[nick]Karla Sofen[/nick][icon]https://forumstatic.ru/files/0018/a8/49/51797.jpg[/icon][status]oh the violent weaklings[/status][fandom]marvel[/fandom][char]Мунстоун[/char][lz]<center>наблюдаю труп
<>
забираю лут</center>[/lz]        Come, arise, hunter!
        Can you not hear?

Преступницей она себя ощущает, когда проникает в свою же запечатанную квартиру (впервые в жизни хочется сказать спасибо за то, что с ней не считаются настолько, чтобы обыскать дом как следует). Карла приходит в себя на хуй знает каком нижнем уровне башни Мстителей болезненно и резко, грудная клетка сдавлена спазмом, голова — ласковым кольцом мигрени. Не помнит, как выбралась оттуда, не помнит, встречала ли кого-то, не помнит, умерла или показалось — смотрела ночью того же дня на биллборды, лица ведущих новостей, котировки и курсы акций, бесконечные числа, прохожих, в каждом из которых мозг видел только смерть, угрозу, Лестера, Нормана, Старка, точно мёртвую Сонгбёрд; смотрела на газету, прилипшую к пожарному гидранту, на расползшиеся чернила, дату — не поняла ни слова.

Ужас кусает за пятки, сжимает в кулаке пищевод, хочется блевать, рыдать, вцепиться во что-нибудь зубами — Карла вгрызается в своё же колено, сдавленно орёт, везде какие-то лица, хотя она уже час как одна — большеголовые, со слипшимися в сплошной ком чертами, глазами блестящими, как масляная краска; голова раскалывается на две, три, четыре половины, тени дробятся, льнут к ней, хватают за локти липкими руками — Карла уже лет десять не видела на своём теле синяков, отвыкла от того, что оно может болеть, синеть, сопротивляться. Правая рука немеет. Через неделю она вспомнит, что Лестер, кажется, вывихнул ей пальцы.

        The chatter of a death-demon from a tree-top.

Первые месяцы она перемещается по городу, как земляной червь — в хуёвую погоду, прижавшись к грязному асфальту, пожалуйста, не обращайте на меня внимание, умоляю, не наступите; в груди дыра не метафорическая, а буквальная, хотя анатомия найдёт, что на это возразить — там, где был камень, сейчас только свербящая пустота, жрущая воздух и еду, Карла постоянно задыхается и чувствует голодную тошноту, будто воздух и всё, что падает в пищевод, пустота крадёт. Ещё Карле одиноко — одиночеством человека, у которого забрали неуязвимость, дом в престижном районе и перспективу прожить оставшуюся жизнь в Дубае, забыв и про психиатрическую практику, и про любые инициативы Озборна.

Запасы налички, хуёвый фейковый айди и протухший йогурт в холодильнике — дома у неё темно, пыльно и холодно — помогут разве что на первых порах. Карла не привыкла планировать бюджет. Бродить по городу бесплотной тенью. Возвращаться к себе больше одного раза тоже не собиралась, но всё равно вернулась, чтобы забрать две бутылки вина и драгоценности (планка падает — теперь Карла готова подставиться за красное сухое и годовой запас транквилизаторов). Блистеры сверкают краше, чем золото. Два месяца она жрёт лошадиные дозы всего, что помещается в рот, и тревога, задобренная колёсами, уступает место приятному отупению. Карла всё равно просыпается по ночам, потому что шорохи, шум с улицы, свет фонаря, приглушённые голоса — Лестер может вернуться в любую минуту, и панике плевать на то, что он вряд ли сунется в Нью-Йорк прямо сейчас.

Эту квартиру, как и все прочие, он назвал конурой. Увидела Карла ровно то, что ожидала — пиздец. Может, она и сдохнет здесь, в окружении голых стен, клопов и тонкого матраса, заляпанного каким-то дерьмом. Карла надеется, что это кровь. Пожалуйста, пусть это будет кровь. Клопов она могла и придумать — передоз Карла ловит каждый четверг, а напивается каждую пятницу.

