпается.
Он выкладывает ей все как на духу — рассказывает и об обналиченных деньгах в квартире на станции Роппонги, и о схроне с оружием на Чиеде, и о связке ключей, отпирающих каждое из их конспиративных убежищ — она хорошо осведомлена о большей их части, но квартиры в Осаке, Кочи и Фуюки он приобрел совсем недавно.
Они никуда не торопятся, но бытовые вопросы он разъясняет скомканно — уплаченные на ближайший год налоги на имущество, оформленная по поддельным документам машина, имена всех своих связных в Ассоциации, которым Кирицугу рассказал о ней, фактически представив Майю как собственную преемницу. Он не дает ей никаких указаний, но, указывая на потертый кейс подле кровати, просит об одном:
— Я не смогу взять «Контендер» с собой, поэтому мне нужно, чтобы ты забрала его и сохранила до моего возвращения. Сделаешь?
[nick]MAIYA HISAU[/nick][status]ученица сломанной агрессии[/status][icon]https://i.ibb.co/NFksR9m/976601.jpg[/icon][fandom]FATE[/fandom][char]МАЙЯ ХИСАУ[/char][lz]потому что свободен лишь тот, кто дошел до предела —
и не стал ограничиваться пределом[/lz]
Они оба словно из породы хладнокровных, заледеневших, безразличных - что-то змеиное поднимает голову, что-то кошачье выпускает когти, хлопают за спиной черные крылья - еще немного и этот дракон сожжет все вокруг: маленький мотель на окраине города, усталого равнодушного портье, орущих за окном вечно голодных кошек и половину района. Пожар уничтожит все на многие мили вокруг, оставив их на выжженном пепелище.
Майе плевать. Ей необходимо чувствовать.
Он осторожно касается ее щеки и не перестает быть нежным, когда ее зеленый пиджак падает рядом с кроватью и туда же отправляется его рубашка. Звук поцелуев почти не слышен. Хриплые стоны тише, чем скрип кровати. Пальцы комкают простыни, рисуют на спине узоры, рефлекторно сжимаются, оставляя следы на коже. Рваное дыхание, всхлипы, вскрики. Время застывает словно древняя муха в янтаре. Тьма уходит из его глаз, прячется, чтобы завтра вернуться, но кажется, еще несколько минут осталось за Майей. Она убирает с его лба мокрые от пота волосы, целует в висок, выдыхая.
Раунд.
Майя всегда берет больше, чем отдает. Кирицугу так не считает.
ты войдёшь по колено в мутную воду, и океаном станет река
Вода горячее, чем нужно, она смывает с Майи сегодняшнюю ночь, смывает запах его парфюма, пота и табака, чтобы оставить пустой выхолощенный аромат геля для душа. Такой же дешевый как номер в этом мотеле.
Кирицугу тихо встает позади нее, прижимая ее к себе. Вода легко принимает его в свои объятия. Так же как и Майя. Он бережно целует ее в плечо, и Майя закрывает глаза.
Скоро у нее останутся воспоминания, в которых не будет слов. Глухое молчание и струи воды, обжигающие кожу. И тогда ей хочется закричать.
Утро все равно наступает, ставя жизнь Майи на паузу длиной в девять лет. Инструкции Кирицугу сухие и нервные, он позаботился обо всем, в том числе о ней. Как мог. Невозможно дать другому больше, чем ты можешь, больше, чем у тебя есть. Она знает это, как никто другой.
везде, где ты остановишься, ты будешь прибывшим издалека
Внутри бездумно тикает часовой механизм, время вернуло свои права - янтарь оплыл горячим воском, муха выбралась и сидит как ни в чем ни бывало. Пожалуй, это и называется “жизнь продолжается” - неважно, застываешь ли ты в середине янтарного плена или продолжаешь ходить, действовать, говорить, на деле пребывая в коме. Наверное, так себя чувствуют куклы Айнцбернов, когда их убирают в коробку. Если они вообще могут чувствовать. Белокурые ангелы, идеальные исполнители, послушные марионетки - они пойдут на смерть за Кирицугу и его цели, не сомневаясь ни на секунду, как сделала бы сама Майя. Жертвовать собой не так уж сложно - шагнуть в огонь, принять выстрел, предназначенный другому, закрыть грудью. Сложнее жертвовать другими - сознательно выбирая, кому придется умереть, чтобы спасти чужие жизни, разрывая свою душу на части каждым решением, оставляя себе лишь жалкую надежду на то, что цель сможет все искупить. Она видит, как тяжело даются ему эти решения, поэтому решает сама. Она не станет еще одним грузом на его совести, она так не хочет.
Майя принимает все указания, иногда задавая уточняющие вопросы. Оружие, деньги, конспиративные квартиры по всему миру, связи с наемниками и Якудзой, имена посредников в Ассоциации. Он диктует ей номера телефонов, адреса, пароли. Это похоже на завещание. Словно он не совсем уверен, что вернется, словно он вернется другим, и кто-то теперь должен позаботиться о его наследии.
Он указывает ей на дипломат, словно отрывая от себя что-то очень дорогое, отдавая часть себя, ценную, необходимую, вырывая из груди с мясом. Очень символично. Легендарный капитан Летучего голландца, уходя в десятилетнее плавание, оставлял возлюбленной свое сердце. Кирицугу оставляет Майе свое оружие. Это правильно - она бы не знала, что делать с чужим сердцем. Это правильно, потому что Эмия Кирицугу давно живет без сердца.
Майя молча кивает, и Кирицугу отворачивается. Их последняя встреча выходит скомканной, у него самолет, и ему лучше уйти раньше. Оплата за номер внесена, и ей не о чем беспокоиться. Она не делает ни шага, когда он надевает пальто, привычным движением проверяя наличие пачки сигарет в кармане.
Хлопнувшая дверь отдается в ушах выстрелом “Контендера”, его шаги на лестнице замирают, и на плечи Майи садится тишина, касаясь кожи мертвыми пальцами.
но где бы ты ни был, я знаю, ты тянешь руки к моим рукам:
в одной ладони граната, в другой — выдернутая чека.
Отредактировано Natasha Romanoff (2020-11-04 16:21:21)
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » coming to terms
