регулус учит его быть мягче: опускается на колени, берёт в ладонь сжатый кулак, разгибает — один за другим — сомкнутые пальцы. забирает камень: отдай. положи не землю. сегодня это тебе не понадобится. барти запоминает, как легко, когда за спиной ничего не утаиваешь — ладонь раскрыта, глаза наполнены воздухом, солнце ютится на его переносице жёлтым маленьким мотыльком. поцелуй мажет по щеке водой, капающей с мокрых волос: барти подаётся вперёд, лижет по старом следы, улыбку прячет под его языком. хогвартс становится домом (хотя это, конечно, несложно): камни остаются в карманах. барти подбирает их с берега, когда регулус отворачивается. оглядывается на тех, кто смотрит и дотрагивается неаккуратно — оставляет волдыри, синяки, знаешь, я бы убил для тебя сириуса; регулус моргает с лёгким упрёком, от него пахнет палёными совиными перьями и чернилами, отпечатавшимися на ладони: я бы не попросил. хогвартс становится домом, но дом умещается в нём одном. барти роняет камень, учится говорить прямо, не пропускать слова через несколько призм.
барти учится; получается только с ним.

эмоции регулуса — мальки, играющие в салки на мелководье: гонят в ладони пену, всплеск, взбивают хвостами песок. барти закатывает по колено брюки, уверенно шагает в чёрное озеро: шёпот волн незнакомый, к ногам тянутся водоросли, дно — распахнутый рот с отрезанным языком. барти вглядывается в него, но всё равно что-то упускает: может быть, крохотную тень в складке рта. может быть, скрип зубов по ночам. спрятанную на предплечье кляксу (покажи, регулус, дай мне). чужие эмоции считывать просто — поэтому они приедаются, остаются забытой между страниц шпаргалкой. барти замечает: у кого-то из рукава вываливается нетерпение, у кого-то — злость; иногда скрип стула означает, что кто-то хочет его ударить, иногда не означает ничего. регулус что-то прячет — барти делает шаг и проваливается. из-под ног выскальзывает ступенька, лестница движется и улыбается. молчание дрожит над землёй раскалённым воздухом. иногда оно предвещает дождь — регулус прячет прикосновение под столом.
иногда не предвещает ничего. сворачивается дыркой на дне кармана. о такой забываешь, пока по дороге не вывалится что-то значимое — барти хватается слишком поздно.
регулус садится на другом конце стола и отворачивается.

барти огрызается, когда кто-то дотрагивается до его локтя: отъебись, слушай, не до тебя сейчас. пытается стряхнуть злость плечами, расслабиться (в конце концов, это не моё дело), но она возвращается. сворачивается в клубок под воротом, гремит чужими косточками в рукавах. барти бросает взгляд на него, не выдерживается, отворачивается; чужая радость соскальзывает с регулуса, сползает вниз, на пол. под ногами — дождевая вода, осенняя грязь, прелые листья. лопнувшие каштаны. для июня сегодня выпадает слишком много осадков — пахнет мокрой землёй, гнилыми корнями, заебавшим его нытьём. регулус не жалуется вслух — это хуже всего: барти сжимает кулак обратно, считая по согнутым пальцам пропущенные вопросы. получается слишком много. недомолвки и оговорки выползают из углов клочьями пыли, серыми пауками. барти отталкивает их ногой, берёт его за плечи, встряхивает. пытается наполнить регулуса собственной гордостью — не получается: он одёргивает плечах, отворачивается, улыбка виснет на губах лопнувшим пузырём. поцелуи на вкус — мыльные, как пиздёж. барти утирает рот. регулус бы сказал: ты не злишься, а беспокоишься; регулус, конечно, не скажет — барти отворачивается от него, когда хочет ударить. сплёвывает сквозь зубы, растирает слюну подошвой. раздражение липнет к ней, как жвачка: лёгкое неудобство, которое обычно не замечаешь.
сейчас он замечает. растравливает обиду. почему ты не можешь чувствовать так же, как я.

регулус учит его быть мягче: обтачивать слова, пока они не станут безопасными. не смогут причинить вреда. барти ощупывает их ртом — всё равно, что облизывать розовый лёд под задранным лисой зайцем. значит, нужно ещё немного, пока от злости ничего не останется. скорлупки можно будет подбросить потом: не регулусу — тем, кто заслуживает их по-настоящему. прятать в себя он не умеет; не научится никогда. замечает краем глаза движение: регулус исчезает за дверью, молчание тянется за ним следом. [nick]barty crouch jr[/nick][status]rat king's walking [/status][icon]https://i.imgur.com/tlSWcGF.png[/icon][fandom]THE WIZARDING WORLD[/fandom][char]барти крауч-младший[/char][lz]i wear a wreath of fire around my head. it hangs heavy, sanctified, сuts like vinegar, purifies like bleach.[/lz]
барти натягивает на лицо улыбку и поднимается из-за стола. от ветра она сползает — приходится поправлять пальцами.
— ты выглядишь расстроенным, — почему; ты должен быть доволен. барти хотел бы оказаться на его месте: стать частью чего-то важного. чего-то большого. лизнуть открытый перелом прежде, чем он срастётся, срастётся правильно. — это всё-таки твой выпускной.
барти сжимает его плечо, останавливает. слизывает со рта запах воды, плеск чёрного озера.
— может быть, поговоришь со мной?