Живёт она поначалу предчувствием — повторной смерти, возвращения Лестера, визита полицейских, федералов, да хоть Мстителей, блять; наверняка Меченый знает, что в эту квартиру кто-то проник, наверняка это не повод для того, чтобы мгновенно проверять, кто. Он чудится ей то в окне, то в дверном проёме — в зеркале, шуме слива, консервной банке — спустя несколько месяцев Карла думает: ну и что ещё ты мне сделаешь? Мысль смелая, как бравада человека, к горлу которого пока не приставлен нож. Она помнит, каково бояться.

Волосы отрастают, кожа портится — лицо у Карлы серое, несвежее, опухшее, как и всё вокруг. Спать, глотать таблетки, сочинять диалоги, следить за новостями, снова спать, снова жрать колёса. Интуиции у неё никогда не было, потому криминальные сводки она скроллит с мыслью хуй знает, кто это сделал. Почерка у Лестера нет — если хочешь прожить дольше, от маркеров избавляешься. Платят ему, очевидно, не за красивый след и вензель в конце подписи. Карла рассматривает закорючки на поддельных документах и думает о том, что настолько избавляться от индивидуальности — не то искусство, не то суицид.

Засыпает Карла, гипнотизируя взглядом глок, лежащий сантиметрах в десяти от её головы. Даже если у Лестера нет камня, пистолет в её руках — так, занятный аксессуар. Лестер, наверное, рассмеётся. Нет, точно рассмеётся. Что случится потом, не подсказывает даже её остроумие.

Когда она слышит шум, от пистолета её отделяет метра три. Движением, выдроченным трусостью и желанием успеть связать хотя бы два слова, Карла преодолевает несколько лет неутешительной статистики и отсутствия физической подготовки. Нет, она не в форме. Никогда не была. Сотни вариантов реплик мгновенно улетучиваются, сердце набухает и пытается продавить грудную клетку изнутри.
— Привет, Лестер.
В конце концов, весь последний год динамика власти ебала её в рот.

[nick]Karla Sofen[/nick][icon]https://forumstatic.ru/files/0018/a8/49/51797.jpg[/icon][status]oh the violent weaklings[/status][fandom]marvel[/fandom][char]Мунстоун[/char][lz]<center>наблюдаю труп
<>
забираю лут</center>[/lz]Камень - это всё, что давало ей преимущество, всё, что делало её не жалкой, всё, что позволяло Лестеру откладывать мысли о её убийстве на потом, всё, что заставляло его разговаривать с ней чаще, чем с остальными. Он забрал камень — осталась просто Карла, бессмысленное тело, слюни и пот которого впитал африканский песок. Она не уверена, не осталось ли тело там же, и год не было никакой возможности проверить, есть ли оно на самом деле, никто её не касался, никто не налетал в толпе, никто не задевал случайно локтем, никто не засовывал ей в грудь руки, никто не ломал пальцы, никто не—

Она хотела его увидеть — события, думает она, обретут плотность, может, что-нибудь даже станет реальным. Её смерть? Она была? А всё, что до этого?

Она не хотела его увидеть — они смеялись над слабостью раньше, он смеётся над слабостью и сейчас. Что он сделает? Разозлится? Пропустит удивление, придавая ему значения не больше, чем врезавшейся в стекло мухе? Какая же ты жалкая, скажет он, когда подыхала — смогла сохранить лицо, и что же сейчас? Что сейчас? Прячешься в дерьмовой квартире, его квартире, делаешь всё, над чем смеялась раньше, живёшь тем, что презирала всегда, и как только у тебя получилось всех наебать.

Его пальцы — Карла, кажется, все может пересчитать, ощущает их лучше, чем лающий пульс и подступающий к ушам шум — пальцы впиваются в горло, и ей страшно, а ещё хорошо, потому что рядом кто-то живой, настоящий, и боль настоящая, и страх из невнятного предчувствия превратился в то, что реально, может, это кислородное голодание, может, она уже совсем ничего не соображает, может, она стоит так уже несколько минут, на первой бросив попытки расцарапать ему руки, отпихнуть от себя, ударить.

«Как Норману это удалось», доходит до неё, какому нахуй Норману, он выбросил меня ещё год назад, выбросил и забыл, и про тело никто не вспомнил, меня не стало и меня не искали, только ты знаешь, что я здесь, а я не уверена, где я.

Лестер спокоен, и ей становится ещё страшнее — ничего другого она и не ожидала, но раньше Лестер видел другую Карлу, Карлу, которую не стоило трогать, а этой можно за секунду свернуть шею, эта Карла ничего не скажет — всё, что могла, уже выблевала, пока умирала. Лестер остался прежним, другого и быть не может, и всё, что раньше её восхищало, теперь ещё и пугает, и от близости страшно — он не должен видеть её такой, он её не узнает и сделает то же самое, что делал со всеми. Она привязалась к нему, пока не вошла в зону поражения, а когда вошла — не смогла отвязаться, как в детстве не могла оторвать взгляд от сапфирового колье жены продюсера, на которого работала её мать; Карла часами смотрела на камни, преломление света, иногда засматривалась так сильно, что не слышала приближающиеся шаги, и огребала пизды каждый раз, и каждый раз — возвращалась.

«Не убивай меня сразу», хочет попросить Карла, но не попросит, или он, наверное, сразу её убьёт. Интересно, как.

Она хочет что-то сказать — так и не придумала, что, завороженная чужим присутствием, — изо рта вырывается хрип, это отрезвляет, но не сильно. Раньше рядом с Лестером она была практически в безопасности — с Норманом было намного хуже.

— Какой мести? — он ослабил хватку или это её горло приняло форму чужих пальцев? — Куда ещё мне было идти?

«Не убивай меня сразу», хочет попросить Карла, «пожалуйста, не убивай меня сразу», раньше было так хорошо, когда ты рядом — можно почти забыть о том, что это был наёб, и о смерти можно забыть, и про этот год, будто мы сидим за завтраком в башне и обсуждаем, просит ли Норман своих мальчиков надевать паучий костюм, может, только маску, Лестер? Лестер, ему нужен символ, ему нужно подчинение, вся остальная атрибутика ему не важна, поверь мне, я разбираюсь.

— Здесь никого больше нет, — она хотела сказать «я не говорила с Норманом год и не имею к нему никакого отношения», но формулировка вышла интересная, правда? — Только я сижу весь год. Чем мне тебе мстить?

[nick]Karla Sofen[/nick][icon]https://forumstatic.ru/files/0018/a8/49/51797.jpg[/icon][status]oh the violent weaklings[/status][fandom]marvel[/fandom][char]Мунстоун[/char][lz]<center>наблюдаю труп
<>
забираю лут</center>[/lz]Камень — ебучий булыжник, войдёт в любое тело как нож, да? — у Лестера. Если точнее, где-то внутри, очевидно, что не в кармане; в Карле просыпается голод, за ним, как и всегда, приходит озлобленность, злоба мелкой сошки, Карла чувствует себя ещё меньше, ты вообще представляешь, что у тебя в руках? Внутри ни тоски, ни отзыва, будто они с камнем не провели все те годы — выходит, её не только в Африке бросили, выковыряв пальцами единственный гарант безопасности, нет, гарант безопасности гуляет по чужим карманам, как ни в чём не бывало, меняет владельцев, как Карла — пациентов. Можно было догадаться, но она не догадалась, выдавив камень из Блоха — не догадалась, умирая — не догадалась, но тогда она ни о чём не думала, только о солнце, горячем воздухе и предательстве, не только Лестер и Норман её бросили, даже ебучий булыжник предал.

Почему она раньше об этом не думала.

