[icon]https://i.imgur.com/qaJx9hT.gif[/icon][sign]•••[/sign]
Ночь взрывает город миллионом разноцветных огней, отбрасывает тень на самые потаённые его уголки и высвечивает соблазнительно ту самую дорожку, на которую всем говорят никогда не ступать. Но кто на самом деле эти предостережения слушает?
Что лучше: умереть в четырёх стенах безопасности или хотя бы попытаться попробовать мир окружающий на зуб и показать свои собственные?
Противиться приглашающим огням нет никакой возможности, да он и не собирается: срывается в окрашенную неоном темноту, с громким хлопком вместо покатого шипения закрывая за собой дверь в комнату мотеля, в которой обосновался ещё на прошлой неделе. На плечах — непомерный груз принятых решений, что с каждым совершённым шагом в сторону всепоглощающе шумного центра города становится будто бы невесомее, отлипает окончательно, стоит только окунуться в толпу людей. В кармане джинсовой куртки — несколько смятых купюр, которых, разумеется, на сногсшибательный вечер не хватит, но на это плевать откровенно, ведь существуют моменты, которые никакие деньги купить не в состоянии.

Драйв.
Льющаяся из баров и клубов музыка, грохот колонок пролетающих мимо него по ночному шоссе автомобилей — всё это перемешивается с запахами уличной еды, мусора и людских разговоров, что в шуме никогда не спящего Сити превращаются в череду жестов и мелькающих лиц.
Собственное буйство крови с предвкушением вечера переливается под кожей, наушники мятым клубком остаются лежать в левом кармане, потому что заглушать бьющую ключом в городе жизнь — настоящее преступление.
Противоречие.
Ночью всё обретает иные черты — то, от чего тошнить будет на утро, сейчас кажется сказкой. Один квартал стремительно сменяет другой, он останавливается у некоторых витрин просто для того, чтобы поглазеть, пропитаться насквозь жизнью совсем иной, нисколько не похожей на ту, от которой он сбежал.
Разлетающийся из-за дуновения ветра мусор превращается в межгалактическую пыль под действием цветастой таблетки, секундой ранее отправленной под язык.

Через открытые двери клуба, название которого он едва ли когда-нибудь вспомнит, его засасывает в кислотный водоворот. Мимо мордоворота на входе удаётся прошмыгнуть разве что чудом, притеревшись с какой-то шумной весёлой компании ребят, при одном взгляде на которых становится понятно — ложка серебряная накрепко в заднице застряла. Отбивается от них в первые же минуты на новом месте, втягивается в круговорот, что выплёвывает его около барной стойки. Смятые купюры безапелляционно устраиваются на начищенной столешнице, а он между делом интересуется у манерного бармена, не вылизывает ли он её в свободное от работы время.
Это место и рядом не стоит с теми, в которые заносило обычно: кричит интерьером и дёргающимися телами в дорогой одежде о том, что ему здесь не место.
Денег хватает на какую крепкую светящуюся в полумраке дрянь. Горчит на языке, расползается через вкусовые рецепторы вдоль и поперёк всего тела, заполняет каждую клеточку организма, взрывая остатки эффекта от таблетки.
Перед глазами на секунду всё плывёт, мутнеет, в уши забивается вата, а через следующую секунду краски и звуки выкручиваются на максиму, басы и электронщина рвёт к чертям барабанные перепонки.
Сердце грохочет в глотке, брызжет будто бы той самой кислотой, которая разливается по венам, плавно заполняет собой всё окружающее его пространство. Словно кто-то красить картину начал, постоянно игнорируя существование ограничительных линий.
В толпе затеряться легко, отпустить все мысли разлетаться разноцветными кляксами вдоль стен; не сдерживать разгоняемый на сверхзвуковой восторженный крик, едва ли перекрывающий множество других с разных сторон, зато с лихвой избавляющий от груза последних дней.
В ногах чувствует слабость в какой-то момент, желудок совершает кульбит, а последняя внятная мысль на этот вечер стирается по щелчку пальцев. Запомнить бы название того напитка, которым его закинул бармен, чтобы в другой день повторить всё сначала.
Эйфория. Свобода. Нирвана. Состояние полного и ничем не прикрытого экстаза.
Ещё один кульбит. И в этот раз — абсолютно не из-за пробирающей до мурашек музыки или случайного пересечения взглядами с симпатичной блондинкой где-то справа.

Не эйфория. Свобода — относительная.
Её лицо исчезает на секунду, вместо этого перед глазами — лакированные ботинки какого-то хрена, чей голос отдалённо напоминает чувака с серебрянкой ложкой в анусе, с компанией которого он едва ли час назад (или больше? время здесь будто бы застывает вовсе) прошмыгнул внутрь.
Его сгибает пополам, а жидкость кислая и совсем уже не красочная льётся на те самые ботинки из какой-то там кожи наверняка.
До ушей сквозь вату и сумасшедшее биение сердца долетает возмущённое: «Какого хуя?»
Крепкая хватка на плече появляется в считанные секунды, держит за куртку так, что сквозь грохот Джонни слышит треск. Или так только кажется?
Другая рука таранит рёбра со всепоглощающей яростью.
— Это всё лишь ботинки, папочка купит тебе ещё сотню таких, если ты хорошо постараешься. — все инстинкты самосохранения отрубает к чертям в мгновение ока.
Утереть ладонью рот, перевести дух, бросить вызов, сопровождая свои слова красноречивым жестом и давая понять, как именно этот ублюдок будет зарабатывать себе на новый шмот.
Стоило бы заткнуться и свалить по-тихому, но новый удар прилетает от какого-то здоровяка из темноты — дружок хрена_№1, наверное.
Из лёгких весь воздух выводится мгновенно, он замахивается и волею удачи попадает то ли здоровяку, то ли «Серебряной ложке» по лицу. Хруст чужого носа чувствуется на молекулярном уровне. Что ж, протез своих затрат точно стоит.
Кто-то зовёт охрану и пробирается через толпу беспалевно, не собираясь останавливать веселье — потасовка в таких местах всегда превращается в настоящее зрелище со своими ставками и фанатами.
Он пользуется случаем и шмыгает в толпу, не собираясь ожидать расплату за попорченное чужое приторное смазливое личико.
— Что тебе здесь делать, пошли со мной? — голова кругом идёт от вспыхнувшего адреналина и всего принятого, кости ноют и от удара, и от рвущегося довольного смеха. Пальцы цепляют крепче брошенного взгляда. Тащит девчонку с собой к выходу, свободной рукой натягивает на голову капюшон, окончательно скрываясь от рыскающего взора переполошившейся охраны. Долгое время ему путь сюда заказан. Жаль, ведь выпивка — реально огонь.
Использует девчонку в качестве прикрытия откровенно, не сразу даже соображает, что та и правда идёт следом вместо того, чтобы мгновенно вырваться из захвата.
Тишина лёгкие выжигает до первого поворота в закоулке подальше от клуба. От ударившего в голову вечернего воздуха вновь окружение превращается в микс смазанных красок. Нужно отдышаться хоть пару секунд.

Отредактировано Johnny Silverhand (2021-01-26 19:59:25)

[icon]https://i.imgur.com/w6aMWYC.gif[/icon][sign]•••[/sign]
— Только что придумала?
Руки в карманах куртки, пальцы мнут ткань внутри крепко-накрепко, пока сердце колотится будто бы дурное. Понимание приходит неохотно и заторможенно — повезло ведь, что удалось так легко ноги унести; самая настоящая удача в том, что вышло затеряться в толпе и прошмыгнуть на улицу. Не тереться бы теперь здесь, но уносить ноги куда дальше, вглубь города, пока никому не пришло в голову прочесать всю территорию вокруг: вряд ли изгаженные ботинки и чужая гордость позволят так просто ему выйти сухим из воды.
Девчонка руку тянет, он переводит полный скепсиса взгляд с ладони на чужое лицо и обратно. Собственные руки остаются в карманах.
— Так и скажи, что придумала. — бровь изгибается, хотя ничего общего с насмешкой над чужим именем он сейчас не испытывает. Пульс всё ещё улетает ввысь, кровь долбится под кожей, он явственно ощущает, как всего потряхивает, потому что одно понимает точно — если бы амбалы из охраны до него добрались быстрее, то было бы уже совсем не до смеха. Вряд ли бы повезло настолько, чтобы тихо-мирно договориться и выторговать себе путь на свободу после всего учинённого: с серебряной ложкой в заднице не посоревнуешься в авторитетности, а проводить несколько ночей за решёткой не хочется. Не из-за такой глупости.

Плечами пожимает в демонстрации полного безразличия, несмотря на то, что из-под чёлки в полумраке проулка удобно цепкие взгляды бросать и рассматривать чужое лицо без зазрения совести.
— Можешь вернуться к своим дружкам, если хочешь. — пятка кроссовка отстукивает по асфальту нечитаемый ритм, его всего дёргает после употребляемого и крепкой хватки на воротнике. Хотелось бы вести себя куда более расслабленно, но интуиция гонит куда-нибудь подальше отсюда: скрыться в переулках, запутать следы и не появляться конкретно в этом месте несколько дней к ряду, чтобы позабылось всё. Есть шанс, что уже через неделю он превратится в «того-пацана-который-устроил-бучу», но до тех пор лучше не рисковать. Есть вероятность, что в отблесках неоновых ламп и ярких лучей лицо никто не рассмотрел. Память, правда, у таких папенькиных сынков отменная на тех, кто им когда-либо где-то гадил. Хотя, после такого удара тот ещё долго из больнички не выйдет.
Самодовольство усугубляется чужой похвалой. Выпрямляется и пяткой перестаёт притопывать нервно.
— Джон. — новое имя всё ещё ощущается как что-то непривычное, но это легко игнорировать за общим весельем и остаточным ражем пережитого. Гордость произнесённым нисколько не уступает довольному выражению лица девчонки: пусть оно и не пафосное, не трудно произносимое и в принципе убивающее всю претензию на оригинальность, зато его. Целиком и полностью. Со всеми скрывающимися за ним планами на будущее.
— Видишь, это больше похоже на реальное имя. — посмеивается и оборачивается резко, когда слышит какую-то подозрительную возню где-то поблизости. Пора ливать, определённо. Невозможно предсказать, насколько тщательно они решат прошерстить округу в своём стремлении отомстить и натянуть ему трусы на голову.
— Ну что, Альтьера, — выделяет чужое имя с лёгкой насмешкой, ясно давая понять, что всё ещё не особенно верит в то, что подобное имя может быть чем-то реальным. Никнейм в сети — может быть, но, впрочем, дела ему до этого нет. Пусть хоть единорогом назовётся, мордашка менее смазливой не станет. — ты со мной или двинешь обратно?

Ответа не ждёт, не расшаркивается. Если девчонка захочет — пойдёт следом. Какая-то часть его уверена, что так и будет, ведь в чужих глазах плещется неприкрытое любопытство. Если всё же ошибается, то не так и страшно, хоть и досадно совсем немного.
Подошвы кроссовок шаркают о шершавый асфальт неслышно и ощутимо, когда он срывается с зафиксированной точки, двигается дальше по переулку, роясь в карманах куртки в поисках пачки сигарет и зажигалки. Оборачиваться не собирается, хоть и любопытно до одури — пойдёт ли следом или останется со своими дружками?
Обернуться — проиграть в только что придуманной игре, поставив на кон собственную гордость. Зато можно шаг замедлить, сделав вид, что ковыряется с попыткой выудить на ходу сигарету. Остановиться через пару шагов вовсе, чтобы щёлкнуть зажигалкой.

Позади остаётся клуб и наведённая в нём неразбериха, впереди — полумрак переулка и шум ночного города, в который бы сейчас как в омут с головой.
Вдоль стен прямиком к самому небу вылетает облако дыма. Глаза очень хочется закатить, но он разворачивается, разводит всё ещё спрятанные в карманы куртки руки в стороны.
— Сколько тебя ещё ждать, Альтьера? — чужое имя — даже если и выдуманное от и до — приятно произносить, это отрицать попросту глупо. С другой стороны, он ловит себя на мысли, что оно девчонке странным образом подходит. Её сложно представить какой-нибудь рандомной Кристи или Сарой. Ощущение такое, что будто бы слишком просто, на сотую не отражает ничего из того, кем она на самом деле является.
Зажимает сигарету во рту и проводит пальцами правой руки по волосам. Почёсывает щёку в ожидании и только в момент, когда она его нагоняет, снова двигается дальше.
— Была на колесе обозрения в Пасифике? — дорога до необходимой точки достаточно длинная для ночной прогулки. Этого времени с лихвой хватит на то, чтобы или узнать друг друга получше, или потерять её где-то по пути, продолжив путешествие в одиночку. Уснуть этой ночью не выйдет всё равно, а отказываться от новых знакомств не в его правилах.

[icon]https://i.imgur.com/e6NFiiT.gif[/icon][sign]•••[/sign]
— Родители услышали в каком-то немецком фильме? — шутка тупая абсолютно, но не подстегнуть девчонку попросту невозможно; то, как она с гордостью принимается зачитывать по памяти зачин из какой-то статьи, вызывает приступ веселья. И так намного проще, чем взять и признать, что "Альтьера» слишком приятно раскладывается на языке.
Аль-тье-ра. Звуки то упираются в нёбо, то отталкиваются легко и перекатываются в раскатистое рычание в конце.
Есть в имени что-то неуловимо музыкальное и выбивающееся из всего привычного.
В противовес — насмешка, которая наверняка не достигнет своей цели, потому что очевидно же, что слишком умна для того, чтобы воспринимать колкости за чистую монету.
— И что оно значит? — спрашивает якобы совсем без интереса, всем своим видом демонстрирует, что просто-напросто проверяет новую знакомую, пытается подловить на пиздеже, чтобы ткнуть носом в высокопарные выдумки.

Выбор чужого имени представляется кадром из кинофильма про тошнотворно счастливые семьи. В тёплых тонах разворачивается сцена, где счастливые мать и отец штудируют справочники, выбирая своеобразную «программу», с которой их дорогое чадо отправится дальше по жизни.
Сам же не уверен и в том, что имя собственное не носил какой-нибудь очередной хахаль матери, а по итогу она просто ошиблась в очередном приступе белой горячки.
Жаловаться, впрочем, не приходилось. За исключением тех моментов, когда оно становилось уж слишком чужеродным и не вязалось с собственным взглядом на мир.
Но какая уже разница?
Клуб понемногу остаётся позади, следующая остановка — побережье Пасифики с её огромным парком развлечений.  Никогда не оборачиваться, не возвращаться намеренно, отдаваясь на волю случая. Если повезёт — обязательно как-нибудь снова, только не сегодня.

Она пытается шутить в ответ.
— Лучше скучное имя и интересное содержимое, чем наоборот. — любопытен тот факт, что любая другая девчонка на этом этапе бросает попытки в адекват и демонстрирует нездоровую тягу к скандалам. Альтьера же не сдаётся, пытается твёрдо стоять на ногах, несмотря на очевидный дискомфорт и непривычку находиться в подобных диалогах. Она храбрится и бросает вызов, который игнорировать выйдет примерно никогда. Спуску не даёт и вызывает довольную ухмылку.
Повезло — из всей толпы бесцветных тел вытащить кого-то с намёком на любопытство и личность.
Такое случается раз в несколько сотен тысяч лет.

— Знаешь, Альтьера, — просьба игнорируется бессовестно с чётким наблюдением за реакцией, — долгая смерть может быть приятной. — задумываться о скоротечности бытия возрасту не свойственно должно быть, только вот город вокруг постоянно кричит в лицо свежими новостями о повышенном уровне смертности, новых катаклизмах, надвигающихся войнах и прочей жести. Все долгоиграющие мечты и планы крошатся о суровую реальность и никто никогда не спросит о том, каково это — попросту влачить своё бесцельное существование от точки отсчёта до ящичка в Колумбариуме.
— Лучше я буду убивать себя сам, чем доверю это кому-то ещё. — иллюзия выбора тешит сознание, даёт почувствовать власть над собственной жизнью. Опасный обман, в который ни за что нельзя углубляться.
Он игнорирует любое «нет», чего бы то ни касалось.

До парка идти пешком долго достаточно, но если шевелиться, а не глазеть по сторонам, то есть все шансы успеть до закрытия.
Всегда через забор можно перебраться и залезть в будку управляющего аттракционами, чтобы врубить колесо. Интересно было бы посмотреть на то, какая на подобное у новой знакомой будет реакция.
Она идёт следом, и внутренний голос подсказывает, что так будет и дальше. То ли интуиция, то ли прорвавшееся наружу истинное понимание.
Вдоль дороги и мимо красочных витрин до тех пор, пока не истлеет одна сигарета, чтобы через квартал зажечь новую. Купить сладкой газировки по дороге — обязательно апельсиновой — и проигнорировать сколько-нибудь заинтересованный взгляд в свою сторону, на самом деле отмечая всё.
— И часто так из дома сбегаешь? — перекидывает лениво банку из одной руки в другую, смотрит с выражением вселенского понимания: даже по сравнению с большинством в клубе, чья репутация едва лучше привычных, девчонка умудряется выглядеть инородно.

Отредактировано Johnny Silverhand (2021-02-02 04:49:09)

[icon]https://i.imgur.com/hmo0pcT.gif[/icon][sign]•••[/sign]

— И что, сильно ты гордая и превосходная?
Тонкая грань между откровенной издёвкой и любопытством. Он сам никак не может определиться: хочется ли девчонку подкалывать без конца, ловить реакции обязательно вкупе с новой порцией какой-нибудь лекции или же её просто хочется?
Каждое слово чеканит с выдрессированной верностью и довольством собой, а он только хмыкает, давая понять, что думает вообще обо всей этой системе с вбиванием знаний в головы и полным и безоговорочным уничтожением права на собственное мнение.
Интересно, что она думает сама по поводу значения имени? Насколько согласна или не согласна с написанным и вытравленным неприкасаемой истиной на странице в сети? Почему вообще так необходимо соответствовать чужим описаниям? Почему так важно знать, что твоё имя на самом деле значит по мнению ублюдков с дипломами или домохозяек, которым нечем заняться? Он ставит на второй вариант.
Он несколько секунд всерьёз задумывается над тем, чтобы вывести на этот разговор, но в итоге забивает. Если они пересекаются только на сегодня, то это и значения-то не имеет.
Пусть умничает с кем-нибудь ещё. С кем-нибудь, кого ебут эти разговоры о смысле жизни.

Средний палец появляется незамедлительно в ответ на язвительный вопрос. В голове рождается совершенно иная мысль, которая в слова обращается в мгновение ока.
—Ты же тут мисс Всезнайка, так расскажи, что там со значением моего имени, а? — интереса видимого примерно столько же, как и с предыдущей репликой, только вот почему-то в мозг нещадно информация въедается вместе с её довольными интонациями и неравнодушным видом. Странно видеть нечто подобное посреди серого месива безразличия. Странно становиться свидетелем того, как ярко горит внутренний огонёк, когда, по сути, они друг другу примерно никто на данном этапе.
А ещё чертовски непривычно подмечать нечто подобное, особенно не прикладывая никаких усилий.
Шаг за шагом дальше по тротуару, огибая хаотичное движение пешеходов, что то тут, то там взрываются бликами и отсветами, превращаясь в неоновые пятна. Как и всё в этом чёртовом городе.
Шаг за шагом — всё дальше от крикливого центра в места, что немного спокойнее и изолированнее, если с Сити вообще нечто подобное бывает.
Хочется пошутить, что она слишком неестественно сочетается с городским пейзажем, но не успевает. Слова в горле замирают так же резко, как она появляется перед носом — и когда только успела обогнать?
Пальцы правой руки сжимают холодную банку. Нарушение личного пространства физически — не проблема вовсе, но с личными границами иного рода всё сложнее. Прячет настороженность за недовольством в первые десять секунд, чтобы сменить стратегию разом. Не вызывать лишних вопросов и каких-либо подозрений.
Меньше всего хочется, чтобы «мисс Всезнайка» начала копаться там, где не стоит.
Камера. Мотор.

— Нравится? — рукав закатывает чуть выше, давая рассмотреть ещё немного, но далеко не всё. Дразнит и совершает попытку в удовлетворение чужого неуёмного любопытства, хоть и лестно наблюдать такой чистый восторг на чужом лице.
Кто-то из идущих следом ругается грязно, толкает его в плечо и получает столько же помоев в ответ. Толпа обтекает их косяком разноцветных рыб, а время будто бы останавливается по щелчку пальцев.
— Кучу бабла стоит, между прочим. — голос сочится самодовольством в демонстрации того, что он тут тоже какой-то вес имеет, даже если не кричит всем своим видом о толстом родительском кошельке и в бары пониженной дерьмовости закрадывается только тенью. Позволяет покрывать комплиментами, не скрывая удовлетворения. Конечно, брутальная, как же иначе-то? Подбородок вздёргивает в миге самолюбования, чтобы помрачнеть со следующей её репликой.
— Ну да, почему бы не помечтать о том, чтобы тебя на части порезали. — фыркает практически презрительно и высвобождает ладонь из захвата чужих пальцев. Не уязвлён ни в коем случае, но место находится новому акту насмешливости над чужой наивностью: имплант — необходимость острая и вынужденная, а не потеха или модный девайс. Впрочем, не похуй ли?
— Хочешь, расскажу, откуда он у меня? — пыль в глаза и шаг вперёд, обойти её легко выходит, напускная беспечность захватывает всё существо, пока мысли скачут каучуковыми мячиками, а история новая лепится сама по себе. — Год назад я влез в соседскую тачку и решил свалить куда подальше отсюда.
Детали. Ему срочно нужны детали.
— В этом городе слишком душно и тесно, хотелось посмотреть что-то ещё, и я решил не тратить время зря — рвануть прямиком в ЛА или ещё куда. Идеальное путешествие: вдоль шоссе в неизвестность и новую жизнь, где никто не будет говорить, что делать. — фантазия увлекательна и красива, приправлена просмотренными фильмами  о путешествиях и безграничной свободе: когда только дорога и громкая музыка. Отдаёт горечью и знанием правды, но с этим можно жить. — Но ночью в меня на шоссе влетел какой-то хрен на полной скорости. Кровищи было безумно много, весь салон был залит. Даже не сразу понял, что и руки-то нет — настолько сильным был шок. — полная драматизма пауза. — Как только в живых остался…
Опускает взгляд на банку, щёлкает «язычком» и едва ли успевает отскочить от проливающейся на асфальт газировки. Посмеивается. – Так что это пиздец как больно. Всё ещё хочешь себе такой?

[icon]https://i.imgur.com/0nVfXyl.gif[/icon][sign]•••[/sign]

То, что она не верит ни единому сказанному слову, не удивляет.
Она и не должна, по сути, ведь история в голове формируется не правдоподобности ради, а для того, чтобы с темы съехать максимально легко и без напряга, давая понять, что настоящая история появления протеза её не касается.
Правду хочется упрятать как можно дальше не из-за общей попытки в таинственность и загадочность, но для того, чтобы не бередить собственные тревожные воспоминания. Но какой в этом смысл, если одного брошенного взгляда на руку достаточно, чтобы обратить в бегство любые, даже самые крошечные надежды на светлое будущее?
В этом городе никого ничто не ждёт. Никто.
И чужой восторг касательно импланта очевиден от и до, но всё равно вызывает жгучее чувство раздражения. Прикрывается откровенным самолюбованием, ведь на самом деле хочется сказать, что необходимость не равняется желанию круто выглядеть. Бонус скорее, возведённый собственной фантазией в абсолют абсурдности.
— Подарок от Санты? Тебе что, пять? — хмыкнуть в ответ и тем самым подтвердить чужие догадки касательно обмана совершенно сознательно: пусть так, значит, в любую другую историю веры тоже не будет, а это избавит его от необходимости натыкаться на правду из раза в раз.
На лице снова появляется выражение скорбности пополам с тяжеловесным разочарованием: «Санты не существует, Альтьера, тебе придётся с этим знанием теперь жить».
Насмешка над чужим именем затягивается, но при этом не надоедает нисколько. Ему, по крайней мере. Ей, вероятно, тоже, иначе бы давно развернулась и ушла обратно к своим не_друзьям в клуб, который и не нравится нисколько.
— Ты права, я бы запарился. Так что с тебя двадцатка. — отсутствие выбора режет до сих пор, заставляет чувствовать отторжение и бороться с неприязнью к части самого себя. Потому что сделано кем-то ещё без учёта его мнения и без какой-либо дополнительной компенсации за пережитое. Городу плевать даже на то, как детей с мечтами и стремлениями безжалостно превращают в тупое пушечное мясо, пока детки из богатых семей чиллят в барах и страдают из-за испорченных ботинок.
Деньги ему от неё не нужны вовсе, но слишком забавно наблюдать за тем, как в чужой голове рождаются новыми звёздами ответные реплики. Любопытно ожидать реакций на каждое своё действие, потому что девчонка не опускает взгляд, не мямлит какую-то приторную херню, но противостоит бойко.
Химозный привкус газировки щиплет глотку, банку опустевшую в момент легко сжать пальцами искусственными. Покрасоваться и метко запустить ею в и без того переполненный мусорный бак. О сохранении какой-либо чистоты речь не идёт: через пару лет НС сожрёт сам себя и останется невнятной грязной лужей под палящим солнцем. Мутирует обязательно во  что-то ещё более мерзкое, но всё это — в будущем, а здесь и сейчас Пасифика раскрывает свои объятия, приглашая оттянуться в парке развлечений.
Догоняет её и отвешивает полный театральной вдумчивости поклон: будто бы и правда целый акт отыграл, не иначе.
Игнорировать последующую реплику легко и привычно — в мозгу выжжено терпким дымом сигарет понимание, что никому никого не жаль. Пустые слова можно оставить при себе, но она почему-то считает нужным произнести банальность и ожидать от него отклика. Наткнётся только на демонстративную тишину.
Никакой благодарности. Зачем?
До ворот парка добираются в конце концов, успевают до закрытия и к моменту, когда рассасывается подавляющая часть народа, предпочитая то самое развлечение, с которого они сбежали некоторое время назад. Нет никакого желания демонстрировать собственный энтузиазм, но место это слишком отличается, отрывает жалкое человеческое существование от гнили Сити. Погрузиться в незамысловатую какофонию из льющейся через колонки музыки и отзвуков аркадных автоматов, которых здесь столько, что не на одну ночь хватить должно.
В кармане куртки бодро позвякивает мелочь, что в подобных местах превращается разом в несметное богатство. Развлечения стоят фактически ничего, за полное игнорирование реальности люди выплачивают и больше.
За вход платить не надо, без толпы нет вероятности быть утащенным в водоворот из людей, так что он продолжает шаркать вглубь парка, поглядывая по сторонам с воодушевлением: сначала колесо обозрения, а потом уже всё остальное, пока тёмное небо всё ещё окутывает ласково городской массив.
— Давай, шевелись. — уцепить её за запястье пальцами левой руки, заставляя ускориться — излюбленное время пропускать не хочется. Огибать немногочисленных посетителей, чтобы успеть как раз вовремя и прошмыгнуть в медленно ползущую кабинку у самой земли. Ещё немного — и до самых небес. На тот максимум, на который пока удаётся вырваться за пределы неоновой клетки, чтобы обмануться её красотой и иллюзорной свободой с самого пика.
Рухнуть на сиденье внутри, плечом подпереть ограждение и с несвойственным умиротворением уткнуться взглядом мир за пределами кабины.

[icon]https://i.imgur.com/hAXXfRB.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Банка с пивом приятным холодом в ладонь ложится, при открытии та одним зарядом выстреливает пеной, выплёскивается на пол, а пальцы моментально липнут, но дела до этого нет вовсе. Несколько больших глотков мгновенно и обведённый подушечкой пальца рисунок на упаковке — маркетинг бессмысленный и беспощадный, но свою функцию выполнять всё равно умудряется: яркая этикетка обещает все удовольствия в мире и то, что всего один глоток чудо-напитка превратит тебя из полнейшего неудачника в короля горы.
Наклейка в глаза бросается и приковывает внимание своей вычурностью, давится попыткой во что-то восточное, якобы сообщая о потугах компании в игру на особенностях чужой культуры. Джон смотрит на витиеватый шрифт, выводящий брутальное «Самурай», а под кожей что-то покалывает в предвкушении.
Ещё пара глотков с закрытыми глазами. Ничего. Жизнь не меняется по мановению чудес маркетинга. Что и требовалось доказать.
Усмешка появляется на лице.
Впрочем, в городе давно уже всем без разницы, чем заливаться и травить организм. Вся суть в том, насколько скоро придёт обманчиво приятное забвение, в котором можно раствориться до утра или хотя бы до следующего проблеска сознательности.

Не реагирует по первой, наблюдает только молчаливо и одним глотком за другим уничтожает содержимое банки. Она права, разумеется: на город глазеть нет никакого смысла, проводя на его улицах большую часть всего отпущенного времени.
Девочка если не интересная, то максимально занятная: он несёт чушь какую-то откровенную про двадцатку, обманывая и не ожидая, что она возьмёт и потратится, но банка оказывается в руках тем не менее.
То ли подыгрывает ему в одной ей известном проявлении бунтарства, то ли и правда настолько наивна. Ещё один пристальный взгляд с целью докопаться до правды сопровождается пониманием, что не так уж это и важно, по сути.
— Конечно, — на берег смотрит тоже, что мрачной и притягательной пустотой отражает яркие огни города. Там, разумеется, интереснее. Оттуда веет желанной свободой вопреки чёткому пониманию, что в этой сраной стране всегда всех держат под колпаком и пристальным вниманием «Большого Брата». В Пустошах — ничего помимо полнейшей разрухи и идиотских мечтаний о том, что когда-то будет лучше. Пустоши слишком сильно похожи на поле боя, у которого нет ни конца ни края. — В городе ничего не меняется.
Молчать до удивительного комфортно, повисающая тишина в перерывах между репликами проблем не вызывает и, оказывается, не нависает неподъёмной ношей. Кабинка медленно движется по своему маршруту, позволяя оторваться в какой-то момент от города и всего внизу происходящего окончательно.
— Что, страшно? — девчонка права, разумеется, и тот факт, что они максимально безболезненно здесь и сегодня прошмыгнули на всеобщую тусовку, скорее выбивается из всего привычного. — Жалеешь, что домой не поехала сразу?
В глаза бросается откровенно, что настоящий город для неё в новинку. Ответное любопытство не испытывается — экраны телевизора буквально существуют только для трансляции другой стороны жизни, в которой деньги есть буквально на всё.
Дразнить её по какой-то причине весело до невозможности; реакции впитываются мгновенно и, даже если сегодня — первая и последняя их встреча, то признать выходит с лёгкостью — компания выходит достаточно приятная.
Представить приторный до зубовного скрежета парк развлечений и семейного отдыха не выходит в принципе: картинка слишком выбивается из общего образа. Его бы так или иначе спустили с небес на бренную землю и разрушили до основания так или иначе. 
Город нашёл бы способ поглотить тот островок безоблачности, которому хватило наглости проявиться слишком симпатичным рисунком на разлагающемся наследии Найта.
Город бы раздавил в считанные секунды. Наверное, лучше не видеть такого расклада вовсе, чем надеяться и не получить желаемого.
Ещё один глоток успевает произойти перед тем, как взгляд с мир за пределами переползает лениво на её лицо. Бровь взлетает в вопросительном выражении.
— А на кого я похож, по-твоему? — кабинка на короткое время замирает на самой верхушке, давая всем участвующим понаслаждаться видами и отхватить кроху свежего воздуха или хотя бы намёка на таковой.
Ответить на вопрос иначе становится как-то внезапно сложно. Шатаясь по городу с целью притупить чувство всепоглощающей скуки, он не особенно задумывался над тем, где конкретно от него лучше избавиться. Ноги просто несли вперёд, а своему чутью как-то приучился доверять.
— А ты там что делала? Досаждала мамочке с папочкой? — смешок смазывается сначала глотком, а после — тыльной стороной ладони, вытирающей рот. — Искала смысл жизни?

Отредактировано Johnny Silverhand (2021-02-13 17:07:22)

[icon]https://i.imgur.com/hAXXfRB.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Ну конечно. Дело в компании, а как же иначе?
Морщится от приторности произнесённого моментально и выражение лица строит соответствующее, давая понять, что ещё немного — и сахарная вата на зубах заскрипит от вязкой сладости.
Самолюбие его — дама капризная, но ведётся сейчас неимоверно на слова, преподнесённые с улыбкой слишком искренней для всего привычного. Контроль над ситуацией тяжким грузом опускается на его плечи мгновенно: напустить вид безразличный, пожать плечами в ответ на чужую реплику и вновь уставиться в заляпанное окно в попытках рассмотреть свободу, царящую по ту сторону кабинки.
Глаза закатывает и высмеивает откровенно. И где только вычитала нечто подобное, чтобы вот так бросаться теперь? Будто бы точно знает, какое впечатление должна произвести.
Сопротивляемость любым внешним факторам выкручивается на максимум.

Она понятия не имеет о том, что на самом деле значит побег. Для неё это слово оборачивается в обманчиво красочную фольгу романтичности, полного ощущения свободы от всех навязанных ранее правил, от неусыпного контроля родителей, преподавателей и чёрт знает кого ещё. Она смотрит на мир за пределами кабинки, в глазах плещется восторг. Свобода — это не шоу, с которого можно уйти, когда надоест. Свобода — это выживание.
Одиночество. Готовность принять, — действительно принять, а не отмахнуться красивыми словами, — что никто никому ничего не должен. Мир проглотит и перемелет в труху каждого, кто, начитавшись приключенческих романов, решит, что новая жизнь — это билет на автобус, что катит по дороге в неизвестность.
Она вернётся сегодня домой: под комфортную крышу, под бок к родителям, что оплатят хорошую школу, к друзьям и обычному распорядку дня. Для неё сегодня — приключение. Киноплёнка, на которой — поездка по красивым местам под аккомпанемент из сложных текстов. История, которую на утро можно будет рассказать друзьям.

— С чего ты взяла? — разговор походит больше на игру в настольный теннис: никаких внятных ответов, за одним вопросом тут же срывается другой в попытке оставить всю правду исключительно при себе, но при этом выцепить побольше информации о собеседнице. Если прислушаться — истины гораздо больше, чем кажется. Невысказанной. Обыгранной правильной расстановкой слов-ловушек.
Найт-Сити больше на плавильный котёл смахивает, представить коренного жителя здесь практически невозможно, а заинтересованность о прошлом не имеет смысла, потому как с каждым прожитым днём необходимость в собственном прошлом отпадает.
Тенью — любопытство, желание выслушать больше чужих догадок о том, каков он в чужих глазах и представлении.

— Скажи, что ещё ты обо мне думаешь?
— Что тебе на самом деле от меня нужно?
— Ты забудешь уже на утро?

— Этот город — выгребная яма. — хуже плавильного котла в сотни раз. — Кто захочет сюда приехать по своему желанию? А раз родился, то терпи. — очередная порция пущенной в глаза пыли. Обман, не сколько призванный отвести интерес, сколько замаскированная надрывная правда. Мечты должны приводить в места лучшего этого. Труд должен приносить плоды, а не заставлять шататься в неприкаянности по ярким улицам, заставляя давиться сожалением и пониманием, что раньше было лучше, несмотря на то, что так же невыносимо.
Пальцы обводят кромку опустевшей банки. Взгляд пристальный из-под упавших на глаза волос.
— Что думаешь об этом, Альтьера?
Вычурное имя. Не подходит этому городу. С претензией на превосходство. Красивая картинка, которую зачем-то поместили в один альбом с неудавшимися фотографиями. Такое впечатление она производит. Нереальная будто вовсе. Коснись кончиками пальцев — рассыплется звёздной пылью.

Друзья её на самом деле интересуют примерно нисколько. Слова мимо ушей пропускаются откровенно, пока пальцы свободной руки шарят в кармане и достают ещё одну сигарету. Огонёк от зажигалки пускает тени в бесконечный бег по стенкам кабинки.
Ядовитый дым проникает под кожу, заполняет каждую клеточку организма мгновенно. Отрывает от реальности, от её внешней идеальности, за которой — ему хочется верить — скрывается нечто большее, иначе вечер — впустую потраченное время.
— Да пиздишь. — провокация, занавес, конец представления. — Тебе здесь комфортнее, чем в их компании. Если ты думаешь, что это незаметно, то очень сильно заблуждаешься.
Улыбка на лице появляется моментально в красноречивом «ну прости, что всю фальшь насквозь видно». Он считает себя единственным настоящим в этом городе.
Пусть для этого приходится зубы скалить 24/7.

Тупость неимоверная.
Придумал какой-то высокомерный идиот, что у всего в этой жизни должен быть смысл. Недостижимая мечта. Как нечто некогда обыденное типа выходных с семьёй или отца, который не проводит всё время, присосавшись к бутылке с дешёвым пойлом.
Кинули кость, за которой бежать надо, стирая ноги в кровь, но при этом препятствия расставили таким образом, что как ни старайся — не дотянешься.
— Конечно. Ты ещё увидишь. — откровение мешается с низкими градусами и пустым желудком. Говорить больше он не намерен, но внутри продолжает тлеть решимость взять всё в свои руки. Скольких бы город ни проглатывал до этого, конкретно им он обязательно подавится. Оставляет банку пустую стоять на сиденье, пересекает пространство медленно ползущей кабинки, усаживается рядом с Альтьерой — даже в пределах собственной головы не выходит её имя не выделять интонацией — руку закидывает на чужое плечо.
— Не переживай, ты тоже когда-нибудь найдёшь.

Отредактировано Johnny Silverhand (2021-02-17 17:24:36)

[icon]https://i.imgur.com/1zdaZwd.png[/icon][sign]•••[/sign]

— Ого, это что, совет из разряда «просто перестань быть бедным»?
Издёвку в голосе можно крепко сложенными в «чашу» ладонями черпать. Претензия высказывается даже не ей конкретно, скорее, просто выход находит. Театральность напускная зашкаливает, когда громкость голоса повышается.
— Если работать на износ целый день каждый день, то когда-нибудь обязательно все мечты сбудутся? — перебирать в драматичности выходит так же без усилий, как и сыпать колкостями вокруг себя. Он верит в сказанное лишь отчасти, поэтому на слова о пессимизме не ведётся нисколько. Знает на своей собственной шкуре, что если правда чего-то захотеть, то всё возможно: необходимо только перестать кормиться самообманом, поднять задницу с дивана и сделать первый шаг. Даже если впереди ожидает только полная неизвестность.
Особенно, если путь перед ним — сплошь туман без намёка на сигнальные огни. Никакой подстраховки. Никакого обещания обманчивой безопасности. Нравится думать, что даже на крутом повороте сумеет удержаться и вырулить, если придётся. Нравится представлять, что только так можно действительно чего-то добиться. И тот факт, что здесь и сейчас — результат в одну секунду принятого решения, до которого пришлось пройти через бесконечные дни полнейшей нерешительности.
Собрать всю жизнь в одну спортивную сумку и выйти за порог. Отрезать, но при этом продолжать накрепко привязывать к себе неровными линиями — потому что прошлое творит настоящее. И никак иначе.

Кабинка медленно ползёт дальше, оставаясь целиком и полностью в равнодушии ко всему, в чём приходится принимать опосредованное участие. Поток одних людей сменяет другой и у каждого находится ворох проблем и сомнений.
— Так что вопрос к тебе: зачем торчала там, где не нравится? — бить наотмашь её же словами, обыгрывать в развязавшейся словесной баталии — всё затягивает неимоверно, подстёгивает в желании сделать новый ход и наблюдать цепко за чужой реакцией. Они знакомы от силы несколько часов, а ощущение складывается такое, будто бы это далеко не первая встреча. Если после разбегутся по разным сторонам города, то обидно, разумеется будет.
А ещё у неё глаза будто бы впитывают весь обнимающий город неон.
Усмешка самодовольная в улыбку перерастает непроизвольно. Проницательность опасно граничит с умением метком пальцем в небо ткнуть и не мешает держаться с видом окончательного и безапелляционного познания истины.
Тепло под прикосновением правой руки до смешного настоящее, несмотря на свою скоротечность. Моменты разрушаются в мгновение ока под металлический и крайне жалобный скрежет банки в чужих руках. Зажатая в зубах сигарета высвобождение получает движением искусственных пальцев, задерживается накрепко, будучи протянутой в сопровождении с любопытно изогнутой бровью.
— Пробуй. — передавать сизый «маячок» из рук в руки не собирается, давая понять, что ситуация из тех, когда либо сейчас, либо никогда больше. Попытки взглядом больше не встречаться вызывают приступ веселья, какой ещё пока сдерживается героически максимально. Посмотреть, как губы чужие тлеющую сигарету обхватывают и втягивают яд прямиком с его рук, куда интереснее.
В пределах одной замершей секунды расползается ощущение, что и вся жизнь в городе останавливается. До земли — несколько метров, а впечатление складывается такое, будто бы жестяная кабинка дрейфует в бескрайнем космосе, грозится быть поглощённой кромешной темнотой в любой отрезок времени.
После её первой затяжки следует собственная. Привкус дымный не изменяется, несмотря на то, что каждая клеточка тела кричит об обратном.
Иррационально и глупо. Ощущение сакральности происходящего этим вечером не рассеивается, оседает пахучей дымкой на одежду.
Потянуть за рукав, когда кабинка равняется с землёй, вытащить за собой, призывая бросить банку многострадальную.
Ещё одна затяжка выстреливает дымовым облаком в пространство парка, сигарета передаётся из одних пальцев в другие на этот раз. О том, что в кармане куртки есть ещё отрава, осмысленно умалчивается.
Взгляд сканирует обстановку моментально, несмотря на общее состояние взбудораженности и напускного равнодушия — в противоположную от большого скопления подозрительных личностей сторону и прямиком к залу с игровыми автоматами. В правом кармане звенят в нетерпении монеты, Альтьера домой — или к своим друзьям, разумеется, — откровенно не рвётся, а до утра остаётся целая вечность.
— Играть хоть умеешь?

[icon]https://i.imgur.com/SKefqai.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Она толкается с левого боку и мешается откровенно. Каждое соприкосновение настоящих и искусственных пальцев с пластиковыми кнопками сбивается в хаотичности: правая легко управляет сбившейся кучей пикселей на экране, а левая вечно натыкается на преграду в виде чужого тепла.
Так просто сдаваться воле обстоятельств, чужого самомнения и раздражающих неудобств — не в его правилах. Больше по душе игнорировать условности до последнего и идти на таран до тех пор, пока сил вовсе не останется.
Особенно, если дело касается такой откровенной глупости, как победа в аркадной игрушке, о которой забудется уже не просто через пару часов, а в тот же момент, как они двинут дальше в путешествии по пожирающей город ночи.

«Что не убивает, делает нас сильнее».
Херня собачья, красивые слова и ничего общего с истиной. Если не убивает в ту же секунду, то дробит понемногу, стирает незаметно, разрушает изнутри то разрастающимися сомнениями, то вгрызается в слабую плоть с непомерной жадностью.
Всё — вопрос времени исключительно. И сейчас оно тянется и летит вперёд одновременно, рассекая звёздность космического пространства. Исключительно не только на выцветшем отдельными кусками экране игрового аппарата.
Не идёт на поводу и толкает легко левой рукой в попытке заполучить себе больше места для удобных манёвров. Загонять в рамки — непозволительная власть, которую в чужие руки никогда и ни за что не вверять.
— Один раз ничего не доказывает, давай ещё. — чеканит, не тратя ни секунды на рефлексию по поводу собственного поражения, её победы и тех чувств, что вихрем вздымаются глубоко внутри грудной клетки. Она облокачивается на автомат и смотрит с довольством. В ответ — усмешка, с которой просто удаётся дать понять — сдаваться и принимать поражение он не намеревается. Не сейчас. Не когда-либо ещё.
Несколько монет из кармана выуживаются наскоро, запускают игру с самого начала, красноречиво бросая вызов. Возможность в этот раз стоять справа не отвоёвывает и даже не заикается об очевидном неудобстве, на кнопки жмёт, заставляя пушки космолёта греметь взрывами под задорную музыку.
Так оно всё и работает: смерть идёт рука об руку с чьим-то чужим весельем. Игра — всего лишь игра, но ирония ощутимая. За спиной продолжает существовать весь оставшийся мир, пока взгляд сосредоточен на экране. За спиной — чей-то смех и пьяные разговоры настолько громкие, что настоящий выстрел останется незамеченным.
Смерть одного — трагедия. Смерть многих — повод устроить траур и выжать деньжат. Это не проблема одного Сити, нет. Весь мир так работает.

Второй заход тоже завершается провалом. В сердцах — удар носком ботинка по злосчастному автомату, за дымом вновь зажжённой сигареты — улыбка достаточно довольная, ведь вечер продолжает стремительно терять в своей дерьмовости.
Размышления о судьбоносных встречах обычно оставляются для тех идиотов, что реального мира не видят за пеленой своей непоколебимой наивности. Сейчас припечатывает осознанием чего-то значимого, от чего жизненно необходимо отмахнуться. Только вот взглядом продолжает вжиматься накрепко, не желая признаваться ни миру, ни самому себе в том, что занудной девчонке с до вычурного идиотизма красивым именем удаётся удерживать внимание так, будто бы ей это и вовсе ничего не стоит.
— Окей, ты меня сделала. Довольна? — хмыкает и вид принимает такой, будто бы собственное поражение не трогает ни на секунду.
Хочет предложить попробовать ещё какую-нибудь игрушку, пока парк окончательно не закрылся, но агрессивный тычок в плечо по ходу чужого движения на несколько секунд сбивает с толку. Взвивается моментально.
— Эй, жирный, смотри, куда прёшь. — выстреливать собой в окружающий мир — жизненная необходимость. Демонстрировать и доказывать, что никому не позволено переступать или отталкивать в сторону. Впечатлить Альтьеру — бонус, хоть и категорически приятный — вряд ли кто-то из её дружков действительно способен противопоставить что-то настоящему Найт-Сити.
Мужик ничего не говорит, только в ответ зыркает раздражённо. По позвоночнику пробегают мурашки: отсутствие яркой и агрессивной реакции всегда настораживает, заставляя замирать в ожидании подвоха.
Наличие пистолета под курткой и собственные выдрессированные реакции — единственное весомое успокоение.
Альт уже выверенным жестом за рукав цепляет и уводит в противоположную от подозрительного мужика сторону.
— Сыграем ещё во что, а потом двинем дальше? Или хорошей девочке уже пора домой? — подстёгивать — отдельное удовольствие, потому как ведутся оба нещадно: она стремится доказать обратное и утереть ему нос, а он тут же придумывает ещё сотню причин зацепить, вывести на реакции. Потому как каждый секундный взрыв возмущения — отблесками довольства по чужой радужке.

Вне зависимости от её ответа — вдоль ряда автоматов в один из относительно укромных углов помещения. Игра — далёкий от реалистичности шутер или симулятор горе-охотника, что значения, в принципе, практически не имеет. Реванш — повод зависнуть ещё дольше; закидывает ещё несколько монет, вводит «hot_nerd», когда игра просит обозначить игрока, готового побивать рекорды. Кивает на ряд кнопок, мол, давай, ladies first и всё такое. Облокачивается на автомат, отрезая собой их приятную компанию от всего остального помещения и мира вовсе.
К списку для настойчивого игнорирования прибавляется ощущение, что кто-то спину буравит взглядом внимательно, и именно поэтому поза — расслабленная максимально. Без намёка на то, что его можно напугать хмурой мордой.
— Побьёшь мой рекорд — получишь приз. — рукав куртки чуть вверх дёргает на левой руке, зажимая в зубах тлеющую сигарету.

[icon]https://i.imgur.com/SKefqai.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Слова покидают пространство разума, не успев даже толком сформироваться. Он говорит и не думает в этот момент, не продумывает наперёд, что именно может предложить в качестве приза, потому как, по факту, дать ему нечего.
В карманах — всё ещё только спутанные наушники и несколько помятых купюр, чтобы в любой момент перескочить из одной точки города в другую, игнорируя всё происходящее до следующего утра, как минимум.
Истории — все об одном и том же, но в слова не перевоплощаются по причинам достаточным, потому как никакого красноречия не хватит для того, чтобы душу наизнанку вывернуть ровно в той же степени, как есть у него сейчас.
В этом нет ни сожаления, ни какой-либо горечи. Факт своей бесстрастностью разрезает пространство аркад, крошит до белого шума весёлую музыку. Просто так сложилось. Наверное, таким образом намного проще дрейфовать по улицам Найт-Сити без груза, что готов в любой момент утянуть прямиком ко дну. Вопреки ожиданиям, легче от отсутствия якоря не становится, а ощущения такие, будто бы порой не свободно, а пусто.
Об этом, впрочем, сейчас в принципе не думается. Не под всепоглощающим ощущением какого-то нереального драйва, раззадоренным и все путешествием от точки «клуб» до настоящего момента; или же дело в адреналине, что долбится теперь в крови, потому что интуиция не подводит — мрачный на вид мужик всё ещё шатается где-то поблизости, дробит и без того эфемерное чувство относительной безопасности.
— Увидишь. — у него есть только город, и как бы сильна порой не была ненависть к нему, Найт-Сити — ненавистный друг и любимый враг, на которого можно положиться. Здесь всегда что-то происходит. Всегда можно найти развлечение или повод порассуждать о вечном. Потеряться в очередном приходе или попытаться ухватить звезду с неба; пронестись неоновой стрелой через чужие жизни или застыть вне времени и пространства в укромных уголках, до которых не добрались ещё загребущие лапы корпоратов.

Неприкосновенность никнейма рассеивается. Сакральность чего-то, что только для себя всегда было, гласность приобретает буквально впервые, не считая внимания тех, кто натыкался так или иначе на его «имя» в процессе игры.
Её словами и интонациями обрастает, заставляет затормозить по временному отрезку, вслушиваясь так, будто бы в принципе впервые за вечер именно что слышит. На самом деле слушает и взглядом цепляется за выражение чужого лица.
Облокачивается она на игровой автомат, повторяя в движениях от и до. Смешок рвётся наружу против какой бы то ни было воли, он хмыкает, проводит рукой по волосам и взглядом вызов бросает: мол, как далеко пойдёшь в желании зеркалить и не боишься ли того, куда оно может завести?
Впрочем, последний вопрос задаётся негласно и по отношению к ним обоим. Вслух он ничего не произносит, разница в десять очков на экране вызывает противоречивые ощущения: вихрем от негодования и уязвлённой гордости до любопытства от встречи с кем-то, кто конкуренцию в такой мелочи составить в состоянии, заставляя гнаться ещё больше вперёд.
В жизни так или иначе всё приходит к балансу: три проигрыша в противовес продолжению любопытного вечера, а он слаб достаточно, чтобы по собственной заинтересованности повестись.
Комментарий про криворукость оседает беспечностью и —  вопреки всему происходящему за последнее время — лёгкостью.
Провокации она отвешивает с тем же успехом, как и строит из себя плохую девчонку.
— Если ты закончила радоваться из-за тупой игрушки, то пойдём. — фраза не призвана пыль пустить в глаза и доказать, что фейлы его не трогают. Игрушки тупыми не считает абсолютно и знает точно, что ещё вернётся сюда потом в одиночестве, чтобы отвоевать себе право на первенство. Когда-нибудь, но не сегодня.

Руки в карманы снова и решительным шагом в сторону выхода. Мелочи звенящей в карманах ощутимо меньше после аркадных баталий, но никаких сожалений — оно того стоило. Мужик подозрительный в поле зрения не попадает больше, но интуиция подсказывать, что окончательно расслабляться не стоит. Город живёт по таким законам, что всегда и везде необходимо в оба смотреть, чтобы не закончить где-нибудь за чертой на свалке.
Это не его завершение истории. Не сегодня. Не когда-либо ещё.
Прямиком через гуляющий народ к выходу из парка, к новому витку свободы. Быть выброшенными вновь на улицы, утянутыми вслед за суетливыми даже в это время суток пешеходами. В какой-то момент за локоть цепляет и стягивает с общего пути в сторону переулков — так быстрее.
Через плечо оборачивается, ведь встревоженность не унимается. Что-то очень сильно не так и это не её забота вовсе. Лучше держать поближе.
— Готов поспорить, ты никогда там не была. — магазинчик излюбленный прячется от привыкшего к вызывающему неону глаза среднего обывателя. Хозяина он знает, ведь невозможно не, когда стабильно в несколько недель появляется обменивать скопленное на очередную виниловую драгоценность.
Интерьер — в духе старого времени; такие остались разве что в маленьких городах, куда прогресс вездесущими лапами не добрался в такой масштабности.
Пылью пахнет и самой настоящей музыкой, а не попсовым тюнинговым дерьмом, где большая половина — высер компьютерной программы.
Как лучше назвать подобное? Место силы, пожалуй. Или ещё какое пафосное дерьмо, которе всё равно и на сотую не отразит то, что внутри происходит в тот же момент, стоит только переступить порог.
Плечом дверь тяжёлую толкает внутрь и руку поднимает в качестве приветствия, обращённого старику за кассовым аппаратом. Сити исчезает, когда дверь закрывается за ними. Несколько кварталов пешком моментально для него окупаются. Шипение пластинки разрушает реальность, перекраивая.
Взгляд бросает на девчонку, неохотно себе же признаваясь в том, что заинтересованность в её мнении занимает твёрдую «пять» по шкале от «нуля» до «десяти».
Пространство от двери до прилавка преодолевается в несколько широких шагов, деньги невнятной кучей вываливаются на поверхность.
Покупку можно было бы забрать и когда-нибудь не сегодня, но раз уж так сложилось, что они здесь, то почему бы и нет?
— Что ты слушаешь? — выбор здесь колоссальный и зависнуть можно на несколько часов. У Грега имеется и автомат с закусками и напитками по противоположной стене, и кресла у проигрывателя — по этой.
Пока старик отправляется в подсобку за заказом, он продолжает смотреть на Альт с вниманием, ясно давая понять, что отвертеться от крайне серьёзного вопроса не получится.

[icon]https://i.imgur.com/SKefqai.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Жизнь без музыки реальной не представляется в принципе. Возмущение с непониманием локтями толкаются, воюют за первенство в его активной реакции. Выходит только голову склонить и брови поднять в удивлении.
— Ничего?
Эхом отдаётся не то чтобы в неверии, но в попытке просто-напросто представить, сопоставить с собственным опытом и столкнуться нос к носу с очевиднейшими и без того различиями в бэкграунде. За чужими плечами жизнь находится та, о которой он имеет слишком поверхностное представление, интереса испытывает и того меньше, но вполне себе уверен, что если они встретятся ещё хотя бы раз вне сегодняшнего вечера, то так или иначе размытая пока ещё личность Альтьеры начнёт обрастать деталями и подробностями.
Контрастирует увлечениями с ним моментально, обесценивая в пределах его собственной головы широкий жест и весь путь до этого места за считаные секунды.

Жизнь без музыки вообще не представляется: сколько себя помнит — всегда зависал то около покосившегося от перманентных ударов по корпусу телевизора, то в единственном в округе музыкальном магазине, надоедливо таскаясь за старшими, что с максимально сосредоточенным видом разглядывали огромные по тем временам картонные конверты. И ему тоже хотелось такой конверт. Чтобы тащить потом домой, крепко прижимая к себе, проигрывать на старом аппарате, что остался матери то ли от деда, то ли ещё от какого родственника, которого он никогда в жизни своей не видел.
Матери всё равно: её интересует только то, сколько градусов в бутылке, и насколько отбитый у неё очередной мужик. Он своих «отчимов» не считает уже и имён не запоминает, игнорирует крик, сотрясающий стены дома, прижимая крепко к голове огромные наушники, пока все мысли растворяются под натиском гитарных басов и барабанов.
Вполне возможно, Альт просто не от чего быть спасённой музыкой. Кого-то в этом мире вообще можно спасти?

— Ещё «спасибо» мне скажешь потом. — хмыкает громко, явно демонстрируя всё своё к происходящему отношение. Сложно даже вообразить, чем же тогда шумят мысли в голове, если не складываются в обрывочные мелодии, среди которых не разобрать порой бывает — где свои собственные находятся, а где на составляющие разбиваются все, услышанные до этого момента.
Спасать её от тишины — не его задача, на самом деле. Отказаться от ощущения, что зря только путь проделал и привёл сюда — в приоритете. Любопытство какое-то внезапное граничит с раздражением из-за несоответствия реальности с личным представлением.
Грег всё ещё ковыряется где-то в подсобке в поисках необходимого. Торопить его привычно не возникает никакого желания, ведь в этой лавке зависать можно хоть до самого утра, пока спину ломить от старых кресел не начнёт, а голова — раскалываться от многообразия звуков в голове.
Она картонные конверты пальцами перебирает и подозревает ли о том, что буквально к настоящим легендам прикасается, о которых Сити не имеет ни малейшего представления исключительно потому, что слишком узколоб и отвратителен в своей ограниченности.

Сегодня — очередная пластинка. В ближайшее время обязательно — новая гитара и не убитый временем проигрыватель. Её пальцы, касающиеся буквально каждой гитары на её пути, взгляд притягивают. Поэтому в кресле устроиться расслабленно в силу привычки уже — обычное дело. Грег никогда не убирает стащенные со всего магазина поближе к проигрывателю любимые пластинки, потому что отдаёт себе отчёт полностью в том, насколько это бесполезное занятие: в новый приход Джона всё повторится снова. Ему нравится думать, что в ближайшее сейчас — это его небольшое убежище, до которого реалии улиц едва ли способны дотянуться пальцами своими крючковатыми.
— Это жалость самая обыкновенная. — хмыкает и кивает, намекая на то, что для «прикосновения к прекрасному» ей необходимо себя в соседнее кресло опустить; конверты со всей серьёзностью перебирает, откровенно посмеиваясь над тем, как парочка в противоположном углу магазина трётся около стеллажа без способности выбрать между одной попсовой ерундой и другой абсолютно такой же.
Пластинка необходимая укладывается в проигрыватель. Ощущение внезапной ответственности за дальнейшее на плечи ложится так, что практически не выходит отмахнуться.
— Но так и быть, я готов провести тебя в мир, которого ты себя так глупо лишала всё это время. — театральность насмешливая сочится неприкрыто, он упирается спиной в один подлокотник, чтобы свесить ноги удобнее через другой.
— Надень наушники.
Любой шум извне растворяется в том, с какой лёгкостью игла оставляет очередной виток следов на старом виниле. Реальность не в силах пробиться сквозь плотно сидящие наушники. Глаза прикрывает и только носком ботинка покачивает в такт звучащей мелодии, всем своим видом демонстрируя тот факт, что он здесь — исключительно себя и своих дел ради, а ей разрешено разве что только присоединиться на короткий промежуток времени. Никак иначе.
Но при этом поглядывает время от времени сквозь полуприкрытые веки, не сознаваясь в том, насколько на самом деле интересна реакция.

Отредактировано Johnny Silverhand (2021-04-21 15:00:40)

[icon]https://i.imgur.com/SKefqai.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Не двигаться вообще, пока завершается один трек и его место занимает другой. Замереть в пространстве и собственном ощущении времени, переставая даже на короткий миг ногой в такт покачивать. Шевелиться в принципе сейчас — жестокое преступление, ведь разум обволакивается приятнейшей дымкой без какого-либо участия закинутой под язык таблетки. Реальность походит на купон из лотереи больше всего, нужно только руку протянуть и стереть металлической монеткой защитный слой ко всем чертям, чтобы не растворилась и не беспокоила до тех самых пор, как в наушниках не отыграет последний трек.
Ленивая расслабленность конкурирует с невозможностью говорить — текст повторяется слово в слово шёпотом на грани немого движения губ. Каждое слово выжжено в памяти сотней визитов в это самое кресло, к этой самой полке.
За подобную неосмотрительность на улицах заплатить придётся дорого, но у Грега в магазине совсем другие царят правила: стеклянная и на первый взгляд хлипкая дверь отрезает от всего остального города, превращает помещение в своеобразную капсулу времени, а Джону как никогда нравится чувствовать себя другим, не подходящим максимально критериям нормальности Найт-Сити.
В этом есть что-то от подавляющее всё разумное эгоцентризма; что-то — от воистину детской ещё мечты в собственную исключительность. С главными героями всегда происходят приключения, они нарушают правила и меняют мир вокруг себя.
Нежелание признавать обыденность — признание, что жизнь прошлая относится к чему-то нормальному.

— Oh tell me where your freedom lies
The streets are fields that never die

В глубоком звучании чужого голоса растворяются все мысли разом. Собственный шёпот перекликается с тягучестью в пределах наушников. Носок ботинка снова плавно покачивается в воздухе.
Если присмотреться, можно заметить, как пара других посетителей переговаривается, жестикулирует и что-то решает в своей жизни, что кажется сейчас кадром с телеэкрана, под который мастер перебирает клавиши. За окном что-то происходит, шум наверняка выедает всю улицу разом, но из-за расположения всё, чем приходится довольствоваться — отблески сигналок, что яркими пятнами скачут по пыльной поверхности.
Он прикрывает глаза окончательно, целиком и полностью удовлетворённый увиденным. Прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что пара глаз следит так же пристально, как это делает и он сам.

На вопросы отвечать не хочется. Понимание, что эта информация ей ничего не даст, по сути, лёгким раздражением не прокатывается исключительно по той причине, что каждую клеточку тела будто бы парализует намертво в размеренности проигрываемого.
Мысли текут медленно и максимально лениво вопреки обычно торжествующему хаосу; они обращаются к оставленной в номере мотеле гитаре, купленной на свои собственные первым же делом после полнейшего и безоговорочного отказа домой возвращаться хоть когда-нибудь.
Купленный с рук через невероятное количество знакомых и не очень людей Silvertone 1303/U2 некогда восхитительного чёрного цвета, что теперь покрыт сколами в нескольких местах, зато всё равно ощущается восхитительно своим.
Заключительный удар барабана возвращает в реальность. Картинка перед глазами размытая первая несколько секунд, он смотрит на Альтьеру и ничего не говорит, только хмыкает в ответ на прозвучавшую ранее шутку о the floor.
Ей нравится и самодовольство абсолютное отодвигается на задний план. Опасным образом хочется делиться ещё, но себя останавливает.
Хватит.

— Ты задаёшь вопрос, уже зная ответ. Все заучки так делают? — пластинку на паузу ставит, но сползать с кресла не спешит, ведь Грег как-то непривычно долго копается у себя в подсобке, а торопиться в принципе некуда. Пальцами по волосам и взгляд вновь на пристроенные на животе наушники. Когда-нибудь кто-то будет приходить сюда так же, чтобы с утра до ночи слушать его пластинку.
Когда-нибудь Грег расскажет о том, что он начинал именно отсюда. Или не расскажет вовсе.
Мысли глупые в своей неправдоподобной мечтательности: или делай, или не распыляйся на пустые обещания — третьего варианта не существует.
— Джонни, — скрип двери пополам с напрочь прокуренным голосом — так, что и не разобрать с первого раза, просто он уже привык к тому, насколько невнятно порой звучит старик, — заставляет всё же подорваться, покинуть пространство продавленного временем кресла и облокотиться уже на прилавок. Сокровище долгожданное наконец-то в руках оказывается, проверяется на адекватность состояния со всей тщательностью иронично фактически под насмешливый взгляд старика — у него всегда и всё хранится в идеальном состоянии, так что не прокопаешься.
Бросает короткое «увидимся ещё» перед тем, как похлопать Грега по морщинистой ладони. Возвращается к Альт — пора двигать куда-нибудь ещё. Или зависнуть тут ещё на несколько часов — значения не имеет.

[icon]https://i.imgur.com/SKefqai.gif[/icon][sign]•••[/sign]

Прочь из пузыря относительной застаканности во времени, чтобы прямиком вновь на шумные улицы. Предложение заглянуть в бургерную противоречит абсолютно количеству оставшейся по карманам наличности, но мелочи подобные в принципе не беспокоят. Не первая в жизни проблема и далеко не последняя, в конце концов.
Иная форма имени не то чтобы глобально что-то меняет в сложившемся мироощущении, но её интонациями произносится всё равно несколько иначе: он не может с уверенностью сказать, что по этому поводу думает, но вопреки ожиданиям раздражению места не находится. Стоит отметить, что даже с ударением в виде попытки поддеть и раздразнить, всё равно приятно в какой-то степени.
Пластинку не демонстрирует — не время ещё, хватит с неё и того, что одно из любимейших мест города железным гвоздём теперь торчит на её личной карте местности. Запоздало соображает, что этот вечер может никогда и не повториться больше, — лёгкое чувство досады от этой мысли становится своеобразным откровением — а встречаться с Альт лицом к лицу на одной плоскости, не продолжая при этом общение, не является пределом мечтаний, если говорить совсем откровенно.

Плечами пожимает в ответ на предложение, мол, ему вроде бы и интересно, но не настолько, чтобы она чувствовала себя максимально особенной.
— Что, я заставляю тебя чувствовать себя неуверенно? — в качестве немного припозднившегося ответа, прижимая картонный конверт с пластинкой к себе поближе и между делом отмечая, что тащить личное сокровище вот так через весь город обратно к её и своему обиталищу неудобно совершенно. Впрочем, не плевать ли на подобную мелочь? — Ты снова совершаешь ту же ошибку.
Напоминание о сложившемся ранее разговоре об имплантах и их жизненной необходимости; о её восторженном взгляде без малейшего понимания о настоящей цене модной и крутой примочки; ощущение, что история сегодня делает круг, будто бы откатывает до начальной точки. Ощущение странное и буквально тошнотворное. Вполне вероятно, что перекусить бургером — относительно отличная идея.

Вдоль улиц в некоторой борьбе за негласное первенство, несмотря на то, что понятия не имеет ни о том, до какой бургерной нужно следовать, ни о том, где её «проведёшь меня до дома» отмечается на карте. Картонный конверт зажимается всё так же рукой и придерживается искусственными пальцами, чтобы нести было удобнее. Молчание повисшее чувство неловкости не вызывает в принципе, шум проезжающих машин и отклики народа гуляющего перемешивается во что-то привычное и давно знакомое. Какофония Сити под кожу въедается настолько основательно, что существование без барьера в виде наушников порой не представляется возможным.
— Сама как думаешь? Хочешь каждый день так? — не просто с издёвкой, но ещё и с интересом в качестве проверки чужой бесконечности наивного представления о том, что на самом деле происходит. Поменяться местами при всей очевидной выигрышности её положения нет никакого желания. Ему хорошо и так, как есть сейчас.
Дальше — будь что будет.

— Я показал тебе достаточно. — грубоватый росчерк отмеченных границ в доказательство тому, что несколько проведённых вместе часов ни к чему не обязывают, влезть и вытащить из него больше, чем он сам захочет рассказать и показать — пустая трата времени. — Твоя очередь.
Понимание того, что и так слишком много всего личного сразу на поверхности сегодня, заставляет споткнуться несколько раз к ряду на размышлениях о том, что в ней такого, что заставляет о какой-то части принципов забыть напрочь?
Миллионом вопросов сразу, из которых один очевидной важностью преобладает над другими: «Последняя это встреча или будут ещё?» При всей противоречивости сложившихся сегодня совпадений существует тянущее в грудной клетке ощущение, что второй вариант правдоподобнее. Не завтра и, наверное, не в ближайшие несколько дней, но где-нибудь когда-нибудь пересечься обязательно: найтись или в бургерной, или в магазине пластинок у Грега, которого наверняка ещё поставят под прицельный обстрел вопросами без его всякого на то согласия. Улыбка лёгкая обозначает довольство проведённым вечером, учитывая, что, покидая пространство своего жилища, он практически ни на что не надеялся сегодня.
— Так что думаешь, не надоело бы так каждый день? Не стало бы обыденностью? — любое развлечение рано или поздно приедается до тошнотворности и банальности, перестаёт доставлять тот же ураган эмоций, как бывало когда-то, когда урывками свободные минуты на то, к чему душа лежит. — Променяла бы всю свою жизнь на нечто подобное?
Тёплый ночной ветер, путающийся с автомобильными выхлопами и запахами из попадающихся по пути забегаловок, на лице ощущается мягкой волной; забирается то под рукава куртки, то путается в волосах. Будто бы тянет за собой по одному ему известному маршруту.
Время неизменно близится к рассвету. Сегодня его наступления не хочется больше обычного, но об этом помалкивает. Вид делает такой, впрочем, будто бы из себя представляет разве что случайного попутчика на дороге до наступления утра.
— Ну, и раз уж я провёл тебе экскурсию, то ужин/завтрак целиком и полностью на тебе.

[icon]https://i.imgur.com/SKefqai.gif[/icon][sign]•••[/sign]

По обратную сторону от яркого пространства закусочной. Стекло прочное, хоть и выглядит тонким и практически несуществующим, но к одному привыкнуть точно удаётся быстро — несмотря на вседозволенность поверхностную, в Сити везде множество границ.
Системы безопасности, высокие заборы частных домов и районы, куда некоторым представителям городского разнообразия вход если не запрещён, то категорически нежелателен. Пальцами левой руки осторожно по краю картонной упаковки для подтверждения негласной собственной удачливости и непривычного в любое остальное время довольства.
По обратную сторону от любого намёка на успешность, — пока — зато в разы счастливее. Никакие деньги не восполнят скоротечности жизни, которую хочется всю и до самого дна, не упуская ни секунды. Не отсиживаться больше на задних рядах в числе запасных, но каждый миг так, чтобы потом — воспоминаниями в комплексе с головной болью и саднящими рёбрами; даже если в синяках и состоянии «еле ноги унёс», то всё равно куда живее всех искусственных коробок, в которых прячутся такие же пластиковые люди.
И откуда только Альт берётся такая? По всем правилам должна бы отвращать всё той же искусственностью, что всем без исключения обычно присуща, а вместо этого заставляет поверить в неверность собственных размышлений, даже если вслух ничего из мыслей высказано никогда не будет.

Пока она — за стеклом, он остаётся наедине с размышлениями обо всём сказанном и том, что умолчали между строк. Мысли плавные в разрез с бешеным ритмом окружающего города под щелчок зажигалки и вовсе замирают; цепляются то за буквальность, которую не хочет видеть во всём, но привык любую фразу воспринимать в штыки и с агрессией, потому что проще огрызнуться первым, чем в очередной раз становиться целью для чужого самоутверждения, то за потенциальную возможность заглянуть за кулисы жизни чужой, которая сама по себе интереса не представляет, но так лучше, чем признаваться самому себе в желании просто увидеться снова.
Сравнивать два разных пути — дело неблагодарное и бесполезное в своей глупости. Личный опыт объективно всё ещё ни о чём, но полагаться больше не на что; да и не подводил ещё ни разу, продолжая тащить через улицы Сити и набитые шишки.
Её жизнь совершенно точно ему по душе не придётся, сомнений на этот счёт не возникает. Она понимает это с ясностью, ему остаётся только сразу после сказанного кивнуть согласно: есть границы, через которые перешагнуть не выйдет, потому что обстоятельства и обстановка все силы приложат, чтобы из уравнения его выдавить.
Некоторые маски так и не станут впору, как бы ни пытался и о какой бы другой жизни в успешности ни мечтал.
До некоторых звёзд не выйдет дотянуться, поэтому он делает вид, что они ему не нужны.

Некоторые из них не ухватить. Зато кто-то со всей серьёзностью выхватывает его, вытаскивает из хаотично разбросанных мыслей. Злостно хрипит в самое лицо, что не закашляться дымом и сигаретой в принципе — настоящая удача.
Бдительность утеряна на несколько коротких мгновений, а расплата не заставляет себя ждать. Инстинкт самосохранения скатывается до нуля, в то время как кровь бурлит по венам с утроенным рвением. Или ты, или тебя. Иначе законы улиц не работают, и дёрнуться из чужого захвата крепких пальцев — первый из всех возможных порывов. Пальцы левой руки продолжают инстинктивно сжимать пластинку, пока правой пытается то ли оттолкнуть, то ли ещё отбиться по возможности.
Лицо перед глазами является фактически незнакомым, зато в противоположную сторону — если судить по чужому гневному взгляду — всё работает совершенно иначе.
Мужик из зала игровых автоматов явно не понимает, когда нужно передумать и пойти другой дорогой: рычит ругательства, трясёт за воротник куртки и обещает все круги ада сразу. Средний палец показать не выходит — руки заняты, поэтому кривится только и с силы пинает ботинком по голени.
Время выиграть — важнейшее из всех правил выживания, раз уж «повезло» оказаться на улицах.

Кулак тяжеловесный на лице спасает от сложного выбора: выпустить пластинку — единственный сейчас шанс уйти целым хотя бы относительно. Воспоминания о злостной морде напротив врываются вместе со звоном в ушах после крепкого удара — потащил что-то из магазина у тяжёлого во всех смыслах мужика, а теперь приходит черед платить по счетам. Злопамятность чужая поражает, учитывая, что кража пустяковой по факту оказывается: у него таких за день бывает наверняка несколько штук сразу и вряд ли он ходит за всеми, чтобы отыграться.
Заветный конверт на землю улетает и все шансы на сохранность топчутся подошвой чужого ботинка сразу же. Относительное беспокойство за свою собственную шкуру моментально теряется в вихре поднявшейся злости. Рукой освободившейся сначала — по лицу в ответ, чтобы думал в следующий раз перед тем, как; сразу после — достать пистолет из запазухи, пригрозить, что выстрелит обязательно, если мужик вдруг в момент в сознательности не преисполнится и не свалит куда-нибудь по своей воле, чтобы не пересекаться больше примерно никогда.
Решение конфликта — чистое везение, ведь в Сити личное оружие нет разве что у младенцев, впрочем, последних он и не видел уже целую вечность. Исключение — вечно орущий комок соседки, на которую постоянно ругалась мать.

Вот и мужик за свою гарантию безопасности не торопится хвататься.

Выстрел гремит предупредительный, заставляя кого-то обернуться, а кого-то — развернуться и пойти другой дорогой. На чужой морде проступает холодный пот. Вряд ли кто полицию вызовет, но оставаться здесь становится невозможно до пробегающих вдоль позвоночника мурашек.
Забирает наверняка треснувшую пластинку с асфальта, встречается взглядом с Альт по ту сторону толстого стекла. На всё — буквально несколько секунд, а ощущение такое, будто бы всё происходящее разлетается на крупные детали в замедленной съёмке.
Через освещённый зал прямиком к ней, чтобы сцепить в одном пространстве её руку и чей-то совершенно чужой заказ, который уже готов к выдаче, свалить через второй выход и нырнуть снова в подворотни, запетлять между домами и через более узкие улицы в неизвестность.
Отдышаться через квартал-другой и проигнорировать целиком и полностью предательскую соль в глазах. Отпустить руку чужую только для того, чтобы втолкнуть в раскрытую ладонь пакет с чужой едой. Проверить содержимое картонного конверта и не усомниться ни разу, — безбожно испорчена — швырнуть на асфальт и выругаться от души, чтобы раздражение с гневом — сразу вверх по оконным разъёмам и до самого неба.
— Эта жизнь всё ещё кажется тебе охуенной? — Альт виновата примерно ни в чём, но эмоции бурлят и льют через край, контролировать их не привык и не собирается. Пальцы в кулаки сжимаются и разжимаются не в попытке нащупать утерянное равновесие, а от нежелания признавать резкую похереннность вечера.