Отредактировано L Lawliet (2020-10-04 16:26:36)

— я бы радовался, — механически отвечает барти, потому что должен; когда-то — может, ему было лет семь или восемь — его отправили на всё лето далеко-далеко, к маминым родственникам. тогда барти впервые узнал, что случается, когда кончается город: от зелёного заболевают глаза, вместо сморщенных яблок на ветках болтаются огромные спелые звёзды. из тумана, кажется, можно слепить всё, что угодно, и однажды утро слепило из него одинокое стадо коров: только одна из них не походила на призрака, у неё были стройные белые ноги и долгий ласковый взгляд. барти почти погладил её, но заметил, как бабушка, наблюдая за ним, улыбается; стало стыдно, щекотно, пришлось убрать руку, соврать, что хочет домой и устал от ужасного запаха. тогда неправда давалась сложнее: у несказанных слов был и вкус, и вес. со временем он побледнел, стал прозрачным, барти стал забывать, что так долго пытался спрятать. сейчас регулус возвращает им горечь — барти хмурится и пытается вспомнить, но ничего не находит. значит, и не было ничего, правда? это его раздражает. — я бы радовался. ты же знаешь.

регулус, конечно, эту тяжесть носит в себе до сих пор. с каждым разом его молчание весит как будто немного больше: барти учится распознавать это по тому, как он теряет в цвете, становясь совсем прозрачным и лёгким. если бы не слова, которые регулус прячет, рассовывая по карманам, ветер, наверное, смог бы забрать его вместе с собой, поэтому барти предпочитает не спрашивать. только временами, когда регулус становится против яркого солнца, тень выдаёт себя очертаниями: барти кажется, что, протянув руку, он сможет растереть её между пальцев, избавив его от молчания, но не протягивает. регулус так и не научился прятаться у всех на виду, поэтому барти знает каждое из его потайных мест. раньше он мог оставлять там записки и бутерброды, найденную на берегу озера гальку или стрекозиное крылышко. регулус, находя их, улыбался, и барти мог быть уверен, что морщинка в уголке его рта зависает удивлённой птицей, но сейчас, приходя, он будто застаёт регулуса за чем-то личным. чем-то, что он пока не готов ни с кем разделить. барти, конечно, не подаёт виду, но яблоко в его руке от обиды становится кислым.

барти приседает на корточки, чтобы снять с его брюк жука (иногда нелегко найти повод спрятать лицо): на его ладони он кажется темнее и больше (так же голос регулуса становится чётче, когда доносится издалека). барти улыбается, позволяя ему доползти до кончиков: сжать кулак — в его власти, но он не сжимает.
— я... понимаю, — барти сбивается: смущение регулуса оказывается неожиданно заразным. его бросает в жар, взгляд становится мягким. прежде, чем посмотреть на регулуса, он провожает глазами поднявшегося в воздух жука. — когда ты уйдёшь, здесь не останется ничего важного.
барти помнит этот разговор: год назад рабастан стоял так же, как стоит сейчас регулус, а он чертил носком ботинка линию по грязи. это не научила его ничему, кроме чувства беспомощности и уязвимости: во второй раз они идут по протоптанным тропам и быстрее заполняют его доверху.
— я бы хотел уйти вместе с тобой, — унести с собой: сладкое королевство, вечера в библиотеке, рождество, когда регулус остался с ним, не поехав домой. иногда барти казалось, что всё это существовало только в отражении чёрного озера. — но, — улыбка становится прозрачной. — дело ведь не только в этом, правда?

тяжелее всего вынести поздние осенние дни — те выходные, когда просыпаешься слишком поздно: все вокруг уже зажигают огни и готовятся к войне с темнотой. небо светится тускло, будто умирающий в спичечном коробке светлячок, и не остаётся ничего, кроме сожалению об упущенном утре, как будто утро — это вся жизнь, которой не дали возможности развернуться.
регулус дарит ему это чувство.
— в хогвартсе ты чувствуешь себя в безопасности, — барти приваливается спиной к дереву. голос становится суше от мысли, что последними словами регулус просто бросил ему пыль в глаза; злость кажется достаточно сильной, чтобы позволить себе её не проявить, не дать ему возможности оправдаться. — я тоже. он стал для меня единственным домом. но если школа осталась для тебя только убежищем, ты зря провёл в ней семь лет.
отцовские интонации сминают голос, превращая его в хитиновый панцирь.
— ты уходишь не в пустоту. ты знаешь, что тебя... ждут. разве этого мало?
барти пожимает плечами и отворачивается.[icon]https://i.imgur.com/tlSWcGF.png[/icon]