у тебя его лицо.

если проснуться посреди ночи, вскинуться, вглядеться, то в мраке потолочном появится что-то чужое и над тобой захохочет. и толчком из желудка пойдут костлявые страхи в вековой трухе - аид лелеет их точно так же, как своих собак, только очень плохо держит на привязи и команде « место » не обучил.
если проснуться посреди ночи, подскочить из кровати со стоном и разрывающейся головой ( сон всё лечит ? ), в халате начать чертить угловатости комнаты и состояния души, то никакие молитвы никому не помогут. кухня будет пустой и холодной, как всё в подземном царстве. попить из крана, подставить струе голову. даже если выкручивать вентиль до предела в красную сторону, теплее не станет. достать из холодильника сырого мяса кусок, вгрызться в него.
сжать больно-пребольно кулак ; руки такие холодные, и речь отсутствует. скрипы полов, которые скрипеть не должны. голоса бесконечные, которых неслышно.
страх начинается изнутри. демоны начинают свою трапезу с головы, даже внутренние.
на зубах шуршащая плёнка проклятых снов, в расписании на утро - отрицать всё происходящее, горькими полу-правдами убеждать, что сегодня просто плохая ночь.
проснуться по утру в коридоре с обеспокоенным псом в обнимку ; шершавый язык пройдёт по лицу, глубокие умные глаза попробуют спросить о чём-то важном, но собаки не говорят. собаки просто чувствуют, и в этом их прелесть - ни с кем не будут обсуждать что видели, что чувствовали.
раскрыть все окна, чтобы проветрить помещения ; когда аид заходит в маленькие комнаты или огромные залы, заполняет собой всё пространство. хуже всего, когда заполняет страхом.
он выплёвывает внешние показатели стресса вместе кровью из дёсен, когда чистит зубы. кровь вроде бы утекает в сток, а вода всё ещё кажется красной.

аид поднимает руки, чтобы ухватиться хоть за кого-нибудь, кто будет крепко держать. у него очень маленькое сердце и туда не может влезть слишком много народу - с каждым разочарованием в самом себе оно становится ещё меньше. если же он пустит себя самого внутрь, то уже никогда не сможет пустить другого - дверь открывается только с внешней стороны.
вот и будь швейцаром для самого себя.
иначе никак.
иначе всё плохо.
( всё плохо и сейчас, но это ещё можно исправить )
кто-то внутри поболит, а потом пройдет. что-то внутри не спит и никогда не заснет.

геката хлопает по плечу, желает доброго утра и щурит глаза, остаётся только глупо улыбнуться. чужая способность к сканированию добавляет лишнюю тревогу в голове. хочется исчезнуть до размеров маленького ничего, приходится увеличиваться в своей браваде и говорить, мол, я сегодня на завтрак выпил прокисшее молоко.
знаешь, оно стояло в холодильнике, мне казалось не так уж и долго. я заварил себе кофе, обжёгся, вот смотри, палец болит до сих пор, потом я открутил крышку, вылил молоко в кофе. выпил. живот болит теперь вместе с пальцем.
когда аид врёт, он добавляет много деталей, пытаясь так заполнить пустые места, обмануть самого себя же.

в кабинете минта смотрит напряжённо, но недостаточно. улыбается, руки протягивает. она единственная, кто его за ладонь берёт и к себе прижимает крепко-крепко, ноготками вспарывая кожу, аж щиплет. тело испытывает боль, душа просто стоит и смотрит. безолаберность минты стала привычкой, которую хочется прощать, потому что если смотреть на неё слишком долго, становится тревожно и хочется всё прекратить.
это же минта,
а оставаться одному не хочется.
выслушивать чужие капризы, давящие на барабанные перепонки, конечно, тоже.
но чего-то не хочется больше и приходится жертвовать ( аид умирает всегда от одного и того же снаряда, зная, что нет смысла уворачиваться ).
минта считает аида скучным, но всё равно остаётся рядом, вгоняя его в бесконечное закомплексованное ощущение собственной недостаточности. ему кажется, что это всё от неустойчивости, неопределенности их отношений. аид раскрывает объятия недостаточно хорошо, и тогда минта превращается в кусок напряжённых и жестоких нервов.
через её глаза видно одержимость какой-то идеей, о которой она никогда не рассказывает.
минта вьёт из него верёвки ; аид пытается следить за тем, чтобы она на них не повесилась.

