Что может дать этот вшивый торговец оружием такому человеку, как ты?
Что может дать ему Манфред Стоун?

Если так подумать - что может дать, что может хотя бы попытаться пообещать смертный тому, кто прожил на этом свете более двух тысяч лет? Абсолютно ничего. Полный ноль. Его совершенно нечем купить, а то, что ему может быть нужно, невозможно изобразить, взять из воздуха или приобрести за деньги. Рассыпающуюся сквозь пальцы эфемерность этого он успел досконально изучить за свой "век", прочувствовать каждый грамм, каждый сантиметр, ощутить текстуру каждой песчинки, пока она прокатывается на его коже, пока липнет к ней пятнами, обращаясь в прах.

Смертные со всеми их делами и суетой давно стали для него бессмыслицей, пустым местом, расходным материалом при необходимости, декорациями, в которых он существует день ото дня, как земля и небо, как солнце и облака, как ветер и дождь, и снег, и слякоть, холод и тепло - они есть, они присутствуют где-то вокруг него, но не соприкасаются с ним, будучи полностью не в состоянии до него дотянуться сквозь тонкую, отделяющую его от всего остального мира пелену бессмертия.

Он будет здесь, когда осыпется позолота интерьеров этого зала; он будет здесь, когда эти столы рассыпятся трухой; он будет здесь, когда стлеют скатерти и портьеры до серости и дыр. И он будет здесь, когда не станет ни Ганнибала, ни этой лысей женщины Фэнг, ни Манфреда Стоуна. И встреть он последнего во времена своей прежней персоны, Адам бы наверняка его даже не заметил - прошёл мимо или снёс бы случайно поездом собственной многолетней апатии, или что-то ещё. Но сложилось иначе, и Акапулько он узнал едва ли не выбеленным листом, выстраивая себя "прежнего", но заново, неосознанно делая того одним из основных кирпичиков нового старта. Потенциально - и где-то глубоко, чисто для себя - он понимал, что это ненадолго, оно не может быть надолго, не в этом мире, не с таким образом жизни.

Но это - уже слишком.

Звук выстрела всё ещё гремит в ушах, переходя в тонкий писк на самой грани переносимости, а его самого раздирает на части два совершенно разных импульса - кинуться на Чау или кинуться к Акапулько. Вот только и что? Их не выпустят из зала (живыми). И всё же на несколько секунд его тело кажемся ему свинцовым из-за невозможности себя куда-то деть. И за них Стоун успевает подать голос, он даже успевает встать - чёртов безумец - и зачем-то схватиться за нож. Столовый нож, который присутствовал когда-то при их первом знакомстве, который поблёскивал тускло ещё там, в далёком номере проклятого отеля "Артемида", а потом касался горла Акапулько, сжимаемый в пальцах самого Адама, пусть и в другой, более тупой и простой своей итерации.

И именно эта деталь определяет его действие, тем более, что вставший было Стоун тут же морщится и оседает уже на пол - Адам едва-едва успевает его подхватить и смягчить это падение.

- Мэнни, - оно вырывается как-то само, хотя уже и начисто лишено смысла, но только так он может заставить Акапулько сфокусироваться на себе, у него и так это выходит не с первого раза. - Кой чёрт ты творишь.

Нож выпадает у того из руки в мягкий короткий ворс напольного покрытия. И то ли их обоих бьёт мелкая дрожь, то ли Стоуна куда более крупная: калибр пистолета Чау хоть и был отвратительно мелким, но задачу тот ставил не запугать, а убить, и выстрел сделал соответствующий. Крови уже целое море, а вот времени у них, в лучшем случае, пара минут. Тут всё совершенно без вариантов - он слишком много в жизни видел огнестрела, он слишком хорошо понимает, в какой капкан они угодили и зачем. У Адама внутри всё кипит, потому что Мэнни, потому что руки у него трясутся так, что он не может даже подцепить того за подбородок и заставить смотреть на себя - он ещё и полностью в крови и элементарно соскальзывают.

Тот в ответ только морщится и на мгновение сжимает в кулак полу адамово пиджака - Дерьмово получилось, да? - а потом медленно закрывает глаза и обмякает. Адам видит только красное.

- Ммм, - где-то над ними произносит Чау. - А вот этого я не предвидел.

Возможно, до него только что дошли наконец оттенки и подробности чужого взаимодействия, и - кто знаете - может, знай он это, и весь диалог тогда бы выстроил иначе. Вот только на Адама всё это действует как один большой триггер: он вскакивает с пола, выпустив тело Стоуна и вцепляется мобстеру в горло, с грохотом и звоном тарелок роняя его на стол.

Он мог бы прямо сейчас выдрать тому глотку голыми руками - он бы легко успел это сделать, пока на произошедшее реагируют все его прихвостни и та же Фэнг, но это слишком быстро, слишком просто, этого мало в обмен на ту полыхающую бездну, что разверзлась у него внутри, и поэтому он только обнажает в оскале зубы и шипит тому в лицо.

- Конечно, не сегодня, - он встряхивает Ганнибала и у того выпадают из рук очки, - но я выслежу и найду тебя, и тогда ты прочувствуешь все оттенки боли, на которые способно человеческое тело, поверь мне, я знаю в этом толк.

Несмотря на свои намерения и угрозы, Адам всё же не в состоянии сдержать пульсирующей в нём ярости, так что он сжимает чужое горло, пока из того не вырывается хрип. Удивительно, что ей понадобилось столько времени, но Фэнг наконец оправилась от произошедшего и среагировала. Уж знала она или нет об особенностях бессмертия Адама, в выборе между важностью его как актива и жизнью босса, которая явно повисла на волоске, она выбрала второе.

Адам почувствовал как его виска коснулся лёд металла и успел только на мгновение скосить глаза в сторону тела Акапулько, которое он оставлял в руках врага - но не успел осознать, что на его месте было абсолютно пусто. В следующее мгновение раздаётся ослепляющий выстрел, и его сознание разлетается на тысячи мелких осколков, в каждом из которых отражается Манфред Стоун.

Отредактировано Adam (2021-03-15 16:15:29)