гостевая
роли и фандомы
заявки
хочу к вам

BITCHFIELD [grossover]

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » am i not


am i not

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

[icon]https://i.imgur.com/2RZes88.png[/icon][nick]valentine morgenstern[/nick][status]пленных не.[/status][sign]

вчера убили знакомую

[/sign][char]валентин моргенштерн, 33[/char][lz]<center>хрупкий до историй <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=607">полночных</a>,
я большей частью <i>молчал.</i></center>[/lz]

am i not ??????? merciful
https://i.imgur.com/Won6BUl.png https://i.imgur.com/iTwcHA1.png
зима в европе промозглая, холодная, пахнет коричным сиропом и слякотью; кровь демонов и кровь нечисти скапливается на клинках если долго не очищать. валентин продаёт лекарство за лекарство, кровь за кровь — рана на плече гноится, живёт своей жизнью; валентин видит чёрные глазницы сына во снах и всё оставшееся время проводит у окна в тренировках. зачем я сделал это если я..
валентин моргенштерн не милосерден.

+5

2

пожалуйста, не делайте мне больно, пожалуйста, не делайте мне больно, пожалуйста, не делайте мне больно.
пожалуйстанеделайтемнебольнопожалуйстанеделайтемнебольнопожалуйстанеделайтемнебольнопожалуйстанеделайтемнебольно
пожалуйста

во сне у малышки джесси всегда огонь, беспощадное пламя, огонь пощады не знает, огонь зацеловал папочку до смерти, огонь слизал мясо с костей мамочки, огонь погнался за малышкой джесси и не догнал, малышка джесси быстрее огня и быстрее самой смерти, малышка джесси забивается, прячется в своем кукольном домике, там мамочка, папочка, малышка джесси, все снова вместе, как одна семья.
а после беспощадное пламя начинает лизать стенки и кукольного домика и малышка джесси кричит от боли, выпустите меня, выпустите меня, выпустите меня, я не хочу здесь больше находиться, выпустите меня.
языки пламени обнимают маленькое тело, тонкое, сплошная оболочка, кожа прозрачная настолько, что огонь просвечивает ее насквозь.
языки пламени оборачиваются в руки, человечески и нет, мерзкие и когтистые или цветные изящные руки фэйри, а малышка джесси заходится, не прикасайтесь ко мне, не трогайте меня, я не хочу, чтобы вы до меня дотрагивались. прикосновения жгутся, снимают с джесси кожу, отдирают куски плоти, прижигают кровь тут же, малышка джесси кровить не будет.
не трогайте меня, я не хочу, не трогайте меня, уберите руки, а они лезут дальше, передают ее как вещь, и попользовавшись выкидывают.
хорошенькая, хорошенькая малышка джесси.
иди сюда детка, где эта мисс мира.
пожалуйста, не делайте мне больно, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
хватит.

stick out your thumb and lift up your skirt
someone's gonna stop here soon

джессамин просыпается с криком, джессамин во сне стонет и плачет, мечется.
джессамин ненавидит ночь, остается одна в собственной голове и дрожит, сломанная и потерянная, кукла наследника, глаза обращенные внутрь себя, руническая вязь, ничем не прикрытая.
иногда джессамин пытается услышать валентина за стенкой.
иногда джессамин пытается услышать, вот бы он издал хоть звук, хоть шорох.
выдайте себя хоть чем-нибудь, господи, прошу вас, выдайте себя хоть чем-нибудь.
джессамин просыпается с криком, в слезах, ее руки, ее шея и ее бедра зацелованы, оттенок застарелого кошмара пропадет через несколько минут.

не могу больше, - шепчет джессамин, - не могу больше.
откидывает в сторону одеяло, простыни сбитые и волосы липнут к шее, забиваются в рот, не могу больше.
крадется по коридору, будто воровка, но джессамин не крадет, джессамин никогда не крадет.
больше нет красивой одежды и кукольного дома тоже нет, больше нет ничего, у нее ничего не осталось, у джессамин даже не осталось ее самой, тело тонкое и изломанное, когда она идет, то натыкается на стены, когда она идет, то выпрямляется упрямо.
не сломаешь, не дождетесь, не сломаешь, меня никогда не сломаешь.
джессамин дрожит, кошмар все еще заботливо обнимает ее за плечи, и джессамин упрямо мотает головой.
за что была жизнь мне подарена, такая бессмысленная и такая нелепая, за что была жизнь мне подарена, почему вы делаете это со мной, что вы делаете со мной?

take down your hair and wind up your grin

он появляется буквально из ниоткуда, спаситель, избавитель, лицо ангела, лицо люцифера, люцифер тоже был ангелом, утренняя звезда, почему так ослепляюще, почему так больно, джессамин его боится (нет), джессамин замирает в его присутствии и улыбается нехорошо, и шипит как раненое животное, и бросается, и в руки не дается, он рук и не тянет, только поэтому джессамин перестает его бояться.
натыкается на него, как всегда неожиданно, в кухне.

джессамин поднимает на него глаза, огромные, ни тени испуга, джессамин облизывается.
иногда в языках пламени появляется лицо валентина, она не знает, что думать, что думать о нем и что думать о себе, сжимает одеяло в руках, знает, что здесь нет огня и чужих рук тоже нет.
отчего так жжется, отчего же так жжется.
джессамин ненавидит сумеречных охотников, все они помешанные уроды, как один, ни одного исключения. джессамин.. запинается. зацепляется взглядом за кривящийся уголок рта, в ухмылке, в улыбке ли, в чем, и руки, руки у него в крови, нет, не может быть, но в крови, в крови по самые кажется плечи, кровь не красная, нет, не человека, чья это, и почему так много крови.
джессамин почти кричит, но закусывает губу, крепче, в кровь, опускает взгляд и смотрит на эти руки, вот этими руками он ее за локоть выволок, из огня, из рук, выволок, зачем только не оставил?

джессамин держит его за руку, ей бы хоть до чего-то дотронуться, хоть до чего-нибудь, что живое и теплое, чтобы дотронуться самой, замечает, что дрожит до сих пор только когда прикасается, пытается оттереть футболкой пятна крови с руки, животное, немое и перепуганное, когда ей удается открыть рот, голос ее не слушается, - у вас руки в крови. почему вы всегда в крови?
и продолжает, продолжает тереть, будто кошмар не заканчивается этим, но кошмар жаркий, маятный, кошмар смыкает руки у нее на горле – почти приятно.

джессамин поднимает глаза на секунду, заглянуть в лицо, - я вас разбудила?
а когда опускает глаза снова, то видит, что руки чистые. красивые руки, такие могли бы сломать ей шею, без всяких усилий. легко совсем.
эта мысль ее беспокоит, эта мысль ей почти приятна.
руки чистые совсем, джессамин облизывается, не может быть, но на футболке тоже ни пятнышка.

someone's gonna take you home

пожалуйста, не делайте мне больно, пожалуйста не делайте мне больно, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не делайте мне больно
но вы. вы можете. вы не спросите.
пожалуйста.

[nick]Jessamine Lovelace[/nick][status]imagine innocence[/status][icon]https://i.imgur.com/2nRUIYr.png[/icon][sign]if every angel's terrible then why do you welcome them?[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]джессамин лавлейс, 21[/char][lz]it's alright to recognize me, call out my <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=11">nameless.</a>[/lz]

+3

3

[nick]valentine morgenstern[/nick][status]пленных не.[/status][icon]https://i.imgur.com/2RZes88.png[/icon][sign]

вчера убили знакомую

[/sign][char]валентин моргенштерн, 33[/char][lz]<center>хрупкий до историй <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=607">полночных</a>,
я большей частью <i>молчал.</i></center>[/lz]В квартире всегда холодно.
Холод прочищает сознание, сужает сосуды — Валентин склоняется над раковиной низко-низко, смывает с предплечий ихор, несколько раз повторно наносит иратце. Она почти у самого сердца (пузырится обожжённой кожей, вздувается золотым и чёрным) — вспыхивает и угасает, как мотылёк. Толку от иратце мало, но хотя бы боль приглушает.
Валентин удерживает себя в холоде — чтобы не сорваться, чтобы не уснуть на двенадцать часов; поочередно колет психостимуляторы и продолжает функционировать.

Дабы услышать крики, Валентину не нужно спать. Они приходят наяву — по отдельности и все вместе, целой толпой; за двумя стенками глухо повизгивает девушка. От криков болит голова, мучительно ноет в висках — каждые два часа Валентин держит голову под холодной водой.
Лица под веками расступаются, голоса скрываются за приятным шумом воды — град капель вычерчивает ему руну облегчения. Метод универсален, даже стило не требуется. Холод уносит крики, лица и ничего после себя не оставляет; не важно, думает Валентин, зачем я это сделал — холод оправдает всё.

Валентину нужно возвращаться домой. Слово больше не несёт в себе никакой сентиментальной ценности — оно не холодное, и потому Валентин его отвергает. Дома остаётся сын, трупы нескольких тренируемых последователей, кукурузные хлопья, рассыпанные по кухне. Джонатан отказывается завтракать чем-либо кроме этих блядских хлопьев — Валентин устаёт с ним спорить и просто покупает оптом, самостоятельно растворяет витаминный комплекс в каждой из порций.
Когда Джонатан ест и от удовольствия прикрывает глаза, отросшая чёлка падает ему на лицо — волосы серебрит луна, прямо как у отца. Он почти похож на нормального человека в такие моменты, думает Валентин.
Когда не видно пустых глазниц, когда не кажется, что в десять лет уже сможешь убить двух взрослых нефилимов.

Валентин вот в десять не мог — а Джонатан смог.
Нужно гордиться.
Хлопья рассыпаются под ногой — сын случайно опрокидывает миску и не смеётся; даже испуга, что отец накажет, в его глазах не сыскать. Валентин хмурится — каждый раз обещает скоро вернуться, каждый раз уезжает максимально далеко. Он вернётся, конечно — но сначала разыщет успокоительный холод.
Потому что от Джонатана пахнет дымом и пеплом. Пепел у него на ресницах и в волосах — клочья рассыпаются по одежде. Валентин бы боялся сына если бы всё ещё умел.
Но холод и страх побеждают.

Клешни пробираются под сень шрамов и далеко под, надрезают кожу чтобы устроиться поудобнее — у Валентина даже кровь мёрзнет. Холод синоним спокойствия. Признак того, что всё пройдёт хорошо.
Валентин различает женские крики где-то вдалеке. И уходит на кухню чтобы не слушать.

сосущее под ложечкой марево
подступающее ночью так близко
— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Вода приятно скользит по пальцам, сцеживается с самых концов в две тарелки и чашку, обращается мыльной пеной — Валентин ведёт по керамической посуде тряпкой, и думает, что цвет у неё неестественно белый вместо уютного коричного. Пальцы цепляют синий узор — он соскальзывает в раковину змеёй, переползает прямо в руки и шипит (синий становится чёрным, глазницы заволакивает тьмой).
Валентин смыкает кулак чтобы задушить змею вместе с проклятой чернотой. Чтобы выжечь из себя заразу, извлечь осколки страха, обрывки сомнений — он не сбегает с поля боя, не разворачивается прочь чтобы прекратились галлюцинации. Спать не хочется — дезоксин действует без сбоев, в отличие от самого Валентина. Схемы у него в голове тоже вертятся змеями — цвета разные, но синий с чёрным преобладают. Они движутся потому что в мире нет ничего статичного — Валентин удерживает в мыслях огромное количество информации и всё равно не в состоянии контролировать все переменные. Мешаются побочные, в узлы вяжутся дополнительные.
Валентин вертит имя на языке — Джессамин. Старомодное, глупое — он одобрительно кивает потому что имя нравится. Сам бы так дочь не назвал, но звучит витиевато и красиво.

Змея жалит Валентина в висок, он вздрагивает от боли — воду приходится выключить, посуду насухо протереть полотенцем.

что кабы не холод
черпал бы ложкой
— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Шаги Валентин слышит ещё на подходе — неровные и шаркающие; если она снова ходит босиком, нужно напомнить, что из-за этого опять простудится. Всё это Валентин делает почти механически — жизнь учит его заботиться; заботиться и наставлять, заботиться и извлекать необходимость, заботиться и получать желаемое. Валентин щурится, потому что это легко — самое лёгкое что можно вообще представить.
Не стой босиком, хочет сказать Валентин — девица замирает в проходе и вглядывается в него. Он устало хмурится, качает головой и включает чайник. Тот едва слышно стрекочет — электричество устраивает себе прогулку по воде.

Она подходит ближе, прикасается — Валентин щурится и встречает чужой взгляд. Выглядит как потерянная принцесса, отравившая дракона и сбежавшая из башни — ну или как классическая представительница готического романа, Джонатану бы понравилось.
Он вздрагивает — шея у девушки хрупкая, сын бы управился одной рукой.

Благо, что руки — холодные.

(разговаривает она соответствующе)

— Нет, не разбудила. Чаю хочешь?

Валентин сам опускает на свои руки взгляд — ведёт глазами и не находит ни пятнышка. Кровоподтёки давно утекают в слив, удерживать ихор на коже слишком долго это почти что больно. Могут появиться ожоги.
Но даже тогда руки были бы в чёрном и золотом — красная кровь у Валентина там не реже, но с ней он домой не является.
(ну, почти никогда)

— Я бы рекомендовал выпить. Здорово помогает от галлюцинаций.

Он усмехается — беззлобно, но тоже механически. Вены под кожей у Джессамин синие — и отлично просматриваются, вот уж кому делать уколы не составило бы труда. Вся телесная карта как на ладони. Шприц бы вошёл мягко, он бы предварительно коснулся локтевой ямки носом.

Пахло бы, наверное, горьким апельсином. Листьями горького апельсина.

— Комнату перед сном проветриваешь? — он отстраняет её руки чтобы подняться и достать вторую чашку. — Снижается риск ночных кошмаров.

Цепляет пальцами и опускает на ротанг.

+4

4

harmless monster

приходили механические звери, у них были стальные когти или не было когтей вообще, приходили ослепительно прекрасные фэйри, кожа у них всех цветов радуги, а когти свои или одолжены у зверей, приходили люди – джесси думала они святые, а людей как грязи, у людей руки крепче, чем у нее, от ангельской-то крови, приходили волки, требовали овец, и джесси хлопала глазами, послушно, невинно, строила из себя дурочку, приходили вампиры, какая чудесная у нашей мисс мира шейка и джесси кричит «не тронь меня».
малышка джесси плачет и малышка джесси кричит, все они тянут к ней руки, тянут к ней лапы, запускают в нее когти, крадут понемножку, но достаточно для того, чтобы ей измотаться и потерять всякий страх.
малышка джесси сначала плачет, а потом слезы кончаются, голос кончается тоже, малышка джесси чинит разорванное платье, лечит старые шрамы, стило у нее забрали давно, пытались забрать и имя, не вышло. малышка джесси справляется сама, шьет по живому и перекусывает зубами нитку.
малышка джесси похожа на себя мало, кукольный дом сворачивается от жара тоже, а в нем никого. никого.
один секрет она не откроет никогда и никому, не заставляйте ее.
в том пожаре сгорели все.
руки преследуют ее, находят заново, рвут платье, а следом и кожу, бросают, наигравшись, джесси собирает лоскуты с пола, потом собирает с пола себя.
они с ними одной крови, в одной постели.
круг повторяется заново.

пока он не разрывает его.
и звери ей привычны, а он.
что у него в голове.
джесси бы его испугалась, если бы нашла в себе силы.
круг размыкается, выпускает ее, и она в новой, хрустящей футболке, показывает ему зубы и дикой кошкой хочет спрятаться под диван, рукам не верит, даже если цветные и нет когтей, и даже в руках обидчиков
выходит неохотно.
и отчего он все возвращается.

кошмары мучают джесси, а еще джесси мучает неизвестность, механически звери переставляют механические лапы под ее постелью и джессамин ненавидит спать одна, готова спать собакой в ногах у валентина, но никогда ему об этом не скажет, ноги будут холодные все равно, а лязг как бы не стал громче.
приходили звери и приходили фэйри.
что им до твоей ангельской крови, малышка джесси?

джессамин слушает его, но не соглашается, качает головой упрямо, светлые волосы растрепаны, а лицо потерянное, они смотрятся вместе прекрасно, оба бледные от бессонных ночей, долго смотреть страшно, кажется, что усталость посмотрит на тебя обратно и съест, - чаю хочу. но у меня нет галлюцинаций, - отзывается кусаче, показывает зубы даже, не рискует сказать ему, что он не прав, чувствует, что это будет не верно, добавляет тише, - не говорите мне, что чисты. не лгите мне. я же вам не лгу. 

with flowers in your hair

джессамин слушает, это она научилась делать очень хорошо, все эти существа – не замечают ее, а она влезает в их секреты, путает их и путает, валентина она слушает, потому что пытается понять, наконец произносит негромко, - у вас ведь есть дети, правда? – облизывается, усмехается криво, уголком рта, а меняется все лицо, - или, может быть, пациенты? в другой жизни. но я не ребенок, валентин, и я точно не больна.
джессамин знает, что так делать нельзя, что бежит по очень тонком краю, с одной стороны пропасть, с другой тоже, бежит по лезвию ножа, к слову, и ждет, когда же ноги это ощутят, джесси улыбается, всегда улыбается, улыбается тем шире, чем сильнее удается ее достать.
- я не забываю проветрить комнату, сама завязываю шнурки, даже чай заварить могу, для себя, да и для вас тоже, а вы ужин верно не заметили, - джесси усмехается, ничего не замечает, даже когда джессамин стоит перед ним голая, смотреть он будет вскользь или смотреть будет вскользь, это неважно, - но спасибо, я непременно запомню.

и замолкает, тишину слушают оба, джесси – с напряжением, что творится в голове у валентина, она представить не может, сладкий оттенок кошмара, наконец, покидает ее реальность и джесси устало поводит плечами.
с облегчением.
валентин – невозмутимый. механический.
джесси крутит на языке, механический. механические звери.
а мы с ним одной крови. думает джессамин. и поворачивается к нему.

- скажите, почему.. – и качает головой запинается, зацепиться хочется хоть за что-то, она не была тактильной, но отсутствие даже иллюзии прикосновения ее пугает, иногда ей кажется, что она все выдумала, что все это происходит в ее голове и отчаянно боится, что кто-то скажет ей: проснись, твой мир нереален.
но так ведь просто не бывает.
джессамин собирается, качает головой.
у меня нет галлюцинаций, перестаньте.

он смотрит на нее как на экспонат, джессамин это позволяет, выпрямляется, вытягивает руки, смотрите.
смотрите, в самом деле.
значит, что-то здесь еще осталось.

- почему вы меня не оставили? не подумайте, что я не благодарна, я благодарна безумно, я.. – сбивается снова и досадует на себя, глухо, гулко и зло, сколько же можно, джессамин среди зверей и волков, среди фэйри с цветной кожей и людей, не поцелованных ангелом вовсе, забывает, что такое говорить, но слова просятся наружу и обидно, и больно, чертовски больно жгут ей язык.
- я просто пытаюсь понять. вы ничего не попросили за помощь. вы.. продолжаете помогать мне, господи, вы даже чаю предложили, - джесси издает смешок, получается неровно, получается нервно.

by the roadside, in the nighttime
i'm hardly even there

когда джесси моргает, перед глазами у нее остается кровь.
когда валентин пришел, крови было еще больше, крови было так много – она чуть не захлебнулась.
он крови не боится вовсе, выпускает без сожаления, без задней мысли, люди, фэйри и волки. неважно. неважно, кто это.
руки у него этой кровью искусанные, изъеденные, джессамин видела, но не боится, и поднимает на него глаза снова, сплошной знак вопроса.
- если не я разбудила, отчего вы не спите?
что-то в этом доме крадется, змеится и мучает.
джесси слышит шепоты.
но голоса вовсе не те, что обычно рождаются у нее в голове.

[nick]Jessamine Lovelace[/nick][status]imagine innocence[/status][icon]https://i.imgur.com/2nRUIYr.png[/icon][sign]if every angel's terrible then why do you welcome them?[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]джессамин лавлейс, 21[/char][lz]it's alright to recognize me, call out my <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=11">nameless.</a>[/lz]

+3

5

[nick]valentine morgenstern[/nick][status]пленных не.[/status][icon]https://i.imgur.com/2RZes88.png[/icon][sign]

вчера убили знакомую

[/sign][char]валентин моргенштерн, 33[/char][lz]<center>хрупкий до историй <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=607">полночных</a>,
я большей частью <i>молчал.</i></center>[/lz]маленькие домашние неполезные ископаемые
упавшие за плиту ложка, кусочек картофеля, постного масла капля
спустя несколько поколений
превращаются в слегка горючую летучую массу

Валентин совсем не говорит когда нервничает — у кого-то иначе (например, Джессамин). Она щебечет что-то почти без остановки — слова беглые, но значительные. Интонации удивлённые, вопросительные, горделивые — вырываются на свободу из её рта, запрыгивают прямо в кипящую воду, покрываются там крохотными пузырьками. Валентин достаёт нож чтобы отрезать лимон — лезвие отсекает (чужие конечности) ломтик. И второй.

Линия плеч прямая, прядь волос лезет в глаза и Валентин убирает её назад. В свете волосы серебрятся, в темноте — там просто седина. Валентин Моргенштерн не чувствует себя старым, но иногда ощущает древним — будто бы время замирает где-то под кулаками, засыхает под коркой крови, на самых задворках. Затрагивает морщины на его лбу, количество дней в самоволке и возраст ребёнка. Не играется и не вертит хвостом.
В восемнадцать Валентин верит, что призван творить в сумеречном мире революцию — перешагнув тридцатилетний порог, он думает, что мир её не достоин.

Оттенок глаз Джессамин он не помнит. Серый? Голубой?

— Не лжёшь потому что пока ещё не было шанса.

Он не улыбается когда на мгновение оборачивается к ней.

— Или необходимости.

Может, карий?

осторожно выглядывают на свет — кем быть?
прозрачным огоньком
или дать этому странному существу себя вдохнуть

Голос мелодичный, почти красивый — разливается по пустынной кухне, заменяет собой необходимые источники информации, удовлетворение от успешной охоты, мерцает как ведьмин огонь. Он собирается у Валентина на зубах и под веками, ещё одна долька лимона отсекается быстрее прежней. Валентин опускает их в чашки вместе с заваркой, льёт кипяток.

Он слышал такие голоса несколько десятков раз.

Вязь воспоминаний спутывается, но Валентин и не пытается отделять — Джессамин говорит как Селин, прижимающая к себе огромный живот обеими тонкими руками, как Мариза, влажная от пота и расправляющая спутанные волосы, как Джослин, льнущая к его спине в поисках тепла.
Ведьмин огонь у них в глазах, телах, между пальцами рук и ног, у ключиц, ярёмной впадины, ложбинки между грудями — они светятся когда чего-то хотят, когда им кажется, что верный путь отыскан и они теперь что-то особенное понимают.

Валентин запускает им в уши этот яд — вы особенные. Только вы сможете изменить мир.
Секрет его лжи в том, что каждый раз он сам в неё верит. И каждый следующий раз тоже, иначе ничего не получится. Иначе нельзя.

— Я не поужинал, — улыбается Валентин, опуская перед ней чашку. — Всё в холодильнике — сегодня не было аппетита.

У Джессамин блестят глаза — когда она расправляет плечи и чуть вздёргивает подбородок; у неё волосы тоже, наверняка, серебрятся, но даже в темноте не выглядят седыми. Напоминают скорее лунную пыль — или, может, голубиные крылья. Они чуть вьются на концах. Валентин отводит взгляд, опускаясь на стул напротив.

— У тебя накопилось много вопросов, как я погляжу.
Суждение про детей он пропускает.
— Судя по тому, что каждую ночь я слушаю твои крики, ты либо не проветриваешь комнату, либо это не помогает, — Валентин пожимает плечами. — Вероятно, нужно нечто более.. действенное? После того, что ты пережила, необходимо полноценное лечение и нормальный отдых. Прийти в себя быстро невозможно, даже если самостоятельно завязывать шнурки.

переродиться в теле
в тёмных лёгких
сердце, мозге
тёплых и мягких

Голос у Джессамин колючий (ну, конечно), едкий — не разъедает кожу только чтобы забраться внутрь и поселиться уже там; у Валентина под кроватью есть потерянные птичьи гнёзда, её там тоже окажется. Джессамин самостоятельная (Валентин вытаскивает за локоть из какого-то притона), сильная (хрипит в подушку и сблёвывает кровью на чистые простыни), забота ей не нужна (чай не забота, чай не помеха самостоятельности).
Квартира тоже, в общем-то — он улыбается ещё раз, бегло заглядывая в глаза.

— Я сумеречный охотник, Джессамин.

Валентин констатирует факт и забывает, когда произносил эту фразу в последний раз. Может, стоило бы сказать сумеречный охотник в бегах. Или — если ещё раз попытаться, — сумеречный охотник, проклятый Конклавом.
Руны ноют на теле — особенно брачные, бледные и уже почти выцветшие; на руке и у самого сердца.

— Я не бросаю нефилимок на растерзание нежити, и защищаю примитивных от демонов. Нам за это никогда не платили, потому, — он приподнимает бровь, — мне не нужно никакой платы и от тебя.

На кухню врывается ветер — прохладный; открытое на проветривание окно обнимают голубоватые занавески. Белая бахрома старинная, но в довольно сносной сохранности; холод знакомый, блаженный, шевелит собранные в хвост волосы и ласкает ушные раковины. С холодом Валентину привычно, с женщинами тоже — было когда-то.

Валентин смотрит на Джессамин и затрудняется с идентификацией — женщину он видит или ребёнка; пальцы у неё подрагивают, грудь вздымается рефлекторно, пока она втягивает в лёгкие воздух. Жадно, неосторожно, но не переступая порог.
Валентин слышал множество криков по ночам, когда кричит Джессамин он тоже вздрагивает, как и во все предыдущие разы. В квартире всё ещё холодно, туманно и сизо, пустота не заполняется — просто становится немного другой. Джессамин носит в себе огромное количество боли, Валентин подставляет ладони — боль можно препарировать, пережить и использовать.

Выбор, в этом случае, не за ним.

— Иногда утомление достигает того порога, когда и заснуть от него не получается. Хотя, казалось бы, нету сил.

Валентину нравится, как звучит её речь — старомодное «вы», взволнованные собственной дерзостью интонации.

— А на борьбу с пресомническими нарушениями времени нет.

Слова тлеют во рту — Валентин делает глоток чая, опускает подбородок на скрещенные ладони и думает, что в чае не помешал бы сахар.

— Что тебе снится, Джессамин? Место, в котором ты была?

Небо на улице чёрное, даже луны нет,
ночь подслеповато щурится — и заглядывает к ним в окна.

+3

6

open-hearted as a heart can be

воспоминания джесси из детства отрывочны, вот кукольный дом, подарок отца, вот руки матери пахнут чем-то мятным, все это смешивается, или яблоки, красные почти в фиолетовый.
джесси режет их ножом, считая, что кусать это некрасиво.
(а на любую еду с жадностью животного будет бросаться другая девочка. не джессамин.
радуясь, что вообще покормили.)
яблоки, и кукольный домик, и голод, все осталось где-то чертовски далеко.
а джессамин здесь, джессамин просто так не сломишь, продолжает стоять, зубы показывает, и выражение на лице застывает максимально доброжелательное.
лгунья.
валентин, верно, насквозь ее видит и джессамин улыбается, когда отвечает голос прыгает, голос звучит мягко, еле слышно, - солгала бы, вы правы. вам, выходит, есть о чем мне лгать?

