гостевая
роли и фандомы
заявки
хочу к вам

BITCHFIELD [grossover]

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » tragedy


tragedy

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

сотрудникам первой груди обещали планету другую вода говорит огню смотри я не реву а беду утоплю любую; земля говорит огню я с тобой никуда не пойду разбирая наследство; ветер живёт по средствам, огонь играя подушкой что-то белое душит снег летит наудачу; всё ещё говорит огню смотри дом сгорел почему я не горю

https://i.imgur.com/1fFMXeO.jpg https://i.imgur.com/49TOS6R.jpg


theresa gray & clarissa morgenstern


нет мира вне чужой комнаты, нет сердца вне чужой головы — кларисса приносит терезе сцеженную кровь, немецкие сигареты, стило джонатана, рубашку джонатана, кольцо джонатана (его забирает после каждого сеанса). вне чужой головы вообще ничего нет; мир делится биссектрисой пополам и в каждом углу у клариссы по джонатану и один из них тереза; [угадывай] кларисса никогда не ошибалась а теперь каждый раз ошибается

[есть ли вообще разница]

[icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon][nick]clarissa morgenstern[/nick]

+9

2

you're my heroine.  [indent][indent]

тесса не терпит тишины, не может ее откинуть, не может от нее избавиться, замирает, сломанный часовой механизм, все механическое ей претит до сих пор, будь ее воля – а воля ее огромна, предметы бегали бы на чистой магии.
на чистой музыке.
тесса скучает по музыке с отчаянием пожилой псины, под конец жизни потерявшей хозяина. тесса скучает по музыке. скучает по ощущению заполненности.
скучает особой тоской бессмертного, когда-то она еще могла сойти за человека, когда-то казалась им такой же, как они.
вечная печать бессмертия – она здесь, останется навсегда, ты потеряешь всех, ты останешься одна, ты увидишь закат цивилизаций, ты увидишь больше, чем была готова, чем тебе хотелось бы.
бессмертие – вечная эмоциональная проституция, или остается таковой до тех пор, пока ты вообще готов кому-то демонстрировать свое сердце.
пока не прячешь его под замок.
пока не съедаешь его на завтрак, еще пульсирующее.
она перестает быть похожей на них, иногда перестает быть похожей на себя и рада бы забыть собственное лицо, но этого не будет.
тесса в отражении себя узнает без узнавания.
лицо такое юное, ей девятнадцать и сто девятнадцать, а может быть сто девятнадцать раз по девятнадцать, нельзя сказать с уверенностью.
печать бессмертия – это лицо, которое не имеет возраста. не имеет ничего человеческого за собой.

иногда тереза грэй думает, что ей стоило остаться с магнусом. в боли двух бессмертных есть нечто завораживающее.
иногда тереза грэй укутывается тишиной и одиночеством как одеялом.
и ныряет в такую темноту, откуда не возвращаются.
не возвращается уильям, не возвращается джесси, не возвращается мальчик, лицо которого она видит теперь почти также часто, как свое собственное.
юный наглец наведывается в ее сны и она думает, что случайно подсматривает его собственные или крадет их у клариссы.
мятежные и тревожные дети не идут у нее из головы, с их мятежными снами, с их застарелой болью, вполне смертной, она переживет их, несомненно.
она переживет их и останется в ней.
из темноты они не вернутся, она - обязательно.

тереза соглашается встретиться с клариссой потому что знает, что такое не переживать потерю.
«ты ей почти крестная, грэй, чего-то твое присутствие в жизни этого человека стоит.»
тереза соглашается на эту авантюру, потому что глаза у клариссы горят нездоровым огнем, волосы горят, она просит так, как тессу, наверное, еще никто ни о чем не просил.
«называй меня тесса, пожалуйста. и дай мне секунду. ничего не говори.»
тереза разрешает ей остаться потому что ночь не так темна как мысли этого мальчика.
тесса часто думает, что что-то в ней с уходом уилла сломалось, что ей теперь никак не остановиться.
что-то злое и кусачее движет ей, толкает ее вперед неизменно.
кларисса тессе нравится потому что не умеет остановиться тоже, предлагает его вещи, предлагает свою кровь и тесса спрашивает, «ты хоть понимаешь, что ты мне этой кровью откроешь?»
у клариссы – кровь ангела, думай, кому ты предлагаешь кровь, девочка.
кларисса не думает, кларисса – мрачная решительность, сплошной порыв.
кларисса не боится ничего, последствий, о которых была предупреждена в частности.
проводит перед отражением – своим джонатаном – не своим джонатаном – часы.
не умеет остановиться вовсе, тессе она нравится именно этим.
или ей нравится так думать.

кларисса появляется вовремя – всегда появляется вовремя.
глаза больные, вид больной, звенит пробирками, ключами, воспоминаниями, набором предметов.
тессе не нужно смотреть на часы, она отходит, пропускает ее молча.
тессе иногда хочется в нее вцепиться, расскажи мне, как это ощущается, расскажи мне, какой он, расскажи мне.
тессе иногда хочется гладить ее по волосам, зная, что никогда не сможет ее успокоить.
тесса знает одно – она худший на свете пример переживания потери. не переживает ее никогда.
скорее потеря пережевывает ее и выплевывает монстра.
кларисса приходит к ней именно поэтому, думает тесса.

[indent]  [indent] i won't go down with you, will i?

тесса пропускает ее внутрь.
(точнее будет сказать: пропускает под кожу, кларисса пролезает, едва ли заметив, что именно делает. сворачивается и запускает знакомый, ангельский огонь выжигать тессу изнутри.
я тоже была ангелом когда-то.)

тесса чуть склоняет голову, заглядывает ей в лицо, - что сегодня?
имеет ввиду предмет, имеет ввиду, что сегодня кларисса хочет получить от своего демона.
тесса была ангелом когда-то и была здесь ключевое, у мальчика глаза черны как ночь, мысли еще чернее, он рвется к ней и тянется, адская гончая, спущенная с цепи.
мне почти нравится, думает тесса, когда вспоминает о нем. мне почти нравится, не живое, не живое ни капли, но горит и жжется, будто сама чувствую, будто сама еще способна гореть.

тесса поднимает на нее глаза – пока серые, пока уставшие, зацелованные бессмертием до того, что превратились в серебро, тесса улыбается, это не делает ее человечнее, - знаешь, я тогда не успела настолько в чью-то кожу влезть. не знала, как бывает. а теперь не знаю, как из чужой кожи вылезти. вижу его сны, слышу его голоса, и везде тебя вижу.
чужое сознание не лабиринт, чужое сознание паутина.
и где не путаться клариссе, когда иногда начинаешь путаться тесса.
в голове если не валентин, то волосы и улыбка, без вины виноватая, любящая так, что до костей прожигает.
и поворачиваешь голову, смотришь на нее вопросительно, ждешь, когда она скажет, что готова.

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

Отредактировано Ginger (2019-05-01 18:40:38)

+5

3

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]

сам ты черешня
рая, рябина
ольга, альгамбра


время мечется в отцовской библиотеке — ненастоящее, нелинейное, несправедливое; кларисса запирает все двери чтобы время не выбралось и приставляет нож к его горлу. на теле горят руны — ангельские прожигают кожу, демонические ласкают её пальцами с чёрными фалангами; на времени рун нет. на времени ничего нет — кларисса прижимает время к стене, но потом оказывается, что она вдавливает в прохладный камень пустоту. у времени нет ни рта, ни глаз, оно с ней не заморачивается — бьёт в живот, вырывает волосы клочьями, забирает джонатана и просто идёт. с восьмого ноября проходит почти полгода; кларисса не понимает, как жизнь может продолжаться, если в ней отсутствует главный элемент.

времени всё равно.
от времени даже ничем не пахнет. ни шоколадом, ни пеплом, ни мастикой — кларисса пытается нарисовать его, но холст остаётся пустым. лёжа в кровати, на диване и на полу, она пропускает воображаемое полотно сквозь пальцы — нет ни ножниц чтобы перерезать нить, ни сил, чтобы разглядеть её. время над клариссой даже не смеётся — просто проходит мимо, следует к отцу, и дальше, за порог поместья, в разросшийся сад. не ест яблок, не срывает ягод шиповника с колючих ветвей — кларисса держит голову под водой ровно тридцать секунд, на большее не хватает времени.
и жизни тоже не хватает.


голос ундины
кружево пены


— тереза, я так заебалась.
кларисса говорит это и в первый, и во все последующие разы. я так заебалась, тереза. я не понимаю, что мне дальше делать.
— умоляю, помоги мне.
от гордости в клариссе ничего не остаётся, фамильное достоинство отец хоронит в их доме вместе с телом джонатана — кларисса готова сделать что угодно лишь бы это продолжилось.


лапа ты шляпа
ветка рябины
песня из рая


у магини красивые глаза. клариссе всегда нравились серые — цветом они напоминают домашний гравий, туманную лондонскую морось; а кларисса несколько раз бывала в лондоне вместе с джонатаном, и там, в пригороде, они охотились на фазанов. джонатан пачкал руки в крови, снимая с птиц кожицу; кларисса рисовала; у входа в их сарай камни тоже были серыми — почти сизыми, и прохладными наощупь.
кларисса думает, что терезе бы британское поместье моргенштернов понравилось — огромное и пустынное, где больше тридцати комнат никогда не бывали заняты. джонатан выглядел в нём потерянным принцем, кларисса — случайно отыскавшей приют художницей, тереза бы значилась королевой. её бы нарядили в кружева и бархат, она смогла бы пройтись с подсвечником по прямым и узким коридорам.
кларисса даже точно не знает, сколько терезе лет. наверное, это не слишком важно.

— я принесла ещё крови. и кое-какие, — кларисса вздрагивает, — вещи. вдруг тебе пригодятся. пригодятся же, правда?

в квартире у терезы времени как будто бы нет. кларисса хмурится, потому что здесь совсем его не чувствует — нечего хватать, больше ничто с ней не дразнится и ничто не скалится прямо в лицо. если снаружи оно неизбежно напоминает о своём существовании, то внутри, в спальне, в ванной и на кухне, где всё принадлежит терезе грей, времени нет. маги не стареют; кларисса раньше никогда не задумывалась об этом, но может всё дело в том, что они остаются вне времени? величина не может воздействовать на то, к чему не прикасается.
тереза прогоняла время? боролась с ним? она видела его хоть когда-нибудь? наверняка видела, наверняка в глазах тех, кого время не обошло стороной.
видит ли она время в её глазах?

— вот.

пальцы клариссы дрожат, пока она выкладывает на стол несколько пузырьков ангельской крови (кларисса думает, что та должна быть испорчена, но она всё ещё действует), сборник поэзии эдгара по (джонатан, наверное, знал наизусть), привычное терезе фамильное кольцо и перьевую ручку montegrappa.

времени всё ещё нет.


как викторина:
ты умираешь
я отвечаю


— пожалуйста, можно я останусь на ночь?
кларисса сцепляет зубы и переплетает пальцы рук, ощущая, что в одной футболке ей холодно — стоило бы согреться, но как, если и серая сизость, и смерть застывают под кожей и не дают теплу хода.
— не знаю, как долго ты сможешь, но даже если не очень.. я всё равно лучше останусь. я могу заплатить, — она осекается, но решает добавить, — и купить ужин. два ужина.

кларисса заглядывает терезе в лицо почти что с надеждой — глаза всё ещё серые, но теперь ей кажется, что на дне уже месяц как живёт знакомая чернота. может джонатан только притворяется терезой? может отец заставил его носить линзы? или всё это просто дурацкая магия?
кларисса бросает за окно взгляд — вечер сковывает улицы и прохожих, холод становится всё ощутимее; кларисса должна патрулировать территорию и защищать людей от демонов, но и на первых, и на вторых клариссе плевать. она никого не может защитить — никогда не могла, ей просто наврали. кларисса была рождена ангелом, а не сумеречной охотницей — и её душу сожрал демон.
кларисса помнит, что у демона были чёрные глаза — но вдруг серые, и тогда ей всё просто привиделось?

