Мне боль придаёт одержимость и силу.
Гендзюцу - это интересная область. Одна из наиболее трудных, хрупких и неоднозначных. Она также считается непрактичной: гендзюцу легко развалить, оно слабо применимо на практике и, к тому же, затратно как в плане чакры, так и с точки зрения внимания; роскошь, некий признак скуки и изощрённых предпочтений. Вне шарингана её воспринимали достаточно скептично, когда речь заходила о продвинутых шиноби, способных за несколько мгновений отправить все труды коту под хвост.
И тем не менее, в гендзюцу имелась своя эстетика, свое созидание; для них необходима память, фантазия и умение подмечатьдетали. Если данный навык попадал в нужные, умелые, правильные руки, то выбраться из поддельной реальности было совсем не просто; иногда - и вовсе невозможно. Если знать, каков реальный мир, и уметь внедрять гендзюцу естественным, не противоречившим ему образом. Так, чтобы человек даже не догадался, где оказался, а когда понял, что обведён вокруг пальца, стало уже поздно: чакра истрачена, ошибки допущены, время потеряно. Но, в самом деле, общепринятое мнение в целом верно в данном случае. Просто потому, что таких пользователей слишком мало; даже Учиха не всегда отличались продвинутым мастерством в данной области, нередко фокусируя и развивая иные особенности глаз, поскольку предлагаемый спектр возможностей делал это возможным.
А ещё наличие - или отсутствие - шарингана никак не мешало смешивать формы гендзюцу. Саске не знал - только на практике сам выяснил - что Итачи как-то сказал: "Я могу навести гендзюцу движением одного пальца". И это будет истиной, ведь если начать с обычного гендзюцу, подключив шаринган после - это в самом деле будет отдельной формой. куда более сложной, продвинутой, закрученной и изысканной; даже если для того, чтобы выйти из неё, требовалось неизменное ничего.
Пояснения, разумеется, неуместные на первый взгляд совершенно, но ведь так красноречиво подчеркивали эстетику и красоту момента. Не для кого попало, не для всех подряд, но для того, кто прославился своими иллюзиями, и того, кто был блеклым гением на фоне другого яркого гения, наделенный шаринганом. Зародившиеся спонтанно, не спланированные и не предсказанные, гендзюцу накладывались одно на другое; создавали уровни, слои, стирались, уничтожались, корректировались, выстраивались вновь. Орочимару начал это - единственное понятное в сплетении иллюзий, однако теперь так просто не сказать, кто выстраивал, кто вёл, кто наблюдал, кто испытывал, где грань и что из всего реально; это, какая ирония, по большому счету даже не имело смысла. Форма общения, показательность, демонстрация, реакции, не менявшие ни договоренностей, ни целей, ни - даже так - результата. Для Саске оно не меняло вообще ничего, а для Орочимару... в нынешнее время он, несмотря на свою зацикленность на вопросах и ожидании, был личностью; персоналией куда более широкой, нуждавшейся в спектре и нюансах куда большего спектра, нежели Учиха, не нуждавшийся ни в чём за пределами одной точки. Эстетика, познания, секунды, стоившие годов жизни - это всё к Саннину, ставшему легендарным не за золотые глаза или сухую любознательность.
Даже жаль, что Саске не намеревался оценить красоту - перспективность - момента, нисколько им не наслаждаясь. Он уже сделал необходимые выводы для себя и, выпустив наружу то, что, как и полагается [как и всегда] оказалось не понято, закрылся; прочнее прежнего. Наглухо. На все заслоны. Он не выпустит ни капли ненависти, не отдаст никому, помимо Итачи. А Саннин...
Не мог не среагировать: 1:1, равнодушным не остался никто. Не важно - в который раз - что обе трактовки вылились не тем, чего хотелось. Саске не пытался понять, ему оно не нужно, а Орочимару, разбирая поверхность того, что попало ему в руки, капнул верное, но непрошеное направление - в этом не было смысла; снова, для Саске.
