[indent] Если бы у вампиров могла развиться аллергия, то у Эдварда она бы точно была бы - на ссаные четверги. Потому что четверг с недавних пор суть судный день: собирая себя по кусочкам по дороге на последнее занятие, Каллен вынужден подвергать себя сначала жуткому внутреннему допросу, потом самостоятельным пыткам - до наказания по шариату, благо, дело ещё не доходило, однако, вестимо, осталось недолго. Вопрос-то, собственно, совсем незначительный: именно в четверг, единственный раз за неделю, Эдвард встречается лицом к лицу с собственным проклятием - Беллой Свон, девицей, прочим людям кажущейся не такой уж и примечательной, но для Эдварда отнюдь. Она, вопреки и своему, и его желанию, соединила в себе всё, что составляет существование Каллена уже недолгим более пару месяцев, потому что за этот короткий (но эпохальной значимости) промежуток времени, Эдвард умудрился: а) продемонстрировать собственные способности перед всей школой, спасая Белле жизнь (замято); б) свернуть шею ублюдку, спасая Белле жизнь (по информации из местного полицейского участка, улики в пользу кого бы то ни было отсутствуют); в) рассказать Белле всё относительно теоретических аспектов спасения её жизни (по-хорошему, конечно, только малую часть, но и этого оказалось достаточно).

[indent] Весь оставшийся вечер того злополучного дня, когда правда вскрылась (словно гнойник - легче, вроде, и стало, но на душе всё так же мерзко), она молчала - а что ей было, собственно, говорить: когда на тебя выливают чан с несусветным дерьмом, делают, по факту, соучастницей преступления, что в сумме подвергает тебя смертельной опасности, такая реакция кажется даже более спокойной, чем у любой другой нормальной девушки (только, Эдвард, бога ради, не проверяй). А Белла ведь действительно, выходит, ненормальная: ну как можно было ввязаться в этот кошмар, едва переехав в это дождливое захолустье, где, чисто теоретически, вероятность смерти от нападения медведя-гризли много больше, чем от чего бы то ни было ещё. Но на Беллу не действуют адекватные, традиционные правила (ведь из всех доступных суициднику-любителю опций она выбрала именно ту, что под этикеткой «джекпот»), а поэтому очень, очень-очень хочется обвинить во всём случившемся именно Беллу: это она пришла и разрушила едва сложившийся, такой хрупкий псевдо-мир скрывающихся от дневного света вампиров, если бы ни она, Эдварда ничто и никогда бы не вывело из себя, ничто не заставило бы превращаться в полоумного и совершать поступки, которые он логически до сих пор не мог объяснить ни себе, ни своей семье.

[indent] Однако такой курс мыслей едва ли отражает реальное положение вещей: обосрался по всем фронтам как раз-таки Эдвард. А потому ему было до ужаса тяжело приходить по четвергам в школу; если уж не смотреть ей в глаза, то хотя бы сидеть рядом, а ещё, вероятно, выполнять очередную лабораторную работу в паре с Беллой ему точно придётся, а как вести себя в подобной ситуации, учитывая все другие вышеобозначенные обстоятельства, Эдвард, честно говоря, не ебал.

[indent] Когда он входит в класс, на него будто выливают ушат холодной воды: одного лишь мимолётного, незаметного для других людей взгляда на неё ему было достаточно, чтобы запустить привычную цепочку мыслей садомазохистского характера. Благо, он хотя бы не слышит её мыслей, ведь так, наверное, было бы ещё хуже: Эдвард всё равно на 99 процентов уверен, что конкретно и в каких выражениях о нём думает девушка, убедиться в этом наверняка он совсем не хотел бы. «А она вот улыбается, скотина», - подмечает про себя Каллен, уловив её секундную ухмылку, - «а ты из себя даже адекватное приветствие выдавить не можешь, урод моральный», - совесть, которая, честно признаться, никогда не была на его стороне, теперь переживала очередной бенефис - такого подъёма внутренней карательной системы он не помнил годов с тридцатых, когда убивал людей преднамеренно. Сейчас же, кажется, ситуация не была настолько критической. Или всё же была?

[indent] Находится рядом с ней ему было тяжело ещё и по другой причине: жажда, которая никогда не отступала до конца, в её присутствии будто получала вторую жизнь и дыхание - горло драло, будто его медленно и самозабвенно поливали раскалённым железом. Однако сегодня, помимо едва сдерживаемого желания впиться зубами ей прямо в шею (Эдвард ухмыляется - кажется, уже привыкает), запах, разлившийся по кабинету, вызывает желание разорвать кого-нибудь ещё, помимо несчастной, многострадальной Свон. Когда Эдвард подходит ближе, всё становится ясно: как раз от неё, от уже-вестимо-не-такой-и-несчастной Свон пасёт псиной, да так, что почти что слезятся глаза (и не мечтай). При ближайшем рассмотрении становится ясно и следующее: пасёт не столько от самой Беллы (о Боже, вот только не надо её оправдывать!), сколько от огромной, не соразмерной с формами девушки толстовки, в которую последняя закуталась, как в одеяло.

[indent] Тот факт, что Белла водится с недоделанной местной стаей дворняг, выводит Эдварда из себя куда больше, чем он мог представить. Только в этот раз Каллен не прожигает её взглядом, не сжимает парту и стул до вмятин в дереве, как в тот злополучный день знакомства. Он - не отдавая себе отчёт, похоже, это становится дурной и вредной привычкой - попросту зажимает её в коридоре после занятия и требует объяснений. И Эдвард до последнего уверен в собственной правоте, ведь как бы он себя не вёл, после всего, что произошло между ними, она просто не имеет права такое творить.

[indent] - Ты считаешь, это нормально? - говорит сквозь зубы, забыв о том, что может её напугать (а что, с волками брататься - запросто, а как с вампиром поговорить - так сразу поджилки дрожат?), - с кем бы ты ни водилась из резервации, он ещё хуже, чем я, и умрёшь ты в таком случае намного быстрее.

[indent] Только спустя несколько секунд до него доходит, что девушка, должно быть, совершенно не понимает, о чём Эдвард говорит. Он отпускает её руку; в глазах стоит разочарование: в Белле или в себе - он ещё не понял, но вот что факт усугубления и без того дерьмового положения он уяснил без проблем.

[indent] - Извини, я не должен был этого делать.

[indent]  [indent]  [indent] твои слова мне затянут раны,
[indent] Эдвард наверняка не знал, но предполагал, что, должно быть, сто лет обычному человеку, которому, в среднем по мировой статистике, отмерено лет этак семьдесят, кажутся промежутком кошмарно длинным, таким, что можно переделать все дела вдоволь, научиться всему, чему хочется, поднатореть в том, о чём и не думал - в общем, отрезком длины чрезмерной, совсем не нужной; сто лет жить устанешь - и коль сам не помрёшь, то руки на себя наложишь. Эдвард обычным человеком не был, отмерено судьбою ему было несколько больше, чем семь десятков дождливых зим и пасмурных вёсен, но всё же думал примерно так же. Эдвард считал, что за его уж сотню с лишним он научился всему, чему мог, разочаровался во всём, в чём было возможно, устал до смерти, жаль сдохнуть нельзя. Ха-ха. Если бы.
[indent] Если бы на вампиров действовал томограф или, хотя бы, если им можно было бы произвести анализ их несуществующей крови, должно быть, в случае Каллена первый тест показал бы что-то вроде смерти от разрыва мозга, а результаты второго гласили бы «гормональный всплеск», характерный для самого лютого, неконтролируемого пубертата - иначе поведение Каллена и объяснить-то было нельзя. Более того, причина тому была какая-то донельзя странная: в Белле Свон, по разумению Розали, не было ничего особенного и даже привлекательного; пусть Эдвард и был не согласен, но никак не мог оправдать всплески своего неадекватного поведения такой нелепой и не поддающейся логике связью с обычной девчонкой.
[indent] И всё же он опять и опять, с изрядной долей мазохизма и неожиданной как для себя и, уж тем более, других, глупости, он продолжает наступать на те же грабли; каждый раз рукоятка бьёт не то в бровь, не то в глаз, оставляя жертвами неповинных, чуть ли не под руку попавшихся людей, ставит под угрозу всё существование добрых вампиров средь сосновых лесов штата Вашингтон. Но Эдварду, кажется, похуй. Эдварду, видимо, происходящее даже нравится.
[indent]  [indent]  [indent] мои — ослабят твою гарроту.
[indent] Его забавляет, как Белла строит из себя бесстрашную, Эдвард практически умиляется её глупости - а как же иначе, если девушка не знает цену собственной жизни, плюёт на неё каждый раз, не спасается бегством, зная ужасную правду - Эдвард мечтал бы её убить, растянув удовольствие на подольше, лишая её крови медленно, упиваясь вкусом, запахом, счастьем от того, каким полным и ярким кажется мир после; Эдвард же помнит, каково это - жить (читай: убивать) на полную мощность. Когда она стоит перед ним одна, да так близко, когда никого нет вокруг, казалось бы, чего стоит дотронуться до неё - тёплой, мягкой, живой, - а потом так же легко лишить её самого главного - этой бесценной жизни, и стереть с земли любое упоминание о том, что Белла Свон когда-то жила. Да, было так легко представить это здесь и сейчас, хотя бы на долю секунды, и Эдвард с упоением хватается за это мимолётное видение, ведь знает, что уж мгновение спустя станет винить себя по привычному образцу за всё, что можно, да с удвоенной силой: за то, что заговорил с ней, за то, что подумал не так, за то, что пристал, за то, что появился в её жизни, хотя никто о том не просил, за то, что не сдох раньше, пока её не встретил.
[indent] Но реальность вихрем обрушивается, снося, словно цунами, все остатки запретной мечты: да, Белла здесь, одна-одинёшенька, но никогда-никогда ему не удасться украсть её и заставить всех забыть о её существовании; да, Белла здесь, но от неё пасёт как от промокшей шавки, что притупляет даже столь бурно разыгравшийся вампирский аппетит.
[indent] Эдвард трясёт головой, прогоняя наваждение подальше и под ликование собственной совести выслушивает заслуженные претензии девушки, запускает алгоритм под названием «как же ты затрахал, сукин сын», включающий в себя лошадиную дозу самобичевания и покаяния, шумно выдыхает, как бы расстраиваясь (и чтобы её невозможный запах прогнать из себя и сделать вид, что одно присутствие Беллы рядом не меняет полюса местами, что у обычной человеческой девочки нет власти над самым страшным хищником в мире) и кивает на каждый её выпад. Покорно следует за Беллой на улицу; спасительный дождь рассматривает как уступку со стороны судьбы, что была с ним так резка и несправедлива в последнее время - под дождём Белла пахнет совсем не так упоительно, да и вонь Квиллетов не жжёт огнём горло.
[indent] - Да, водиться с... парнями из резервации, по твоему выражению, хуёво, - Эдвард держит паузу, высчитывая процент того, насколько заслуженно индейское зверьё причислять к человеческому роду, - и да, если я хочу предупредить тебя об опасности, то имею право и буду зажимать тебя на каждом углу. Может быть, хоть так, твой отказавший инстинкт самосохранения начнёт работать хоть вполсилы.
[indent] Сигарета в руках Свон сводит на нет его аппетит; Эдвард благодарен ей уже и за это: пока что он отдрессировал себя только на час непосредственного с ней контакта, любое время, превышавшее установленный период, могло бы стать проблемой. Будто их и так не хватало.
[indent] - Ещё одной тайны от меня ты не узнаешь, я и так рассказал тебе слишком много. Но, поверь, они значительно «хуже меня», - на последнюю фразу делает ударение, с издёвкой цитируя девушку. Впрочем, кажется, никакие его слова не имеют положительного эффекта: при любом приближении Каллена Белла только злится, а его пусть и своеобразная, но всё же забота вызывает в ней только шквал негатива; Эдварду даже обидно.
[indent] - Впрочем, делай что хочешь, - выходит из под навеса, садится на край каменной клумбы, позволяя дождю смыть с себя всё ненужное, например, всю эту чрезмерную заинтересованность в жизни Беллы Свон и какое-то неприятное ощущение, разливающееся по телу, когда его неравнодушие не находит в ней отклика.
[indent] - Пора бы мне перестать тебя защищать, - добавляет себе под нос, едва слышно, рукой проводит по волосам. «Если ей всё равно, то почему же мне - нет?»

[indent]  [indent]  [indent] хоть мы друг другу никто вчера, но сегодня — кто-то.

Эдварда воспитывали хорошим и правильным, а то, что воспитать не успели - залатала столетняя скука и желание отгородиться от внешнего мира. Эдварда воспитывали хорошим и правильным, и ещё никогда его это не подводило - вкупе с обаятельной улыбкой, помноженной на дьявольскую красоту, конечно; он без труда добивался от людей желаемого, а после без труда прерывал с ними контакты. Почти всегда слово его имело эффект, да и говорили о нём только хорошее - если о старших Калленах ещё и могли ходить неоднозначные слухи, подкреплённые домыслами пересмотревших бразильские сериалы старшеклассниц, то об Эдварде - никогда и ничего подобного. В глазах как сверстников, так и собственной семьи, он был практически идеальным в своей холодной броне, брешь в которой появлялась последний раз так давно, что едва ли кто-то, кроме него самого, об этом часто вспоминает.

И именно потому Эдвард никогда и не думал, что вековую выдержку вновь и вновь одним единственным выпадом будет разбивать, раскалывать на куски какая-то глупенькая девчонка.

Эдвард с досадой замечает, что было бы очень кстати воспользоваться своим (как оказалось, неидеальным) талантом и прочитать мысли Беллы прямо сейчас - так хоть можно будет узнать, она издевается ли, глумится - попросту чего добивается? Тогда и понятно станет, слоит ли в принципе на неё злится, или стоит уйти, наградив очередным молчанием длиною в пару месяцев, а, может быть, всё-таки надо её встряхнуть хорошенько, да так, чтобы хотя бы малая толика несуразной, неуместной глупости из неё вышла - тогда, наверное, у неё откроется третий глаз, чакры, второе дыхание - или как это суеверные называют; главное, чтобы до неё дошло, с кем она разговаривает и что она делает.

- Белла, угомонись, пока можешь, - Эдвард говорит сквозь зубы, сжимает кулаки то ли показательно, то ли для ясности, то ли от ослепляющей злости, - я знаю, что говорю. И буду говорить, даже если тебе это не нравится, - оборачивается через плечо и кидает, словно выплёвывает, Белле, пока затуманенный очередным наплывом гнева разум возвращает вразумительность мыслей. Первый резонный вопрос вроде «с чего я перед ней оправдываюсь?» в голове в мгновение ока сменяется другим, даже более существенным «почему я вообще с ней разговариваю и что я здесь делаю?». Впрочем, Эдвард не успевает ответить себе ни на один, ни на второй, посколько Белла на ошибках не учится и продолжает настойчиво выводить его, еле держащего себя в руках, из себя снова и снова, словно выливая на него ушат холодной воды раз за разом. Что, однако, удивительно, в этот раз в Каллене просыпается совершенно новая гамма чувств - Эдвард и не уверен, что чувствовал подобное когда-то раньше, - почему-то становится неприятно где-то в груди, и набить морду кому-нибудь или сломать что-нибудь теперь хочется совсем не от злости, а от какой-то странной щемящей досады.

Эдвард не хочет разбираться в причинах и следствиях: если до сего момента в происходящем хотя бы и был минимальный смысл, то теперь он исчерпан, а интерес потерян - Эдвард и так занимается тем, что ему совершенно не нравится, уже целых сто девять лет, поэтому предпочтёт лишить себя очередного совсем не приятного момента, коли то в его власти.

- Покоя мне не даёт исключительно твоя глупость, Белла, - резко встаёт, подходит к девице вплотную, едва её касаясь - может быть так, она перестанет бравировать, - а чьё общество ты считаешь исключительным - совершенно не моё дело. Если тебе нравится выкапывать себе могилу - пожалуйста, я больше не буду тебя беспокоить, решай свои проблемы сама, только вот, какая незадача, мне за последние пару месяцев показалось, что сама ты этого сделать не можешь. В очередной раз оказываю тебе услугу; и, знаешь, многие думают, что ты этого едва ли заслуживаешь, - в голове возникает образ Розали, элегантным движением разбившей шкаф с музыкальными дисками в его комнате, - в очередной раз я прихожу к тебе по доброй воле, а получаю твой яд и неудачные попытки меня поддеть, - Эдвард и не помнит, что когда-либо говорил по собственной воле человеку столь длинную фразу, а потому совсем не уверен, что такой расклад его устраивает. Сняв маску раздражения со своего лица, он делает два шага назад, возвращая личное пространство в распоряжение девушки; думает, над тем, чтобы добавить к своей незамысловатой тираде что-то ещё или уйти восвояси и в очередной раз обговорить с Карлайлом мысль о том, чтобы переехать куда-то (да, Эсме будет тяжело, но ему-то тоже совсем не легко, едва ли не тяжелее, чем всем им, вместе взятым). Однако неожиданно появившаяся возможность выговориться приводит совсем к другому раскладу: Эдвард слишком быстро забывает о собственной злости и вспоминает о том, что сам больше подвергает Беллу опасности, нежели уберегает девушку от неё; вспоминает, что раскрытие очередной смертельной тайны вряд ли скрасит или упростит её существование в городе, где по одну сторону живут вампиры, а по другую - стая едва ли не диких волков, которые контролировать себя способны ещё хуже, нежели загнавшийся по уши Эдвард Каллен.

- Повторю, рассказывать тебе очередную тайну - не в моём праве. Я тебя предупредил, можешь спросить у своего друга, - акцент на последнее слово еле заметный, - если тебе интересно, но лучше забудь, - вновь выходит под дождь и движется в сторону своего Volvo, - я больше не буду мучать тебя собственным обществом, я же вижу, насколько оно тебе неприятно.

Последнее ранит его сильнее, чем он мог подумать: слова, произнесённые вслух, кажутся жёсткими и колкими от вложенной в них обиды. Как бы сильно он не пытался убедить себя в обратном, Эдварду действительно есть на что сетовать и роптать: пусть она человек, пусть она глупая, какая-то нерадивая, вечно злится и задаёт ненужные ему и неуместные вопросы, а ещё совершенно кошмарно усложняет его и без того нелёгкое существование, между ними есть особая связь, совершенно Каллену непонятная, но, между тем, та, которая обрела для последнего важность.

А Белла только и делает, что пытается её разорвать.

Отредактировано Edward Cullen (2020-02-05 02:13:51)