кларисса говорит — можно я останусь на ночь (можно я его поцелую) (можно я подержу его за руку) (можно я посажу его в клетку, чтобы он никогда не оставил меня) (можно мы вернём его, можно магия будет достаточно сильна для этого) (можно ты будешь любить меня) (можно ты навсегда останешься им);

— тереза.
кларисса улыбается, кривая усмешка надрезает линию губ — они бледные, потому что сегодня кларисса цедила кровь.
— такое красивое имя, а ты портишь его сокращениями.

+5

4

don't worry, it's not your fault 
i know, i saw it happen

тереза прекрасно знает, что такое невозвращение, что такое потеря.
и что такое полная неспособность справиться с тем, что ощутимо сильнее тебя.
время щадит тессу, но не щадит никого вокруг.
а потому тесса грэй прекрасно знает, что такое не переживать. что такое не справляться.
и как ты чувствуешь себя при этом.
тесса знает, ей не нужно повторять дважды, не нужно объяснять, тесса слушает ее, читает ощущения – знакомые, привычные, ненавистные, в глазах клариссы.
она говорит, «я заебалась, тереза, я так заебалась».
и тесса знает – кларисса никогда не спит, джонатан смотрит на нее из угла комнаты.
тесса знает, когда кларисса засыпает она уязвима и обнимает его, обнимает, чтобы потом не доискаться снова.
тесса знает, кларисса кричит на время, просит убить его, убить свет, хватается за нож и не успевает поймать ускользающий призрачный хвост.
тесса примерно может представить, сколько раз кларисса смотрит в потолок, думая, что успокоилась.
а потом делает вдох и проваливается в эту черноту снова.
тесса предпочла бы не знать, на самом деле.
тесса протягивает ей руку, молча, не слишком ожидая, на самом деле, что она ее возьмет.
но считает необходимым хотя бы попытаться.

тесса вспоминает, что о них говорили, ее десять лет в париже.
магнус, видите ли, помогал ей справляться с горем.
это остается их маленькой, непроизносимой тайной. сколько раз ей пришлось обернуться камиллой и все мерзкие, непроизносимые вещи, что последовали далее.
нельзя жить вечно и быть хоть чуточку человеком.
боль бессмертного превращает его в то, чем он является. нечеловеческое существо.
порождает монстра.
(тесса никогда. никогда не лезет в голову уилла эрондейла. знает, что он был счастлив. знает, что она была с ним счастлива тоже.
знает, что ангельской крови хватит на это превращение.
и никогда. никогда даже не пытается.)
магнус камиллу так и не простил.
а она покинула его всего лишь.

тереза возвращается в себя, в свою квартиру без времени.
тереза возвращается к клариссе, ее взгляд внимателен, тереза все еще держит руку протянутой.
свободной тереза перебирает предметы, заинтересованно, неспешно.
- пригодятся, конечно, - тесса усмехается, осознание накрывает ее с головой, прикасается к ним и перебирает их так, будто они ее, делает это, скорее всего, точно так, как сделал бы хозяин.
все это – бесконечный обман зрения, но в чем именно заключается обман?
тереза грэй понятия не имеет.
слова того человека, чудовища, что ее создало, преследуют ее до сих пор.
а существует ли тереза грэй?
тереза эрондейл.
тесса.
или это история о мальчишке с глазами темнее ночи, его вещах, его сестре, его огненной возлюбленной, ангеле, запятнанном, утренней звезде.
- спасибо.
тесса произносит почти неслышно, с силой колет палец ручкой, делает это совершенно осознанно, приходит в себя, щурится.
эксперименты с кровью валентина едва не прикончили, а и прикончили бы, тесса совсем не уверена, что кто-то заплакал бы о нем так, как плачет эта девочка о своем джонатане.

[indent] don't worry, don't take the blame
i would have done the same thing

тесса готова ответить на вопрос едва ли не раньше, чем кларисса его задает, кивает, - конечно.
да, ей можно остаться, можно пробыть столько, сколько она захочет.
тесса не говорит ей, что ее собственные кости ломит от холода, времени нет, есть махровое одиночество.
тесса живет со своим, кларисса приводит свое, их одиночества – старые знакомые.
тесса усмехается, криво, в сторону, тесса не говорит ей, что даже вернувшись в себя, призраки ее брата преследуют тессу еще долго.
«они ищут тебя, ищут тебя постоянно, а когда не находят, заползают обратно мне в руки. ждать своего часа.» могла бы сказать ей тесса, но почему-то молчит. дело не в том даже, что не хочет пугать. знает, что клариссу этим не испугаешь.
вместо этого тесса поднимает руку в запрещающем жесте, - нет. мы договорились, помнишь? это, - она кивает на предметы, обводит рукой себя, - не за деньги. это для тебя.
сама удивляется насколько твердый, насколько холодный, насколько серебряный и серый у нее голос.
через секунду тесса улыбается,
- от ужина, прочем, не откажусь.

тесса мысленно прикасается к образу мальчика, чертовски иронично, думает тереза, пить кровь ангела, чтобы нырнуть в такую темноту.
- я смогу столько, сколько будет нужно, - бросает взгляд на пробирки, в образ войти все проще – все сложнее из него выйти, мальчик тянется к клариссе с силой межпланетной гравитации, цепляется за терезу, пускает в нее корни, кого кровь ангела делает сильнее?
тереза не боится. потому что у нее есть все время на свете. потому что знает что такое всем телом, всем своим существом, несвятым, измордованным, даже мертвым, тянуться к кому-то.
последнему ее учит джонатан, как ни странно.
заканчивает, - оставайся.

anything could happen
and it will.

тесса вертит пробирку с кровью в пальцах, на свое полное имя даже вздрагивает – в очередной раз. это происходит не в первый и далеко не в последний, кларисса произносит его по особенному, просяще, с отчаянием, кларисса произносит его по особенному, даже когда шепчет – кричит и требует.
услышь меня.
я слушаю,
отвечает мысленно тесса.
- ты удивишься, что делает с нами память. тесса была со мной сколько я себя помню, - усмехается в сторону, про себя, возможно последнее, что в ней осталось человеческого, тесса, - если тереза нравится тебя больше – пожалуйста, мне это приятно.
и понимает, что не врет. не врет ни секунды.
поднимает пробирку на уровень глаз, божественную искру ни за что не угадаешь, если не знать, что она уже там.
- готова?
тесса не спешит, не потому что времени в ее квартире нет, даже не поэтому.
тесса рассматривает клариссу внимательно, заинтересовано.
насколько же далеко ты готова зайти.

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

+3

5

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]

смерть — не повод для мести, смерть — состояние души, надвигается буря —
песчинки сдуваю с груди твоей, в горле зудит, першит;

тереза, почему-то, на всё соглашается. кларисса заглядывает ей в глаза — серый сменяется чёрным так быстро, что она не успевает. тереза холодная и податливая, одинокая и немного пустая, красивая и эфемерная; кларисса хочет потрогать её за руку, или за каштановый локон — просто чтобы убедиться, что она здесь.

клариссе всего восемнадцать — и мир её пережёвывает. сколько же раз мир пережевал терезу грэй?

что я знаю о смерти? без малого — многое, но не открою тебе и толики
— касательно этого лучше заранее меня прости;

джонатан у клариссы внутри, но этого недостаточно. откровенно говоря, этого никогда не бывало достаточно — ни когда кларисса елозила спиной по простыни, вяло сопротивляясь, ни когда царапала ногтями искалеченную кнутом спину, ни когда кричала и плакала, моля остановиться. джонатан пророс в ней, и семена были чёрные — они всходили каждую неделю, приносили боль, забирали правду и справедливость. в особняке моргенштернов места не было ни для чего светлого; брат слизывал с неё её же кровь, и ангельский ихор жёг его внутренности — джонатану было больно, но он смеялся. кларисса смеялась следом.

чернота расплескалась везде: пятна крови, запекшейся и давно застывшей, устилали лестницы, ковры и балюстрады. валентин взращивал джонатана, называя его чудовищем — кларисса отворачивала голову, потому что только чудовище и смогла полюбить. джонатан не вбил в неё любовь, подражая отцу, не вымолил собачьей преданности — он её даже не сломал; кларисса сама сдалась, боя не случилось. птицы упорхнули с ветвей, не дождавшись зрелища, страх юркой змейкой забрался в карман и затаился там. кларисса читала, что любовь и страх не могут быть совместимы, и смеялась — любовь и страх, страх и любовь; каждую ночь страх оставлял синие следы поцелуев на бледной коже, каждое утро любовь готовила следам от поцелуев страха завтрак. их взаимодействие, их синергия была удивительной — кларисса протягивала к брату руки и он мягко накрывал их своими, окольцовывал запястья, пересчитывал веснушки на кистях и ладонях; где-то там жил страх, где-то здесь всегда была любовь. я так люблю тебя, кларисса (говорил джонатан) ты всегда будешь со мной (а синяки приходилось замазывать).

...ведь господь оттого-то и бродит кривыми дорогами,
что неисповедимы господни его пути.

— ты англичанка, — клариссе, как и всем в её роду, нравится констатировать факты, — и ты должна любить, хм, ростбиф и бобы? джем и тосты?
слова вылетают на волю легко — не жалят, но могут клюнуть. кларисса выпускает из рук и изо рта к терезе чёрных крохотных птиц — белое оперенье у них только на хвосте и крыльях, в остальном от тьмы не отличишь. с клариссой в последнее время даже отец особо не разговаривает; раненной псиной она бросается на каждого, готовая разорвать. в мире без джонатана не место жизни, не место кладбищам и напоминаниям; клариссе всё равно, где именно отец похоронил его, потому что она никогда туда не пойдёт. если разрыть яму и испачкать землёй руки, удастся раскопать только бледную куклу.
джонатан не там, джонатан здесь. это всегда было так.
— интересно, делают ли пиццу с бобами..

мир перебирает руками принесённые вещи, мир улыбается, скользит пальцами, колется о ручку — больно миру, а вздрагивает кларисса. если понадобится, она готова всю себя исколоть.
она цепляется за детали взглядом — старомодную бахрому на юбках, резную шкатулку на книжной полке, исписанный незнакомыми текстами блокнот (это правда чернила, что ли); тереза вынимает из неё сердце и говорит — смогу сколько будет нужно; кларисса кусает губы и внутреннюю сторону щёк, привкус крови успокаивает — сколько будет нужно для чего, тереза, измерим мы это в действиях или во времени;
но времени ведь всё ещё нет — значит в действиях? захочешь меня поцеловать?
джонатан редко целовал — грыз, кусал; поцелуи остались смертным.
значит, захочешь ещё что-нибудь?

время не появляется, а тереза движется медленно — каждым шагом, каждым вздохом отбирая себе по куску. кларисса кормит её своим мясом, поит своей кровью, излишки впитываются в пол, в ковры — скоро и в доме терезы для светлого не останется места. кларисса приносит ей боль, обрывки глупостей и надежд, чувства несправедливости и недооценённости, страхи и предательства; ими тоже кормит, и тоже поит — по капле добавляет в каждый флакон, запечатлевает поцелуй на крышке. тереза соглашается не останавливаться — кларисса думает, останется ли вообще жить, если когда-нибудь тереза решит иначе.
если кто-нибудь узнает и всё испортит.
если.

мир ухмыляется (или это время) — чернота, если приглядеться, тут уже давно прогуливается; просто когда тереза открывает клариссе дверь, она ловко пробирается следом и прячется в тенях. в клариссе нет ничего человеческого — три четверти ангела и одна — отца, в терезе тоже ничего — но ни на демона, ни на нефилима она непохожа.
кто ты такая (кларисса обязательно спросит когда-нибудь) кто ты такая и зачем ты делаешь это — что тебе от того, что заставило согласиться. тереза не осуждает — кларисса делит с джонатаном одну плоть и кровь, а теперь и с терезой, получается, тоже. кларисса читала, что когда-то терезу защищал ангел — больше найти ничего не удалось; но может, этот ангел у них на двоих оказался общий.
или никакого ангела не было совсем.

— да.
слова тонут в голосе, не успев родиться — кларисса дрожит.

чернота в углу, и кровь на полу замирают — мир смыкается до размеров чужой квартиры, а за окном больше ничего и никого; звуки пропадают, слова кажутся глухими и ненастоящими. чужие слова — потому что пусть только тереза сейчас говорит.
кларисса прикрывает веки — света там тоже нет, и никогда не было (ей холодно, но любовь у страха всегда выигрывает); она делает крохотный шаг вперёд и цепляет пальцами рукав чужой блузки.

— да, тереза.
да.

+3

6

i don’t see monsters in the faces of my brothers; [indent]

тесса едва ли помнит, на каком этапе перестает считать отметины, отметает условности, как незначительную деталь.
без них было лучше. все это – условности.
неважно, сколько эта машина-мир пережевывает тебя. тесса усмехается, поднимается снова, собирает тело из пыли, собирает себя из ничего.
тесса прекрасно знает, что проглотит мир. если захочет.
прежде, чем он успеет обломать зубы об нее. однажды это становится незначительным, почти смешным.
тесса понятия не имеет, что будет с ней еще через сто лет.
через двести.
эта жизнь такая бесконечно долгая, что однажды ты перестаешь считать дни и праздновать дни рождения.
однажды перестаешь провожать уходящих в последний путь – ведь провожать тебе больше некого.
однажды перестаешь смотреться в зеркало, ты можешь увидеть там кого угодно.
отражение никогда не улыбается тебе в ответ.

тереза смеется, - я родилась в нью-йорке, - сообщает доверительно, ее голос – все еще мягкий, тесса по-прежнему приветлива, тесса любит тишину этой комнаты, любит утвердительную интонацию клариссы, кларисса не умеет спрашивать, всегда только утверждает. иногда говорит так, будто произносит обличительную речь.
иногда отводит глаза и проваливается.
- и всю юность выслушивала упреки в том, что я, видишь ли, американка.
тесса смеется и осекается тут же. проваливается в свою очередь. тессе сотню раз говорили – это пройдет.
все они лгали.
но смеется снова, иногда тесса думает, что хотела бы знать эту девочку «до», иногда думает, что хотела бы, чтобы эта девочка узнала ее «до», что с нами сделали.
когда нам говорили, что это пройдет – нас обманули.
все люди лгут, но отчего так горько?
- пицца с бобами – это чудовищно, - заканчивает негромко, переводит взгляд в сторону и добавляет со смешком, - на твой вкус, хорошо?

[indent] but did you lock the door?

тесса понятия не имеет, что происходит в этой голове, иногда ей кажется, что догадывается. и тогда, вот тогда ей действительно становится не по себе.
что делают с нами, каждая из нас когда-то была девочкой и о чем-то мечтала.
иногда тесса думает, что смертность – это привилегия, ведь все они не успевают, просто не успевают за отмеренный им срок увидеть, во что они могут превратиться на самом деле.
увидеть и не испугаться, страх перед темнотой оставляет их раньше.
тереза помнит о вещах, которые казались ей омерзительными и отмечает машинально, на каком этапе ей хочется их попробовать.
еще тереза помнит, что такое сокрушительная пустота – не заполнить и не заткнуть, она вывернет тебя наизнанку, рано или поздно, но скорее все же рано, это произойдет непременно.
темнота кривится в усмешке, «а теперь будет больно.», тереза скалится в ответ. в самом деле. ее это заводит.
мы с ней подружки, думает тереза, как давно? достаточно давно.

тереза говорит ей, что сможет держать форму столько, сколько это будет необходимо.
необходимо для чего? спрашивает себя тесса.
качает головой, медленно.
поднимается.
ее «да» - это концентрация отчаяния, девочки там нет, есть голодное животное,
может быть ты мне и нравишься тем, что до сих пор можешь сдирать мясо с этих уставших костей?
и братец твой не лучше.
иногда вы мне кажетесь близнецами.

тесса исчезает на секунду, возвращается в чужой одежде – подчеркнуто ничьей одежде, упакует его ровно настолько, насколько это необходимо. шутка про «ты ведь не хочешь увидеть его в платье» остается непроизнесенной, совершенно неуместная.
тесса не раздевает чужую любовь, не лезет к ней под кожу, тесса не отворачивается, когда превращается, но смотрит в зеркало без пристрастности и любопытства. поцелованный адский пламенем мальчик весь покрыт ожогами и прекрасен холодной красотой мраморной скульптуры. а жизни в нем – чуть.
тесса выдыхает. медленно. меняет за эту длинную жизнь тысячи личин, но никогда ей не попадалось что-то настолько жадное, настолько кусачее и настолько темное.
тесса не знает, в какой кузнице и каким пламенем закалял его валентин. но он вырастил монстра.
может, потому мне с ним так легко?

it’s a tribute on the memory,
hovering around to remember.

да, тереза.
говорит кларисса.
тесса проворачивает пробирку в пальцах, вскрывает одной силой воли, кажется. щурится на нее, задумчиво.
в этой истории важны две вещи: не опьянеть от крови ангела, не обернуться в саму клариссу, в один из первых разов тесса припоминает что-то подобное.
одна кларисса смотрит на другую.
и обе проваливаются в огромный. беспощадный. океан боли.
где новое утро и новое «нет джонатана», тесса запечатывает собственную тоску где-то так далеко, что проваливаться в чью-то еще – последнее, чего ей хочется. «я слишком стара для этого», усмехается тесса. извиняется. и пробует снова.
вторая важная вещь в этой истории – не дать сознаниям смешаться. одна темнота встречается с другой, его пытали и мучали, заставляли, портили и доводили до абсолюта.
«меня тоже», могла бы рассказать тереза. но молчит. всегда молчит.
сознаниям нельзя дать смешаться, потому что это чудовище хочет ее сожрать. хочет ее.

тесса собирается мысленно, в голове полыхает единственная вспышка, голос сестер «change!», тесса дергает головой, пьет кровь – и ни капли мимо.
смотрит прямо на клариссу, улыбается, обещает себе не пытаться распробовать и чувствует ее на языке все равно, обещает себе не усмехаться так нехорошо и не выдерживает.
с каждым разом это получается все легче – будто по-настоящему не скидываешь личину никогда. это не изменение формы даже, это проращивание одной кожи через другую, будто они обе на тебе постоянно и ты сама решаешь, каким будет верхний слой сегодня.
тесса закрывает серые глаза только для того, чтобы открыть черные колодцы ровно через секунду.
в голове всегда один и тот же набор и он горит, и у него никаких принципов, никаких правил или наоборот их слишком много, все они вбиты в эту светлую голову и она остается единственным светлым пятном, тренировки такие, что сдохнуть проще и тесса узнает, тессе это знакомо, и девочка, которую видишь, видишь каждый раз и хочется, так чертовски сильно хочется.

тесса не смотрит в зеркало, не промахивается с превращением и уже прекрасно это ощущает.
промахнуться становится уже просто невозможно.
в себя вернуться – гораздо сложнее.
переводит взгляд на клариссу. молчит.
ждет, затаившись.
в голове все мысли о любви кажутся злой насмешкой и еще более злой необходимостью, чудовище смотрит на нее темными провалами глаз – переписывает историю падения в бездну заново.

did you lock the door?

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

+3

7

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]из глаз тессы на клариссу смотрят два чёрных ядрышка — и глаза эти больше не тессы, конечно (кларисса хватает ртом воздух — до лёгких он не успевает). паника ввинчивается в тело почти любовно: джонатан насмешливо глядит на клариссу, и теперь не из тёмного угла комнаты, не из-за кромки чужой двери, не из серой английской слякоти. полумрак рассеивается по углам, пространство двухфазное — до джонатана и после него. кларисса делает ещё одну попытку вдоха, губы приоткрывает и закрывает, несколько раз моргает — джонатан всё ещё там.
он никуда не собирается.

кларисса закрывает глаза чтобы не смотреть и больше не пытается дышать. темнота живой волной плещется под веками, омут воспоминаний укутывает — кларисса проваливается. на заднем дворе она отрывает пойманным птицам крылья и смотрит, как они неловко скачут по рыхлой почве — отец будет ругать её, а не брата, значит сегодня она сможет отвести от джонатана беду.
в семь лет кларисса впервые берёт в руки какую-то целебную мазь — ангельские руны не действуют и она обходится травами; джонатан рычит и кусает руку, которая гладит его всю ночь. кларисса думает, что мазь пахнет боярышником и мятой, а джонатан всегда пахнет кровью — после тренировок с отцом, после бессонных ночей, даже после уроков истории; металлической плёнкой кровь обволакивает его и коронует, красное на белом смотрится восхитительно.
джонатану тринадцать, когда он впервые поднимает на клариссу руку вне тренировки — пол комнаты усеивают следы от ногтей, кожу — лиловые пятнышки. в пятнадцать кларисса засыпает у него на плече, руны змеятся по коже зигзагообразными узорами — кларисса придумывает их сама (от боли, от боли, от боли, от боли); у них мятное послевкусие, а значит они призваны исцелять.

ты набрасываешься с поцелуями
левый глаз правый глаз

джонатан не движется — кларисса распахивает глаза и давится паникой (мята уходит, остаётся один только страх). он рассыпается по полу, заполняет собой квартиру — бусины крохотные и колкие, по ним лучше не ходить босиком. в этой квартире кто-то живёт, но кларисса больше не помнит. вместо себя она оставляет тень, отсутствие чувств заслоняет страх. в груди жжёт, но там, где раньше болело, теперь только гулко и горячо.
у джонатана в глазах чернота, предвкушение — он похож на мёртвого сильнее, чем при жизни. может быть он всегда был мёртв?

— джонатан..

клариссе не выиграть у страха, не победить у зверя — они делают несколько шагов вперёд вместо неё. кларисса чувствует, как её разрезает на лоскуты — всё ангельское, пустое и ненужное отбрасывается; чернота обнимает, заполняет, проникает под кожу и хочет подарить покой.
кларисса знает, что во тьме не стоит искать покоя.

она всхлипывает — звук разрезает квартиру, дробит тишину; прежде обронённое имя кажется тихой минорной прелюдией. кларисса помнит, что джонатан умер — но сейчас он стоит перед ней, и смерть обманывается, плутает вокруг, скребётся в окно но не может отыскать входа. кларисса прикасается к тёмной ткани футболки, цепляясь за неё пальцами; если снять с джонатана одежду, вместо него явится труп. станет некрасиво смеяться, прикоснется к её зубам и зрачкам — кларисса будет кричать одну ночь, вторую ночь, но никто не придёт и никто не попросит его остановиться.
валентин воспитывал джонатана и держал в руках кнут, кларисса обрывала птицам крылья и хваталась за травяной бальзам — но монстр всё равно пришёл, и у них ничерта не вышло.

говоришь как я счастлива видеть тебя трогать тебя
          потом ты просыпаешься

лицо на ощупь холодное — кларисса обхватывает его ладонями, скользит ногтями по щекам и скулам; ещё раз всхлипывает, ещё несколько раз вздрагивает — зверь в грудной клетке просит выхода и рычит. мир заполняет чернота; чернота зверя под рёбрами, чернота по углам комнаты, чернота у джонатана в глазах. кларисса встаёт на цыпочки чтобы запустить пальцы в волосы, склонить его голову ниже, и ещё ниже — обратиться птицей (зверем), клюнуть в подбородок и надрезать сквозную черноту.
— джонатан, — она задерживает дыхание чтобы не зайтись рыданиями; на другой части комнаты воздух не добирался до лёгких, а в присутствии брата кларисса может дышать (и задыхается).
— джонатан.
голос гулкий, чужой — кларисса не узнаёт. она цепляется пальцами за его волосы, спускает их к вороту футболки — ещё секунда, и зверь станет выть громче прежнего, руки повиснут плетьми и страх победит. он всегда побеждает.
— джонатан, джонатан, джонатан.
клятву приносят все сумеречные охотники — когда кларисса клянётся в верности не конклаву, а своей семье, перед глазами у неё единственный образ.