действия у валентина выверенные, лимон он режет будто препарирует, джессамин в этот момент его почти боится, кто так режет лимоны?
кого еще он сегодня резал с тем же выражением лица?
джессамин ему, конечно, не верит.
валентин что машина, современный механизм, лучше механических зверей. те, увидев его, убежали бы, в страхе поджав хвосты.
джессамин забирает чашку, кивает с благодарностью, - спасибо.
греет о нее руки и смотрит, смотрит, смотрит.
раньше, в другой жизни, ее учили, что так пялиться на человека просто неприлично. в жизни, следующей за этой, пялиться было просто опасно, можно было в лучшем случае нарваться на ехидное замечание. о худших случаях джессамин старается не вспоминать.
хмурить носик, горделиво задирать подбородок и беречь ручки ее отучили быстро.
(джессамин заплетает волосы, прячет их, вспоминает, как чужие мерзкие руки сжимают их в кулаке.
лучше бы их остричь вовсе, но как же я тогда буду красивой?
я устала быть уродливой.
можно я снова стану красивой?
пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
можно я снова стану красивой?)

- давайте это будет один-один, - отвечает джессамин, - вы бы поели, по вам очень заметно, что вы чертовски устали, а пропускать важные приемы пищи – это дурная привычка.
договаривает и показывает зубы, не кусается, играет, готовая отпрыгнуть в любой момент.
пробует границы.
джессамин знает, что валентин мог бы свернуть ей шею.
почему-то он этого не делает.
это невероятное ощущение.

и смеется, смех звонкий, рикошетит от стены и падает им на головы.
джессамин не слышала, чтобы он смеялся, и улыбался он тоже очень редко.
- что вы имеете ввиду, когда говорите «нечто более действенное»?
и склоняет светлую голову, изображая покорность. джессамин иногда изображает так хорошо, что сама верит.
- пропишете мне лечение, герр доктор?

'cause we're all a ruin like broken leaves

такие не живут долго, таких помнят дольше, чем они живут.
или предпочитают делать вид, что забыли, стыдливо отводят глаза, таких девочек в наших жизнях не было.
такие долго не живут, но про таких в конце всегда говорят.
доигралась.

чай джессамин пьет без сахара – сахар вредит фигуре, сахара в ней самой хватит на троих, сахар мерзкий на вкус, успевает прикусить лимон прямо в чашке и морщится довольно, сворачивается вокруг нее, и жжется, конечно.
горячо.
но приятно.
валентин говорит, что он сумеречный охотник.
а джессамин ему не верит.
- на сумеречного охотника вы не очень похожи. и похожи одновременно. но я никогда до вас не видела, чтобы сумеречный охотник кровью умылся, и сделал это так, - джессамин поднимает глаза и взгляд у нее внимательный, взгляд у нее больной, она до валентина никогда не видела столько крови, откуда он только берет ее, оставляет ли в живых хоть кого-то, ест ли она его кожу, пугает ли это зрелище его хоть немного.
как он вымывает ее из-под ногтей.

джессамин слушает, качается на волнах голоса, ей нравится, как валентин разговаривает, в этом голосе ей слышится покой.
джессамин прекрасно знает, что такое спокойствие – жестокое. такое спокойствие обманчивое.
валентин – вечная зима, в ней ты засыпаешь не чтобы отдохнуть, а чтобы не проснуться, по весне тебя находят в сугробе.
может быть, это хороший сон?
спрашивает себя джесси.
и вспоминает, кровь, кровь, кровь, кровь.
валентин всегда в крови, сколько она его помнит.
и снег вокруг него окрасился бы красным, а из кровавого сугроба ее выволокли бы за локоть.
джессамин сначала чертовски страшно.
а после чертовски холодно. все равно.

когда джессамин снова открывает рот, то звучит почти удивленно, - если честно, я думала, что вас тоже мучают кошмары. вы производите впечатление человека, у которого с ними давняя история, - джессамин замолкает, бросает на него взгляд, и в очередной раз думает, что сказала лишнего, добавляет негромко, - простите.
переводит взгляд в чашку, наблюдает за лимоном и на секунду делает вид, что ее здесь нет, сливаться с мебелью джесси научилась лучше всех на свете.
у этой истории есть единственный недостаток.

tempt my werewolf not to run

джессамин ненавидит быть незамеченной.
ненавидит быть призрачной и прозрачной.
джессамин нужно, чертовски сильно, болезненно, мучительно.
чтобы на нее смотрели.
и это вечный звон, это немая просьба, не дает ей покоя.
посмотрите на меня, посмотрите же на меня!
прошу вас.

на вопрос джесси поворачивает к нему голову, медленно, будто хочет сделать вид, что прослушала.
а когда оборачивается, наконец, лицо у нее будто трескается.
(в пожаре никто не выжил, в пожаре никто не выжил, жар жрет меня до сих пор, пламенем зацелована и закусана, обглодали мои косточки, в пожаре никто не выжил, в пожаре никто не выжил, никто, совсем никто.)
когда джессамин отвечает, голос у нее мягкий, нежный почти, мурлычет котенком, готовая подставиться под руку, только погладьте.
- мне снится пожар.
и добавляет, подумав.
- то место тоже. но оно тоже походило на пожар. пока вы не превратили его в бойню.
джессамин сверкает глазами, честность – ослепительная и беспощадная.
пощады не будет, ей пощады ждать было неоткуда.
- мне понравилось.

и после встряхивается.
(ничего не было)
джессамин застывает, снова похожая на ангела, пытается согреться о чашку, а ее едва хватает на руки, ежится, но в жаркий плен одеяла возвращаться не хочет. все это уже было пройдено.
джессамин спрашивает негромко – в одном валентин прав, вопросов у нее успело накопиться великое множество.
- а вам что-нибудь снится? хоть что-нибудь?

[nick]Jessamine Lovelace[/nick][status]imagine innocence[/status][icon]https://i.imgur.com/2nRUIYr.png[/icon][sign]if every angel's terrible then why do you welcome them?[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]джессамин лавлейс, 21[/char][lz]it's alright to recognize me, call out my <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=11">nameless.</a>[/lz]

Отредактировано Theresa Gray (2019-05-14 11:16:19)

+3

7

[nick]valentine morgenstern[/nick][status]пленных не.[/status][icon]https://i.imgur.com/2RZes88.png[/icon][sign]

вчера убили знакомую

[/sign][char]валентин моргенштерн, 33[/char][lz]<center>хрупкий до историй <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=607">полночных</a>,
я большей частью <i>молчал.</i></center>[/lz]— Всем есть о чём лгать, — пожимает плечами Валентин. Чай стынет на зубах — лимонная горечь смешивается с заваркой. Горечь успокаивает (как и холод), но жидкость привносит в тело нежеланное тепло. Мышцы расслабляются, Валентин хмуро вздыхает — прохлада, тянущаяся из окна, должна оказаться сильнее чашки чая и глумящейся Джессамин.

Тепла следует избегать.