Да и знал, что змей ему ничего не сделает. Поиграет, попытается прописать в глазах авторитет, оближет, отбуянит да успокоится. Саске ушел в себя, став наблюдателем ситуации; она слишком странная, чтобы что-то доказывать; он уже всё доказал. Захлопнулся, для внешнего мира состоя разве что из слепой не проницательности и отвращения. Достаточно вяло посопротивлялся, прекрасно понимая, куда они снова проваливались. В каком-то смысле, чтобы проверить вложенную чакру, ощущения [это всегда интересно Саске, в каком-то смысле он только рад нарываться на гендзюцу, что непременно стоит делать почаще для познания бытия внутри как стороннему обывателю, дабы после умело обращаться с другими в своей власти], глубину и переплетения - границы - с реальностью.
"Мерзкое создание", - лишь цедит его сознание из раза в раз, когда Учиха недовольно фыркает, чуть вздрагивая из-за того, что змей пережимал его сильно, не позволяя полноценно дышать. Да, будь то реальность или иллюзия, а ощущения непременно оставались теми же, и чем лучше вторая, тем менее отличима она от первой. Сжал кулаки, неизменно стиснув зубы.
Запомнит опыт. Каждую деталь. Вот это - обучение; вот это - то единственное, что ему нужно от змея. Сухо.
"Я больше ничего тебе не дам", - шипел сам себе, с прищуром смотря в глаза сначала напротив, а после вовсе закрыв их, сфокусировавшись на своих ощущениях. Нет, не спешил пропускать чакру, не спешил пытаться - хах, ага, змеем-то огромным окутанный [ублюдок давно не человек, ничего удивительного] - сложить печатать или сделать хоть что-то. Орочимару выражал себя и, коли так, Учиха проследит за ним до конца. Ему это полезно. Это то, что ему и нужно от Орочимару, в конце-то концов. Он пришёл учиться. Всему - полезному - чему легендарный шиноби способен научить его; будь то полученное в реакции, в сопротивлении, разговоре или сутках, просиженных в "библиотеках" убежищ. А змей пускай догоняется чем пожелает по ходу дела: хоть грёзами о теле Саске, хоть силой Итачи, хоть собственным знанием всего на свете. В конце-то концов, в одном [единственно важном] он исключительно прав, и именно потому Учиха здесь: без Орочимару младший на данный момент не способен одолеть брата. Даже близко к нему не приблизиться. Этого не способен сделать даже сам Саннин, что уж говорить про жалкого Саске? Однако, если сложить их усилия, у мальчишки хотя бы появится шанс. Либо этот, либо никакой другой. Выбор очевиден, как и выводы.
Ничего личного. Через раздражение и отвращение он переступит тоже.
Когда под спиной снова стало твёрдо, мальчишка открыл глаза не сразу, сначала по возможности нащупывая пол руками, как смог в своём положении; дерево, хорошо. После приоткрыл один глаз. Не бросил его на Орочимару, а вместе с лицом [щекой] уставил в сторону, чтобы осмотреться. Сильнее сжал зубы, а заодно и кулаки.
"Ублюдок", - он знал это место. Как облупленное. Ночной кошмар. Кладбище. От него каждый раз подкатывала злоба, а ненависть пробегала по венам, заставляя почувствовать себя живым; живым, но мёртвым. Настолько сильная и составляющая его всего, что даже при наличии желания мальчишка не смог бы перенаправить её на кого-то ещё.
Он не поднимал глаз на Орочимару - словно бы чувствуя, что тот желал этого - как и не активировал шаринган. Лишь только косил взгляд на пол, сжимая шубы; лужа крови, тёплая и вязкая. Липла к нему, или он к ней - какая к черту разница. Вдавленный и неизменно не способный изменить ни-че-го. О, нет, не сейчас, но тогда, в ту ночь; единственное, что он способен изменить - это очистить имя Учиха. Убить Итачи. Это станет и его собственным очищением, его собственным возвращением долга, искуплением вины: тогда не был силен, оказавшись недостойным [даже смерти со своим кланом] и беспомощным, значит сделает это в будущем, когда станет сильнее.
Не задевало [не после того, как выродок переступил черту]. Он не нужен Богу, так какая разница на кого-то ещё? Смерти оказался не нужен тоже - Бог договорился и с ней, отсрочив.
- У меня нет причины быть нужным и тебе, Орочимару... - то ли процедил, то ли прошипел, то ли выжал из себя, пытаясь инстинктивно упереться в чужие плечи, цепляясь за кожу, дабы отодрать, вырвать, выдрать чужие зубы из своей шеи. Но, чёрт подери, это больно. Как в прошлый раз. Или больнее. Зубы Саннина в нём - это отвратительно; это - его плата, его решение, напоминание о том, насколько Саске решителен, насколько сильна его жажда и глубоко отчаяние. Орочимару знал это. Они оба - пользовались.
Мальчишка глухо усмехнулся сквозь боль и отвращение, через не уют от нарушенного личного пространства и бытия кого-то в нём: Саннин отчего-то завелся, заделся, ему отчего-то стало важно сыграть в этот спектакль, даже зная, что единственный зритель [?] смотрит... не на него; даже когда обращался к нему, казалось бы - всё равно видел кого-то другого. Кто-то другой транслировал через него, и это, должно быть, ни то досадно и раздражающее, ни то занимательно и иронично. Плевать. Кто-то другой умрёт, даже если Саске придётся отдать себя в руки Дьявола - он уже сделал это; ещё давно, когда поверил в Бога. Ни Рая, ни Ада не существовало. Все обитатели в нём - твари одного пантеона.
- ... как и нет причины считать, что ты - это лучше, чем ничего. Это одно и тоже для меня, - буквально прорычав, потому что боль расползалась по всей шее, по плечу, доходила до лопаток и частично даже заставляла лицо неметь. А пальцы впиваться в чужую кожу до крови, напрягаясь всем телом. Глаз неизменно щурился из-за ощущений, как и неизменно не смотрел на Саннина своей бездной: того не хватит надолго, Саске точно знал. А второй зажимался сильнее просо потому, что рефлекс. Правда ведь больно, правда ведь неприятно, правда ведь, правда...
Получил ли ублюдок то, чего так жаждал, для чего всё это затеял изначально? О, ему непременно способна понравиться и импровизация тоже.
Саске, помимо равного счета [2:2, если глядеть в перспективу, или всё-таки 2:1 в его пользу в моменте настоящем?], не получил ничего, потому что ничего не желал - он не затевал всю эту ситуацию вовсе. Лишь только опыт из спонтанности, противной, непонятной и угнетающей, а тем не менее; не терять время в пустую нив коем случае. В очередной раз полил плод своей ненависти, позволив пустить корни ещё глубже в себя, зарастая двери - не выйти. Выхода нет.
Итачи - помеха. На пути очищения клана Учиха. На пути успокоения их гордости. На пути, ведущем единению всех его членов; от первого и до последнего.
Итачи - цель, причина, виновник, судья, мастер, падший бог, ведущий, жертва, предатель, охотник, стена, планка, планка. СТЕНА, ПЛАНКА, "мы ведь особенные братья, Саске; мыведьособенныебратьясаске, такихбратьевбольшенет; это нормально, если ты возненавидишь меня". Он исполнил своё обещание, теперь всегда оставаясь рядом. Внутри. Куда глубже, чем входили клыки чёртового змея.
Сжав губы натолкать сильно, что прокусил их до крови, он активировал шаринган, всё также не глядя на Орочимару, но отвечивая своей ненавистью в полутьме; кровь, что так вязко липла к телу, что ощущалась в горле вместе со змеиным ядом и безумием Саннина, которое Саске, хах, не способен трактовать правильно [ни у одного существа на свете не имелось причин интересоваться или восхищаться им, он этого не достоин, он жалок, слаб и недостоин даже смерти], принялась подниматься вверх, заполняя собой пол, постепенно становясь все более высоким и вязким уровнем, дабы после и вовсе покрыть все тела. По крайней мере, скрыть Саске в реке крови. Всей той, что была тогда; всей той, что осталась в нём отпечатком, забрав у него жизнь и смысл. Дабы после смыть этот пол, до тошноты изученный ночной кошмар. Саске строил иную реальность, и для этого ему необходимо находиться в ней. Чтобы убить его. По-настоящему. Саннин - средство. Метод. Способ.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1070/94054.jpg[/icon][lz]они копались в моих мозгах. думали знают, что найдут. но ошиблись. они меня не знают. что было дальше, я не в курсе, но уверен в одном: <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1212">кто</a> причинит мне зло, об этом <u>пожалеет</u>.[/lz]
Отредактировано Uchiha Sasuke (2020-02-27 03:09:02)
