.           растереть незримое впопыхах
.           разжевать свою чуйку как тюлень чайку
.           как солнце не знает что морем оно зачатое
.           а потом выползает наружу

Ожоги от чёрной магии затягиваются долго и неохотно — Сесил слышит, как они тихонько скрипят по ночам: колются, словно попавшие под кожу хлебные крошки, пока сны гноятся в уголках глаз. Раньше казалось: делать добро — всё равно, что выстилать раны свежей травой (не остаётся ни шрамов, ни воспоминаний). Если смыть кровь ручьём, её не запомнят — руки будут чистыми, как всегда. Ожоги чесались, но Сесил не обращал внимание, не задавал вопросов: война оттягивала прозрачное веко и показывала бельмо — в нём ничего не отражалось.
Если верить, что сражаешься за добро, кровь становится молоком, руки не пачкает.

— Каин?

Он, конечно, в бельмо не заглядывал, только смеялся. Вера Каина совпадала с его поступками очертаниями — лишнего не оставалось. Сесил так не умел — отрезал от каждого по куску, смотрел на солнце, пока не оставалось ничего, кроме света и слепого пятна. Обрезки заворачивал в тень за миг до того, как полдень её съедал.
Доспехи паладина Сесил носит на себе со стыдом: для того, чтобы стать другим, мало выиграть бой на Горе Испытаний. Раз за разом он трёт руки песком — кожа сползает слоями, под ней — чешуйки ожогов: остаются прежними, не проходят. Сесил заглядывает в бельмо, но не выдерживает, закрывает глаза. В горле застревает комок, гниёт огрызком кислого яблока: война оттягивает прозрачное веко и показывает костёр — Мист в нём горит до сих пор —
Сесил не выдерживает, отворачивается.
Во сне он просовывает руки в огонь, ищет Ридию обожжёнными пальцами — каждый раз, когда думает, что нашёл, достаёт только угли и головешки (если хочешь спасти хоть кого-нибудь, перестань себе врать). Кисти чернеют, осыпаются на землю золой, но через мгновение отрастают заново. Ожогов становится только больше: для того, чтобы стать другим, мало единожды победить себя. Под утро он просыпается с криком, в воздухе висит запах палёной кожи, прохладные пальцы Розы не успокаивают
(нет больше ни Ридии, ни Палома с Пором, ни даже Телла),
Сесил заходит в него и остаётся, но уже слишком поздно, что закрывай, что ни закрывай глаза
засунешь руку в огонь — там одни головешки
никого не спасти
(опоздал)
так и я себя уничтожу сначала           
думаю а оказывается           
что обнаружу           

Сесил отрывает от лжи кусочек, заталкивает в провал на месте лица — улыбается:
— Можно?
выходит паршиво. Ночь запускает руки под рёбра, на зубах хрустят куски льда — Сесил садится рядом, заворачивает воспоминания в холод, чтобы до утра они не испортились, залежавшиеся слова переворачивает вниз чернеющими боками, язык вязнет в подгнившей мякоти. Что останется, если срезать с них всё гнилое? Сесил приходит к Каину с пустыми руками, но прячет их за спиной — не может нащупать край своего обмана. Хочет сказать: это я во всём виноват, — но и сам слышит, как это жалко. Теперь Сесил знает: Каин чувствовал фальшь лучше, чем кто-либо другой, оттого и не верил в его слова. Знал, что Сесил — не блаженный и не юродивый, что ему просто не достаёт храбрости,
улыбался криво и зло, пока король с Розой верили слепому, притворившемуся поводырём,
но всегда оставался рядом.
[nick]cecil harvey[/nick][status]faith alone[/status][icon]https://pp.userapi.com/c854416/v854416013/4fb21/19_B_WW9qYA.jpg[/icon][sign]мир настолько просторно сквозит, [indent]  [indent]
что в нём нет ни места, ни смерти. [indent]  [indent]  
[/sign][fandom]final fantasy iv[/fandom][char]сесил харви, 20[/char][lz]и пусть послание в руку рекой отвесной текущее, в дрожащую кисть муравьиным ручьем входящее — пусть минует мой череп плешивый, не тронув слабую мякоть памяти[/lz]
— Спасибо, что вернулся, —
нет, не так: прости, что я позволил тебе уйти; прости, что ушёл, когда ты пропал; всё ещё жалко (сколько можно врать)
попросить прощения — всё равно, что взять всю вину на себя и через минуту уже от неё избавиться, бросить на пол: кто-нибудь подберёт и спрячет (теперь не нужно встречаться с собой глазами).
Каин не просил прощения, когда вернулся, потому что сам себе не простил — проще, конечно, подняться на Гору Испытаний, разрезать себя на две половины. Золу и ожоги отдать собственной тени, себе — право никогда не оглядываться.
Каин, конечно, даже сейчас ближе, чтобы стать паладином — как иронично. Он, правда, не настолько глуп, чтобы на это купиться — Сесил чуть не смеётся, давится злой улыбкой: зато в Мисидии его простили (только иногда превращают в жабу),
в Мисте бы, наверное, тоже простили — жаль, там все сдохли, правда?
— Это я виноват в том, что всё так получилось.

(сколько можно жалеть себя)

Отредактировано Tatara (2019-06-07 22:04:16)

[indent]  [indent] i asked the master of shadows
[indent]  [indent]  [indent] wherefore and wherefrom

Смотреть через Розу уже не выходит — зрачок будто проткнули комариным укусом, Сесил отворачивается, в носу отчего-то щиплет. Обмануло его заклинаньице, обмануло: сказано было — заверни золу в маленькую ночную птицу, спрячь в ямке за одиноким холмом, всё зло к нему притянется, затаится, никто ни о чём не вспомнит. Сказано было — сердце у неё забери, разрежь на три чёрных листочка: один — положи под язык, прежде чем наколдовать что-то злое (листочек впитает в себя заклинание, а ты останешься чистым); другие — ночью клади на глаза: утром они почернеют, но сны останутся там же, под кочкой, будут молчать: никто ничего не вспомнит — ты тоже не вспомнишь — не о чем вспоминать. Сесил всё сделал, как надо, даже птицу нашёл, даже сердце её жевал перед боем: зиму пережили — взяли Розу, взболтали осадок на донышке её глаз. Снег на мир опустился трескучий и тёплый, натянул на обгоревшие руки белые рукава, смятая трава выглядывала из-под шагов зелёным.
О красном старались не вспоминать.
Солнце отражалось от него слепотой, замирало вспышкой на острие меча — муть в чужих глазах растворялась, тени схлопывались и ложились пылинкой на иглу от веретена. Крики впечатывались в сугробы следами — лисьими, волчьими, заячьими (их теперь не узнаешь), павшие проваливались внутрь и засыпали. У дерева птица клева еловую шишку, Сесил смотрел на неё и улыбался. Зимой они взяли без боя несколько городов — люди обнимали их мечи, угощали пивом. Хлеб отламывали такой горячий, что приходилось запивать мёдом да дуть на пальцы.
Так было зимой, так рассказала Роза, а потом наступила весна. Тогда-то заклинаньице и прошло: птица из-под холма проснулась, запела — оказалось, это был козодой. Его песня.
— Она всегда обещает несчастье, — сказал ему тогда Каин и улыбнулся. Сказал ещё, что зимы они здесь уже почти три года не видели. Ни здесь, в Бароне, ни в других городах.
Сесил слушал его, смотрел под ноги и искал зелёный, но ничего кроме красного в траве не нашёл. Ничего, кроме красного, наверное, в ней и не осталось.
[indent]  [indent] but he said,
[indent]  [indent]  [indent] i am no master

Смотреть через Розу приятно: её глаза оставляют след жёлтый и тёплый, как сок чистотела — дотронешься до него слегка, только укладкой, а следы на себе будешь носить ещё долго, греться и прятаться по ночам. Сесил помнит его — помнит, что если переборщить и сцедить в глаза больше, чем нужно, доброе сердце станет глупым и сентиментальным — поверит в своё благородство. Руку протянет, но меча из неё не выпустит — забирайтесь по лезвию, Сесил поможет каждому.
Сесил всегда помогает. Пальцы дрожат — он заливает в глаза весь сок, что находят: зрачки становятся такими огромными, что ничего кроме света в них не остаётся. Разлом в земле он не замечает — главное, Ридия рядом. Сесил сделал всё, что мог. Вышел героем — вот она, сирота, луковка, за которую он цепляется, чтобы выбраться из огня: ты не убийца, ты не убийца, ты не убийца, Сесил. Ведь ты спас её. Когда-нибудь она сможет простить тебя — всё будет как раньше. На месте кострища вырастет новый Мист — там его чёрных доспехов не вспомнят.
Так?
Смотреть через Розу приятно, но у него больше не получается. Она говорит: ты всё тот же, Сесил, — за это можно держаться, идти дальше, играть в героя, ждать искупления. Роза не врёт никому, конечно, её прощение — глоток молока и луковый суп для блаженного, для юродивого. Роза не врёт, но поверить ей значит поверить в ложь — Сесил улыбается, берёт её руки в свои и отводит прочь.
[indent]  [indent] only a shadow,
[indent]  [indent]  [indent] and he laughed.

Смотреть через Каина больно — словно сдирать с себя драконью кожу: знать, что внутри не найдёшь себя чистого, прощённого, благородного, но всё равно рвать. Слой за слоем.

— Ты... не хотел, — этого и нужно было ждать, глупый, никто бы не захотел, только Сесил этого никогда не поймёт — сколько помнил себя, всегда был кукушонком: других птенцов не убил, может быть, но любовь короля за всех съедал у них на глазах — заслужил, заслужил, вернулся с победой, подвинься, Каин, не хмурься, зачем ты хмуришься, мы же друзья. — Тогда почему ты здесь?

Сегодня руки у него впервые пустые — впервые в них нет ни страха, ни боли, ни собственной славы. Сесил не приносит Каину ни-че-го — гораздо больше, чем раньше. Больше, чем тогда, у разлома, когда он бросил Каина со своим благородством (тащи его на себе, а у меня — Ридия, её нужно спасти, зачем ты хмуришься, мы же друзья): лжи сейчас тоже нет, без неё чувствуешь себя ненадёжно и уязвимо. Гораздо легче быть таким с остальными — они всё равно отворачиваются, вплетают бусины в его волосы, разбавляют его честность своей добротой, оставляют ему ломоть горячего хлеба и холодное молоко. [nick]cecil harvey[/nick][status]faith alone[/status][icon]https://pp.userapi.com/c854416/v854416013/4fb21/19_B_WW9qYA.jpg[/icon][sign]мир настолько просторно сквозит, [indent]  [indent]
что в нём нет ни места, ни смерти. [indent]  [indent][/sign][fandom]final fantasy iv[/fandom][char]сесил харви, 20[/char][lz]и пусть послание в руку рекой отвесной текущее, в дрожащую кисть муравьиным ручьем входящее — пусть минует мой череп плешивый, не тронув слабую мякоть памяти[/lz]

— Почему ты всегда возвращаешься?

Смотреть через Каина Сесил не может — остаётся только не отворачиваться, когда он смотрит так. Впервые за столько лет Сесил приходит к нему пустой — сдирать слой за слоем шкуру драконью, дать его ярости наполнить себя.

Отредактировано Yut-Lung Lee (2019-09-28 23:08:54)

в безмолвии расширяются
волны ожидания.
ах, наконец!
Если слишком долго смотреть на свет, ничего, кроме света, и не останется — детали бледнеют, цепляются за него нитями паутины: может, сгорят на солнце, может, запутаются в листве старого дерева, может, крошками сухарей просыплются на пол в таверне. Те, что не сметет в угол трактирщик, подберут муравьи и потащат к себе. Сесил отодвигает в сторону эль, встаёт со скамьи, улыбается в ответ на улыбку — по пути к выходу наступает на одного (или двух?) из них. Как всегда ничего не заметил.
[nick]cecil harvey[/nick][status]faith alone[/status][icon]https://pp.userapi.com/c854416/v854416013/4fb21/19_B_WW9qYA.jpg[/icon][sign]мир настолько просторно сквозит, [indent]  [indent]
что в нём нет ни места, ни смерти. [indent]  [indent][/sign][fandom]final fantasy iv[/fandom][char]сесил харви, 20[/char][lz]и пусть послание в руку рекой отвесной текущее, в дрожащую кисть муравьиным ручьем входящее — пусть минует мой череп плешивый, не тронув слабую мякоть памяти[/lz]

Больные привычки — самые крепкие: Сесил медленно отстраняется от него, встаёт на ноги, улыбается. Понимает — так ему кажется. Пусть будет так. Каин всегда был рядом — Сесил никогда не спрашивал, чего это ему стоило, чего стоило каждый раз возвращаться. Сесил, если честно, не хотел знать — никогда не спрашивал, не оглядывался, когда уходил из его комнаты по ночам. Не спрашивал, что Каин чувствует по-настоящему. Если на его лице возникали тени, можно было поближе поднести свечу, поцеловать или дождаться рассвета — Сесил жульничал, делал вид, что в следующий раз они не появятся.
Появлялись: больные привычки — самые крепкие. Сжимая руку Розы в своей, Сесил знал, что Каин стоит в тени дальней колонны, но никогда его ни о чём не спрашивал.

— Я должен был тебе помешать, — Сесил отступает на шаг. — Должен был тебя оттолкнуть, правда?

Проще, конечно, сказать. У Сесила тоже есть больные привычки — забирать, вплетать всё в свою паутину. Тех, кто попался, прилип, раним поцелуем или острием меча — свет переварит внутренности быстрее, чем паучий яд. Свет сделает их своими. Растворит Каина, его внутренности станут мягче засахаренных яблок, кончик острого языка рассосётся, как леденец — Сесил хотел сделать его своим, окончательно. Растворить в собственной вере — тогда не придётся ни спрашивать, ни оборачиваться.

Они выйдут на войну за Барон, плечом к плечу, рука об руку, в сердце Каина не останется никаких сомнений.

звери отбрасывают мечтания
ночных водорослей и жажду света.

Даже сейчас он обманывает, боится себе признаться: Сесил хотел, чтобы Каин вернулся; Сесил хотел, чтобы Каин вернулся, чтобы Каин чувствовал себя предателем, виноватым — хотел прощать, искупая собственную вину, хотел принять его обратно, щедро введя яд через поцелуй.
Смотри, Каин, каким ты можешь быть светлым — это ты настоящий. Это твой настоящий цвет. Не получилось. Каин не просил, чтобы его простили — Каин не хотел держать его за руку.

— Я не сделал этого. Я не замечал, что тебе нужна помощь.

Сесил медлит. Сжимает и разжимает руки, пытаясь заставить себя хоть на что-то решиться: удержать или отпустить, удержать или отпустить. Каин никогда его не удерживал — он этим пользовался и сбегал: сбежал после поцелуя (первого и ребяческого, им было весело, но тогда была Роза — ждала его у дворца); сбежал, когда Каин пытался заговорить о Розе; сбежал, когда тот упал. Сесилу казалось — это подождёт, есть дела более важные. Сесил никогда не говорил это вслух, но знал: Каин всё равно вернётся. Каин вернулся, но вовсе не к Сесилу — обида оборачивается маленькой змейкой, кусает его за язык.
Отпустить или удержать.

— Теперь мне нужна помощь — твоя, — Сесил опускается рядом, берёт его за руки, сжимает так сильно, чтобы он не смог вырваться сразу. — И вовсе не с Голбезом. Не только с ним.

Раз за разом Сесил пытался очистить кого-то другого — и мир, и Каина, и самого себя. Сейчас только и остается, что отдать ему нож, попросить срезать всё лицемерное и неискренне, вычистить изнутри забродившие, засахаренные останки. Сесилу слишком легко получить чужое одобрение, чтобы гнаться за ним, единственное, что ему нужно — одобрение Каина: скажи, что всё ещё можно исправить; скажи, что всё ещё хочешь за меня умирать.

Сесил вздрагивает и опускает лицо на его колени, изо рта выползает змейка.
Удержать или отпустить — вопрос, в общем-то, лишний: больные привычки — самые крепкие, Каин — самая крепкая из больных привычек.

Отредактировано Yut-Lung Lee (2019-09-29 00:37:46)