когда зимой / идёт дождь / дорога домой /
вода на запотевшем зеркале — мерзкого бледно-розового цвета (что-то, кажется, не так здесь с трубами): джорно пытается стереть ладонью и рассмотреть хотя бы собственное лицо, но перед глазами остаются только размытые капли. количество трупов ржавым гвоздем выцарапано на подкорке мозга — ежедневная арифметика сводится к тому, чтобы хоть что-то этой цифре противопоставить. джорно врет и изворачивается, строит планы и раскладывает вероятности, заращивает на костяшках треснутую кожу — джорно складывает приход с расходом, лихорадочно подсчитывает достигнутое за день, сплевывает в раковину чувство вины вместе с зубной пастой: слишком мало, слишком медленно, недостаточно, недостаточно, недостаточно. в конечной точке путешествия — кто бы мог подумать — оказывается только больше работы, больше горечи, компромиссы и уговоры вместо реальных мер да неизменная чертова тройка (кто бы, блять, мог подумать, что окажется такой огромной цифрой). хочется спросить у буччеллати, знал ли он, к чему приведет их общая затея, что именно у джорно в случае успеха в руках окажется, — почему не предупредил, не дал на будущее совета, почему, блять, умер вместо того, чтобы остаться и помочь: ну и кто, получается, кого здесь наебал? рама у зеркала позолоченная и тяжелая, стекло толщиной в сантиметр минимум — руки сломаешь к черту, пока расколотишь, значит, будем держаться.
стирается / скользкая грань / между / льдом и водой /
пока шли, все было просто и понятно, решимость алкогольным теплом расползалась по груди, где-то вдалеке горело солнце и казалось действительно золотым: на возможность сдохнуть в любую секунду, неравные расклады, охуенную, в общем-то, вероятность до цели тупо не дойти, — на все эти мелочи внимания можно было не обращать. задача выглядела простой, намерения — благородными, а опасность казалась чем-то картонным, ненастоящим, существующим исключительно в теории. джорно, если так задуматься, если хотя бы на секунду сделаться предельно, блять, перед собой честным, до самого конца был уверен, что у него получится выкрутиться. обойти все препятствия, уравнять силы, вытащить невредимой собственную жопу, да еще и других защитить — а потом начались трупы. из головы до сих пор не выходит вид разодранной грудной клетки буччеллати, крик наранчи, зрелище собственного тела, насаженного на прутья забора — джорно сглатывает и переворачивается на другую сторону пустой постели, а мертвецы трогают его за волосы, шепчут в уши и лезут холодными руками под одеяло. до последнего не получалось избавиться от ощущения, что это все просто чертова игра, а потом все резко стало серьезнее, блять, некуда — смерть, оказывается, действительно существует, и убитые люди уже не засмеются и не встанут, здорово же я тебя наебал, пошли пообедаем. рядом с этим осознанием вся эта сраная бюрократия, угрозы и проволочки, отчаянные попытки отгрызть кусок побольше, все эти капо и заместители, отцы и сыновья, деньги грязные и еще более грязные — все это ощущается полной хуйней. абсолютным ебаным фарсом. джорно, впрочем, продолжает удерживать в руках эти обоссаные ниточки, тянет и дергает, раздает приказы, в полуавтоматическом режиме анализирует информацию и просчитывает исходы — каждое утро напоминает себе о том, зачем, блять, вообще продолжает этим заниматься. вроде, пока это все было не зря, то они как будто еще не до конца мертвы, вроде, теперь не имеет права предать их бездействием или действием недостаточным. а потом, укладываясь спать, точно так же каждую ночь задается вопросом: если они, в отличие от джорно, знали, о чем идет речь, видели смерть и успели хватануть опасности вполне реальной, — они-то почему его не остановили? почему согласились? почему, осознавая полностью, к чему приведет дорога, все равно так охотно по ней пошли?
домом и льдом / дорога домой / между / льдом и водой /
терять и притворяться — это весело; весело держать в руках солнце, чтобы потом распалось на части скользким змеиным клубком, весело пытаться уснуть одному в огромном особняке и слушать, как гуляет сквозняк по пустым комнатам, весело протирать изнутри дырку в черепе, застревая в бесконечном цикле блядских вопросов. весело, когда маска начинает врастать и содрать ее получается только с ошметками лица, запуская ногти в кожу до самого мяса, весело не узнавать самого себя в зеркале — и не знать никого, кто мог бы. джорно всегда был один, не подпускал и не привязывался, первым без необходимости не заговаривал, вежливо игнорировал вопросы — так с каких пор, блять, это стало проблемой? миста, кажется, пытался достучаться, процарапаться через белый шум или толстый слой плексигласса (джорно не понимал); миста, в конце концов, заебался и решил использовать свое предоставленное трудовым кодексом право на отпуск. смешно так, что желудочная кислота подступает к горлу —джорно соглашается равнодушно, а потом начинает отсчитывать дни, джорно злится (какого, сука, ты меня бросил?), но продолжает сохранять предусмотренное протоколом молчание. судорожно зажатая в руке вилка прорастает ядовитым плющом — на ладони остаются ожоги, но все до сих пор в полном порядке. джорно забивает расписание встречами и переговорами, часами репетирует перед зеркалом пренебрежительную ухмылку и ровный голос (успокойся, сука, успокойся, они ничего не могут увидеть, они боятся тебя больше, чем ты их) — три, четыре, шесть, двенадцать. глотает таблетки снотворного, а они нихуя не работают, — четырнадцать, семнадцать, двадцать один. на часы бросает нервные взгляды, изо всех сил пытается держать дыхание ровным, — это все не имеет значения, дергаться тут незачем. матерится сквозь зубы, глядя на экран телефона («ложись спать без меня» выглядит как издевательство, но догадаться миста никак не мог, правда?) и думает о том, что у него, джорно джованны, охуенные проблемы, —
нет никаких проблем.
скользкая грань / когда зимой / идёт дождь / между / мною и льдом /
— ты думаешь, я тебя ждал? — видеть мисту — охуенная смесь из облегчения, злости, тревоги и еще чего-то, чему джорно названия подобрать не может; кивает вместо этого коротко на разложенный на коленях лэптоп, тон держит подчеркнуто равнодушным. — работы дохуя. особенно теперь, когда ее приходится одному делать.
ебаный, так-то, детский сад, с подчиненными так не разговаривают — хочется прикусить себе язык, но миста, в общем-то, никогда просто подчиненным и не был. с гвидо почему-то всегда было сложно удержать дистанцию, при себе руки и эмоции, себя от неудачных решений, список можно продолжать бесконечно. весь хваленый самоконтроль, словом, вылетал в окно нахуй и сразу, оставалось только что-то голое, незнакомое, почти животное. даже сейчас, — особенно сейчас, — джорно сжимает пальцы на корпусе, будто пытается выставить перед собой невидимый барьер, перебирает в голове словарные обозначения: раздражение, усталость, желание, волнение, обида, не определено, не определено, не определено. поднимает, наконец, глаза, заправляет за ухо выбившуюся из косы прядь волос.
одиночество. бессонница. вопросы, которые задать больше некому. два, пять, восемь.
— миста?
стирается / дорога домой
[nick]Giorno Giovanna[/nick][status]lord of the flies[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0017/ce/15/44783.png[/icon][sign]i can keep you in artwork,
the fluid kind. [/sign][fandom]jojo's bizarre adventure[/fandom][char]джорно джованна, 17[/char][lz]finders keepers, losers weepers.[/lz]
Отредактировано Bruno Bucciarati (2019-11-03 12:55:18)