Пустота вьёт себе гнёзда в Валентине; по ночам он горстями выгребает из себя воспоминания, чужие слова и взгляды, неверные действия, поступки, которыми не стоит гордиться. Ангелы его простят. Потом, когда Валентин взрастит сына, когда сможет очистить мир, когда всё станет правильно — Ангелы даруют ему прощение, душевный покой (Валентин надеется), а воспоминания заберут. Он не будет по ним скучать — не воспоминания делают Валентина Моргенштерна тем, кем он является на самом деле.

Гнёзда пустоты выстелены чёрными перьями и чужой кровью. Если присмотреться, можно разглядеть неровные медицинские швы (Джонатан всё ещё учится их накладывать), волчьи кости, крохотные осколки адамаса, красиво блестящие на солнце. Руны на теле Валентина ноют — зуд снуёт прямо под кожей; он делает ещё один глоток чая, чтобы теплота вырвала его из гнезда и прогнала пустоту из кухни.
Та подождёт пока он отправится спать. Постель будет ослепительно холодной когда Валентин решит в неё забраться.

— Планирую подать тебе пример своим послушанием, — улыбается Валентин, поднимаясь на ноги и проходя к холодильнику. Ручка металлическая, приготовленная Джессамин еда стынет под пищевой плёнкой — выглядит вполне съедобно, и он извлекает её наружу.

— Я могу дать тебе общие рекомендации, Джессамин — а за прописанным лечением придётся обращаться к специалисту.

Валентин ставит тарелку в микроволновую печь и думает, что она ходит по краю. Джесси смеётся, флиртует, игриво прощупывает территорию — то, насколько далеко ей позволят забраться. Плечи сковывает усталость, в ледяной пустоте Валентина ожидает очередная ночь — утром придётся отправляться обратно в соседнюю гостиницу, добивать оставшийся выводок демонов.
Пустота ещё и под веками — чёрная (Валентин старается не думать о Джонатане) и алая (может, это пожар?)
Он чертовски устал.

Джессамин играет — не с огнём, с пустотой; он надеется, что привычной линии поведения ей хватит, чтобы пустота её не затронула. Несколько раз Валентин Моргенштерн встречал таких женщин, несколько раз ему доводилось таких убивать — они не просили пощады, а цеплялись за него пальцами и смеялись.

Я бы сказал ей,
что мы все сгибаемся под тяжестью одного и того же непосильного груза
и знаем, что лишь звёзды уцелеют и останутся здесь навсегда.

Валентин останавливает микроволновку раньше чем она издаёт этот мерзкий звон; пищевую плёнку выбрасывает, тарелку опускает на стол и садится обратно. Он отмечает, что Джессамин выбрала самую красивую посуду из имеющихся — под пищей виднеется линия, по которой вьётся цветок. Паста пахнет приятно, но кажется чужеродной массой — собирается комьями; когда долго не ешь, тебе кажется, что она пачкает организм.

Валентин и без того грязный — весь в крови, как милостиво отметила дама; потому, можно не переживать. Он отправляет вилку в рот и думает, что давно не пробовал еды, приготовленной не самостоятельно. Забавно, что ровно сейчас он утратил бдительность и Джессамин вполне могла добавить туда яд.

Но стило оказывается без надобности — единственное, чего Джессамин добавила в пищу с избытком, так это специй.
Хорошо, что Валентин любит всё контрастное.

— Вкусно, — отмечает он, поднимая на девушку взгляд. — Ты любишь готовить или просто из вежливости решила?
(и съедает ещё немного)
— Сама не голодна? Если ты ешь что-то особенное, можно заказать.

Валентин думает, что они двумя призраками снуют в этом забытом Ангелами городе — там, где один сумеречный охотник может произвести зачистку, нечисти всегда, почему-то, подавляющее большинство. Кровь с его клинков падает на пол некрасивыми комьями — потом испаряется, или счищается, но её и правда довольно много.
В пророческие способности Валентин не верит, но на девушку поглядывает с интересом. Она говорит исключительно образами — за ними скрывается боль или пустота?

Там холод или тепло?

— Значит я талантливый сумеречный охотник, — скалится ей в ответ Валентин. — Видимо, до сего момента ты встречала одно только современное поколение. А оно поразительно смягчилось, и на пользу работоспособности это не пошло.
Слова про текущее положение дел Валентин выплёвывает — сколько бы лет ни прошло, злость пробирает до кончиков волос и пальцев. Конклав уничтожает то, что могло бы вырасти в достойных последователей Ангела. Бесконечные уступки и поблажки тварям, совершившим преступления, насквозь пропахли лицемерием.
В собственных подвалах члены Конклава отменно справляются с пытками нежити — но кого, в самом деле, это интересует?

Он съедает ещё несколько вилок — чтобы унять злость. Она побеждает усталость, но лишь на одно краткое мгновение.

— Видимо, старею, — полушутливо реагирует Валентин на фразу о ночных кошмарах.
(маленький Джонатан улыбается ему и вонзает нож в спину)
— Раз выгляжу так, как будто бы часто их вижу.
(у Джонатана в глазах абсолютная чернота — заполняет его тело без остатка, и от сына там, когда-нибудь, не останется совсем ничего)
— Ты проницательна, — решает не врать Валентин.
(Джонатан улыбается)

Она остановится, выслушает меня и пойдёт дальше,
согнувшись, как прежде.

Валентин заглядывает в глаза Джессамин — алый отблеск пламени светится у неё на дне зрачков, и он знает, что сейчас она тоже будет говорить ему про пламя. Огонь ей к лицу — но многое, наверное, перед этим забрал. Облизал запястья и лодыжки, выжег стремление к иной жизни. Валентин не знает, почему на нефилимке почти что нет рун и почему она не смогла самостоятельно справиться со случившимся.

Джессамин похожа на ангела, думает Валентин. Может, потому другие и были призваны защищать её.

— Пожар забрал у тебя дом? Семью?

Факты про чужое горе легко перебирать — Валентин старается придать голосу максимальную сострадательность; он почти ничего не знает о ней, но быть жестоким необходимости нет. Может, сказывается усталость, а может он и правда стареет — не замечает уже, как в суждения закрадываются мягкость и милосердие.

Последнее звучит почти что ругательством у Валентина в голове.

— Снится, — кивает он головой и вспоминает пустые чёрные глазницы и вереницу трупов, которыми Джонатан выстилает себе путь. Они скользкие, кровь застывает у них под рёбрами и на губах — томатная, густая.

Аппетит пропадает окончательно — паста, обнимающая вилку, сворачивается чьей-то отрубленной рукой.

— Пожар, к слову, тоже иногда снится.
Валентин вспоминает, как горели родители Джослин и как обидно было за развалившуюся семью. Восстание обернулось против него, потому что и тогда в суждения прокралось милосердие.

А ведь мне было всего восемнадцать, думает Валентин.
Что, в сущности, изменилось?

+3

8

джессамин живет от тоски до тоски, тоска по дому, по отцу и матери сменяется банальной тоской по ощущению безопасности.
чувство, в которое хочется завернуться как в пуховое одеяло, молчать, не говорить ни слова, пусть оно станет уютным, пусть оно спрячет ее, позволит не думать хотя бы пару секунд.
тоска неизменна и неизбывна, джессамин тоскует по ощущению собственной свободы (но не помнит, была ли она хоть когда-нибудь свободна, все решили за нее, в самый первый, по праву рождения. и в самый последний, когда валентин выволакивает ее за руку из притона, не дает пропасть или сгореть.)
джессамин скучает по валентину, когда его нет дома – не говорит ему об этом, но чувствует себя исключительно одинокой, невероятно, колюче совершенно сиротливой.
когда валентин дома, то не смотрит на нее тоже, глаза у него повернуты внутрь себя, зрачков не видно.
тоска, тоска, тоска.
а джессамин бесится, хочется дергать за руку, и кричать. и требовать.
взгляните же.
джессамин молчит.

потерянных не ждут

и молчания ее никогда не хватает надолго, джессамин щурится, склоняет голову, светлые волосы падают на лицо, джесси жмурится, удовлетворенно, - о, так послушание для вас все же не пустой звук, - джесси смеется, демонстративно указывает на свое лицо, - посмотрите, я вся – внимание! в следующий раз сделаю точно также.
и действительно не врет, не пропускает ничего.
джессамин заботится неуклюже, старается, не хотите меня – хоть еду возьмите, за жизнь отдаривать надо, а то не продлится долго.
малышка джесси улыбается, показывает ровные белые зубки.
а хочу ли я чтобы она длилась долго?
джесси качает головой, то ли в такт мыслям, то ли в такт комментариям, - скажите, вы всегда предлагаете, но не принимаете?
и неважно, совершенно неважно, идет речь о смерти или о спасении.
иногда джессамин не уверена, что он замечает разницу.
иногда джессамин не уверена, что разницу замечает она сама.

малышка джесси, никогда не любила смотреть, как люди едят или как чистят зубы, малышке джесси отчаянно и яростно хотелось, чтобы всё вокруг и все вокруг были красивыми.
джессамин наблюдает за валентином, нотку внутреннего удовлетворения внутри душит, но уголок губы все равно ползет вверх, - рада, что вам нравится.
а после не выдерживает и смеется, - вам не нужно напоминать, откуда вы меня вытащили. там любая еда считалась за большое везение. а уж человеческая.. – замолкает, и жмурится, малышка джесси, любит все сладкое и все вещи, что можно назвать милыми, сама – безупречно милая девочка, конечно, - в детстве я любила все сладкое.
и замолкает, болезненно поморщившись, сама только бесконечно тает, девочка-сахарная вата.

печальных не хотят

джесси смотрит на него внимательно, не пропускает совершенно ничего, черт бы с ней с едой – это приятно, но интересует ее мало, - что вы, я видела достаточно охотников.
усмехается криво. ни один из старых зажравшихся уродов не взял меня к себе, видите ли, воспитана была не так.
воспитана я была дурно, я до сих пор дурно воспитана. (была бы счастлива, сгори они все. не мамочка. не папочка. все они.)
- в одном вы правы, поколение смягчилось, - джесси вертит чашку в руках и улыбается, улыбается, улыбается, улыбается бессовестно, ей совсем не стыдно.
сумеречных охотников она ненавидит.
но какая чудесная мелочь, гладит ее по шерстке, как котенка.
валентин, кажется, их тоже не слишком жалует.

валентин не говорит ей правды.
максимум – полуправду.
джессамин не лезет, щурится задумчиво,
- видимо, вас проветривание тоже не спасает. а за помощью специалиста вы, видимо, обращаться не пожелали?
джессамин могла давно лежать где-нибудь со свернутой хорошенькой шейкой.
но не лежит, ходит по кухне, ей все не сидится, ни секунды покоя.
и все думает, думает, думает.
отчего же медлит?
и не верит, категорически не верит, что у человека, у которого на руках столько крови, не может быть кошмаров.
даже если кошмары его не от этого.

такие не живут

разговоры об огне джессамин кусают, разговоры ведь тот же огонь, только гораздо, гораздо хуже.
оттого сверкает глазами, нехорошо, лихорадочно, бешено.
выдыхает резко, через нос, - огонь забрал у меня семью, забрал у меня дом, забрал ощущение безопасности, забрал ту жизнь, которая сколько-то делала меня счастливой, огонь только забирает, всегда только берет, не возвращает ничего, огонь у меня практически все забрал.
замолкает, устает быстро и морщится снова, болезненно, неприятно, воспоминания об огне преследуют ее даже там, где казалось бы об огне вспоминать и незачем вовсе.
джессамин оборачивается, вся состоит из немых вопросов, ни один не решается задать.
в этот момент, только в этот, ей становится жутко по-настоящему.
джессамин понижает голос, пытается заглянуть валентину в лицо, - а что огонь забрал у вас?
если забрал хоть что-то, если не вы стояли у его начала, не были отцом огня, если пламя не кажется вам очистительным, я точно знаю, что многим кажется.
в своих мыслях сбивается и ежится зябко, хочет выкинуть из головы, хочет закрывать глаза и не видеть пламени.
молчит снова.
что, в самом деле, забрал у меня пожар?

их топят как котят

- ненавижу эти сны, и спать одна ненавижу, все время вижу большое пламя и иногда вещи похуже, и неужели вам не страшно оставаться наедине со своей головой?
замолкает, трясет головой, вопросы не заканчиваются, вопросы – это всегда прямая дорога на тот свет, особенно, когда ты не фильтруешь, не умеешь задавать их правильно.
джессамин умеет, но не хочет. не боится вовсе.
- почему вы один?
почему вы здесь, со мной. почему тогда вы были один, сумеречные охотники терпеть не могут передвигаться поодиночке, почему вы всегда в крови, почему вы всегда один?
джессамин не кажется это подозрительным, подозревать ей его, в общем-то, не в чем.
джессамин ведет вечное любопытство и собственное махровое одиночестве, всегда одна, сколько себя помнит.
джессамин щурится, очередное почему вот-вот готово сорваться, но она задерживает дыхание.
смотрит выжидательно.
ждет.
ждать со временем входит у нее в привычку.

пожар не покидает ее мысль ни на секунду, прохлада ей кажется обманчивой.
около валентина всегда холодно.

[nick]Jessamine Lovelace[/nick][status]imagine innocence[/status][icon]https://i.imgur.com/2nRUIYr.png[/icon][sign]if every angel's terrible then why do you welcome them?[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]джессамин лавлейс, 21[/char][lz]it's alright to recognize me, call out my <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=11">nameless.</a>[/lz]

+3

9

Может, я уже не живой, —
Чёрствый панцирь,
Залепивший глаз постовой?
Пригоршни хлеба сыпятся
В пальцев дырки.

Валентин думает, что ему всё ещё неведомо, где пролегает это тончайшая грань — за которой разговоры обращаются откровениями, а напротив этого слова у него стоит тэг опасно, не помогает даже паста, в которую он опускает вилку и затем взгляд (она увивается вокруг столового прибора), фантазия могла бы дать волю но
Валентин удерживает её. Разумеется, приходится применять силу. Как всегда.[nick]valentine morgenstern[/nick][status]пленных не.[/status][icon]https://i.imgur.com/2RZes88.png[/icon][sign]

вчера убили знакомую

[/sign][char]валентин моргенштерн, 33[/char][lz][lz]<center>хрупкий до историй <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=607">полночных</a>,
я большей частью <i>молчал.</i></center>[/lz]

Голос Джессамин напоминает птичий щебет, от которого люди так отчаянно скрываются по утрам, нервную необходимость выговориться, объяснить себе что-то — может почему всё ещё жива, может почему он всё ещё жив, и что им с этим следует сделать. У Валентина правильных ответов нет. Огонь пожирает прошлое Джессамин, он видит это почти наяву, как игриво пламя слизывает приятные воспоминания, разбрасывает их пеплом по чужим комнатам, и пепел в её доме вместо земли в цветочных горшках, вместо песка в аквариуме с какими-то рыбками. Валентин видит, как Джессамин сама выбрасывает что-то в огонь, и не отдёргивает рук пока он ест с тонких девичьих пальцев — ей страшно, но она не подаёт виду.
— Принимать сложнее чем отдавать, да? Ты должна знать, мне кажется, — произносит Валентин и отставляет тарелку (глотать становится сложно, будто внутри стеклянный ком и если он скатится вниз по пищеводу, случится что-то плохое). Панические атаки Валентин оставил в прошлом, сплюнул их в раковину и больше они никогда не являлись, но сейчас ему кажется, что возможно всё. Он заглядывает в бледные глаза девушки, почти такие же выцветшие, как его собственные, и она будто сама — постоянно на грани, постоянно рискует сорваться и упасть. Он уже очень давно себе такого не позволяет, даже у ночи отобрал права.
Да, хочет сказать Валентин, но сдерживается — я очень многое знаю о послушании, изучил чужие работы от корки до корки, хлыстом на спине сына написал историю собственную, и теперь она принадлежит не только ему. Кровь не вода. Джонатан разделяет всё, что вкладывает в него Валентин, умудряется добраться даже до того, что он никогда не хотел бы вкладывать. Валентин создаёт оружие чтобы уничтожить Конклав, но клинок оказывается обоюдоострым, и уже десять лет он ходит с израненными ладонями. Отец говорил когда-то, что любой нефилим — оружие. Таким могла бы стать и Джессамин.
Если уже не стала.
Даже сквозь слой крови и грязи, сквозь затравленный взгляд, решительный оскал, в их первую встречу Валентин Моргенштерн подмечает детали. Молода, красива. Запугана, наверняка язвительна. Непременно с трагической историей в прошлом. Обязательно с гордо вздёрнутой головой. Всё, что делает и говорит Джессамин, только дополняет картину. Её странная забота. Её игривость и флирт. Её крики по ночам и манера изъясняться. На кухне, думает Валентин, он снова забывает про то, что оружие ранит с двух сторон — и сейчас по рукам стекает кровь, ложится к нему под ноги чем-то недозволенным. Ну или чем-то, что могло бы таким стать. Он вздрагивает. И вздрагивает. И вздрагивает.
И поднимается.

Копошусь на краю,
Неизменно с оглядкой
На змею из темного леса,
Что меня напугала
Ребенком.

— Нет таких специалистов, — прохладно констатирует Валентин, сметая остатки еды в мусорную корзину и опуская тарелку в раковину. — Есть вещи, с которыми приходится справляться самостоятельно. Есть живые существа, которым уже невозможно помочь.
Шум воды его, как всегда, успокаивает. Струйки стекают по рукам, посуде, добираются до слива, скрываются из виду только для того чтобы им на смену пришли новые. Вода смывает что-то важное, примитивные говорят — вода очищает, но Валентину кажется, что она счищает всё без разбора, даёт иллюзорную надежду на что-то, а липкая духота кошмаров потом всё равно заберёт своё. Вода не сможет быть вечной — а вот кошмары смогут.
От них укрываются под пледами, простынями и одеялами; как раз там, где те и обитают. Поразительная тенденция.
— Он забрал то, что с лихвой возместит. Я возьму у огня своё и предложу ему другие жертвы; только это важно.

Валентину приходится признать, что тарелка давно уже чистая, отставить её прочь, вытереть руки полотенцем и обернуться. Он знает, что Джессамин будет говорить про огонь. И ещё она упоминает одиночество, и в её речи снова — бесконечные образы, которые она не укладывает во внятные словесные конструкции. Ему нравится это. Нравится, что в какой-то мере она абсолютно искренне выражает мысли. Может где-то ею и руководит страх, но страх — не лицемерен.

— Ты тоже возьмёшь у огня своё, — опускается перед нею на корточки Валентин, с прохладным интересом всматриваясь. Лицо Джессамин выражает многое и в то же время почти ничего не выражает. Она щурится, кривится, вздрагивает, выжидает — так много оттенков и никакой конкретики. Палитра смазывается, краски будто бы долго не удерживаются на девушке и стекают прочь, сползают по ногам к полу, к каплям воды, может даже задевают кожу и та сползает тоже.
Валентин знает, что Джессамин сможет её сменить. И будет всё так же хорошо и немного растерянно выглядеть, и, вероятно, повадки останутся прежними. Если это образ — то он слишком глубоко въелся; туда, где органы незаменимы, где ничего и никогда не меняется. Валентин носит свой груз с собой, Джесси — свой. Так это работает со всеми.
— Одному проще, Джессамин. Единственный выход научиться жить со своей головой, это остаться с ней в одиночестве. Чужая компания только мешает. Рассеиваешь внимание на то, что на самом деле не важно, — он пожимает плечами. — Уверен, ты и сама знаешь. Ты не выглядишь глупой.
Так просто констатировать факты. Использовать обтекаемые формулировки. Говорить о других, не углубляясь в личные подробности.

Дома Валентина ждёт сын, и рано или поздно ему придётся вернуться. И с Джессамин придётся что-то решать. И в городе ещё остались демоны, а у него рана на спине всё ещё заживает херово. Но всё равно не так сильно болит, как что-то внутри — там, где пресловутые Ангелы талдычат про веру и душу. Валентин здорово научился им вторить, даже научные обоснования использует.
Врать другим проще чем себе. Врать Джессамин у него нет настроения.
— Выпей таблетки которые я оставил вон в том шкафчике, — кивает Валентин, — и постарайся уснуть. Жёлтая крышка, сразу две, и с водой не переборщи. Жаропонижающее, — шутливо хмыкает он, вспоминая про огонь. Не всем можно помочь, но иногда постараться стоит.

Валентин поднимается на ноги чтобы грубо нарушить чужое личное пространство — отвести от её лица какой-то непослушный локон, осторожно поцеловать в лоб и отстраниться. Спать ему, пожалуй, осталось всего пару часов.
— Доброй ночи, Джессамин.

И выйти из кухни.

+2


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » am i not


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно