[indent] меня зовут, вы знаете как меня зовут
марку смешно: в детстве агата прикусила ему язык во время игры (марк сказал, что сам это сделал), а боль почувствовала сама; сейчас агата ломает ногу и идет дальше, руку — и пишет ему сообщение, как ни в чем не бывало, ломает кому-то жизнь и прокручивается на каблуках на чужих висках. марк чувствует себя собой только, когда агата в его поле зрения, когда у нее целы руки и ноги, когда язык на месте и за зубами, а не в чьем-то рту — марк не ревнует, зачем ему? он лучше биффа, это уж точно; вчера он размазывал его по кирпичной стене, проебал горбинку на носу, подарил сломанный зуб шакли агате — если бы еще удалось вбить в пустую голову, чтобы он ее не трогал, то было бы супер, а пока что просто приятно. он лучше бенов, алексов, нейтанов, многочисленных джонов, он лучше хотя бы тем, что когда все они сбегают, то он остается зализывать ее раны;
марк думает о том, что без агаты он словно перестает быть. ему смешно, когда агата рассказывает то, что должно его развеселить; ему больно, когда он видит очередную ссадину, порез, что угодно на ее коже, которая должна быть невредимой (агате никогда не больно); марк злится, когда видит следы биффа, он знает, что бифф больной, точно знает, что это неправильно. он бы запер агату, если бы это помогло, но она вылезет в окно — сорвется, разобьется, и агаты больше не будет; марка не будет тоже, поэтому он пытается достучаться, но агата не слышит.
— агата, пожалуйста, — агата глухая и глупая, марк злится на себя, на нее, на ебучего биффа, которому хочется пересчитать каждую кость, а затем сломать ее с приятным для ушей хрустом; марк устал просить — из двадцати четырех лет он проебал десять на уговоры (это плохо кончится, подумай, останься дома, останься со мной); агата, блять, глухая и не остается.
[indent] вот я смотрю в эту точку а вы не можете
вчера марку было страшно, что агата уйдет (умрет) и не вернется, что ему принесут локон ее волос, и так он узнает, что больше от нее ничего не осталось; что агате, на самом деле, он не нужен, она просто позволяла ему заботиться, чувствовать себя полезным. сегодня марк так больше не думает, но неприятный осадок остался в какой-то из кружек — утром марк случайно допил, отплевался, но не помогло; когда проснулся, то агаты уже не было. три дня в неделю она спит в его кровати, три дня в неделю она спит дома, четыре раза в неделю марк мерзнет; без агаты ему холодно и пусто, хотя агате холодно всегда. иногда марку обидно — у него ничего личного нет, кроме нескольких привычек, он — общий на себя и сестру, а агата своя собственная; марк называет это обидой, но на вкус как зависть; невкусно.
негативные чувства он запивает лимонным соком, десны жжет, а губы становятся кислыми; кислоту чувствует только он, желудок бунтует, болит — марка выворачивает второй раз за день, и погладить его по спине некому. когда плохо агате, то он всегда рядом, держит волосы, приносит салфетки и воду; агате плохо часто, но ему плохо всегда. в детстве еду сначала пробовал он, потому что знал, что если горячее, то лучше обжечься ему — агата не почувствует, загноится и будет нарыв; неидеально, плохо, так нельзя. мать все детство вбивала в голову, что он должен быть рядом — марка привязало намертво, но и отвязываться не хочется; если бы они срослись в утробе, то ничего бы не изменилось.
[indent] пока мои глаза не слишком много видят
марк молчит, и в тишине не звучат слова о том, что биффа шакли он убьет так, что от него ничего не останется, кроме какой-нибудь ебучей кости, которую он оставит на память — разумеется, для себя, потому что память у них с агатой общая. у сестры нет живого места на теле, у биффа не будет тоже — марк смывает кровь, целует царапины, шрамы, заправляет влажную прядь волос за ухо, целует в висок, марк делает все, чтобы ей стало лучше (не становится); видеть разбитым себя — одно, и лучше бы было только так. марк не напоминает о том, что он просил послушать его хоть раз, марку просто нечего сказать — марку нечего сказать, но есть что сделать. он кутает агату в свою одежду, ложится рядом, греет, пока не запотевают окна и руки у сестры не теплеют; кого-то из них бьет мелкая дрожь, и он думает, что это его — от злости. следующим вечером он берет в руки нож для мяса (а хотелось бы для паскуд, но такого нет), агата переодевается и назначает свидание.
— ты серьезно спрашиваешь? — марк режет палец, чтобы трясти перестало; кровь горячая и капает на кроссовки — в темноте все равно никто не увидит; кровь не останавливается, дрожь тоже не уходит — наверное, дело в предвкушении. к месту встречи они идут за руку, марк целует холодные ладони, прежде чем отойти в тень, как он делал всегда.
[indent] пока у меня в руках чужие собачьи кости
ты скоро сдохнешь, бифф шакли.[lz]изголодавшиеся псы которые блаженно косят молочные поля белков и любовно туманятся к великой собачьей матери где-то там на углу улицы возле изгиба <a href="https://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=96">твоего</a> колена[/lz][nick]mark ackermann[/nick][icon]https://i.imgur.com/zuhxW4r.png[/icon][fandom]murder-life[/fandom][char]марк аккерманн, 24[/char][status]boy in the bubble[/status][sign]DIE-DIE-DIE[/sign]