я стану мечом разиэля, и когда изволит он протянуть руку, чтобы поразить зло, я буду разить врагов по воле его;
джонатан!
я стану кубком разиэля, и как он позволил мне испить свою кровь, так и я не пожалею теперь крови своей;
джонатан джонатан не умирай пожалуйста джонатан
я стану отражением разиэля, и когда враги наши увидят меня, пусть вместо моего лица они видят его лицо.
джонатан джонатан джонатан джонатан джонатан джонатан джонатан джонатан джонатан

кларисса чувствует зверя — дышит рвано и чувствует; зверь скулит, страх и боль в нём разыгрывают сценку из шекспира — корабль в буре разбивается о волны, и сирена утаскивает бледного принца демонов на самое дно. зверь вместо клариссы выпускает лицо джонатана из рук и соскальзывает к его ногам, зверь не садится — падает; зверя зовут клариссой (тоже, вот совпадение) — она цепляется за ноги и брючины пальцами чтобы не рухнуть навзничь. зверь что-то рычит, он даже умеет разговаривать.
кларисса бьётся о воду, клекочет и задыхается. она не может дышать без джонатана, но дышать с джонатаном — больно.

— прости меня.. — пальцы цепляют ткань и чем-то чёрным пачкают руки (клариссе кажется, но руки всё равно чёрные);
— я бы сделала что угодно чтобы тебя вернуть.. но я не могу.
зверь бьётся — кларисса говорит.
— у меня могли забрать кого угодно..
кларисса видит лица — джейс, отец, изабель и алек: лица не те, лица не чёрные, не белые, лица не джонатан.
— а забрали тебя.

зверь рассыпается у его ног — снова бусины, снова всё черное; кларисса прислоняется к его коленям лбом чтобы дышать.

+3

8

i watch you like a hawk [indent]  [indent]

тереза привыкает к новой паре глаз быстро, как они меняют перспективу, тесса находит это потрясающим.
любое превращение – волнует, возбуждает, тревожит, бесконечно меняешь форму, копишь истории в рукавах, записываешь на руках, а когда их не хватает, переключаешься на тела.
свое и чужие.
тереза молчит, потому что знает, что когда откроет рот – слова ей принадлежать больше не будут, польются сплошным потоком, или опустятся тяжело, подобно удару кнута.
о, об ударах этот мальчик знает больше, чем кто-то может себе вообразить.
тесса усмехается – кривится его рот, идеальный по сути своей.
тесса вспоминает историю о скульптуре люцифера – тот получился настолько хорош, что скульптуру потребовали переделать.
и он вышел еще лучше.
история джонатана моргенштерна в камне.

об ударах мальчишка знает больше, чем кто-то может представить.
тесса может.
избитые, без вины виноваты, наказанные, изувеченные.
что ты такое?
спрашивает тесса мальчика, и мальчик в ее голове усмехается, смотрит на нее черными провалами глаз.
тесса со свойственным любопытством лезет дальше в голову, куда ее, разумеется, не приглашали.
почему?
потому что среди множества талантов мальчика – идеальный воин, орудие для убийства, кровавый мессия, сын лилит, чудовище, настоящее чудовище, - один волнует ее особенно.
то, как он взвывает к самому черному в людях.
то, как выворачивает их наизнанку.
то, как демоническая кровь неизменно ударяет всякому ее обладателю в голову, едва они видят его.
лилит не зря выкормила его своей кровью, старая сука знала, что делала.

и тесса спускает бешеного пса с цепи.

i watch you like i'm gonna tear you limb from limb

мальчишка смотрит на клариссу заворожено, то, что у него вместо сердца бьется в прежнем ритме, не пропускает удара, не падает, все это романтический бред для идиотов.
но смотрит на нее – не отрываясь, внимательно, заглядывает в глаза, взглядом обводит скулы и линию челюсти, изучает и запоминает – вспоминает заново.
мальчишка открывает рот, голос чудовища – что пение ангелов, искаженное и изувеченное, чем он по сути своей и является, он позволяет дотрагиваться до своего лица – позволяет цепляться за себя, говорит четко, если и сбивается, то в самом начале, - кларисса.
в том, чтобы называть друг друга по имени всегда было что-то интимное, на том уровне, когда это переставало быть приличным – он не то, чтобы заботился о приличиях.
кто владеет именем – владеет человеком.
верили древние.
он получает ровно столько, сколько отдает.

совершенный боевой организм – тесса любит живые тела, обращаться в смертных ей нравится, такие восхитительно хрупкие, живые, дышат каждой своей клеточкой, трепещут, напоминают скорее лепесток, чем скучный и прозаичный мешок из мяса и костей.
джонатан моргенштерн не такой, и они выдыхают хором, - как же могло умереть то, что никогда не жило.
тесса-джонатан и джонатан-тесса ловят клариссу за руку, заглядывают ей в глаза, тессе бы притормозить, шутка получается слишком злой – чего еще ждать, но она не успевает. в том, чтобы провалиться в него чуть дальше, она всегда видела что-то совершенно особенное.
он будто не был живым никогда, все это – видимость, дыхание и кровь – черная как его глаза, то, как кожа меняет цвет и то, что иногда он даже чувствовал боль, пока не предпочел забыть, что это такое.
будто не был никогда человеком, что в него человеческого, в еще одном совершенном гибриде, созданном на погибель роду человеческому.
у нас масса общего, думает тесса.
смотрит на клариссу через черные-черные глаза и кларисса прекрасна.
кларисса осыпается, распадается на составные и собирается заново.

[indent]  [indent]  [indent] will the hunger ever stop?

- звереныш, хищница, - голос сухой и смех еще суше, искреннее восхищение – искренность и восхищение кажется чем-то абсурдным, такой ее видеть хорошо настолько, что почти больно.
глаза режет, взгляд хочется отвести, но невозможно, отвернуться от нее такой все равно что ослепнуть.
тесса внутри замирает и прислушивается.
смерти не было.
или он предпочел ее не заметить.
кларисса замечает событие за двоих, вычеркивает дни в календаре, вцепляется в руки тессы, пожалуйста, мне нужно его увидеть.
и умирает за него каждый раз, как видит.

мальчик качает головой, сердито, несогласно, тесса ловит движение, но не вмешивается снова, тесса знает его мысли и читает в них только одно – огромное, ослепительное.
кларисса.
мальчик обесценивает собой такие понятия как любовь и преданность, насмехается над искренностью, мальчик по-прежнему безупречно обходителен и холоден, учтив, в мальчике ничего святого, искра божья отпрянула бы в ужасе и потухла.
смотри, малышка кларисса, кого ты прикормила, какой монстр готов есть с твоих рук, смотри внимательно, этот монстр раздерет тебе ладони в мясо, а после влезет в самое сердце, сожрет и его.
маленькие и тяжело больные дети, ты позволишь ему сделать и это, примешь с удовольствием.
мальчик хватает ее за руку, вверх тянет бесцеремонно и грубо, чуть встряхивает, заставляет смотреть на себя – кларисса, - имя выделяет голосом, почти приказывает, смотри на меня, внимательно смотри, и шепчет ей в ухо, если бы кто-то осмелился их подслушивать, если бы, - тебе ли извиняться?

для клариссы он все пахнет кровью.
для себя он не пахнет ничем. вообще ничем.
разве у человека (он не человек) не должно быть запаха.
для клариссы он пахнет кровью. для себя – не пахнет ничем.
когда очень долго держит ее в руках, бьет и кусает, целовать не умеет, только грызть, отрывая куски, он начинает пахнуть клариссой.
и тогда нравится себе гораздо больше.

снова, снова, снова и снова.
я вижу твое лицо повсюду.
(а значит, я буду видеть тоже.)

- послушай, - сжимает ее руку крепче, ждет, пока хрустнут косточки, драгоценный звук, - послушай, я же здесь, поднимись, кларисса, - усмехается, когда утыкается ледяным носом в щеку, ближе к уху, она пахнет как чертова принцесса фей и как дикое животное, вот-вот вцепится или вот-вот расплачется, не надо, оно того не стоит, - достойно ли? тебе ли в ногах валяться побитой собакой? послушай только, кларисса.
маленький жестокий ублюдок, послушай, кларисса, я же здесь.
утешать он не умеет, не хочет, разделенное горе ему говорит примерно ни о чем.
но он отодвигается, заглядывает ей в лицо снова, заправляет прядь волос за ухо.

тесса внутренне встряхивается, она знает, как именно кларисса любит.
не когда тесса проговаривает писаные истины, копается в его мыслях.
но когда позволяет ему говорить.
удивительно, что капля крови ангела может с тобой сделать.
мальчик за руку тянет ее на себя, - никогда больше так не делай.
не ползай в ногах, не обнимай в колени, не вымаливай прощения, тебе ли, тебе ли, кларисса, тебе ли.
удивительно, то капля крови ангела делает с нами.

can we simply starve this sin?

тессе хочется ее обнять и успокоить, на ее глазах одна стена падает за другой, горят предохранители.
тесса остается неподвижной, не выходит за рамки ни на секунду, ее просят не об этом.
обнимать он не научился ни до смерти, ни после. сжимать в руках, яростно и отчаянно – возможно.
тесса щурится, кривится чужое, безупречное лицо.
если граница когда-то и существовала, то давно была пройдена, оставлена далеко позади. чистоты эксперимента ради.
потому что это ровно то, что делает с подобными нами кровь ангела, выталкивает далеко за пределы.
- кларисса?

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

+3

9

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]кларисса не знает, куда джонатан с отцом вывозят трупы — остатки неудавшихся экспериментов, неудачно обращённых примитивных, предателей из числа конклава. благая цель требует жертв, говорит отец — и приносит в жертву всех членов своей семьи, всю нежить, неосмотрительно бросившуюся под колёса. машина правосудия работает идеально — первый сбой в ней случается, когда джонатан погибает. смерть, наверное, взимает с валентина и клариссы долги — за горы мёртвых соратников и противников, за птиц с оторванными крыльями, за кровосмешение, за попытки что-то изменить.
она непреклонна — кларисса скулит, цепляется за полы плаща, но брат не возвращается; валентин гладит её по волосам каждую ночь, кларисса выплёвывает в его замирающую спину лучше бы это был ты. дверь закрывается так же тихо, как всегда — сколько угодно кричи (лучше бы это был ты ты ты ты ты ты ты) но ничего больше не будет как прежде.
кто угодно только не
джонатан не возвращается.

кларисса приходит к терезе слишком поздно — но раньше никак не получалось. прежде чем ступить на порог этой квартиры, кларисса роет пальцами землю, засовывает голову в пасть демону, спускает семейные деньги на алкоголь и шарлатанов; из её комнаты отец выбрасывает все бутылки далмора и шардоне, просит перестать — кларисса не отвечает.
лучше бы это был ты навсегда остаётся между ними; снится валентину когда он заходится кашлем, ноет у клариссы под кожей когда она прячется от теней под кроватью. джонатан где угодно — на дне бокала, в темноте у окна, прямо напротив в сонном параличе, у неё под кожей; где угодно только не здесь.
до этого момента

тереза — настоящая волшебница; столько историй хранит в сердце и выпускает на волю по необходимости. может джонатан оставил ей весточку, может укрылся в другой? кларисса не понимает и морщится, прохладный голос брата отрезвляет, он сдавливает ей кости — боль привычная, знакомая; кларисса приветствует её почти радостно. она приходила к терезе, но её встретил джонатан — психотерапевт бы, наверное, не одобрил.
его голос пузырится алым на коже, вздувается на ранках и нарывах — на теле клариссы карта, прочерченная братом; все следы остаются вечной памятью, на каждый она может указать пальцем.
след от ногтей, от зубов, от языка, от демонической крови; кларисса приваливается к нему, прячет лицо и замирает. где она находится, если джонатан здесь — жив?
как здесь остаться?

после твоей смерти.
каждый день было ветрено.
каждый день.

кларисса надеется, что время не появится никогда; джонатан отстраняется и заглядывает ей в глаза — но ангелам нечего предложить ему кроме пустоты.
с тех пор как ты умер, хочется сказать клариссе, с тех пор как ты умер мне было всё равно. было всё равно, что делать.

— джонатан.
по коже разбегаются мурашки — от кончиков пальцев до корней волос; они снуют непрошеными гостями и кларисса в его руках ёжится. хватка у брата стальная — всегда такой была (только дёрнись, только попробуй освободиться — больше никогда отсюда выхода не найдёшь).
— я никогда не была достойной, ну, — она говорит тихо — так, чтобы услышал только он. — я не гордость семьи, не великая воительница, и уж точно не борец за правое отцовское дело. если это понадобится, чтобы вернуть тебя, я сделаю так ещё много сотен раз.

кларисса вздрагивает, и вздрагивает, и вздрагивает — темнота повсюду повисает на нитях; только у джонатана есть власть перерезать их и погрузить всё в непроницаемый мрак.

— как мне вернуть тебя..
у клариссы нет ни клинков серафима, ни ножниц — но его тьму она всё равно надрезает; не сбрасывает на пол, а погружается в неё с головой.
— скажи, что я должна сделать, джонатан — и я сделаю. не может же быть так, что раз — и нету, да? ну так ведь не бывает.

кожа клариссы теплеет — лихорадка вторгается в тело и мурашки теперь похожи на конвульсивный озноб. кларисса вздрагивает (дрожь выигрывает) и шумно втягивает ноздрями воздух — что-то в груди надрывается, лёгкие сипят. страх всё равно рано или поздно победит — сейчас джонатан просто приказал ему уйти.

— мы ведь утренние звёзды, джонатан. помнишь, ты говорил мне? — кларисса сжимает его руку вокруг локтя; обхватывает всеми десятью пальцами, вдавливает их (пульсация крови чувствуется даже через одежду). — утренние звёзды, наследники люцифера, джонатан. мы моргенштерны. мы не умираем, — кларисса сипит, — в автокатастрофах. пожалуйста, скажи, как помочь тебе? что на самом деле произошло? это отец сделал?

когда она была
красива
в ней нервы разливались
вокруг как дворцовое пламя.

темнота ликует почти что торжественно — на нитях, вместе с ней, в воздухе повисает последний вопрос.
благая цель требует жертв — валентин моргенштерн тоже висит на цепях нитях, в самой кромешной темноте; хоть глаза выколи — ничерта праведного там не увидишь.
а от больных, вышедших из-под контроля зверей, в идеальном отцовском мире сразу же избавляются.
лучше бы это был ты говорит ему кларисса — потому что не верит.
лучше бы это был ты — матери у неё не осталось, теперь и джонатана отец забрал. кларисса обещает себе, что валентин пожалеет о том, что родился на свет — если это окажется правдой.

— у ангелов тоже нет души, джонатан — прямо как у демонов. я смогу за тебя отомстить.

ноги клариссу не держат — не держит и темнота (нити под ангельским весом обрываются, но больше она не падает на пол; рядом — брат).
— джонатан..
шёпот в темноте — как родной; крики только запугивают пропитанное болью пространство. кларисса тянет джонатана за собой, в сторону — сквозь ворох объятий, пальцев и стальной хватки она опускается на диван.
— иди ко мне.
она улыбается и дёргает за ниточки его персональную темноту.
— иди.

слёзы больше не пахнут солью — кровят; оттенок подходит пот цвет волос клариссы, вот и хорошо.

+3

10

don't try to fight the storm [indent]  [indent]

тесса внимательна, не пропускает ни секунды, секунды драгоценны, время все еще не начинает свой ход, но это и не нужно.
(времени нет)
тесса всматривается.
иногда ей почти кажется, что кларисса подчиняется ровно настолько, насколько это необходимо.
после кларисса улыбается и ее улыбка – улыбка ангела, прекрасный небожитель, разит божественным светом, не оставляет в живых никого.
ее улыбка остается всепрощающей, даже когда она говорит о страшных вещах.
тессе почти смешно, она хорошо знает, что такое приносить в жертву все, что у нее есть, все, что имеется.
тесса присматривается,
- тебе почти удалось меня обмануть.
тело чужое и голос чужой, слушается ее, все равно слушается ее безупречно, «костюм» почти не жмет, иногда тесса думает, что запутаться в этом случае будет чертовски просто.
поэтому нам говорят, что тьма привлекательна?
оттого, что сидит она хорошо, как перчатка.
оттого, что тянется к свету всем существом, а свет – самый коварный из моральных уродов. продолжает дергать за ниточки.

тесса-джонатан и джонатан-тесса слушают ее, не пропускают ни слова, заглядывают в ее темноту без страха, кларисса распаляется, кларисса горит каждую секунду.
кларисса готова принести в жертву все, что имеет, почему собственное прикосновение ангела, остатки собственной семьи, путь, который она прошла.
почему-то хоть что-то должно быть исключением?

мальчик качает головой, тесса не вмешивается, решает послушать, самое потрясающее в этой истории – то, как им всегда удается ее удивить, когда тесса, кажется, перестает верить, что может удивиться хоть чему-то.
тесса молчит, позволяет ему говорить, качается на волнах чужой мысли,
- достоинство, кларисса – это чертовски относительно. достойна чего? отцовского наследия? разве оно тебе нужно?
уголок рта ползет вверх, кривится в усмешке снова, мальчишка улыбаться не умеет, не обучен, плакать не умеет тоже, сжимает руку, хватка у него стальная, нежным и ласковым он быть не смог бы, даже если бы захотел – не знает, что это такое, требовательным, внимательным, внимательным – сколько угодно, смотрит своими провалами – черными дырами, будто пытается выпить, вытянуть из нее жизнь.
то, что и так ему принадлежит. по ее, только по ее воле.
ему это смешно, чертовски смешно, все разговоры о ценности и достоинстве, все эти разговоры, - послушай меня, тебе не нужно быть воительницей и достойной наследницей, все это мелко.
тесса думает, что если бы его голос хоть немного, дрогнул, то он почти был бы похож на человека, и даже тогда, наверное, с трудом.
но голос не вздрагивает, не трескается, не изменяется, он смотрит на нее – прямо в нее, если быть точнее, у мальчика сердца нет, а если бы и было, то оказалось справа, наверное.
и тесса прислушивается к себе.
не находит ничего похожего.
- я не хотел бы видеть тебя другой, кларисса.
и не хотел бы видеть никого кроме тебя.

you'll tumble overboard [indent]  [indent]

тессе хочется прикрыть глаза, сосредоточиться, - тебя не учили разве, что оттуда не возвращаются? а если возвращаются, то кривыми и изувеченными?
он обводит себя руками, ему и мерзко, и смешно, если бы он умел смеяться, но идеальное лицо кривится, не теряет своего совершенства даже теперь.
он не похож на валентина даже. ни на кого не похож.
- подумай, что будет, если извратить эту суть еще больше? нет, кларисса.
тесса поворачивает к ней голову снова, ей кажется, что даже если она закроет глаза, чернота прожжет веки насквозь, и будет смотреть на клариссу все равно.
тесса плывет через чужие мысли, воспроизводит картинки катастрофы, что успело запомнить это сознание, что отметило это тело, тесса ловит себя на том, что не хочет знать, где его похоронили и что от него осталось, это тело кажется почти совершенным, тем страшнее знать, что от него осталось, тесса изучает, старается не пропустить ничего.
скрежет. удар. дым. 
потом качает головой, медленно, слова принадлежат уже ей, разница кажется размытой, интонация если и меняется, то только на полтона, - нет, ваш отец сделал много других вещей, но это не его работа, - тесса заглядывает ей в лицо, он горит, глаза горят, и ночь не так черна, как все то, что он несет в душе – если бы у него была душа, - я знаю, почему ты хочешь обвинить отца. такая нелепая случайность просто не могла его коснуться, правда? просто не могла его забрать. разве такое случается с утренними звездами?
мальчику смешно, потомки люцифера действительно не погибают в автокатастрофах, а потому именно это и происходит.

после замолкают они оба, тесса слушает тишину, чудовище рассматривает своего ангела, кларисса дрожит и кларисса - воплощенная реальность, такая живая, - ты бы ведь принесла мне голову отца, если бы я попросил.
и знает ответ заранее, а тесса не успевает прикусить язык, не дав словам сорваться.
он ведь мог и солгать.
я всего лишь хочу быть с ней настолько честным, насколько это возможно.
и честность его, думает тесса, много хуже возможных разновидностей лжи.
на зов поворачиваются немедленно, его тянет к ней, тянет, тянет невозможно сильно.

в этом есть что-то из историй про заклинателей змей и крысолова, королевская кобра подползает к девочке и сворачивается рядом с ней на диване.
иди сюда.
говорит кларисса, и дергает, дергает за ниточки – больно, оттого и хорошо, что чертовски больно.
схватить ее снова, неаккуратно, жадно, не беречь совсем тонкие косточки, она не сахарная и не растает, думал уже, что не прикоснется к ней больше, какая нелепая смерть, а жизнь была еще нелепее, - кларисса, - называть друг друга по имени, называть друг друга по имени – это всегда та форма, которая была максимально ему знакома, вжимает ее в спинку дивана, теплая и живая, совершенно живая, поцелованная ангелом, чтобы после ее целовали только демоны.
и какие демоны тебя ведут?
- станешь мстить даже если мстить некому? – издает смешок, сухой, царапающий, носом ведет по шее, тянет запах, кто тебя создал такую, и кто тебя создал такую для меня, что не удержаться, не насытиться, - кому ты будешь мстить за меня, кларисса?
чудовище хочет снять с нее одежду, возможно снять и кожу тоже, заглянуть так глубоко, узнать, что она там прячет, правда ли кровь у нее отдает золотом – знает, что все это ложь, выглядит точно такой, как у всех. на его только не похожа.
лучше. слаще.

tides will bring me back to you

чудовище хочет нагнать ее, она не собирается бежать.
открывает руки, «иди сюда», он приходит к ней снова и снова, с той стороны.
неважно, как далеко и насколько частей его раскидывает.
он возвращается, лицо зализанное адским пламенем, по-прежнему не выражает ничего.
ярость, холодная, неразбавленная. остается.
прикасается к ключицам и лезет под одежду, слушает ее, слушает, как она дышит. дышит.
и ток крови, живой совершенно, восхитительный звук.

тесса поднимает голову, отстраняется, качает головой сокрушенно, господи, однажды оттуда можно запросто не вернуться. в голове все смешивается, мальчишка лижет ее ключицы, кусает под грудью – больно, клариссе нравится, или двигается в ней, оба совсем юные, цепляются друг за друга, жадно, ослепительная, невероятная молодость, или кларисса тянется разобрать ему волосы, а он перехватывает ее за руку и скалится – животное, оба как животные, картинки – сплошной поток его мыслей, сплошное «хочу», злое и кусачее.
или оттуда можно вернуться, но не быть никогда прежней, лицо джонатана, глаза джонатана, сердце монстра – наверное, справа, тесса предупреждает,
- кларисса, я здесь тоже. помнишь?
и никто из нас тебя не тронет, пока ты не пожелаешь обратного.

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

+3

11

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]иже еси на небеси — не беси меня
подари оправданье для этой боли

кларисса мысленно отвечает — да, конечно же.
да, я бы тебе принесла.
(хлопья темноты, ошмётки чужих желаний, гниющие раны нефилимов с полей боя, ангельский ихор, демонической ихор — их бы мы с тобой разбавили)
всё что угодно бы принесла.
(голову отца, руку или плечо, оба глаза, вырванный язык, израненную кнутом спину — хлестала бы ровно до тех пор, пока не станет точно такой как у тебя)
я бы ничего от них не оставила.

нести некому — отражение джонатана дрожит и вся картина идёт рябью; кларисса каждый раз забывает сказать ему о том, что с момента смерти она не смогла нарисовать ни единой линии. её никогда не будет ни в примитивном художественном институте, ни где-то вообще — в мире, где нет джонатана, не сможет быть и клариссы.

волосы у неё уже почти отрастают, спускаются ниже лопаток — пряди путаются; о том, как обкорнала их под неровное каре кларисса тоже забывает ему рассказать. в мире, где нет джонатана, у клариссы тоже ничего нет — почему вообще должны быть волосы? почему должны быть кисти, стило, друзья или вот, хотя бы, кожа? она поддевает её лезвием под сенью ночных кошмаров — делает прямой надрез чтобы затем снимать целыми лоскутами.
в таком мире не остаётся смысла.

— ваш отец, — кларисса цепляется за фразу глазами, зубами, пальцами. — ваш. ваш.

рябь распадается — чернота в его глазах в серую, зыбкую крапинку; ни осколка ни пятнышка ни крохи воздуха чтобы попросить.

а иначе останется лишь бессилие
мысль о том что перемололи

кларисса заходится кашлем: ей глухо и снова горячо. пахнет от джонатана всё так же — кровью; от знакомых прикосновений тело расходится по швам. из-за жара думать сложно — кларисса почти что скучает по недавнему ознобу; холод, порой, способен сдержать.
джонатан запускает руки ей в грудь и в живот, ворошит внутренности и раздвигает все возможные рамки — ни вне клариссы, ни внутри неё не остаётся места для кого-то иного.
кровь на жаре пузырится, кларисса прикасается к его спине (как всегда осторожно) — шрамы горячие, грубые и узловатые, прощупываются отлично.

— стало бы проще если бы было кому, — кларисса всхлипывает. —  я не знаю, что мне делать, джонатан. нихуя не помогает.

кларисса думает, что счастлива бы была, сумей только задаться какой-то целью. воскресить брата. присоединиться к хвалебным экспериментам отца. пустить ангельскую кровь хоть куда-то — у неё не получается. мир вокруг продолжает функционировать без джонатана; кларисса всё так же покупает крепкий чай с лимоном на соседней улице и иногда заставляет себя проглотить приготовленный отцом сандвич — поток машин и демонов не останавливается.
почему думает кларисса и никогда не находит ответа почему тогда останавливаюсь я.

— не хотел бы видеть меня другой.
его слова — стрелы, выпущенные по идеально прямой траектории; кларисса даже не пытается перехватить их в полёте, они врезаются точно в цель. и проходят насквозь (цели, на самом деле, нет). кларисса в голове глупо смеётся — настоящая кларисса шепчет чужой текст.
— как ты вообще видишь меня сейчас, джонатан? мне кажется, меня тут нет. меня вообще нет с тех пор как.. — слова теряются, на остатки не хватает даже скудного шёпота. кларисса подбирает их с пола, засовывает горстями обратно в рот, проделывает это уже шесть месяцев — полной фразы никогда не получается.
кларисса, вроде бы, не уходит в отрицание — она играет в безразличие. в отрешённость.

играет до тех пор, пока не отыскивает возможности поиграть во что-нибудь другое — в превратись-в-джонатана, например. обмани-отца. сдохни-от-боли-наконец-уже-пожалуйста.
пожалуйста, говорит кларисса.
я бы и рада — но как.

— мне надо выпить.

кларисса не урывает поцелуя — мажет губами по его скуле, ещё раз; чувствует кровь и думает о том, где сможет купить виски. наркотики не лучший вариант, алкоголя правда нужно побольше — но она уж как-нибудь справится с дозировкой.
где мозг спит там боль тоже уходит на прогулку.
там панические атаки приходят реже.

— представляю, как заголосит папочка, когда оставшаяся наследница сопьётся.
кларисса хмыкает — возможно, и джонатану будет смешно.
— но ведь у него всегда есть ангелочек джейс.

это был марафон, а не жалкая стометровка
если ты не заметил, то я завершила его одна
ибо все остальные сдохли

клариссу создавали из крови итуриэля — отец, правда, проебал этот проект и выросло уж что выросло. когда-нибудь она спросит у джонатана (конечно же нет) видел ли он хоть раз её ангельскую сущность воочию; может быть отец просто что-то перепутал, и вместо крови небесного воинства ей досталась львиная доля какой-то иной.
или вообще никакой

кларисса — жалкая. погрызенная, невкусная и бесцветная, угрюмая и не очень красивая.
в аликанте ей рассказывали, что ангелов, вступивших в сексуальную связь с демонами, ждала неизбежная мучительная смерть — обязательно медленная! быть может, она всё-таки от ангела и как раз это с ней и происходит?
я согрешила говорит кларисса отцу и даже слегка улыбается — я грешила столько сотен раз и мне было абсолютно похуй.

отец впечатывает в джонатана послушание кнутом и рассказами о предназначении, в клариссу — заботой, нервной любовью и звонкими пощёчинами (одна из них как раз приходится на историю о грехах).

демоны соблазняли ангелов, крали их души — клариссу никто не соблазнял. она сама отдала всё, что у неё было — не только душу, джонатан даже внутренности вместе с кожей забрал. ему хоть понравилось?

иже еси, знай — я глупый несчастный ослик
на верёвке морковка, и плакать ты будешь после
шутка в том
что нет никакого после

терезу соткали из серого цвета и ещё чего-то, неуловимо знакомого; жутко, как в одном теле могут находиться сразу двое — кларисса моргает несколько раз чтобы понять. конечно же она не помнит. ну конечно же нет.

дыхание не возобновляется — зато слегка отступает темнота. снова прячется по углам и за дверьми, снова игриво усмехается, ожидая следующего раза. или просто сна. просто чего-то (нужно обязательно выпить таблетки чтобы никаких снов).
кларисса сжимает зубы и кивает. холод возвращается — облегчение, конечно же, нет.

— теперь да. прошу прощения.

кларисса хочет взять в руки нож — не клинок серафима, а какой-нибудь охотничий, из отцовской коллекции. чтобы сделать надрез, чтобы стало хоть чуть-чуть полегче; чтобы как во снах, лоскутами и ни единого звука больше. чтобы и правда не осталось ничего.

— я.. я не.. — она осекается.
я не знала? я не хотела? я не должна была?
кларисса сдерживается, чтобы не сказать ничего иного; холод заполняет голову только сейчас, потом он уйдёт — и тереза ей снова понадобится.
— я бы о многом хотела спросить.

кларисса думает, что социальные интеракции — это не по её части. что сейчас она ляпнет только что-то в духе сколько тебе нужно денег чтобы ты забыла на два часа о том, что здесь есть ещё и ты — но магам не нужны деньги, а больше клариссе нечего предложить.
может лоскуты кожи?
кровь моргенштернов она и так уже раздаёт — папа бы гордился.

— но, боюсь, я плохая компания.
джонатан всё ещё смотрит — из глаз, из губ, его лицо так поразительно красиво ложится на её; у неё очень красивое лицо.
её портрет хочется написать.

— я помню, что просила остаться — но, наверное, мне лучше будет уйти..

кларисса составляет план минимум: и на сегодня это виски. я этого больше просто не выдержу.
— я очень хуёвый нефилим.

+3

12

today i feel surrounded
today i am connected

перемену тесса чувствует, прохладную, северное море касается ее лица, тесса прижимается лбом к холодному и выдыхает.
тесса могла бы ей объяснить, почему иллюзия не может быть полной – потому что это бесчестно, и это измена, если не кому-то, то себе точно.
и тесса прижимается, прижимается к прохладной поверхности, тянется к северному морю, пытается перевести дыхание.
мальчик удушающий, огромный, подозрительно мощный для всего лишь человеческого тела, но мы забываем самое главное, ничего человеческого в нем нет.
и отчего меня это так волнует, отчего меня это так волнует?
спрашивает себя тесса, не от того ли, что сама не человек, что сама гореть разучилась и зацелованная адом в обе щеки, в шею и в плечи, совершенно забываешь, как существовать по его правилам, становишься ледяной и становишься бесконечно печальной.
кларисса, та дышит яростью все еще.
тесса щурится, собирает крупицы чужой ярости.

хватает себя саму за горло снова,
останавливается.
прислушивается.
сжимает руку крепче и берет происходящее под контроль. в очередной раз.

я могу говорить с тобой его словами.
могу позволить ему открывать рот за меня и слова станут его собственными.
могу провалиться и раствориться в этой темноте.
могу выйти и закрыть за собой дверь, оставив тебя в замкнутом пространстве с монстром, которого ты не боишься.
могу рассказать о том, что вижу я и что видим мы оба.
девушку сильную и сломленную, отчаянную, на какую баррикаду ты бы не ринулась, чью голову бы ты не снесла с плеч, в чьей бы крови не умылась и где бы не попыталась утопить свое горе?
а тебе ни покоя не найти, ни облегчения, и хоть укутайся в моих руках, в его руках, тебе не станет легче, а потому я молчу.
посмотри на меня, кларисса.
чего ты хочешь на самом деле?
(верни мне джонатана, скажет кларисса.
так?
или нет?)

today i am a part of something more
as if every cell were singing

кларисса мечется – не находит себе места, темнота дает трещину.
тело чудовища – огромное, можно потеряться, удушающее, адское пламя облизывает тессу, окружает со всех сторон, тесса усмехается, подобные вещи могли напугать ее когда-то.
не сегодня. больше никогда.
ловит клариссу взглядом, кларисса многое может простить и еще большее вытерпеть, разрушенную иллюзию не прощает ей, ни на секунду.
тесса-джонатан и джонатан-тесса склоняют голову, - хочешь узнать, что вижу я? а что видишь ты?
замолкают оба, выдохнувшись, ежатся от холода, потерянные,
тесса откидывается на спинку дивана, кларисса мечется, от частого, беспрестанно движения рябит в глазах.
кларисса – огненный всполох, частица ангельского пламени.
тесса на секунду думает.
от мальчика ли, от его темноты так жарко?
темнота привычна и понятна.
ангельский огонь – история совсем другая. он касается ее всего однажды, и она носит его часть до конца своих дней.
конца, которого не наступит впрочем.

- кларисса.
тесса поднимается.
смотрит на нее молча, практически не моргая, взгляды у обоих тяжелые, в голове стучит джонатан-тесса и тесса-джонатан.
тесса вдыхает, качает головой, возвращает себе собственное лицо.
(ты уверена, тесса? ты уверена, что это лицо настоящее? мерзкий, предательский голосок в голове не замолчит, кажется, никогда.
ты уверена, тесса?
а как ты можешь быть уверена, если не знаешь, какое лицо было первым?
голос забавляется, хихикает, тесса рычит негромко.
замолчи.)

[indent]  [indent] still, i can't embrace it

тесса пересекает комнату, усмехается, одежда джонатана висит на ней как на вешалке, одежда джонатана, горячая все еще от его прикосновения, прячет ее от взглядов.
подчеркнуто ничья одежда становится его, стоит ему в ней появиться.
тесса ловит ее за руку – рука тонкая, крепкая, тесса тянет ее на себя, - это, - тесса показывает на свое лицо, ее лицо как всегда не выражает ничего, глаза огромные, серые, внимательные, - вернется, если ты захочешь. ты дала мне достаточно, чтобы хватило на еще одно превращение, - тесса облизывается, возвращается в собственную форму только для того, чтобы быть максимально честной.
чужие черные глаза соврать, конечно, не дадут.
но слова, произнесенные другим человек, конечно, останутся полуправдой.
- но сначала мы поговорим.

тереза склоняет голову, подбирает слова, вздыхает, наконец.
- останься. куда ты пойдешь сейчас? кларисса, останься.
тесса не настаивает, но руку держит крепко, не как джонатан, конечно.
у нее руки тоньше и пальцы холоднее, но чернота за ней может стоять такая же, мы одной крови, в общем-то.
он от великой матери, она – от другого урода той же породы, его называли самым прекрасным демоном в аду, его и его тысячу личин.

тесса издает мягкий смешок, - о, кларисса, вот как? плохая компания? для кого, позволь спросить? для меня?
тессе смешно и грустно, - давай не будем спорить о том, кто худшая компания, я думаю, что могла бы составить для тебя достойную конкуренцию.
и качает головой, это вовсе не то, что ей хотелось бы сказать.
оставаться в чужой личине для нее становится в какой-то момент таким естественным, что выражения собственного лица становятся мучительны и непривычны, от них ноют мышцы.
тесса выпускает ее руку, - прости.
не выпускает ее по-настоящему.
[indent] [indent]  [indent] every silver lining has a cloud

в голове остатки образов – темнота и кровь, так много крови, отец замахивается, шрамы болят каждый раз, когда в голове всплывает лицо валентина, в вопросах воспитания детей он был исключительно талантлив.
составил бы достойную конкуренцию темным сестрам.
каждый чертов раз, как он опускает кнут на спину джонатана, кларисса, кларисса, кларисса.
имя впечатано, записано, выбито.
здравый смысл и человечность, милосердие, прощение, выжжено и выбито.
а она осталась.
кларисса, кларисса, кларисса.

тесса качает головой, знаешь, хочет сказать. самое сложное – это не тебя остановить, а самой остановиться.
ты думаешь, ты слабая и ты не справляешься.
ты чертовски неправа.
(я была в этом аду столько раз за эту бесконечно долгую жизнь, он не заканчивается, он никогда не заканчивается.)

лицо джонатана, наложенное поверх ее собственного, будто исчезает, они меняются местами.
теперь лицо тессы сверху, его прячется. ждет чего-то.
тесса пробовала эту личину столько раз, что скоро она прирастет к ее собственной, это она чувствует кожей.
- убежишь, а что дальше? – тесса не улыбается и это, конечно, не вызов, ковыряться у человека в ране пальцами весело только до тех пор, пока человек об этом просит, когда человеку это нравится, - ты вернешься завтра и мы продолжим с того места, на котором остановились. пожалуйста, кларисса, - выделяет имя голосом, если и замечает чужую интонацию, то совершенно не подает вида, - пожалуйста. давай избавим друг друга от ненужных пауз. если ты хочешь выпить – хорошо. но если ты хочешь спросить, то спрашивай.
тереза понятия не имеет, хватит ли у нее ответов на ее вопросы.
хватит ли у клариссы вопросов на то, чтобы смирить горе еще на несколько секунд.
- останься.
повторяет негромко, голос почти мягкий.
останься, тебе ведь нужно это тоже.

though i can't explain my reasons to you
i think we are the same

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

+3

13

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]невыносимее всего, что вертится под проклятым солнцем.

от джонатана остаётся один только след — одежда виснет на терезе комьями; хочется протянуть руку и взять, забрать хотя бы это. оно ведь останется навсегда. присоединится ко всем остальным вещам джонатана, которые кларисса держит под замком в соседней комнате — и срывается на крик каждый раз, когда кто-то пытается отобрать.
она вся целиком умещается в чемодан с его футболками — сворачивается клубком и спит прямо на ткани; сквозь мутную вязь сновидений прорываются глухие голоса и звук, с которым кнут рассекает кожу. кларисса воет, не просыпаясь. пахнет джонатаном, дышится джонатаном (повсюду кровь) — но самого джонатана нет.

прямо как здесь. прямо как сейчас. она смотрит на терезу и несколько раз моргает.

— можно мне её? — кивает на чёрную футболку-поло, и вздрагивает от желания прикоснуться. — пожалуйста.

ввязываться в рыночные отношения тереза отказывается — кларисса прекращает предлагать деньги. может, магиня не хочет наживать себе лишних обязательств: едва ли с деньгами у них получилось бы проще. мёртвым остаётся мёртвое, клариссе нужна только футболка. она зажмуривает глаза чтобы представить как потрясающе будет пахнуть.
он ведь её только снял.
и дрожь — дрожь оказывается уже у самого позвоночника, приходится крепко сжимать ноги.
ладно, это тереза сняла.
но ведь она была прямо как джонатан.

от её голоса кружится голова. тереза произносит её имя иначе — и в то же время практически точно так же как говорил он. кларисса зажмуривает глаза — самой опасной всегда остаётся нежность, ни одного из моргенштернов не учат как сражаться против неё. кларисса хочет придумать руну — чтобы заглушала все эмоции и прекращало болеть; но пока что-то не получается. тело слабое, мысли спутываются — добавить алкоголя и здравствуй, ад. нужно будет выпить очень много чтобы не думать и не помнить.
но не так много чтобы просто приглушить боль.
тереза говорит — и сама будто бы прикручивает огонь; фитиль не гаснет, но становится почти что мягким. кларисса вздрагивает.
лучше бы она ударила её или закричала.

да, оно всё ещё пришпилено к небосводу
в каких-то ста пятидесяти миллионах километров наверху
недосягаемое

глаза распахиваются сами собой когда тереза тянет клариссу к себе, за руку — от спинки дивана, от мягких подушек приходится оторваться. кларисса совершает над собой усилие чтобы самостоятельно стоять — припадать здесь больше не к кому.
боль стягивается тугим, абсолютным узлом — где-то в районе грудины.

я сейчас сдохну, думает кларисса.
вот сейчас, наконец-то.
но это не срабатывает — в очередной раз.

— вернётся? — она тупо моргает, переспрашивая; тереза указывает пальцем на своё красивое лицо, кларисса чуть не падает на пол. как его вернуть, ты знаешь, да? скажи мне, когда он вернётся чтобы остаться навсегда?

сильнее всего клариссе хочется упасть и не вставать хотя бы неделю. если двигаться, комок в груди расшатывается, растекается по всему телу — достает до кончиков волос, до пальцев ног. боль невыносима. если лежишь — она концентрируется в одном месте и терпеть становится чуть-чуть проще. предварительно лучше нажраться — тогда эффект упрощается ещё в пару раз.

пальцы у терезы прохладные. кларисса даже не против, что они удерживают её руку — как ветви дерева, произрастают через кожу, убаюкивают магией. она чувствуется даже при таком скромном контакте — тереза пахнет магией, позволяет той пустить в себя корни. и этот запах кларисса чувствует — пармские фиалки и шафран. даже боль от прикосновений терезы чуть отступает.
волшебство.

— куда я пойду? — голос клариссы глухой; будто когда-то свалилась на самое дно колодца и не пытаешься подняться обратно. воды нет, стены скользкие и грязные, воняет смертью. ни шафрана, ни фиалок — пустые червивые глазницы глядят из темноты, сгнившие зубы скалятся в усмешке. смерть у клариссы выиграла — отобрала себе самое ценное, пустила в утиль; красивое тело джонатана растащили на золу и пыль. он осыпался, распался, исчез. будто и не было никогда.
— а хер знает. и прости, что я постоянно переспрашиваю.

(в чемодан с вещами джонатана пойду)
— почему тебе не всё равно на это? — кларисса поднимает на терезу взгляд когда та извиняется и убирает пальцы; фиалки пропадают окончательно, руку снова наводняет боль. кларисса сжимает её в кулак, с ладоней ей улыбаются белые полумесяцы — тёмные ногти, почему-то, оставляют белоснежный след.
боль клариссы точно была бы белого цвета. чёрного в её глухой тоске нет — тьма приходит извне, сразу следом. боль лишь приглашающе распахивает дверь.

на таком расстоянии оно слишком ласково
оно не сумеет расправиться с тобой

— так нечестно..
она вздрагивает и отворачивается спиной — силы остаются только на это. тереза звучит почти мягко, почти нежно — уговаривает и кларисса понимает, что хочет остаться. она уже раскрывает рот чтобы произнести заученный текст — мне не нужна ваша жалость, я вам не кошка с перебитой лапой, засуньте своё сочувствие себе в задницу, его этим не вернёшь. рот несколько раз открывается и несколько раз закрывается — она слышит её голос прямо за спиной, и слушать его приятно. тереза будто бы не желает ей зла — отец учит не подставлять щёк, но кларисса опускает оружие прямо на землю, даже в ножны не вкладывает.

мне так больно, господи — хочет сказать она.
но зачем? что изменится?

— я.. да.
она кивает, не оборачиваясь — обхватывает себе руками чтобы не упасть на пол.

кларисса чувствует, что нужно добраться до ванной комнаты — скрутиться в рыданиях уже там, включить воду погромче и выораться. по бледной коже под одеждой у неё змеятся синяки и свежие красные следы — жёсткой мочалкой кларисса иногда пытается прогнать боль из тела к чёртовой матери. выдавить её, выскоблить вместе с кровью и кожей.
пусть уходит только — кожа новая отрастёт.

— хорошо.
и, наконец, разворачивается обратно.

ресницы у клариссы дрожат — она вскидывает голову, смотрит на терезу и даже слегка улыбается. уголки губ приподнимаются одновременно, она старается чтобы не вышло ни ухмылки, ни мольбы о помощи. кларисса знает, что так, как она хочет, ей всё равно не помочь.

— я воспользуюсь ванной? и тогда закажем еду и поговорим.
взгляд снова падает на его футболку и она протягивает руку, не удерживаясь и вздрагивая.
— умоляю.. пожалуйста, можно мне её?

кларисса хочет ничком рухнуть в душевой на холодный кафель — пустить себе кровь и проваляться так несколько часов.

+3

14

there's no escape

и что ты можешь сделать, проходите обе, любовищи свои таща на плечах, не поднять и не сдвинуться, уставшие, совершенно, фатально потерянные.
само ее присутствие – сплошное напоминание.
и тесса грэй думает, я пережила это сотню раз, переживу снова.
для клариссы все случается впервые и тесса вспоминает, как человек, который чужую боль ел ложками, не морщась, рассказывает ей о своей боли.
и говорит, что в первый раз всегда больнее всего.
первый раз иногда оказывается последним.
и это невыносимо, это все еще невыносимо.

кларисса ее не слышит, цепляется за футболку, а у тессы в голове только пустая вторая половина кровати – все это с ней уже случалось, нерассказанная шутка, замершая в горле, у тессы в голове только новое утро и новое «его нет», у тессы в голове только постепенно затихающая музыка скрипки.
последнее, чего ждет тереза грэй – это того, что снова окажется там.
ситуация, воспоминание, то, с каким глухим треском ломается эта девочка. все это разбивает ей сердце.
удивительно и волнующе понимать, оно у нее все еще есть.
живое. колотится. куда-то рвется.
повторяющиеся вопросы тесса реагирует, они не требуют подтверждения, когда собственный голос кажется сухим, кажется лишенным жизнь, жизнь уходит вместе с ними, впитывается в землю.

тесса вспоминает.
верни мне себя.
или хотя бы меня.

все это когда-то происходило, солнце описывает полный круг, все это когда-то происходило и произойдет еще много сотен раз, круг не разорвется.

но ее почему – выстраданное и выболенное, впервые не «покажи мне», впервые не «сделай мне демона» и демон будет подобием тебя, он будет на нее похож, оба от крови демона, оба выжженные, один чуть живее, другая чуточку старше, тесса не хочет искать между ними сходство, это мучительно и это страшно, тесса перестает бояться, но прикасается к черноте настороженно, а она облепляет ее подобно пленке, тесса знает это ощущение и позволяет черной волне нести ее.
но не поглотить. никогда не поглотить.
что ей сказать? какой ответ она хочет услышать. потому что я была там, когда тебя знакомили с этим миром и ты была прекрасна. потому что я знаю, как это чувствуется, там я была тоже, потому что я не могу оставить тебя там одну.
потому что..
- хочу, чтобы у тебя меньше болело, - тереза грэй поднимает на нее взгляд, серый, внимательный, прикосновение ледяного моря, тесса любила выйти на берег и уйти в это честное, серое утро, - ведь это невыносимо. потому что.. – тесса вздыхает, объяснять очевидные вещи, - потому что, - тесса усмехается, это почти смешно, до того по-человечески нелепо, - мы все даем себе клятвы никогда больше не привязываться к смертным. и ты знаешь, вас невозможно не полюбить все равно. невозможно душой не прикипеть, даже когда думаешь, что и души-то нет уже. а она все равно к живому тянется.
не боится потянутся к живому, к теплому и всей в огонь обломиться.
мы рождены были в огне.
или мы были созданы.

you should know much better
back in safe, mundane days
by now

что терезе удается найти в его голове – она не плакала, никогда не плакала, валентин растит из своих детей солдатов, ни слез, ни мольбы о помощи, ни рук, протянутых к небу, кларисса в замки не играла и принцессой не была, к нежности и к ласке не приучена, у терезы были люди, которые называли ее любимой девочкой, неважно, что эти люди были с ней так недолго.
тереза рассматривает ее – папочка сделал из нее солдата, потом протягивает руки, - подойди, - не научена, не объяснили, что такое делиться, что разделенное горе на долю секунды давит меньше, к чужим рукам не приучена, ласковые слова ее пугают.
и в голове мальчишка произносит снова «звереныш, волчица, моя королева», и не ошибается ни разу, тесса дожидается ее, но футболку пока не снимает – снимет, конечно.
ловит ее в руки, не крепко – захочет, высвободится.

пальцы у тессы холодные, ползет по спине, голос не меняется ни на тон, тесса по-прежнему мягкая, по-прежнему внимательная, - тебе это едва ли будет интересно, но со своим мужем я прожила шестьдесят лет. когда он умер, мир закончился. когда ты любишь – всегда что-то заканчивается, стоит этому тебя покинуть. тем необратимее и бесповоротнее, когда знаешь, что вернуть не получится, - тесса усмехается, - я любила двоих и один остался жить, он приходил к нам в монашеских одеждах и не мог дотронуться до скрипки, любить он нас не мог тоже, но перестать любить нельзя, мы держали моего мужа в руках, когда его не стало. нас самих осталось чуточку меньше, - тесса грэй не плачет и голос у нее не дрожит – за сроком давности, воспоминание свежо до сих пор, не жжется, но присутствует, заполняет до краев, - однажды я пришла к человеку, он тебе хорошо знаком, у меня не было лица, ни моего, ни чьего-то еще, боль шла и руководила моим телом, в моем облике городу тогда явилась утрата, люди отворачивались едва взглянув на меня, знаешь, - тесса облизывается, кому ты говорила об этом, кому бы еще ты сказала, кто сохранил бы твои секреты.
когда кларисса к ней обернулась, ресницы у нее дрожали.
вот только плакать она была не научена.

тесса держит ее бережно, ощущение тумана, в комнате бы открыть форточку, гладит ее по спине.
- и человек поймал меня, человек сказал мне «кричи» и я кричала до тех пор, пока голос не покинул меня, я кричала даже после, кричала вместо сна и кричала несколько суток, боль не кончилось, но я уснула успокоенная. и уснула вообще. человек держал меня все это время, держал, когда я принималась рваться, когда я билась, когда я плакала. если захочешь. если только захочешь.

тесса замолкает, кольцо рук надежное, слушает ее, ждет, пока кларисса скажет что-то, пошлет к черту или наконец расплачется, на последнее тереза не слишком надеется.
но это маленькое тело, эта юная совсем девочка, сколько боли может вместить храбрая душа, которая и без того колебалась между светом и тьмой так долго?
сколько боли может вытерпеть одна девочка, сколько еще на нее взвалили бы, охотно и беспощадно.
почему-то такие девочки вечно оказываются чьим-то оружием в чужой войне.
и это мерзко.
тереза была такой девочкой когда-то.
и тем отчаяннее обещает себе, что если она здесь, второй раз, миллионный раз, это случиться не даст.

from life, there's no easy way out

- а футболку я тебе отдам, конечно. конечно, можно.
и как мы цепляемся за мелкие детали, за крохи, за призраки, за тени.
тесса вспоминает себя. и сколько бы она отдала тогда, чтобы только уловить знакомый запах, случайно, а поймав его хоть где-то прилипала к этому месту, не в силах с собой справиться, уязвимая, такая уязвимая.
в этом не было ничего стыдно.
ничего стыдного не было в нас.
тесса вспоминает, ведь страшнее всего забывать, забывать интонации, запах, как ложились морщинки, когда человек улыбался.
в забвении есть избавление.
кларисса лезет в рану.
сдирает корку, лезет в нее пальцами, раскрывает,
снова и снова, и снова.

[nick]Theresa Gray[/nick][status]tsunami's debris[/status][icon]http://sh.uploads.ru/tESid.png[/icon][sign]wreck your body fully and remind it of me.[/sign][fandom]the shadowhunter chronicles[/fandom][char]тесса грэй, unk[/char][lz]i have seen a million pictures of my face & still i have no idea.⠀[/lz]

+3

15

[nick]clarissa morgenstern[/nick][icon]https://i.imgur.com/WzOH3Zr.jpg[/icon]

she was a child and i was a child,
in this kingdom by the sea,

кларисса смотрит на терезу пока та говорит — смотрит внимательно; что-то вываливается из её пустых глазниц, но оно грязное, руками лучше не прикасаться. тело сжимается в пружину — кларисса давит её ладонями, ступнями, утягивает к земле всем своим весом — только бы не спустить крючок и не привести механизм в движение.

— но оно же не станет меньше болеть.

клариссе всего восемнадцать.
она думает, что у терезы, конечно, куда больше опыта — она бесчисленное число людей проводила в последний путь, и после каждого из них либо не рассыпалась в труху, либо просто сумела собрать себя заново.
кларисса бы поставила на то, что она рассыпалась — но не до конца. оставляла себе шанс вернуться обратно, не сойти с ума — но это всё только лирика (как было на самом деле, клариссе неизвестно).

отец оставляет в памяти достаточно зарубок — не любить, не привязываться, не давать воли слабостям; спасибо, папа, думает кларисса. но от джонатана-то ты меня всё равно не уберег.
остальных кларисса успешно отталкивает — брату проигрывает потому что нельзя оттолкнуть то что живёт в тебе с самого рождения.

but we loved with a love
that was more than love —
i and my annabel lee;

у терезы поразительно красивые глаза. клариссе кажется, они даже светятся иногда — выглядит здорово. выжженные глазницы джонатана сменяются перламутровым оловом, зелень на дне радужек клариссы мутится, выбирается наружу, оставляет после себя только пустоту. у отца глаза бледные, выцветшие — он отшучивается когда кларисса об этом спрашивает, но видимо боль своё всё-таки забрала; с особым удовольствием у тех, что дольше всего сопротивлялись.

— я каждый день благодарю небо за то, что не бессмертна, — произносит кларисса, вздрагивая от чужих прикосновений, — я бы такого не вынесла.

люди умирают каждый день. другие люди идут от этого трещинами, высыхают на солнце и истаивают лужами под проливным дождём — а потом долго скорбят, заводят будильник на семь тридцать и отправляются на работу. встречаются с друзьями, заводят новые знакомства, едят индейку на день благодарения и посещают психолога.
живут дальше.

кларисса вырывает из себя жизнь вместе с ангельским ихором и свежесозданными рунами — раздаёт её тем, кому доселе было мало; ждёт, когда псы доедят и она сможет отправиться к брату. жить дальше не хочется. вообще не хочется.. жить.
горе клариссы — светлое, безмятежное, пустое; она раскрывает рот чтобы кричать но наружу вырываются только хрипы. как отболит то, что было создано чтобы болеть?
кларисса думает, что если боль вырвут, если она отвалится — то только вместе со всем остальным.
(с жалкими остатками остального)

with a love that the winged
seraphs of heaven
coveted her and me.

тереза ловит её в объятия — кларисса утыкается носом в плечо, сжимает пружину ещё сильней, привстаёт на цыпочки. магиня высокая (фиалки и шафран возвращаются), линия шеи и плеч колючая — хрупко если положить голову, запах спутывает уставшее сознание.
именно об этих привязанностях, наверное, рассуждал отец — кларисса дышит чужим запахом, оживает остатками чужого голоса, вслушивается в чужие истории. тереза рассказывает спокойно и мужественно, рассказывает чтобы ей стало легче (?) — кларисса сцепляет пальцы на её одежде. вещи и правда пахнут джонатаном, но вот бледная кожа — бледная кожа пахнет терезой.

ну, заебись.

сегодня ангелы обещают клариссе проливной дождь, осадки — теплее одевайтесь, пожалуйста; если она начнёт кричать, квартиру смоет, наверное, и унесёт куда-нибудь в канзас.

— а мне интересно, — тихо ворчит кларисса в ответ. — отличный сюжет для моей графической новеллы, она как раз в разработке.
шутки кажутся неуместными — горечь пролезает сквозь ночную прохладу и закрытые ставни, растекается дождём по полу, щурится, разглядывая их обеих. горечи тоже пахнет фиалками и шафраном, она тоже думает, что у терезы красивые глаза и ужасная жизнь — кинематографичная, литературная, на сценарий ляжет прекрасно — на жизнь ложиться не должна.
так жить неправильно, такого не должно приключаться.
кларисса тянет носом чужой сладковатый запах и непроизвольно всхлипывает — а после вздрагивает, отстраняясь.

звук собственного голоса доносится до неё сегодня слишком много раз — она разговаривает с терезой, с терезой-джонатаном и снова с терезой; здорово, что время не возвращается (может оно и правда никогда не вернётся, тогда кларисса сможет остаться здесь навсегда).
здесь не так хуёво как дома.

— этот человек, должно быть, любил тебя.
кларисса констатирует факт — зависть соскальзывает с кончика языка и падает на пол. шипит, растворяется (надеемся, её никто не заметил); бледные губы улыбаются.
— знаешь, тоже так, как только в книжках бывает — а не в реальной жизни. сейчас ещё любит или книжки закончились?

она держит футболку терезы пальцами, и думает, что от футболки джонатана та вообще ничем не отличается — кларисса заберёт себе от каждого из них по кусочку, оставит на память, по ночам будет рассказывать им сказки.
про вампиров и оборотней, которых папа потрошит у себя в подвале — на благо научных исследований.

— если я начну, тереза, — она осекается и поднимает взгляд; скользит глазами по лицу, останавливается на глазах напротив (изморозь точно такая на цвет, и никель ещё, и может быть опалы — ну, чуть светлей), — то я не смогу остановиться. если позволю себе кричать, то уже никогда не остановлюсь. наверное.
она отворачивается, устремляя взгляд к окну.

ангелы обещают дождь, грозу, просят быть осторожнее — возможны осадки, возможно, что на вашей могиле гроздьями прорастёт виноград, его-то как раз грозами и напитает. виноград будет чёрный — с кровью демона.
кларисса съест его в одиночестве.

— ты очень сильная если смогла пережить все эти потери. но я не такая. и я не хочу переживать, понимаешь? — она возвращает терезе взгляд. — у меня история не такая красивая. фильма бы о ней не сняли, примитивным бы не понравилось.

кларисса помнит лиловые синяки на бёдрах, крики, строки из аннабель ли — я любил, был любим, мы любили; чёрную тень на самом краю комнаты, смородиновую кровь на простынях.
она привстает на цыпочки ещё раз, ровно на мгновение — зависти под языком больше нет, давно выскользнула, зато теперь там крохотное гранатовое зерно. кларисса прикасается к губам терезы чтобы передать его — легко, и возвращается на место за долю мгновения.

гранаты сладкие, терпкие, очень похожи на кровь, на вино — незрелые всегда кислят.
он кислый, тереза?

— у тебя есть непереносимость каких-нибудь продуктов? нужно же знать, что нельзя заказывать.

наверное, нет.
и спасибо за футболку.

+3


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » tragedy


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно