аваллак'х & цирилла
|
[icon]https://i.imgur.com/2jk9znn.png[/icon][lz]<center>нам снится как ты <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1039">тонешь</a> в болоте</center>[/lz]
наказать миндалью
Страница: 1
Тема закрыта
Сообщений 1 страница 8 из 8
Поделиться12020-01-24 18:51:49
- Фандом: the witcher
- as above, so below
- Анкета: цирилла
- Духовность: колокольчик над колыбелью качающий и сдувающий жухлые листья с могильной плиты — один и тот же.
- Уважение: +16847
Поделиться22020-01-24 21:19:28
- Фандом: the witcher
- as above, so below
- Анкета: цирилла
- Духовность: колокольчик над колыбелью качающий и сдувающий жухлые листья с могильной плиты — один и тот же.
- Уважение: +16847
Цири хочет сказать, что почти ничего не помнит: когда замирает у кромки знакомых болот, вторгается под каменный свод, ощупывает руками камни. Голосом Филипа Стенгера кто-то ещё произносит грубые, рубленые фразы в её голове, но Цири приходит сюда так поспешно как может, ищет других слов, другого голоса. Она не чувствует последней недели отдыха, не ощущает её ни в ноющих мышцах, ни в знакомом покалывании в висках: так всегда бывает после вынужденного использования силы. Голова василиска катится Кровавому Барону под ноги, а Цири переводит дух, неспособная остаться в стороне даже сейчас, и снова и снова напоминает себе, что пора бежать. Но вместо этого она срывается к Аваллак'ху.
Цири почти не врёт себе, когда делает вид, что бежит, когда несколько раз уходит в другие миры — чтобы запутать, выиграть время, вернуться обратно. Магия высасывает её силы, кошмары возвращаются: ведьминские скрюченные пальцы шарят по израненному телу, лезвие коньков отсекает волосы эльфов, Цири закрывает себе рот перчаткой чтобы слишком громко в стенах чужого дома не орать. Когда она выбирается, прощаясь с приютившим её Бароном, то чувствует не горечь, а облегчение: наедине с самой собой не приходится притворяться, думать о том, что говорить, сдерживать панику.
Цири осознаёт свою привязанность, знает о ней, но всё равно до конца не может представить себе, как это: пока жизнь не предоставляет возможность. Отсутствие Аваллак'ха ощущается как странная ошибка системы: в мире неона и проводов громкие передвижные устройства не работают без моторов, без трав ведьмаки не сварят себе эликсиров, без Знающего у Цири всё из рук валится. Ей кажется, Имлерих давно взял верный след, напитался пролитой кровью: Дикая Охота учуяла боль, спустила с цепей гончих, у них есть шанс добраться раньше, чем Цири сумеет спрятаться. Она передвигается короткими рывками, использует Силу куда чаще положенного, прыгает из времени во время — вперёд и обратно, шаг назад и три вправо. Эредин не получит Аваллак'ха, она доберётся первая, справится, не подставит его ещё под один удар.
Сшитая рана на груди давно зажила; эльф небрежно отмахивается от её беспокойства, точно как она сама всегда отмахивалась, и Цири злится, переживает. Незапланированные решения перерастают в срывы, а срывы приводят их к нежеланной встрече на Ард Скеллиге — там Цири даже подчиняется и бежит; верит, что он пойдёт следом.
Но следом падает снег, спутанные и высохшие листья, зубы какого-то животного, сбитого отдачей: Хозяйки Леса выходят к ней, но тогда Цири уже ничего не помнит; к ней не выходит Аваллак'х и потому она ищет его, глазами ловит следы, вспоминает про волшебные правила и знаки. Магия приводит её под своды пещеры и Цири покорно следует Зову — больше некому доверять, Аваллак'ха она проебала.
Тки мою нитку, пряха, платье веселое шей,
Как раз для скомороха, для поехавшего поэта.
— Серьёзно, блять, — ругается Цири, сжимая в кулаках руки, — дочь Паветты, а не Чайки. Сука, Аваллак'х, я перестала скучать ровно в эту сраную секунду.
В пещере холодно, где-то капает вода, эльфские руины все как один напоминают мраморный мавзолей, посвящённый кому-то, непременно трагически усопшему. Цири снимает перчатки чтобы лучше прощупывать знаки на стенах: подземная вода холодная, она ищет другие варианты, нырять отказывается до последнего. Развалины пахнут знакомо: свечной воск, лечебные травы, скупая милозвучность, будто вырвали все метафоры из текста, оставили только одну, самую яркую — так и получился Аваллак'х.
А Цири это текст вообще без метафор, наверное: мат на мате, три коротких строки, ругань напополам с ненавистью.
Ночью она согревается тем, что бросает камушки в какой-то колодец: разными руками попеременно; слушает, как осторожно ступают на шаткие плиты крохотные ноги жуков, крыс, может ещё какой-то дряни. Здания, помещения, и вообще всё то, в чём когда-то теплилась жизнь, умирают всегда одинаково — от крестьянских домов и выброшенных на произвол судьбы дворцов пахнет серостью. Затхлостью. Неспособностью приспособиться и справиться.
Цири думает, как выглядит сейчас Цинтра — пепел к пеплу и прах к праху или же один огромный, до черноты залитый кровью могильник; времени прошло уже достаточно, и земля напиталась так, что породила там новых монстров. Со шрамами, птичьими крыльями на шлеме, длинными узловатыми руками.
Она не кричит когда просыпается: молча вглядывается в темноту, так же молча умывается и продолжает идти. Осталось ещё немного, ещё капля, и можно будет обсудить с Аваллак'хом его гульеву манеру оставлять подсказки.
А ещё никогда не дари мне ножей.
Это плохая примета.
Вообще, держи от меня подальше всё это.
— Аваллак'х! — почти что вскрикивает она, завидев знакомую фигуру: и осекается, приглушает звук, произносит уже на несколько тонов тише: — Аваллак'х.
Как обычно, ловит себя на желании сказать слишком много: отметить идиотские подсказки, больше спутавшие её, неуместную рефлексию, отличную способность устанавливать порталы, так здорово разделившую их, но всё точно куда-то проваливается. Слова опадают обратно в гортань, расщепляются там, уходят к сердцу вместе с кровью. Цири смотрит на эльфа и ей кажется, что он выглядит странно: дело, конечно, не только в маске (а может и только в ней).
Сколько мы не виделись, внезапно задумывается она, абсолютно сбившаяся со счёта времени. Неделю? Две? Как долго я числилась потерявшейся?
— Это я, Аваллак'х. Эредин не явился, враги тебя не опознают — можешь прекращать маскарад, — бросает она, делая вперёд крохотный шаг. Слова ткутся спутанным полотном: тараторить проще чем тосковать и взволнованно вздрагивать. — Хотя, должна сказать, они бы признали тебя, если б завидели только один след: лишь ты мог упомянуть Предназначение, опасность и чаек три раза в одном предложении. Абсолютно действенно, если тебя должна была найти Дикая Охота. Но, как видишь, тут только я.
Пока что.
— А вот с моим клинком здорово придумал. Этого никто не знает.
(кроме геральта но ему-то здесь что делать)
— Знал бы ты, куда я вывалилась, Аваллак'х. Веленские ведьмы хотели сожрать меня, как в бабушкиных сказках! Это было ужасненько, просто ужасненько.
Цири сжимает мешковину с вещами, выданными бароном, прямо перед собой — и осторожно улыбается.
— У нас теперь есть официальные грамоты, можно перейти через Понтар.
А ещё понимает, что что-то не так — понимает раньше, чем с её губ срываются первые слова. Что-то не так.
Не так. Что-то не так.
Она зябко ёжится, но улыбка всё ещё удерживается — сползает с одного края губ и приходится за крючок на место вздёргивать.[icon]https://i.imgur.com/2jk9znn.png[/icon][lz]<center>нам снится как ты <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1039">тонешь</a> в болоте</center>[/lz]
Поделиться32020-01-25 12:40:02
да только толку ни на звук,
когда ты снова здесь
Белый длинный росчерк поперек груди. Шрам заживает. Но этого, конечно же, недостаточно. Кожа уже не бугрится, не выступает розово-красным следом, перечеркивающим черные вязи узоров. Воспоминания от удара, сначала подернутые ноющей болью, становятся призрачными и истончаются - перестают терзать по ночам. И от заботливых рук, протянутых навстречу в беспокойстве, можно отмахнуться небрежно, как от чего-то совсем незначительного. Всё заживает, Zireael, но заживает всегда недостаточно.
И от этой поспешности времени не спрятаться никуда.
Оно утекает сквозь пальцы и превращается в горький дым от лечебных трав.
Но все травы мира лечат только симптомы, они никогда не устраняют первопричину.
Сколько не замазывай шрам, сколько не прячься за масками, не расчерчивай кожу защитными знаками, а раны все равно уходят куда-то под кожу, застревают в больной голове и мысли путаются, превращаются в смазанный хоровод из вспышек и воспоминаний. В котле ведьмы из Кривоуховых Топей варят зелья на крови и гнилой земле, их отвары собирают горсти отрезанных наживую ушей, но и у них колдовство тоже выходит неполным, не цельным, недостаточно мощным. недостаточно, недостаточно, опять недостаточно.
И пока Цири бежит, Аваллак'х останавливается.
Непослушной рукой сбрасывает в гневе хрустальные флаконы, стеклянные пробирки, обжигает кипящей водой свою руку и режется о мелкое крошево стекла (теперь оно под кожей назойливо чешется). Цири бежит - Аваллак'х бездумно царапает свою кожу до длинных полос. Это не помогает (или помогает, но мало), разум возвращается, но ненадолго. Все формулы мира собираются в разбитую чашку, в поломанный филактерий, заполняют его до краев магией, но она все равно вытекает и льется шипящим ядом на каменные плиты эльфских развалин. Может у Цири сражаться сейчас получается, может на своих врагов она еще способна направить длинный да острый меч, занести его над головой, крепко перехватить рукоять двумя ладонями и обрывать в гневе жизни. Но враг Аваллак'ха отражается в зеркале, смеется над ним не губами Эредина, не песенными напевами заклинаний от Карантира, а его же собственным голосом. Враг смеется по-лисьи, по-лисьи щурится и все отбирает у себя самого. Когда-то в далеком прошлом, потом - в спутанном настоящем. И Aen Saevherne, быть может, справился бы с кем-то другим, а самому себе противостоять не получается. Так или иначе, но в будущем - победит.
va faill, elaine
Знающий пока еще помнит, как выводил формулу ради скуки, как разрабатывал способ менять магией и тело и душу на генном уровне. В попытках расщепить и обернуть плюсом минус, он продвинулся так далеко, что мог бы изменить разум любого живого существа. Мог бы, да не хотел. Вел исследования все дальше и дальше, пытался найти способ улучшить не разрушая, модифицировать не искалечив, а потом, убедившись что все напрасно, забросил записи в дальний угол, стало совсем не до них. Теперь - расплачивается своим собственным разумом, пока в Новиграде горят костры. Пока ведьмы поют и встречают желанных гостей, пока могущественная чародейка прячется среди вшивых крестьян, а Цири продолжает бежать.
И всем силам мира не получилось бы сейчас помочь Лису ее догнать.
Вот он и не догоняет. Обматывает бинтами руку, наносит мазь, скрывает кожу перчаткой, потом снова смотрится в отражение. Себя узнает все меньше. Кожа покрывается волдырями, дневной свет ускоряет симптомы болезни, отмирают и грубеют нервные окончания, воспоминания тоже обращаются в камень. Дело времени - когда от Кревана не останется ничего: ни лица, ни тела, ни разума; душа сожмется в маленький светящийся шарик и запрется в поломанный филактерий (будет вытекать потихоньку и из него).
Чтобы не отвлекаться на страх и лишнее беспокойство - он надевает маску.
И долго сидит возле статуи Лары. Лара молчит (или Лис не может ее услышать?)
Зеленый туманный свет льется на мраморный пьедестал, но ответы к Аваллак'ху не приходят все равно. Он потерял Старшую Кровь дважды в других, в себе потеряет тоже и не спастись уже. Времени недостаточно. Так случается, Zireael, увы. Крохи оставшегося времени уходят на то, чтобы обезопасить жилище сильнее, оставить Ласточке нужные подсказки и замедлить свою болезнь. От этого замедляются все рефлексы, разум теряет свою остроту, глаза видят хуже, но он хотя бы не теряет до конца над собой контроль. Не теряет, но выходит за границы лаборатории все реже и каждый раз боится, что запутается по дороге: неверно прочтет заклинания, забудет куда повернуть или не различит в темноте големов, напорется на их каменные лапы по глупости. Тогда уже точно не убежит, а следы скрывать не понадобится. Эредин поступил умно - вывел из игры Aen Saevherne, лишил Ласточку помощи. Лис оставил для нее подсказки и путь, но совсем не уверен, что хочет их встречи. Скоро он мало чем сможет помочь, а балласт сейчас - не рациональное излишество, совсем неразумный выбор.
И шрамы снова начинают вылезать из под кожи. Защитные знаки на теле расщепляются, ломаются, выгорают. Боль превращения становится сильнее при каждом колдовстве, при каждом выпитом зелье. И в маске - душно. Ужасно душно. Лис хватается за нее, желая снять хоть ненадолго, но вместо этого прижимает к лицу сильнее, когда слышит за спиной знакомый голос.
- в самом деле? и зачем бы нам туда? - Он молчит недолго, вспоминая синие воды карты и Новиград. А потом то, что Цири будет нужна хоть какая-то помощь. И это значит, что чародеев лучше и впрямь искать там. - ах да.
Если взмахнуть рукой достаточно легко, то Аваллак'х вполне может сойти за погруженного в свои размышления. Если не подходить близко, то можно не различить как сильно он пропитан припарками, травами, порошками и чертовым крысиным пометом, которого в руинах столько, будто все полчища крыс устроили здесь свое собственное государство, объявили господство над Веленом, завтра, того и гляди, нападут даже на ведьм (если заразить их чумой, то выйдет настоящее представление).
Лис хмыкает, выпрямляется и обходит стол, создавая преграду между ним и собственной спутницей.
- ты не ранена? прости за портал.
Он еще помнит как сбились настройки, исказилось пространство, смешав проклятие и его собственную магию. Цири упала в пропасть, которую раскрыл для нее Аваллак'х. Хорошо, что бежать Ласточка умеет все еще быстро. Быстрее Лиса. Он ведет пальцами по своей маске (скрип выходит тихим, а узоры на серебре - уродливыми).
- нам нужно поскорее отыскать твоих друзей, может статься, что переправляться нам не понадобится и проще будет пройти порталами. хочу поскорее доставить тебя до чародеек, пусть помогут замести твои следы, а дальше я помогу тебе подобрать несколько миров, где ты сможешь укрыться. я уже почти рассчитал нужные формулы, немного осталось. думаю управлюсь за день-другой.
Если бы у Лиса был выбор, то он бы оставил себя возле Лары. Пусть бы кости покоились в тишине и среди теней. В забытье. Ведь Креван никогда не любил много шума. Но эльфский ведун знает, что покоя с ним не получится: жизнь продолжится. Кривая, уродливая, лишенная всякого смысла. Проклятье его сожрет, обратит в пыль, выжжет все до последней черты, формирующей его личность. Он останется здесь, в человеческом мире (уродец среди уродцев, ха).
Дальше Цири придется бежать одной.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1039/56239.png[/icon]
Поделиться42020-01-25 16:53:50
- Фандом: the witcher
- as above, so below
- Анкета: цирилла
- Духовность: колокольчик над колыбелью качающий и сдувающий жухлые листья с могильной плиты — один и тот же.
- Уважение: +16847
Вот просто:
обламываю себе ногти
и бросаю на
его следы.
Аваллак'х разрывает надвое её пространство, а саму выбрасывает где-то посередине — Цири остаётся только стоять там, на холоде и в полном одиночестве. Удивительно, думает она, но за проведенное вместе время даже ей удалось к иному привыкнуть — Знающий приучил её к себе, пришил, как она когда-то его рану, а теперь будто рвёт нити, отходит подальше, прячется за толщей резного стола.
Цири проглатывает обиду. Становится так горько, словно настойку из полыни хлебнула без показаний и подготовки: и она не растеклась по пищеводу, а застряла в горле, загустилась, мешает теперь дышать. Разумеется, она не ждала пролитых слёз и бурных встреч, эльф точно знал, что ей удалось выжить, но всё же прошли недели, и каждый день Цири закрывала глаза и осознавала — чего-то важного рядом нет. У Аваллак'ха, значит, не так?
— Была ранена, но уже оправилась, — холодно отвечает она, сжимая клятый мешок пальцами. Грубая ткань льнёт к груди, и рубаха на Цири тоже грубая, как и её руки, привыкшие к оружию, как и слова, которые просятся на язык, но она не пускает.
Острая чувствительность всегда приходит не вовремя. Она привыкает доверять Аваллак'ху, и потому его внезапная холодность что-то надрезает поверх них, срывает какую-то часть кокона безопасности — за которым, кстати, Цири сюда и пришла. Безопасность, дом, покой, отдых — всё то, с чем ассоциируется Аваллак'х; ей приходится напоминать себе, что скрытый за маской Aen Elle и Креван, опирающийся лбом о её плечо когда-то, один и тот же эльф. Что она не ошиблась дверью, не спутала тропы.
Цири качает головой, пока он говорит. Что за язык? Слова незнакомые, она не разбирает фраз; только отдельные их крупицы отрывает, прячет во рту, вертит там, без особого желания прикасаться. «Твоих друзей». «Доставить тебя». «Ты сможешь укрыться». Замолчи, хочет сказать она и ещё сильнее сжимает в пальцах мешок, сдавливает продукты, ткань, натыкается на что-то острое.
И он замолкает — а голос, холодный, отстранённый, знакомый и в то же время чужой всё ещё звучит в лаборатории, и внутри её головы, и Цири предпочла бы никогда не слышать его снова.
И никакая это не магия.
Кто-то когда-то сказал Цири, что мы постоянно делаем выбор. Геральт сделал его, когда она родилась, и потом ещё множество раз — выбор не быть рядом когда рядом были Крысы, выбор не быть рядом когда рядом был Бонарт, выбор не остаться рядом когда рядом остался Эмгыр, поступивший с ней человечнее. Пусть всего один раз — этого оказалось достаточно.
Цири дослушивает Аваллак'ха и внезапно ей хочется убежать, уйти, как она делала всегда; сдаться боли, подчиниться, испугаться, отрезать и проглотить её потом в полном, глухом одиночестве. Ей становится страшно, а страх всегда охотно распахивает объятия — следом за ним боль, и если больше обнимать тебя не хочет никто, то ты обязательно сломаешься.
Она делает несколько глубоких вдохов, закрывает и открывает глаза — Геральт бы сделал так, Йеннифэр бы сделала так; они бы спели сказку о любви и всё равно ушли, увязшие во лжи и друг во друге, неспособные разобраться.
Цири хочет поступить иначе, хочет признать, что не ей одной может быть нужна помощь — и потому когда снова распахивает веки, то отставляет мешок на пол, снимает плащ и делает к Аваллак'ху шаг.
Шаг за выбор.
Шаг за боль и непонимание.
Шаг за страх и желание помочь.
Шагов оказывается достаточно — чтобы добраться до стола, обойти его, замереть рядом. Он лишает её возможности даже собственное лицо различать и Цири хмурится, но это тоже проглатывает.
Выбор остаться всегда тяжелее выбора убежать.
— Что ты говоришь, Аваллак'х? О каких мирах речь, почему только я одна? — она опирается о деревянную поверхность стола бедром, стягивает с рук перчатки, осматривается. Что-то не даёт ей покоя в самом убранстве лаборатории — осколки стекла, закатившиеся под ковёр и становящиеся заметными только с этого ракурса, излишне малое количество книг, убранных на полки как будто бы в спешке. Она бы даже подумала, что под маской не сам Аваллак'х, но голос его — и Цири уверена, её так бы не удалось обмануть, она бы учуяла правду. Как чует сейчас ложь, страх — чужую горечь; Цири не знает, куда будет девать её, сможет ли помочь, но всё равно тянется к Аваллак'ху ладонью. Они прошли вместе через такое количество дерьма, но он до сих пор не говорит ей всей правды — а может просто всегда врал, и будет врать сейчас, или это вранье уже станет для них последним.
Боль тоже горькая. Стоит тоже комом, только ниже гортани — в груди, и Цири хочется собрать себя заново, но заново уже не получится, это она тоже знает. Есть конструкции, не поддающиеся реставрации. Со всеми в мире случаются вещи, которые невозможно пережить.
— Que'ss aen? — спрашивает она, замирая: магия время не останавливает, но сейчас Цири особенно остро чувствует, что кроме них в этих руинах нет никого в должной степени живого, чтобы помочь. — Aespel me, le do thoil.
И сними к херам маску (но этого, конечно, не говорит). Горечь выигрывает у боли, остаться выигрывает у уйти; и кто-то (может, Креван?) точно выигрывает у Цири — но она всё равно не сдвигается с места.[icon]https://i.imgur.com/2jk9znn.png[/icon][lz]<center>нам снится как ты <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1039">тонешь</a> в болоте</center>[/lz]
Поделиться52020-01-25 19:03:52
нечем дышать и нечем думать
есть орган сна, нет органа веры
Кровь окисляет язык и зубы. Может кисло уже от того, что сейчас от крови остались одни только горькие травы. Но травы лучше чувства вины, травы лучше ожидания неизбежного, травы лучше испуганных болезненно блестящих глаз Цири. А, ведь, у нее расширены зрачки, у нее голос почти незаметно дрожит и она пытается спрятаться за грубостью фраз, но никакие фразы не могут разорвать натянутую между ними связь. Аваллак'х чувствует как тянется к нему человеческая девочка, как она дергает эту нить и не распутать пытается, а почувствовать натяжение с другой стороны. Но это натяжение скоро исчезнет. Скоро порвется связь, у Цири в руках останется опавшая нитка, потом она растечется кровью, потом станет подножной грязью и не более того. Фразы нить не порвут, если это простые фразы. Но единое эльфское наречие, вложенная в слова магия, разорвёт все это могущественным проклятием. Отсчет времени пошел в обратную сторону. Песок уже просыпался. До неминуемого рукой подать.
Аваллак'х морщится и рад тому, что его гримасу не видит Цири. Что вообще не видит его лицо. Кожа - смятая бумага, кожа - разорванная плоть, боль в правом глазе, резь - в левом. Вечерами Лис забирается в глубокую купель и разматывает повязки, прилипшие к воспаленным рукам; он омывает дурманно пахнущей водой волдыри, но они продолжают расти. Скоро физические изменения станут тянуть всё больше внутренних. Все станет совсем плохо, плохо, плохо, ужасно. Аваллак'х не хочет, чтобы все это пришлось наблюдать Цирилле и покалеченная гордость тоже режет не хуже проклятья. Было бы дело в ее Старшей Крови, он бы попробовал еще с сотню-другую способов разбить подобную магию, но для этого все равно нужно было бы возвратиться в Tir na Lia, найти записи, потратить немало времени на исследования - всех этих возможностей нет. Никаких нет, Лис не видит уже ни одной. Кроме главной - спрятать Ласточку от Дикой Охоты. К подобному размену он, впрочем, готовился уже давно. Чтобы там она не говорила.
- потому что я больше не смогу, ласточка.
И сказать это, на самом деле, легко. Даже легче чем думалось. Получается гладко, на выдохе, без запинок и сорванных интонаций. Родной язык дается пока без труда, омывает ноги теплой волной Easnadh. Даже кровь на языке, на мгновение, становится не столь ощутима и вокруг глаз у Кревана проступают лучистые тени морщин среди черных теней плотной маски. Он за все эти дни прошел по своему персональному аду аккуратными кольцами прямо до самого дна. Кругов оказалось много, да и лет уже пробежало не мало. Теперь, после гнева и попыток выторговать себе лишние пару минут, осталось принять неизбежное и решить последние из оставшихся дел. Лис протягивает свою руку в ответ, перехватывает женскую ладошку и накрывает сверху. Баюкает пальцы между ладоней, делает полшага навстречу. На мгновение сходство между Цири и Ларой становится подавляющим, но стоит моргнуть и видение исчезает.
- проклятие, распечатанное эредином, я снять не могу. мне не хватит времени и возможностей этого мира. но мы же готовились к этому, цири. ты знаешь как находить затерянные тропы, я научил тебя всему самому необходимому. ты справишься.
Что Аваллак'х дал своей спутнице за все это время?
Горсть фальшивых обещаний, мазь для шрама, обучил своему родному наречию и минимальным знаниям обращения с ее собственной силой. Еще, может, иллюзию безопасности, попытки построить не_одиночество. Выдумывал новые планы, один раз предсказал судьбу Геральту, один раз помог Цири его спасти, несколько раз спас ее саму. Но сейчас кажется, что его она спасала все-таки чаще и дело совсем не в зашитой коже. Креван успел за все это время даже себя обмануть: поверил что времени больше, чем кажется, что все еще можно успеть. Обучить полнее и лучше, дать достаточно сил, чтобы сопротивляться Дикой Охоте, но так и не научил ее побеждать. Быть может, продолжайся путь дальше, то он был бы таким же бесцельным, в вечном побеге - разве так было бы правильно? Разве такую судьбу Креван рисовал для Ласточки в будущем?
нет
Ночами он гладил девушку по волосам. Собирал для нее в тяжелое ожерелье камни из старинных эльфских легенд, рассуждал о слабостях и характерах, что-то все нудно твердил о том, как проще ударить в спину врага, а потом затереть следы. Приучал ее к своей компании, но не приучил к рассудительности. Повторил на всех языках пророчество, показал Белый Хлад, описал как дышать правильно; собирался объяснить что всё уходит однажды, но так и не выбрал для последней мудрости нужный момент. Теперь бы самому обнять ее, поцеловать в висок, в последний раз приказать бежать и не оборачиваться, без надежды что будет слушаться. Но у Лиса больше нет такого количества слов, а вся мудрость, обтесанных временем фраз, вытекает сквозь пальцы - осталось убаюкать ладонь. Еще повернуть к столу, отвести взгляд, опустить голову.
- я бы посоветовал тебе встретиться с отцом. эмгыр найдет для тебя чародеек и воинов, способных защитить от дикой охоты. постарайтесь лишить эредина его навигаторов, бить в первую очередь по эльфским магам, а если человеческих ресурсов окажется недостаточно, то воспользуйся порталами и тайными переходами, которые я для тебя почти составил, как и формулы их вычисления. тогда мой народ не сможет так просто тебя найти. выжидай, не нападай необдуманно, постарайся себя сберечь, ласточка.
может еще постарайся найти тех, кого захочешь сберечь сама.
или не потерять тех, кто уже есть. эредин, ведь, тоже не вечен,
когда белый хлад уничтожит мой мир, ему будет некого защищать
и ты тоже не будешь ему больше нужна. станешь жить.
Аваллак'х отнимает сначала одну ладонь от ее руки, аккуратно проводит пальцами по волосам, а потом отнимает вторую ладонь и отходит на пару шагов. Почти не видит перед собой ничего, только опускается на стул рядом, закрывает глаза. Разум снова мутится и горький отвар нужно принимать снова и снова (временные отрезки между приемами сокращаются с каждым днем). У него врядли больше недели в запасе, скорее даже поменьше, ведь не станет же он сидеть сложа руки и экономить магию (экономить-то больше и незачем). Свет на глаза давит, вызывает радужные разводы. От дыхания пар собирается прямо на маске в мелкие капли. Три глубоких вдоха и сомкнуты веки - это всё больше не так эффективно - голова кружится сильнее. А когда Знающий снова поднимает голову и смотрит на спутницу, то тихо по-лисьи фыркает и склоняется к своему плечу.
- с каких пор ты стала носить с собой меч, лара?
caed' mil, folie
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1039/56239.png[/icon]
Поделиться62020-01-25 20:56:39
- Фандом: the witcher
- as above, so below
- Анкета: цирилла
- Духовность: колокольчик над колыбелью качающий и сдувающий жухлые листья с могильной плиты — один и тот же.
- Уважение: +16847
через час пришла в себя
встала дошла до кровати легла
Цири ещё помнит, как рассвет умывал её кровью: как дождевой водой, или даже как озёрной; холодной, бьющей ключом, чистой и пронзительно пустой. Такой всегда бывала Цири после того, как умывалась водой кровавой: собственная пустота на лезвии клинка, подаренного Бонартом, алые капли и глухота внутри. Головы крестьян точно как головы Крыс, но всё равно разительно непохожие, волчий вой в лесу, оскаленные зубы. Люди теряли близких в деревнях, сквозь которые вихрем проносилась Смерть, но Цири не оборачивалась. Не обернулась бы и сейчас, уходя: но зачем-то воспротивилась, осталась, чтобы глотать злые слова и пытаться понять, что происходит.
Сейчас она тоже чувствовала это — горечь упала куда-то далеко-далеко, спустилась по стенкам пищевода в желудок, притаилась в углу; потом она снова вернётся, в самый неподходящий момент (разумеется) когда Цири будет уже одна, когда Цири будет далеко-далеко, и никакими отварами не выйдет сгладить то, что внутри происходит. Аваллак'х отменно справлялся с её болью, но она не знала, сумел ли бы он справиться с пустотой — если бы пустоты оказалась достаточно, если бы она, внезапно, — как будто бы всё, что ты внутри имеешь, а больше на сотни вёрст ничего и нет. Геральт ушёл, потому что не справился — ни с её пустотой, ни со своей собственной.
испугалась
заплакала
вспоминала
Что-то похожее Цири видела очень давно, на холодном чёрном мраморе, под ледяной водой — голос Аваллак'ха, пустотой размазанный по стенам душевой кабины, тяжесть непривычной одежды, утягивающая её вниз, вниз (Цири упала уже тогда, рухнула, но почему-то никто не заметил, и она сама долго ещё делала вид, что движется как обычно).
Часть неё осталась там, в сети проводов, металлических кружек, губной помады, купленной по дурости, кофейных зёрен, которые она разбросала по кухне и потом несколько попыталась сгрызть — было горько (и сейчас тоже), долго отплёвываешься, скулишь, никакого удовольствия. Если не было друзей, то скулить Цири переставала ровно в момент, когда домой возвращался Лис; приносил ужин, покой, оплачивал ин—тер—нет, усаживался на другой стороне тёмного дивана, закидывал ногу на ногу. Читал, а Цири ёрзала с места на место, проваливалась в неудачные медитации, воспоминания, прокручивала в голове лекции, пробовала что-то — магия то откликалась, то не откликалась вообще, но его безусловное присутствие точно как-то влияло на концентрацию: может портило, а может, наоборот, улучшало (Цири так и не смогла понять).
И вот, снова — рухнула, соскользнула в очередной, спутанный с пророчеством сон, и все слова Аваллак'ха: как сквозь толстое стекло, расслышать почти невозможно, но она же волшебница, так что снова отдельные фрагменты запомнились. Его прикосновения, голос, звучащий не так уверенно, как обычно, спутанная и несколько нервная речь — все странности можно списать на сны, видения, на неудачный кадр, и скоро картинка обязательно треснет по краям и у самого центра, а ей на смену принесут новую, выправят сцену. Цири ждёт, но ничего подобного не происходит — прикосновений Аваллак'ха почти не чувствует; он дотрагивается до её руки в ответ, и ещё, вроде бы, до волос, но ей кажется, что всё это только затем чтобы не предоставлять никаких других ответов.
Она чувствует злость. И голод.
как обнимаю незнакомцев ставших частью меня
и сотни моментов единения
оголённости с кем-то или чем-то
Четыре года назад Цири добровольно замыкает себя в коконе из одиночества, вынужденного: некуда идти, некого любить, всем ты приносишь боль, и с этим спорить сложно даже в шестнадцать, что уж теперь. Она помнит, как кокон разрывает Аваллак'х — не естественно, грубо и резко, как было бы с кем-то иным; осторожно, мягко, зная теорию, понимая, как работает её искалеченная психика, где стоит сгладить углы.
Чего ещё ждать: ему больше четырёхсот лет, и Цири даже в кошмарном сне не может представить себе, каково это, жить почти как она, с болью — только в двадцать, в тридцать раз дольше. Абсолютно одному? За книгами, свитками, отказом от чувственности; или, напротив, за признанием её — только в иной форме, где-то вдалеке, подальше от непутёвой Zireael?
Разумеется, сейчас он видит в ней Лару, и в какой-то момент Цири даже становится немного легче — наконец-то, Аваллак'х, наконец-то магическое проклятие вынудило тебя сказать это вслух. Она заставляет себя улыбаться, снимает перевязь с мечом, кожаный жилет, распускает волосы — и те непривычно катятся по плечам, груди и спине, концами задевают лопатки. Цири ничего не знает о волшебных проклятиях, тем более о тех, что используют Aen Elle — они с Аваллак'хом больше говорили о Старшей Крови, порталах и её отвратительном поведении, но никогда не затрагивали тему, как помочь ему, если что-нибудь приключится.
И если предполагалось, что Цири не станет помогать, то Лара, конечно, поможет.
ликбез;
если речь вот так то это пресловутый hen llinge
— Почему бы и нет? — пожимает плечами Цири и голос, звучащий на непривычном ей Hen Llinge, самой кажется чужим и незнакомым. Единое эльфское наречие звучит мягче — и вместе с тем вселяет в сердце странную грусть, желание опустить руки и сдаться, признать чужую власть. Эльфы не справились с тем, чтобы признать власть человеческую, и это Цири может понять — всю жизнь потратила на то, чтобы противиться власти и тем, кто ей обладает.
Выиграла? Проиграла?
На это не ответят даже Знающие.
— С клинком спокойнее, Креван. Жаль, что клинком тебе не помочь, — негромко произносит Цири и опускается перед ним на колени, прижимает ладони к тонкой ткани чужих перчаток, остро чувствует собственную обнажённость. Во всём облике Аваллак'ха — крохотные элементы открытой для прикосновений кожи, а на ней только штаны с рубахой да повидавшие виды сапоги. Без убранных волос, перевязи с мечом, плаща или стёганой куртки, Цири чувствует себя голой; но так надо, врёт она себе, сейчас так необходимо, так будет лучше.
— Этот недуг, проклятие — у него магическое происхождение, Креван. Расскажи мне, как оно работает, где искать панацею, — не забывать улыбаться, озабоченно склонять голову, перекидывать волосы через плечо, на грудь — чужим жестом, чужим и незнакомым. Льнуть к его груди, прятать за пеплом волос шрам, которому на лице эльфийки не место. — Описание есть в твоих записях? Я могу взглянуть? Эредин не маг, значит, проклятие не им сотворено.
Цири говорит и диву даётся: оказывается, ложь может быть сладкой, и лгать может быть легко; говори на пол-октавы выше, с придыханием, не выгрызай слова — пропевай их.
— Посмотри мне в глаза, Креван, — осторожно произносит она и берёт его лицо в ладони, позволяет волосам спрятать шрам, глядит внимательно. Хоть раз, думает Цири, хоть раз мои глаза окажутся не бесполезны. — Я волнуюсь. Позволь помочь, сердце моё.
Сердце, кажется Цири, точно придётся потом заменить — потому что от её собственного в самом конце пути уже ничего не останется.[icon]https://i.imgur.com/2jk9znn.png[/icon][lz]<center>нам снится как ты <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1039">тонешь</a> в болоте</center>[/lz]
Поделиться72020-01-25 23:05:50
не плыви к маяку,
выдерживай параллель.
От Лары пахнет кровью и смертью. Еще волчьими ягодами и волчьей же шерстью. Вместо сложно сплетенных локонов - распущены волосы, одежда совсем не по эльфской моде. Все это должно бы смущать, но Аваллак'х слишком устал и грани уже размылись (до зелья на столе не дотянуться). Запах отсыревших руин заполняет легкие, горечью наполняются губы и сердце, руки тянутся в ответ почти что невольно, плечи опускаются под тяжестью нервно прожитых лет, зим, столетий. И слова перехватывают горло, застревают в нем, вырываются сиплым и сбитым дыханием. Проклятие выступает почти с наслаждением, злобно смеется во тьме и в каждой темной дыре порождает колючее эхо. Но возле Лары - живое тепло, мягкий свет, запах - тоже знакомый и даже ставший привычным - ну и что что от волка, подумаешь.
- я звал тебя, но ты так долго молчала. - почему говоришь сейчас?
Ладони накрывают волосы, эльф лбом прижимается к маске, маска - к чужому лбу, пальцы путаются в пепельных локонах, будто прядут древний эльфский узор всех несказанных прежде слов, вопросов, оставшихся без ответа. Аваллак'х думает, что с Ларой он одинок никогда не был или был, но считал не так прежде. Еще что с ней рядом уютно и тихо, можно спокойно дышать и не думать более ни о чем, перестать искать давно уж исчезнувшие круги на воде. Больше не надо скользить, можно наконец обрести покой. С Ларой можно было поговорить - они долго могли разговаривать - но потом отвечать она перестала вовсе. Никогда не выходила на связь, не отзывалась переливчатым эхом, своим мелодичным смехом. Годы шли, эльф все реже обращался к ней даже мысленно, не хранил ее образ, а всего лишь похоронил. Приносил к безымянной могиле в своей душе Ларе многолетний левкой. И больше не ждал что ответит, ничего уже просто не ждал, даже спрятал извечный вопрос : « п о ч е м у?» Думал: встретит и спросит, а вот сейчас - даже не хочется. Больше не важно, наверное? Но Аваллак'х прижимается лбом к ее лбу и вздыхает почти успокоенно родной запах, ведь прятаться больше не обязательно.
- не помочь. мне никак не помочь. я не смог тогда помочь тебе, лара, ты - не сможешь мне теперь. - Креван выдыхает горячий воспаленный воздух и думает, что Ларе быть на коленях, подле его ног, совсем не идет. А, вот, что меч ей и правда идет, как влитой будто бы, дополняет, похож на продолжение руки; легко представить как она им машет грозно, как сражается им свирепо. - все совсем не так, как в тилат на вилль, помнишь, когда мы попали в засаду?
Он все-таки тихо смеется и гладит по волосам свою Лару.
Скоро туман рассеется, переход окажется мягким, а если дальше будут вот такие же грезы, то он даже не против. Так наказание окажется даром, можно будет все отпустить и больше не искать на сухой земле, в снегах и густой траве легкие мягкие перья. Аваллак'ху не нужно будет искать в небе ласточку, да и зачем это было так нужно - не вспомнит, вполне вероятно. А, ведь, он уже и не помнит чего было больше в своих поступках: попыток исправить зло причиненное бывшей невесте или интереса ученого, желающего довести эксперимент до конца? Быть может и то и другое? Быть может Великая Цель, которой служат (так, мимоходом) все Aen Saevherne была столь же удобным предлогом и оправданием?
Креван все еще дышит успокоением. Все еще держит глаза закрытыми, а если и смотрит, так разве что сквозь тени ресниц.
- я никогда не нравился твоей матери, в отличие от отца. она всегда говорила, что мое любопытство - острый меч без рукояти и с режущим хвостовиком. шиадаль считала, что я себя погублю. так и оказалось. - Креван смеется и ладонь падает на женское плечо. На Ларе нет ожерелья, которое он ей дарил. Где же оно теперь? - это я придумал то проклятье, мой свет. видимо ученик довел его до ума, усовершенствовал, извратил. каждое слово - с единого наречия, обладает множеством значений, должно уничтожить все прекрасное, обернуть в уродство, безумие. а душу сжечь в муках. но, быть может, заточить и сделать столь маленькой, что она спрячется глубоко, там, где кровь. я не знаю, не знаю. рассуждать все труднее, значений слишком много, это разовое проклятие и у него нет аналогов, лишь адресат. оно готовилось под меня. так изящно, лара, так изящно.
Эльф отклоняется, отдаляется от невесты и падает на жесткую спинку стула. Смотреть он больше не хочет даже сквозь тени, мигрени терзают разум, а если приложить холодные пальцы к вискам, то снова покажется, что идут круги по воде. И они расползаются все дальше и дальше, идут широкими волнами, потом накроют его с головой и Креван захлебнется. Не поможет и то, что лисы умеют плавать.
Но Лара смотреть все равно заставляет. она умеет
Приходится открыть глаза снова, приходится взглянуть в знакомую яркую зелень, на дне ощутить тревогу и злую тоску, еще обиду и боль. Еще немного весну (разве что самую чуть). И теперь уже ее руки держат голову - не отвести. Аваллак'х улыбается своей маске и своей возлюбленной, ведет кончиками пальцев по скуле, голос вибрирует на металле.
- у тебя глаза как у ласточки. вы с ней даже похожи: она тоже совсем не слушается меня. а еще ругается как сапожник, но тебе бы понравилась все равно. а вот ты ей - вряд ли.
Он тихо смеется и смех превращается в кашель, разрывает внутри что-то, быть может снова кожу - все равно хлипкая и тонкая стала совсем. Лис перехватывает руки за запястья, отнимает от своего лица, боится что маску может сорвать и потому поднимается с места. Ему стоит сейчас отойти как можно дальше и перестать поддаваться навязчивому кошмару.
- она должна скоро вернуться. уходи, лара, ты не поможешь. ты даже себе не помогла, мой свет, и угасла. я видел, я помню что видел.
И за эту мысль ухватиться, пожалуй, легче. Вода заливает за шиворот, холодными струями чертит свои узоры поверх тех, что остались уже. Тоже пришивает внутри, видимо, что-то. Аваллак'х хватается за столешницу, почти на ощупь находит флакон с отваром, с ним же уходит на пару шагов в тень. Больше не оборачивается. Видеть не хочется. Сдергивает маску, выпивает зелье и тут же снова ее крепит, пока Цири не успела еще подойти. На нее стоило бы сейчас разозлиться. Сдавить шею, выдавить из нее все сказанные им самим слова. Как же глупо. Как глупо так тратить драгоценное время.
И можно же без этих нелепых прощаний.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1039/56239.png[/icon]
Поделиться82020-01-26 01:05:23
- Фандом: the witcher
- as above, so below
- Анкета: цирилла
- Духовность: колокольчик над колыбелью качающий и сдувающий жухлые листья с могильной плиты — один и тот же.
- Уважение: +16847
ты думаешь о глубоких карьерах в плечах
мудром взгляде и украшениях
на шёлковой шее.
Может люди лгут, думает Цири, только чтобы не быть собой, а стать кем-то другим, совсем чужим и незнакомым — притвориться, что всё иначе, что всё не так, как казалось, что всё можно исправить. А где не исправляется — подменить, наврать, измениться.
Цири с Аваллак'хом посетили десятки миров, и им лгали везде — крохотные создания, ещё меньше низушков и краснолюдов, волшебные фейри с небольшими сверкающими крыльями, эльфы, разумеется, лгали тоже — делали это лучше всех. Цири не лгала — привирала, отмалчивалась, обманывала только если была необходимость защититься, не расскажешь же каждому кмету свою историю; но она никогда не лгала так, как сейчас — легко, вдохновлённо, даже почти приятно, и боль вроде бы успеваешь не замечать, и кровь заляпывает пол, но не воображаемое платье. Если ты что-то вообразил, а на самом деле этого нет, то и отобрать невозможно — и Цири воображает: Лару, её голос, походку и манеру изъясняться, умение излагать мысли спокойно, а не рвано, сдерживать эмоции, а не выбрасывать их на других. Её не коркой льда покрывает, нет — ложь заслоняет бронёй как камнем, и проблема только в том, что Аваллак'х остаётся не снаружи, а застывает в этом камне вместе с ней.
— Иногда молчание это тоже ответ, Креван, иногда не остаётся ничего другого, никаких слов, чтобы сказать то, что хотелось бы.
Лара почти не вздрагивает пока говорит — только несколько мурашек усеивают поясницу когда он сам к ней тянется, смеётся и гладит по волосам; и столько в этом немой тоски, запрещённой интимности, недоступной пониманию Цири, что хочется сквозь землю провалиться. Цири вздрагивает когда говорит, кричит и злится, брызжет ругательствами — потому сейчас Цири скроется, уйдёт и говорить не будет.
я напротив
у меня квадратные плечи, смешной взгляд, голая шея и
обожжённая кожа
Она старается запомнить каждое слово, смотрит вместо Аваллак'ха когда он прикрывает глаза, обращает нежностью необходимую жестокость — да и жестокость ли, если ему от того хорошо? Лис ищет в ней знакомые черты, может во снах гонится за ними, хватает за плечи девушек с пепельными волосами, но схожего — только цвет глаз. Может хоть раз отыскав, нащупав нужное, он станет бороться чуть дольше, замедлит ход магии, даст ей немного больше времени.
Цири, конечно, ничего не знает о Ларе, но сейчас ей кажется, что так было бы проще — она уже не она, а он это всё ещё он, и слова излишни, только прикосновения здесь оставим.
Лара приходит к Цири вместе с магией, прячется за зрачками, тянет к Аваллак'ху руки, много больше неё разбирается в том, о чём он говорит. Цири выходит — подышать, покричать, прижимается к каменной стене, полуобнажённая и босая, и волосы туманной пеленой рассыпаются не по её плечам, и глаза смотрят не с её лица — с другого; на нём нет шрамов, и глаза глядят много внимательнее.
— Ты не смог помочь мне потому что я сама приняла эту судьбу, это был мой выбор, Креван. Но помочь тебе я должна. Ты не выбирал быть проклятым, только не так.
Креван опускает ладонь на её плечо — Цири вздрагивает, Лара замирает, что-то глухо стучит в глубине катакомб: крыса скидывает непрочно держащийся камень и он опускается в воду, на самое дно. Камням не нужно дышать, а Цири нужно — и это очень больно сейчас, потому Лара дышит вместо неё.
— Моя мать считала тебя слишком искусным, и столь искусных мастеров способны погубить лишь они сами, — улыбается Лара, ведя пальцами по его маске. Цири чувствует прочный тканевый материал, но Лара будто бы проникает глубже, достаёт до кожи, а может и под неё: чтобы понять, как можно помочь. — Это жалкий поступок, недостойный и жалкий, Эредин справился с тем чтобы унизить себя самостоятельно, — Лара поджимает губы, а Цири мысленно перечисляет, запоминая: разовое проклятие, без аналогов, магическое, эльфского происхождения, уничтожает всё прекрасное (как банально, сука, и как поразительно действенно). На Эредине бы не сработало — прекрасного там нет ничего.
Лара держит Кревана за руку и слушает его речь пока Цири мечется почти в панике — она должна найти способ помочь, должна справиться, если хочет, чтобы Аваллак'х снова стал прежним, снова вернулся к занудным нотациям и бесконечным эльфским сказаниям. Мысли об этом вязнут, кажутся грудой чего-то пустого и незначительного — Цири выцветает до черноты, кровь всё ещё не пачкает Ларино платье, и она наверняка такая красивая, совсем не как Цири, никаких шрамов, изъянов, Лара бы справилась с проклятием, может достать её из могилы?
Когда в шестнадцать Цири уходит с Острова Яблонь, то потом, в пустоте, в Спирали, где в ночных кошмарах до неё добирается Эредин, Цири много кричит. От боли, от одиночества, от неспособности справиться — и сейчас ей тоже хочется ускользнуть куда-нибудь и покричать, убить, причинить боль, как же долго ещё, сука, больно будет ей одной.
Теперь вот ещё и Аваллак'ху.
Цири чувствует, как Лара почти оставляет её, и что-то ворует напоследок — стальной привкус на губах, прямую спину с расправленными плечами; пусть ненадолго, да хоть бы и осталось только вот на сегодня: когда-то у Лары хватило сил уйти и теперь нужно, чтобы сил Цири хватило на то же самое. Правда Лара уходила навсегда, чтобы никогда не вернуться — Цири же нужно помочь, защитить, удержать за руку. Банально, но для этого сперва придётся руку отринуть.
кисть замирает
я хочу быть похожа на женщину с твоего полотна!
— Может и не вряд ли, — пожимает Цири плечами и смотрит, как Аваллак'х отходит, скрывается в тени чтобы выпить отвар из склянки. Какое уродство он прячет под маской? Стоит ли оно тех стен, что из масок произрастают?
Дрожь сопровождает Лиса по комнате: пока он кашляет, пока цепляется за столешницу, пока замирает: словно вор, в тени, и Цири хочется рассмеяться. Тебе ли прятаться, Креван? Каких уродств я ещё не видела, покажи, ну же, покажи.
Hen Llinge внезапно кажется Цири родным (Лара в её голове ослепительно улыбается и Цири думает: и правда, чертовски красива)
Щёки оказываются влажными. Сука хочет выругаться Цири но внезапно смеётся: тихо, горько и горячо. Боль реагирует мгновенно, вздымается обратно к горлу, устраивается там поудобнее, словно под тёплым одеялом, на мягких, хлопковых простынях. В Цинтре у Цири были такие — чистые, тиснённые золотом и чем-то, что она звала домом.
Дом сгорел.
Она поднимается на ноги.
— Мне не нужны никакие порталы, — Цири сама уже теряется: и кусает, и напевает одновременно, и слова льются больно, но всё ещё легко. Теперь очередь Лары дрожать — от желания подойти ближе, коснуться, забраться под кожу.
Уймись, думает Цири, ты всегда была там.
— Я доберусь до Новиграда своим ходом и найду способ снять с тебя это проклятие — а потом разберёмся с Охотой. Если ты себя похоронил, то я делать этого не намерена.
Она одевается бегло, быстро, собственные резкие движения возвращают к действительности — надевает жилет, перевязь, подбирает с пола кожаный мешок; только волосы не заправляет и они остаются висеть, неподвижные в отсутствие ветра под сводами подземной лаборатории.
Боль толкает Цири в спину — уходи, Лара берёт за руку — пойдём со мной, но на выходе из комнаты она прикусывает губу, застывает и оборачивается.
— Я буду тосковать, сердце моё.
Цири? Лара? делает прочь шаг, и второй даётся тяжелее, а вместе с третьим она словно врастает в землю — но уходить предпочитает пешком, Красных Всадников не стоит вновь провоцировать.
Шаги не издают звуков и не оставляют следов — земля замирает под эльфскими стопами (может тоже от боли).[icon]https://i.imgur.com/2jk9znn.png[/icon][lz]<center>нам снится как ты <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1039">тонешь</a> в болоте</center>[/lz]
Тема закрыта
Страница: 1
