i see it now; how
we tend to hold pain

горе бессмертного – безлико.
тереза грэй узнает об этом не сразу, только взглянув однажды на свое отражение в зеркале и не найдя там ничего.
лицо пустое, вот глаза, а вот рот, лицо также прекрасно, но черты прорезаны на нем неловко, невпопад, посмертная маска, достойный экспонат в музее восковых фигур. тереза бы сказала лучший.
(а к восковым фигурам не подходит с тех пор, боясь быть узнанной и водруженной обратно на свой постамент.)
горе бессмертного безлико.
горе бессмертного не полыхает, не кричит, не прячется в темных комнатах – тесса едва ли вспомнит уже, как свои потери и свое горе переживают смертные.
но горе бессмертного не имеет лица и не имеет формы, сначала оно ест все цвета, не оставляет ни одного. ее собственный – безупречный серый, классика, которую казалось бы ничем не испортить, и тот теряется, уступая место пустоте.
а когда цветов много, цветов так много, а за ними такая чернота.
а потом не остается ничего, лицо полое и могло принадлежать с одинаковым успехом кому угодно.
человеку, собаке, рассвету.
неважно.
горе бессмертного выворачивать деревья из земли вместе с корнями способно.
но давно ставшее домашним, выворачивает из земли что-то, что древнее дерева, а иногда и древнее этого мира.
(уже сам факт того, думает тесса, что мы испытываем горе, все еще можем его испытывать, делает его разрушительным.
не хуже любви. не хуже тоски.
лица мы рисуем заново после.)

когда тесса слышит новую историю камиллы, то сначала долго отказывается в нее верить.
о, перестаньте, камилла выкидывает номера вроде это примерно столько времени, сколько я ее знаю. а знакомство с камиллой было одним из моих первых в сумеречном мире.
и не самом приятным, должна сказать.
выкидывала и раньше.
для камиллы собственные смерти значат примерно ничего. (жизни, свои и чужие, тоже.)
с магнусом об этом не говорит. до времени.
когда тесса узнает, что история правдива – это происходит быстро, то долго не может уложить это в голове.
не потому что тереза любит камиллу (камиллу, удивительное дело, все еще есть, кому любить. насколько они на подобное способны.)
а потому что безошибочным чутьем знает, что ничего не происходит случайно, что маленького монстра – новую главу клана, кровавую королеву, малютку морин, тесса знает даже имя, камилла создает сама.
чтобы создать монстра нужен монстр.
и чтобы убить монстра тоже нужен монстр.
(тесса и магнус не монстры вовсе. их даже убить нельзя.
до тех пор, пока всемогущие демонические отцы не затребуют щедро дарованное бессмертие в подарок.
даже если так, едва ли это произойдет скоро.)

so close [indent]  [indent]

тесса молчит, ведет ладонью по обивке дивана, понятия не имеет, как озвучить эту мысль, она жалит ее, весь день крутится на кончике языка, а день от этого получается особенно долгим.
тесса практически не обращается к магнусу «милый, любимый или дорогой», говорит о том, что любит его и вполовину не так часто, как магнус того заслуживает, наверное.
молчать не может, никогда не может, честность в ней засела намертво, ангельский огонь ушел, ушли со временем остатки человечности, забрав всякую невинность и всякую мягкость, а честность осталась.
когда тесса говорит, голос у нее хриплый, но звучит практически жестко, тесса всю мягкость утрачивает, любит его тем больше, что не нужно притворяться, они давно говорят на том языке, который не требует притворства, не требует смены интонаций, смотрят в глаза друг другу подолгу и там живет понимание.
- это самоубийство.
ждет, пока он обернется, пока посмотрит на нее, горе бессмертного безлико, тереза знает, что думают они об одном и том же, когда оба предпочли бы не думать вообще, - ты лучше меня знаешь, что девочка бы в жизни ее не достала. новообращенная. неважно, насколько она безумна.
и замолкает, стараясь не произнести очевидное. камилла безумнее.
безумие камиллы ледяное и неподвижное, статичное, но оно там. оно там так давно.
- что знаю я, - тесса облизывается, садится на диване, смотрит ему в глаза, магнус молчит все еще, - так это то, что все, что она сделала – она сделала специально. мне даже повторный взгляд в ее голову не нужен, я помню это с самого первого раза, мысль уже была там, она растила ее как любимого ребенка.
любимый ребенок – воплощенная идея – получила имя морин.
и окрасила весь город кровью.

наконец, замолкает, взгляд смягчается, тесса качает головой, - прости.
магнус не задавал ей вопрос «почему», зато тесса знает, к кому у него наверняка накопилось множество вопросов.
поднимается, босыми ногами касается пола, здесь чертовски холодно почему-то, останавливается перед ним, помнит, как приходит сюда в самый первый раз и помнит, на самом деле, каждый из разов.
оба бледные от бессонной ночи, но новости находят их только утром, тесса выпускает его из рук и чувствует, как холодеет все в комнате.
сейчас – прикрывает глаза, когда упирается лбом ему в плечо, мысль идет дальше, - я могу сделать это для тебя.
тереза не поворачивает голову и не прислушивается, выражение его лица она знает и без этого, ей не нужно вслушиваться в интонацию.

- тебе только помочь мне придется. немного. я же не их не слышу больше, помнишь?
тесса может стать кем угодно, но оболочкой.
оболочкой без содержания.
тереза грэй сгорела бы в божественном огне еще сотни раз для того, чтобы перестать их слышать.

as if
it is all
we’re made of.

заканчивается история почему-то тем, что она идет на любые ухищрения, чтобы услышать их снова.

тесса ведет рукой ему по спине, не спешит, образ камиллы в голове один их первых, отпечатался там намертво, ей даже вещь  не понадобится, смотрит на нее изнутри, время не тронуло ее. время ее не пощадило.
(всех их)
когда отстраняется, тереза целует его в щеку, заглядывает в глаза, - хочешь? – а после качает головой, добавляет тихо, - не хочешь даже. но не будешь отрицать, что тебе это нужно.

в мире монстров все по-другому, тереза отчего-то отчетливо видит камиллу.
и все, что она делает с этой девочкой.
девочка сначала просит ее остановиться, а после не может и этого.
(она проснется сверхновой, в перерезанным горлом в мусорном баке, когда камилла с ней наиграется.
после камилла будет ждать ее. долго.
с распростертыми объятьями.)

surely there will always be new language
to tell you who i am.

тесса не дергается и не морщится, даже не отворачивается.
все это остается давним пережитком, это не про нее, всякая брезгливость затирается с годами.
(тереза сыто улыбается, когда влезает в чью-то грудную клетку.
о, нам не нужно имен. лицо у нее перепачкано, руки тоже, даже на животе потом будет находить кровавые пятна.
о небесном не скучает.
как не скучает, впрочем, о земном.)
благодарит магнуса только за то, что его не приходится уговаривать, уговоры – это тоже для смертных, но мы-то с тобой.
мы-то с тобой знаем.
руна со временем исчезнет, они все исчезают, на ней задерживаются только для того, чтобы побыть чернильным росчерком, ангельские не приживаются вовсе. (на что ей были ангельские руны и вся благодать, что они приносят, с ней была чистейшая душа – нет, вовсе не ее собственная.) демонические живут дольше, но лезут в самую суть, когтят и грызут, тесса их не любит, отчего-то представляется лицо отца, зубастое и перекошенное (видит она всего единожды – хватает), а оттого еще более прекрасное.
руны со временем исчезают, все со временем исчезает, отпадает за ненужностью.
тереза остается.
магнус остается тоже.

тереза успевает поймать его взгляд, посмотреть на секунду встревоженно.
что ее может тревожить.
но это находится.
- успей меня поймать, пожалуйста.

и выворачивается наизнанку.
(кроваво, бессмысленно, перекраивает себя заново, тянет жилы, вот вены, а вот по ним не движется ровным счетом ничего и внутри у нее ледяная пустыня.
а на лице выражение застывшее.
ты – гордыня. и ты – потеря.
а еще ты замечательное пустое место, занимающее теперь отдельный трон в аду.
ты – совершенство, а потому тебя нет.
ледяная змейка ползет по позвоночнику, ныряет в мозг.
ей все это кажется знакомым.
когда-то с нами все это уже случалось.)

love, forgive my shallows. [indent]  [indent]

новое тело сидит как перчатка, обтягивает, замирает. как влитое, форма подобрано идеально. тело тонкое, тело послушное, тело маленькое. и тессе в нем было бы мало места, но речь идет вовсе не о ней. тело зеленоглазое, взгляд кошачий, внимательный. а руки такие белые, такие холодные.
но даже руки не так холодны, как внутри холодно. и тесса ежится.
голос – серебряные колокольчики, переливается, надо было думать, куда лезешь, столько лет прошло, а ты все такая же девчонка.
самое противное, думает тесса, что она права. тесса перед ней все еще чувствует себя девчонкой, неважно, сколько вещей ты попробовал, что ты сделал, сколько потерь пережил и сколько тобою прожито.
она – другая.
тесса любит думать, что была языческой жрицей.
или городской проституткой.
попробуй совместить. и ты поймешь, что разница, по сути, была небольшой.
отвечает камилла.
и когда они открывают глаза, то смеются обе.

в голове все путается, тессе хочется зажать уши: кусайте их юными, мучайте их, извращайте их, кусайте их юными!
пусть либо станут убийцами, либо будут убиты.
ральф, ральф, ральф, ральф, ральф, ральф.
а после взгляд, наконец, фокусируется.
и наступает тишина.

гордыня в ее лице склоняет голову (не в приветствии даже, нет, и в любопытстве ее нет праздности, про себя только удивляется, что любопытство все еще здесь), камилла видит перед собой магнуса – одновременно ожидает и не ожидает увидеть именно его, и усмехается, уголки губ ползут вверх, магнус – тело юное, а глаза бессмертные, не просто старые, древние.
стоит без рубашки, шея измазана, изожжена черным.
эти признаки камилла узнает и оттого усмехается шире.
- воистину королевский прием, магнус. ты мог бы предупредить, я бы оделась соответствующее.
одежда тессы велика ей в длину и тесна в груди, камилла кривится еле заметно.

тереза соприкасается с ней разумом в сотый раз, то, что в юности казалось глухим заслоном, сейчас трещит по швам.
лилит. это сделала лилит.
матерь всех демонов склоняет голову сокрушенно, какой неразумный расход ресурсов, камилла, тебе ли уходить сейчас?
и глазами сверкает нехорошо, могу ли я сделать что-то, чтобы сделать твое бессмертие хотя бы сносным?
ее сын будет черноглаз и обладать лицом ангела, и это будет единственным, что в нем есть святого.
у камиллы ни сына, ни любимого, и потому на магнуса она смотрит недолго, взгляд переводит.
о старом старается не вспоминать, лондон помнят все трое.
камилле нравится думать, что понимает, что там случилось только она.
терезе смешно, я бы на твоем месте не была так уверена.

ледяная змейка ползет дальше и разница превращений только в том, что когда оно было родным и естественным, доступ к мыслям открывался сам – это было похоже на насилие только в самые первые разы.
демонические руны любое действие превратят в насилие.
тесса помнит, она – продукт насилия, созданный ради насилия. помнит отчетливо.
и живет в насилии тоже.
ледяная змейка смеется, разве не все мы.
камилла склоняет голову, во смерти будто ставшая еще прекраснее, осознает этот факт, совершенно его не стесняется, уже давно не помнит, что была живой.
была ли?
- связался с полукровкой, до чего на тебя похоже. повторяешься. либо глаза сапфировые, либо несчастные.
собственные, зеленые, она прикрывает устало, чтобы никому в голову не пришло их сравнивать.
относить себя к любой уже существующей группе камилла ненавидит.
единственная в своем роде, а потому мертвая. ты всегда последний только для того, чтобы потом не осталось никого.

(способная довести святого до греха.
и любого до безумия.)

my endless need.

- но мы ведь здесь не для того, чтобы предаваться праздной ностальгии, хотя, возможно, я бы не отказалась, совсем чуть-чуть, - картинно падает в кресло, тесса чувствует, как ей ломит кости, хотя и кости будто бы не ее, и жар в них рождается чужой вовсе.
а камилла не сводит с него взгляда, голодная, голодная. была рождена для голода и ушла в нем же, пожар, который ничем не потушишь.
отчего же тогда всегда так холодно?
- но если не для этого, магнус, дорогой, то зачем?
видишь ли, на той стороне у меня только чернота, мне бы туда успеть.
и больно, отчего так больно, дорогой? отчего.

а потом тереза понимает, что больше темноты она боится только магнуса.
и хочет, хочет в него вцепиться.
тело сидит на ней как влитое, в нем невозможно дышать.

i want you to know the

тела приходится разнашивать, тесса никак не может это объяснить, но тела приходится разнашивать неизбежно, в них душно, в них мучительно, в них тяжело дышать, глаза устают быстрее, смотреть тяжело, мозг сжимается, мысль, ускользающую, быструю, поймать практически невозможно.
тесса сосредоточена предельно, все ждет, пока тело сядет так, чтобы в нем можно было вдохнуть свободно, но камилла ей такого удовольствия, конечно, не доставляет.
старая сука, думает тесса, редко когда задумывалась о чем-то комфорте, кроме собственного.
да простит меня магнус за подобные формулировки, впрочем, эту фазу мы тоже давно миновали.

тело остается давящим, тишина ему подобна в полной мере, жизнь делала ее голодной, смерть сделала еще холоднее, ледяной змеей сворачивается в мозгу, тесса с прошлого раза помнит, что копаться в ее мозгу было практически невозможно, прижимаешься щекой к стеклу и ничего, ровным счетом ничего не видишь.
совсем ничего?
голос в голове ехидный, кусачий, ледяная змейка капает ядом, ей чертовски смешно.
думается мне, дорогая, что кое-что из увиденного все же произвело на тебя впечатление, раз ты здесь, из множества других мест.
тесса молчит, губы открываются в очередной раз, правильная форма, правильные интонации, правильный голос, безупречный, все в ней правильно настолько, что создает полное ощущение неправильности, не искусственности, но изломанности, нелинейности происходящего, ты все ждешь, пока картинка рухнет, но она остается.

[indent]  [indent] second time i went crazy

камилла смеется, тесса внутри нее ежится, змея снова отправляется гулять по позвоночнику, и это холодно, чертовски холодно, - милый, о таких вещах забыть сложно. я всего лишь отметила, что подобное притягивает подобное. разве это не очаровательно?
в ее теле тесса себя чувствует особенно живой.
особенно теплой.
просто раскаленной.
она это чувствует тоже. это жжется.

- ты хочешь, чтобы я ревновала?
а вот это уже случалось.
все это уже случалось и сценарий был отыгран многократно.
зачем мы возвращаемся к этому разговору?
тесса чувствует ее досаду, чувствует ее кожей, досада прорастает через ослепительную белизну, окружает ее надежным коконом – не пробиться.
камилла предпочитает быть человеком, который отвечает на этот вопрос. никак не тем, кто его задает.

камилла слушает без интереса, разговоры ее утомляют, она всегда находит миллион вещей, которые были бы ей более предпочтительны, даже если этих вещей не случается, она всегда выберет тишину, в ней есть нечто совершенно очаровательное, тоже от вечности.
а развлечения смертных, их разговоры о тоске, все это, все это..
мелко.
- вина по-прежнему не пью и выпить за встречу не выйдет, но ты ведь мне это простишь.
в диалоги не вступает, всегда держится поодаль, не подпускает, не подпускает, потому что подпустив единожды, придется отпускать, и это будет долго, это будет мучительно.
это растянется на еще одну вечность, будет ее дразнить, стоять за каждым углом.
потому подобных ошибок камилла больше не допускает.

there was no one to blame

зато смеется громко, раскатисто, - о, милый, не поживаю больше совсем. к счастью.
жила ли когда-то, жила ли когда-то вообще?
с годами ей становится хуже, она не может больше притворяться, будто это не замечает, она молчит, но ощущение, о, ощущение остается здесь. свое прошлое, то, что было до бессмертия, она помнит всех хуже.
была ли жизнь? или она с самого начала была тем, чем является.
мертворожденная.
- а ты?

беседа, учили камиллу, необходима. это ритуал, который мы соблюдаем.
камилла ненавидела ритуалы, ненавидела, когда ее поучают, ненавидела так много вещей, что вспомнить о том, что она любила в конечном итоге кажется ей почти невозможным.
вопрос настигает ее неожиданно.
она знает, конечно, безусловно знает, что он прозвучит. но напряжения скрыть не может.
только теперь смотрит на него по-настоящему, простыни грязные, он в чужих прикосновениях, от мысли про двух полукровок, сплетенных, разгоряченных, ей дурно.
кровью пахнет тоже, этот запах она способна узнать где угодно.
но вопрос, конечно, был не об этом.
- я все ждала, пока ты спросишь.

произносит мягко, насколько способна, негромко, та интонация, когда шепот становится почти интимным.
а потом тесса встречает такое сопротивление, что ей на секунду кажется, будто голова набита спицами, хочется вскочить, хочется бежать.
и от этого мерзко, мерзко, мерзко, отвратительно мерзко, какая жалкая, какая слабая.
не спрашивай меня о таком больше никогда.
ее старый страх, ее новый страх, и все это смешивается.
она убежала тогда и готова бежать сейчас.
удерживает себя в кресле чудовищным усилием.
тесса чувствует, что внутренне ее трясет.
внешне же она остается неподвижной, как всегда. прикасается указательным пальцем к виску, стараясь унять ощущение (прячется за головной болью – ты утомил меня этими вопросами, милый), руки не дрожат. лицо не меняется.

except my own soft burning

- я на него уже отвечала. я любила тебя. любила как может любить только бессмертный, но свой выбор сделали мы оба, не так ли?
камилла склоняет голову, сверкает глазами недовольно, тесса внутри замирает, пораженная.
боится.
как же чертовски сильно она его боится.
(ощущение нарастает, страх, желание, страх, желание, страх, страх, страх, страх, желание.)
боится его до сих пор и боялась тогда, оттого, что стоял слишком близко, от того, что прикоснулся, дотронулся до того, к чему прикасаться нельзя было ни в коем случае.
или нужно.
камилла решить так и не смогла, оттого перестраховалась.
(умерла не от того, но от таких вещей тоже умирают.
у камиллы было множество причин умереть, жить – всего несколько, и те казались настолько незначительными.)

- но я повторюсь. да, магнус, я тебя любила. я любила тебя в каждый из этих разов, я люблю тебя до сих пор и всегда буду. просто это не имеет ровным счетом никакого значения.
лгунья. хочет сказать ей тесса.
камилла, впрочем, прекрасно об этом осведомлена, жить честно она не умеет. чувствовать честно она категорически не хочет.
ее упрямство впечатляет, держит глухую стену даже после смерти, после смерти особенно, тесса находит пульсирующую точку, у нее болит все, у нее все болит, в ней болит ральф и в ней болит магнус, де куинси умер всего лишь, легко отделался, в ней полыхает лилит и в огне корчится малышка морин.
ей никого не жаль, никого, а себя не жаль более всего.
- если бы я тебя не любила, магнус, я бы осталась.
и осекается, рука ползет по подлокотнику кресла, ослепительно белая, ледяная, смотреть больно, и будто неприлично, все о ней неприлично, все о ней мертво.

brain.

я осталась из любви лишь однажды, и потом жалела об этом всю бесконечно долгую жизнь.
больше я таких ошибок не совершала.
- такой ответ тебя устроит?

она думала, в аду есть огонь. но ада не помнит.
возвращается за ним на землю, чтобы нащупать заново.
в черноте огня нет. все осталось здесь.
а «здесь» по-прежнему страшно, здесь по-прежнему горячо.

i drop a small white

ложь, даже чужая, налипает немилосердно, не избавишься, не стряхнешь.
своя еще хуже, уцепись за нее однажды и придется следовать бесконечно, особенно, если не хочешь быть рассекреченным, камилла не хочет, разумеется.
камилле в образе комфортно, как во второй, третьей, десятой коже.
(тесса под этими слоями задыхается, они прилипают к ней и иногда кажется, что теперь отсюда уже не выбраться.
камилла будит в терезе клаустрофобию.
камилла, уснувшая вечным сном, впрочем, чувствует себя прекрасно.)
камилла не хочет прощаний, ушла отовсюду молча не потому что хотела, чтобы ее вызывали вот так, посреди вечной ночи.
камилла не хочет прощаний потому что думает, что одного из них может просто не вынести и уйти красиво не получится.
любовь и прощания совместимы плохо, любовь и камилла совместимы еще хуже.

и все прощания, все прощения для нее оставляют горький осадок, хочется руки сомкнуть вокруг себя или, если получится, вокруг него.
все проходит, а отверстия оставленные временем, остаются. камилла укрывалась им, как одеялом, чтобы не болело, чтобы не мерзнуть, а когда поняла, что боли действительно стало меньше, испугалась.
как же я без нее буду жить.
больше не оборачивалась, ни к чему это.
- прощаю, - отзывается негромко, - за все давно простила, - было бы за что тебе его прощать, в самом деле, если только за собственную открытость и уязвимость, за животный почти страх, за это – думала никогда не простит, а может быть была счастливее, кто разберется теперь, - а ты меня не прощай, не надо, я этого не хотела.

[indent] pearl down my throat

камилла не хочет ему отвечать, не хочет категорически, упирается и дергается, до последнего будет стоять, оттого и умирала в одиночестве, что показать некоторые вещи было чуть больше, чем она может себе позволить, тесса держит ее мертвой хваткой и одновременно не держит вовсе, в комнате будто и не присутствует (может и хотела бы отвернуться, все происходит само, ее в ней остается чуть), камилла же рамки тела сейчас ненавидит, как не вертись, а из него, чужого, незнакомого, и такого своего одновременно, никуда не выйти. и от магнуса не спрятаться. она здесь за этим, - ненавижу безвыходные ситуации, знаешь? а красивыми мы, конечно, были. это и сгубило.
сгубило, конечно, вовсе не это, но даже во смерти проще остаться в отрицании.
(камилла не находилась там по-настоящему.
камилла никогда. и ничего. не делала по-настоящему.
а стоило призраку настоящего чего-нибудь махнуть хвостом в ее присутствии – она бежала.)

[indent] [indent]   & like a song

камилла склоняет голову, улыбается нехорошо, рот рукой зажать хочется – то ли тессе, то ли ей самой.
- ты тоже используешь тессу. так чем ты лучше? что посылы твои полны сентиментальности? или что дурочка-тесса позволяет всем себя использовать, может видит в этом искупительную миссию? я, милый, во всяком случае получила голову урода на блюде и узнала, что напоследок он мучился. или ты хотел узнать мучилась ли напоследок я? чертовски сильно, милый, чертовски.
и дотянуться ладонью до кривящегося рта тесса, конечно, не успевает.
лучше бы ты меня ненавидел, лучше бы.
- я люблю тебя, - говорит шепотом, голос трескается, - люблю.
запутает. соврала или нет – останется неясным, конечно.
правду сказать боится, всего на свете боится. если честно.
и поцеловать себя разрешает, в самый последний раз.
а потом я уснула. отмечает камилла. не в первый раз.
оказалось, что навсегда.

a hive of humming bees

а в голове путано, в голове бешено, стучит и давит, если виски сожмет еще сильнее – голова расколется, будет мерзко, будет мерзко, но не хуже, чем уже имеющееся ощущение, поймать себя она, конечно, позволяет, рукой тянется к виску и шепчет что-то невнятное,
после дергается, всем существом рвется, сдирает с себя клочки чужого, кажется, на деле остается неподвижной, выворачивается наизнанку заново и замирает, дрожит еле заметно, пытается отдышаться.
чужое тело будто сбрасывает под ноги – на деле там ничего нет, но хочется еще и растоптать, попрыгать сверху, чтобы давно мертвая змея не извернулась и не укусила.
воздух втягивает с жадностью, собственные легкие как раз по размеру, дышит легко.
становится прохладно.

тереза поворачивает голову, в руках себя чувствует надежно, рада, что держит, иначе точно упала бы, носом утыкается в шею, запах тянет, знакомый, нос наверняка испачкан черным будет – это ничего, пахнет магнусом и пахнет утратой, чужим ледяным присутствием тоже, - на воздух выйти бы, - говорит хрипло.
и смеется.

тереза ведет плечами, собственное тело разнашивать не нужно, на то оно и свое – по этому признаку и учится его различать в конечном счете, где свое и где чужое, рукой проводит ему по спине, бегло целует в шею, хочет что-то спросить, но слов найти пока не может, они здесь остаются, пространство собственное, на двоих поделенное и не подлежащее делению вовсе, теперь их действительно двое и тесса в своей голове располагается заново, виски если и ломит, то самую малость, руку устраивает у него между лопаток и замирает, слушает, - ты.. прости. я старалась не вмешиваться и мне кажется, это было честно.

flies out.

тереза почему-то вспоминает даже не первый приезд в париж и даже не то, как цепляется за него в самый первый раз, помнит его по воспоминаниям камиллы – сначала, но очень не любит смешивать их со своими собственными.
понимание любви у нее извращенное, с другой стороны, с другой стороны, думает тесса, существует ли понимание правильное. которое не было бы вывернутым, не было бы надломленным, каким-то.. искалеченным.
любовь бессмертного, думает тесса, после прикрывает глаза, на пару секунд всего, и не думает совсем.

- ты удивишься, - добавляет негромко, сказала бы, что всегда платит ему искренностью, но это не разменная валюта, язык, на котором она с ним говорит – будет сказано точнее, - но я невозможно сильно рада тебя видеть.
под кожу не лезет, но прислушивается внимательно, сама тереза на подобное решилась бы вряд ли.
может быть, от того, что успела сказать все до этого.
может быть, от того, что говорить пришлось бы с зеркалом.
но обнимает магнуса молча, сцепляет руки за спиной.

Отредактировано Theresa Gray (2019-05-17 12:01:06)