[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/17896.jpg[/icon]Карла не просила ни о костюме, ни о новой личности: над кроватью висит постер с Мисс Марвел — на фотографии Карла улыбается (ну конечно), но с каждым днём ненавидит затею всё больше. Озборну сложно было отказать (Карла думает, что сложно, чтобы не признаваться в том, что выбора у неё вообще не было); выбить себе главное место — проще, понять спустя пару недель, что её статус нихуя не стоит — ещё легче. За завтраком Карла представляет, как Виктория по счастливой случайности глотает острую кость или осколок стекла (пожалуйста, хоть что-нибудь) — с разрывом пищевода будет сложнее улыбаться, наверное? Её смерть Карлу устроила бы ещё больше, и она обдумывает этот вариант раз за разом,
тут же все ёбнутые, в конце концов; кого ты будешь подозревать, нарядив нестабильных преступников в красивые наряды?

Во сне Озборн просит у неё прощения (разумеется, стоя на коленях) (разумеется, опустив глаза) (глаза, конечно же, зелёные) (Карла, несомненно, прощает, а после этого Норман почему-то перестаёт дышать) — список обид и унижений, дотошный и мелочный, растёт из месяца в месяц:
когда ей в лицо швыряют костюм Мисс Марвел, она думает о том, когда вообще в последний раз столько терпела,
и, знаете, вообще-то никогда.

Цели Нормана превращаются в её цели (Карла никогда не хотела быть героем), внимания к Мстителям приковано уж точно больше, чем к Громовержцам (Карла никогда не хотела нянчиться с Озборном); когда он даёт очередное интервью — слуга народа, не иначе — он задыхается от восторга и священного трепета, и Карла уже не может понять, врёт ли он хотя бы самому себе. Лучше бы врал. Рано или поздно он проебётся, масштабно, красиво и катастрофически проебётся — господи, как она хочет это увидеть — может, заговорит Гоблин, может, очередной хитрый план окажется не таким уж хитрым, может, у Америки откроются глаза. Когда Железный Патриот стоит над избитым Саммерсом и, кажется, всерьёз думает о том, чтобы уничтожить всех мутантов, Карла ненавидит его ещё больше: она не хочет его останавливать, но и идти на дно вместе с ним не хочет,
и Мисс Марвел быть не хочет.

Остальных, кажется, всё устраивает — в известной степени; может быть, только Лестеру очередной виток подконтрольности не по нраву (когда из-за очередной ненужной жертвы Норман орёт полчаса, Карла улыбается уголками губ, а днём позже говорит: знаешь, _Хоукай_ действительно работает). Карла была в бешенстве, когда Лестер не смог убить Мелиссу: сколько шума из ничего, нужно было всего лишь убить человека, как убивал раньше и хочешь убивать сейчас, в чём, блять, твоя проблема. Карла всё контролирует Когда Мелисса сгорает вместе с Зевсом, Карла почти довольна. Карла всё контролирует Когда она думает о том, что Лестер проебался даже с такой простой задачей, она понимает, что помогло им чудо. Карла всё контролирует Когда Норман вызывает её к себе и говорит о том, что Мелисса выжила и трясёт записями с камер наблюдения у них перед лицом, Карла почти облегчённо выдыхает.
Не беспокойтесь, мистер Озборн, мы с Хоукаем за всем проследим.

(Какая, блять, удача, что ты не справился, Лестер)
Карла всё контролирует.
Теперь.

— Помнишь Мелиссу Голд? — хочется всковырнуть любимую ранку (Мелисса, которую ты не смог убить, та самая, вспоминай), но Карла улыбается. — Она тогда сбежала, а с собой прихватила компромат на Гоблина.
Какая, блять, удача.
— Норман, конечно, не очень хочет, чтобы все увидели, как величайший герой Земли в розовом колпаке пытается вырезать половину Горы Громовержцев. Узнаем, где запись, убьём Мелиссу. Или, хм, ты убьёшь.
Карла не особо скрывает нездоровый (да бросьте) энтузиазм.
— А пока запись будет у нас, всем будет спокойнее.

[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/17896.jpg[/icon]Винтажные золотые серьги, тяжёлые стеклянные банки с антиэйдж сыворотками, винный погреб, новый костюм, сидящий на теле не хуже, чем крийский — это всё здорово, конечно, но вы пробовали держать в ладонях чью-нибудь жизнь? Чужое чувство уважения, надежды, бессмысленной веры (в тебя, в Америку, в президента, в то, что небоскрёбы вечно будут стоять, и никогда — падать на детские головы); но самое главное — жизнь. Карла с отвращением относится к зависимым — трудоголизм, наркомания, абьюзивные отношения, что угодно; Карлу окружают идиоты, выбравшие своей целью абсолютно бессмысленную хуйню. Когда она понимает, что в её руках оказывается власть, когда чувствует её — каждой клеточкой тела и всем мысленным пространством, она понимает, что не может ошибаться. Никогда.
Карла делает всё, что делает, чтобы упиваться этим чувством, задержать его, привязать к себе, сраститься с ним, надеть на себя и никогда больше не снимать; чувство это жадное и просит с каждым годом всё больше, и Карла не против этого шантажа — принесёт всё, что нужно, дёрнет за любую нить, убьёт всех, на кого эта жадность укажет пальцем (просто останься со мной).
Озборн может наебать всю планету, оставить её в руинах, вылечить от всех бед, построить идеальное единое государство — Софен похуй, Софен нет никакого дела, пока он не пытается её подмять,
а у него это отлично получилось.
От мысли о том, как красиво из пентхауса выпадают грузные тела политиков, у Карлы темнеет в глазах. Сложно сказать себе «нет».

Зачем говорить себе «нет».
А, точно.
Блять.

Карла обещает себе, что обязательно, о б я з а т е л ь н о убьёт его — как только он оступится, ошибётся, как только с её шеи спадёт этот ебучий поводок, сразу же, Норман, слышишь? Ты сдохнешь в тот же момент, а потом ещё раз и ещё раз, и так тысячу раз, пока Карла не наиграется, пока твоя смерть не начнёт вызывать лишь скуку, когда возбуждение и восторг растворятся
и потребуют новую жертву.
Так далеко мы заглядывать не будем.

Софен отыгрывается на всём, что попадает в руки: Нох-Варр милый и такой доверчивый, что во рту горчит (она даже не задумывается, когда рассказывает ему о том, кем на самом деле являются новые Мстители), Хэнд оскорбить проще, чем обмануться Дакеном (Карла обманывается, не спит по ночам, опять проебалась, опять, снова, ёбаный в рот), Гарган заглядывает в глаза так преданно, будто это и подразумевает; Лестера и Часового лучше не трогать всех хочется растоптать, уничтожить, сожрать,
зачем говорить себе «нет»
Карла теряет берега, края, ещё чуть-чуть — и уйдёт самообладание (мы же этого не хотим, верно?); Карла перестаёт себя узнавать: новый костюм жмёт, зеркало откровенно пиздит, кулак не разжимается, мысль о мести настолько сладка, что пчелиный рой в голове всё сложнее заглушить. Мы же не хотим сорваться, да?
Точно?
Уверена?

Ноги сами ведут её к пропасти. Так, наверное, она себя оправдает, если всё-таки проебётся.
В чём вообще её можно обвинять?

Карла давит уёбищный оскал при всех, кроме Лестера — может быть потому, что он понимает, может, из-за того, что он ёбнутый, может, ей просто хочется хоть кому-нибудь это показать, вывалить дерьмо (с гордостью, с упоением); Лестер вряд ли поморщится — и вряд ли из уважения. Лёд настолько тонкий, что ходить по нему уже бессмысленно. Но они ведь ходят.

Про шахматы, конечно, зря,
ты же на самом деле не так думаешь? — софен делает пометку «выяснить позже» и, конечно же, не забудет.

— О, да брось, — как будто оскорбили, ей-богу, никто ещё даже не пытался Карла закатывает глаза и никуда не прячет довольную улыбку. — Норман не надёжен. Наше положение — тем более. С Часовым даже я не справлюсь — да и зачем? У нас будет запись, Озборну скажем, что в случае чего — копия отправится во все СМИ.
Мир будет в восторге.
— Я уверена, что убить Мелиссу ты хочешь не меньше, чем я.
Карла будет в восторге.

[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/17896.jpg[/icon]

Как Лестер со всем справляется? Честно говоря, почти идеально (если смотреть сквозь всратую призму, но чистые не завезли). Карла заинтересовалась социопатами ещё на первых курсах в университете — если грамотно скомпенсировать, получится охуенно; Карла смотрит на Лестера и думает: идеально или можно ещё додавить? Любые обиды он стряхивает как крошки или пепел, мнёт их подошвой ботинка и, наверное, забывает. К чему помнить мёртвых?
(Карла помнит лицо каждого, кто хоть что-то сделал не так; скорее всего, если Норман умрёт, злиться она не перестанет)
не сможет.

Интересных клиентов можно было пересчитать по пальцам одной руки — очевидно, конечно, другого и не ожидалось; пришлось — протяжный вздох — искать себе другие развлечения, и тогда Карла придумала просто охуенную схему фильтрации: депрессия — скука смертная, депрессивная симптоматика — ущербная, депрессивные клиенты — самые недолговечные. Она по этому немного скучает, и голод с недостатком контроля приходится глушить мелкими манипуляциями. Чем мельче и незначительнее, тем меньше длится эффект; Лестер реагирует на упоминание Мелиссы, и насколько этого хватит?
Ненадолго.

Мистера Голдблюма доктор Софен доводила до первой (неуспешной) попытки суицида два блядских года; когда узнала, что он выжил — смеялась так, что заболела челюсть (это несложно, Карла редко смеётся). На супервизии она выложила на лице половину слезинки — уж сколько получилось — абсолютно непрофессионально, да; мистер Голдблюм повторил попытку и наконец-то умер, и если не это красиво, то что ещё? Два года работы.
Он сопротивлялся так, что в какой-то момент Карла хотела послать это всё нахуй.
Посоветовать другого специалиста, в смысле.
Всех сопротивляющихся она отправляет уважаемым коллегам — говорит, что любит кейсы потяжелее (шутка, кому из других врачей это можно сказать).

На каком-то из цирковых приёмов Озборна — влиятельные люди, топорщащиеся бумажники, Мстители при параде и коктейльных вишнях — Карла видит мужчину, похожего на Голдблюма. Та же мимика и невыносимо крупный нос. Карла почти вспомнила, что значит опьянение, и рассказала Лестеру на ухо пару историй.
— Хорошие были времена. Люблю кейсы потяжелее.
Ну вот, наконец-то сказала.
(Меченому, кажется, похуй. Отлично)
Было бы забавно, говорит Карла, если бы ты его убил. Жить с таким лицом всё-таки преступление.
Интересно, выбесится ли Озборн.

— Она в Кливленде, летим завтра, расскажу всё по пути в этот свинарник.
Карла улыбается. Шахматы, блять.
— Только не убивай меня этой ночью, хочу увидеть, как она умрёт.
Потом тоже не стоит.

Утром Лестер спрашивает, почему они не могут полететь на ней.
Стрелы колючие, говорит Карла. Ножи острые. Ты ебанутый.
Летим на самолёте, дорогой.

Где-то над Пенсильванией Карла думает о том, как романтично было бы, принеси Лестер какой-нибудь ночью голову того придурка с приёма. Очень приятная мысль; Карла даже оборачивается назад, пока Пойндекстер смотрит на фотографии Мелиссы из какого-то приюта для бездомных (почти не моргает). Карла молчит.
Шампанское хуёвое.
(у неё дома — когда ты вообще последний раз была у себя дома, карла — в холодильнике осталось что-то достойное, а ещё год-другой, и организовала бы винный погреб)

— Приятно выбираться без новых костюмов, а?
(хороший из тебя хоукай, как-то так раньше говорила)
— У меня настолько хорошее настроение, что убила бы Мелиссу сама, — Карла внимательно смотрит на Лестера, не улыбается, — Воздух здесь какой-то особенный, что ли.
Потягивается, улыбается.
— Я же могу смотреть?
(без вопросительной интонации)

В Нью-Йорке сегодня небо серое, в Кливленде — надо же — солнечно. Совпадений не существует.

[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/17896.jpg[/icon]Карле интересно: может, она делает недостаточно? Или в самый раз? Какие-то очевидные мягкие места (подгнившие, заползающие под ногти) нащупать легко; важные вещи Лестер наверняка не пропускает мимо ушей (Карла хорошо знает, каково жить предвкушением мести, плохо — за что Лестер мог бы мстить). Надавить шуткой про Мелиссу или Дардевила слишком просто, скучно, будто пьёшь из чужого бокала — на стенке отпечаток блеска для губ, ножка тёплая, вино выдохлось. Мерзость. Карла слушает внимательно, очень внимательно, чтобы ничего не пропустить, всё запомнить, препарировать ночью — чего-то действительно достойного Лестер не рассказывает, и чёрт разберёшь: он настолько умный или восхитительно тупой. Будь он её пациентом, стало бы проще; продолжай Норман кормить его нейролептиками, было бы удобнее; Лестера бы привязать к креслу, может, надеть наручники, смирительную рубашку — что угодно, и можно болтать так, как ей хочется,
(к сожалению, у него свободны руки, так что иногда приходится выбирать слова)

Карла, конечно, знает всё про аффекты, и это очень забавно: понимать, что Лестером (где-то глубоко, так, что ему самому вряд ли понятно) движет страх, знать — и всё равно не замечать. В учебниках говорят, что жизнь таких людей превращается в бесконечное деление территории и выживание: там, где тебе ничего не угрожает, так, где к голове приставили пушку, там, где закрывают по решению суда, у тебя дома, в твоей кровати, в кровати женщины, с которой ты трахаешься (тут сложно — Лестер, кажется, вообще этим не интересуется), на свадьбе двоюродной сестры, в очереди у кулера в твоём офисе, в подземке,
вокруг враги и мишени — ничего не напоминает, да?

(ещё Карла знает, что ею движет стыд, но это мы отбросим)

Ночью перед вылетом она чистит зубы, внимательно всматриваясь в отражение в зеркале — как же хочется к себе домой, к привычным ритуалам и налаженной рутине — и думает о том, насколько Лестер себя ограничивает (что нужно для того, чтобы он сказал себе стоп). В другой ситуации после того, как она с десяток раз прошлась по его проёбу с Мелиссой, он бы, наверное, попытался её убить, но они не в другой ситуации — Карла сплёвывает в раковину зубную пасту, перемешанную с кровью из десны, и снова улыбается (ты не в том положении, Лестер) (зубная щётка сейчас опаснее тебя).
Иногда ей хочется, чтобы он как-нибудь отреагировал — в такие моменты Дакен, блять, бесит в сотню раз меньше. С ним Карла просчиталась — дважды на одном и том же месте она оступиться просто не может.

(к пониманию того, как себя обезопасить, она не приближается вообще)

Одна и та же мысль прокручивается в голове раз за разом, и Карла не сразу понимает, что это всё отдаёт обсессией, когда понимает — пожимает плечами; обсессий в её жизни столько, что странно было бы, но придумай она себе очередную. Сны снятся такие, что психоаналитику рассказывать было бы стыдно — простые и примитивные образы, двойное дно подозреваешь там, где не было и первого; этой ночью ей снится дом, в котором выросла, и бедро Лестера, которого подавали на ужин — мясо сочное, но жестковатое, и Карла идёт на кухню, чтобы посмотреть, сколько там ещё осталось, а Меченый сидит на низком табурете и отрезает от ноги ещё чуть-чуть.
(Просыпается Карла от тошноты — нужно ещё)
и ещё.

Когда к новым Мстителям прислали мистера — как там его? неважно — когда к ним прислали психиатра, попытавшегося залезть в голову Карлы, вышел небольшой конфуз размером с дыру в его груди. То, как хуёво с некоторыми мыслями справляются люди, считающие себя не поломанными, правильными — смешно; Карла показывает, как умерла её мать, вспоминает то, какие у неё слабые руки и как смешно дёргались ноги, вспоминает восторг и ужас, пропихивает их психиатру в глотку — готово. Всего-то, да? Карла хотела показать куда больше, хотела сделать его полноценным свидетелем, нет, соучастником, раскрыть, каково это и как прийти к самой идее убийства родителей (это не так и сложно), но он сломался в самом начале. За завтраком она невзначай упоминает эту встречу, ну что вы, не нужно благодарности, я подумала, что с вас хватит и одного мозгоправа,
— Спасибо можешь сказать потом, Лестер.

В самолёте Карла думает о том, чего можно добиться, если рассказать ему эту историю до конца. Наверное, ничего. Когда он говорит что-то, что ей не нравится, Карла вздыхает и закатывает глаза. Выстроенная картина пока практически идеальна; всё, что от Лестера требуется — соответствовать. Почти жаль, что идеальна лишь картина в её голове, пиздец как жаль, что в действительности она не очень понимает, какую вообще картину видит. Заблуждаться приятно, понимать, что заблуждаешься, и продолжать себе пиздеть — проще простого.

— Ты не думаешь о том, что Мелисса врёт? Что, если никакой записи нет.
Тогда они просто убьют её, и всем будет хорошо, да?
Да.

Эстетикой помойки можно восхищаться тогда, когда ты не находишься внутри, думает Карла. Я же не лезу в твою голову, например (ладно, теперь шутку даже захотелось озвучить) Лестер бы нашёл, что на это ответить; может, записал бы в своём мысленном блокноте, что на это нужно будет ответить чем-нибудь позже.

В квартире пахнет так же, как от матери — знакомым дерьмом; Карла морщит нос и отгоняет мух в буквальном (блять, тут мухи) и переносном (блять, можно без флэшбеков в детство, спасибо) смысле. Солнечное очарование Кливленда растворяется, когда выражение лица Меченого стекает куда-то в пол вместе с каплей пота — он довольно долго молчит, а молчание не развлекает. Ну, помолчим.

Мелисса объявляется спустя несколько бесконечно долгих часов (за это время можно успеть заскучать по комнате с распечатанным плакатом тем самым), Карла почти жалеет, что до них так никто и не доебался — ожидать можно было чего угодно, а с компанией будущих трупов всегда веселее. Вид Мелиссы на удивление не приносит удовлетворения; очевидно было, что в таком месте никто не будет выглядеть хорошо, слово хорошо вообще лучше спрятать до того момента, пока на лице Сонгбёрд удивление не сменится ужасом, и Карла — удовлетворение, наконец-то! — достаёт сраное хорошо из кармана, ещё тёплое, сочащееся самодовольством и предвкушением, зревшим весь этот восхитительно тупой день, который должен был пройти, блять, идеальнее. Лестер слишком мало шутил.
— Какая встреча.
Просто смотреть оказывается сложнее, чем она думала.
— Ты, кажется, совсем не думала перед тем, как угрожать Озборну, да?
Карла вдруг вспоминает о том, что она с убийством Мелиссы тоже проебалась. Плевать. Это дело Меченого.
— Ну и помойку же ты выбрала.
Ногти впиваются в ладонь (это дело Меченого); mental note: вычислить на досуге, почему всё это вызывает куда больше эмоций, чем должно.

[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/17896.jpg[/icon]Капля пота лижет спину где-то между лопатками; ими же Карла будто бы ощущает чужое раздражение — с тем же глухим звуком захлопывается кейс Лестера, и она думает: ну давай, вздохни, может, хоть это чем-нибудь поможет. Тонкая улыбка намертво приварена ко рту, привкус кислый и откровенно вялый, потому что Лестер не вздыхает, не причитает и не пользуется никаким известным ей арсеналом, и приходится начинять его тело понятным Карле раздражением, которое она обязана вызывать. Интересно, коллекционирует ли Меченый вопросы, оставшиеся без ответа, и сколько раз нужно щёлкнуть по носу, чтобы высечь искру. Огня боятся те, кто обжёгся. Карле не страшно.

— Значит, Мелисса ещё глупее, чем я думала. А Озборну об этом знать не обязательно.
Сомнения отходят куда-то далеко (можно вытеснить их в будущее, не существующее пока пространство); Карла не может вспомнить, когда в последний раз предвкушение проникало в голову, своим весом подминая все прочие мысли. Может быть, Лестер впервые выступит голосом разума (она опускает голову вниз и выкашливает смешок — хорошая шутка). Наверняка он себя переоценивает, и запись это, конечно, здорово, а ещё здорово, когда ты убиваешь того, кто уже должен быть мёртв; Карла почти решает ну и хуй с ним, но вовремя осекается, думая о том, с каким трудом люди вроде Лестера заставляют себя ждать, когда награда близка и воняет на весь Кливленд. Можешь наебать себя, а допаминовую ломку не наебёшь. Карла разгрызёт весь сегодняшний день, отплёвывая ненужные часы ожидания, оставит во рту привкус чужой крови, Мелиссу наверняка ещё увидит во сне, а потом ещё одном, пока образ не померкнет, растворившись в новых раздражителях.
Запись,
Хуй с ней, решение отзывается приятной тошнотой — такая сидит у тебя в глотке, когда чертишь первую дорожку кокаина за вечер.

Брезгливость отступает, захлопывает вычищенную до блеска пасть, убаюканная вскриком Мелиссы; Карла переводит взгляд с покрасневшей от изоленты полоски кожи на лице Мелиссы на нож в руках Лестера, Карла заворожена, но не отвлечена от бесперебойного агрессивного потока мыслей, и наконец-то вспоминает — это уже было год назад с Самсоном, и ничем хорошим не закончилось, и с Болдуином тоже ничего не получилось, и нужно, наверное, как-нибудь взять себя в руки, чтобы пустить ненависть в дело, а не растратить попусту.

Лестер прикидывается хорошим копом (хочется найти кого-нибудь, кто на это поведётся), Карла — человеком, контролирующим ситуацию (или хотя бы себя). Он уже знает, как выглядит её гнев, и от этого осознания немного неловко, как будто проебалась с контролируемым взрывом; что важнее, он видел, как от её ярости не было никакого толка — обыкновенная злоба, умноженная на ноль. Не шевелиться лишний раз, проверить маникюр, вздохнуть, где нужно — надавить, заползти в тень, пока остальные выполняют работу; Карла пытается вспомнить, видел ли Лестер, как она убивает,
не проёбываясь
Не видел?

Мелисса отплёвывает куски слов, слюну, кровь, смелое «иди нахуй, Карла»; Карла улыбается — больше похоже на защемление нерва — отмахивается от Лестера, бросает через плечо:
— Убери нож.
Проделать такой путь, чтобы сдохнуть в Кливленде. У мусорных баков. Размахивая под носом у Озборна и его зверинца доказательствами того, что Гоблин сошёл с ума. С тем же успехом можно было угрожать президенту статьёй в «Нью-Йорк таймс» о пытках в Гуантанамо. Все об этом знают. Всем похуй.
— Я не буду спрашивать несколько раз, Мелисса. Хочешь лишиться вторых голосовых связок — вперёд.
Карла снова проглатывает ком тошноты, чужая жизнь — слишком близко, чтобы одёрнуть руку.
— Твои аугментации — хуйня собачья. Ты не видела, что я могу делать, когда захочу.
Ладонь проходит сквозь заляпанную каким-то дерьмом ветровку, бесконечные слои кожи, мышцы, паутину рёбер — Карла морщится, запах пота и крови едкий, дешёвый; внутри груди Мелиссы должно быть тепло, хочется это почувствовать и сжать в пальцах сердце. Карла видела, сколько может выдержать тело Сонгбёрд — разочаровывающе мало.

— У тебя последняя попытка. Рассказываешь нам, где запись, и Озборн, так и быть, любезно оплатит твоё лечение. Советую рассмотреть это предложение, потому что мне очень тяжело сохранять неосязаемость, когда ты выёбываешься.
Лестер существует на периферии как конструкт, сторонний наблюдатель; Карла держится, но практически ничего не слышит, только гул в ушах и воображаемый пульс Мелиссы — буквально в руках, и пальцы, всё ещё неосязаемые, сжимаются вокруг её сердца. Упражнение для развития мелкой моторики. Карла видит, как медленно раскрывается чужой рот, обнажаются пожелтевшие зубы — медленно, бесконечно медленно; сейчас закричит, думает она, и мысль ввинчивается в мозг острой злобой. Рефлексы щёлкают, как тонкие жвачные пузыри. Чужие рёбра хрустят; она тянет на себя — бесконечный, неудовлетворительный момент, ни радости, ни восторга, сплошная механичность.
Она ещё несколько часов назад всё решила, и на раздавленное, несуразное, наконец-то тёплое сердце в ладони смотрит почти удивлённо, потому что ярость никуда не уходит — так и скрипит на зубах, не даёт вдохнуть полной грудью. Карла разжимает руку, оборачивается на Лестера, звук приглушённый, чавкающий, неловкий, как вся эта сцена — падает сердце бессмысленно и как-то тупо.
Карла молчит.