когда аид думает о тепле, то перед глазами появляются цветы и розовый рассвет.
между ним и корой - разлука в несколько человек ; он смиряется, хотя по-хорошему хочется бороться. заглядывает за чужие спины, шёлк розовых волос ищет. находит.
улыбается. нежность мешает горлу дышать. да и зачем, спрашивается?
в моменты, когда он видит персефону, аид считает, что он есть. в моменты, когда он её не видит, аид считает, что она есть.
он прячет эту мысль так хорошо, что, кажется, даже от самого себя. если бы аид думал о ней на поле битвы, всё было бы понятнее - он бы знал, у него нет ничего, кроме возможности здесь и сейчас послушать своё маленькое сердце ; смерть ведь так близко.
порой даже слишком.

красный цвет тревоги почему-то сразу вырезает в сознании минту, геката включает камеры в башне номер 4 - маленькое сердце отбивает напряжённый полу-мёртвый ритм. когда на экране появляется персефона, всё совсем умирает.

КОРА КОРА КОРА КОРА !
он понимает как ей сейчас страшно ( не очень понимает чей страх у него сейчас на губах - её или свой ). четвёртая башня пахнет цветами и ею, он идёт, словно по минному полю - если увидит, что персефона пострадала, взорвётся.

- кора, где ты ! - не вопрос. испуг.

чёрная корона сдавливает голову.
аид готов убивать. [icon]http://sd.uploads.ru/MOtlQ.png[/icon][fandom]lore olympus[/fandom][char]аид[/char][lz]тело клади по простыни наискосок и признавайся, что сам ничего не смог.[/lz][status]awkwardly [/status]

Отредактировано Ai Kuran (2019-10-18 02:33:47)

i'm trying, but i'm graceless

ей всего девятнадцать - вечные девятнадцать, которые для аида - духота, кровь, страх, мама, спрячь меня, пожалуйста, мама, где ты, почему ты не рядом, когда т а к  н у ж н а ( в животе у кроноса душно и змеи лезут в рот, царапают чешуёй горло ). аид завидует зевсу, что мать выбрала его и тихо потирает белые шрамы на теле.
вот было бы здорово от них избавиться.
но все вокруг почему-то носят свои раны с достоинством - ему приходится делать так же. все почему-то кичатся. ему приходится делать так же. только каждый раз, когда из-под манжета идеального костюма вылазит и кривится ухмылкой шрам, он одёргивает руки, поправляет серебряные запонки.
( я так не хочу, чтобы вы видели меня. давайте вы будете видеть аида )
а ей всего девятнадцать - аид склоняет голову и с улыбкой думает о других девятнадцати ; тлеет горячее ощущения счастья. как же хорошо, что кора не такая, как он. впервые за тысячи лет понимает - не зря была война, не зря была и победа.
аид всегда жалел, что они с братьями повергли мир войне, ему тошно видеть её следы - если присмотреться они в каждой тени. он видит как юная кора улыбается. он смотрит на свои шрамы в зеркало и больше не хочет его разбить.

минта слишком часто убирает свою ладонь из его холодных рук ; он всегда прикасается к ней первый. минта любит заявлять, что ему с ней повезло, аид любит в это и правда верить. так ведь правда проще. говорят простота не всегда нужна - она похожа на гомеопатию, - только у аида проблемы с чётким определением нужного.
минта убирает свою ладонь, пусть и знает, что внутри аида течёт вода океанами ; минта так часто упоминает кроноса в его присутствии, что он чувствует себя сделанным по образу и подобию ( сделанным самим собой в вечном сравнении и надежде « нет, пожалуйста, не надо » ).
чем больше о чём-то думаешь, тем больше это застревает в голове.
минта засаживает в мозг пауков.
аид ненавидит пауков.
минта заполнена амальгамой - она как то зеркало, в которое аид смотрит с утра. искажает. а ты веришь. зеркала же не врут ?
врёшь здесь только ты самому себе.

врать самому себе очень просто - нужно просто сделать глубокий вдох.
когда аид видит персефону, он глубоко выдыхает. избавляет свой организм от воздуха совсем-насовсем. он ей нужнее.

i don't have the sunny side to face this

когда-то аид любил своего отца - ему казалось, что он должен любить ; ему казалось, что если он будет любить, ничего страшного не произойдёт. когда аид оказался им поглощён, всё тело горело - хотелось уже ничего. хотелось конец. конец этой глупой сыновьей любви, конец этому глупому беспросветному мраку. когда к нему присоединился посейдон, стало ещё хуже - страдать в одинаковой степени с кем-то всегда хуже, чем страдать одному - невольно чувствуешь и чужую боль.
когда пришёл зевс и вспорол отцу его отвратительное брюхо, стало ещё хуже.
аид учится просыпаться и не думать - когда свет погашен, всё очень похоже на пережитое. переживать прошлое страшнее, чем его жить.
когда живёшь, думаешь, что всё пройдёт.

а персефоне всего девятнадцать, и она так не подходит этому угрюмому аду, что аид хочет сделать его таким же, как она сама. не в цветах, не в яркости. в теплоте.
он дарит ей белоснежную шубку, перед каждой запланированной встречей долго держит руки в горячей воде, а когда они встречаются случайно и ему доводится к ней прикасаться, удивляется, что она не боится его прохлады.
если аид шьёт свою боль по заказу, как дорогой офисный костюм ( у аида их тысячи ), то перед персефоной он невольно предстаёт обнажённым.
персефоне всего девятнадцать, но аид уверен : её дни пройдут быстро. не потому что с возрастом закаты приходят раньше, потому что мир вокруг именно такой - стремительный. аид просто не хочет, чтобы она спотыкалась.
особенно об него.
он учит себя отворачиваться и не скользить взглядом по аккуратному живому лицу, не смотреть на ласковую нежную походку. персефона похожа на красивого журавля, которые никогда в загробном мире не обитали - не выживали. у коры есть клыки, аиду очень нравится, когда она вместе с ними улыбается.

all of my thoughts of you - bullets through rotten fruit

но башня номер четыре не должна видеть эту нежность ; башня номер четыре по-хорошему должна кануть в небытие и раствориться в летописях ( аид очень не любит, когда при нём упоминают тартар и сам о нём никогда не говорит ).
аид находится на грани мысли о её уничтожении. отвлекается на свою богиню весны.
с грустью думает, что персефоне не идут мёртвые.
он уничтожает их щелчком холодных напуганных пальцев ( они впервые за долгое время слушаются на прямик и не дрожат ).

после войны к аиду никто не прикается ; как-то так получилось, что самые тяжело раненные ходят среди полностью живых, пусть и потрёпанных - наверное, в лечебных целях. с ним говорят, часто с трудом, и его никогда не трогают, знают, что ему это не-вы-но-си-мо. иногда порой забывают : приобнимают, за ладони хватают. он сразу отшатывается, а глаза чужие-чужие - словно и не бог он вовсе.
извиняются.
он стоит, опустив глаза в пол, а потом подходит с тихим :
- если хотите, можете постоять со мной рядом.
даже сейчас близко близко стоит только персефона, и ему нравится, что ненужно об этом просить.
всё происходит само.

персефоне всего девятнадцать, а у аида всё происходит само - руки вытягивает, её за талию хватает, руками проводит чуть вниз, чуть вверх, к себе тянет, в лицо смотрит, голову в разные стороны наклоняет ; когда аид волнуется, он делает слишком много лишних движений.
- кора, кора, кора, кора, - он не может перестать говорит её имя, даже когда её рядом нет, особенно, когда она так рядом есть. втягивает в лёгкие воздух, всё внутри горит от запаха её страха. - ты в безопасности. я здесь. всё хорошо. всё будет хорошо. всё хорошо, девочка моя.

аиду, если честно, искренне плевать сколько персефоне лет. особенно сейчас. аиду хочется, чтобы каждый раз, когда он протягивал руку, прогибался телом, касался её - этой нежной кожи и прекрасных волос, этих губ и этих ресниц.
на лице разглаживаются напуганные складки, когда он чувствует едва заметный запах примулы ( той, что цветёт ночью ) - этот запах до сих пор в гостевой комнате, аид не открывает окна и быстро закрывает дверь, когда заходит, чтобы не выпустить его и не потерять.
аид очень сильно боится сделать что-то не так, что-то плохое ; аид предпочитает делать ничего - так кора дольше будет оставаться рядом.
было бы очень здорово, если бы абсолютно всё можно было разделить на добро и зло, а не так, как есть - когда нет ни добра, ни зла, границы стерты, и не существует правильных или неправильных поступков – тогда трудно.
аид выстраивает себе принципы, по которым должен действовать.
когда он смотрит на персефону, то порой спрашивает себя - стоит ли ?
он пытается улыбнуться коре ; выходит улыбка, с которой смертный понимает, что его бог существует в реальности. осекается. аиду страшно, что кора увидит больше, чем он бы хотел показать.
больше, чем ему стоит показывать.
для её же блага.

now i know what dying means[icon]http://sd.uploads.ru/MOtlQ.png[/icon][fandom]lore olympus[/fandom][char]аид[/char][lz]тело клади по простыни наискосок и признавайся, что сам ничего не смог.[/lz][status]awkwardly [/status]

Отредактировано Ai Kuran (2019-10-19 01:36:14)

fingers pressed to the stomach

важно, чтобы все были в безопасности ; аид запоминает эту мысль на долгие столетия и, когда его освобождают из тела кроноса, первым делом спрашивает о матери - где она, как она? ядолженеёувидеть!
все вокруг кормят обещаниями - всё будет хорошо, аид. мы победили, - аид чувствует, если не ложь, то неуверенность. не может за это никого корить и зачем-то ругает себя. хочет, чтобы раны поскорее исцелились, взять в руки, если не оружие, то хотя бы мотыгу - новый мир начать строить. мир, который получится защитить ; тот мир, в котором дети не будут попадать в чужие желудки, чтобы столетия пытаться не раствориться в кислоте или своих мыслях.
управление подземным миром не похоже на защиту, но аид лелеет себя мыслью, что под его контролем его самый главный страх - тартар и всё, что к нему причитается, - а значит он уже помогает. к тому же кому как не ему брать на себя самую грязную и тёмную работу - тому, кто по мнению многих, ничего для мира не сделал.
аиду должно быть печально, аиду всё равно. он очень быстро учится не обращать внимание на камни, которые в него могут порой бросить и даже учится их отбивать.
важно лишь, чтобы все были в безопасности.

когда-то, юный и злой, он хотел лишь одного - убить своего отца, руками разорвать глотку, но предварительно накидать ему в рот раскалённых камней в перемешку с стеклом. он был готов умереть ради такого, а потом понял - умирать ради других легко, даже слишком. сложнее жить.
у аида силы - легионы. лучше её на жизнь потратить, чем на глупую, дерзкую и переоценённую смерть.
познакомившись с персефоной, он понимает, что не зря сделал правильный выбор. познакомиться с ней стоило всех мыслей, всего потраченного терпения на дураков и дур.

whispers: how much you can get confused, stumble

персефону воспитывает лето, кормит обещаниями, как это всегда делают матери ( рея делала так же ), и ломает там, где ломать нельзя. аид не дурак и смотреть умеет, важнее, умеет видеть - он ценит персефону не просто за свет, он ценит персефону за то, что в ней этот свет остался, как бы трудно не было.
он понимает это, когда она продолжает ему улыбаться, увидев его вместе с минтой. он понимает это, после их ночных разговоров по телефону, в которых беспокойство и тоска читаются сквозь телефонные трубки.
раньше он смотрел и думал - не бывает такого радостного света просто так ; по себе знает - улыбаются ярко, когда тошно до немоты. улыбкой отсутствие голоса скрывают. только у него получаются оскалы, у персефоны - цветы и жизнь ( кто из них лучший актёр понятно сразу ). аид собирает букеты и ставит в простые вазы, грустит, когдя вянут и собирает заново.
он не лезет к ней в душу, потому что считает это кощунством врываться туда, куда не приглашали. намного приятнее войти в чужой дом не вором, а почтенным гостем, которого ждали, которого любят настолько, что не стесняются - можно не прятать грязные вещи, висящие на спинках стульев, посуду, немытую с прошлого вечера, слёзы, разбросанные по полу стекляшками.

аид чувствует, как в груди что-то щёлкает, когда она закрывает ему глаза. то ли усилившийся цветочный запах от её рук, то ли неосторожная режущая бритвой мысль - она мне не доверяет ? её слова успокаивают - он улыбается, касаясь щеками её ладоней. грудь наполняется воздухом, а дыхание - смыслом.
секунду назад он боялся недоверия, сейчас - он рад откровению. прячет его под языком и уже знает - сегодня не сможет уснуть и будет думать слишком много.

i'm talking to you with my blue, salty pain

он ведёт ладонью вниз по её позвонкам. нежно. как только умеет.
все видят в нём жестокость, но даже не знают - она у него получается очень плохо, как бы не пытался. аид очень много строит из себя того, кем на самом деле не является, но кого от него ожидают. так получается скрывать свои проколы и любую трещину оправдывать злостью, страхом или раздражением. минта ковыряет чужие образы и жестоким путём позволяет помнить кем аид является на самом деле - он очень ценит её за это. искренне. не знает как может быть иначе.

хорошо, что персефона закрывает его глаза - в них всё то, что он хотел бы ей показать, но не может. ему хочется укутывать эту девочку в защиту своих рук, а не в неуверенность его жизни. он невольно прижимается лицом крепче.
пожалуйста, не отрывай свои ладони от меня. не смотри. его ресницы щекочут её кожу.
воздух в башне номер 4 вымок и скрючился, как живой, хотя априори живого тут быть не должно. даже когда аид заходит внутрь по работе, он на какое-то время умирает. дыхание этого злощастного места запуталось у персефоны в волосах, аид спутывает о них пальцы.

- прости, что ты испугалась, - слюны во рту нет, слова выходят сухими, но наполненные искренним раскаянием. аид должен был быть внимательнее, должен был рассказать ей о своём первом и самом важном страхе ( кроме того, в котором он теряет её ). - всё хорошо. ты сотворила чудо. ты невероятна. прости меня.
у него горят щёки. они наливаются болью. за персефону и себя. как ему было бы с ней проще, если бы - он запинается на этой мысли, как мальчишка, споткнувшийся о собственные ноги по пути. неловкий коренастый мальчишка с длинными ногами, которые он ещё не научился контролировать.
аид дурак, и он это знает.
но такой вот он - глупый и задыхающийся просто от того, что так близко держит персефону. он тычется ей в ладони, словно кот, требующий ласки, но не говорит об этом. ему слишком стыдно признаться.

on the tip of the tongue there are holy faces taking away my kisses.

- теперь, когда я здесь, ты в безопасности. я никому не позволю тебя тронуть, - ноги щекочет трава. аид так привык к плоской статичности ада, что ему ужасно непривычно. мягко. хорошо. кожа коры под ладонями такая же мягкая и тёплая.
живая вопреки всем законам подземного мира.
мальчик падает и вместо того, чтобы разбить подбородок об землю, утопает в полевых цветах. смеётся, как умеют смеяться только мальчишки - так, словно они знают и понимают весь мир, ведь только взрослые делают его таким сложным. [icon]http://sd.uploads.ru/MOtlQ.png[/icon][fandom]lore olympus[/fandom][char]аид[/char][lz]тело клади по простыни наискосок и признавайся, что сам ничего не смог.[/lz][status]awkwardly [/status]

i've been told to get you off my mind

аид достаточно насмотрелся на тех, чьё сердце похоже на сдавленных воробьёв. иногда взглянешь на человека и сразу подумаешь - сжали в кулаке бессовестно, все крылья обломали.
осознавая это, аид чуть спокойнее относится к ссорам зевса и геры, сокойнее смотрит на эмоциональные выхлопы минты и тише разговаривает в присутствии самого себя, особенно, когда никто не видит. с каждым тысячилетием боги остаются на едине с дымом, цветами неизменными, обступившими и задушившими все сказки, жившие ранее внутри.
когда-то они все были кудесниками и ловцами чудес, теперь стали богами. боги - это дети, которые решили, что больше не умеют творить чудеса. боги - это дети, понявшие, что чудеса не чудеса вовсе, а будни.
будни без выходных и спокойного сна.
взгляды превратились в пыль разломанных мраморных колонн. аид знает - когда-нибудь смертные разломают их окончательно, и никак боги не смогут их остановить. тогда они наконец осознают какими глупыми стариками стали. стариками, которые запоздали в могилы. начнут их отчаянно себе копать, строить архитектурные планы громадных усыпальниц и поймут - места на земле больше не осталось.
аид очень часто думает об этом в минуты счастливой тишины, в которой у него есть право думать о будущем - ещё слишком далеком от правды, но всё таки очень даже реальном. он думает о нём со сладкой тревогой, как думают о смерти от старости у камина и в кресле-качалке, вместе с внуками вокруг.
аид смотрит в глаза персефоны и понимает - теперь он будет о другом будущем. более близком. но невозможном здесь и сейчас - о будущем, где в её спутанных волосах он прячет улыбки и все свои мысли. где он держит её за тонкую руку и не вспыхивает каждый раз, как касается её талии. где всё это настолько нормально и привычно, что хорошо. очень и очень хорошо.

i've been holding on to hope

он ненавидит этот день за угрозы, которые он принёс персефоне, и за мысли, которые будут посещать после - пока сердца других превращаются в кладбищенский камень, он чувствует, как оно набухает, готовое вот-вот расцвести. аид мечется во времени, необходимом для вдоха и выдоха, смотрит персефоне в глаза и молится неизвестно кому в благодарности.
она руки не убрала. а он так боялся этого мгновения.
он благодарен ей, она зашивает словами распоротое горло его молчания ; он слишком труслив и глуп, чтобы говорить, она вселяет уверенность, которой ему так не хватает в обычные дни.
губы персефоны в тартарском тумане, не может оторвать взгляд и вздрагивает от этого так, словно только что в плечо попали стрелой. его маленькое сердце покрывается мурашками от её большой смелости. её откровения он сворачивает в шёлковый платок и кладёт в карман своего костюма - туда, где самое сердце. так воины хранят пряди волос своих дев. так аид осознаёт свою капитуляцию, но считает неправильным о ней говорить.
не здесь, где каждое его слово дышит живыми страхами, и уж тем более не там, где вроде бы как безопасно - там каждое ухо истекает гнилью.

- мне не за что тебя прощать, кора, - улыбается, - ты сотворила жизнь из ничего, и ты заслуживаешь всех моих благодарностей, всех моих извинений, всего.
в этот момент хотелось сказать : « ты заслуживаешь всего меня », но аид захлопывает свой рот, как захлопываются двери. это не тайные комнаты его души. наоборот - ему так сильно хотелось бы запустить туда кору, прямо внутрь, так глубоко, как никого не пускал. но он знает чужие слова наизусть - « оставь эту девочку в покое, аид. смерть не дружит с весной. »
страшно, что аид согласен.
( смерти и не нужна с ней дружба )
( смерти нужна она вся )
( аид боится взять слишком много )
( в подземном мире нет половин - всё или ничего )

i hope i never lose the bruises that you left behind

каждый всхлип коры врывается в него злостью. ему кажется, что сквозь красивую тонкую кожу просвечиваются угли и пепел. где ты сгорела девочка ? почему мне кажется, что тартар напугал тебя меньше, чем что-то другое?
слова высказать это не получается, поэтому он не сдерживается. тянется к ней лицом, носом касается шеи, тянет на себя, падает на землю - всё быстро, всё нервно, раньше, чем она возразит - но она и не возразит. он прячет своё лицо, чтобы кора не видела его щенячьего доверчивого счастья, которое рвёт и мечет в груди и вообще везде, после её слов. когда-то аид бы засмеялся - никто не может уберечь его от смерти ; теперь он не может признать - она бы смогла.
аид нежно смеётся ей прямо в душу :
- не беспокойся, мне давно казалось, что этому месту не хватает яркости. мне нравится твой дизайнерский подход, украсишь так как-нибудь мой особняк, так и спасёшь меня от всего ?
он улыбается осязаемой улыбкой, утаскивая персефону в цветы, которые она создала - будет очень здорово, если однажды она создаст что-то для него ( например, целую жизнь ).
- можем полежать так немного? потом пойдём. куда захочешь.
он укладывает кору себе на грудь, не беспокоится о пыльце, которая останется на спине.
внутри аида много чего-то от сквозняков и камней, но сейчас он чувствует себя деревом, держит кору не в руках, а на ветвях ; дерево, по ошибке рождённое богом. и он снова сициллийский мальчишка, босиком стоящий в траве, мечтающий поймать в ветре запах черёмухи. мальчишка, что мечтает лишь об одном : не торопите меня, не толкайте в страшные омуты, не давите на лёгкие своими взрослыми и суровыми словами.

oh my lord, i need you by my side

- тебе так хорошо? обязательная часть твоей практики - чтобы тебе было хорошо.
мальчишка аид родился весной - тогда это называлось иначе.
сейчас он знает как правильно.
- а сейчас, если хочешь, пойдём.[icon]http://sd.uploads.ru/MOtlQ.png[/icon][fandom]lore olympus[/fandom][char]аид[/char][lz]тело клади по простыни наискосок и признавайся, что сам ничего не смог.[/lz][status]awkwardly [/status]