Блоху она тогда говорила: ты чудовище, монстр, ты омерзителен, посмотри, в кого этот камень тебя превращает, думаешь, мама бы тобой гордилась? Что бы сказал твой отец? Ты уёбище, Блох, не засыпай, смотри на меня, слушай; Блох не спит третьи сутки — только в рассказах Карлы всё далось легко — лучше уж пытка водой, Карла улыбается, что тебе пытка водой, долбоёб, у тебя же камень. На исходе третьего дня Блох поддаётся бэдтрипу.

Лестеру это говорить бесполезно, «чудовище», «монстр», «уёбище» не слова даже, а набор букв, иногда он носит их с гордостью, иногда — с безразличием, сквозь его равнодушие не прорваться, и Карла снова вспоминает, что её так восхищало.

Его руки ускользают, проходят сквозь — это она не сразу поняла, только по его лицу догадалась — может быть, она просто перебрала с колёсами, однажды её тошнило кровью, в тени матраса мерещилось что-то злое, уверенность в том, что Лестер настоящий, уходит быстрее, чем его же заначка (на что ты спустила деньги, Карла?).

Она пятится, медленно, дюйм за дюймом, не дышит, смотрит ему в глаза, будто этим можно отвлечь, сердце всё так же трусливо бьётся. Если протянуть руку за глоком, Лестер сразу её убьёт? Если сделать это не сразу? Если отвлечь разговором—

— Я не знаю, — и не хочу знать.
Карла замолкает — вряд ли ему нужна подробная история. Рядом с Лестером никогда не было страшно, но бесстрашие это было не от веры в безопасность, просто убить её раньше он не мог, и никто не мог — попробуй задеть ворованный воздух, удачи.

— Мне больше некуда было идти, — правой рукой она трогает саднящую шею, кажется Лестер всё-таки настоящий. — Я думала, ты вернёшься раньше.

Дюйм за дюймом.

Лестер такой же, как и всегда, помножить на удивление, которого Карла раньше за ним не замечала — оно могло быть злорадным, а сейчас, кажется, сбивает с толку; как мало нужно для того, чтобы удивить Буллзая, всего-то сдохнуть и год прожить в его конуре. От этой мысли становится спокойнее процента на два, но тревожности в целом, наверное, все сто сорок шесть.

Карла повторяет одно и то же, словно так можно его убедить:
— Никакого Нормана, Лестер.
Хочет добавить: ты ему нахуй не всрался, как и я, как и все мы, он сидел в тюрьме, сбежал из неё, сдался копам, снова сел, выбрался — ему есть, чем заняться. Наверняка сейчас занят клоунским альтер эго и очередным охуительным планом. Наше время прошло.

— Дай мне несколько минут, — она сглатывает, руки выставлены в суетливой попытке его успокоить, — и я уйду.

Наверное, это хуёвая идея.
Карла думает о том, что хуёвая.
Но ещё ей страшно, а у Лестера в голове не лучше, чем у неё. Может, хуже.
Левой рукой быстро тянется к глоку, страх пропускает одну здравую мысль — если целиться в Лестера, сдохнуть можно так быстро, что он сам не поймёт; глок ложится в правую руку, опущен грустнее, чем сама Карла.

— Просто дай мне уйти.

[nick]Karla Sofen[/nick][icon]https://forumstatic.ru/files/0018/a8/49/51797.jpg[/icon][status]oh the violent weaklings[/status][fandom]marvel[/fandom][char]Мунстоун[/char][lz]<center>наблюдаю труп
<>
забираю лут</center>[/lz]Даже боль выродилась в нелепое неправдоподобие, может, её место заняла трусость, но когда трусость уходила? А боль будто ушла, оставив вместо себя аккуратную, глухую воронку, в которую можно долго кричать, закидывать колёса пригоршнями, она всё проглотит, ничего не давая в ответ — ни звука, ни ответа, ни намёка, СТРЕЛЯЙ, БЛЯДЬ, КАРЛА — как тут выстрелишь, когда рядом не живой человек, а карикатура, как выстрелить, если знаешь, что ему не будет больно?

После выстрела идёт звук: звон в ушах, протяжное «блять» — последнее не расслышать, только угадать в движении губ и логике мизансцены, нахуя это, Лестер, если пуля в тебе такая же пластиковая, как наши полезные завтраки в башне ебучих мстителей? Хочется выстрелить ещё раз, и ещё раз, пока не закончатся попытки, может, с третьей жизнь отряхнётся и вспомнит об овеществлении, из мысленного эксперимента превратится в материал для статьи в Nature reviews, хуёвый у вас индекс цитирования, попытайтесь в следующем году.

Тяжело, наверное, весь год без боли, Карла только сейчас об этом задумалась: суррогатная жизнь в обмен на бессмертие — не его прикол, даже не его выбор, сомнительная привилегия, о которой он не просил, бедный, бедный Лестер, мог бы сидеть год в пыли под половицей, как букашка; вот бы выдавить больше его злобы — в руках так давно не было ничего настоящего. Верни всё как было, блять.

— Смотри, — охуеть я осмелела, а? — смотри, как должно быть:

¹ Выстрел в упор. Отпечаток дульного среза оружия на коже. Вокруг огнестрельной раны отсутствуют следы сопутствующих факторов выстрела.

Поспешным, нелепым — пока не передумала — движением Карла стреляет себе в ладонь, адреналин — это круто: от боли остаётся голый концепт, привкус крови от прокушенного языка, Карла чем-то захлёбывается: кровью, воздухом, сомнительным восторгом, смех лопается в ротовой полости, смешивается со слюной, снова кровью, хочется что-то сказать, но не получается.

— Что делать? — отзвук, месиво звуков, эхо — что угодно, но не ответ.

Карла протягивает руки — пока не стало поздно, пока она не осталась тут с куском ладони и осколком эго — нежным жестом, таким дети в ночной темноте наощупь тянутся к матерям, подслеповатый жест абсолютной веры. Не в Лестера, не в камень, Карла не знает, во что именно, она сейчас не уверена в том, что вообще что-нибудь знает, может, она бредит, и шёпот ей чудится, может, камень с ней разговаривает, как она разговаривала с ним по ночам, она со всеми говорили, и с Лестером, и с Норманом, с мёртвыми и живыми, жалкими и статусными, и никто не отвечал, а сейчас — отвечает.

Прикладывается ухом к его грудной клетке — и слышит,
что это? Таинство, священный обряд, в котором ты уже участвовал, но так и не осознал до конца, с Блохом — злорадство, торжество зависти, чернейшей, мазутной, в неё пришлось опустить и своё, и чужое тело, своё выдержало — чужое сломалось и отвергло, Лестер не ломается, но отказывается, и камень слышит,

Карле кажется, что она физически ощущает буквальное всё: расширение зрачков, звук, с которым от больше не невредимого отделяется священное, ты ёбнулась, Карла, такому не придумали ни звуков, ни определений, и ты никогда не придумаешь, даже если следующие пятьдесят лет просидишь в бетонном мешке с камнем в груди, «ты ёбнулась, Карла», сказал бы Лестер, если бы не знал, каково носить эту хуйню в груди; Карла щурится от яркого света — сцена из новой экранизации Барби, не иначе — снова захлёбывается восторгом. Мы дома, блять.

— Мне как-то свернули шею, — она зачарованно смотрит на ладонь, обрастающую тканью, последовательно: нервная, мышечная, соединительная, наконец, эпителиальная, сколько всего в теле может пойти по пизде, как занимательно, насколько — теперь — не про Карлу, — знаешь, сколько времени ушло на то, чтобы восстановиться?

Она сплёвывает остатками крови, куском языка. Ладонь целая.

— Нисколько!

Так искренне она не улыбалась уже очень давно.

— Дальше, дальше, что дальше, — Карла закрывает глаза, чувствует тело, — хочу кого-нибудь убить. И в душ. И ещё кого-нибудь убить. Хочешь со мной? Скажи «да».