гостевая
роли и фандомы
заявки
хочу к вам

BITCHFIELD [grossover]

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » oxford comma


oxford comma

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

cirilla & reynard
modern!au and teacher crush


ты ломишься в открытые окна
как ветер и ветка
лучше бы в закрытые ломилась
как свет
http://s3.uploads.ru/8KUkm.png http://s9.uploads.ru/MdgZV.gif
http://s5.uploads.ru/iYpHn.gif http://s3.uploads.ru/1qDCs.png

цири смотрит, как свет скользит по аудитории, складываясь солнечным зайчиком — смешной кругляш танцует на лацкане чужого пиджака, лекцию слушает внимательно (в отличие от неё).
зима украшает дорожки снегом, сыпет горсть холода прямо за шиворот, под тонкий свитер, приспускает его — на улице холодно а в аудитории жарко чёрт возьми. цири складывает провизию в бумажные пакеты, деньги вытаскивает прямиком из карманов отца — геральт не против, — сандвичи с тунцом и один вегетарианский (на всякий), ещё горячий глинтвейн, рисовые пирожные (трисс заходила к матери в гости, подарила вот). щёки от мороза красные а вчера в баре было тепло и позавчера было тепло — холод в город вернулся вместе с рейнаром, он приволок его за собой.
наверняка тоже заставил сдавать экзамены.

http://sh.uploads.ru/dyt8F.png http://s8.uploads.ru/HWs4n.png http://s7.uploads.ru/Lz9h7.png http://s5.uploads.ru/fzeGr.png http://sg.uploads.ru/nzmqi.png
назови один отрицательным
другой положительным
а лучше бы помолчала
[lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz][status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon]

+3

2

...сколько видел он городов — есть ли смысл гадать,
не заглядывал в чужой рот, не говорил на арго,
и как быстро, как неестественно быстро закончился год...
http://s9.uploads.ru/fq7tg.png http://sg.uploads.ru/9pgMT.png http://s5.uploads.ru/mv2SH.png

                                                — вот и зима пришла
                                   это стало ясно как-то сразу, внезапно и резко.
                                   стоило только выйти за двери полупустого тихого аэропорта.

Подул леденяще-свежий ветер, уныло взмахнули сухими ветвями аккуратно высаженные деревья и услужливо подмигнуло припаркованное такси. Капли талого снега промочили асфальт, оставили серые холмики возле каменных стен, от общественных мусорок-пепельниц понесло тяжелым запахом влажного табака и недопитого остывшего кофе. Хотелось скорее в тепло, тишину и покой. Смыть с себя перелет, влажный климат нетронутого холодами юга, а еще включить дома свет /непременно во всех его комнатах/, чтобы стало уютнее. Чтобы кому-то могло показаться, что и вот там, в этих глянцевых панорамных окнах, тоже бывает по-домашнему мило.
                                      не бывает
Осознание приходит так же стремительно резко. От него тянет унынием и тем разочарованным покоем, которое и случается всякий раз, когда находишь ровно то, что и ждешь /но не то, чего хочется/.

                   - ну вот мы и дома

Он говорит это тихо, оглядывает темно-серые комнаты и усмехается тому, как коверкает оранжевый уличный свет его черный паркет. Со стен смотрят экзотичные черные маски страшных забытых богов, зеркала, металлические дизайнерские лампы и, конечно, устоявшийся холод (еще до зимы он здесь угнездился - ну здравствуй, приятель ). А еще... впрочем нет, больше ничто не смотрит.

◄  ▼  ►

За спиной коллеги зовут Его Лисом.
Черт его знает почему именно. То ли потому что таков перевод старинного имени, то ли из-за разреза глаз, их безразличного холода, а может за то, что в любой ситуации оказывается прав (за последнее чаще - сволочью). Друзей он не ищет, всем улыбается как-то надменно-насмешливо, если и любит что-то на этом свете - так это свою науку. Ради нее не жалко отпусков и бессонных ночей, ради нее можно выпроваживать из дому навязчивых и незваных гостей, уезжать под утро в безжизненную лабораторию, полную глянцевых перегородок, белых стен и стерильной пустоты /не лапать, не пачкать, а лучше вообще не дышать - набор стандартных инструкций для всех неизменно тупых практикантов/. Он подолгу смотрит на белые кости, очищенных ватой-растворами в своем царстве мертвых /"лимб" - так даже зовут его чаще/, составляет перечень травм, записывает данные на диктофон. По малейшим деталям может рассказать о жизни, возрасте, болезнях, даже характере жертвы. Лис мертвых знает лучше живых, впрочем, их он даже находит куда интереснее. Во всяком случае лишних вопросов череп уже не задаст, тишину не нарушит, под ногами мешаться не станет.

                            зажигалка чиркает дважды, прежде чем выпустить яркий язычок пламени.
                 в баре напротив рейнар частый  гость - потому что близко/удобно/хозяин
                 - старинный знакомый. а еще потому, что здесь вечерами играет джаз.
                 и практически никогда не бывает пьяных студентов.

У Лиса нет домашних животных, зато навалом степеней, научных статей и званий (зато их не надо выгуливать по утрам и они никогда не нагадят на дорогущий черный паркет). Еще у него красивые длинные пальцы и совершенно не красивая презрительная усмешка /потому что иначе с ограниченными умом не получается/. По утрам он пьет кофе, впрочем, по вечерам тоже. Носит с собой портсигар и на лекциях часто в очках /хоть зрение - идеальное/. Если собрать все особенности, приметы и черты характера, то, как ни складывай, а все равно получаются холодные пустые апартаменты, злые древние маски на стенах и теплый бар по вечерам. Можно говорить со своим приятелем, иногда улыбаться красивым женщинам и пить восемнадцатилетний виски. Лис шутит, что скоро будет отдавать на проверку работы младшекурсников бармену - все равно тот куда способнее лоботрясов-студентов.

                              дым выпускается изо рта, из декабрьской ночи - многоголосая толпа.
                вместе с ветром, снежной слякотью и алкогольным паром врывается пьяный смех.
                рейнар не оглядывается на вход, стучит пальцем по пепельнице и рассказывает
                хозяину заведения, что на раскопках в виковаро обнаружились потрясающие, бесценные
                исторические находки. еще не было времени всё как следует изучить, но им,
                по меньшей мере, более семи тысячи лет. то, что случилось когда-то, куда важнее того,
                                                                                      что происходит сейчас. тем более в баре.

Алвин делает глоток из бокала и кубики льда мелодично звучат, столкнувшись с толстыми стенками /куда как приятнее чужих голосов/, но он все-таки кидает взгляд на шумную компанию, недовольно кривится, выгибает тонкую бровь. Видеть знакомые лица - удивительно, тем более в будние, тем более когда завтра назначены лекции именно у этих ребят. Рейнар касается холодными пальцами виска, закрывается сигаретным дымом /час назад на почту пришло расписание, он листал его уже в баре и с телефона/, а теперь, видимо, Оксенфурт решил до конца вернуть ученого в свои "благожелательные" объятия - подарив нежданную встречу /смотри, лис, вот твои ученики, ты же о них так вспоминал, не правда ли?/
          Старый друг видит чужую реакцию /дэвид его знает совсем не так уж и плохо /, отвлекается на студентов, Лис - на свою сигарету.

                                                     бесполезно

Губы приходится растянуть в пародии на вежливую улыбку, повернуться вполоборота и посмотреть на подошедшую девушку. У нее - пепельные волосы, яркие зеленые глаза и совершенно нечитаемое выражение лица /то ли слишком пьяна, то ли просто бесстрашна/.

              - добрый вечер, цирилла

Имена Лис запоминает легко /чужой почерк, фамильярности, ошибки в курсовых - тоже, может припомнить даже спустя десять лет/, тем более не трудно запомнить имя знакомой девочки /кажется впервые увидел ее, когда ребенку было не больше трех/.

              - какое удивительное совпадение.

     неприятное? неожиданное? счастливое? нет. последнее точно - нет.
в негромком голосе звучат густые медовые оттенки острой иронии. знал бы - ушел до того, как компания дернется к этому бару. но прежде их видно не было в этой части города /молодежь тусовалась на площадях и в барных кварталах, уж никак не среди дорогих машин и охраняемых многоэтажек/. и разговор их совсем ни о чем, пустая формальность, можно было бы и избежать. рейнар не требовал дополнительных знаков внимания от учеников в их свободное время, да и рассчитывал, собственно, на взаимность в подобном благом начинании.

                                                                       но цирилла уже подошла
                                                      как неразумно, ведь там же скучают друзья

[nick]Reynard Alvin[/nick][char]рейнар алвин, 42[/char][lz]<center>горячее июльское <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=340">солнце</a>
меня гладило по волосам</center>[/lz][icon]http://s8.uploads.ru/jWwAl.png[/icon]

+2

3

[status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon][lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz]Цири не любит зиму, вот ничуть — красный нос и бесконечные сопли, запахи мандаринового чая, корицы, имбиря, лицемерные улыбающиеся лица, огромную ёлку в гостиной; мать покупает новые шарики каждый год, в этот раз будут, видимо, фиолетовые, и на выходные придётся ехать домой.
Семья у неё хорошая, было бы грех жаловаться — ещё птенцом Цири забирается под крыло к уставшему отцу и требует сказок, игр, охоты; Геральт доверяет ей ружьё далеко не сразу, но подстреленных птиц они стабильно и вместе приносят домой. Стрелять Цири нравится больше зимы и больше Нового года — кровь пачкает перчатки, что используют для разделки; если перья ощипать неаккуратно, повредится кожа, мясо разварится, станет невкусно есть. Цири старается.
И хвастается потом Мистле, конечно же — очередной фазан, очередной трофей; если запечь с кисло-сладким соусом и яблоками, пальчики оближешь. Или можно ещё с черносливом. Есть будут Крысы — Цири поковыряет в тарелке вилкой, выдернет ещё несколько невидимых перьев, обожжёт пальцы о противень, о кипяток, и запрётся в комнате. Зима душит её. Заламывает руки за спину и тычется холодным сухим носом где-то между лопаток — кошмары Цири не снятся, она просто не спит. Если метель, значит точно лучше глаз не смыкать.
Снежинки собираются на ладонях, на подоконнике — она сгребает их в горсть, талая грязная вода потом пачкает белые смешные тапочки и мамины любимые узорчатые занавески. Влетит. Цири неловко потопчется за отцовской спиной, хлопнет дверью, наберёт какой-нибудь знакомый номер — автозаправки, порой, сменяют ночные клубы, железнодорожные пути прокладывают рельсы сквозь любимое центральное кафе. Мистле всегда заказывает молочный шоколадный коктейль, Цири пьёт энергетики, воду без газа и самый дешёвый лимонад. Тратит только то, что позволяет отцовская зарплата — другая карточка, тёмная, маняще поблескивающая, каждый день скрывается глубоко в недрах старого кошелька.
От отвращения Цири кривит губы — ей противен Эмгыр, правда, деньги, университет в котором приходится появляться. Особенно университет.

только рыба гниёт с лоснящейся головы
я гнию с сердца,
зато становлюсь обострённо зрячей
есть три правила:

Этот бар Цири помнит фрагментами — привкус дынного коктейля, капли алкоголя на чужом запястье, приятный бармен, наливающий строго после демонстрации удостоверения; она обещает себе, что карточку извлечёт только раз (обещает себе каждый из разов, разумеется) — Крыс порадует, Мистле угостит, себя от нежелательных гостей спрячет.
Слишком холодно чтобы охотиться, без конца повторяет Цири — скользит по гостям глазами, учится отличать зверей от людей. Оружия нет, без него она чувствует себя почти неуютно — опасности Цири не мерещатся, зато чертовски сильно нравится сам процесс. Азарт приятен, что-то дурманящее он впрыскивает в кровь — послевкусие Цири слизывает с ножей, бокалов, собственных пальцев, губ Мистле или Кайлея (иногда). Но оргазм с пойманной в капкан дичью не сравнится — в лесу пахнет свободой, шишками, воздух опьяняет; иногда они ходят в походы, все вместе, иногда Цири ходит туда одна.

Люди в городе — пластиковые, пластилиновые и металлические. Ничего настоящего; пока заглядываешь к ним в глаза, опасаешься, что сама станешь такой же. Или уже стала. Каждый раз просыпаясь в знакомой постели, Цири боится, что по венам вот-вот потечёт масло, в голове замигают какие-то датчики — чтобы жить нужно убегать, вдыхать природные запахи, вырывать позвонки волкам. Себе она тоже вырывает, но самой скучно как-то, а у других всё ещё не получается — потому сегодня Цири внимательно смотрит в новое расписание, в кошелёк, зубами выуживает клятую карточку и методом тыка ну почти выбирает бар.

Кто-то шумно хлопает дверьми (вместо птичьего крика), музыка негромким стуком вбивается в барабанные перепонки (вместо отдачи после нажатия курка); Цири трёт ноющее плечо, когда дверь открывается и она улыбается, улыбается, улыбается (даже не верит, что получилось вот так вот сразу).

Ужом Цири хочет забраться в чужие сны, отравить спокойное, размеренное существование; Рейнар не пластиковый, не пластилиновый — она не разобралась ещё, что за материал, но выглядит красиво.
Интересно, берут ли его пули, смеётся Цири — прикасается к щекам Мистле губами, поднимается, делает шаг.

не ходи за сладким манком молвы
не сдавайся после их издевательского «увы»
не давай им хоть что-то значить

в целом, ты славный мальчик

Улыбка пиздец, замечает она, изображая точь-в-точь ответную — приветственно скалится, эмоций выдаёт больше чем стоило бы, взгляд несколько захмелевший. Ничего, всего-то три с половиной коктейля, подумаешь, в чём вообще проблема. Последний шаг к столику, на удивление, самым лёгким оказывается.

— Здравствуйте, — кивает, замирая. Стоит ли присесть?  — Здорово, что уже приехали.
И снова улыбается.

Цири думает, что не видела Рейнара давно — истратила за это время кипу бумажных стаканчиков с крепким кофе, исписанных тетрадей, бумаги формата А4 для сдачи очередного зачёта вместо вменяемого доклада где-нибудь у доски. Многие преподаватели разумно опасаются донимать её (снова волшебная карточка! только фигурально, конечно же) — многие, но не Рейнар. Цири кажется, что красивые глаза Алвина в таком свете превращаются в чёрные угольки — наверняка язык обожгут если повертеть их там, из стороны в сторону перебрасывая. Цири хочет протянуть руку, нарушить чужое личное пространство и размять пальцы, но осекается — такого, конечно, нельзя.
Потому она просто усаживается напротив, закидывает ногу на ногу.

— Вы не против? Хотите, я могу вас угостить?

Внезапно ей кажется, что бросаться в него улыбками это почти что приятно. Лицемерие здесь не полное — улыбаться Цири хочется просто от чужого общества рядом. Отец учит её отличать зверей от людей, но с этим она затрудняется; потому не носит с собой ружья, не занимает выгодной позиции и не взводит курок. Цири думает, что на людей лучше охотиться напрямую — и внимательно смотрит в лисьи глаза.

— Перелёт был удачным?

+3

4

как сквозь пальцы. но не водаhttp://s5.uploads.ru/G4oRu.png http://s9.uploads.ru/27tej.png http://sg.uploads.ru/funXv.png

Рейнар любит свое пространство. Оно очерчено идеальным прямоугольником.
Вот здесь пролегает граница /не подходите/, рядом - табличка /осторожно, злой хозяин/.
Прямоугольник с каждым годом растет, его идеальный абрис становится вовсе не линией, скорее уж глубоким рвом /в нем штыки, пики, устрашающие рогатые головы привезенные из диких земель/. Мостов Алвин не строит, а все что были, он давно сжег /потом долго ходил, любуясь на пламя, с бутылкой отличного виски/. В целом картина устраивает, разве что стоит обновить шторы в гостиной /вышли из моды/, да привесить новые полки для книг, желательно ромбом, и из эбеновой древесины.

Свой мир Лису кажется уютным, улаженным, работающим с точностью механических часов. Если все, что происходит в нем, можно предсказать, значит и опасности не существует, значит ничто не посмеет вторгнуться и разорвать привычный уклад. Вот только не бог, да и не ясновидящий. В жизни непременно что-то выходит из-под контроля, нарушает заведенный ритм, вносит в теплый одомашненный бар мокрый снег, ветер и брызги живого веселья /женского, юного/. Рейнар на это улыбается холодно, отчужденно, поджимая тонкие губы. Зачем подходить, заговаривать, поддерживать явно не комфортную беседу, он не понимает от слова "совсем". Но вежливо смотрит,  вертит в пальцах свой старомодный бокал. Все паузы заполняет натянутым безразличием /его можно грызть вместо льда/.
Цириллу он знает /к своему сожалению/, как и ее родителей.
Со всей возможной непредвзятостью относится к ней, как и ко всем бестолковым бездельникам, скопившимся в университете. « Ей безразличен предмет», - неизменно отвечает он, пожимает плечами, когда ректор осторожно намекает быть с девчонкой добрее, - «это - повод быть мягче?»

                    но рейнар и правда старается, в некой известной степени
                    во всяком случае не заваливает ее намеренно на экзаменах.

Но сейчас все что есть - бессмысленные минуты, отравленные чужим присутствием, вынужденные улыбки (улыбки, улыбки, улыбки - их слишком много для одного-то профессора), холод, проникший через открытую дверь и, конечно же, неповоротливая усталость. Она и вовсе накатывает как-то резко, остро, внезапно, словно только и ждала случая заглянуть, проскользнула вместе с группкой студентов /теперь уселась рядом с рейнаром и дышит ласково в затылок/. Лис от этого ведет рукой по плечу, словно бы разминает его, качает головой /жест столь двоякий, что трактовать можно по-разному. лично ему нравится: «нет, я против и мне ничего не нужно. может быть не станем тянуть и вы просто вернетесь к друзьям?»/.

Цири этого не понимает /бестактность - гимн поколения/, на ее вопросы мужчина отвечает скованно, отстранено, посредственно.
Ему все кажется, что девчонка открыла охоту по каким-то одной ей ведомым правилам, а теперь стремительно следует плану: приближается, выжидает, приближается еще на чуть-чуть. Он даже бросает краткий взгляд на ее компанию, щурится, так и ждет подтверждения догадке. Может быть еще мгновение, послышится громкий пьяный смех, эти бездари станут щелкать своими телефонами, снимать краткие видео о том, как "Цири проспорила, а теперь, вот, исполняет условия /ставьте лайк, если нравится, жмите на колокольчик/".

          - не стоит, - Отвечает Рейнар, но Цири садится все равно.

Все равно задает столь неуместный вопрос, что он на мгновение замирает, склоняет голову к плечу, а потом насмешливо фыркает, опускает глаза на свой недопитый виски.

          - мне уже достаточно, благодарю.

                                                         угостите своих друзей, думаю им нужнее
                                                          - мог бы добавить он

          - ожидаемо благополучно.

Свой холодный тон Лис разукрашивает столь же холодной улыбкой. И как-то некстати ловит себя на мысли, что, быть может, Цирилла - совершенно не плохой человек и, может, не думает о дурном, а еще что, когда она была младше, говорил он с ней более мягко. Вот только зачем им сейчас общаться, вне лекций, он совершенно не понимает и от того подозрительно щурится, хранит маску своей колкой вежливости.

          - вы очень любезны, цирилла, приятно что спросили. но, я думаю, вам стоит вернуться к друзьям, все равно я уже ухожу. кстати, у вас завтра занятия. у меня.

Он первым поднимается со своего стула, тихо извиняется, задев коленку ученицы, делает шаг в сторону. Улыбка на лице преображается в мягкую усмешку, когда Рейнар смотрит на бармена, окликает его, взмахивает рукой, вынимает из кармана пальто черную коробочку, перевязанную нежно-персиковой лентой.

          - едва не забыл. передавай мэри, вместе с моими приветами.
Стив в ответ тихо смеется, протирает бокал и кивает в ответ.
- она приглашает тебя на выходных к нам, говорит, что хочет послушать про эти твои находки.
Алвин в ответ фыркает и закатывает глаза, словно бы отвечая на старую шутку.
Шарф падает на плечи, пальто обнимает руки и спину. Стоит развернуться и молча уйти, да и дела здесь закончены. Но он все-таки смотрит на девушку: пристально, недовольно, строго. Поджимает губы, будто бы она вновь провинилась перед ним: не выучила материал, опоздала на лекцию или просто почти не слушала. Девушка кажется одинокой сейчас,  немного растерянной. Лис совсем не понимает зачем это нужно. Принесла с собой беспорядок, снег, едва уловимый запах духов и алкоголя. Еще немного - начнет бунтовать, топать ножками, останавливать.
И улыбка выходит на выдохе, вместе с усталостью и скрипучим недовольством на себя самого.
/цири немного похожа на птицу, только утратила ориентиры, теперь летает туда и обратно, ищет где север и юг/

          - хорошего вечера. и не задерживайтесь.

                              родители будут волноваться
                          - последнюю фразу разумно не добавляет,
                         предпочитает оставить ее зависшей на хрупком воздухе,
                         где-то между алкогольными испарениями и вежливыми улыбками.

Он уходит из бара не оглядываясь. С шумной компанией не прощается, но отмечает каждого кто сидит за столиком /неприятная усмешка извивается змеей на губах/. Ночь стелется под ногами ранним и талым снегом, слишком ярким светом улыбчивых фонарей, тишиной спокойного района и его уютными окнами /все окна уютные, кроме тех, что есть у него/. И только пройдя несколько домов, свернув за угол, Лис понимает, что оставил свой портсигар.
                                                                                                черт
                                                               а впрочем... стив заберет

[nick]Reynard Alvin[/nick][icon]http://s8.uploads.ru/jWwAl.png[/icon][char]рейнар алвин, 42[/char][lz]<center>горячее июльское <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=340">солнце</a>
меня гладило по волосам</center>[/lz]

Отредактировано Avallac'h (2019-06-16 00:34:00)

+2

5

[status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon][lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz]Цири смотрит и ждёт: смутного понимания, узнавания, или может черты, которую уже нельзя будет переступить. Она прорежет пространство, бар, может навсегда изменит их обоих; но ничего такого, конечно же, тут не происходит — Алвин дежурно-вежливый, улыбка на губах сворачивается лисой, и Цири умеет снимать с лис шкуру — но в самом же деле, не здесь.
В какой-то момент ей больше не хочется отвечать.

Если долго прислушиваться к себе, можно уловить отголоски чего-то смутного: раздражения, нервозности, может быть боли? Что-то внутри точно болит — шепелявит, с каждым чужим словом отступает вглубь, раздосадованно поджимает шерсть к загривку. И охотник, здесь вроде бы, не Рейнар — но что-то у Цири внутри звериное; втягивает когти и выпускает их, припадает к земле, замирает.

Цири думает, что охоте боль не способствует — она, наверное, не способствует вообще ничему; царапается за рёберную сеть, вжимается в стенки.

— А вы очень красноречивы, Рейнар, — отвергает Цири часть церемоний, обращаясь к мужчине по имени. — Я думаю, мне стоит самой решать, к кому возвращаться.

Но он, конечно же, уже поднимается с места.
Разговор у бара она слышит краем уха — взгляд Мистле неприятно буравит спину, может опять придётся врать; или просто уйти домой без объяснений. Цири больше всего ценит свободу — пространство сбежать когда это необходимо и какое-то время не отвечать на сообщения. Рейнар, видимо, тоже — кажется, будто бы от чего-то бежит, опасается смазывания границ, вторжения в сокровенное, личное.
Она, наверное, понимает. Жаль только, что для Алвина это едва ли имеет значение.

а меня раздражает их мерзкий апломб
их смешная любовь, лёгкая — сигарета без фильтра

Цири думает о том, как холодно будет на улице — фонарный свет ещё не умеет согревать озябшие щёки и пальцы. Портсигар у Рейнара классический, она вертит его в руках, задумчиво сверля входную дверь взглядом — может вернётся сам, вспомнит о пропаже, выдернет вещицу из рук.

Но Рейнар не возвращается.

Зато входит какая-то глупая парочка, а за ними ещё одна — выглядят до того счастливыми, что Цири становится тошно; меланхолично она ищет сакральный смысл того, чтобы позволять кому-то держать тебя за руку (не получается). И она не помнит, чтобы видела родителей, гуляющих вот так.
Когда грустно, чужой смех нервы здорово надрезает — на маленькие кусочки, будто бы выжидает самый неприятный момент; вот ты задумываешься о чём-то, а вот кто-то смеётся, и тебе так тоскливо делается, что горечь уже не только под языком. Горечь Цири носит во всём теле — дурью мается, наверное, но она к ней почти что привыкла; одиночество кусает её за ладони и голени, объятия Мистле всё реже помогают с ним справиться.
Нет, Цири может и хорошо — но всё равно одиноко. Глупость какая-то.

И портсигар дурацкий.

они не знают, как тяжело при себе держать злость
они все еще думают, что они наебали мир

— Хуйня это всё, — говорит Цири своему отражению, пока запирается в туалете. Жёлтые цветы стоят у фаянсовой раковины, каплями на стекло и кафель брызжет холодная вода и собственное лицо несколько смазывается. Черты знакомые, на правом глазе подводка потекла; раньше ей нравилось, как чёрное выглядит вместе с зелёным — теперь она думает, что выглядит дерьмово, и вообще видок у неё ну такое себе.

— Хуйня, — повторяет Цири, как будто бы несколько слов автоматически становятся весомее одного единственного, лучше доносят смысл, подтверждают реальность.
Может это не боль даже — просто желудочный спазм, тошнота; какое-то время будет трудно дышать, понадобится больше воздуха. Напрягайся, дыши медленно — Цири чувствует, как горечь и до лёгких добирается, и руки тоже на всякий случай споласкивает.
Ерунда.

— Я не буду париться из-за всякой херни.

В городе никогда не удаётся охота, но завтра занятия — не сбежать. Если Цири не явится, потом будут проблемы; Рейнар её привилегии намеренно игнорирует, может потому что сам с привилегиями. Лекции читает выборочно, даже экзамены не у всех курсов принимает — им бы такое счастье.
Но хер бы там.

Она даже задумывается на мгновение, что, может, стоит прогулять — но мать потом заебёт, да и отцу будет неприятно (второе оказывается рещающим). Можно побыть и хорошей девочкой один случайный семестр; встать в половину восьмого утра, скушать подгоревшую яичницу с гренками, купить кофе покрепче и постараться никого не убить.
Телефон вибрирует входящим звонком — Эмгыра Цири сбрасывает уже автоматически, подхватывает в зале куртку и выбирается на улицу.
Даже перчатки не одевает — сжимает пальцами портсигар.

но кому это, собственно, удалось
кроме дэвида копперфильда

Цири думает, что дорога до чужого дома не изменилась — а вдруг ей просто повезло, уже во второй раз. Рейнара легко догнать, он ходит неспешно: может просто привычка, а может любит зимы, ночи, или зимние ночи — два в одном. Ну, к последним она ещё относится сравнительно спокойно.

— Профессор, — окликает, особо не задумываясь; замирает невдалеке от фонарного столба, замедляется, делает вперёд ещё несколько шагов. Куртка у Цири белая, а у Рейнара длинное и тёмное пальто — даже выглядит уютнее и теплей. Благо, они хотя бы не угодили в метель.

Снег у него под ногами мягкий — острые грани снежинок вроде бы в лебединый пух превращаются, послушно складываются под подошвы, не пачкая ботинок. Улыбаться сил нет — Цири подходит (но так, чтобы не слишком близко) и протягивает к нему руку: фонарь бликует, хоть портсигар и всё равно различим.

— Вы забыли.
(дышать не хочется совсем — пусть заберёт поскорее, и просто снова уходит)
— А-то у вас ведь завтра занятия — у нас, — усмехается, не удерживаясь, она. — Вдруг не сможете без него подготовиться.

И склоняет голову набок.

+3

6

сползается с покорёженных улиц к утру
в мою комнату пустота
http://s3.uploads.ru/BVXLh.png http://sd.uploads.ru/I8VEx.png http://s5.uploads.ru/niDyR.png

ночами все становится холоднее: улицы, ветер и, конечно же, люди. люди в особенности.
чтобы не утратить тепло, приходится жаться друг к другу теснее, греться о чашку с горячим глинтвейном, или просто оставаться дома. дома рейнару ночами почти что скучно (холодно, пусто, слишком тихо), не помогает коньяк в пузатом бокале и раритетные пластинки (тихо шипят и звучат живее любого новомодного проигрывателя). он привычно разбирает записи, изучает снимки раскопок или останков разной степени древности и сохранности. голову заполняют обрывки чужих перечеркнутых жизней, последние мгновения боли или боли длинной во всю жизнь. было бы даже совершенно не удивительно, если после такого снились бы жуткие сны, но нет, не снится ничего. то ли привычка сказывается и потеря чувствительности, то ли выбрана нужна степень недопущения чужого в личное. честно сказать лис и сам не особенно-то пытается разобраться.
                   кстати к психологам он не ходит.
                   да и повода, вроде как, нет: депрессиями не страдает, от зависимостей не лечится.
но все же ночами, и правда, становится холоднее.
без портсигара увеличивается планка раздражительности. он мог бы поклясться, что даже воздух вкруг него падает градуса на полтора.

                                                                              а, к черту

Все лишние мысли из головы стоит выкинуть:
- легкое недовольство собой за скомканное прощание со своей же ученицей (у нее был обиженный взгляд. неужели и правда получилось так грубо?)
- отсутствие в карманах любимого портсигара и, конечно, его содержимого (магазины уже закрыты)
- а еще темные комнаты с не разобранными сумками (рейнар знает, что доберется до них, в лучшем случае, через несколько дней)

Если очень постараться, к списку прибавится еще несколько пунктов, но выискивать их он не торопится.
Просто выдыхает легкое облачко пара в зимний воздух, передергивает плечами от холодного ветерка и давит озноб. После теплых баров улица кажется даже более студёной, а дороги - пустыми. Наверное потому голоса, среди подступившей ночи, ощущаются куда как громче. Не голоса. голос. Очень знакомый голос.
Оборачивается. Улыбается /как всегда мягко, вежливо, температура вкруг него падает еще на градус/.
Даже хочется спросить эту зимнюю ночь, не пытается ли она дать еще один шанс попрощаться хоть каплю добрей и теплее.
Цирилла протягивает портсигар, близко не подходит, а во взгляде все та же обида. Рейнар сам делает шаг вперед, берет свою вещицу и несколько раз слабо взмахивает ей, словно отмечая, что это - важно.

         - благодарю.

Портсигар падает в карман пальто, а Лис все-таки тихо смеется на чужие слова, качает головой.

         - ну, допустим, подготовиться я бы смог, но вот на моей раздражительности это могло бы сказаться. ненароком устроил бы какую-нибудь проверку.

Он то ли шутит, то ли говорит на полном серьезе. Во всяком случае сосредоточенно хмурится на мгновение и склоняет голову к плечу, копируя чужой жест (жест, что так похож на свой собственный).
Цирилла сейчас, почему-то, вдруг становится похожей на взъерошенную южную птичку, что случайно забралась на север и не смогла улететь вовремя: застопорилась по дороге, сломались все ее внутренние компасы; теперь куда лететь совершенно не разберется и застряла в этой подступившей зиме, спуталась среди ее белых и легких снегов. Если завтра поднимется холодный ветер, то он унесет легкую птичку еще дальше на север. Снег превратится в пуховое одеяло и накроет с головой. Будет уже совсем не вернуться.

         - можно сказать, что ваша группа перед вами в долгу.

Рейнар тихо вздыхает. Отголоски смеха тают на теплом от дыхания воздухе. Он поднимает руку и смотрит на часы, а потом вновь на девушку.

         - что же, я думаю стоит вернуть вас в бар, к вашим друзьям. я провожу. или я могу вызвать машину отсюда, посидите пока у меня. в благодарность за находку напою чаем.

  отталкивать людей - дело привычки. лис редко реагирует на чужие обиженные глаза, уж тем более не замечает злого шепота за спиной. пусть ненавидят, если кому-то так будет удобнее, лишь бы делали свое дело - этот принцип алвин всегда ставит во главу угла. и ему совершенно безразлично как часто за спиной студенты возмущаются на объем своих заданий и на частые проверки знаний, на то, что он не ободряет их ласковыми словами и не чешет каждого за ушком. однажды, столкнувшись с реальной работой, они все его понимают. пускай и не высказывают благодарностей за "озарение".
                                         но цирилла, наверное, в чем-то особенная.
   может в том, что когда-то невольно изменила чужую жизнь, может в том, что
   изменила собственную, столкнувшись с профессором на родительской вечеринке.
лис об этом, конечно, думает редко и мало (три минуты на рождество), а потом отмахивается, как от досужей глупости.
                                            и все же
сейчас он едва заметно улыбается обиженной девушке, покрывшейся маленькими иголками ради собственной безопасности.

Рейнар мог бы сказать, что иголки - это совсем не плохо. Он тоже в них давно одевается, так как-то и теплей, и уютней. Получается даже с особенным стилем и лоском.

Снег, с порывом легкого ветра, забирается прямо за шиворот.
Лис неприязненно морщится /любой холод любится в меру/ и торопит чужой выбор глазами, легким движением плеч. Может стоило бы обмотаться шарфом, спрятаться за ним от всего на свете, но дом уже в паре шагов, да и прятаться совсем ни к чему.

         - но лекции подсмотреть не дам.

Все же добавляет он и усмехается.
Говорить, конечно, не стоило так. Вероятно порочит этим чистый и детский благородный порыв кому-то помочь, но природная язвительность не запирается на замки. Ночами она лезет сквозняком в серые стены родного дома, а потом живет в легких до тех пор, пока вновь не изольется по воздуху. В этом странном изуродованном кругу Лис комфортно себя ощущает, может еще комфортней благодаря тому, что другим от этого не по себе.
Интересно, понимает ли это Цирилла?
А если понимает, то зачем отправилась по чужим лисьим следам?

[nick]Reynard Alvin[/nick][icon]http://s8.uploads.ru/jWwAl.png[/icon][char]рейнар алвин, 42[/char][lz]<center>горячее июльское <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=340">солнце</a>
меня гладило по волосам</center>[/lz]

+2

7

[status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon][lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz]Цири не нравится, что с каждым чужим словом холод на шаг отступает — это совсем не круто, думает она, это какая-то форма зависимости, или может вообще заболевание (вдруг смогут диагностировать). В больницу, видимо, ей совсем не стоит ходить.

Рейнар улыбается, даже движение её смешно пародирует — Цири не удерживается и улыбается в ответ; только бы снег не угодил в рот и не пришлось бы его потом из-под языка доставать, всё ещё острый, но уже здорово подтаявший. Даже снежная полоса их разделяет — на стороне Алвина снежинки мягкие, хоть и всё равно за шиворот просятся, а Цириллу за щёки кусают, и даже если облизывают — то непременно шершавым и колким языком. Может, если зиму эту поделить на двоих, выйдет что-то как раз среднее — в умеренном холоде и умеренном тепле, вдвоём завсегда справляться приятнее.

Цири помнит разворот какого-то дурацкого яркого журнала и статью о том, что если невольно копируем чужие движения — значит как будто бы подстраиваемся под новый ритм, выдаём симпатию. Интересно, он это невольно — или просто решил пошутить?
Подобных журналов Цири в доме Алвина не представляет; там наверняка только экономические и туристические брошюры, может одна единственная глянцевая рекламка ресторана, в котором он заказывает еду, и всё остальное, само собой, по специальности. Хронологические отчёты, сведения о раскопках, мутные и песочные фотоиллюстрации.

— Непременно стребую с них что-нибудь пополезнее, — усмехается Цири, переминаясь с ноги на ногу. — К примеру, несколько пачек сигарет.

Вот он пишет: ноябрь.
А следом — декабрь.

Курить хочется нестерпимо. Цири ещё не обзавелась зависимостью потому что дымит какими-то странными всполохами — раз в месяц, или несколько раз за неделю. А порой, о сигаретах даже не вспоминает — всё до чёртиков относительно, пока портсигар и фигура напротив услужливо не напоминают о насущной необходимости. Она даже делает это неправильно, и если глубоко затягивается — то непременно кашляет.
Цири больше сам процесс чем никотин нравится; она часто представляет, что они выходят на улицу покурить вместе — это обязательно зима, обязательно тёмное пальто и белая куртка, обязательно где-нибудь на балконе или у входа в университет.

Цири с интересом следит, как курят некоторые мамины подруги — как держат сигареты, раздвигают в улыбке губы и зубы, что самое удивительное, оказываются белыми. У неё тоже белые, конечно — но она ведь не так часто курит (и у Рейнара, кстати, белые — может это магия какая-то, и биология им всем нипочём?)

Хвала зубным пастам с отбеливающим эффектом и стоматологии, хочет пошутить Цири, глядя в чужие глаза и на портсигар — поочерёдно. Потом он скрывается в кармане (или даже ещё раньше) и ей остаются только глаза. Красивые, блин — зимние, насмешливые, сейчас даже смеющиеся малость.

Какие у неё глаза, Цири не знает. В этот момент может тоже смеющиеся, а вот в обычное время — они как?

Вот пишет ещё: вишни, овцы, холмы,
слёзы, стыд, нагота, сенокос,
увядание, детство
— а это мы

— Я люблю чай, — доверительно сообщает она.
(ага)
— Лучше травяной, ну или чёрный — с молоком и без сахара, — и улыбается.
(только без зелёного, пожалуйста)

Но если у вас нет, хочется добавить, я могу обойтись и водой.

— Мне вот кажется, что сахар портит вкус. Ну, то есть всё становится слишком сладким — и за ним больше ничего не различишь. С таким же успехом, — рассуждает Цири, — можно пить горячую воду с сахаром. А вы как думаете, профессор?

Говорить, когда хоть каплю слушают, внезапно оказывается легко — и хочется как раз обо всём; о чае, портсигарах, домашних животных (Цири всю несуществующую стипендию ставит на то, что у Рейнара их нет), дополнительных предметах в университете, с выбором которых нужно будет на следующей неделе определиться, грядущей курсовой работе, зиме, птицах и времени суток. Звук на телефоне у Цири разумно отключён — значит, время будет только родителей беспокоить, а они после неё первым делом, конечно, Мистле станут звонить.

Мать будет недовольно хмуриться, отец — мерить квартиру шагами,
но когда Цири вернётся, все обрадуются, никто не станет ругать. Если только она не вернётся под утро.

снаряжаем
аэропланы стрекоз.

Цири думает, что легко на всё это ведётся — Рейнару ничего не стоит сорвать с её губ очередную улыбку, провести время вместе; он изъявляет желание и она тянется следом (а перед этим, кстати, из бара ушёл). Может не нравятся лишние свидетели?

Охотой Цири обманывается; ступает за кем-то след в след, учится обрывать чужую броню, но сама ещё не обрастает достаточным количеством собственной. Если подойти максимально близко, забрать из рук ружьё, то остальное станет лишь вопросом времени и желания. Цири не кажется, конечно, что Алвину она слишком уж интересна — он не выглядит как зверь, не опасается удара исподтишка, ходит самопроложенными тропами.
Цири охотится на человека — из плоти и крови, с классическим портсигаром, с должностью в университете, с умением долго и нудно читать лекцию, способную уместиться в тридцать пять слов. Лекцию она, кстати, даже законспектировала, — хоть и хрень ужасная была.

— Я с радостью послушаю в аудитории, вместе со всеми остальными, — пожимает плечами Цири, осторожно делая вперёд один шаг. Ей кажется, что воздух вокруг него как-то иначе сгущается — то ли молекулы слишком плотно сжаты, то ли наоборот, снуют хаотично, а Алвин все силы тратит на то, чтобы их угомонить.

Вокруг Цири воздуха нет — есть кокон из чужих слов, какого-то приятного древесного запаха и толика подаренного тепла. Она сворачивает его в ладони и прячет в карман — потом дома достанет, будет классно.

+3

8

вот она — свобода, здравствуй,
вместо близких — гранит
http://s8.uploads.ru/va85M.png http://sh.uploads.ru/E6O2Q.png http://s8.uploads.ru/YCmBS.png

Еще греет горло терпкий и пряный виски. Руки - ткань пальто.
Что греет Цириллу Рейнар совершенно не знает. Но что-то, видимо, греет - щеки горят.
А еще на них тает снег. Оседает на длинных ресницах, отчего лицо кажется по-детски невинным, глаза - огромными, а улыбки смущенными. Рейнар думает, что ему определенно и точно все это кажется, а еще, что совершенно не стоило звать к себе домой собственную студентку, пускай даже и на десять минут (поздно уже, да и как-то совсем не прилично). Лучше было бы отвести обратно в бар, переплавить на руки ее компании разгильдяев, а потом с чистой совестью каждого завтра погонять по всем материалам, чтобы указали как определить пол скелета, расовые особенности и, разумеется, возраст. А потом еще долго сокрушаться, что из подобных неучей вырастут разве что постовые и патрульные, но уж никак не детективы.
                         да.
Определенно так поступить было бы правильнее.
Но слова уже застыли в воздухе и ветер отпечатал их невидимым оттиском на мелких пушистых сугробах. Если сейчас Лис передумает, то утром они будут смотреть осуждающе, покроются грубой обиженной коркой льда.
Не то чтобы до всего этого было дело.
Просто пора домой (поздно же, да и сколько еще стоять на ветреной улице).

   Но он все же улыбается, пожимает плечами и тихо вздыхает.
Пар в небо летит туманным облачком, сливается с черной ночью и уютным светом горящих окон, а он в очередной раз смотрит на собственные и думает о том, что они похожи на пустые черные глазницы (как у черепов). Такие бывают только у оставшихся в изоляции на многие сотни лет: никаких движений, никаких улучшений, только медленное разрушение. Из этих глазниц никогда не прорастет молодая трава, не покажутся  мелкие луговые цветы. Рейнар вспоминает, разве что, от "свежих" трупов, разлагающихся под землей, на поверхности и впрямь гуще растет всякая зелень. Но это, видимо, случай совершенно не тот.

         - зеленый чай я тоже люблю. но заварю черный.

Он кивает головой, словно приглашающим кивком зовет девушку следовать за собой.
Лис мог бы вспомнить традиции чаепития в разных государствах и городах, даже то, что в Зеррикании желанным гостям всегда наливают неполную чашку, как знак того, чтобы драгоценный собеседник задержался подольше. Но сейчас он молчит и не превращает чужой вопрос в сборник занимательных фактов, только как-то вдруг подмечает, что в баре Цирилла обращалась к нему куда более фривольно, а теперь же перешла на уважительный тон. Может все дело в двусторонней негласной попытке извиниться, может быть просто без своих прихлебателей девушка ведет себя многим естественнее, без наносной бравады.

         - согласен, сахар вкус, как правило, портит.

В парадной, за тонким стеклом своей комнатки, тихо храпел благожелательный консьерж. На вошедших он взглянул одним глазом и тут же вновь задремал. Рейнар хмыкнул и поманил девушку за собой, к лифтам. Ковры заглушили шаги, но повисшая тишина все равно казалось немного неловкой. Принимать поздних гостей Алвин совсем не любил, тем более никогда не звал своих учениц,  с тонкой ироничной усмешкой он смотрел на одного из своих коллег, про которого часто ходили недопустимые слухи. А вот же - теперь ситуация в чем-то похожая.

         - сюда.

На этаже только пара дверей, в двух концах коридора /лис осознает, что никогда не видел соседа/.
А в его апартаментах и пусто и слишком темно. Рейнар зажигает свет и тут же взгляд натыкается на чемодан, сиротливо прижавшийся к черному дивану в просторной гостиной. Он окидывает помещение взглядом так, будто видит его впервые и сам не понимает почему в нем столь мало цвета. Только эбеновые маски смотрят со стен удивленно: пооткрывали широкие рты в сардонических усмешках или преувеличенном возмущении, им тоже совершенно непривычно видеть такую компанию у своего господина.
Алвин отвлекается, забирает у девушки белую куртку, оставляет ее на вешалке (рядом с пальто), а потом взмахивает рукой, приглашая.

         - располагайся.

Хочется крепкого джина, быть может ароматного коньяка или повторить порцию виски (на два пальца и теперь уже лучше без льда), но он только закатывает рукава рубашки и заваривает черный чай, добавляет имбирь. На барной стойке тоже горит холодный свет, сверкают пустые бокалы, а Рейнар смотрит на свою гостью, оглядывающую интерьер.

         - из зеррикании. подарок одного вождя в благодарность за возвращение умершим их имен и лиц,  он подарил мне лица своих богов.

Алвин кивает на маски, а после выставляет чайничек на бар, наблюдает за тем, как медленно раскрывается его темно-малиновый цвет. Цирилла со своими пепельными волосами кажется здесь как-то удивительно уместной, выдает ее только яркая зелень глаз, покрасневшие от мороза щеки. Алвин в ответ едва заметно улыбается, достает сигарету и чиркает зажигалкой.
За окнами панорамой раскинулся город, черным пологом накрыл старинные улицы, белым саваном - древние мостовые. Можно рассмотреть даже родной университет, понять в каких аудиториях горит свет (но он не горит, не время совсем). Легкий снег, опускавшийся на плечи пару минут назад, превратился в настоящий снегопад.
Там, должно быть, стало невыносимо, снег залепляет глаза. Если бредет усталый путник по скользким улицам, то ноги вязнут в снежном мареве, ветер сбивает с пути и ничего уже не разобрать перед собственным носом. Стив, вероятно, выгоняет поздних гостей по домам или вызывает такси для завсегдатаев. Странно, кстати, что не звонит и не сообщает, что портсигар кто-то забрал (может тоже вспомнил цириллу или оставил звонок до утра). Ночь все плотнее скрывает свой город, напоминает всем и каждому своим пепельным флагом, что наконец-то пришла зима.
А дома почти что даже уютно.
Не музыка заполняет пространство, а женский голос, дымное облако в воздухе (лучше включить вентиляцию) и чужая улыбка. По-хорошему пора вызывать машину. Но, быть может, подождет еще пару минут.
Да и чай можно наливать по половине от чашечки.

          лис свои мысли перекладывает на усталость.
          так, безусловно, было бы очень разумно.

[nick]Reynard Alvin[/nick][icon]http://s8.uploads.ru/jWwAl.png[/icon][char]рейнар алвин, 42[/char][lz]<center>горячее июльское <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=340">солнце</a>
меня гладило по волосам</center>[/lz]

+2

9

[status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon][lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz]В дом Рейнара Цири проходит как заведено — не снимая обуви; я ведь совсем ненадолго. В голову он к ней тоже именно так забирается, не сменяя одежды, не переиначивая внешнего вида — но Цири в квартиру осторожным гостем, а Алвин в голову по-хозяйски. Ему там даже уютнее чем ей, кажется временами — с собой Цири грызётся каждый чёртов день, но мысли, обращающиеся к нему, почти что всегда смягчаются.

На зубах всё ещё не чай — какой-то сладковатый нектар, может компот, сок или кисель; был приготовлен искусственно, а все кругом кричат, мол, очень полезно, натурально, пей его поскорей. Цири хоть и сомневается, а всё равно пьёт — пока смотрит на Алвина, хочет и с ним поделиться этой сладостью, пусть слижет её с губ, по крупицам соберёт с дёсен, будет малость приторно, но ему всё равно понравится.
Наверное. Ну или нет.

Рейнара ведь тоже собирали искусственно — улыбка жила отдельно, вежливый взгляд укрывался на дне чужих зрачков; но всё удалось отсечь, выправить, уложить в профессора Алвина; получилось красиво, так же полезно, наверное, но уже не сладко — горько, холодно, мурашки покусают если не сумеешь толком удержать себя в руках.

Цири вот не умела никогда.
Сложно держать себя когда не научили даже, как это — ходишь по городу телесным, вещественным, слушаешь лекции в коридорах и аудиториях, но руки вокруг тела не смыкаются, будто бы и тела нет; ну или ты, внезапно, полая и бестелесная совсем. Краски у Цири яркие (но как если нет тела) — слепят чужие глаза, а собственными она их, почему-то, не находит. Зато здорово видит другое — конспекты там, гелевые ручки, пачкающие поля в тетрадях, улыбки однокурсников, цветы в коридоре, Рейнара.
Особенно, блин, его.

И вязь заплетается, становится болезненной — может уже не такой яркой, но всяко сложней; мгновения хочется поймать (но всё равно упускаешь), особенно приятные уложить в памяти (а такие есть? будут, если ещё нет); но даже так Цири нащупывает, старается: оттенки голоса, синяки под глазами, квартиру, зажатую в чужих пальцах куртку, белое пятно в темноте, среди мглистых, спокойных оттенков. Белое на тёмном здорово смотрится, кажется ей — и серое здорово, и чай у Рейнара наверняка вкусный, теплота помещения обнимает за плечи, согревает, уходят сырость и холод, ускользают из ног и рук, как будто бы и не были здесь никогда.
Дома у Алвина им не место — хотя холод точно ведь ненадолго уполз. Ещё вернётся, а пока пусть в углу посидит, подумает о своём поведении.

— А я не люблю зелёный, — сообщает Цири, кривясь. — Травяной люблю — лечебный, знаете; но как по мне, он и без болезней всяких вкусный очень. Естественный. А вот чёрный просто приятный. Крепкий, вместо кофе можно принимать по утрам.
Ей кажется, что охота, толком не начавшись, проваливается: слишком много сведений тем, кто будет вместе с ними убит, обычно не сообщается; только в том случае, если гарантия убийства стопроцентна — ну а такие бывают разве? Точно не здесь.
Рейнар умудряется охотиться без ружья, выследить её, даже не обращая на следы внимания; Цири оказывается в чужой квартире ночью, с выключенным звуком на телефоне, отсутствием патронов, горечью под языком, снегом на ресницах, желанием задержаться.
Насколько медленно можно пить чай?

— У вас.. красиво, — говорит Цири, растягивая последнее слово: может хотела сказать стерильно и решила удержаться; зачем? — Несколько серо и хмуро, но вам, наверное, комфортно?
Ан нет, не удержалась.

Маски на стенах кажутся жуткими, особенно когда раскрывается их происхождение — лица Богов Цири не нравятся, как и само возможное божественное существование; хотя может Рейнар просто собственные маски развесил, а теперь обманывает (зерриканский вождь подарил лисьему божеству сотню лиц и сколько ей теперь стягивать их, одно за другим, сколько забрасывать ему под ноги?)
Наверняка много. Цири снуёт вдоль стен, разглядывает чемодан, красивую мебель — Алвин живёт как будто бы в гостинице, и живёт достаточно долго: личные вещи есть, а гостиница всё равно не меняется. Завтра придут убираться горничные, принесут новые халаты, полотенце, даже гели для душа может — не с его любимым ароматом, а выбранные администрацией.
Цири хочется подышать на наполняющиеся чаем чашки, вдохнуть аромат, оставить собственный след — здесь; может он как-то скрасит Алвину проживание, ну а если нет — так выбросит вон.

и маячит бельмом прочитанным неотвеченным
«ты придёшь ко мне ты придёшь ко мне
ты придёшь ко мне?...»

— А курить вредно, — констатирует она, решая, что дымить в его обществе будет совсем неправильным — может решит, что границы поистёрлись, лихо закажет машину и выставит её за порог. Цири ходит вокруг чужих границ на цыпочках, прыгает с пятки на носок — смазывать их опасно, нужно перешагнуть, перелететь, перепрыгнуть (может тогда не заметит, что раньше они существовали в другой плоскости, а потом всё изменилось совсем).
— Но я тоже курю иногда.

Цири думает, он совсем ничего не знает о ней: любимых фильмов там, ещё глупостей каких, вроде привычки бросать ключи от входной двери в такую стеклянную вазу, которая стоит на подоконнике (там не потеряются), неумения ровно чистить картошку, слушать музыку только очень громко.
И она почти ничего о нём. Но всё равно делается так горько, муторно, порой даже горячо.

— Вы не устали с дороги? — внезапно спрашивает Цири, логично предполагая, что должен бы устать. — Я, может, не подумала об этом точно не подумала и навязалась..
простите, хочет сказать Цири, но говорит:
— Хотите, я сама с чаем справлюсь? Это я наверняка осилить смогу.

За окном уже почти метель, и Цири с интересом наблюдает за тем, как оседают снежинки на стекле — тоже хотят в тёплое помещение, чтобы растаять и больше никогда не возвратиться домой на холод.

— Любите зиму, да?
(наверняка)

+3

10

из моей жизни люди выпадали,
к  а  к    з  у  б  ы   
http://s3.uploads.ru/9lqOg.png http://s5.uploads.ru/2oOsE.png http://sg.uploads.ru/cCU3p.png

Чужие осторожные шаги по чужому дому.
Рейнар следит за каждым движением и прячет усмешку в тенях.
Так, верно, молоденькая кошка, впервые приведенная в дом, осматривает пространство вокруг: настороженно поджимает ушки, хвост свешивает набок и пригибается на мягких лапах, чтобы ступать аккуратнее, все ожидая, как пол неминуемо рухнет и провалится в холодную воду; глаза горят ярким зеленым огнем, если не понравится что-то, будет грозно шипеть.  Цирилла не шипит (но она и не кошка, ведь, верно?), но все равно морщит носик, о чем-то раздумывает.
Алвин мог бы и угадать.
В этой холодной, почти лабораторной, чистоте его дома, с девочки на паркет падают капли талой воды (лис замечает, но отводит глаза). Конечно же Рейнар занимает себя простыми бытовыми действиями, выставляет на барную стойку ярко-янтарный мед, вскользь подмечает, что дома-то и нет ничего толком: не пахнет свежей выпечкой, ароматными фруктами и даже ресторанной едой на вынос. У кухонной стены черные стеллажи ячейками с бутылками вина, если поискать, может в холодильнике найдется что-то, но он совершенно в этом не уверен (кто-то, конечно же, приходил и все лишнее выкинул). О собственном доме он с огромным успехом забыл почти на четыре месяца, а теперь сам в нем себя ощущает незваным гостем, оглядывает холодные комнаты и не находит в них ничего своего, ну, кроме масок, конечно же.

                                                                                  они, кстати, цири не нравятся
                                  лис хмыкает, пожимает плечами, вертит стеклянный чайничек.

          - да, комфортно. ничего не отвлекает внимание. яркие цвета - раздражители, пускай и работают подсознательно.

Люди - тоже раздражители, поэтому их, как правило, нет. И никто не станет приставать с ненужными расспросами, пытаться забраться в душу или разум, не станет отвлекать от бесконечных рентгенов пробитых черепов и переломанных костей, не отбросит в сторону ноутбук, заставляя прекратить бесконечную череду информации поступающей в голову и выскальзывающей от туда набором отчетов и протоколов.
Рейнар ловит себя на мысли, что со временем человек привыкает к тому что плохо, приспосабливается под это ровно в той степени, чтобы считать это даже приятным и максимально комфортным. В такой же степени комфортно и собственное жилье.

          И из собственных мыслей выдирает женский голос. Аккурат в тот момент, когда облако дыма оседает на металлических плафонах. Если вглядеться в них повнимательнее, то окажется, что у Лиса удивленный взгляд, легкий оттенок иронии застывает в лукавом блеске. Уж не Цирилла ли так недавно говорила о том, что стребует со своей группы несколько пачек сигарет? Впрочем, она и сама признается в слабости, а Рейнар ничего не отвечает на чужие слова.
Цирилла будто бы пытается прощупать чужие границы, постучаться в двери и заглянуть в глазок. Своим любопытным носиком проникает за двери и пытается вдохнуть незнакомые запахи. Она еще слишком юная и, кажется, излишне наивная. Во всяком случае старательно отвергает разницу между ними или ищет то, в чем ее нет. Алвину кажется все совсем наоборот - разница просто огромна. Потому отгородиться барной стойкой - замечательное решение.

          - он почти готов, но можешь достать чашки.

Указать кивком головы на полки за своей спиной и улыбнуться в ответ.
Почему-то кажется, что девушка непременно осмотрит каждую, прежде чем выберет нужное, что же, Лис не против, пусть смотрит. В стерильной чистоте все всегда на виду, готовое к услугам в любой момент, хотя бы потому, что не имеет своей души. Та же прячется среди пыли и самых густых теней, запертая на ключ, так, чтобы даже самый любопытный носик не смог ничего учуять.

          - люблю. - Он разливает чай аккуратно, легкий пряный аромат кружится в воздухе, рассеивает дым и туман.  - а ты, вероятно, весну или осень?

Снег налипает на прозрачное стекло, холодит его с той стороны. И зима, конечно же, выглядит совершенно по-разному, смотря с какой стороны от тепла в нее вглядываться. Ветер воет где-то у самой крыши, стучится по стенам. Если бы ветви сухих деревьев смогли дотянуться до окон Рейнара, то неизбежно исцарапали бы их до основания, тоже пытались бы ворваться вовнутрь.
                     но здесь только цири.
                     и никакой надоедливой кошачьей шерсти.
А еще ей стоило бы позвонить домой и предупредить родителей, чтобы они не волновались о том, попала ли их дочь в эту метель. Вдруг оборвутся все линии электропередач, город на ночь погрузится во тьму и будет только белый снег освещать замерзшие улицы, укрывать все своим пуховым одеялом, залеплять стекла, одаривать слепотой.
Лис вдыхает аромат малиново-черного чая, садится напротив девушки и смотрит на нее поверх чашки (говорят, что в некоторых странах это считается некультурным). Но говорить об особенностях чужой ментальности не хочется, как и устраивать лекции о несущественном этим поздним вечером. Но в личных разговорах Рейнар исключительно плох, поэтому смотрит в ответ, вежливо улыбается.

          - когда мы разговаривали в последний раз, ты была совершенно не уверена в том, чем хотелось бы заниматься, - (безусловно это свойственно почти всем подросткам), - а как теперь?

Он никогда не интересовался ее учебой, не выделял никого из студентов. Разве что тех, кто шли к нему на практику и выбирали своей областью деятельности антропологию. Но, насколько ему казалось, этот предмет не числился среди любимых у девушки.

          - в январе у меня будет возможность выбрать несколько студентов с потоков, которые продолжат проходить обучение в нашем исследовательском центре под моим началом, может получат опыт в расследовании реальных преступлений. это уже будет зависеть от специфики направления.

Если бы холод сквозняком мог проскользнуть в теплые комнаты, он бы уж очень сейчас расстарался. Даже снег, и тот, просится куда-то в тепло, но Алвин не пускает его даже на свой балкон. От такой погоды хочется спрятаться за защитой (лис, кажется, прилетел очень вовремя), уж точно не стоило бы соваться на улицу.
Так где же сейчас прячутся все легкие птички, потерявшие дорогу на юг?

Рейнар хмурится и все же кивает на окна.

          - думаю тебе стоит позвонить родителям, они наверняка волнуются.

это все же неправильно, если она останется здесь.
почти так же неправильно, как это приглашение на чай.

Только не оставлять же было девушку посреди зимы в одиночестве.
Цири так похожа на кошку в чужом неприветливом доме, ищет себе уютное место, жмется к горячим радиатором отопления, но все они спрятаны в черные коробки и прижались к своим стенам, а над головой - металлические плафоны, коснешься пальцами - обожжет холодом.

[nick]Reynard Alvin[/nick][icon]http://s8.uploads.ru/jWwAl.png[/icon][char]рейнар алвин, 42[/char][lz]<center>горячее июльское <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=340">солнце</a>
меня гладило по волосам</center>[/lz]

+2

11

[status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon][lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz]— Весну.

Отвлечься на что-то иногда бывает здорово — вот вязь расползается по чужим чашкам, чёрные линии сталкиваются, расходятся, опоясывают друг друга, отрывают хвосты, пальцы, щепки; ужасно, нет, только не этот сервиз. На другом линий вообще нет — напоминает зиму за окном, холодом прямо как из открытого окна сквозит: белое есть мёртвое, белое есть неживое, чистота обманчива; этот тоже не стоит, хоть и было бы в тему, конечно. На дворе метель, в доме воздух тёплый, малость сухой даже, а чашки белые интерьер бы отлично дополнили.
Цири залезает рукой в угол шкафа, нащупывает там ещё одну пару и вытягивает, разглядывая — на одной рассыпаются буквы (ладно), на второй тоже буквы — только алфавит другой, незнакомый. Подойдёт. Она протягивает чашки Рейнару и хочет спросить, зачем он хранит такое — и мёртвое, и слишком живое; но не спрашивает, конечно же, просто молча усаживается на стул, вслушивается в чужой голос, принюхивается.
От чая какими-то ягодами пахнет, немного пряностями — здорово было бы с лимоном, но Цири, почему-то, не решается просить. Внутренности сковывает — Алвин оказывается поразительно близко, за столом напротив, и наверняка может разглядеть не слишком ровные стрелки, смявшийся ворот идиотского свитера (зачем вообще это нужно было надевать). Они на его территории, и Цири на мгновение замирает на ней чужачкой — хозяин идеально соответствует стенам, маскам, даже сраным чашкам; она призраком снуёт по коридорам и цепляет его за вороты и рукава одежды — но она же призрак, так что пальцы проходят сквозь.

— А теперь..

А хуй знает как, вот так-то.
Мир кажется Цири ещё более враждебным чем эта квартира — она не видит себя ни заядлой-учёной исследовательницей, ни светской дамой, как мама. Раньше хотела ловить преступников, папа одобрял, ружьё ладно ложилось в руку, зверей убивать она научилась — потом пришлось столкнуться с реальностью, принять факты, законы, осознать, что никто не даст ей казнить да убивать по собственному усмотрению, для того есть тюрьмы, правила, и никаких ружей в руках глупых и озлобленных двадцатилеток.
Но нельзя же в самом деле сказать, что она планирует поменять мир? Вернее просто хочет, чтобы он поменялся — даже не планирует.
И понимает, что шансы понравиться Рейнару стремительно падают к нулю — мужчинам обычно импонируют все вот эти целеустремлённые дамы, слоганы «мы знаем что хотим от жизни» и завтраки обезжиренными мюсли с однопроцентным молоком в восемь тридцать ровно.
Рейнар сам выглядит так, будто встаёт часиков в шесть — так что может и завтракает гораздо раньше.

Ну пиздец.

— Я не знаю, — решает не врать она. Не умеет, да и глупо это как-то — притворись ты кем-то другим, потом всё равно придётся говорить правду. — Но я была бы рада, если бы вы выбрали и меня. Практика мне понятнее теории, я так лучше усваиваю. А ещё я работоспособная и спокойно отношусь к критическим ситуациям. Я не сталкивалась, конечно, с реальными преступлениями воочию — но за своё самообладание и здравомыслие могу отвечать. И полевая работа мне ближе. Не хочу сидеть на месте, не получается.

Цири старается не тараторить — следит за тем, чтобы речь звучала сравнительно спокойно; горячий чай обжигает желудок — вкус довольный приятный, даже и без лимона.
И говорить с Алвином тоже приятно, хоть и неразговорчивой обычно ей — слова слетают с языка сами, просятся наружу, высвобождаются чтобы о чём-то рассказать. Цири могла бы ляпнуть ещё что-нибудь, но не знает, стоит ли — в чужих эмоциях она плохо разбирается, реальный интерес от банальной вежливости отличить не в состоянии.

— Мы редко с вами общаемся, да? — внезапно улыбается она, цепляясь за его слова. — Когда говорили в последний раз — так вы сказали; а вот когда это точно было, я и не помню. Жаль.

мне хочется полные горсти тебя аки ягоды
сквозь стекляшку разглядывать словно бы жука

Метель красивая, внезапно думает Цири — ужасно холодная, кусачая; пусть ей зима и всё зимнее не нравится совсем, но может так было раньше, а теперь ей как минимум нравится Алвин, и он-то точно зимний: зимы в нём больше чем на улице даже, наверное. Только он не на метель сейчас похож — на мёртвую тишину; Цири встречала такую несколько раз, когда выбиралась ночью на улицу покурить — и тишиной улицу укутывало, как саваном. В такую погоду ступаешь на снег, достаёшь зажигалку, но даже этих звуков не слышно — всё застывает, покрывается ледяной коркой, прячется от посторонних звуков и отторгает любые звуки извне.
Алвин не просто не впускает в себя голоса — и сам хранит тишину; а в Цири голосов так много, боже, и громче всего, кстати, его собственный — вот удивление. Может когда-то Рейнар его на хранение отдал, чтобы в самом вечно жила зима — и Цири сохранила на память.

— Ладно, — кривится она и встаёт из-за стола чтобы пройти в коридор, нащупать телефон в кармане куртки. Два пропущенных от матери и шесть от отца это ещё не так плохо, уговаривает Цири себя, набирая сообщение. Всё хорошо, не попала в метель, сижу у подруги. Приеду как только смогу, если вдруг что — ещё напишу. Простите, не волнуйтесь за меня.
Все подобные сообщения родителям всегда звучат виновато, кто-то непонятный заставляет Цири нести на плечах лишний груз — к примеру, за чужие переживания, за нахмуренные брови отца и поджатые губы матери. Она игнорирует и старается: пятьдесят на пятьдесят, в зависимости от настроения и возможностей.

Обратно в комнату Цири возвращается, сжимая телефон в пальцах — и опускает его на стол рядом (вдруг решат позвонить).

— Написала, — констатирует факт, делая ещё один глоток. Жидкость уже несколько остывшая, скользит в пищевод приятным теплом, попадает в кровь, согревает и её тоже. — А у вас есть семья?
Вопрос до того бестактный, спонтанный, что Цири и сама удивлённо хлопает глазами — пока осознаёт, что ни разу не слышала о его родителях, ни разу не встречала ни дальних, ни близких родственников.
— И чай классный, — улыбается она, заправляя волосы за ухо. Пучок давно и безнадёжно распался, но переправлять причёску полностью Цири не решается — вдруг подумает ещё, что она прихорашивается специально.

+3

12

свечи не жги. постучусь
о т в о р и
http://s5.uploads.ru/4ePfL.png http://s9.uploads.ru/QNI1g.png http://sg.uploads.ru/Hvtx2.png

Он смотрит на Нее и думает, что о чем-то забыл.
О чем-то нескончаемо важном когда-то, но истлевшем со временем. Будто поклялся себе когда-то "не забывать", но, вот, годы прошли и клятва так и не вспомнилась. Мельтешит надоедливой мухой внутри черепной коробки, зудит и бьется о стены. не вспоминается.
Рейнар смотрит на Цири, но почти что не слышат слов. Они, сквозь вату и глубину - доходит невнятно и глухо, словно девушка прожевала слова, запила их чаем, а теперь надо разобрать по частицам, гадать по чаинкам, что же такого важного она произнесла. Как разбудила приставучую муху, заставила ее вертеться на воздухе, биться в холодные стекла. (зима и совсем не сезон. а проснулась.)

И сигарета тлеет неровно, кусками, а табак морщится, шипит.
Если затягиваться, то неизменно на языке остается горечь, потом она же запивается чаем. Сладости нет ни в чем и разговор тоже выходит совсем не сладким, но почему-то вызывает улыбку.

От Цири и правда пахнет весной: солнечной, теплой и полной ароматов цветущего луга.
Почему-то кажется, что на детском утреннике, она, конечно, играла бы бабочку: легкую, красочную и приветливую. Такую, у которой что-то еще не отболело, не отмерло и не заснуло среди холодных метелей. Цирилла похожа на звонкую молодость и Рейнар, вдруг, понимает что так старательно пытался вспомнить - себя в ее возрасте. Не получается. Так бывает. Некоторые и в двадцать остаются болезненно серьезными, сосредоточенными и с умными книжками в тяжелой студенческой сумке. Кажется период буйства пришелся на год или два попозже, когда отправился путешествовать, впервые слетел с трассы на мотоцикле и проснулся совершенно не там, где заснул. Но теперь думать о подобном как о беззаботной юности не получается, все оценивается с позиции возраста, называется емким и рассудительным словом - "опыт" /еще так можно назвать все неудачи/. А этот багаж отлично умеет обрубать крылья, в лучшем случае - создавать для них протезы и кресла-каталки, но девушка напротив - летит. Легко и красиво.

Рейнар моргает и одергивает себя от пристального разглядывания своей же гостьи только когда фильтр истлевшей сигареты обжигает пальцы. Он стряхивает ее в пепельницу, сбрасывает с руки как мелкое ядовитое насекомое. Удивляется еще тому, что Цирилла смогла откопать в его шкафах какие-то совершенно нелепые кружки (кстати тоже весенние), а причину почему их не выкинул он не помнит ровно так же, как свою молодость.

На чужие слова медленно кивает, отпивает чай.
Что ответить? Он явственно представляет сотни изуродованных временем и разложением тел, самые уродливые раны, выступившие остовы костей, еще вьющихся между ребер, и в смердящем кишечнике, червей и личинок. Зрелище неприятное, запах - и того хуже. Но, ведь, на этом все не заканчивается. Дальше - (смерть, смерть, смерть) чужая жизнь открывается перед глазами, последние ее минуты, черные пятна неуслышанной истории. Зерриканский вождь благодарил за возвращение лиц и имен, но никто не спрашивал этих безгласых жертв: так бы уж они хотели, чтобы их истории проявились на свет, стали частью чужого научного любопытства или горьким плачем на могилах родных?
Цири - юная, красивая и вся дышит весенними красками (ярким зеленым пламенем в огромных глазах). Что ей делать среди костей? Ей лучше отправиться в путь, искать новые звезды, может быть следовать за весной, чтобы та никогда не кончалась и никакие метели не отыскали бы чужие следы на мягкой земле и в сорной траве.
Почему-то становится почти что неприятно представлять ее отчищающей кости, составляющей перечень посмертных травм. На чужие слова Лис медленно кивает, но кивок совершенно не означает согласия.

        - четыре года. четыре года назад, цири, - он проводит рукой по волосам, словно вычесывая усталость из головы. - кажется как раз под новый год.

Он еще вспоминает это, когда девушка уходит чтобы позвонить.
Всё копается в памяти, чтобы вспомнить поточнее дату, но помнит только светлые комнаты в доме ее родителей, глинтвейн и грог, ароматы пряностей и горячего пирога, а еще как внезапно оказался втянут в ту беседу с девочкой. Больше ничего не остается и Рейнар смотрит на белые стрелы снега, пронзающие черную ночь, словно война началась незаметно и зима ушла в стремительное нападение. Если так, то осень проиграла окончательно. Теперь ее безжизненное тело тоже окажется на лабораторном столе и Лис будет тщательно изучать посмертные раны.
Вместо этого набирает известные службы такси, но все номера обрываются: машины застряли в пробках, попали в аварии, все водители безгранично заняты, обратитесь к утру, может снег разгребут уже и будет все просто и ясно.
Еще он давит в себе желание подойти к Цирилле, может взять трубку из ее рук и самому поговорить с родителями. В конце концов разве не будет лучше, если они узнают от него сами, что их дочь точно находится в безопасности? Но юная весенняя гостья, кажется, справляется сама и Алвин слушает новый вопрос, улыбается в ответ.

        - келвин. - Имя с губ срывается легко, он пожимает плечами и уточняет, - ему восемнадцать. честно говоря мы - не родственники, когда-то я собирался его усыновить, но не сложилось, а потом доверять ребенка человеку, который большую часть года проводит вне дома, да еще и достаточно молод, - не самое надежное дело. в общем я знаю его приемную семью и уже давно вошло в привычку продолжать заботиться о нем. золотое дитя, - Рейнар фыркает и закатывает глаза. - готовится к поступлению в императорскую академию.

а еще кажется, что вопросы станут вскоре излишне личными. за неловкими разговорами о семье
следуют признания о женах или возлюбленных /на худой конец давних подругах/. такую тему, конечно же,
цирилла не поднимает, но буквы сами стынут на языке, еще минута - сорвутся невольно.
а рейнару становится не по себе и все больше назойливой мухой вертятся в голове позабытые  мысли,
отжившие темы. и, конечно, он все понимает. от того еще более выглядит разговор неловким.

        - цири.

Он вздыхает и замолкает, вертит чашку по кругу и та тихо поскрипывает на гладкой поверхности.

        - я - не совсем подходящая для тебя компания. ты же понимаешь это? - Он смотрит на девушку мягко и спокойно, не развивает и так понятную мысль.

        - и будет неправильно, если ты останешься здесь.

Постановка предложения - неверная, как и ее смысл.
Ничего неправильного здесь нет. Она - взрослая, в праве сама принимать решения. Да и никто ничего не сделал, никаких лишних слов пока не отзвучало. Может Рейнар и вовсе надумал себе на пустом месте, сказалась усталость и мнительность?

        - но все машины заняты и уж точно неправильным было бы сейчас отправлять тебя домой. да я и не пущу. здесь есть гостевые комнаты, ты сможешь занять любую, но я все же хочу быть уверенным, что твои родители знают, что ты в безопасности. и где ты. если хочешь, я скажу им это сам.

Если зима так будет свирепствовать всю ночь, то к утру от улиц не останется ничего.
В пуховом белом одеянии похоронят Оксенфурт и оставят морозиться до весны. Если повезет, то с приходом тепла его откопают.

[nick]Reynard Alvin[/nick][icon]http://s8.uploads.ru/jWwAl.png[/icon][char]рейнар алвин, 42[/char][lz]<center>горячее июльское <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=340">солнце</a>
меня гладило по волосам</center>[/lz]

+2

13

[status]нет, я не шучу[/status][icon]https://i.imgur.com/evqRiir.jpg[/icon][lz]ты заходишь в разные дома <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=723">одним и тем же</a> телом.[/lz]Иногда Цири не верится — он правда не понимает, почему она здесь сидит, вертит в отогревшихся руках нелепую, но хотя бы не мёртвую и не живую чашку? Принимает это за что, господи, за вежливость может, за глупость, какие ещё грехи с успехом удастся ей приписать — и она, конечно, доверие оправдает. В своей позиции Алвин не разочаруется потому что в глупостях и невнятных поступках Цири слывёт настоящим мастером. А лучше бы в чём-то другом.

Телефон, что странно, входящие вызовы на экране не отображает — может не прочитали ещё; и Цири пьёт немного горький чай и слушает, как Рейнар рассказывает ей о семье. Имя Келвин кажется глупым, несколько ревниво, наверное, она отмечает, что с кем-то он в состоянии проводить время, заботиться — хотя есть вероятность, что тоже больше вежливо, механически, и чашки наверняка выбирает сам, и чай, и может дом Келвина ещё более серый чем этот.
А другой семьи нет? Это кажется Цири грустным —  вытянуть бы руку и погладить Рейнару по плечу, сжать пальцы; когда семьи нет это плохо, почти что всегда (для неё, во всяком случае). Но есть риск пальцы либо потерять, либо отморозить — лучше обхватывать тёплую чашку чем Алвина, так куда приятнее получается.

Цири только кивает, и больше не спрашивает.

Хочется застыть во времени, прикрыв глаза — растянуть фрагмент «на подольше», потому что потом неизменно последуют выяснения, и телефон наверняка завибрирует, и зима закончится (казалось бы, ура?). Такого, во всяком случае, точно больше не будет — Цири слышала, что время уникально, что фрагмент, в котором её привели к себе и напоили чаем, больше никогда не повторится именно так. Квартира уже частично знакома, какие-то слова уже прозвучали, а каким-то — только предстоит.
Время останавливать Цири не умеет (а жаль жаль жаль), в университете полезным вещам не учат.

чай лишён вкуса, яблоко — кислоты,
комната — воздуха, повествование — смысла;

Но Рейнар, конечно, всё понимает. Так звучат его слова, голос доносит до Цири какие-то странные нотки: с распознаванием оттенков также проблемы, но суть она улавливает. И здесь, конечно, тоже решает не врать — зачем? Что изменится?

— Нет, не понимаю.

Цири и правда не понимает, почему он так говорит: может это я не совсем подходящая для вас компания, профессор, хочется язвительно бросить, но она удерживается: язвительность тоже ничего не поменяет, и к чему плеваться словами, которые всё равно не дойдут до адресата. Цири сковывает изморозью пока Рейнар рассуждает — про занятость машин, спокойствие родителей, безопасность. Их спокойствие, конечно же, всех вокруг постоянно волнует больше: чуть какая провинность и сразу ну что же скажут ваши родители; да как бы похуй, что родители скажут — может кому-то интересно, что сказала бы я?
Вряд ли.
Цири хочется собрать вещи и свалить из дома, может начать жить самостоятельно, отвечать за себя — если это смутное, несколько иное восприятие свободы как-то повлияет, то пускай. Контракт на рождение, на право ебать мозги и беспокоиться в режиме нон-стоп она ни с матерью, ни с отцом не заключала — его заключили вместо неё, выдали на руки, пришлось выплачивать.
Когда уже, ну когда этот кредит будет закрыт? Цири думает — удивительно, раньше ей не казалось, что это так важно; но слова Рейнара промораживают. Она всё ещё не понимает, но на правила игры соглашается — ему, наверное, видней.

вместо жаркой подушки, какую мычащим «ты»,
на плечах — чугунное коромысло.

Метель, конечно, это не так страшно; до дома идти пешком недалеко, на такси, по заметённым дорогам, было бы куда дольше — и экран телефона как раз вовремя начинает мигать, высвечивая папа вызывает. Дорожки в Оксенфурте узкие, по переулкам, если с городом знакома, добраться легко.

Оставаться Цири больше не хочется.

— Вы простите меня за беспокойство. Я не хочу вам досаждать — и не хотела, — проговаривает она, опуская на стол чашку и поднимаясь. Рейнар всё ещё близко, всё ещё прямо напротив — сердце ухает о рёбра разок, другой, и Цири чувствует, что ещё пара минут: и в уголках глаз соберётся влага, а ей только разрыдаться тут не хватало, мерзость какая. Ни смущения, ни униженности она не чувствует — ничего не сделала ведь такого уж; только глухую тоску и грусть, а ещё собственную глупость. Её, разумеется, в особенности.

— Отец меня встретит. Если хотите, — небрежно бросает она, задвигая стул, — можете позвонить. Можете даже сразу обоим.

Эмгыр будет счастлив.


Цири кажется, она что-то важное потеряла — обронила на пол, может оставила у куртки в карманах, стоило бы поискать; но в карманах, кроме ключей и каких-то старых чеков, тоже ничего нет. Куртка пустая, даже на плечах растягивается холодом — в чужой гостиной, с чужим чаем, было намного теплей. А сейчас выбираться на улицу, на ходу говорить отцу, чтобы встретил — и потом, конечно, долго слушать материнскую проповедь о достойном поведении.
И вещи собирать.

— Спасибо за чай и за потраченное время, — кивает она, застёгивая молнию и старательно сдерживаясь — начинает казаться, что если посмотрит в глаза Рейнару, то тушь точно потечёт. Трубку с входящим вызовом Цири берёт уже на выходе из квартиры, чтобы Алвин точно не остановил, поверил: ведь он входящий вызов видел, да и голос Геральта наверняка в динамиках слышен.

— Папа, ты же меня встретишь да? — говорит Цири без приветствия, называя примерный адрес. — Я буду там минут через пять. Да, потом расскажу, конечно — просто снега так много.
Улыбаться, внезапно, легко — легко, но фальшиво.

— Увидимся завтра на лекциях, профессор.

Цири не сходит — почти что слетает по ступенькам вниз; выскальзывая на улицу, чувствует, что шарф и всё-таки забыла зря — и что на холоде хуй поплачешь, поскорее бы до дома добраться.

+3


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » oxford comma


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно