Brock Rumlow [minuteman] // |
// [timekeeper] James Barnes |
// попытка сломать режим, тайное охуевание 1.0.,
абстинентный синдром, открытое охуевание 2.0.
BITCHFIELD [grossover] |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » so it's 3 am, turn it on again
Brock Rumlow [minuteman] // |
// [timekeeper] James Barnes |
// попытка сломать режим, тайное охуевание 1.0.,
абстинентный синдром, открытое охуевание 2.0.
[indent] Ребята найдут себе какое-нибудь занятие. Может, кто-то будет отдыхать, может, кто-то продолжит помогать Коулсону и его ребятам. Всё на их усмотрение. Но с этого момента задание их завершено, и бойцы с.т.р.а.й.к.а могут быть свободны до следующего сигнала от Командира на сбор. Рамлоу замечает, что почти все его ребята остаются в центре, разве что Роллинз метнулся на первые этажи, где всё ещё оставались патрульные машины стражей. «К жене и детям», - нашлось понятливое объяснение. Он это заслужил, как и все они нечто схожее, каждому только своё.
[indent] Брок занимает место второго пилота, зайдя вслед за Солдатом. Тот уже взялся на формирование маршрута до пятой временной зоны, Брок поднял все закрылки, сам пристегнулся, глянул на Джеймса и кивнул, мол «разрешение на подъем получено». Солдат дернул управление на себя, птичка поднялась в небо.
[indent] У них на борту было много информации о Джеймсе, тех опытов, которые над ним проводили, всё было и про бионику и даже о времени, над которым Шмидт экспериментировал. Стоит, наверное, рассказать Шури, что расхреначили они одну любопытную установку, которая манипулировала временем. Рамлоу лично подтвердить, что и как было [ тут ещё будет важным увернуться от вероятности самому попасть под опыты – его время было в полном порядке ]. Шури будет долго с этим разбираться и подключит ли своих людей? Или проще самой со всем разобраться? В бумагах и на носителе, который был у Брока, находилась и информация о Гидре. Обо всех её грехах и как раз то самое, из-за чего Рамлоу полгода назад решился на дезертирство. Файлы подтверждали, что Шмидт со своими людьми крал время у бедняков и переводил на счёт себе и огромному количеству богачей. Там, блядь, была такая информация, что у самого закалённого военного волосы по всему станет дыбом. И лишь вспоминая об этом Брок убеждается, что они правильно поступили, убив Шмидта и правящую верхушку. Оставалась ли жалость? Скорее нет, чем да. Что творили за это и поплатились. К тому же Брок видел достаточно, чтобы уже не сомневаться.
[indent] Он не сразу замечает, как Джеймс переводит джет в режим автопилота, но примерное время прибытия, которое сразу же высвечивается на дисплее и нечувствительность управления сразу приводят самого Рамлоу в чувство. Он вскидывает вопросительный взгляд на Солдата и откидывается на спинку кресла второго пилота. Оба они вымотались, истосковались по друг другу. После того раза в конспиративной квартире он больше не пытался как-то вывести Джеймса на близкий контакт. Во-первых, не было подходящего момента, во-вторых не хотелось отвлекать ни его, ни себя, в-третьих – он всё ещё не был до конца уверен, что всё их прошлое может переродиться в настоящем. Пусть и немного изломанном, как и их души. Брок подставляется под касание, голову запрокидывает и замирает, пытаясь расслабиться. Джеймс был здесь рядом, почти что уже в порядке. Остались лишь те тесты, за которые возьмётся Шури. Брок всё ещё хочет, чтобы время замерло, как те секунды на его био-часах. Он слабо скалится Барнсу на слова. Хочет кивнуть, но не двигается вовсе, позволяет себе быть открытым и ослабевшим в эти минуты [ меньше пары часов, если учитывать время, которое мигало на дисплее панели управления ]. Момент напоминает то время, которое было проведено в квартире. Тогда Джеймс стал немного вспоминать что-то такое, что касалось только их двоих и больше никого. Он позволял себе мысли, что, да, они были вместе. И были вместе довольно продолжительное время. На самом деле Брок даже уже не считал, сколько именно – года или десятилетия? Живёшь одним днём – время идёт для тебя совершенно по-другому. Разрываясь между работой и «домом» [ квартира, что стала тебе домом потому, что там вместе с тобой жил ещё один человек, крепко-накрепко обосновавшийся у тебя в сердце и душе ]. Но теперь Рамлоу особо не беспокоится, что может получить по лицу бионическим кулаком. Не получил тогда, сейчас и подавно. На дне глаз Барнса плещется что-то такое, что захватывает дух и заставляет податься чуть ближе к нему, немного выпрямляясь в кресле. Поначалу просто нежно, Брок не старается читать Зимнего в жестах, это всё получается само собой [ рефлекс, выработанный за долго время нахождения рядом с ним. без распознавания опасности, просто то, что Брок может получить и что Барнс всегда ему давал. это было взаимно ]. И Командир верит, верит ему, потому что по-другому уже не получается. Верить себе и своим бойцам он научился очень давно, ещё до встречи с Солдатом, но Барнс... он – это совсем иное. Ты доверяешь ему, как себе даже в тот момент, когда его память казалась скорее решетом. Просто если было бы всё иначе, Солдат так и остался бы потерянным. И для себя – в первую очередь. Гидра старательно воздействовала ему на психику различными препаратами, но кое-что ничем не вытравить. И Брок доволен и даже рад, что всё у них достигло такого уровня, хотя открыто в этом признаться не сможет. Точнее – не сразу.
[indent] Он поднимает ладонь, поначалу дернув ею нерешительно. Приглаживает по колючей щеке [ сам-то свою бороду вернул до состояние щетины ] и заправляет за ухо пряди привычным жестом и, немного помедлив, прижимает ладонь к шее позади. Давит несильно, скорее не позволяет никуда деваться в случае чего, а затем и вовсе вплетает пальцы в волосы на затылке, перебирает и слабо сжимает – привычно и удобно. Инициативу в поцелуе перехватывать и не пытается. Джеймс его целует сам потому, что захотел? Пусть будет так, Рамлоу просто целует в ответ, подставляется под покусывания, сам полизывает слабо и не замечает, как прогибается навстречу всё сильнее, выпрямляясь. А рука на горле даёт лишний градус ощущений – Брок сразу вспоминает, насколько сильной может быть хватка и сам того не замечает, начинает слабо подрагивать. Рано для этого, они должны закончить с самым, наверное, важным делом на данный момент. Однако Солдат решает всё немного иначе. И, знаете, у Брока не появляется желание его останавливать. Голова чуть кружится от резкой смены положения, но он остаётся всё так же сидеть в кресле второго пилота, лишь взгляд опустить приходится, чтобы следить за Джеймсом. Тот стёк ему в ноги, точнее меж ног. Остаётся лишь облизываться, забирая вкус губ Джеймса себе, втирать его в нёбо и держать себя в руках до того момента, как...
[indent] - Барнс, - он выдыхает резко, сглатывает и опускается в кресле немного вниз, рефлекторно расставляет ноги в стороны для удобства, в первую очередь, Джеймса. Возразить нечего на деле-то. Брок помнит, что у них есть время, пока они не достигнут пятой зоны. Помнит, что внутренняя связь не работает – отключили, как только зашли за борт. А позывные принимать не от кого, их ждут, а с.т.р.а.й.к. и Коулсон заняты своими делами. Они сейчас были представлены сами себе, нет – друг другу. А Брок уже соскучился. Пришлось не думать о подобном влечении, когда они спали день назад вместе в одной постели, иначе бы просто сорвался. Тогда бы ему было всё равно – подхватит ли его настрой Солдат или нет. Просто важно, необходимо коснуться, прижаться, почувствовать. Но Джеймс сейчас сам проявляет инициативу. Брок – никто, чтобы ему мешать в этом. И шикнул скорее на автомате, зато потом чуть вскинулся бедрами, разомкнул мокрые губы в немом стоне и закрыл глаза. Ладонями крепко сжимал подлокотники кресла. Не сорваться, не сорваться – бесполезная борьба с самим собой, когда твой любовник настолько горяч, что отказываться от всего – просто глупость. Брок вновь касается пальцами его колючей щеки, скалится в предвкушении, волосы приглаживает, говоря как бы, что одобряет такое направление в действиях. Да хоть что-то уже, лишь бы не ждать больше. Надоело. – Чёрт возьми. Сожми, давай же.
[indent] Сглатывает избыток слюны в очередной раз и пальцами зачесывает ему волосы прямо ото лба к затылку, придерживает так ощутимо, но не болезненно, собрав пряди в кулак. Теперь он открыт больше, не смотря на то, что член Брока располагался у него во рту и упирался головкой в заднюю стенку глотки. Горячая узость и упругость сразу заставляла вспомнить многие разы, когда Джеймс вот так вот без церемоний стекал ему в ноги и демонстрировал, что рвотный рефлекс у него напрочь отсутствует.
Вот так – хорошо. Джеймс не реагирует, когда Брок зовёт его по фамилии, как будто пытается остановить. Хотел бы остановить по-настоящему – просто оторвал бы от себя, отрезвил крепким словом, возможно, хлёстким ударом, который сразу ставит мозги на место. Ничего этого не происходит, Барнс наоборот чувствует одобрение, не высказываемое вслух, но ощутимое в жестах. Джеймс чувствует, как становится намного удобнее, когда Брок сползает по креслу ниже, раздвигает ноги шире, и сразу же пользуется этим, чтобы устроиться между его бёдер, не упираясь в них руками, но поглаживая раскрытыми ладонями, слегка цепляя пальцами за натянувшиеся складки штанов. Под правой рукой чувствуется плотная фактура, а тепло кожи ощущается даже через плотную ткань. Под левой – абсолютно ничего, но он давно приноровился рассчитывать силу и давление, так, чтобы ничего не ломать. Вот и сейчас – поглаживает неторопливо, только фиксирует, не позволяя подниматься с кресла, но вскидывать бёдра при этом совершенно не мешает.
Джеймс чуть прижмуривается, когда чувствует прикосновение к щеке, перебарывает желание притереться к пальцам, ощутить, как они одобрительным жестом почёсывают под челюстью, а взгляд поднимает только после того, как эти же самые пальцы почти заботливым жестом зачёсывают ему волосы назад и удерживают так, ближе к затылку, не давая им упасть на лицо. Так действительно гораздо удобнее, ведь не придётся прерываться, чтобы самому заправлять пряди за уши или придерживать. Джеймс смотрит снизу-вверх, заслышав не то просьбу, не то приказ, мог бы даже вслух ответить что-нибудь вроде «как скажешь, Командир» [прекрасно ведь знает – помнит – что вот так, обращение по званию, в одном случае может подстёгивать возбуждение, а в другом – послужить совершенно противоположным эффектом], но зачем, если для этого придётся выпускать член изо рта?
Вместо ответа словами только взгляд опускает, старается сохранять равномерное дыхание, и сглатывает так, что член спазмом глотки сжимает, наверняка чувствительно, да выдыхает горячо в складки штанов, лишь отчасти прикрывающие пах, потому что так и не стянул с него штаны, довольствуясь расстёгнутой ширинкой. Сглатывает ещё раз, чувствуя, как пальцы в волосах сжимаются немного сильнее, и только после этого ведёт головой, плотно скользя губами от основания и до самой головки, оглаживая кончиком языка выступающие венки и оттягивая крайнюю плоть. Джеймс так для удобства и удерживает кольцом пальцев твёрдо стоящий член у самого основания, вновь кружит языком по головке, приоткрывает рот немного шире и пускает её за щёку, чувствуя, как она оттягивает нежную слизистую, и теперь наверняка можно скользнуть пальцами по внешней стороне щеки, огладить и слегка потереть образовавшийся бугорок.
На секунду Джеймс всё-таки выпускает член изо рта, облизывается, сглатывает лишнюю слюну, зная, что губы сейчас влажно блестят, а потом ещё и припухнут, покраснеют от трения, и вновь принимает в рот, плотно охватывает губами, чтобы уложить на язык и прижать к ребристому нёбу, вновь скользнуть по всей длине до самого основания, ощутить, как головка упирается в заднюю стенку глотки и соскальзывает в самую глотку. Сглатывает рефлекторно, когда глотку схватывает спазмом, пережидает этот спазм, и в этот раз не останавливается, начинает ритмично двигать головой, плотно охватывая губами, лаская языком и слюны не жалея. Чувствует, что всё-таки немного по подбородку потекло, но вытереть не может, потому что руки другим совершенно заняты.
Руками Джеймс при этом всё ещё поглаживает Брока по бёдрам, сжимает пальцами рефлекторно, но, когда спохватывается, вновь принимается оглаживать, чувствуя лёгкое подрагивание. Совершенно не мешает ему вскидывать бёдра при желании, толкаться в рот, усиливая воздействие и, если пожелает, глубину. Сам только прижмуривается, старается сохранять ровное, поверхностное дыхание через нос, сглатывает, когда удаётся, и плотнее сжимает губы вокруг члена, когда щекочет самым кончиком языка уздечку или скользит широко по всей длине, мокро и напоказ вылизывая. Чувствует на себе неотрывный взгляд, представляет, как может выглядеть в этот момент, и не закрывается, позволяя рассматривать себя вот так, потому что эти ближайшие полтора часа наконец-то принадлежат только им двоим, и больше никому. Хотя бы немного времени, но они могут посвятить друг другу.
Прямо позади – приборная панель с двумя штурвалами и педалями для удобства управления. Джеймса окончательно ведёт от правильной тяжести члена на языке, привкуса естественной смазки и потрясающих ног, обтянутых тканью тактических штанов. Джеймс перебирается ещё ближе, если это вообще возможно в его положении, продолжает ритмично двигать головой и ловит себя на обрывочных мыслях о том, каково это – нагнуть любовника прямо над приборной панелью, заставить его смотреть на облекаемой формы нос джета, и в это же самое время прижиматься к нему сзади, притираться членом меж ягодиц, а потом плавно проникать, растягивая под себя. Заставить его прогнуться, упереться ладонями в те части панели, которые не заняты множеством тумблеров и кнопок, и при этом видеть, как мимо, а то и прямо под пузом джета пролетают перистые облака, скрывая далёкую-далёкую землю. Разумеется, придётся ненадолго оторваться, чтобы дать ИскИну команду подняться в тот эшелон, который абсолютно точно не занят другими летательными аппаратами, чтобы ни с кем ненароком не столкнуться. А ещё можно слегка «дать ногу» - плавное нажатие на педаль и вздёргивание управления вверх позволяет джету лететь прямо, но забирать носом в сторону, как бы немного разворачиваясь боком по траектории.
Ещё две недели назад, если бы ему сказали, что у него есть тот, ради которого он убьёт главу ГИДРы, Джеймс пристрелил бы того, кто попробовал бы о таком заикнуться. Теперь он понимает, почему всё это время чувствовал, будто ему чего-то не хватает, будто он потерял [забыл] что-то [кого-то] очень важное. Теперь правильный человек занимает своё место в его сердце и душе, и всё ровно так, как и должно быть.
К чёрту мир.
На хер ГИДРу.
Зимний Солдат тоже заслуживает того, чего он хочет, а хочет он сейчас только одного, того, кто сидит перед ним в кресле второго пилота, заботливо придерживает волосы и широко раздвигает ноги, толкаясь бёдрами в такт.
[indent] Откинуть голову назад, упираясь затылком в низ изголовья кресла, задержать дыхание и попытаться расслабиться. Рамлоу продолжает придерживать волосы Джеймса на затылке, не даёт рассыпаться беспорядочно, мешая и скрывая некоторые черты. Броку нравится, что у него есть возможность опустить взгляд и увидеть самую лучшую картину в его жизни. Ну, ещё, конечно, ничто не сравнится с тем, как Барнс выглядит в приступе оргазма, но это уже на будущее. Сейчас стоит сконцентрироваться на ощущениях и не спустить раньше времени. Если что он всегда сможет придержать разошедшегося Солдата, приостановить и отнять от себя, затем дёрнуть ближе и слизать терпкий привкус с его припухших губ. О, губы, они и покраснеют скоро и её больше припухнут, такова уж анатомия у Джеймса, и Броку это чертовски нравилось. У самого-то губы были жесткими и зачастую обветренными. Целовать Барнса он любил. Любил сминать его губы ненасытным, голодным поцелуем и кусать несдержанно, однако осторожно, чтобы не прокусить ненароком, а если и прикусит... ну, Джеймс никогда недовольства не выражал. То, как он призывно облизывал пострадавшие губы, говорило лишний раз о том, что стоит продолжить пытку, делая её лишь более изощрённой. Брока и не надо было просить в устной форме. Он не пытался читать Зимнего по движениям, это всё происходило само собой. Он подаётся ему навстречу бедрами, подаётся плавно и осторожно, поначалу никак не проявляя настойчивость, разве что за волосы придерживает. Однако всё быстро меняется в тот момент, когда Джеймс выполняет просьбу своего Командира [ да и Командира на данный-то момент? ] и сжимает упругими стенками пульсирующий член в тот момент, когда он так удачно и так удобно проникает в глотку. Брок сжимает зубы и шипит, моментально вспоминает эти ощущения [ да их и не забыть в общем-то, ими и жил некоторое время, пока понял, что куковать ему нетраханным, пока он не вызволит Зимнего из лап Гидры. признаваться пришлось – утолять голод Командира мог только Джеймс. они друг друга стоили на самом деле, хотя в первую очередь дело было и не в сексе даже ]. Приятная пульсация от того, что вытворяет Джеймс, ощущается даже где-то между лопаток и под затылком. Напряжено всё тело. Ладони на бёдрах усиливают это действие. Брок опускает одну ладонь на руку Джеймса, перестав поддерживать и поглаживать его под челюстью. Он огладил его пальцы, переплёл и сжал слабо, продолжая, впрочем, толкаться в узость его глотки уже настойчиво и резковато.
[indent] - Соскучился по этому, да? – Голос его ещё не подводит, точнее, не окончательно. Хрипотца присутствовала всегда, только сейчас она стала выраженной, Командир делает вид, что не замечает этого вовсе. Знает, дальше может быть ещё хуже, хотя Джеймсу всегда нравилось, как ломается голос любовника в пиковые моменты. Ненадолго, правда, до той поры, когда Брок возвращает себе самообладание. Но этого времени вполне достаточно, чтобы и огладить его, повертеть, как надо и даже присунуть ещё раз, если уж веселье намечает своё собственное продолжение. Никогда, он никогда без причины не останавливал Джеймса, напротив, тянулся к нему. Без лишний слов [ редко, совсем редко. Джеймс его и так понимал, как и Брок – Солдата ]. Сейчас хочется растянуть удовольствие надолго, на то самое время, которое указано на дисплее управления. Уйма на деле, а Брок себя сдерживать устал. Поэтому через пару минут после того, как сжатие глотки стало довольно быстро подводить к краю, он отцепляет от себя настойчивого Барнса, который решил, видимо, высосать из Командира всю его суть. Всё так же придерживает за волосы, натянув отросшие пряди к затылку, сжимает и заставляет смотреть на себя. Ближе к нему наклоняется, любуется и тянет свою излюбленную ухмылку. Джеймс сейчас просто на высоте, как и они в джете над всей страной, хах. Они поимели режим установленный Шмидтом и его цепными послушными псами, а Брока, видимо, вскоре поимеем Зимний. Такому раскладу Рамлоу не воспротивится, напротив сделает для этого всё необходимое.
[indent] Но трезвый ум остался ещё где-то в заднем мозге, иначе бы не думал он о том, что настоящий трах стоит отложить до удобного момента. После всех этих месяцев он признаётся себе, что потерпит ещё несколько часов. Когда Шури заберёт документы и назначит точное время процедур, тогда то и можно будет тянуть Барнса в какую-нибудь кладовку [ да даже в ангаре Шури ], чтобы испытать все горизонтальные и нет поверхности [ немедленно до процедур он Джеймса не отпустит, пусть эта чертовка проверит каждый листок, что они ей привезут. действовать вслепую? увольте ]. Но сейчас – нет, не смотря на то, что время у них есть и это даже очень и очень хорошо. В прошлом не всегда выпадали такие удобные моменты [ по пальцам обеих рук пересчитать и понять отчаяние ], но Брок возвращается к мысли, что у них будет ещё уйма времени на всё. На абсолютно всё. Он забрал с капсулы Шмидта столько, что хватит на безбедную жизнь – роскошь Брок не понимал, привыкший довольствоваться самым необходимым, в этом они с Барнсом были похожи. На отпуск взятого – хватил до гланд, а потом можно вернуться к подработкам наёмника – неплохой стабильный заработок. Только если Коулсон не придумает новую систему, а Шури не разрушит само понятие о жизненной необходимости времени для живых людей.
[indent] Рамлоу стирает слюну с подбородка Джеймса, пробуем на вкус – специфично, смешалась с естественной смазкой. Командир нетерпеливо заёрзал.
[indent] - Давай, поднимись и сядь, - пришлось отбирать от него мокрый и возбужденный член, как какое-то лакомство от ребёнка. Но Солдат повиновался, поднялся на ноги и опустился в кресло, поменявшись местами. Брок отпустил волосы, пригладив напоследок, придвинулся, наклонился и поцеловал горячо, сразу слизывая всю влагу с губы и скользя языком по внутренней стороне – как благодарность, как поощрение. После чего наглым образом уселся ему на колени и двинул бёдрами навстречу, ощущая взаимное возбуждение, скрытое под слоями тактической формы. Плюс с ней один – скрывала кое-какие казусы и в целом была удобна. – Отлично.
[indent] Дышит на губы, едва поцелуй прервав нехотя, и рассматривает его в такой непосредственной близости. Сам же на ощупь расправляется с ширинкой и ремнём на его штанах, припускает бельё, придвигается опять, касаясь теперь кожа к коже. Тут же судорожно втягивает воздух через нос и прикрывает глаза, лбом в его упирается, обхватывает пальцами одной руки оба ствола, принимаясь за настойчивую ласку, которая была так сейчас необходима, даже больше, чем секс. Второй рукой пришлось упереться в изголовье кресла для удобства. От основания к головкам, там уже собрать влагу, смешать и распределить опять, скользя обратно. Пальцев едва хватало, чтобы придерживать их в нужном положении. Брок касается его губ своими, целует беспорядочно и мелко, пока что не способен на ласку более отчётливую.
Джеймс и правда увлекается: вылизывает мокро и со вкусом, неосознанно концентрирует внимание на специфическом привкусе, остающемся на языке. Такое только сглатывать вместе с излишком слюны, тянуться чуть ближе и опускать голову ниже, с каждым разом утыкаясь в складки штанов и верхней одежды. Джеймс и не замечает толком, когда хватка в волосах становится сильнее, удерживая от того, чтобы слишком вольно головой двигал, а вот бёдра вскидываются – жёстче, из-за чего член только глубже в рот толкается, скользит по корню языка в глотку. Джеймс сглатывает невольно – как будто это поможет избавиться от ощущения трения, - расслабляет нижнюю челюсть и подставляет рот под настойчивые и резковатые движения. Прижмуривается, потому что практически невозможно взгляд вскинуть, чтобы посмотреть, оценить реакцию не только по ощущениям, но и визуально, чувствует, как нижнюю челюсть слегка тянет от напряжения – такое чувствуется отчего-то правильно.
Хочется отдать должное покрою штанов: ткань, хоть и плотная, но достаточно свободная, скрадывает всё то, что не должно мешать работе в обычное время [это как у пилотов: давление в кабине ощущается сильнее, чем в основном отсеке, и перепад вызывает прилив крови не туда, куда следует]. Здесь играет роль совершенно другое. Барнс готов признать, что – да, он соскучился, даже несмотря на то, что чёртовых полгода понятия не имел, чего и кого его лишили. Обещание напомнить всё ещё теплится в памяти и в груди, Джеймс знает, что ему обязательно напомнят, как оно всё было тогда, но прошлое – даже хорошее – должно оставаться в прошлом, а по-настоящему важно всегда только настоящее. Брок здесь, сидит перед ним, и у него уже голос просаживается так, что Джеймс ощущает мурашки по загривку только от заметного изменения тембра. Они свалили режим, долгие годы терзающий страну, буквально наступили гадине на глотку и раздавили, и теперь можно послать всех страждущих к чёрту, потому что – в очередь.
Джеймс убирает одну из ладоней с бедра Брока [вторую при этом оставляет на месте, переплетая пальцы ответно и немного сжимая, не потому, что ему нужно за что-то держаться, чтобы сохранять равновесие, а потому что ощущает необходимость прикасаться] и опускает её вниз. У самого уже стоит так, что член при каждом движении трётся изнутри об оттопыренную ширинку, пачкает ткань белья слабо сочащейся естественной смазкой. Это не принесёт того, что ему нужно, но немного облегчит положение: Барнс достаточно жёстко, сильно пережимает себя прямо через ткань, и старается не двигать ладонью в такт движениям головы: иначе точно войдёт в идеальное соотношение и кончит прямо в штаны, а в них ещё до пятой зоны добираться, а потом и на глаза Шури показываться. Но блядский боже, как тут остановиться.
Джеймс берёт в рот также глубоко, как и до этого, не останавливаясь, чувствуя, как крупный, влажный от слюны член начинает подёргиваться на языке, а бедро под оставшейся на нём ладонью напрягаться только сильнее. Уже предвкушает, пытаясь представить, как будет на вкус [наверняка с горчинкой, как и всё, что так любит Брок: сигареты, кофе], но попытка представить так и остаётся лишь попыткой представить. Натяжение у корней волос усиливается и не прекращается, стекает от макушки и затылку, оттягивая назад, и Джеймс раскрывает рот, с пошлым звуком выпуская член изо рта, запрокидывает голову, чуть щурится и рефлекторно облизывается, разглядывая оказавшееся в непосредственной близости лицо Командира. В голове ещё мелькает суматошная мысль о том, что он, наверное, успел сделать что-то не так, а потом он чувствует прикосновение к собственному подбородку, слышит просьбу_приказ [да какой это сейчас, к чёрту, приказ] и одним слитным движением поднимается на ноги, сжимая в кулак пальцы живой руки, только для того чтобы не было видно, как они мелко подрагивают, потому что он уже настроился и почти что почувствовал, но его вот так вот прервали, не дав закончить начатое.
Прежде чем поменяться местами, Джеймс тянет к Броку руки и отстёгивает ремень, удерживающий его в кресле. Как-то не додумался раньше этого сделать. И только после этого меняется с ним местами, сам опускается на достаточно удобное сидение и откидывается на спинку, не совсем представляя, что ожидать, но это ожидание отзывается чем-то тянущим внутри, сродни всё тому же предвкушению. Барнс просто доверяет, чувствует, что не произойдёт ничего из того, что ему не понравится [сколько лет они вместе? должны, кажется, знать друг друга от и до, без лишних слов и предисловий]. Как только чужие пальцы соскальзывают по волосам, приглаживая, Джеймс упирается затылком в подголовник, чтобы приподняться и ответить на жаркий поцелуй, сочащийся желанием и обещанием дальнейшего. Губы слегка покалывает: и от того, что достаточно плотно охватывал ими член до этого, и от щетины, всё же чувствующейся. Это ощущение не неприятное, скорее, придающее градус реальности происходящего.
Джеймс почти что тянется руками к Броку, чтобы привлечь его к себе поближе, размыкая губы и подставляясь под ловкий, ласкающий язык, но Брок будто предугадывает движение, даже опережает его. Джеймсу вновь остаётся только на спинку сидения откинуться и слегка сползти бёдрами вниз, чтобы Брок, оседлавший их, устроился с комфортом и не съезжал назад, к коленям. Джеймс запрещает себе тянуть к нему руки именно сейчас, хотя, когда Командир поддаётся бёдрами навстречу и так точно притирается к обделённому вниманием члену, не сдерживается: выдыхает прерывисто, поверхностно, чувствует, как от этого слегка пересыхают припухшие от интенсивных ласк губы и вновь рефлекторно облизывается.
Джеймс не мешает Броку расправляться с замками и застёжками на штанах, лишь поднимает руку, касаясь кончиками металлических пальцев щеки, прислоняется лбом к его лбу и разглядывает необычные глаза, замечая жёлтые искорки в насыщенном янтарном цвете. Это, чёрт возьми, действительно необычно и завораживающе, Джеймсу нравится их разглядывать, наверное, точно также, как самому Броку иррационально нравится ощущать на себе прикосновения холодного протеза. Джеймс не понимает этого, на самом-то деле с лёгкостью мог бы дать себе обещание не прикасаться к любовнику этой рукой, пока Шури не сделает положенную работу, потому что на этом металле слишком много фантомной крови, остаётся удивляться только, как не ржавеет, не отказывает в быстроте отклика и точности калибровки. Но не прямо сейчас. Прямо сейчас Джеймс наконец-то чувствует прикосновение пальцев к члену, которые вынимают его из ткани белья, чувствует прохладу воздуха в пилотской кабине и не менее отчётливо ощущает тёплое дыхание на губах, прерывающееся в тот самый момент, когда ладонь обхватывает оба члена сразу, прижимает их друг к другу в попытке огладить одновременно.
Это лучше, чем просто взаимная дрочка, и даже, наверное, немного лучше, чем если бы Джеймс просто закончил дело минетом, а сам потом вернулся на своё место, чтобы продолжить отслеживать маршрут. Он почти что вскидывает бёдра, чтобы толкнуться в ладонь, в пальцы, которые с трудом обхватывают оба члена, удерживая их плотно прижатыми друг к другу. Вместо этого Джеймс наконец-то позволяет себе протянуть обе руки, огладить Брока по бёдрам с нажимом, любовно, свести ладони назад и сжать крепкие ягодицы, скрытые приспущенной тканью. Джеймс ловит себя на этой мысли и не может ей противиться: спускает ткань ещё немного ниже, оголяя обе половинки, сжимает их пальцами и слегка трёт большими пальцами ямочки на пояснице. Всё это вместе ощущается охренеть как правильно, остро и, в то же самое время – голодно, как будто дорвались друг до друга, до этого ходя вокруг да около, присматриваясь и кружа. Впрочем, почему «как будто» - так оно и есть, дорвались друг до друга.
Джеймс хотел бы отвечать на каждый короткий, смазанный, лихорадочный и бессистемный поцелуй, но просто не успевает, к тому же Брок явно отвлекается на то, чтобы привносить в близость приятную для обоих составляющую. Джеймсу приходится убрать с ягодиц правую ладонь – сейчас это уж точно лучший вариант, чем левая, - и тоже обхватить пальцами оба члена, при этом касаясь кончиками и пальцев Брока, не переплетая, но удерживая контакт. Ласкать в две руки, настроившись на один ритм – удобнее, в разы приятнее, и теперь Джеймс даже может поймать губы Брока в требовательный, настойчивый поцелуй, касаться их кончиком языка, без слов прося приоткрыть, и влажно полизывать, изредка прихватывать зубами. Осталась у него эта дурная, «волчья» привычка, да и у Брока, к слову, она тоже откуда-то то ли появилась, то ли сохранилась: оба, судя по всему, не слишком заботятся о сохранности покровов, поэтому без зазрения совести ласкаются, прихватывают зубами, удерживая, а то и откровенно кусаются, наблюдая за остающимися следами. В такой ласковой манере Джеймс [может себе в этом признаться абсолютно точно] вёл и сейчас ведёт себя только с Броком. Кого попало кусать не станешь, это практически бессловесное высшее проявление любви.
Джеймс не предупреждает, знает, что Брок его поймёт, поэтому в несколько движений слегка ускоряет темп, сохраняя при этом ровный ритм. Выдыхает на влажные губы, полизывает их, тянется ещё раз сочно поцеловать, пробуя на вкус и как будто бы заново запоминая, ни на секунду не желая забывать. Чёрт знает, чем его пичкали медики и техники: полгода воздержания [это Джеймс знает точно, ни с кем и ничего, не хотел, как будто обрубили такую функцию – супрессанты?], жаркая и желанная близость, открытая интимная ласка и мокрые поцелуи, всё это методично и точно подталкивает к краю, заставляет балансировать на грани желания, наконец, кончить и продолжить горячую пытку, продлить момент близости ещё немного, время же есть, вот оно, мелькает таймером на приборной панели.
[indent] Это должно было произойти. Разумеется, Брок бы не стал насильно удерживать рядом с собой Солдата. Если он захотел бы, то ушёл, Рамлоу и слова бы против не сказал. Принял бы этот факт к сведению, пережил и продолжил бы взирать на окружающих цепко и безэмоционально. Сейчас Барнс первый потянулся к нему, как и Брок в свою очередь буквально пару дней назад. Эмоции не вытравить с подкорки, а заместительная терапия была Шмидту неинтересна. Точнее, он, скорее всего, просто не видел в ней смысла, когда препараты и так хорошо справлялись с поставленной задачей. Жаль только что препараты не смогли уберечь главу Гидры от нападения Джеймса. Триггер сработал правильным образом. Уж не знает Брок, что конкретно Иоганн ляпнул в присутствии своего лучшего Стража Времени, и сделал ли он это намеренно, но получил Шмидт по заслугам. С Зимним могли сделать всё, что угодно, но выбрали принудительную ликвидацию по одному единственному протоколу – неуправляемость. У Гидры всегда было всё именно так, а разбираться никто не станет. Пусть, Брок разберётся сам, теперь-то, когда Джеймс попал ему в руки, своего он не упустит и очередную ошибку не совершит. Теперь не медлить и не сомневаться. Последнее получается с трудом – просто Рамлоу никогда не стал бы заставлять [ только если это не касалось миссии и его ребят, когда требовалось отвешивать ощутимых пиздячек и ставить мозги на место ]. И теперь Командир благодарен всем силам, земным и нет, что Зимний льнёт к нему так, как раньше. Льнет так, словно память уже восстановилась, а тело требует того, в чём ему отказывали и то, что подавляли – желание близости. Наркотическими препаратами и психотропами можно было довести человека и до инвалидности. Зимний был кем-то сверх- и неизвестно, чья это была заслуга. Может быть, ответ на этот вопрос хранится в тех документах, которые они присвоили себе. Серьёзно, Броку всё равно. Ему хорошо оттого, что он просто моет снова касаться Джеймса так, как хочет. Прошлое не просто так называется прошлым. Его никто не трогает, а оно даёт спокойно жить в настоящем.
[indent] Это не поцелуи, просто мокрая ласка, взаимное вылизывание друг друга, будто бы они звери. Ну, Брок не против побыть зверем, только бы им обоим было хорошо. А им сейчас хорошо, зачем юлить? Целовать нормально не получается, вечно сбивается на юркое скольжение языком или резкую хватку зубами, удерживая то верхнюю губу, то нижнюю. Чувствовать в ответ что-то похожее [ они не идентичны ], основательно подкашивает его, как есть. Брок прогибается в пояснице, как только чувствует на определённом месте руки Джеймса, на бедрах и, наконец, на ягодицах. Барнс проникает ими под одежду, чуть спускает тактические штаны, оглаживает соблазнительные ямки на ягодицах, и ласка его становится лишь настойчивее. Брок представляет [ знает ], что нравится Барнсу и как именно ему нравится. Поэтому и толкается сначала вперёд, затем назад – к ладоням, чтобы создать сопротивление. Металлическая и живая ладони разительно отличались, но никогда не существовали как-то отдельно друг от друга. По крайней мере, не для Брока уж точно. Он льнул одинаково охотно и к той и ко второй, жмурился, потирался колкой щетиной [ на бионике это никак не отражалось, да и огрубевшая от постоянного ношения оружия правая ладонь дискомфорта от этого не ощущала или Джеймс просто умалчивал ], вбирал пальцы в рот по одному. Когда удавалось – облизать указательный палец живой руки или же рискованно прикусить кончик бионического мизинца [ быть может Барнсу без разницы, а вот Брок тащится и от одного и от другого ]. Вскоре уже достаточно тяжело подмахивать и соблюдать один ритм. Брок благодарен, что Джеймс помогает, присоединив пальцы своей руки,– так гораздо удобнее, да и на губы теперь есть возможность отвлечься основательно. Смазки же меж пальцев становится слишком много. Рамлоу уже не сидит на коленях Джеймса, он привстал и в наглую толкается в ладони, имитирует отзывчивые толчки, какие могли возникнуть только при одном условии – Брок сильно хотел, очень, он хотел, наконец, кончить и забыться на какой-то момент. Чтобы оглушило, как будто кто-то тебя ударил по затылку, и ты погрузился в отключку на неопределённый срок.
[indent] Он соскучился.
[indent] Джеймс чувствует желание и не интересуется вслух. Он даже не отвечает на вопрос Брока и никак словесно не реагирует на происходящее. И не нужно; действия скажут обо всём, о чём можно умолчать. Брок не читает Зимнего по движениям, это происходит само собой. Но он рад, что может уловить во взгляде и эту затаённую нежность, и несдержанность в крепкой хватке рук, и тоску в подмахивании бёдрами. Голод и нетерпение стали чётче. А Брок отзывается с не меньшей тоской, с не меньшим желанием, с не меньшей охотой. Он трётся щекой о щеку, прервав ласку и вдоволь налюбовавшись припухшими алыми губами Джеймса [ на самом деле сил уже не было целовать и ласкаться, финал подходит слишком быстро и резко ]. Брок чуть горбится, движения стали беспорядочными и толкается в ладони невпопад, наклоняется к Барнсу ближе и вжимается лицом в шею, вжимается в него всем телом и с протяжным хриплым стоном кончает, крепко обхватывая стволы, придержав прямо под головками.
[indent] Оглушило и разбило на несколько частей. Сейчас понадобится немного времени, чтобы собрать себя и снова вернуться к функциональной форме. Влаги на руке слишком много – даже для двоих. Брок слабо скалится, продолжает тереться щекой о щеку Джеймса, ластится, восстанавливаясь и, наконец, обмяк у него на коленях, привалившись сверху. Даже и забывает на время, что это может приносить ощутимые неудобства, списывает на свою горячесть – Джеймс простит, тоже вот кончил столько, что хоть вылизывай и высасывай. О, Брок этим займётся, но только в другой раз. Займётся основательно и со всей сосредоточенностью. Отключка и оглушила – всё так, как он хотел. Ладонь с изголовья соскользнула Барнсу на плечо, чуть сжала и пригладила.
[indent] - Пиздец, - красноречиво изрёк и с трудом разлепил глаза. Он бросил взгляд на приборную панель. Почти час. Что же, можно и в себя прийти и переговорить ещё, да и документы перебрать. Хотя к ним Брок прикасаться не хотел. Но, может быть, это сделает Барнс, ведомый возможным желанием приоткрыть завесу своего прошлого? – Не выпущу из постели после того, как они закончат.
[indent] Брок говорил о Шури и Т’Чалле. Потому что он хотел разобраться и с её братом тоже. Нужно было переговорить на счёт шахт и того вибраниума, наладить контакт, посоветовать не грести всё под себя, а... делиться, что ли? По крайней мере, этот металл не может больше держаться в тени. Он может поспособствовать появлению необычных устройств, которые напрочь изменят реалии этого мира. Брок думает о своих часах и о том, что, может быть, время когда-нибудь больше не понадобится. Людям будет некуда и не зачем спешить.
[indent] Рамлоу нехотя выпрямляется на Джеймсе и начинает поправлять одежду, что на себе что на Барнсе, неторопливо, аккуратно. Следовало бы ещё смыть следы с рук и счистить частично с одежды. Сейчас, несколько минут, чтобы до конца прийти в себя.
Джеймс и сам бы бёдра вскинул, толкнулся в ладони так, как желает – неудобно, не хочется, чтобы приподнявшийся и балансирующий на коленях Брок чувствовал себя сейчас дискомфортно. Тот и правда понимает сразу, что и как нужно делать, это кажется чем-то нереальным, но оно реально [что ещё раз подчёркивает: давно вместе, прекрасно знают, что нужно друг другу, это как-то другой уровень связи – не понимать с полуслова или жеста, а просто знать, оно само так получается]. Джеймс слегка наклоняет голову, притираясь ответно к щеке, выдыхает горячо рядом с ухом и подавляет в себе желание прихватить зубами за самый край или провести по нему кончиком языка. Все эти мысли как-то сразу выбивает, а ощущения сосредотачиваются там, внизу, где колени крепко сжимают его бедра, обе руки [своя и чужая] в синхронном ритме оглаживают члены от самого основания до головок, задерживаются так на долю мгновения, сжимая кольцо пальцев чуть туже, и не останавливаются, не прерываются уже. Брок умудряется усилить воздействие, когда подбирается весь удобнее [Джеймс видит, как он слегка горбится, как животное, приготовившееся к прыжку] и открыто подмахивает, толкается в ладони и притирается особенно чувствительно.
Джеймсу многого не надо: ему хватает и собственных ощущений, и того, что он частично перенимает у Брока [эмоции яркие, сильные, их с лихвой хватит на двоих, если не запирать только для собственного удовольствия], и того, что он не словами, так жестами и движениями даёт понять, как ему сейчас всё это нужно, как он, действительно, изголодался за то время, что провёл в вынужденной изоляции. Ещё растянувшееся патокой мгновение – и Джеймс наклоняет голову в сторону, потому что Брок удобно утыкается лицом ему в шею и ощутимо содрогается в приступе оргазма. Сказать, что хриплый стон под самым ухом пробирается под кожу до самого костного мозга, значит не сказать совершенно ничего и никак не описать реакцию Джеймса, которого буквально вжало в кресло второго пилота, когда любовник прильнул к нему всем телом, не желая отстраняться.
Джеймсу сейчас и правда многого не надо: напрягшиеся крепкие ягодицы в ладонях, тёплое, почти горячее дыхание на коже шеи, ощутимый стук крови, и мгновенно облегчившееся скольжение. Он всё порывается сказать [что-то очень важное], но не говорит и едва кончик языка не прикусывает, когда его самого накрывает той же самой волной острого удовольствия, напрочь вышибающей мозги не хуже заряда из дробовика. Ладони уже слишком мокро, что-то и на одежду стекло, благо успел прикрыть ладонью обе головки вовремя, чтобы не перепачкало верх тактической формы.
Джеймс чувствует, как Брок обмякает, так и не слазя с его коленей, поэтому обнимает его, предоставляя полную опору на себя, прикрывает глаза и утыкается носом ему в висок, дышит очень поверхностно, ещё пытается вспомнить, а как это – дышать нормально. Он и не предполагал, что его накроет именно так – быстро, сразу, остро, но чертовски правильно, как было нужно. Джеймс трётся о подставленную щеку своей, у него в голове ни одной мысли, кроме как «охереть», и Брок почти что цитирует эту мысль, только вслух и в своей собственной манере.
Джеймс негромко посмеивается, проводит кончиком языка по собственным губам и тоже смотрит на приборную панель. У них есть ещё час на то, чтобы привести себя в порядок, а после этого, может быть, ознакомиться с материалами на борту джета. Джеймс не уверен, что хочет знать о себе всё, что там может быть, и даже не уверен, что хоть когда-либо в принципе знал, что именно содержится в этих папках, бумагах, документах.
- Не выпускай, - легко соглашается он, не повышая голос и разговаривая едва громче шёпота. Голос всё ещё может отказывать, поэтому и не спешит начинать говорить на нормальной тональности. А вот то, как расщепляется голос Брока, пока он полностью не приходит в себя, Джеймсу определённо нравится. Он протягивает руку, касается пальцами колкой скулы и вновь поворачивает его к себе, приоткрывает рот и медленно снизу-вверх ведёт кончиком языка по уголку его губ, прежде чем всё-таки ответить на ранее заданный вопрос только не действиями, а словами: - Соскучился. И не только по этому.
Сейчас Джеймс может признаться хотя бы самому себе, а потом скажет и вслух: чувство внутри – это не просто благодарность за «хорошее времяпрепровождение». Это определённо точно тоска по тому, чего его лишили, и тихое удовлетворение от того, что отнятое – вновь рядом. Джеймс скучал не просто по хорошему траху, а по человеку, с которым провёл много сознательных лет, которые сейчас, к его вящей досаде, помнит весьма сумбурно и до сих пор вспоминает невпопад, но клянётся себе, что вспомнит полностью. А что не вспомнит – Брок заполнил новыми воспоминаниями.
Барнс чуть щурится [не сыто – почему-то чувствуется, что это только разминка к тому, что могло быть на самом деле], с щемящей нежностью наблюдает за тем, как Рамлоу начинает поправлять одежду и на себе, и на нём самом. Не удерживается, поднимает руку и проводит языком по собственным пальцам, перепачканным прозрачно-белёсым семенем, чуть морщится и добродушно фыркает. Даже так – как и предполагал, горечь присутствует. Если они продолжат [не «если», - поправляет себя тут же Джеймс, - а «когда», потому что Брок кристально ясно дал ему понять, что даже от такого, посмотрим правде в глаза, дефектного – не отказывается], придётся ограничить его как минимум в кофе, а вместо сигарет занять рот чем-нибудь интереснее.
- Им нет резона держать меня слишком долго, - говорит Джеймс, с трудом соображая, что именно хотел сказать. Он помогает оправлять одежду, отвлекается на это и медленнее, чем обычно, собирает слова в предложения. В теле ещё чувствуется расслабленность после действительно хорошего оргазма, возвращаться в привычный ритм реакций не хочется. – В смысле, если только не будет чего-то серьёзного.
У Джеймса нет выбора, ему остаётся только верить Шури и Т’Чалле. Если выяснится, что вытаскивание кусков бионики и каркаса из тела займёт продолжительное время, так ещё и окажется процедурой далеко не из самых приятных, то Джеймсу придётся это вытерпеть. С учётом не действующих анестетиков… просто отключиться от боли будет для него самым щадящим вариантом. Барнс ни о чём этом не говорит вслух, потому что не хочет заранее гнать волну, а уж тревожить – и подавно.
Джеймс отталкивается мысками тяжёлых ботинок от пола и поворачивается вместе с креслом, чтобы, приобняв и придержав Брока, протянуть руку к небольшому углублению в боковой стенке кресла. Удобно, на самом деле, когда «карман» не тканевый, а как бы пластиковый. Ожидания его не обманывают [хоть в чём-то, Шмидт – грёбанный чистоплюй]: достав оттуда влажные салфетки, сначала вытирает влагу внизу, затем с рук, а потом и хотя бы немного очищает одежду, чтобы пятна не бросались в глаза. Использованные салфетки летят в тот же карман [потом выкинет], а Джеймс уже тянется за очередным поцелуем и жмётся губами к щеке Брока [губы после минета и всех остервенелых поцелуев всё ещё чувствительные, и покалывание щетиной весьма ощутимо].
- Хочешь посмотреть документы до того, как отдадим им?
Барнс спрашивает, потому что это важно. Доверять настолько личное – жест не сказать, что интимный, но достаточно широкий. В любом случае он, конечно, может и сам просмотреть хотя бы часть бумаг за оставшихся пятьдесят минут. Вдвоём, наверное, не то чтобы правильно, но, по крайней мере, Джеймсу будет спокойнее, если он найдёт что-то, что точно не должно попасть в чьи-либо руки.
[indent] Он дергает за застёжки осторожно, поправляет одежду, приводит их обоих в полный порядок [ если так можно было говорить ], уже потом переводит на него взгляд, открыто любуясь [ потому что просто может ]. На работе они не могли себе такого, хотя, сколько вокруг ходит слухов о том, что некоторые коллеги не отказывают друг другу в подобной помощи, даже если и не состоят в отношениях. Это, видимо, аналитический отдел или архивы, им там заняться нечем [ под властью Шмидта станется, ага]. Простым рядовым Стражам Времени нет этого самого времени, чтобы на работе на такое отвлекаться. Броку становилось спокойнее, когда он видел спину Солдата или макушку в толпе собравшихся. И, по традиции, почти всегда рядом с кем-то из руководящего состава. На простые задания лучшего Стража не отправляли, мусором должен заниматься именно мусор. Брок приводит их в порядок специально долго [ есть же времени, так почему бы и нет, а? ]. Дергает ремнем и перепроверяет застёжки, всё в порядке, не считая того, что они, малость, наследили, но это поправимо. Барнс вот уже занялся. Да так, что Брок в очередной раз ощутил горячую дрожь, что спускалась от загривка прямиком к копчику, а ниже всё поджималось в сладком предвкушении [ всё в полном порядке, здоровый взрослый организм требовал регулярного траха и не было в этом чего-то постыдного, своего повышенного либидо Брок никогда не скрывал и отмачивать иной раз шутки на работе на эту тему было привычным делом. ну до тех пор, пока что-то из коллег не перегнёт палку, и моляры не потеряет. всё просто до безобразия ]. Рамлоу весь подобрался, чуть вжал голову в плечи, следя за этим безобразием, и сглотнул. Переждал, перетерпел. Трезво рассуждал [ если такое сейчас было возможным ], что если поведётся, если прильнёт ближе и примется помогать слизывать белые капли с красивых пальцев, то их обоих уже будет не остановить. И этих сорока минут [ дисплей так забавно «подмигивает», когда ведёт отсчёт ] им не хватит. Никогда не хватало. В лучшем случае около трёх часов размеренной ебли с перерывами на воду и перекуры. В худшем... прощайте на целые сутки. Его любовник был таким же жадным до телесной близости, как и он, Брок, сам. Приятно, всё-таки, осознавать, что есть в мире человек [ и находится он буквально под тобой сейчас ], который успевает за тобой и разделяет все твои пошлые мышцы. Ага, залезть в голову к Джеймсу: там этой ебли – больший процент, если не брать в расчёт технические характеристики всех известных миру видов оружия, да.
[indent] - Мало ли чего им там захочется. Шури - не самоубийца, но рискнуть держать тебя дольше положенного может, - так и хочет продолжить: «пусть рискнёт и посмотрим, что быстрее: мой пистолет или её протоколы защиты». Брок не даст забрать у себя того, кого он вновь обрел. И это что-то «серьёзное». Рамлоу понимает, что просто всё быть точно не может, только не в их случае. Особенно, если дело касается ещё и вибраниума и высоких технологий [ в которых ему ещё очень далеко, как до луны, хах ]. Брок готов ждать, если Джеймс согласен на эти..... «изменения». – Всё будет так, как надо. Скажешь «нет» и никто к тебе не притронется, скажешь «да» и будь готов к реставрации, а я прослежу за этими добродетелями, чтобы ни шагу в сторону.
[indent] Потому что Брок до конца не может им доверять, только не в случае Зимнего. Если Т’Чалла умолчал на счёт рабочих, этих «кузниц» под землёй да и на счёт выработок вибраниума, то о чём он ещё может молчать, спрашивается? И о чём может молчать его младшая сестра? Уж не знал Рамлоу, каковы их возможности в стране, приобретать себе неприятелей после того, как был свергнут Шмидт, не хотелось [ нужны были надёжные люди только и всего ]. К тому что они не проявляли агрессии, но и секретов Брок не мог терпеть. Не тогда, когда жизнь многих от этого может зависеть. Или Т’Чалла рассчитывал на благоразумие Командира с.т.р.а.й.к.а? Ебать, наивный. Пока Шури будет занята процедурами, а Зимний Солдат будет меняться, Брок предпочтёт побеседовать с Т’Чаллой о... многом.
[indent] Командир чудом удерживается на коленях Барнса, когда тот разворачивает кресло второго пилота. Благодарен ему за то, что придерживал, да и ладонь подставляет, чтобы стер салфетками все следы их развлечения. Брок не против продолжить. Против время. В очередной раз. Они всё приближались к пятой временной зоне. Но дать Джеймсу прямо на приборной панели – идея острая, цепкая. Рамлоу ухмыляется украдкой и делает вид, что в голове у него – совершенно не извращённые мысли. Барнс не поверит, тоже мог читать Командира как открытую книгу. Затем бросает взгляд на документацию, которая была складирована в «хвосте» джета, промолчал дольше положенного, словно бы и не хотел отвечать вовсе. Он хотел посмотреть, что там, в документах. По крайней мере, на счёт дел Шмидта. В прошлое Зимнего он не полезен. Доволен тем, что есть сейчас, и рыться в том, что было... ну, не в его это стиле. Так что это придется делать самому Джеймсу. Он сам решит, что можно показывать Шури, а что – нельзя. И будет во всём прав. Эта информация с его именем на полях, как заметки, может колыхнуть в воспоминаниях факты, которые вспоминать бы и не следовало.
[indent] - Я займусь файлами Шмидта и Гидры, - кивает, оглаживает в приступе нежности низ живота, сминает тактическую форму и вновь всё поправляет, возвращает одежду на место, коротко кивает. Да, похоже, это будет самым лучшим решением. Со спокойным лицом он не сможет смотреть на то, что творилось с Барнсом в прошлом. Им ещё лететь, а спокойствие сохранять уже всё сложнее и сложнее. Документы были ценны, нет сомнения, однако распоряжаться ими мог только Джеймс, как единственный выживший из всей той компании и, в принципе, как подопытный, получается. Может быть, Шури захочет побеседовать и с учеными, которые метнулись на сторону восставших? Может, почему нет. Организуют. Брок лично их за уши притащит в ангары Т’Чаллы. Поцеловав крепко напоследок Джеймса, Рамлоу одним слитым движением слез с его коленей, хотя очень не хотелось, продолжил бы сидеть так до конца пути. – Не думаю, что увижу там что-то страшнее того, что уже видел, но всё же...
[indent] Перепроверил их маршрут и направился к коробкам, которые стояли в «хвосте» джета. Можно было, в принципе, и разобрать сразу же, что относится к Джеймсу, а что – к грехам Гидры. Брок бы с удовольствием объединил всё в одно, а затем облил бензином и кинул зажжённую спичку, чтобы всё это сгорело к чертям, но нельзя. Останавливать себя в том, что хочешь – это сложнее всего.
Джеймс предпочитает не зацикливать на возможных трудностях собственное внимание. Он знает, что его вновь могут использовать в качестве подопытного зверя [не крысы, кого-то покрупнее], понимает все последствия, которые могут из-за этого возникнуть, и… да, более чем вероятно, что он всё-таки согласится, если Шури попытается найти решение проблемы. Во-первых, избавиться от последнего напоминания о департаменте [из памяти это не вытравить, но воспоминания постепенно отойдёт на задний план, если перед глазами не будет постоянного напоминания], а, во-вторых, обрести, возможно, надежду на нормальную жизнь [он помнит, что предложила ему Шури, и если есть хоть малейшая, но реальная возможность получить часы… Джеймс этой возможностью воспользуется]. Он не сдерживает кроткой улыбки, когда представляет, что Брок действительно может просто взять и встать над душой и у Т’Чаллы, и у Шури всё то время, пока сам Джеймс будет у них в полном распоряжении. Что случится, если ему скажут, что он не может находиться рядом? Ну, такое ведь тоже возможно. Не все люди могут нормально работать, когда их постоянно контролируют, или когда за ними следят.
Они всё ещё находятся слишком близко, поэтому Джеймс легко замечает ухмылку, пусть даже Брок отворачивается, чтобы она была не так заметна. Зимний только трётся носом о его щеку и прикрывает глаза, подтягивая ближе к себе за пояс и неосознанно перебирая пальцами. Он может хотя бы попытаться представить, что происходит в этой голове [не нужно читать друг друга – всё на поверхности, только посмотри, на каком-то они понимают друг друга без слов, это странно, но это реально], и почему-то среди вариантов нет ни одного приличного. Интересно, почему. Сейчас, по полочкам раскладывая в памяти всё, что произошло за последние дни, Джеймс понимает, что самые важные решения действительно принимались единодушно и без споров, а иногда – и вовсе без разговоров. Один-единственный действительно серьёзный разговор касался будущего, которое теперь, со смертью Шмидта, кажется как никогда реальным. Теперь о нём можно хотя бы думать не как о чём-то несбыточном, а вполне реальном.
Командир молчит дольше, чем требуется времени на ответ, но Солдат его не торопит, только смотрит на приборную панель, где секунды на таймере утекают размеренно и неумолимо. С каждой секундой таймер мигает, как будто тикает, и Барнс неожиданно думает о том, что давно не слышал звука часов, самых обыкновенных, а не тех, что под человеческой кожей и не тех, что на запястьях, которые по большей части и вовсе беззвучны. Рамлоу спрятал предплечье с тех самых пор, как забрал себе причитающееся время. Джеймс слишком хорошо помнит цвет био-часов [сколько их видел за свою жизнь – самых разных, от тысячелетий до жалких пары минут], как знает и то, что если присмотреться, то можно заметить, как они слегка пульсируют с каждой секундой. Если надавить, то свет станет ярче. И когда на часах остаётся совсем мало времени, то секунды синхронизируются с биением человеческого сердца. Солдат знает это лишь понаслышке [никогда не испытывал на себе], но даже ему стало не по себе, когда часы на руке Брока вдруг остановились, а потом пошли как ни в чём не бывало. Это, чёрт возьми, пока что ненормально для этого мира, в котором течение времени должным образом не изучено. Те контейнеры уничтожены, но, кто знает, может быть во всех этих записях, которые они забрали из лаборатории и резиденции, есть схемы или описания этой технологии? Шури бы разобралась. Ну, по крайней мере её бы это точно заинтересовало.
- Значит, эти файлы на тебе.
Прикосновение к низу живота – неожиданное, но приятное. Джеймс рефлекторно выдыхает и поджимается, чувствует, как мышцы сокращаются, а потом вдыхает, заставляя себя не забываться, не концентрироваться, сейчас, чёрт возьми, нужно заниматься другим… У Брока, наверное, те же самые мысли, потому что он вновь поправляет одежду и одаривает крепким поцелуем, на который Джеймс охотно отзывается, касаясь губ кончиком языка и смачивая их на мгновение, чтобы поцеловать ещё раз, прежде чем тот отстранится. Первые поцелуи, тогда, несколько дней назад, казались пробными, украдкой, а сейчас ощущаются именно так, как нужно, как и должны ощущаться.
Приятная тёплая тяжесть исчезает с колен, когда Брок одним движением слазит с них и отходит, и Джеймс может подняться на ноги следом, ещё раз опустить взгляд на свою одежду и критически осмотреть на предмет того, не осталось ли где-то слишком характерных следов. Брока осмотреть не успевает: тот уже уходить проверить ИскИн и автоматический маршрут, а затем направляется к коробкам в хвостовой части джета.
- Но всё же лучше проверить, да, - запоздало заканчивает он мысль и со вздохом идёт к тем же коробкам.
Джеймсу, на самом деле, и на кресле было хорошо и уютно [особенно когда он сидел там не один], но просмотреть документы надо. Ни Шури, ни Т’Чалла не обмолвились о том, что у них целые вибраниумные выработки под всей протяжённости временных зон, кто знает, какие ещё дела у них могут быть, чем ещё они могут заниматься в пятой зоне, которую объявили зоной нейтралитета, который никуда и ни во что не вмешивается. В таком случае целесообразно выдавать им информацию дозированно, а не всю сразу, наблюдать за реакцией и за тем, где будет применяться в дальнейшем эта самая информация. Это не паранойя, это естественное желание обезопасить себя и тех, кто рядом.
Джеймс опускает прямо на пол отсека, подтягивает к себе одну из коробок и принимается перебирать её содержимое. Иногда приходится по несколько раз вчитываться в станицу, чтобы понять к чему она относится, однако, постепенно вся информация делится на две части. Та часть, что копилась рядом с Барнсом, был поменьше, но всё равно достаточно внушительной. Это наталкивает Джеймса на мысль о том, что он действительно очень давно находится в таком подвешенном состоянии [без часов, по факту, не жив и не мёртв], и это нисколько его не успокаивает. Только ещё больше напрягает.
Когда Джеймс берёт одну из папок в руки, он чувствует, как мурашки сползают по позвоночнику вниз, не предвкушающие, а холодные и липкие. Он вчитывается в текст, хмурится, неосознанно покусывает костяшку большого пальца и мрачнеет, но папку из рук не выпускает.
- Ну… - озвучивает он итогом, и в голосе слышится сомнение. – Двадцать пять мне исполняется как минимум в семьдесят седьмой раз.
Чёрт возьми, это сколько же десятков лет ему пришлось жить одним днём? Джеймс перебирает мысленно даты и понимает, что он вряд ли прожил с часами дольше пары лет после того самого момента, как в двадцать пять они запустились, принимаясь отсчитывать отмеренное время. Интересно, где он был, когда часы запустились? Говорят, даже спящие просыпаются, чувствуя внутренний толчок. Говорят, что это неприятно, как будто что-то хватается когтями за сердце, пропускает в него, судорожно сокращающееся, невидимые нити и тут же отпускает. Один удар, один сильный толчок – и био-часы на предплечье, до этого радовавшие красивой цифрой, начинают обратный отсчёт. И никому не удавалось этого избежать.
Кроме, мать его, Джеймса, который сидит без часов, но всё ещё зависимый от времени. Который читает собственный некролог, в котором рассказывается о том, как он героически «погиб» на одной из военных операций, аж в прошлом столетии. Теперь фраза «то, что мертво, умереть не может» начинает буквально играть для него новыми красками.
- Час от часу не легче, - бормочет Джеймс, намереваясь взять следующую папку. Замечает на ней печать ГИДРы, пролистывает наискосок, видит схемы, очень похожие на контейнеры из бункера, и перебрасывает папку Броку.
[indent] На нём, под ним. Без разницы. Факт в том, что Брок будет их разбирать, фильтровать, скорее всего, так будет верно сказать. Пусть и не хочет этим заниматься сейчас. Точнее, не этим он хочет заниматься сейчас. Но получается прийти в себя, остыть [ но не полностью ] и открыть первый картонный ящик с документами. Джеймс расположился прямо на полу, Брок выдвинул себе один из коробов для тяжелого груза, который располагался прямо в корпусе джета. Выставил ближе и постарался удобно на нём расположиться. Привычно же. Вот и полетели на пол листы, то в одну сторону, то в другую. Брок не вчитывался особо, отсеивал опыты над людьми и животными в одну сторону, какие-то доработки на счёт оружия – в другую, неизвестные ему технологии, у которых даже применения нет, в третью. Мрачно, что все сводки были дополнены фото с разных ракурсов. Некоторые из вложенных файлов Брок видел уже в тот самый злополучный день, когда пришлось бежать и не оглядываться [ чтобы не сорваться и не вернуться обратно за одним единственным человеком ]. Его тогда трясло, хотелось пустить пулю Шмидту сразу же и быть арестованным или ликвидированным прямо на месте. Заслуженно, о чём разговор. Но Иоганн бы тоже заслужил то, что его по праву. Неизвестно, как бы тогда повернулась история, и что бы вообще происходило дальше. Да, они сейчас свергли верхушку Шмидта, не позволив на его место прийти психу более... запущенному? Теперь в главе страны находится один только человек, и Коулсон мало чем походил на психа, если честно. Хотя некоторые считают погруженность в работу и постоянный подъем по карьерной лестнице, а именно одержимость этим, одной из форм психопатии. Но в тихом омуте, как говорят. Брок рассчитывает, что не придется повторять эту операцию только по отношению к своему другу по службе.
[indent] Папки сменяли одну другую, менялись и фотографии, становились уже выцветшими, постаревшими, смятыми в некоторых местах, с потёртостями [ зависело от того, в какое время сняли? год назад или же около сорока или пятидесяти лет? ]. Однако было заметно, что кто-то за ними следил, хранил в надлежащих местах, не позволял глазеть всем и каждому. Хорошо или плохо? Выйди такая информация в народ, поднялся бы адский резонанс, но и это бы не свергло Шмидта. У него есть прикрытие не только в виде богачей из пятой-тире-первой временных зон, и сейчас Брок это очень хорошо понимает. На вооружении у этого психа находились такие установки, что Рамлоу всё ещё не может поверить, что у них получилось так легко провернуть план Иоганна против него самого. Доказательство измены, да? С его же, Шмидта, подписью внизу. Может, это им аукнется, а может, и нет. Время всё покажет и каждого рассудит, только вот Брок и Джеймс смогут в очередной раз избежать... всего этого. Заслужили же.
[indent] Командир откладывает папки с разработками нового вида оружия в отдельную сторону – ему самому стало любопытно, что может находиться на складах Гидры. Ребята Фила ещё долго будут с этим разбираться. Рамлоу удачно вовремя подчистил всю информацию, хотя стоило бы товарищу оставить хоть какие-нибудь наводки. Ничего, наученные горьким опытом, неизвестные материалы и установки трогать Стражи Времени не станут. После того, как Шури это изучит, пусть Коулсон и принимает решение, что с ними делать, раз у него такие хорошие отношения с Т’Чаллой и его сестрой. Вот сговорились же, однозначно, а с.т.р.а.й.к.у и словом не обмолвились. Это Броку не нравилось больше все из того, что они имели на данный момент. Очередная папка с экспериментами над новой бронёй для Стражей Времени отправляется в стопку новинок от Гидры. Шури точно ждёт интересное чтиво. Джеймс заговорил в тот момент, когда Брок взялся за файлы на счёт времени. Остановился и медленно поднял на Барнса внимательный взгляд. Что он только что сказал? Семьдесят семь раз? И это – минимум? Куда улыбаться-то, а? Не розыгрыш? Всё это, конечно, новостью не было, однако Рамлоу никак не ожидал, что возраст у Джеймса был такой вот солидный. Сам Командир, да, забыл, в который раз ему стукает двадцать пять, но не в семьдесят седьмой раз, в этом он был, почему-то, твёрдо уверен. И Джеймс всё это время функционировал, как Зимний Солдат, лучший Страж Времени в департаменте? Чушь, Рамлоу помнит время, когда, служа в штабе первой зоны, он даже не слышал о таком агенте. Получается, его перевели. Но откуда и зачем? Командир с трудом переборол желание вытянуть шею и заглянуть в листы, которые сейчас были на руках у Зимнего. Нет, это всё – только его, если сочтёт нужным, Брок прочтет [ и охуеет повторно]. И, стало быть, он всё это время жил только суточными? Хочешь жить – не забывай про время, да? Брок не хотел знать, что это такое, хотя сам большую часть своей жизни так и протянул – от суточных к суточным, но ведь человеческий фактор никто не отменял? Брок знавал таких Стражей, одержимых своей работой, что они просто не успевали получить суточные, пока гнались за преступниками и нарушителями. Помирали от приступа на полпути. Нет. Брок не хотел об этом задумываться. И он не знал, что именно стоит ему сейчас сказать, чтобы не ухудшить всю атмосферу. А ведь он прихуел-таки.
[indent] Да и нужно было сейчас что-то говорить?
[indent] Отброшенный Барнсом файл Брок поднял и открыл, укладывая поверх той папки, которую развернул до этого для чтения. На глаза сразу попались схемы тех контейнеров, которые были погребены под тоннами земных пород, бетона и прочего строительного хлама. Вытянутые формы из стекла с овальными держателями на обоих концах. Брок читал по диагонали в силу своей привычки. «Вибраниумные стержни... магнитные перекрытия... абсолютный вакуум и флуоресцентные подсветки... ». За счёт чего велось воздействие на время живого человека? Получается, должен быть в организме что-то такое, что и контролирует этот отсчет. Находилось это точно не в левой руке, в противном случае Зимний был бы уже мертв. Но с ним ни в чём нельзя быть абсолютно уверенным. А это всё – не стезя Брока, а головная боль Шури. Разбираться в этом дремучем лесу себе дороже будет, с ума не сойдет, и мозг останется целым и невредимым.
[indent] - Чем датируется? – Брок рискнул однако задать вопрос и поднять взгляд со своих документов на Джеймса, который притих с последней своей реплики, бегал глазами по строкам, вникал, вспоминал и, вероятно, не мог поверить. Но вопрос о времени – самый важный вопрос, особенно сейчас. Что ещё было в прошлом Джеймса? Кто он такой и откуда родом? – Что там? Джеймс?
[indent] Брок рискнул повысить голос, отвлёкся сам от своих файлов [ контейнера заслуживают внимания Шури, но никак не внимания Брока, которое заточено лишь на привычку бить в цель ], впрочем подсесть ближе не спешил. Сидел на пустом контейнере и ждал ответа. Семьдесят семь раз – лет. Основная часть жизнь только на суточных, функционирование, как Страж Времени, если нет там, в документах, конечно же, каких-то подводных камней. А они были, Брок уверен, да и по лицу Барнса становится понятно, что не всё так просто и доступно может быть для их понимания. А единственные люди, которые имели представления о том, кто такой Барнс, что он был человек и откуда такой взялся, уже мертвы. По их же, Брока и Джеймса, инициативе. Не поспешили ли они, умертвив Шмидта до того, как получили все ответы на свои вопросы? Рамлоу хотел бы верить, что нет. В противном случае у них бы ничего не вышло.
Джеймс не знает, что он мог бы ответить, да и в принципе в том, что ответ – нужен, он не уверен тоже. Документы датируются аж прошлым столетием – временем смутным, погрязшим в войне и политике, разборках различного сорта, - и самым правильным решением было бы спалить их в синем пламени, вычеркнуть из существования, стереть из бытия всуе, сделать так, чтобы их больше никто и никогда не увидел, а после этого жить так, как будто это прошлое – и не его собственное, как будто это несчастливая история, записанная когда-то давно таким же несчастливым человеком, которому только и радости, что наблюдать за чужими страданиями. Гори оно синим пламенем – желание смутное, но с каждой минутой обретаемое всё явственнее; синее пламя – испепеляющее, гораздо более сильное и жадное, чем пламя пожарища. Джеймс не уверен, что хочет помнить всё своё прошлое, разыгранное в течение многих и многих лет; чем больше он узнаёт о том, что было, тем больше убеждается в простой, но в то же самое время не самой приятной мысли: к каждому его суставу тонкая, но прочная нить протянута, какой-то кукловод, не самый умелый или же лишённый человечности, направляет нити туда, куда ему вздумается, а кукле потом царапины и сколы латают, оторванную руку другой заменяют.
Барнс слегка приподнимается с того места, на котором сидит, и перебирается ближе к ногам Рамлоу, устраивается рядом с ними и назад откидывается, упирается затылком ему в колено. Так – почти что привычно и спокойно, тепло и ощущение присутствия успокаивают мечущиеся загнанными зверями мысли, приводят хаос в подобие осмысленного порядка. «Подобие» здесь – главное слово, потому что смятение эмоций – оно настоящее, его ни подделать, ни воспроизвести с ювелирной точностью. Одно только обращение по имени отзывается теплом где-то внутри [не Зимний, не Солдат], растекается по кровеносным магистралям и оседает где-то в костях, как будто постоянно продрогших от вечного холода. Джеймсу по большей части кажется, что такое ощущение кроется в близком контакте металла и плоти, в том, как металл проникает в самую суть, врастает в кости и окутывается мышцами [дурная ассоциация – перл в раковине, вот только перл – это попытка нежной выстилки вытолкнуть инородное тело, избавиться от раздражения, в следствие чего и окутывание его тысячами слоёв перламутра], но, видимо, причина кроется и в чём-то другом, возможно, именно в том, что скупыми словами расписано на старых, пожелтевших от времени страницах отчёта, автора которого давно уж в живых никто и не видел. Чернила на этих записях выцвели почти что, бледные, кое-где наполовину стёршиеся, но всё ещё неплохо читающиеся, если приглядываться к ним, разглядывая букву за буквой. Джеймсу почему-то очень легко представляется Иоганн, склоняющийся над этими записями с увеличительным стеклом и вчитывающийся, вглядывающийся, бормочущий что-то под нос себе, иной раз расхаживающий по кабинету и явно над чем-то задумавшийся, а потом неизменно возвращающийся к этому отчёту, с хирургической точностью разложенному по столу, как труп, свежеприготовленный для аутопсии.
«То, что мертво – умереть не может», - очень точное описание состояния Джеймса, и он бы рассмеялся, устало и немного охрипло, но это выглядело бы как минимум странно, если бы он так и сделал, при этом причин не объясняя. В глубине отсека что-то щёлкает негромко несколько раз и замолкает тут же, больше никак не обозначаясь ни для зрения, ни для слуха. Джеймс предполагает лениво, что это коробки, плохо на своих местах закреплённые, сдвигаются и поскрипывают, когда джет мелко подрагивает, но всё-таки не проваливается в небольшую турбулентность. На самом-то деле, - крутятся в голове мысли-звери, - во всём написанном нет ничего ужасного или шокирующего, по крайней мере не больше, чем Джеймс уже увидел за время службы в департаменте. Но предполагать это одно, а знать – всё-таки совершенно другое.
Он трётся макушкой о колено Брока, прикрывает на секунду глаза, выдыхает – на раз, два, три, - и вдыхает – на раз, да.
- Вторая четверть прошлого века, - говорит всё же Джеймс и касается кончиком языка собственной нижней губы. Те уже практически потеряли гиперчувствительность, без постоянно соприкосновения с раздражителем [к которому хотелось прикоснуться ещё раз, потереться губами о колкую скулу, оставить поцелуй рядом с ухом, скользнуть кончиком языка вниз – и оставить влажную дорожку по напряжённой мышце до самого плеча]. – Конфликт, связанный с попыткой одой страны перекачать ресурсы времени от всего мира на одну, чётко огороженную территорию.
Жирно замахнулись, не скажешь на этот счёт буквально ничего больше. Естественно людям это не понравилось [а кому бы понравилось, если бы твоё личное время, время твоего брата/супруга/родителя/ребёнка/лучшего_друга вот так вот без разбирательств и право на это намеревались отдать кому-то ещё, у кого и так тринадцать цифр на часах никогда не бывают нулями], оттого и вспыхнул конфликт, который, в конечном итоге, обернулся разделением большинства высокоразвитых стран на временные зоны по возможностям и сфере производства. Вот только если в других странах система отлажена и до мелочей проверена, то здесь она работала не на тех людей и оказалась разрушена, свалена стягом с щупальцами и втоптана в землю, так, чтобы даже не пытались откапывать этот осклизлый и разлагающийся клубок.
- Это то время, когда загона о запрете экспериментов над временем ещё не существовало.
Джеймс вскидывает взгляд, как будто прямо так желает на Брока посмотреть, просто посмотреть, не ожидая ни слова, ни взгляда в ответ. Джеймс знает, что его Командир внимательно слушает, и вставит комментарий только тогда, когда это действительно будет необходимо. Это подкупает и вызывает молчаливое уважение: не каждый так умеет, на самом-то деле, всё чаще люди срываются на попытки сравнивать с собой и мериться тем, у кого трагедии обширнее и печальнее. Если бы ещё за это медали выдавали, ага.
Закон о запретах на эксперименты над временем – очень обтекаемая, сложная и в то же самое время простая конструкция, которую каждый учёный и медик трактует так, как удобно лично ему самому вплоть до того момента, пока не прижмут к стенке и не заставят отвечать перед присяжными. Это сродни закону о запрете на человеческую генную инженерию, на выращивание клонов. Всё упирается в рамки морали и способы эти самые рамки перешагнуть, оставить позади себя. Кто-то же однажды добился того, что у людей появились био-часы, верно? Теория о том, что когда-то люди таких часов не имели, в обществе принимается без доказательств. Ну а что это, кроме как не вмешательство в геном? Тонкие, тонкие грани.
Отчёт – сухое перечисление фактов, но Джеймс нутром чувствует, что он – правдивый, составленный если не человеком, непосредственно участвовавшим в этих событиях, то умеющим отделять воду от здравой мысли, приукрашивание от реальности. Джеймс вновь отпускает взгляд на бумаги в руках, замечает, что неосознанно уголок одного из листов загибает, поэтому только лишь разглаживает его обратно, чтобы не вредить и без того старой, хрупкой бумаге.
- На границе между Австрией и горами поступила информация, что некая группа людей попытается перевезти поездом установку, неопределённо влияющую на время. Власти не хотели рисковать, и поэтому отправили к тому поезду человека, который должен был бы ликвидировать угрозу.
Джеймс понимает, откуда ноги растут у того момента, что он сам предпочитает в основном в одиночку работать, а не окружённый толпой союзников, которые вроде бы как есть, а вроде бы как нет. На то задание он тоже в одиночку отправился, потому что у него не было приказа зачистить, был приказ лишь остановить и вернуть технологию на базу для изучения и утилизации или использования на благо общества.
- У того человека… ладно. У меня почти получилось. Завязалась драка, и меня просто скинули. Падение в ущелье с высоты не могло закончиться бесследно. Там меня подобрали другие люди, - Джеймс касается собственного левого плеча ладонью, - те самые, которые сделали это.
Остальная часть отчёта – небольшие биографические сноски и первые эскизы-схемы протеза и поддерживающего его каркаса.
[indent] Ну, и каково это – понимать, что в прошлом столько хуйни, в которой ты принимал чуть ли не самое активное участие? Вопрос не был озвучен, Брок проглотил вязкую слюну, закрыл папку со своими файлами и полностью переключился на Джеймса и на то, что он говорил. Прошлое столетие. Нет, Брок же однозначно родился намного позже. А Джеймс, Джеймс, похоже, ничего оттуда и не помнит. Читает сейчас свою биографию, вникает, а воспоминания не могут отнести его в те моменты. Может, оно и к лучшему. Лучше забыть, чем переживать прошедшее каждый день из года в год и цепляться за сутки, которые следует добросовестно заработать. Травма привела к потере левой руки, созданию протеза и его внедрению в организм Барнса. Уже тогда он был обречён на жизнь в один день. И всё из-за того, что кому-то хотелось поиграть в богов. Да, тот конфликт нынче не проходят в школах, редко о нём говорят в университетах, в живущие в наши дни, которые задели тот виток истории, говорят, что ничего такого и не было. Конфликт, который умело скрывали все, вне зависимости от социального положения [ потому что надо, как говорили ]. Брок догадывался кто, когда и как приложил к этому руку. Сейчас же паразит был уничтожен, но грехи его всё равно остаются отголосками чего-то скверного в современности. Людям приходится жить и страдать от ошибок, которые совершали богачи всю свою жизнь. Сколько, интересно, стоит молчание? Сколько нужно, чтобы заткнуть глотки и навсегда забыть о том, что было? Много, видимо. Никаких нулей, только одни цифры, значение которых идёт лишь по нарастающей.
[indent] - Смутное время, - только и сказал, задумчиво покусывая щеку изнутри и смотря поверх плеча Барнса [ который так удобно и хорошо устроился рядом, прижавшись спиной к ногам Командира ] в документы. Но слов всё равно толком не разобрать – чернила выцвели и стёрлись. И, если Рамлоу и смог что-то разобрать, то эти слова никак нельзя было связать друг с другом до той поры, пока не прочтёшь весь предложенный текст с самого начала до конца. Но время действительно было смутным. Брок, как военный до мозга костей, вертелся в таких кругах людей, которые что-то да знали о самых странных и засекреченных операциях в мире. И то, о чём сейчас вещал Барнс, для него новостью не было. Удивило [ нет ] только то, что в очередной рад Гидра затянула свои щупальца везде и всюду. Держала под контролем такие структуры, что никогда не заподозришь. Это, видимо, и называется тотальный контроль, так? Только не получилось у паразита взять в руки абсолютно весь мир. Нашлись такие люди, которые дали отпор, отогнав Гидру на территорию одного государства, где она жила и развивалась продолжительное время. Нью-Гринвич и окружавшие его временные зоны, включавшие в себя населённые пункты разного масштаба. И уже после был составлен закон о запрете экспериментов над временем, что связал по рукам и ногам деятельность многоглавого монстра, но ведь никто не исключает подпольную деятельность. Если хорошо заплатить, то молчать будут все. Шмидт воровал время и пускал его во многие обороты.
[indent] - Что-то эта установка мне напоминает, - Брок слегка кивает и мягко вплетает пальцы в волосы Джеймса на затылке, осторожно сжимает, затем отпускает и почесывает. Действует на рефлексе [ так как делал это всегда, чаще всего – в их квартире, на диване перед телевизором, когда удавалось украсть у мира время на себя ], чуть позже осекается, прерывает контакт и просто приглаживает волосы. Словно большого ласкового кота [ Барнс жаден до ласки, Рамлоу ли это не знать ]. – У него всегда оставалось что-то в запасе.
[indent] И это было правдой. В другом дело, что Шмидт, может, хотел масштабировать воздействие этих установок, как тогда, в прошлом веке? Рамлоу с ужасом рисует в своём сознании огромные маяки, установленные по всему миру [ на любых зданиях, просто прикреплённые небольшими маячками к самолётам или спутникам, или же одиноко возвышающиеся в пустынях только для связи с остальными и создающие идеальные зоны покрытия без помех ] и воздействующие на время живого организма [ людей, у остальных животных эта функция отсутствовала ] так, как захочет управляющий этими установками. А кто у нас больше всего рвётся/рвался к власти [ тот уже мёртв ]? Ужасное будущее, которое удалось предотвратить. А ведь Брок просто хотел вернуть себе одно важного человека и просто отомстить. Ну, судя по всему, весь мир ещё неоднократно скажет с.т.р.а.й.к.у спасибо. Если, конечно, не придется умалчивать обо всех условиях. А делать это придётся. По основной легенде они действовали во имя Шмидта, а не против. А Коулсону предстоит просто переделать всю сказку на новый, более благоприятный лад. У него должно получится.
[indent] - Ты выжить смог не просто так, - он говорил тихо, сам до конца ещё не понимал, говорит ли правильные вещи или, всё же, ему стоит продолжать молчать на этот счёт. Он смог выжить после падения с высоты, его нашли те самые люди, на которых и лежит ответственность за создание этого [ короткий взгляд в сторону бионики ]. Был ли он подопытным какого-то масштабного эксперимента или эти люди хотели правда ему помочь? Лучше с рукой без часов, чем без руки и без часов? Да, смысл был, Брок не отрицает. – Шури во всём разберется.
[indent] Да и было ли, в чём конкретно разбираться, а? Не сможет же она заглянуть в его прошлое и расставить всё по конкретным полочкам, так? Так. Но есть предположение, и Рамлоу от него не отказывается, у Т’Чаллы и Шури может быть информация о чём-то подобном. Скорее всего документы мог собирать ещё и Т’Чака, их отец. Не просто же так попал в немилость к Шмидту. Или тут только вибраниумные залежи и постоянный нейтралитет имеют место быть. Шури не была удивлена, увидев бионику [ любой другой механик бы не верил в то, что видит; по крайней мере те, кто вообще дел с Зимним не имели ], она умела с ней обращаться, знала принципы работы и кое-какие секреты. Пол же, механик с.т.р.а.й.к.а, и этого не знал. Что конкретно творится в ангарах под контролем этой девки – вот что Брок будет выяснять заодним, пока Барнс будет находиться на процедурах. Но просто так он это всё не оставит. Вся эта канитель: Шмидт, опыты над временем, исследования над геномом человека по поводу био-часов, Шури и Т’Чалла, их отец и события столетней давности, всё это, блядь, было как-то связано. И Барнс играл в этой истории одну из ключевых фигур. Так Иоганн решился просто так избавиться от лучшего агента и не взглянуть назад? Был ли кто-то подобный у него в запасе, ведь ценными кадрами не разбрасываются? Особенно такими, которые подвержены внушению и контролю со стороны, если их просто не выводить на агрессию и не давать положенных триггеров.
[indent] - Джеймс, - Брок касается плеча Барнса, поглаживает, действует осторожно. Неизвестно, что твориться в душе у Солдата. Наклоняется чуть погодя и утыкается носом в его макушку, позволяет эту слабость себе в который раз, приступ нежности напополам с проклятой жалостью [ от которой тошно становилось ] сводил все внутренности судорогой. Он закрыл глаза, замер так. – Мы во всём разберемся.
Отредактировано Brock Rumlow (2019-07-02 11:39:25)
Смутное время – наверное самое точное описание, которое можно использовать для всех тех времён, кровавой рекой разлившихся по земле. Кому-то же это надо было: борьба за ресурсы, за время [тратить время на то, чтобы достать ещё больше времени – это ли не абсурд?], попытки обмануть природу и генетику [кому люди обязаны за био-часы: эволюции или учёным?], провальные и не самые провальные попытки отделить человека от часов. Вот он, сидит без часов и малейшего понятия о том, сколько ему на самом-то деле жить осталось; он бы не сказал, что ему жизненно необходимо это знать, но тело само не подскажет, когда последние секунды пойдут на убыль, да и неожиданно [глупо] оставлять сейчас Командира со СТРАЙКом, как и было до всего этого. Джеймс знает, что Брок справится в любом случае: не будет этих дурных попыток картинно свести счёты [те, кто действительно хотят это сделать, делают это тихо и целенаправленно], не будет ни-че-го, только глухая стена. И отчасти это было бы лучше, чем безосновательные попытки сделать вид, что всё хорошо?
У Шмидта действительно всегда оставалось что-то в запасе, вот только последний свой трюк он так провернуть и не смог. Если, конечно, в попытках угнаться за временем он не столкнулся с бессмертием истинным, когда время лечит не фигурально, а буквально, залечивает и ошмётки, оставшиеся от мозгов, и разорванные ткани, и все прочие не самые приятные последствия взрывов. Джеймс замирает на месте, ощутив прикосновение к волосам, а после поддаётся свободно под руку, гораздо свободнее, чем пару дней назад. И дело тут даже не в отчасти восстановившейся близости. Он ловит себя на мысли, что, на самом-то деле, его тактильность весьма ограничена: если бы тогда, в баре, к нему прикоснулся тот же Джек, то Джеймс даже не думая рефлекторно вывернул бы ему руку прямо из плечевого сустава. Такие вольности и открытое касание позволены только тем, к кому он не равнодушен [а список начинается одним именем и этим же именем заканчивается].
Барнс выжил не просто так, и в шутку получил прозвище «Зимний Солдат», которое приросло как вторая кожа. Первое время он, теперь помнит, огрызался, и любой произносивший получал в зубы [Джеймс вспоминает и то, что он не один такой – была ещё Мелинда, «Кавалерия», тоже приятного мало], а потом привык, и даже то же Командир использует это прозвище как позывной. Джеймс дёргает уголком губ, сжимает пальцами края папки, а потом разжимает хватку, чтобы не повредить хрупкую бумагу.
Джеймс не видит, как Брок наклоняется ниже. Только чувствует прикосновение к плечу, лёгкое давление на макушку и тёплое дыхание, невольно посылающее мелкие мурашки от линии роста волос вниз. Замирает так тоже, опускает взгляд и медленно папку закрывает, чтобы не видеть ни схем, ни выцветшего текста, чтобы не осознавать, что кто-то специально наблюдал за всеми фазами эксперимента, кропотливо заносил данные на листы бумаги, не доверяя электронике [или подобного рода электроники ещё просто не существовало в то время], откуда-то вытаскивал информацию о его прошлом, пусть и весьма скудную, и хранил это всё в папках, которые в своих номерах имели неизменное число «17». С чем это связано – чёрт бы знал, а у того, кто мог бы знать – уже не спросить, тот похоронен вместе с делами большей части всей своей жизни под завалами железа и бетона [может быть даже сплава вибраниума], мягкие ткани и кости расплющены давлением, и оскал на красном черепе сверкает выбитыми зубами.
- Я знаю, - наконец, отвечает Джеймс, понимает руку к плечу, касается пальцев Брока своими и сплетает, сжимает несильно. – Справимся. Только без жалости, ладно?
Джеймс не говорит о том, что от «мы», произнесённого как будто бы под ударением, теплеет внутри и подтаивает, напряжённость отступает постепенно, уступает место здравому суждению. Джеймс не ждёт жалости, более того, он не хочет, чтобы его жалели, не из-за чего же. Он до их пор жив, пусть и не без странных обстоятельств, и даже умудрился не сдохнуть, когда подставлялся то под огонь бывших сослуживцев, то – случайно – под пистолет самого Шмидта. Он до сих пор жив, у него есть доступ к суточным, и этого пока что достаточно, чтобы чувствовать себя «в порядке». А чтобы чувствовать себя «хорошо» - у него есть Брок. Лишней ложкой дёгтя в бочке мёда служит разве что ощущение, что с ним, с Джеймсом, слишком много проблем и мороки.
Джеймс несильно хлопает ладонью по тыльной стороне ладони Брока [безмолвное «всё в порядке»], немного отодвигается и поднимается на ноги. У них не так много времени до прибытия в пятую зону, судя по наклону пола отсека – джет уже плавно пошёл на снижение, значит, ещё немного, и они приземлятся в заранее заданных ИскИну координатах. Система ведёт джет аккуратнее, чем человек, поэтому тот не пользуется вертикальным взлётом/посадкой, а прибегает к плавному сбросу высоты. Ну что же, вот и самый существенный плюс: тонкое напоминание о том, что нечего рассиживаться на одном месте, пора бы уже обратить внимание на действительность.
Джеймс для себя уже, по сути, всё решил. Он, скорее всего, согласится на любые эксперименты Шури, если это вернёт ему ещё хоть часть памяти, если это заменит ему бионику на что-то такое, что не будет напоминать в службе в департаменте, и если… об этом думать пока рано, но приятно: если Шури всё-таки сможет вмонтировать часы, которые войдут в синхронизацию с биологическими процессами и смогут отображать время. Это, чёрт возьми, здорово упростило бы жизнь. По крайней мере – Джеймс усмехается мягко – не пришлось бы думать хотя бы насчёт суточных, а со всем остальным можно разобраться.
- Не вижу смысла скрывать что-то из… этого.
Барнс с отсутствующим выражением лица показывает на стопку документов, которые относятся лично к нему.
- Ну, может, некоторые листы из них выну.
Именно этим Джеймс в конечном итоге и занимается последние минут десять до посадки: вытаскивает листы из папок, информация на которых кажется чересчур личной, но оставляет всё, что хоть как-то связано с экспериментами, бионикой и прочими наверняка интересными для техника уровня Шури вещами. В своём физическом нутре ему скрывать нечего: такое же, как и у всех, тело, с кровью и органами, костями с поддерживающим металлическим каркасом, металлической же составляющей, не подключённой к нервным пучкам, а иным способом принимающей команды. А вот в остальном – нет уж, с этим он разберётся сам. Вернее, они разберутся.
Уже после джет опускается прямо на крышу одного из ангаров. К тому времени Джеймс перебрался в пилотскую кабину, ещё раз проверил, не оставили ли они здесь чего лишнего, отключил у ИскИна протокол возвращения джета на базу [и кто включил этот протокол?], и только потом вышел через откинувшийся вниз грузовой трап. В этот раз их встречали не суровые женщины с нечитаемыми выражениями лиц, в этот раз Т’Чалла сразу вышел сам, и, что удивительно, Шури была с ним, хотя создавала впечатление, что никогда из своих лабораторий не выбирается.
Джеймс здоровается с ними по очереди, щурится от резкого порыва ветра и неопределённо показывает себе за спину, когда слышит вопрос о «грузе».
- Отлично. – Шури действительно приветливо улыбается, по ней видна и нетерпеливость, и здоровое любопытство. – За один день перелопатить весь объем информации не обещаю, но сделаю так быстро, как смогу.
[indent] Конечно же, без жалости. Брок усмехнулся, предпочитая молчать на эту фразу. Сам не переваривал жалость к себе в любой форме, однако сам не заметил, как начал жалеть Джеймса. Запамятовал или предпочитал забыть, что Барнс к жалости тоже относится отрицательно. Особенно к той, которая была направлена именно на него. За жалостью всегда следует отвращение. У Рамлоу эта схема никогда и ничем не нарушалась, всё работало исправно. Если кто-то вздумает пожалеть, то отвращения к себе и своим поступкам точно не миновать. Поводов, конечно, было раз-два и всё, зато остаточное явление... пренеприятное. Вот даже с этим дезертирством их. Роллинз не стал разводить нюни на ровном месте, когда Командир немного сдал позиции и начал «оглядываться назад», вдарил как следует, привёл в чувства. Побег был завершен и уже после всего, в Дэйтоне, осев в каком-то захолустном доме [ не квартире даже – доме, потому что окружающие люди боялись идти с ними на контакт. не верили Стражам совершенно, прятались, избегали ], Джек начал свою скомканную речь на счёт всего этого: что и ему жаль, что так вышло, что и каждый из ребят поможет, чем сможет [ хотя Брок дал ясный приказ рассосаться, если не хотят вляпаться в проблемы далее вместе с ним; ни один не отвернулся от своего Командира, тут-то на предательскую слезу его и вывернуло малость ], что именно ему, его заместителю, следовало смотреть в оба. И когда уже голос Роллинза начал предательски проседать [ вернулся к воспоминаниям о своей семье ], ему вдарил уже Рамлоу, переняв на себя обязанности моментального и доступного отрезвителя. Джек в непонятках хлопал глазами, но потом до него, наконец, дошло. После этого никто уже не усомнился в том, что всё у них получится. И о жалости друг к другу из-за обстоятельств, быстро позабыли. Сейчас же Брок не уследил. Сложно на самом деле, когда ты, наконец, дорвался до своего, в чем-то себя контролировать и, что хуже, ограничивать.
[indent] Но Брок молча кивнул Барнсу, принимая условия без каких-либо возражений.
[indent] Ось управления дала крен на нос – джет начал снижаться. Брок проверил ещё раз время прибытия [ оставалось всего ничего; они бы точно не успели со всеми своими делами, надо сказать, если всё-таки не сдержались бы, – Брок в который раз может гордиться своим самообладанием, но надеется, что больше ему не придется на него полагаться, хотя бы в ближайшее время ], затем вернулся к документам, которые были на нём. Кое-что ещё отсортировал, разложил по сферам исследования и вернул в коробки. Так Шури будет удобнее и займёт многим меньше времени на обработку информации. Следовательно, она сможет быстрее заняться Джеймсом, точнее – полностью погрузиться именно в его дело и не отвлекаться ни на что больше. Тем более, что ей самой был любопытен этот случай, а они сейчас предоставят ей столько информации, которую надёжно скрывали ото всех, что она должна быть им благодарна. По крайней мере, Брок рискнут рассчитывать на то, что платить им временем не придется. У них есть время, да, но и Брока осталось куча вопросов на счёт некоторых моментов.
[indent] Он, наконец, закуривает, спускаясь по трапу, едва только люк открылся в приглашающем жесте. К ним навстречу уже вышли Шури и Т’Чалла, вполне себе довольные, радостные и улыбчивые. О, да, слухи разносятся моментально, ещё быстрее, если где-то сидит «крот». Рамлоу думал, что таких людей у Т’Чаллы по всей стране не один десяток, так что удивляться вообще нечему. Ему ничего не говорят, что он снова курит в запретной зоне [ серьёзно, кому в голову пришло расклеивать эти предупреждающие наклейки? ], Рамлоу сбрасывает пепел прямо на зону посадки и молчаливо смотрит на брата и сестру. Ему, впрочем, пока говорить не о чём. Барнс быстрее сдружился с Шури. Вот и сейчас она уводит его вглубь ангара, где только что опустилась крыша. Что-то на подобии лифта? Может. А вот Рамлоу остался наедине с Т’Чаллой. Тот быстро подозвал своих людей и попросил [ именно что попросил, а не приказал ] перенести все документы в лаборатории Шури, там, где она только что скрылась с Джеймсом. Брок дал себе заметку позже их навестить. А Командиру он предложил немного поговорить уже в его кабинете и, по возможности, выпить чаю. Чего уж точно хотел сейчас выпить Брок, так этот тот самый виски, который они оставили в одной из временных зон. Он был потрясающий на вкус, особенно – на губах Джеймса. Но согласиться пришлось на предложение, просто Рамлоу распирало от вопросов на счёт вибраниума и шахт, где его добывали.
[indent] Джеймса облучали со всех сторон какими-то лучами пока неизвестного Рамлоу назначения. Его уложили на функциональную кушетку, которая меняла положение в пространстве, левую руку закрепили на выводе вперёд специально. И её ещё дополнительно облучали этими самыми лучами. Чуть позже Брок смог различить на дисплее впереди, куда пялилась Шури, что это всё было для того, чтобы спроектировать полноценный рентген-снимок, только по высоким технологиям. Всё было в мельчайших подробностях. Каждое нервное волокно, каждый мышечный жгут, каждый самый мелкий капилляр или артериола. На экране был изображен весь «внутренний мир» Джеймса. Были видны и те самые вплавления вибраниума, о котором говорилось в отчетах и который Джеймс чувствовал. Было вживление в рёберный каркас, частично задет позвоночник. Рамлоу даже не попытались выпереть отсюда, сторонились, но никто и слова против его нахождения тут не сказал. Сам Командир тоже не наглел, стоял себе в стороне, сложив руки на груди, подбирал собой стену ангара и просто наблюдал. Чуть не за каждым и пристально.
[indent] - На самом деле я уже кое-что придумала, пока вас не было, - голос Шури громко прозвучал буквально отовсюду. Брок чуть дёрнулся, перевёл взгляд на девчонку, которая уже улыбчиво смотрела на него через всё те же стекла-ограждения. Барнс тем временем уже опускался на пол на этой кушетке. Шури чуть ли в буквальном смысле подлетела к одному из больших дисплеев и что-то начала набирать на увесистой панели управления. Остальные сотрудники даже внимания на происходящее вокруг не обращали, просто занимались своими делами, как и положено по инструкциям. В пространственном экране возникла 3D-модель левой металлической руки, выполненной почти целиком в чёрном цвете, присутствовали разве что в некоторых местах «врезы» из золота или золотой краски. Не так сильно привлекает внимания и выглядит... солидно. Всяко лучше нынешней. Брок попытался сделать вид, что ему было всё равно, важно – чтобы было комфортно самому Джеймсу. Но кое-что, кое-что, всё-таки заставило его оторваться от стены и приблизиться на несколько шагов, чуть ли не впечатавшись лицом в стеклянное ограждение.
[indent] Часы.
[indent] На левой руке были биологические часы, которые отсчитывали секунды, как на нормальных живых руках, как это было всегда, сколько Брок себя помнил. Он пересекся взглядом с Барнсом, дёрнул уголком губ в обозначении улыбки. Да, они думали об одном и том же. Получается, технологии такие не только существуют в теории, но и применимы на практике?
[indent] - Те устройства, - Шури снова привлекла к себе внимание, но, судя по её виду, была довольна тем, что её труды оценили. Брок понял, о каких она устройствах говорила. – Шмид хранил и о них записях, удобно и хорошо, что вы предоставили заранее переработанные данные, сортировали. Спасибо. Судя по механизмам этих устройств... время можно вживлять. Самое интересное - сами часы, а организм уже самостоятельно заряжает их на нужное количество дней, лет или часов, а потом начинает привычный отсчёт. Есть связь био-часов с нервной системой. И это только то, что я успела прочитать урывками. Модель руки была придумана сначала, часы я внесла вот только что. Так же чувствительны к тактильному контакту, аналогичные функции.
[indent] Пиздец, это был прорыв. Брок уже представлял себе, как коснётся этой руки, проведёт пальцами по тикающим часам, из-за чего они засветятся ярче и в следующий момент просто погаснут. Он снова посмотрел на модель руки, затем снова на Джеймса.
[indent] Ответ был только за ним.
После всего, что начала подкидывать память, и после всего, что Джеймс увидел краем глаза в отчётах, папках и промежуточных выводах экспериментов, ему совершенно не хочется чувствовать себя лабораторной мышью, пусть даже в руках такого человека и явно талантливого механика, как Шури. Эдакое чёртово исключение из правил, мышь-недоделка, которая почему-то выжила, а теперь учёные пытаются понять, почему именно. Избавиться от подобных ассоциаций Джеймсу сложно, особенно когда его сначала закрепляют практически неподвижно, а потом со всей возможной дотошностью просвечивают буквально со всех сторон, долго и тщательно, наслаивая на голограмму слой за слоем. Сначала проявляется скелет, затем бионический каркас, мышцы, сосуды, практически вся подноготная, если её можно так назвать. Джеймс не говорит ничего, только отрешённо наблюдает за тем, как выстраивается поразительно правдоподобная модель, как Шури крутится вокруг неё, рассматривая со всех сторон. Джеймс чувствует на себе взгляд и не дёргается, как будто его этим самым взглядом пригвоздило к фиксирующей кушетке [он знает, что так и должно быть, с него буквально глаз не спускают, и даже если бы ассистентам пришло в голову указать Командиру на выход, они вряд ли добились бы своего. но что, если бы попросила Шури? но она не просит, лишь выполняет оговоренную часть сделки, малую её часть, и, кажется, ей совершенно не мешает посторонний].
Наконец, Шури демонстрирует долю своих наработок [Джеймс отчасти ценит такой дизайн, в голову тут же приходит древнее искусство подчёркивания несовершенств, которое превращает их в достоинства, да и просто золото на чёрном вибраниуме смотрится весьма эффектно]. Джеймс отслеживает взглядом каждую линию на модели протеза, цепляется за встроенные часы и на этот моменте всё-таки тихо выдыхает, потому что не хотел бы услышать, что подобные технологии невозможны. Но они, стало быть, не только возможны теоретически, но и на практике. Барнс пытается представить себе, каково это – знать, что жить – можно, только лишь взглянув на левое предплечье. Каково провести пальцами по цифрам, чтобы увидеть, как они ненадолго начинают светиться ярче, а затем возвращаются к мерному сиянию.
С другой стороны, если бы у Джеймса было достаточно времени, он бы и не смотрел на часы.
Джеймс переводит взгляд в сторону, туда, где основное помещение ангара отделено стеклянным заграждением. Он видит Брока достаточно отчётливо, достаточно для того, чтобы заметить проблеск слабой улыбки, едва заметной, но всё же. Джеймс отстранённо думает о том, что Брок практически никогда не улыбается. Оскал – это немного другое, яркое, живое, что-то такое, что привлекает внимание, заостряет, акцентирует. Более мягкая улыбка – дичайшая редкость.
Значит, Шмидт всё-таки проводил незаконные эксперименты со временем. Не то чтобы это новость мирового масштаба, потому что доказательства – да вон они, большей частью похоронены вместе с суперкомпьютером под завалами резиденции. Много подпольщиков так или иначе пытались нарушить закон, потому что он весьма расплывчатый и лояльный. Если в одном случае говорится «не пойман – не вор» [а Стражи всё пронюхают, всё узнают – найдут, поймают, обнуление – и до свидания], то здесь работает, скорее, «пока не доказано – ничего не было». В конце концов, до настоящего момента так никому и не удавалось в полной мере остановить время, или перезапустить уже «мёртвое», или искусственно увеличить отведённые часы и минуты. Люди, дорвавшиеся до власти – параноики до мозга костей, им даже в собственных телохранителях может чудиться предатель, который только и мечтает, что украсть чужие века, нажитые самыми разными путями. Если где-то и хранятся полные данные об эксперименте по отделению часов от человека – то либо в предоставленных документах, либо в электронных данных того суперкомпьютера. Вряд ли такое могли хранить где-то ещё, а Джеймс слишком хорошо помнит, с какой дословностью на страницах одного из отчётов описан сам процесс ампутирования левой руки.
- И сколько это займёт? – спрашивает Джеймс, сосредотачивая всё своё внимание на Шури.
Он не уточняет, чего именно. Времени, ресурсов, провальных попыток – всё это в целом, наверное, и сложит цельную картину стоимости очередного эксперимента в жизни Джеймса. Ему бы хотелось верить, что последнего эксперимента, но чем чёрт не шутит, такое лучше не загадывать. Ему бы, на самом-то деле, хотелось всё это к чёрту послать, забрать человека, упрямство которого перебороло даже эффекты препаратов департамента, и просто исчезнуть со всех радаров, исчезнуть так, чтобы даже Коулсон не нашёл, а потом претворить в реальность угрозу, брошенную Броком там, в пилотской кабине джета, пока он сидел, плотно сжимая коленями бёдра, упирался лбом в лоб и восстанавливал самообладание, которое на некоторое время начисто сшибло у обоих сразу.
- Мне понадобится день, может, два, - говорит Шури, не отвлекаясь от мониторов. – Ты вряд ли скажешь мне спасибо, если тебя случайно парализует из-за вмешательства, поэтому мне нужно посмотреть внимательнее на каркас, который стопроцентно придётся удалять. И мне нужно придумать, что делать с твоей не восприимчивостью к анестетикам.
Джеймс уверен, что если Шури захочет, она сделает это быстрее, чем за два дня. Кто знает, какие у неё на самом деле резоны задать именно такие рамки. Может быть, за это время она намеревается ещё и всю предоставленную информацию вдоль и поперёк перелопатить на наличие неучтённых деталей и особенностей. Может быть и правда не хочет навредить [всё-таки одно дело – разбираться с технологиями, и совершенное другое – пытаться отделить их от живого человека]. Всё может быть.
- Если ты, конечно, не передумал, - добавляет Шури, отвлекаясь от монитора и поворачиваясь к Джеймсу.
Барнс аж замирает, заслышав предположение. Он-то давно уже всё себе решил, и даже если бы ему сказали, что подобное вмешательство чревато не только возможной парализацией, но и в принципе летальным исходом, он бы всё равно согласился, лишь бы делать хоть что-то. Сейчас, когда есть реальный шанс – ну, просто грех от него отказываться.
- Не передумал, - коротко кивает он, вспоминая взгляд Брока в сторону 3D-модели протеза.
Шури улыбается так, как будто не сомневалась в его ответе. Она, думается Джеймсу, и не сомневалась, к тому же, самый явный плюс учёных, техников и околонаучных людей – они всё-таки в первую очередь преданы своей работе, и только потом каким-нибудь идеалам, если в принципе в них верят. Идеалы в таком случае лишь служат средствами для достижения цели.
Краем глаза Джеймс замечает, как стеклянная перегородка поднимается и больше не отделяет эту часть лаборатории от остального ангара.
- Ты же не против вибраниума? – Шури лукаво подмигивает. – Думаю, с твоим образом жизни в самый раз.
«А ещё с вашими запасами под землёй, на которых вы жопой сидите», - мысленно добавляет Джеймс, но вслух этого, конечно, не произносит, только соглашается, что вибраниум – это совсем неплохо.
Уже после, когда у него вновь появляется возможность приблизиться к Командиру, одна из местных объясняет, что им предоставят квартиру в пятой зоне. Не такую, в которой Часовые привыкли пережидать облавы или просто прятаться, но вполне неплохую, чтобы пребывать там всё время, которое понадобится на замену бионики и вживление часов. Зимнему всё-таки предстоит период реабилитации, пока рёбра и позвоночник хоть немного заживут после удаления каркаса, даже несмотря на то, что вибраниум, как утверждают, помимо колоссальной прочности обладает ещё и лечебными свойствами.
[indent] День или два. Неслыханно мало, кажется Рамлоу. Насколько ж она гениальна, что может провести такие серьёзные операции за такой короткий срок? Мизерный срок даже. Похоже, в этих ангарах были на самом деле потрясающие технологии. Может быть, им, Шури и её брату, удалось приблизиться к уровню Шмидта, или даже перескочить через него выше, как только можно. Брок не хотел в это вникать далее, его полностью устраивало то, что времени будет занято не так уж и много. Больше, видимо, будет отнесено на реабилитацию и адаптацию. Они с этим справятся, теперь справятся. Брок всё ещё не может отвести взгляда от «плавающей» в воздухе голограммы левой руки. Золотые вставки чуть мерцали, но ярче всего светились био-часы с выдуманным временем в размере нескольких суток. Новые возможности, новые границы, новые реалии будущего. Это лучшие новости за последние несколько часов. А, нет, лучшие это были те, когда Брок понял, что Джеймс тоже сможет вскоре забыть про жизнь одним днём. Получается дела идут в гору.
[indent] Почему только Шури не переносила все свои разработки и исследования в массы до всей этой заварушки? Стало быть, Шмидт пристально за ними наблюдал на самом деле, но никак не пытался ликвидировать, а вот прищучить в случае чрезмерной активности – совесть по этому поводу у руководителя Гидры молчала всегда. Они ждали подходящего момента? Сейчас – самый подходящий. Тем более, что у Шури в распоряжении такая информация, о которой ранее она могла только лишь мечтать, вот и всё. Дела пойдут в гору, Шури сможет улучшить жизнь каждого человека, а Коулсон это будет лишь поощрять, такой он уж человек. Барнс – первопроходец? Звучит забавно, но он осознанно идёт на риск и его никто не принуждает. Если есть малейшая возможность получить часы до того момента, как появятся технологии по их ликвидации, то он её не упустит. Да и Брок бы позволил обратное не сразу. Переговорил бы, если Барнс не стал бы принимать помощь Шури, если остался так... однодневным Стражем. Может быть, ещё и настойчиво попросил бы подумать дважды на счёт решения, а уже после бы смирился с тем, что Барнс для себя определил. Однако всё проходит очень хорошо. Отлично, можно сказать. Барнс хочет работать вместе Шури над этим, а Рамлоу отходит на второй план и примеряет на себя роль наблюдателя, самое выгодное сейчас положение. Броку большего-то и не нужно сейчас. Он мало чем сможет помочь в процессе, а вот спускать глаз с этого ученого окружения он не собирается, пусть даже не думают. Хотя Шури кажется вообще спокойной, её не волнует, что кто-то так пристально наблюдает [ некоторым это мешает работать ], а её окружение из личных подручных даже внимания не обращают на Рамлоу, словно его тут и не было.
[indent] Вибраниум, конечно же, он. Не сплав, а чистый металл, свойства которого Броку до сих пор полностью не открыты. Только если это не навредит Джеймсу, а лишь поспособствует его полному выздоровлению. Мельком в документах он прочёл, что есть связь между природной регенерацией живых тканей [ как человеческих, так и растительных, и животных ] и воздействием на них вибраниума в определённых количествах. Хах, в их ситуации яд лекарством точно не станет. Ладно, лишь бы всё получилось. Шури выглядит уверенной, сразу же берется за работу, как только Джеймс оказался на свободе. Она не провожает их, просто молчаливо прощается кивком и возвращается к документам, которые были перенесены на её огромный проекционный стол со специальной подсветкой. Видимо, что-то тоже их рода облучателей-сканеров. На подвешенных дисплеях, которые двигались по периметру в зависимости от того, кто и где был расположен, стали появляться статьи, заметки, очерки, схемы, рисунки, таблицы и далее-далее. Это Брок уже всё видел – в джете, когда сортировал и разбирал документы. Похоже, цифровой вариант этой даме не понадобится.
[indent] - Что ты хочешь? – Первое, что спрашивает Рамлоу, когда они оказываются в машине патрульных. Той самой, на которой и добрались в эту зону. Люди Т’Чаллы или же лояльные Стражи любезно пригнали красавицу к ангарам. Она была возвращена им, ещё их ждала временная квартира на тот промежуток, который займут операции и реабилитация Джеймса. Рамлоу не спрашивает о его самочувствии. Внешне он выглядел здоровым, к тому же Шури не успела ему что-либо сделать. Сегодня была просто репетиция. Сейчас ей потребуется время на переваривание всей информацию, отсеивание данных и выбор единственно правильного решения. После чего начнется уже сама операция и далее по списку. – Можно, наконец, отдохнуть. Поспать полдня, а на вечер заказать пиццу. Кажется, неплохо, да?
[indent] Брок закуривает в очередной раз. Они уже сидят в машине, но Командир не торопится трогаться с места. Курит неторопливо, прикрывает глаза и жмурится на солнце, которое уже во всю свою немалую мощь светило. На территории туда-сюда сновали рабочие в белых халатах странного покроя [ это и выдавало их принадлежность к людям Т’Чаллы ]. Охрана несла свой пост, тихо переговариваясь. Все были чем-то заняты. Обычный рабочий день, правда ведь? А им двоим [ да и всему с.т.р.а.й.к.у ] положен продолжительный отдых.
[indent] - Те люди в шахтах. Они работают на него по собственному желанию. И живут с семьями под землёй потому, что Шмидт бы их нашел и просто умертвил. Они были участниками тех экспериментов. Т’Чалла показал мне некоторые данные. Удивительно, что они вообще смогли выжить после всего перенесённого, - смертей Брок насмотрелся и ужасов, которые могла принести война, что было бы после, установись навечно диктаторский режим. Многочисленные лагеря смерти по всей стране. Неудивительно, если где-то в информации можно будет найти планы Шмидта на этот счёт, стратегические точки, списки претендентов на посещения без лимита и так далее. – Эксперименты велись не только над временем, но в основном над ним. Этих людей удалось спасти и, чтобы Шмидт не смог стереть последние улики, которые вели на него в этом преступлении, Т’Чалла переместил их под землю. Сами предложили, представляешь. Взамен на помощь, еду, этот кров и защиту они стали добывать и перерабатывать вибраниум. У них к нему абсолютный иммунитет. Хрен знает, что это значит.
[indent] В который раз убеждается, что поступили они правильно, застрелив Шмидта и покончив с его людьми. Заразу надо вытравлять. Теперь хоть ненадолго можно вздохнуть спокойно. А так, никто же не знает, сколько сюрпризов их ещё ждёт. Навряд ли Шмидт ограничился только этими зверствами. Нужно было капнуть глубже, однако оба они уже были по глотку в крови и дерьме, куда уж дальше-то? Просто нужен перерыв. Брок докурил сигарету, выбросил за окно, завёл машину и вырулил с территории, направляясь в сторону их временной квартиры с намерениями начать уже законный отдых.
Салон автомобиля привычно пахнет кожзамом и пробивающимся антифризом. Сладковатый такой запах, не их самых приятных, но притерпеться к нему можно, если постараться. Зачем кому-то перегонять авто до ангаров – непонятно, но это чертовски приятный бонус. Джеймс искоса поглядывает в окно, откровенно ленится сейчас что либо делать, потому что мыслями всё гоняет одно по одному: как долго придётся терпеть предстоящие операции, ну, и, соответственно, не выйдет ли чисто случайно инвалидом после них остаться. Потому что, если Шури даже случайно заденет что-нибудь важное… ну, Джеймсу останется только самовыпилиться молча, он не из тех, кто может свалить собственное состояние на других людей. Об этом, конечно, лучше не думать, а, как советуют во всех этих жутко дорогих и модных местах, настроиться на позитивный лад и верить только в хорошее, но Стражу – пусть даже и бывшему – привычно заранее готовиться к худшему сценарию, даже надеясь на более или менее средний. «Всё будет как надо» - пожалуй, самая оптимальная фраза на все случаи жизни. Чему быть – того не миновать, а рождённый быть задушенным в воде не утонет и в огне не сгорит.
- Неплохо. – Джеймс очень быстро переключается с мыслей на разговор, смаргивает и переводит взгляд на Брока. – Сон и пицца, да? Сейчас можно не ограничиваться. Может ещё что-то?
Наконец-то, чёрт возьми, можно не ограничиваться. Для Стража это в принципе самое удивительное, что может произойти. Ограничения – это часть жизни, ограничения – это то, к чему привыкаешь, а потом заталкиваешь себя в придуманные рамки, остервенело, обдирая кожу об зазубренные края, просто потому что «так надо». А кому надо? Точно не тебе. Но «ограничение» впивается в подкорку стоп-краном, заседает намертво, без возможности выкорчевать безболезненно, его если выдирать – то с мясом и сразу, чтобы не жалеть, чтобы потом сразу же фантомную рану прижечь призрачным же огнём. Сначала будет болеть, а потом станет хорошо.
Джеймс ведёт головой на привычный запах сигаретного дыма. Его хорошо сидит рядом.
Он не опускает взгляд на предплечье, потому что это бесполезно, но чувствует смутное беспокойство – сколько осталось времени с учётом того, что сутки он получил заранее? В такие моменты он жалеет, что не имеет хотя бы механических часов, по которым можно отслеживать. Барнс предполагает, что никогда не был особенно ярым Стражем, из тех, что в погоне, при исполнении забывают про время и погибают, не успев вовремя суточные забрать. Что-то внутри неприятно ему подсказывает, что полгода, которые он сам себя не осознавал, Зимний Солдат как раз и был таким – сдохни, но выполни. С чётом положительной тенденции [почти 100% выполнение заданий], смерть стала бы досадной оплошностью. А ведь последнее своё задание Солдат провалил.
И не то чтобы он об этом жалеет, когда тянется к сигарете, привычным жестом отбирает её и жмётся к губам Командира своими, принимая дым вместе с выдохом.
А потом, вернув сигарету, Джеймс откидывается на спину кресла и молча слушает. Не всё из того, о чём ему говорят, кажется новостью. Вернее, не так. Не всё из этого оказывается неожиданностью. Да, по людям там, в шахтах, и не скажешь, что они там заперты насильно. Если они были участниками экспериментов, то им повезло выжить. Хотя, ещё как сказать – повезло…
- Абсолютный иммунитет. – Джеймс жмёт плечами. – И никто до сих пор не выяснил почему? Не думаю, что это из-за экспериментов.
И, говоря об иммунитете, сам Барнс вот уже сколько лет ходит со сплавом, но как скажется чистый вибраниум? Кто бы знал теперь уже, разве что Шури. Если что-то пойдёт не по плану – скажет или промолчит? Хотелось бы верить, что всё-таки скажет, потому что в ином случае Джеймс успеет разнести тут всё по кирпичику ещё до того, как радиация окажет разрушительный эффект на находящийся в и без того не в самом идеальном состоянии организм. Это со стороны он выглядит неплохо [наверное], но деле же Джеймс знает, что там есть, над чем работать и что исправлять. И желательно всё-таки не затягивать, иначе слишком уж иронично будет выглядеть мёртвое время, которое даже измерить нельзя.
Броку, видимо, сообщили адрес квартиры, которую предоставили в их распоряжение, поэтому Джеймс даже не стал спрашивать, только устроился удобнее на кресле, наблюдая за тем, как авто плавно выруливает с территории ангаров в сторону жилых кварталов. Наверняка квартира будет не в центре – слишком жирно – а где-то в стороне, но пятая зона – это уже солидно, тем более, что им не нужно больше скрываться, их тут ждали.
Солнце палит нещадно, и жар особенно ощутим через поднятые стёкла. Джеймс протягивает руку, кнопкой опускает стекло вниз и запускает прохладу в салон, сразу становится легче хотя бы дышать. Он проводит кончиком языка по губам, поворачивает голову чуть в сторону и цепляется взглядом за Брока. Чуть щурится, разглядывая профиль, соскальзывает взглядом на разворот плеч, руки и пальцы, обхватывающие рулевое колесо. Эти блядские тактические штаны, которые так удобно расстёгивать даже не глядя, и ткань которых, к счастью, не маркая, на ней не остаются слишком заметные пятна, если от них вовремя избавляться. Прямо сейчас, во время передвижения по дорогам города, появляется желание просто наклониться вниз, уместиться между сидениями, снова расстегнуть командирские штаны и переключить большую часть внимания с дороги на себя самого. Авто как будто специально создано для этого: автоматика, за которой следит ещё и ИскИн, так что нет коробки передач, которая точно могла бы помещать. Джеймс оставляет свои мысли только лишь мыслями, протягивает руку и, не глядя, проводит кончиками пальцев от колена до сгиба бедра, только отмечает прикосновение, не продавливая и не отвлекая сверх меры.
Квартира и правда располагается в отдалении от центра. Оно, с другой стороны, и хорошо, лишних свидетелей нет, никто не помешает, если вдруг что-то случится, а ещё до ангаров, в которых находится лаборатория Шури, не так уж и далеко. Джеймс первым делом осматривает комнаты [в них ни одного микрофона или жучка – как будто бы демонстративный жест полного доверия]: на кухне есть кое-что из алкоголя и продукты в холодильнике, в гостиной даже добротный телевизор, встроенный прямо в стену, во второй комнате – две полуторные кровати. Джеймс, замерший на пороге, только коротко усмехается и головой качает. Может быть это такое деликатное разграничение зоны комфорта и попытка подчеркнуть, что гостей в пятой временной уважают и дальше необходимого не лезут, но… Джеймс наклоняется и бесцеремонно сдвигает обе кровати вместе. С учётом того, как плотно они сдвинулись друг к другу, такое положение ими тоже вполне предполагается при особом желании. Ну а кто будет спорить, что практически трёхспальняя кровать – лучше, чем две отдельных?
- Закажешь пиццу?
Джеймс успевает притянуть к себе Брока за пояс и уткнуться носом ему в загривок, тихо выдохнуть так, чуть прижмурившись. Ни у одного нормального человека амнезия, даже вызванная искусственно и только блокирующая память, не проходит так быстро, буквально за пару дней. Джеймс и не отказывается от того, что он никогда не был особенно «нормальным», да и что ожидать от генетически модифицированных людей, у которых на руках – часы, показывающие, сколько им ещё при удачных обстоятельствах жить осталось. Видимо, сейчас именно «всё, как и должно быть», потому что Джеймс чувствует себя правильно, на своём месте, а если чего-то до сих пор не помнит – он знает, что его направят, ему подскажут и напомнят.
- Здоровой пищи ещё наедимся, - добавляет с тонкой улыбкой, отстраняется и переходит по коридору в сторону ванной.
Сейчас перспектива смыть с себя всю грязь прошедшей операции, прикосновения Шмидта и просто усталость кажется весьма хорошим вариантом. А после душа [может совместного – что тоже вариант отличный] уже всё остальное, на что хватит времени краткой паузы, за которую Шури будет разбираться с предоставленной ей информацией. Гении, они безопасны, пока увлечены, а Шури явно заинтересована тем, что ей буквально преподнесли на блюдечке.
[indent] И никто не выяснил, да. Если Брок что-то понимал в физиологии по части медицины [ хотя этот вопрос стоит задать Лилз, а не Командиру ], то это то, что в целях получить устойчивый [ чуть ли не абсолютный ] иммунитет необходимо постоянно быть подверженным воздействию яда. Постепенно, может быть даже с осложнениями, но иммунитет будет приобретён и останется нерушимым. А что с людьми? Маловероятно, что это следствия экспериментов, это Джеймс правильно отметил. Однако этот факт со счётов спускать нельзя. Брок не станет. Он видел этих людей, которые казались достаточно выносливыми, чтобы работать долго в этих шахтах, жить в заброшенных подземках. И солнечный свет им не требовался [ а ведь при его отсутствии больше всего может вылезти заболеваний ]. Им было там комфортно. Разумеется, лучше, чем жить под надзором и опытами Шмидта, но всё же... Видимо у Брока слишком развита тяга к независимости, ха.
[indent] - Не выяснили, - кивает согласно, не отводя взгляда от дороги. Облизывается, припоминая вкус поцелуя вперемешку с сигаретным дымом, который выдохнул Джеймсу в губы. – Или просто не докладывают нам. Может, правильно, может, нет. До той поры, конечно, пока нас это касаться непосредственно не будет.
[indent] Скорее всего Т’Чалла не хотел как-то ещё издеваться над людьми. С них хватит, натерпелись. И правильное, стоит отметить, решение. Важно не стать монстром страшнее Шмидта в их глазах. Но они, похоже, доверяли своему спасителю и продолжали работы под землёй, ну, а чем им ещё заниматься? Но Иоганн уже мёртв, так что им можно уже не скрываться, а просто вернуться на поверхность и влиться в массы, слиться с толпой и забыть навсегда страх. О некотором не забывается, особенно о таких серьёзных травмах. Моральных, психологических, физических. Может же быть и так, что они навсегда откажутся от жизни на земле. Может быть. Но Брок их осуждать не станет, никто не станет. Они тоже имеют право на спокойную жизнь. И свою же Рамлоу хотел начать как можно быстрее. Не оставляли его мысли и о том, что воспоминания Джеймса восстановились не до конца. Что-то ещё Брока останавливало выйти на сближение, на долгожданный конфликт. Вероятно возможность того, что вскоре придется поставить точку и покинуть страну в одиночестве. Он давно решил, что принуждать Барнса не станет ни к чему. И если его память как-то... изменится, то он примет этот факт и просто оставит Солдата в покое. Возможно и в ущерб себе даже. Хотя и не привык Рамлоу отдавать кому-то то, что принадлежало ему. Он и сам принадлежал конкретному человеку. Важно только то, чтобы этот конкретный человек вспомнил это. Захотел вспомнить. Шури поражала своей гениальностью. Так, может быть, она что-то сделает и с остаточной амнезией. Начинать с начала тяжело, но... если всё-таки «да», Брок сделает всё от себя зависящее. Всё.
[indent] Касание к ноге чувствуется правильно, привычно. Момент – воспоминания вырывают из головы фрагменты: так вот едут на очередное задание в колоне патрульных машин по двое в каждой, и Джеймс точно так же касается, видимо, дразнит или со всей серьёзностью выводит Командира на большее. Пришлось притормозить [ не в смысле нажать на педаль тормоза ], ведь конечный пункт был уже близко. Зато в ночь Рамлоу объездил любовника до такой степени, что спал он крепко и даже не дергался в своих кошмарных сновидениях до самого будильника. И отомстил, и довольные оба остались. Брок бросает короткий взгляд на Джеймса, ухмыляется ему, настрой перенимает, но возвращается к наблюдению за дорогой, а вот ноги как бы не специально разводит. Подразнить в ответ тоже не откажется, однако пресечёт любую попытку на тягу к продолжению.
[indent] Не время и пока не место. Столько такое может продолжаться, а?
[indent] Квартира очень хороша. Да, почти не похожа на ту, в которой жили они, однако есть в ней какой-то уют, или это просто Рамлоу его не хватает, как и спокойствия, и сна, и сил [ работа на их пределе, психологическое и моральное истощение ещё больше, чёрт возьми. когда это уже прекратится?]. Придираться не к чему совершенно. Брок сбрасывает тактическую куртку, берцы и медленно обходит гостиную, которая, не смотря на весь минимализм, пустой не казалась почему-то. Диван шире предыдущих, но короче – они на пару с Джеймсом на нем уместятся едва ли. На кресло отправляется пояс и портупея, две кобуры и несколько скрытых орудий для ведения ближнего боя. Хочется сбросить с себя всё, закрыть глаза и на миг почувствовать, что тут он больше не существует. Внезапная усталость сильно давит на загривок. Он кивает Джеймсу. Тот уже вышел из спальни и потянулся к Командиру. Брок без возражений прижался спиной к его груди и откинул голову на плечо. Привычные и долгожданные, знакомые и иной раз горячие касания дают надежду на то, что Барнс всё-таки скажет это самое «да», а не закроется от Рамлоу. Не закрывался же до сих пор, напротив, шел навстречу, искал точки соприкосновения, читал глазами, перенимал настроение [ как это было у них принято ранее ]. Получается, Брок просто в пустую загоняется. Усмехается чуть слышно, головой покачивает, но трется щекой о его, жмурится.
[indent] - Да, закажу. Очередные шесть коробок, правильно? – Правильно конечно, голод ведь зверский. А они - два здоровенных мужика, здоровые организмы, требующие своё – это побольше еды и секса. И если с первый сейчас не возникнет никаких проблем, со вторым, кажется, стоит потянуть. Но Броку уже пиздец как осточертело откладывать и отсрочивать. Он рассчитывает, что кровать в этой квартире очень прочная. Мысль о том, что стоит на самом деле притормозить до того, как закончится реабилитация, нервировала, выводила из себя. Брок хотел получить своё, хотел отдать взамен и, наконец, проснуться с ощущением родной руки на боку. Джеймс направляется в сторону коридора, уходит в душ, предположительно. У Брока в голове сразу же возникает желание присоединиться и начать многим раньше. Но...
[indent] В холодильнике есть даже продукты и кое-что из неплохого алкоголя. Брок жмёт плечами сам себе, достаёт бутылку виски [ совсем не тот, но сцеловывать его с губ Джеймса всё равно будет очень приятно ], два стакана из верхнего шкафа и наливает на два пальца только в один. Усаживается за стол, заказывает пиццу. Всё работает в обычном режиме. Свержение режима прошло незамеченным для многих, а остальное утрясёт Коулсон. Время обеденное, чуть больше трёх часов дня. Обещают привести заказ в ближайшее время – Брок засекает сорок минут и вспоминает, через сколько следует выдать Джеймсу положенные сутки, с учетом того, что брал он раньше времени. Скоро, скоро будет так, что не придётся им на этом внимания своё акцентировать. Барнс сам сможет контролировать своё время, а, следовательно, и свою жизнь тоже. Вскоре после того, как протез будет заменён, а курс реабилитации завершится, у них будет двадцать миллионов лет на двоих. Рамлоу коротко дёргает уголком губ, потирает своё предплечье, которое сейчас было открыто. Цифры светятся и затухают. Скоро ведь можно будет жить без них, так?
Шесть коробок – звучит как отличное начало для середины дня, которое плавно перетечёт в не менее хороший вечер. Особенно если можно растянуть, не заглатывая поспешно так, как будто опаздываешь на смертный бой. Немного времени есть, ведь правда? Правда, этого должно хватить, чтобы перевести дух, чтобы почувствовать себя хоть немного человеком, и чтобы, наконец, осознать всё то, что произошло – и что ещё только произойдёт.
Более чем устраивает факт уединения подальше от других людей. Просто… Джеймс не уверен, что сейчас будет чувствовать себя комфортно, если рядом будет кто-то ещё. Люди – это всегда сложно, это всегда лишнее проявление эмоций [Солдату до сих пор интересно, как Командир умудряется читать его без слов – и правильно же, ни разу до сих пор не ошибался]. Вот так, как сейчас – самое оно.
Душ Джеймс принимает в одиночестве. На полках даже стоят флаконы с шампунем, а у зеркала гель для бритья. Джеймс проводит ладонью по щеке, хмыкает тихо, и только после этого всю одежду сбрасывает, решает оставить её прямо здесь, всё равно стирать да отстирывать [и то не факт, что из неё запах крови вымыть получится]. Он встаёт под упругие струи воды, упирается ладонями в кафельную стенку и опускает голову. Пока струи разбиваются о загривок, стекая по плечам и спине вниз, он смотрит вниз, туда, где пузырящаяся от напора вода исчезает в водостоке и думает, думает, думает. Он обещал не «играть в молчанку», обещал, по факту, словами через рот говорить обо всём, что происходит с ним и между ними. Он этой установки и придерживается. И собирается придерживаться. Главное, чтобы не вылилось во что-то неприятное. По загривку и коже пробегают мелкие мурашки, волоски дыбом становятся – чёрт бы знал от чего, Джеймс передёргивает плечами [стык металла и плоти слегка отдаётся фантомной тянущей болью] и тянется за шампунем, не собираясь пропадать в уединении слишком надолго. На мгновение он всё-таки замирает, смотрит на левую ладонь и толикой обречения смеётся, негромко, устало, как бывает у человека, который просто от всего задрался. Что же, теперь главный квест – промыть волосы так, чтобы пряди не застревали в стыках пластин.
Из душа Джеймс выходит немногим позже: успел вымыться, начисто побриться, вот только одеваться не стал – так махровым полотенцем и прикрылся, всё равно ведь не собирается выходить сегодня из квартиры, по крайней мере, если ничего срочного не предвидится. Голые ступни шлёпают по линолеуму на полу – оставляют чуть влажные следы, пока влага полностью не стирается с подошв, но проглядывается выше – россыпью капель на плечах, стекающих с отяжелевших волос. Даже бионика больше не отражает свет тускло, запылено, а вполне живо, вернув свой металлический отблеск.
- Какие планы на два дня? Ну, полтора по факту.
Джеймс тянется прямо в проходе между коридором и кухней, вытягивается во весь немалый рост и цепляется пальцами за верхнюю часть дверного косяка. Появляется желание подогнуть ноги и подтянуться несколько раз, да что-то подсказывает, что косяк просто не выдержит веса Солдата и обвалится, поэтому тот опускает руки и поправляет чуть сползшее полотенце.
Полтора дня – когда в последний раз выдавался такой период, за который не нужно по команде срываться в дальние дали, дёргаться от каждого шума, выглядывать в щели между штор [а вдруг – снайпер в другом здании], и то и дело ожидать нападения со стороны. Понятное дело, что у режима, установленного Шмидтом, были как свои противники, которых большинство в стране, так и сторонники, которые не против этот режим вернуть. СТРАЙК в операции как таковые не засветились, всё прошло гладко и лишь с одним сучком, об который чуть не споткнулся сам Джеймс, но это – почти что мелочи по сравнению с массивом проделанной работы. Сторонникам прошлого режима придётся сильно постараться, чтобы найти первопричины переворота, но, даже если они найдут – то все действующие лица будут уже далеко. Джеймс опускает взгляд, смотрит на Брока, на стаканы перед ним [один с виски, второй - пустой], и немного хмурится.
- Всё в порядке?
Получить ответ он не успевает. Трель звонка заставляет его мгновенно обернуться, смерить входную дверь пристальным взглядом, а затем расслабить линию плеч. Дошло: доставка, наверное. Барнс легко пересекает коридор, открывает дверь и забирает у на секунду опешившего доставщика плоские коробки с пиццей [шесть – не шутил ведь] и ещё одну объемную, распаренную - седьмую. Джеймс смотрит на неё, касается кончиком языка внутренней части нижней губы и кивает сам себе. Ну надо же. На доставщика он даже больше и не смотрит, поблагодарил только, ну а скользящий по себе взгляд предпочитает и вовсе не замечать, ерунда это всё.
- Можешь помочь?
Чтобы попросить, приходится обратить вопрос прямо вглубь квартиры, туда, где кухня. Самому, к сожалению, с обеими занятыми руками никак не расплатиться, к тому же Джеймс прекрасно представляет себе взгляд Брока, тот самый, который «у тебя чуть меньше блядских суток на жизнь, какого хера ты их ещё растрачивать умудряешься», и всё в таком же духе, и всё примерно подобное.
Барнс переносит стопку коробок на кухню, оставляет их на стойке напротив обеденного стола, а сам всё-таки не удерживается и заглядывает в объёмную коробку. Ну, так и есть, удон. Брок вспомнил, что ли? И даже две обжаренные креветки на месте. Не то чтобы Барнс сильно любит «экзотическую» для этого полушария еду, но иногда что-то такое – просто хочется. Почти что лапшичный суп, только калорийность зашкаливает, как и практически у всех азиатских блюд. В последний раз он пробовал что-то такое, кажется, пару лет назад [память ещё плоха на даты, но с каждым днём проясняется всё больше], в перерыве между двумя муторными заданиями, на одном из которых заработал себе звёздочку пулевого в районе левого бедра. Кажется, это была третья временная зона, тогда нарушителям удалось выбраться из Нью-Гринвича и даже продвинуться на несколько зон вглубь страны, но далеко они всё равно не ушли. Джеймс качает головой и закрывает коробку поплотнее, чтобы лапша не остыла слишком быстро. Брок помнит такие мелочи, но при этом Джеймс всё равно чувствует висящее напряжение, даже вот тогда, когда поймал его перед тем, как идти в душ. Рамлоу в объятиях расслабился, но было же что-то… что-то. Словно это не только у Джеймса проблемы с выражением словами через рот.
Барнс садится за стол, опускает перед собой руку и постукивает металлическими пальцами по краешку пустого стакана. Звук такой раздаётся, стеклянно-звенящий, негромкий и приятный на слух. Когда Брок возвращается на кухню, Джеймс вскидывает на него взгляд и рассматривает, не пристально, только оглаживая взглядом черты лица. Тень тревожности – она, наверное, со всем СТРАЙКом на всю жизнь останется, но хотелось бы, разумеется, гораздо больше других эмоций на этом лице видеть, например, таких, как совсем недавно, в джете.
[indent] Барнс на кухне появляется вскоре после того, как Рамлоу сделал заказ. Может, минут двадцать прошло или чуть больше. Вымытый, выбритый, освежившийся. Брок ему сейчас позавидовал. Сам уже хотел в душ [ задний мозг милостиво напоминал, во что может превратиться принятие водных процедур вдвоём, наедине, после стольки времени разлуки ], так что решил дождаться заказ или хотя бы когда Джеймс выйдет из душевой. Второе произошло быстрее первого. Ладно, тем лучше. Не было желания оставлять Барнса наедине с доставщиком, который ждёт оплаты, а Брок тем временем принимает душ. Командиру потребуется максимум минут пятнадцать: смыть пот, пыль и местами капли крови. Бороду он уже довёл до щетины ранее, поэтому к ней не притронется. Можно было и ещё кое-что, что Джеймс позже обязательно оценить. Жаль, что они не в их квартире, когда все необходимые предметы были под рукой. Стратегическое местоположение, ага. Заранее озаботились и всё разложили по нужным точкам. Что же, Джеймс явно уловил настроение. Появился в таком соблазнительном виде [ форму всё равно в стирку или лучше утилизировать], потягивается в рост, а Рамлоу прослеживает этот изгиб в пояснице, напряжённые в момент жгуты мышц и... и полотенце, которое вот-вот должно было сорваться с крепких [ мощных ] бёдер. Рамлоу заставляет себя понять взгляд на любовника [ смотреть в глаза, в глаза смотреть ], сглатывает и ухмыляется. Удивительно, как можно быстро прогнать отвратительное настроение и разжечь что-то совершенное иное. Почти что животное.
[indent] - Отдых, - сипло отвечает, берёт бутылку и наливает во второй стакан так же на два пальца, бутыль отставляет, а стакан пододвигает ближе к противоположному краю стола. Даёт понять, что это его. – Если Коулсон или ребята не вырвут с места, хотя произойти это должно только в том случае, если Шмидт воскреснет.
[indent] Такое, разумеется, просто невозможно. В противном случае будет проще пустить пулю себе в лоб, чтобы избежать проблем. Если тонны бетона, мусора, пород земли и отсутствие кислорода не смогли справиться с этим паразитом, то ничего в мире его обезвредить не сможет. Вообще Брок представляет себе, что на месте особняка Иоганна возведут какой-нибудь памятник. Памятник человеку, который был деспотом без моральных принципов, но который смог достичь таких высот, о каких можно только мечтать. Власть практически была у него в руках, если бы не одно «но». Просто Шмидт всегда недооценивал своих противников, за что и платился. Сначала Джеймс, теперь и с.т.р.а.й.к. Однако важно уничтожить любую информацию об этом человеке раз и навсегда. Всегда находятся такие, кто находят в монстрах истории своих кумиров и перенимают все их черты, влюбляются и примеряют образ к себе. Становится в разы хуже, но одурманенный успехом человек, с запущенной психикой, видит совершенно другое. Поэтому-то и планировалось уничтожить верхушку, приближённых Шмидта. Любой бы из них занял место аккурат после того, как погребальные песнопения были бы завершены. Нет совести, а мораль прогнившая и извращённая. Сложно и себя считать спасителями и освободителями. Крови на их руках меньше точно не стало.
[indent] - Всё в порядке, - может быть, не совсем, но это скорой пройдёт. Им на самом деле требуется отдых, и как можно больше, чтобы отвлечься и от назойливых мыслей с негативным оттенком, и силы восстановить, и просто уделить время тому, чему хотелось. Брок считает, что у него куча незавершённых дел, ага. Незаполненное, дефицит, голод и жажда. Всё было так просто. Что, как говорится, человеку для счастья требуется, так? Хотел было Брок встать с места, как только услышал звонок, так Барнс его опередил. Он вообще стал активным, ожившим, Брок налюбоваться не мог за последние несколько минут. Он понимал, что теперь сможет и любоваться, и прикасаться столько раз, сколько только пожелает. Барнс никогда против не был, напротив, под ладони подставлялся, изгибался навстречу, словно был каким-то котом. Сжав-разжав ладони, Брок опрокинул в себя содержимое стакана и, встав из-за стола, пошёл в сторону входной двери, где уже был Джеймс. Брок загородил собой обзор на Барнса и сразу протянул правую руку для того, чтобы с его счёта сняли определённую сумму часов. Доставщик стушевался, завидев хмурую рожу Командира, быстро списал на капсулу время и, скомкано извинившись и пожелав приятного аппетита, ретировался в сторону лестничной площадки. Брок проследил до того момента, как только цветастая кепка не скрылась за пролётами, только потом вернулся в квартиру, закрылся на все замки и последовал за стойким запахом на кухню. Он, приблизившись к Джеймсу, коснулся губами его плеча, слизал уже подсыхающую влагу.
[indent] - Не испытывай моё терпение - он пялился на тебя. - Потёрся носом тут же и пригладил напряжённой ладонью по боку. - Я пошёл в душ. Буквально пятнадцать минут. Пока ешь и отдыхай. Скоро буду.
[indent] Слабо, едва ощутимо коснулся зубами живого плеча и уже после ушёл в душ. Хотелось и выпить сразу же и перекусить сытно [ заказанный ужин это гарантировал, а аппетит у них обоих был тот ещё ], а уже потом приступить к утолению голода совершенно иного вида. Смывать пену пришлось дважды – путь по шахтам под землёй, и вот ты уже покрыт пылью, а из-за пота ещё и мутными разводами. Вздохнул полной грудью только тогда, когда вышел из кабины и на манер Джеймса повязал полотенце на бёдра. Привычный жест ладонью – влажные пряди волос назад. Татуировки на теле, сделанные термическими чернилами, стали только чётче, насыщеннее.
[indent] - Пока не могу поверить в то, что она может выполнить операцию за короткий срок. Я им всё ещё не до конца доверяю, - озвучивает, когда появляется на кухне. Сразу берёт один кусок пиццы из приоткрытой коробки, усаживается на то же место, напротив Барнса, который уже принялся за еду постепенно [ Брок доволен – сохранился повышенный аппетит, а это многое значит ]. – Обо всём, блядь, на момент забыл, как только увидел новый протез. О цене я переговорил с Т’Чаллой. Он сказал, что то, что мы сделали для страны, компенсирует и протез, и работу, и реабилитацию и вечную гарантию и обслуживание, если понадобится. Они у нас в долгу. Не знаю, справедливо или нет, но меня вполне устраивает, что не нужно платить, хотя я бы отдал любое время, ты же знаешь.
[indent] Знает, конечно же. Пусть даже если это его выводит из себя. Вскоре Джеймс сможет распоряжаться своим собственным временем, как только захочет, никто его не будет судить или направлять. Брок снова разливает на два пальца и себе, и Джеймсу, берёт в руки стакан и прислоняется им к стакану Барнса. Тихий звон.
[indent] - За то, что всё вышло именно так.
В квартире тихо, Джеймс даже из кухни слышал, как щелкают по очереди все дверные замки. Оно и правильно. Так спокойнее, а если кто-то через окно полезет [вдруг срочно надо, ага, бывает и такое], то можно отстреливать, даже не глядя. Брок заходит за спину, и Джеймс опускает взгляд перед собой, на стаканы и размякающие от пара и масла коробки. Не вздрагивает от мягкого прикосновения языка к плечу, только рефлекторно касается пальцами волос – приятно. В ответ на предупреждение Джеймс только фыркает, порывается голову повернуть, чтобы посмотреть, но не получается, поэтому опускает руку, накрывает ладонь Брока своей и прижимает к тёплому боку, поглаживает костяшки пальцев, не переплетает, но ощутимо сжимает.
- Если тебе кажется, что тут каждого встречного тянет пялиться на киборга – то тебе только кажется.
Машинно-человеческий гибрид. Что-то подсказывает Барнсу: пока он был по самые ноздри напичкан препаратами – именно так оно и было, и ещё попробуй, докажи, машинной или человеческой части в нём было больше. Ответом Джеймсу служит только прикосновение зубов к живому плечу [кожа отзывается, мелкими мурашками покрывается и почти сразу разглаживается].
- Как скажешь, Командир. Есть и отдыхать, – расслабляет хватку и выпускает пальцы, приглаживает по тыльной стороне ладони напоследок.
Джеймс подтаскивает к себе коробку с удоном уже после того, как Брок уходит в ванную. Щурится, когда пар из-под открытой крышки дохнул прямо в лицо, разъединяет бамбуковые палочки и ловко перехватывает между пальцев, чтобы сразу же выловить обжаренную в кляре креветку. Он прислушивается к глухому звуку льющейся воды, садится на стуле удобнее, закидывает голень одной ноги на колено другой и поправляет на бёдрах полотенце, просто потому что так удобнее. Взгляд останавливается на стакане с виски, к которому так и не притронулся. Жмёт плечами, откладывает в сторону креветочный хвостик и поднимает стакан, по букету пытаясь прикинуть, какой именно виски в него налит. Не то чтобы Джеймс такой уж знаток, спирт и спирт. Он поначалу только касается губами, пробуя, а потом уже делает полноценный глоток. Допивает в перерывах между неторопливыми попытками расправиться с удоном.
Уже после к нему вновь присоединяется Брок, и Джеймс даже не скрывается, когда залипает на одну из татуировок, прослеживает чёткие линии взглядом и соскальзывает там, где линию пересевает капля воды. Красивый, чёрт, и умело этим пользуется. Лапша в коробке почти за кончилась, но тут же на столе ещё и пицца, и открытая бутылка с алкоголем. Выглядит как вполне себе ничего вторая половина дня, очень даже ничего. Брок вновь возвращается разговором к предстоящему; невольно пластины на предплечье и бицепсе начинают рекалиброваться с характерным металлическим шелестом.
- Такое в принципе вряд ли делается быстро.
Барнс с сомнением смотрит на левое плечо. Где-то в воспоминаниях обретается смутная мысль о том, что он уже когда-то получал достаточное сильное повреждение, настолько сильное, что протез ему заменяли. Значит, он не цельный, а, как минимум, вставляется в плечевой области как в паз. Разумеется, на схемах это было бы видно намного лучше, но все схемы сейчас у Шури, которая явно понимает в этом больше, чем кто-либо другой. Она настолько гениальна, что махом во всём разбирается, или же уже имела опыт работы с подобными модификациями? Стоило бы спросить, но как-то не пришла эта мысль в голову раньше. Ну, будет время спросить прямо перед непосредственным вмешательством.
Да ещё и все расходы покрыты. Это звучит чертовски подозрительно, слишком хорошо, чтобы быть правдой, но кто такой Джеймс, чтобы отказываться. В конце концов, никто больше не сделает ему ничего подобного, в этом можно быть уверенным. Штат медиков и техников Шмидта разбежались кто куда, потеряв своего основного работодателя, теперь наверняка будут устраиваться в другие места, где могут пригодиться их знания и опыт, а непосредственно те, что занимались Зимним Солдатом, наверняка больше не захотят с ним сталкиваться, пока его ничто не сдерживает [и теперь уже ничего не будет сдерживать впредь; а что касается поводка, так он и сам отлично на нём сидит, привязанный к своему человеку накрепко, это даже препаратами не вытравили].
Виски льётся в стаканы – ни больше, ни меньше, ровно как надо, - Джеймс поднимает стакан и повторяет последнюю фразу практически эхом: «что всё вышло именно так». Вопросы времени вызывают у него противоречивые мысли и чувства. С одной стороны он понимает, что в нынешнем положении будет вечно зависим, не в состоянии разбираться самостоятельно, если цена вопроса составит больше, чем половина того времени, что есть у него на часах в момент принятия решения. С другой стороны он не может быть постоянно зависимым от тех, кто рядом, это вызывает отчасти раздражение, отчасти – досаду.
Было бы забавно, если бы Шури подключила к нему электронные часы, а всё, что получили бы на выходе – мёртвое время. Это было бы, с одной стороны, логично. Не живой и не мёртвый, просто существующий, человек вне времени. Понятное дело, что время всё равно течёт где-то там и позволяет ему существовать, ведь он может принимать его и отдавать точно так же, как если бы биологические часы изначально были на месте и никуда не девались. Может быть у девочки-гения и правда получится подключить электронику так, чтобы она синхронизировалась с процессами, протекающими в организме, и отображала всё необходимое на табло. Барнс вспоминает изящные электронные часы, подсвечивающиеся привычным зелёным, саму чёрно-золотую модель протеза, и думает о том, что оно стоит того, чтобы хотя бы просто захотеть. Даже если ничего не получится, даже если часы не подключатся. Сам протез уже выглядит произведением техники.
- Я знаю, - медленно повторяет Джеймс, отпивая виски. – И именно поэтому хочу закончить со всем быстрее, чтобы перестать напрягать тебя вопросами времени.
Он даже знает, что приблизительно Брок может ответить на это заявление, а потому отвлекает и в наглую забирает с его кусочка пиццы обрезок помидора. Кладёт в рот, касается пальцев губами, проводит по ним кончиком языка. К чёрту всё это именно сейчас, вот просто к чёрту. Будет ещё время обсудить и возможные неприятности, и связанные со всем этим риски. Люди Т’Чаллы не рискнут беспокоить их прямо сейчас, только если вдруг случится что-то из ряда вон выходящее, ну, например, приверженцы режима Шмидта решат поднять восстание и свергнуть не укрепившуюся власть, вернуть всё на круги своя, то самое, под чем люди привыкли жить на протяжении вот уже скольки лет. Зачем, казалось бы, но всегда находятся такие повёрнутые фанатики, последователи, подражатели, и прочие, и прочие, и прочие. Хорошо хоть у Иоганна детей не было, а то ещё с наследничками пришлось бы разбираться. По крайней мере Джеймс не слышал ни о каких близких родственниках, но кто знает, что там было в прошлом Шмидта.
- Приблизительно полтора дня. Потом она позовёт и расскажет план всего, что предстоит сделать. Сам слышал, как минимум выдирать весь этот конструктор, - Джеймс чуть морщится и проводит кончиками пальцев от левой ключицы, наполовину закрытой металлом, вниз, по рёбрам. Даже через кожу можно почувствовать, что там, в глубине, действительно металлом укреплённые части, распределяющие нагрузку от протеза более или менее равномерно. – А потом ставить игрушку посовременее.
Джеймс вытягивает руку и берёт из коробки один из кусочков пиццы, на который меньше всего пришлось всяких разностей. Не то чтобы привычка, просто чтобы рецепторы не забивались каким-то одним вкусом, а постепенно привыкли к другому. В коробке из-под удона ещё осталась вторая креветка. Барнс лениво смотрит на неё и думает, доесть самому или оставить на попробовать. Ему нравится думать и о том, что есть хотя бы полтора дня на то, чтобы прийти в себя перед всеми этими экспериментами на живую. Заодно будет ясно, примет ли Нью-Гринвич Коулсона, или же придётся подавлять народные возмущения. Хотя, казалось бы, чему возмущаться. Коулсон хотя бы и без того бедно живущих людей в гетто обирать не станет. Но это же люди, им только дай повод.
[indent] Брок не стал развивать разговор в этом направлении. Только разве что фыркнул и глянул в сторону, всё ещё пережёвывая пиццу и отпивая немного виски из своего стакана [ романтика на двоих, блядь, вот что получается, ага ]. Бессмысленно что-либо говорить ещё по этому поводу. Если придётся, то Брок будет хоть вечность передавать Барнсу суточные, раз за разом, вымерит вплоть до минут, чтобы не забыть [ просто не сможет, никогда]. Но можно будет давать и неделю или даже месяц. Главное – это помнить дату [ дотошно точную дату ], когда будет нужно провести ещё один взнос. А вот за такую мысль он себя сейчас одернул, тяжело сглотнул кусок пиццы, который внезапно никак не хотел лезть в глотку, и призадумался. Ну, и чем он сейчас в своих мышлениях отличается от Шмидта и его окружения, которые Солдата считали орудием, за которым требуется следить и начислять положенное время, чтобы функционировать продолжал? Может, он отличается тем, что рискнул и повелся на предложение Шури. Она рисовала перед ними потрясающее будущее, от которого отказаться – великая глупость, ошибка на всю жизнь. Больше нигде не будет предложенного такого. Другие люди, изобретатели или учёные просто захотят Солдата себе, как простую [ непростую, высококлассную ] функциональную единицу. Если у Джеймса такое прошлое, несложно вообразить, что с чем-то подобным он уже сталкивался. Шури рассказывала всё так, словно это для неё будет слишком просто – нужно, разве что, разобраться с документами и подготовить всю технику, проинструктировать людей и позвать виновника торжества. А его верный пёс пойдёт следом. Неизвестно, где ещё можно будет найти такие ресурсы [ невообразимо – вибраниум, чистый, не сплав! ], кадры [ Шури и её люди – мастера, гении, грех жаловаться, однако и их не обойдёт классический человеческий фактор ], оборудование [ Рамлоу всё ещё не может представить, какой уровень развития всех программ, которые вела вундеркинд ] и, наконец, цена [ ни секунды, ни минуты, ничего]. Брок бы себе не простил, наверное, если бы просто не рискнул, не попробовал, вот и всё. Так что хорошо, что Джеймс согласился на этот шаг. Этим Рамлоу и отличается от Шмидта, его людей и таких безумных фанатиков – учитывает желания, возможности и все шансы. Поэтому он командир с.т.р.а.й.к.а и всё ещё жив.
[indent] - Она увлечена полностью твоим случаем, - осторожно замечает Рамлоу, допивая виски и доедая свой кусок пиццы, предварительно до этого проследил цепко, как Барнс стащил срез томата и положил себе в рот. Гад такой, соблазняет [ хотя, может быть, он сам этого не осознаёт, выйдет не очень хорошо, хах; радует то, что полотенце скрывает ]. Брок помнил хорошо, что Джеймс слизывал с пальцев похожими движениями языком кое-что другое. И эта мысль заставляет ещё широко ухмыльнуться, прослеживая за действиями. – Главное, чтобы не до фанатизма, а то так и попытается и к рукам прибрать. Я не могу залезть к ней в голову, вот и приходится следить за каждым шагом, выглядеть, как сторожевой пёс и раздражать всех вокруг.
[indent] Никто и словом не обмолвился на этот счёт и взгляда упрекающего не бросил в его сторону за то время, которое они пробыли в ангарах Шури при обследовании Джеймса. Попробовали бы только, ага. Если тот миф о взгляде Командира правда [ что напрочь выбивает все пробки даже у самых закоренелых военных или просто бесстрашных ], то ущерб будет нанесён тамошнему персоналу, а не Броку или Джеймсу же. Шури не казалась дурочкой, к слову. Либо просекла что к чему, либо просто пыталась в это нос свой не совать. И правильно, Брок моментально всю охотку отобьёт, чтоб не лезли туда, куда не просят. Командир подливает виски, снова неторопливо цедит свою порцию, жмурится. Приятно перекатывать на языке терпкий привкус [ нет, не то совсем ] виски и знать, что можно превысить лимит по его потреблению. Больше не нужно контролировать, никаких миссий, никаких отчётов, никакого подчинения, никакого контроля. Не успевает Брок подумать о том, чем заняты сейчас его ребята, как в гостиной, среди его брошенных вещей надрывается мобильный. Стандартный рингтон вырывает из задумчивости. Брок коротко смотрит на Джеймса и, ещё раз глотнув виски, снова поднимается из-за стола.
[indent] Командир рад за Джека, рад, что с его семьёй ничего не произошло. Оказалось, что Эльза до самого конца не верила, что её муж и отец её детей погиб [ департамент чего только будет говорить, чтобы шума избежать; учитывая бойкий характер миссис Роллинз можно было предугадать, что скандал был бы немалым, но ничем хорошем для семьи Джека это не закончилось бы. поэтому Эльза правильно поступила, что ждала и терпела ]. Нужно будет как-то навестить их. Брок давно не видел малыша Сэма и красотку Марту. Он придерживает мобильный плечом, возвращается на кухню, одним только жестом даёт понять Джеймсу, что это Джек [ ладонью изобразить фуражку и отдать честь, при этом показывая, что на связи первый лейтенант ].
[indent] - В пятой, задержимся тут на какое-то время. Местные аборигены оказались куда более продвинутые по части своих научных достижений, - усмехается коротко, обхватывает стакан пальцами, смотрит на остатки алкоголя, которые одинокими каплями скопились на дне. Тут же резко поднял взгляд на Джеймса, усмехнулся. – Всех нас переживёт. Идёт на поправку.
[indent] И Брок сделает для этого всё, как бы это глупо со стороны не звучало.
[indent] Джек не обещал скорой встречи. Он вообще допустил сомнение, что может вернуться в их «бизнес», но и Рамлоу так просто не отпустит своего зама в свободное плавание, даже если он согласится навсегда покончить с их общим делом, забыть всё, отвлечься и быть теперь с семьёй. У него не получится и в этот раз. Сколько до этого было шансов уйти из с.т.р.а.й.к.а, подобрать себе на смену преемника, сдать пост, проститься с командой и сдать оружие. Нет, хотя Брок всегда был готов принять отставку своего заместителя, пускай и с большой неохотой. Это пройдёт. Он должен немного успокоиться. Буквально несколько месяцев и Роллинз уже сам будет тосковать по оболтусам, которые ну никак не могут справиться без него и которые надоедают своему командиру, раздражают его, разочаровывают. Просто нужно время. Каждому из их команды. Брок сам не знает точно, когда сможет полноценно заняться тем, чем и занимался. Самое лучшее, на что он был способен – это вести войну. В любом месте, с любой стороны, но только в том случае, если это совпадает с его интересами и с интересами его ребят. А ещё и согласие обеих сторон на счёт цены. Денег лопатами грести не получится, но заработать себе десятилетия на безбедную старость [ отставку, которая когда-нибудь всё-таки будет ] – это пожалуйста.
[indent] - Сказал, что к семье, уляжется на дно. От его ребят и Эльзы привет, - уселся на стуле поудобнее, откинулся на спинку, а ноги вытянул и расположил на коленях у Джеймса, при этом тянет ухмылку, как ни в чём не бывало. Потирал пяткой бедро, а пальцами задевал край полотенца, что было повязано на поясе, в попытке пронырнуть под него и не сдернуть, хотя это была соблазнительная мысль. Лучше отложить на позже. Дать Джеймсу отдохнуть и привести свои силы в порядок. Командир ещё разлил виски, так и не стирал усмешки с сухих потрескавшихся губ, взял ещё один кусок пиццы, усердно делая вид, что никакого мальчишеского флирта под столом не существует. – Позже, если будет желание после всего этого, навестим их.
Джеймс замечет ухмылку, замирает так на мгновение, а затем качает головой. Прибрать к рукам насильно – это вот так, как Иоганн попытался? Потому что «прибрать к рукам добровольно» звучит как что-то из области фантастики, самая странная формулировка, которую только можно придумать. Джеймс всё равно теперь уже насильно служить крысой не станет – и не в том плане, что не расскажет о делах СТРАЙКа, и не в том плане, что будет безропотно сносить все попытки изучить как снаружи, так и изнутри. Хватит с него того, что дефектный, куда уж ещё больше, ага. С другой стороны, мысль о том, что хотя бы один дефект – поправимый, успокаивает и настраивает на более мирный лад, склоняет к тому, чтобы прислушаться и посмотреть, что ещё могут показать люди, у которых в распоряжении, кажется, едва ли не безграничные возможности. Почему с такими ресурсами они сами не захватили власть? Остаётся только предполагать, догадываться и строить теории, но – к чему? Если они этого не сделали, значит, там причины серьёзнее, чем просто месть за отца и прочие банальные, проверенные временем и жизнями других сценарии. Или же исход ещё проще: привычка решать проблемы чужими руками.
- Не всегда есть возможность и в своей голове разобраться, не то, что в чужой. – Джеймс неопределённым жестом ведёт рукой в сторону. – Пример буквально перед тобой.
Да и не сказал бы Джеймс, что Брок раздражает буквально всех вокруг. Лично ему спокойнее видеть или хотя бы знать, Шури так и пока вовсе не воспринимает Командира отвлекающим фактором, а что касается изредка мелькающих лаборантов, так те и сами стараются лишний раз под руку не лезть, что уж говорить о том, чтобы что-то кому-то высказывать. К тому же тесты и проверки – это рутинная ерунда, к которой Зимний Солдат и в департаменте приучен. Держать оружие в рабочем состоянии – прямая обязанность, а когда оружие живое, обладающее своим сознанием [пусть и подавленной волей], с этим связаны определённые затруднения и сложности. Особенно в том случае, когда, заигравшись, обнаруживаешь ствол, направленным тебе прямо между глаз. Хотя под челюсть эффективнее, угол направления как раз прошивает мозг, что не всегда можно добиться, целясь по уровню бровей.
Стандартный звонок телефона отвлекает практически мгновенно. Джеймс садится на стуле ровнее, переглядывается с Броком, но остаётся на своём месте, когда тот уходит в комнату, только взглядом его провожает [а как тут не проводить – только не прикасаться, взглядом, взглядом]. Брок не задерживается в комнате надолго, а Джеймс специально и не прислушивается к разговору. Знай себе обкусывает край тонкого теста, только раз вскидывает взгляд и получает визуальное подтверждение тому, что попытался угадать по интонациям, которые частично слышал из мобильного [тонкому слуху спасибо, да и есть в голосе Джека что-то такое, что заставляет его узнавать]. Джеймс не слушает специально, оно ему – без надобности. Наблюдает за тем, как свет разбивается о жидкость в стакане и бросает светлые короткие отблески на поверхность стола, приканчивает кусок, который до этого держал в руках, и вытирает пальцы о кем-то брошенное сюда же на стол полотенце [до автоматики доведённое бытовое, у кого из них двоих – и когда успело?].
Виски вновь льётся в стакан. У него вкус терпкий, немного не такой, к которому привык сам Джеймс [чем бы его исправить?], а ещё тёплое прикосновение к бедру вызывает мелкое вздрагивание и вопросительный взгляд через стол. Ухмылка в ответ. Эту ухмылку Джеймс знает. Он слушает, кивает согласно, и очень смутно представляет себе, кто такая и Эльза, и ребята [воображение рисует в голове образ женщины – из тех, что слона остановит, избу потушит, а ещё зачинщикам пиздячек вставит мимоходом]. Прикосновение приятное, не то, от которого хочется в мгновение отдёрнуться, а, наоборот, хочется замереть и прочувствовать как следует, не глядя сконцентрироваться только на ощущениях, чувствовать фантомный след, по которому пальцы ног скользят вверх по внутренней стороне бедра до края полотенца, а затем играючи опускаются ниже.
- Почему бы и нет, - Барнс жмёт плечами, - всё не на одном месте сидеть.
Они не смогут сидеть на одном месте, это понятно и так. Тяжёлая работа всегда оставляет неизгладимый отпечаток на человеке, сознании, подсознании. Тот, кто прошёл через войну, уже не может жить без войны, тот, кто чувствует себя живым в горячих точках, будет стремиться туда попасть, чтобы вновь ощутить вкус к жизни, тот, кто путает реальность со сном, будет стремиться спать как можно дольше, потому что во сне подсознание – создатель всего. И если Джеймсу в конечном итоге придётся стать тем, на кого он большую часть сознательной жизни охотился [Стражи и Часовые – взаимный симбиоз, вечная охота во тьме, попытка перерезать стаю волков – и обнаружение человеческих трупов после], то так тому и быть.
Джеймс садится удобнее, прислоняется лопатками к краю спинки стула и опускает обе руки вниз. Он смотрит на Брока поверх стола, опускает взгляд на губы, широкую ухмылку прослеживает и ухмыляется практически так же, зеркалит. Металлические пальцы касаются лодыжки одной из ног [не смотрит, специально взгляда не опускает], оглаживают и слегка надавливают на впадинку ниже. После это же место занимают тёплые пальцы живой руки, скользят по взъёму стопы до пальцев. Джеймс отнюдь не мешает второй ноге Брока касаться бедра и поглаживать, наоборот только немного шире разводит колени ради удобства [полотенце удачно – или нет – держится на своём месте], а стопу из ладоней не выпускает, массирующими движениями оглаживает от пятки до пальцев, и подушечки перед пальцами проминает неторопливо и обстоятельно.
- В Нью-Гринвиче ведь точно не останемся, - добавляет с долей сомнения, раздумывая над этим.
Даже несмотря на то, что там остаётся их квартира, чёрт его знает, целая или же перевёрнутая с ног на голову несколько раз в попытке найти что-то эдакое. Барнс опускает взгляд на стакан с виски и усмехается. Ну что же, что-то эдакое там явно можно найти, рассованное по стратегически важным местам, и далеко не всегда это оружие, гораздо чаще – что-то куда изобретательнее для двух требовательных мужиков.
- Дэйтон – тоже не особо вариант.
Джеймс не говорит о пятой зоне, потому что рано ещё загадывать, как оно сложится. Если всё со сменой протеза всё-таки срастётся, может быть подконтрольная Т’Чалле и Шури территория станет для Часовых Рамлоу эдаким пристанищем на тяжёлые времена, когда потребуется просто на некоторое время исчезнуть с глаз и раствориться в событиях. Если же сё пройдёт не так уж гладко… на этот счёт Джеймс предпочитает и вовсе не думать.
Он поднимает правую руку над поверхностью стола, берёт стакан и отпивает, прокатывая привкус по языку и чувствуя, как пощипывает мелкие ранки на губах и в самых уголках. Левой всё ещё продолжает стопу, так удобно устроившуюся на бедре, разминать и холодить близким контактом с металлом, щекотать самый взъём. Потом уже ведёт ладонью выше, насколько получается, касается голени и сжимает мышцы, прекрасно зная, как на такой жест они обычно сокращаются до поджимающихся пальцев.
- Куда хочешь податься? - спрашивает негромко и губы облизывает.
[indent] Перевести телефон в режим принятия только особо важных звонков и отложить на стол. Хотелось отдохнуть, как следует, чтобы никто не мог отвлечь или выдернуть куда-то. Никто из его отряда не должен будет обращаться к Командиру безо веской на то причины [ мало ли что там может произойти, что потребуется вмешательство Брока, а? ], то же самое касается и Фила, которые не станет дёргать своего друга по службе только потому, что он и его люди – лучшие из всего, что он может иметь при себе. Нужно будет справляться как-то с помощью других [ учиться этому ], ведь с.т.р.а.й.к. и его командир не всегда смогут быть рядом. Кто знает, может быть, некоторые из этого отряда захотят покончить со своей службой уже вскоре. Или, например, уйдут куда-нибудь в бумажную/сидячую работу при департаменте. Их же никто не подумает осудить. Броку ли не знать, как их дела выматывают. Иной раз ты думаешь, сможешь ли вырваться со следующего задания в целости и сохранности. Уж лучше сдохнуть, чем быть инвалидом. Простое правило, как стиль жизнь. Смерть всё никак не была готова принять Командира Рамлоу в свою свиту, поэтому он выходил из горячих точек живым и здоровым [ частично только покалеченным ], все его конечности были при нём, психическое здоровье – тоже [тут даже могут начать спорить самые храбрые и мнительно бессмертные, всё равно ничего не добьются, а если вскроется, лишатся своих премоляров ], печальная участь обходила и его ребят, каждого [ в них он лично вцеплялся своими клыками, почти что в буквальном смысле, и не был намерен их кому-то отдавать; с.т.р.а.й.к. – элита. каждый был найден Командиром, им взращён, воспитан в лучших армейских традициях, прошедший боевое крещение и являлся надеждой боевой единицей]. Брок рассчитывал на то, что каждый из его отряда не станет «вотпрямщас» нырять головой в какую-нибудь тёмную задницу, из которой выбраться – то ещё дело [ авось придётся дергать весь отряд на помощь и играть в ту самою repku, о которой пригнанные из России и принятые в Нью-Гринвиче ученные шептались в углах своих лабораторий ]. Каждый страйковец был не дурак, но некоторым просто не хватало извилин, крутились-вертелись, но как-то выживали. За счёт помощи друзей, однако. Патологические придурки должны всегда держаться вместе. Недаром кое-кто из его команды постоянно вертелись в паре. Где не увидит один, второй может что-то заподозрить. Да и понять одного мог только второй. Свои придурки были родными, да и понимать их уже было проще, так новых Броку было не нужно.
[indent] Приятным отозвались и касания к ступне, Брок интуитивно замер, всё ещё подозревая [ неосознанно, но что же поделать ], что может остаться инвалидом. Если Зимний бионикой проламывал бетонные стены [ если это требовало задание ], то что ему стоит выдернуть конечность Командира из суставной сумки – да так, что потом уже не приделать, хах. Нет, Командир ему доверял безоговорочно, доверял уже в тот момент, когда только Джеймс появился в том баре в Дэйтоне, но воображение же не остановить. Он видел, как Солдат расправляется с врагами; врагом становиться не хотелось, и приятно было осознавать, что подсознание Барнса не расценивает его и его людей, как потенциальную угрозу, – не окрашивает красным и не даёт команду к ликвидации. В противном случае с.т.р.а.й.к. полным составом мог полечь ещё в Дэйтоне. Барнс не стал бы отвлекаться и зарывать не стал бы. Просто посворачивал шейные позвонки, как желторотым цыплятам. Они бы даже пикнуть что-либо не успели, отдали бы Смерти души.
[indent] - Нигде в этой стране не вариант, - выдал своё мнение Брок, не прекращая настойчивых заигрываний другой ногой, пока первая получала стимуляцию, от которой приятной дрожью проходились напряжения мышц от икроножной до всех паховых, чёрт. И усмехался, тянул оскал, засматривался на ухмылку Барнса – тот даже не шифровался, зеркалил, перенимал настрой, тоже заводился. – Как только Шури закончит, предлагаю быстро уехать отсюда. Европа, дальний Восток, да хоть Китай. Куда захотим.
[indent] Брок всё ещё раздумывает над тем, кто куда подастся из с.т.р.а..й.к.а, взяв свою законный отпуск [ которого уже прилично там накопилось за десятилетия непрерывной службы, да, ещё и стимулирующие были на счету, и различные льготы ]. Перед отъездом стоит согнать всех на последнее построение, после которого каждый решит для себя: уходить на пенсию или остаться ещё в стройных рядах под командованием Командира. Командир сам подумывал о пенсии и всем причитающимся, но мысль о том, что его ребята останутся одни [ был такой парадокс – тяжело переживали смену начальства, бурагозили и даже пакостили ], спускала с небес на землю, показывала всю реальность и заставляла впахивать если не в себя, то в ребят, в Джеймса. Но Джеймс был частью с.т.р.а.й.к.а, такой же частью, как и Роллинз, или Лилз, или тот же самый Пол. Отдельно его рассматривать получалось... не всегда, в противном случае чревато некоторыми неудобствами. Оставить возможность связаться с ними после того, как только разъедутся, – самое важно, что можно было для себя сейчас определить. Его ребята были хорошими, лучшими, поэтому тосковать по ним, как Командир, он просто вынужден, тут без спроса.
[indent] - Выбирай направление, - подмигивает и раскрывает губы, как только металлические пальцы принимаются массировать одну такую точку на стопе, от которой... в общем, массировать настойчиво, из-за чего и с губ сорвался стон. Низкий и едва ли слышный. Сомневаться не приходилось, Джеймс его точно уловит своим тонким слухом. Да и прикидываться уже смысла не было. Барнс его знал, как облупленного, – одно движение, мимолётный взгляд, уголок губ дёргается [ всегда так, последствия войны на своей шкуры; деформация не только психологическая ], а мышцы плеч наливаются напряжением. Брок удобнее усаживается на стуле, ноги пока не убирает, ласку не прерывает – слишком по кайфу, чтобы прерваться хоть на что-то. Да ничто сейчас его не сможет отвлечь, по правде говоря. Абсолютно. И это пиздец как заводило. Истосковавшись за эти полгода Брок намерен восполнить все пробелы даже если это приведёт к его истощению, полной усталость, упадку и далее по списку. На вряд ли его движения выглядели соблазнительными [ никто же не смотрит под стол, никто же, правда? ], но задумываться об этом времени не было, просто некогда. Просто поглаживать с нажимом, не обращая внимания, что полотенце иной раз собирается складками – неудобно, но плевать. Раз и два, чуть отвлечься на то, что Джеймс вытворяет с его ногой, и расслабиться – не дать пяткой на ответном рефлексе, было бы некрасиво. Три четыре – это то, как полотенце остаётся на стуле и частично – бёдрах Солдата после того, как Броку удаётся пробраться под него и сдёрнуть с запаха. Теперь гладить внутреннюю поверхность бедра [ особенно, когда Барнс так удобно их развёл, пусть и немного ] намного удобнее. Виски из стаканов испарялся моментально, жажда разыгралась не на шутку, а ждать так ведь запарно. Ждать Брок устал, ждал слишком много в своей жизни. И отказываться от того, что перед ним в прямом доступе не намерен. Он осторожно отнимает свою ногу у Джеймса, выпрямляется на стуле, трёт крепкую шею, прижмуривается – ощутимо затекло. Затем в пару глотков допивает свою порцию алкоголя и поднимается из-за стола. Он обходит стол, обходит Джеймса, касается его плеч [и живого и металлического – поочерёдно ] пальцами, чуть сжимает живое, затем, наверное с несколько секунд задумавшись, вплетает пальцы в волосы на затылке, взъерошивает против роста и чуть сжимает прямо на макушке [ со знанием дела – это даст свой результат. по-другому бы он не поступал, если бы была вероятность просто лишиться руки, как ранее – ноги ]. После такой заминки пропускает пряди волос меж пальцев и шепчет прямо над ухом: - Проверю спальню.
[indent] На что – не сказал. Но посмотреть, что с кроватью – уж очень велико желание, да. И был таков, бросил цепкий взгляд на Джеймса и скрылся в коридоре, а в спальне уже оценил действия Джеймса по повышению комфортности их пребывания здесь. Коротко хохотнул, присвистнул. Раздельные кровати? Ну, слишком уныло было бы даже для самых прожжённых военных. И к счастью, что Джеймс с Броком думают в одном направлении.
Нигде в этой стране не вариант. Звучит, как мысли, облачённые в слова. Где-то в самой-самой тёмной части сознания сидит мысль о том, что можно подняться на трубу атомной электростанции, облить бензином, поджечь зажигалку, сбросить вниз и попытаться делать ноги. Если проворачивать всё быстро, не задерживаясь, то взрыв громыхнёт уже после того, как успеешь покинуть территорию станции. Взрыв одной трубы зацепит и другие, последует цепная реакция, пока, наконец, не полыхнёт всё вокруг, не накроет жаром огня и грибом радиации. На много миль вокруг станет попросту невозможно жить. Что будет, если Нью-Гринвич постигнет именно такая участь? Было бы, кажется, весьма неплохо: уничтожить махом все воспоминания, плохие и не очень, очистить территорию и через много-много лет начать всё заново, как с чистого листа. Жаль, что не все люди заслуживают смерти, и уж тем более не все виноваты в расслоении общества, которое навязал предыдущий режим. Всё здесь будет как положено, но, вероятно, уже без СТРАЙКа. Джеймс и сам думает о том, что здесь им не развернуться, здесь для них уже слишком тесно. Есть и другая проблема: он не знает, успела ли какая-то информация просочиться в фон. Лилз, конечно, проследила бы за тем, чтобы ни байта информации не оказалось в ненадлежащих руках, но что скажешь обо всех этих учёных, которые разбежались кто куда? У некоторых из них в головах весьма щекотливые данные, в частности о Зимнем Солдате и способе контроля. Кто-то может попытаться использовать это в своих целях. Такого очень не хотелось бы, Джеймс в принципе не хочет повторять подобный опыт хоть когда-нибудь. Такое не только самому себе не пожелаешь впредь, даже врага так не проклянёшь. Нужно поставить окончательную точку, и один из перспективных способов – просто исчезнуть на время, окопаться в другой стране и забыться в человеке, которого не смог забыть даже по медикаментозному принуждению. Вернее, забыл, но не вытравил. Вновь встретил и… вернул? Или сам вернулся, тут уж как посмотреть.
Пока что Джеймс выбирает направление не географическое, а образно физическое. У определённого сорта дам есть такое выражение, как «делать ноги». Элитой считались когда-то, сейчас почти перевелись, но всё же. Владели искусством массажа на таком уровне, что до оргазма могли довести, только лишь нащупав определённые точки на стопах и методично их разминая. Джеймс таким не владеет [было бы у кого учиться, да и некогда – служба, служба, служба, краткие перерывы на родные объятия и слова «всё будет как надо»], но судя по реакции всё делает правильно. Рук не убирает, проминает и ласкает, наблюдает за едва заметным влажным блеском на губах и прислушивается к тихому, но для его слуха различимому стону [в памяти взрезается – как может стонать на самом деле, громко и протяжно, на зависть соседям и до неконтролируемой дрожи, до желания вцепиться зубами в загривок и удерживать так, отпуская только перед самым финалом].
- Даже не знаю. – Голос просаживается, немного, но всё же. Пальцы ноги пробираются под полотенце, оглаживают близко к паху, Джеймс дыхание на секунду задерживает, и только после продолжает: - Азия, может? При желании Европа не так далеко.
Сменить обстановку – то, что надо. Азия по устоям отличается от европейских стран, это должно стать чем-то освежающим, приводящим душу и тело в порядок. Они могут себе это позволить, и чёрта-с-два кто скажет что-то против.
Джеймс разводит ноги ещё немного шире, потому что Брок заигрывается, прижимает ступнёй и ласкает ощутимо. Приятно так ласкает, на что тело предсказуемо отзывается, Джеймс даже поддаётся ближе, но тут Брок, как почувствовав, ноги убирает, тянется [Барнс щурится, смотрит на то, как ладонью шею растирает – обычное и залипательное движение одновременно] и поднимется из-за стола, обходит его стороной. Джеймс голову следом не поворачивает, потому что чувствует прикосновение к плечу [к одному – полностью, ко второму – только отчасти, к той его части, что не является металлической], затем – шорох пальцев в волосах и ощутимое сжатие. Запрокидывает голову вслед натяжению у корней волос, замирает так, как будто бы доверчиво шею открывая – при желании можно нож достать одним движением, глотку вспороть и бросить захлёбываться кровью прямо на полу. Этого не происходит, нет, и тихий шёпот над ухом вызывает мелкие, предвкушающие мурашки от линии роста волос до загривка. Хватка ослабевает, пальцы из волос выскальзывают, а Джеймс смотрит на стакан с остатками виски.
Он слышит удаляющиеся в сторону спальни шаги и не спешит идти следом. Садится на стуле ровнее [напряжение рассасывается, напоминая о себе томительным теплом, сводящее ощущение постепенно сходит на нет], прикрывает глаза, пережидая сиюсекундное желание подняться, догнать, уткнуть лицом в стену, а самому сзади прижаться, прочувствовать всем телом ширину спины, прогиб поясницы и крепость мышц. У Джеймса в стакане остаётся ещё немного виски [алкоголь не бьёт в голову, а позволяет отпустить себя и не следить за жёсткими рамками повседневности, в которые на людях себя заколачивать приходится; если бы действительно хотел напиться, то потребовалось доза гораздо, гораздо больше этой несчастной бутылки], поэтому он проводит подушечками пальцев по стеклянному краю, перехватывает удобнее и допивает одним растяжимым глотком.
Джеймс знает, что проверять в спальне особо нечего. Кровати уже сдвинул до этого, чтобы обеспечить нормальную лежанку [в России когда-то трёхспальные кровати называли "Ленин с нами", на эту же теперь можно было и Сталина уложить в компанию четвёртым], маячков нет, камер тоже. Диктофоны, прослушки, микрофоны? Ну что же, Т'Чалла сам эту квартиру предоставил, и если хочет послушать - то пусть слушает, лично Джеймсу совершенно не жалко. Он поднимается со своего места и не берёт в руки полотенце, которое всё-таки соскальзывает с бёдер и остаётся висеть на сидении стула [запах не поправил вовремя, вот и результат], зато убирает со стола оба стакана и переставляет их ближе к мойке. Все действия - нарочито неторопливые, ленивые почти что, патокой время растягивающие. Уже потом Джеймс всё-таки стягивает полотенце, на бёдра возвращает [казалось бы - зачем, всё и так предельно понятно, заводит его непринуждённая ласка, но неприкрытым по квартире ходить - не самый хороший вариант] и выходит в коридор, чтобы самому заглянуть в спальню.
Барнс останавливается на пороге, ступает так, чтобы пол под линолеумом даже тихо не поскрипывал, этого можно добиться, ступая всей ногой и правильно распределяя вес. Он наблюдает, склоняя голову набок, так, что ровно подстриженные кончики волос щекочут живое плечо.
- Только не Китай, - продолжает он как бы прерванный разговор, ступает в спальню и подходит со спины ближе. - Там с водой проблемы, личным пространством и законами. И не Корея, по крайней мере не Северная.
Джеймс смотрит на Брока, поддаётся ближе и трётся носом по линии роста волос. Восприятие перекрывает привычным запахом, который, кажется, никогда уже не вымоется из смуглой кожи: что-то напоминающее разогретый металл, естественный запах тела, шампунь? Волосы короткие, сохнут быстро, но остаточная влага ещё сохранилась; Джеймс фыркает тихо и касается губами выступающего позвонка.
- Проверил? Нашёл что-нибудь?
Спрашивает лукаво, проводит обеими ладонями рядом с боками, не прикасается, но ведёт близко-близко, чтобы кожей можно было почувствовать тепло от правой и холод от левой. Доводит ладонями до бёдер, полотенце не срывает, даже если хочется [помнит, как ложится в пальцы, какой на вкус, сглатывает, потому что от мысли слюны выделяется больше], поворачивает голову немного в сторону и касается плеча сначала губами, а затем - слабо, но ощутимо -- зубами.
Будет забавно, если Джеймс при осмотре что-нибудь действительно пропустил. Что-нибудь эдакое, миниатюрное и интересное, скажем, без картинки, но со звуком. Он всегда может сказать, что оставил это специально, но он не думает, что кто-то мог на самом деле оставить здесь что-то подобное. Они там - люди не глупые, и если поняли, что и к чему, то помимо "подарков" в холодильнике могли оставить и подарки в спальне. Джеймс и Брок не скрывались специально, но одно правило как бы действовало негласно: личное только для них двоих, остальные перебьются и зубами подавятся. На людях - взгляды, жесты, короткие прикосновения, понятные только им фразы, наедине - всё, что только в голову придёт, если позволяет время и силы после очередной смены. Сейчас нет смен и времени вагон, всё наконец-то спокойно и действительно как надо.
- Там же острова ещё есть. Как насчёт отхватить маленький остров?
Шутит, конечно, но в каждой шутке только доля шутки. Джеймс пробирается пальцами под запах полотенца, с усилием поглаживает мышцы рядом с тазовыми косточками, а когда говорит - то постоянно касается губами плеча, щекочет кожу тёплым дыханием.
[indent] Серьёзно, сдвинул кровати вместе? Брок смотрит на проделанную работу Джеймса и думает о том, как бы им надо было умещаться на одной кровати, если бы они не стали сдерживаться и, минуя даже душевую, сразу направились в спальню. Такое случалось несколько раз. Инициаторами становились оба. Без предупреждений и намёков каких-либо. Всегда хватало лишь взгляда и движений в сторону своего любовника, второй понимал всё сразу, быстро и правильно. Ухмыльнуться, подступить ближе и упасть в поцелуй, который непременно выбьет из головы все мысли и отвлечёт на кое-что интересное, занятное и даже полезное. Тем более что такой секс Броку нравился больше [ в каком-то смысле ], чем это хождение вокруг да около с постепенным завлеканием, словно зверя редкого караулишь или к случке готовишься морально – в первую очередь [ но и в этом было какой-то своё очарование, тьфу ты, как это слово ещё не сорвалось с его губ ]. Быстрый и несдержанный секс, когда нет времени на разговоры [ в стиле «привет, как день прошёл и что нового на работе?»; ирония, да, как может пройти рабочий день у того, кто живёт сутками и у кого мысли забиты только тем, как бы не проколоться перед начальством и заслужить свои суточные, а не стать отработанным материалом – бесполезной пешкой, в которой сейчас нет нужды совершенно ], когда хочется уткнуться носом в мощную крепкую шею и втянуть этот терпкий запах [ пот, немного порох и что-то такое горячее – першитm на корне языке становится моментально, сглатывать-сглатывать и чаще дышать; голод просыпался моментально – мало всегда, как бы это не было по животному; это приятно, эти жить – лучше, чем искать адреналиновые дозы в чем-то другом ].
[indent] - Не Китай, хорошо, - Брок ляпнул это, толком не подумав же. Ему не важно, где конкретно, а поважнее – с кем именно. Они могут устроить себе неплохую комфортную жизнь в любом месте, но только в том случае, если их образ жизни и привычки не будут подавлены правилами и законами [ слишком много их в последнее время, а разгуляться хочется, а хочется пожить для себя, да так, чтобы была на зависть всем, да ]. Придётся же подчиняться, если они не хотят, чтобы их... депортировали. Ладно, чтобы не начинать беспорядки, проще будет вообще в эту страну не заезжать вовсе, зачем трепать нервы окружающим, а себе – портить отпуск? Проще где-то в Европе затеряться. Там к таким, как они, градус интереса максимально снижен и нет никому дела, с какой ты целью приехал погостить: посетить выставку авангардистов или же трахнуться на крыше гранд-отеля. Странно, что это не думают совмещать вместе, ага. – Сдвинутые кровати? Смекалка и находчивость.
[indent] Он чувствует приближение со спины, не поворачивается, нравится так вот чувствовать, нравится ощущать, как позади льнёт [ не плотно ] живое, теплое [ зачастую прохладное, но в момент может разгорячиться, разве что стоит проделать некоторые манипуляции, в которых Брок был виртуозом ], сразу не касается боков, но чётко обозначает своё присутствие здесь. А ещё и в полотенце, хотя Рамлоу отлично помнил, что разобрался с запахом, ладно, не хочет щеголять по квартире в чём мать родила, пускай. Чуть позже на это внимания они обращать не станут, не до этого. И добежать, чтобы взять из холодильника воды – это основное, а на свой внешний вид как-то наплевать, пусть хоть десять снайперов сидят на крышах и пялятся в окно через прицел, или же прослушка работает исправно – Шури и Т’Чалла узнают, да, что такое трах [ именно трах, а не просто секс ] после полугода воздержания и дрочки впустую. Рамлоу стесняться абсолютно нечего, да и быстро ты теряешь остатки культурности, когда гоняешь таких баранов, как с.т.р.а.й.к. С такими по-человечески бывает вообще бесполезно. Они могут понять только тот язык, на котором привыкли разговаривать сами [ Фрэнк и Боб до сих пор воспринимают слово «пацифист», как нечто оскорбительное ]. Брок никогда и ничего не стеснялся, неизвестно было, чем его можно смутить. Представилась возможность пялиться на Джеймса в открытую, пока начальство взгляд свой таращит в другие дыры – да с радостью. Да и о каком сексе без света может идти речь? Свет не включается только когда оба слишком увлечены друг другом [ всегда – читай ]. Даже секс у стены никогда не переносился в горизонтальную плоскость, если уж приспичило и стоит так, что звенело в ушах. Да в пизду соседей и снизу и со всех сторон – пускай завидуют и пилят своих мужей/жён/любовников/любовниц. Барнса пилить было абсолютно не за что. Голод его утолять Рамлоу удавалось, да и сам он был еблив, как мартовский кабель.
[indent] - Вдалеке от цивилизации? – Ухмыляется, шею подставив любовнику ещё больше, так, чтобы было удобно касаться и губами и зубами, если он хочет [ пиздецки заводит сей контраст ]. Цивилизация везде была, поэтому, даже если и правда окажутся на каком-нибудь острове в соломенных лачугах, последние разработки департамента всё равно будут при них. Вопрос в другом: захотят ли они их включать. Дёрнуть ведь могут, если приспичить. Да и сколько сейчас разношерстных отелей понастроили на берегах лазурного море – на выбор, что аж глаза разбегаются. Поэтому, может правда рвануть на острова и прогреть свои старые кости солнцем, а не огнём от пулемётных очередей? Старые ранения стали поднывать в последнее время, никак возраст уже сказывается, а? Нет, манера заниматься сексом часто, помногу это подсекала на корню. Брок разворачивается к Джеймсу, льнёт близко и плотно [ стояки сталкиваются, что вызывает правильную реакцию: выдохнуть судорожно на губы, облизнуться, но не поцеловать, как бы не тянуло – рано ], гладит мощные плечи. Одну ладонь располагает под затылком, придерживает, чтобы не было возможности повернуть голову или отстраниться [ да если захочет. Сможет, Зимний Солдат же, в другом дело, если их желания совпадают; реакция ниже пояса это подтверждала ]. Другой ладонью перехватывает его металлическую руку и укладывает себе на поясницу. Интересно, как скоро Джеймс узнает [ тактильно, ага, - сюрприз, блядь! ], что Брок уже подготовил себя, как смог. Шампунь, разумеется, и мыло для этого мало подходят, но когда пальцы уже знают своё дело, то почему бы не воспользоваться тем материалом, что был под рукой? Именно поэтому было преимущество их квартиры. Все стратегические точки они знали. Если упасть на диван, то где-то в рядом стоящем столике должен найтись тюбик смазки и пара резинок – бежать на работу, когда из тебя течет, это так себе ощущения. Хотя сдерживать в себе сперму Джеймса это тоже был особым фетишем Рамлоу, о котором он не открывался, – всё было и так понятно же. Максимально понятно [ Джеймс читает его правильно и на удивление понятливо, ему всё это тоже нравится, а Броку нравится этот сверх-голод до плоти любовника, а ещё и его жадность ]. Увесистый, но полупустой чёрный бутыль лубриканта в спальне – прикроватные тумбочки, но всё чаще в последнее время стал он лежать меж подушек или под одной из них ближе к изголовью, чтобы было удобно руку протянуть и достать его. Всё это в памяти находилось, как что-то крайне важное, как то, что боишься забыть или просто утерять меж многочисленного... всего. Брок знает, что где-то в подсознании Джеймса все эти воспоминания есть, и если он сможет простимулировать память, как следует, то добьётся положительного результата. Он его всё равно добьётся, даже если придётся эти полутора суток не выпускать Зимнего из постели, да, как уже упоминалось, до самого истощения, раз уж придётся. И Брок не побоится, важно, что никакой работы и время у них есть. Разве что передать Барнсу положенное перед тем, как Шури займётся им уже основательно. Остальное будет на её совести.
[indent] Он открыто и широко скалится Джеймсу, быстро целует его, затем так же быстро разворачивает и толчком в плечи заставляет рухнуть на импровизированную двухместную кровать – без разницы сядет или ляжет, всё равно уже остался без полотенца [ ловкость пальцев, да ]. Рамлоу роняет на пол уже ненужную махровую вещь, подступает ближе и одним движением опускается на коленях. Сначала касается губами колена любовника, затем оглаживает ладони оба и резко разводит в стороны, достаточно широко, и придерживает, чтобы он не смог свести ноги, даже если захочет, да и как намёк – держать так, помоги мне в этом. Смотрит снизу вверх лукаво, трется щекой [ щетина колючая ] о внутреннюю поверхность бедра [ чуть напрягаются мышцы, но почти сразу же доверчиво обмякают ]. Брока до сих пор потряхивает от воспоминания, как Джеймс опустился перед ним на колени в джете, сам же хочет ему напомнить, каким же блядским может быть его рот [ всегда ] и что сноровки он не утерял [ хотя и не на ком было тренироваться ]. Такой опыт ты никак не потеряешь, не пропьёшь
[indent] - Я собираюсь взять глубоко. Высосу из тебя все соки, чёрт возьми.
Губы касаются тёплой кожи плеча. Выдыхает жарко, проводит по тому же месту плоскостью языка, прихватывает зубами над углублением у ключицы и несильно оттягивает на себя, как бы внимание привлекая. Джеймс и без того знает, что внимание Брока сосредоточено целиком и полностью на нём, даже если он не поворачивается, но такое вот животное требование, безмолвное, может быть слегка болезненное – своеобразное заигрывание. Джеймс не стал бы так делать, если бы что-то не подсказывало, что Командиру нравятся следы, которые остаются на его коже от зубов, нравится, как они могут саднить, наливаться цветом или покрываться корочкой подсыхающей крови. На смуглой коже каждый след отпечатывается чуть иначе: цвет не проявляется сразу, а как будто бы задерживается, зато выглядит насыщеннее, сразу же к себе внимание привлекает, подчёркивает негласную принадлежность.
- Звучит так, будто не ценишь.
Джеймс фыркает тихо рядом с ухом, касается краешка кончиком языка. Это, разумеется, не кованая двуспальняя кровать, которую не жалко поставить в спальне чтобы быть уверенным, что уж она-то точно выдержит. Но двух сдвинутых кроватей должно хватить на вечер [ночь, день?] чтобы хотя бы ненадолго утолить голод друг по другу, сделать это своеобразным залогом на то время, пока Барнс будет проходить все необходимые процедуры. А уже после, когда замена протеза будет позади [именно когда, а не если], уже после можно будет показать фак всему остальному миру и потратить время на то, что действительно важно [на того, кто действительно важен].
- Вдалеке от цивилизации, да. – Он продолжает касаться губами изгиба шеи, между словами чувствительно прихватывать зубами кожу. Он ведёт подушечками пальцев по низу живота, касается тонкой полоски волос, с небольшим усилием продавливает и оглаживает. – Цивилизация, конечно, и туда добралась, но я бы не отказался от какого-нибудь Исла Нублар.
Чёрт его знает, почему сейчас вспоминает про этот поистине древний фильм. Наверное, потому что любому человеку нужно место, которое он будет считать «своим». Здесь и сейчас у Джеймса нет своего угла, его место там, куда пойдёт Брок – сейчас в подсознании эта мысль возникает просто и естественно, так, как будто была там всегда, даже несмотря на этот полугодовалый инцидент с попыткой полностью переписать память, как будто бы она – жёсткий диск частично механизированного тела. Может быть так оно и есть, может быть там давным-давно вместо мозгов - процессор и жёсткий диск, вот только кое-кто сумел наложить на него пароль и защитить от форматирования. Стоило по всем правилам этого кого-то отблагодарить.
Джеймс разводит руки, стоит Броку развернуться, но следующее его движение заставляет наоборот обнять, прижаться ближе, теснее, прихватить зубами нижнюю губу [ту самую, на которой слишком отчётливо ощущается судорожный выдох] в попытке сдержать такой же прерывистый вздох, когда даже через махровую ткань полотенца член трётся о член, почти так, как ранее в джете, но иначе, не напрямую. Джеймс наклоняет голову, когда пальцы привычным жестом поднимаются с плеча выше, вплетаются в волосы на затылке и слегка натягивают, удерживая его голову в одном положении. Джеймс дёргаться и не собирается [хотя мог бы, и хер бы кто его остановил; если бы ему на секунду показалось, что это может ему повредить – не раздумывая дёрнулся бы в сторону, но в груди разливается тепло доверия, поэтому недвижим], протягивает левую руку и касается левой ладонью поясницы Брока. Бионика - холодная, но Брок [всегда] горячий, настолько, что даже металл постепенно согреется, если будет достаточно долго контактировать с разгорячённой кожей.
Быстрый поцелуй – как точка отсчёта для всего последующего. Джеймс не думает, позволяет телу и желаниям возобладать над разумом, потому что сейчас это то, что он хочет. Поцелуй получается смазанным, почти болезненным [показалось, или в порыве зубы стукнулись о зубы], Джеймс тянется ближе, чтобы продлить контакт как можно дольше, и Брок этим пользуется, потому что по инерции разворачивает его спиной к кровати и толкает назад.
Джеймс даже ответить на это ничего не успевает. Пружины кровати натужно скрипят, трещат почти что, но выдерживают вес со всего маха опустившегося мужика вкупе со всеми его металлическими имплантатами. Он именно что садится, не ложится, смотрит на то, как Брок подходит ближе, на то, как тот на колени перед ним опускается [от этого член слегка дёргается, ближе к низу живота]. Джеймс без лишнего сопротивления разводит ноги шире, так, как это удобнее Броку, мелко вздрагивает, когда щетина царапает чувствительную кожу внутренней стороны бедра, и не может удержаться от того, чтобы не напрячься в ответ на такое действие, однако, усилием заставляет себя расслабить мышцы, опустить взгляд и разглядывать лицо любовника с толикой интереса. Тот потрясающе смотрится вот прямо так, на коленях, и взгляд этот горящий, янтарный, птичий почти что, как у тех соколов-ястребов-коршунов, которых пользовали для охоты только люди с достатком.
Джеймс сглатывает, усмехается и протягивает левую руку, касается металлическими пальцами подбородка Брока. Почему-то так говорить гораздо сложнее, потому что голос просаживается, но он не может удержаться, не может промолчать.
- Ну так не собирайся, а бери.
В тоне голоса в равной степени смешано и утверждение, и приказ. Идеальная пропорция, ничего лишнего. Подушечка большого пальца [металлическая твёрдость и блеск не дают забыть, что это бионика, а не плоть] скользит по губам, пусть и не ощущает их фактуру, с выверенной точностью надавливает на нижнюю и прижимает, заставляя поначалу только зубы обнажить. Джеймс смотрит пристально, чувствует тёплые ладони на своих обнажённых бёдрах, и это – приятно, это так, как сейчас и должно быть.
- Давай, приоткрой рот.
Давит пальцем ещё немного сильнее, обводит губы по кругу, разглядывает и любуется, вновь сглатывает, не даёт так просто приблизиться и выполнить ранее озвученную угрозу. Впрочем, если бы Джеймсу каждый второй преступник угрожал таким способом… преступников в мире ровно в половину стало бы меньше, потому что Барнс ещё помнит стальную ноту, проскользнувшую в голосе Рамлоу, когда тот требовал не испытывать терпение и не красоваться перед посторонними людьми. Со своей стороны, думается Барнсу, он поступил бы точно так же. Пришлось бы Вселенной молиться, чтобы никогда не повстречаться с Зимним Солдатом.
Джеймс перехватывает себя у основания, напоказ проводит ладонью по всей длине, стирает пальцем каплю выступившей смазки и поднимает руку, чтобы демонстративно языком по тому же пальцу провести. Бионической рукой он всё ещё фиксирует Брока под челюстью, смотреть на это заставляет, хотя бы взглядом просить. И только после этого вновь касается живой ладонью члена, подтягивает Брока ближе к себе и ведёт обнажившейся головкой по его губам. Контраст разительный просто, нежная кожа, кажется, ощущает каждую неровность потрескавшихся губ, это даже в какой-то степени больше заводит, из-за чего Джеймс выдыхает сквозь приоткрытые губы, пережидая наиболее чувствительный момент, перебирает пальцами удобнее и в какой-то момент прихлопывает головкой по губам, выставленному языку. Влажно, приятно, со слабым, шлёпающим звуком, от которого мурашки пробегают от линии роста волос до загривка. Джеймс и ноги разводит ещё немного шире, а сам назад откидывается, продолжая водить головкой по тёплым, влажным губам, постукивать, когда Брок рот то ли закрыть пытается, то ли просто сглотнуть, слегка прогибаться в пояснице и смотреть-смотреть-смотреть на это. Наконец Джеймс и вовсе правую руку убирает, а хватку левой – ослабляет для того, чтобы огладить по скуле поощрительно, коснуться металлически прохладными пальцами шеи, запустить их в волосы и сжать, несильно, но ощутимо.
[indent] Металлическая рука – бионика – должна была ассоциироваться со смертью. Ну, или хотя бы с опасностью, которая тебя уж точно не обойдёт по дуге, если уж оплошал где-то. Брок не единожды видел, как Барнс умело ею пользуется не только для того, чтобы приготовить утренний кофе или намыливать себе голову, эта рука в первую очередь была создана как орудие – информация из архивов Гидры лишний раз это подтвердили. Но вместо того, чтобы трепетать при виде этой руки от возможной опасности, Брок трепетал из-за того, что начинал стремительно заводиться. Вот и сейчас, да, когда Джеймс протягивает к нему левую руку, когда он касается большим пальцем нижней губы своего Командира, Брок чувствует пульсацию скорее в висках и паху, а не как положено – на уровне сердце. И это нормально, надо сказать. Это как раз то, что Брок ждал [ все эти пол года и постоянно – сутки до того, как Гидра их разделила ]. Металл всегда холодный, опять же контраст, который был приятен телу, даже очень. Брок никогда не дёргался от левой руки своего любовника, разве что мог частично напрячься от этой неожиданности – прохладой накрывало мгновенно. Не хотелось представлять, какой холод Джеймс испытывает всегда, таская на себе и в себе весь этот каркас. После, всё после. Скоро всё изменится основательно, всё останется позади: и боль, и дискомфорт.
[indent] Рамлоу отвлекается на то, чтобы попытаться поймать металлический палец губами, быстро задержать его во рту, поиграться самим кончиком языка и отпустить, смочив слюной как следует напоследок. Слушает эту просьбу-приказ и торопится всё исполнить: и приказ, и своё заявление. На самом деле он не стал бы тянуть в любой другое раз [ раньше – никогда, каждая минута была на их общем счету ], но не сейчас. Сейчас хотелось довести и завести Зимнего основательно, довести до такого, что память и подсознание ему сами будут подкидывать нужные варианты развития событий. Правда же – Рамлоу следует просто как следует простимулировать всё участки, отвечающие за эти самые процессы. Сомнительная такая физиология человека, но что поделать, если нет никакого другого шанса, даже малейшей возможности, вернуть всё, как было легко и просто. Придется действовать только своими руками и полагаться на свои таланты, на свой рот, если точнее. Отсосёт так, что пятна белые у Джеймса под глазами замелькают, и что в ушах зазвенит из-за того, что кровь отхлынет от головы к паху. Он непременно будет сжимать пальцами одеяло под собой или [ что точнее в нынешних обстоятельствах – Рамлоу это чувствует – пальцы в волосах ] волосы своего Командира. Удобно и тоже заводит – ещё как!
[indent] Он раскрывает рот шире, ждёт касаний пальцев к своим губам и выставленному напоказ широкому влажному и горячему языку. Однако Джеймс дразнится, ласкает сам себя [ тут Брок заметно вздрогнул, сжал бёдра Джеймса пальцами сильнее, чем требовалось, заметил вовремя и ослабил хватку. но сам же виноват, что такое вытворяет! ]. В горле пересыхает моментально, схватывает спазмом, Рамлоу несколько раз сглатывает и придвигается, добившись, наконец, того, чтобы на него обратили внимание. Головка ударяется несколько раз о приоткрытые призывно губы, о язык, который Брок собирает привкус любовника и причмокивает, распробует и прикрывает глаза томительно – горячо и знакомо, ничем его вкус не изменит. Джеймс отпускает себя, придерживает разве что несильно, но вот пальцы с челюсти Рамлоу пока не убирает [ пиздец, нужно ли вообще было что-то там в мозгу у него стимулировать, Барнс пока делал всё правильно, всё, как надо. всё, как было до всего ], вынуждает ожидать шанса приступить, наконец, к делу. И когда пальцы чувствуются уже в волосах, Рамлоу прикрывает глаза, ведёт раскрытыми ладонями по бёдрам Барнса, ближе придвигается, уперевшись коленями в постель, обхватывает, наконец, губами мокрую гладкую головку, с которой прилично текло, и резко двигает головой вниз, пряча зубы предусмотрительно. Он всё ещё придерживает его ноги ладонями в таком раскрытом положении, хотя мог бы помочь себе, придержать его член и опуститься до конца. Нет, нравится же так, в зависимости от действий Рамлоу, Джеймс реагирует по-особенному. Мышцы бёдер подрагивают, расслабляются и снова подрагивают по мере того, как Брок вбирает глубоко, как и обещал. Чтобы до самого конца, уткнуться носом в пах, зажмуриться и на пробу сглотнуть. Всё так, как он делал раньше. Тело под ним не подведёт, Джеймс реагирует точно так, как было раньше, а Брок поглаживает его ладонями, отвлекает, расслабляет и не позволяет слишком напрягаться. Надо лишь сконцентрироваться, расслабиться, и будет легче, оттянется конец ещё дальше. После чуть саднящего сглатывания Рамлоу двигает головой назад, пока член не выскальзывает изо рта и снова головкой не упирается в припухлые мокрые губы. Он поднимает взгляд на Джеймса, наблюдает, пока принимается посасывать блестящую малиновую головку, словно какое-то лакомство, словно правда хотел высосать все соки, как и обещал. Обещал он многое, ещё больше сегодня уж точно сделает.
[indent] А Джеймс прогибается в пояснице и двигается навстречу, сам смотрит в ответ, взгляда не отводит, любуется и иногда облизывается. Смотря на такое, Брок может лишь ускорять ласку, подводя ладони, наконец, к члену, сжимая его одной рукой у основания, второй – принимается оглаживать с нажимом мошонку. Взгляд теперь приходится опустить, а чуть позже – вовсе глаза прикрыть, расслаблять горло и раз за разом принимать член, глубже, на пробу, и ещё глубже, чтобы на моменте, когда головка настойчиво упирается в заднюю стенку глотки, сжимать её. Горло схватывается спазмом иногда и рефлекторно, но Брок старается дышать носом, тем временем оглаживая окрепший ствол и все его выпирающие венки юрким языком. Чтобы в следующий миг выпустить ствол из плена с неприличным мокрым звуком, наклонить голову [ частично не обращая внимания на хватку в волосах, которая, кажется, стала только сильнее, но не останавливала? ] и провести губами по члену сбоку, приласкать, оттянуть момент, расслабить. И взглянуть на него хитрым прищуром, в котором будет читать улыбка – несомненно.
[indent] Уже позже, когда мышцы под ладонями будут вздрагивать на каждое заглатывание, на каждое поглаживание, когда уже бёдра будут толкаться навстречу слишком резко и неожиданно – до кашля, который будет получаться сдерживать и проглатывать [ снова головка окажется в узком упругом плену ], Брок будет иногда выпускать член, проводить широко языком по головке и шептать, что у стены бывало чаще после смен, когда Барнс приходит вторым. Брок уже успевал прийти после смены и даже принять душ. Барнс брал его и не сдерживал, вжимался губами, щекой или лицом в милостиво подставленную шею, ритмично двигал бёдрами [ попросту дёргал, насаживал Брока на себя ]. На самом деле ему едва удавалось сбросить форменную куртку Стражей, а за лёгкую рубашку браться было уже некогда. Но Рамлоу удобно ухватывался за неё, пока спиной сносил какие-то картины [ они были ещё до того, как Барнс и Рамлоу оказались в этой квартире, вид не портят, зачем убирать? ]. Рамки падали, и натюрморты разбивались, приходили в негодность. Брок вплетал пальцы в спутавшиеся волосы Джеймса на затылке, сжимает, приостанавливал [ как бы вожжи натягивал, хах ], скалился его и требовал свой поцелуй, пока в это время насаживался на член до конца.
[indent] А ещё он шептал, уже принимаясь за легкие, но ощутимые укусы низа живота и бёдер, о том, как можно растянуть удовольствие, распались Джеймс под ним. Тогда была одна кровать на двоих, но и сейчас же тоже очень неплохо. Брок тогда сжимал бёдра Джеймса коленями крепко, не давал забыть о горячем, влажном и волнующем, сам тянулся к нему на четвереньках [ подобно какому-то зверю ], подступал ближе. Он целовал сначала плечи поочерёдно, губами и зубами прихватывал [ с металлическим плечом сложнее, но и его он вниманием не обделял, нет уж ]. Переходил на шею, ладонью приглаживал по волосам, одобрял, что голову любовник запрокинул так удобно. Ни один миллиметр кожи не остался незамеченным. Где-то багровело, где-то алело, где-то проступали лунки от зубов. Через какое-то время это обязательно затянется, но пока можно так вот полюбоваться. При этом бёдрами двигая ему навстречу [ стояки сталкивались, пачкались в смазке ], чётко потираясь и возбуждая до краю. Он шепчет о том, что в какой-то момент Джеймс не сдерживается, о том, как он может хватать за бёдра любовника без опасения оставить чернеющие пятна синяков. Брок знает, что Джеймс обязательно будет оглаживать поясницу [ Брок хорошо так прогибается, когда плотно прижимается ягодицами к паху ]. Брок на самом деле может долго рассказывать и каждый раз – что-то новое. То, что Джеймс даже может и не замечает, как делает. Но Рамлоу удовлетворён, что всё идёт, как нужно. Вскоре он с удивлением замечает, как же его любовнику, всё-таки, идёт новый протез, словно бы настоящая рука, живая такая. Ему нравится, как временами поблескивают золотые вставки [ едва заметные ], больше не мозолит глаза красная звезда на плече. Ледяным холодом новая бионика не отдаёт, но прохлада металла никуда не девается. Барнс, изученный Шури и излеченный ею же, уже прочувствовал свой голод [ хотя начал ещё в той квартирке, когда Рамлоу опускался перед ним на колени и шептал-шептал о том, что было и что обязательно ещё будет ]. Этот зверский голод ощущает и сам Брок, поднимаясь на коленях, когда Джеймс берёт его сзади так, что ноги едва ли могут удержать в одном положении [ предательски разъезжаются, но сам Рамлоу держится, прогибается в пояснице снова ]. Приходится упереться одной ладонью в стону, второй – в изголовье кровати. Это, блядь, их квартира, тут даже запах остался тот же. Командир ненадолго позволяет себе опустить голову, зажмуриться. Влажные пряди волос из его ранее наспех уложенного пятернёй пальцев андерката падают на глаза, мешаются. А Джеймс тут же прижимается губами горячими к правому плечу, замирает, даёт передышку, накрывает левую ладонь своей – металлической, черной, так же золото-поблескивающей [ время; отвлекаться на него была самым приятным занятием у Брока – просто переплести пальцы, сидя на диване за просмотром телевизора в ожидании звонка от Лилз на счёт билетов и визы, касаться губами металлических пальцев и прижмуриваться на это зелёное мерцание десяти миллионов лет, которое никогда не убудет, не потухнет ]. Пальцы переплетает, сжимает и возобновляет толчки с такой силой и амплитудой, что Броку остаётся голову запрокинуть и громко стонать [ кричать на самом деле, потому что точность у Джеймса была не только в стрельбе ], принимая его в себя раз за разом.
Слюна блестит на металлических пальцах, и мало сказать, что это завораживающе. Лучше этого может быть только вид растянутых вокруг члена губ, плотно его обхватывающих, пропускающих во влажную, тёплую мягкость рта. Головка ложится на плоскость языка, скользит по ребристому нёбу, достигает корня и на этом не задерживается. Джеймс вздыхает шумно, облизывается и вжимается бёдрами в матрас под собой, чтобы не толкнуться рефлекторно: спазм глотки сжимает упругими стенками, создаёт правильное ощущение горячего, мокрого давления. Взгляд снизу-вверх словно обжигает изнутри: Джеймс щурится, смотрит в ответ, касается пальцами свободной руки губ Брока и обводит их, плотно сжимающиеся вокруг ствола, ещё до того, как тот с пошлым звуком выпускает член изо рта и начинает посасывать головку, проводить губами по боковой стороне от самого основания вверх, вновь вбирать в рот и ладонью ощутимо пережимать. Брок нисколько не шутил, когда высказывал угрозу, Джеймс практически готов сдаться только лишь ощущениям: бионические пальцы сжимаются в волосах, оттягивают голову Командира от члена [дорвался, вон как старается, так, что в паху пульсировать начинает], а потом притягивают обратно, не в силах отказаться от удовольствия наблюдать, жадно запоминать каждое движение, чувствовать жаркую влагу рта и умелый язык, то точно нажимающий самым кончиком на уздечку, то оглаживающий щёчки, то скользящий по всей длине вниз. Джеймс даже не представлял, что жёсткая линия рта Брока умеет терять приличные очертания: от интенсивности трения у него тоже слегка припухают губы, и это выглядит донельзя эротично. У Брока, кажется, и нет в планах такого пункта, как останавливаться, а Барнсу остаётся только уповать на быструю возможность восстановиться, потому что ограничиться этим по-блядски восхитительным ртом у него нет никакого желания, особенно когда он всё-таки прикрывает глаза, продолжая сжимать бионическими пальцами пряди волос, а пальцами живой руки впивается в простынь, чтобы найти точку опоры, вскинуть бёдра и толкнуться прямо в податливый рот, и не один раз, а взять подходящий, равномерный ритм, с каждым толчком подводящим до грани.
Уже после он по достоинству ценит то, что Брок подготовился буквально ко всему. Особенно когда тот, обнажённый, забирается на колени к Джеймсу, опрокидывает его лопатками на кровать и наклоняется, чтобы расцветить шею и плечи следами-укусами. Джеймс подрагивает, дышит поверхностно сквозь приоткрытые губы, смачивает их самым кончиком языка и не может не прикасаться к подтянутому, крепкому телу, доведённому максимальным количеством тренировок практически до совершенства: огладить плечи, коснуться лопаток, пробежаться пальцами по рёбрам и бокам, сжав их ощутимо, огладить бёдра и коснуться ягодиц, впиться в них пальцами, притягивая как можно ближе, теснее, плотнее. Там, между ягодиц, растянуто и даже слегка скользко [тактильное исследование вызывает урчащее в груди удовлетворение], Джеймс выворачивается и собственнически кусает Брока в изгиб шеи ближе к плечу, утыкается в то же место носом, судорожно втягивая воздух в лёгкие, и всё-таки на пробу толкается пальцами внутрь. Жарко, тесно, мышцы упруго сжимают пальцы, как будто только и ждали такого поспешного растягивания, там и правда скользко [это не смазка, определённо]. А ещё Брок так сильно сжимает коленями бёдра Джеймса, что тому хочется выгнуться навстречу, приподнять любовника и опустить, только уже не дразняще тереться ложбинкой меж ягодиц о крепко стоящий член, а прямо на член, хочется прочувствовать, как член раздвигает упругие стеночки, проникает внутрь постепенно, не сразу на всю длину, а поначалу с задержкой, небольшим затруднением. Брок ещё расслабится так демонстративно, напоказ, качнёт бёдрами, и член полностью скользнёт внутрь уже практически без сопротивления.
Брок каждый раз во время близости начинает говорить, рассказывать, и Джеймс его не перебивает. Ни разу в такие моменты не перебивает, запоминает каждое слово, прислушивается, примеряет на себя. Звучит как истина. Джеймс тогда правда не сдерживается, то хватает любовника за бёдра в порыве страсти и нежности одновременно, то прикусывает загривок, а потом увлечённо зализывает следы от собственных зубов и чувствует, как тело любовника подрагивает в истоме, требует своё, и Джеймс обязательно доводит его до края, до состояния, в котором соображать и сложно, и не хочется вовсе. Брок всегда узкий, даже если они часами подряд трахаются, отдавая самих себя без остатка, и это тоже одна из пикантных и потрясающих особенностей, за которую Джеймс готов вылизывать эту потрясную крепкую задницу по десятку минут, раздразнивая, выласкивая, растягивая мышцы языком и сразу же смачивая. В такие моменты Джеймс не видит, но знает, что Брок может и костяшки пальцев прикусывать, чтобы не стонать слишком громко, и утыкаться лицом в сгиб локтя, но при этом неизменно бёдра приподнимать, подставляться, раскрываться полностью, если необходимо даже пальцами это проделывая, может и оглядываться через плечо, смотреть лукаво своими янтарными глазами, подмигивать и охрипло приказывать засадить уже до самого основания и спустить только внутрь [или в рот], и никак иначе.
Уже после, когда серый металл бионики сменяется чёрным вибраниумом с золотыми прожилками, Джеймсу приходится заново изучать собственное равновесие, и Брок ему в этом помогает, своими, конечно, способами, но стоит заметить, что чертовски приятными. Тогда они вновь пробуют у стены, не успевая добраться до кровати [Джеймс грёбанный собственник, он уже не может отделываться от желания впиваться зубами в кожу, зажимать мышцу шеи, а потом выласкивать следы кончиком языка и зацеловывать поверх, словно извиняясь]. Брок ничего против не говорит, только тянется требовательно за поцелуями, и Джеймс целует, конечно, подчас сладко, подчас голодно и с желанием, цепляясь сознанием за контраст мягкости рта и остроты зубов, о которые он нет-нет, да специально царапает собственный язык. Они, чёрт возьми, пробуют даже на широком, неостеклённом балконе [Джеймс не уверен, было ли Броку удобно упираться локтями в нижний край ограждения балкона, но прогибался он при этом так круто и призывно, что удержаться сил просто не было]. Если кто-то на улице слышал – обожемой, да всем насрать, завидуйте молча. И продолжить уже после: в их квартире, до которой они всё-таки добрались, на широкой и крепкой кровати, в изголовье которой можно вцепиться и не бояться, что оно рассыплется к чертям. Брок и цепляется: одной рукой по стене мажет, другой в изголовье кровати впивается, у него бёдра напряжённо подрагивают, когда он стоит на коленях и слегка переминается по матрасу, поэтому Джеймс любовно оглаживает от середины бедра до самого сгиба и, не предупреждая [Брок привычный, Брока это заводит не меньше, чем Джеймса], толкается внутрь сразу на всю длину, преодолевая рефлекторное сжатие мышц. Брок голову запрокидывает, стоном заходится, и Джеймс, до этого переплетающий пальцы левой руки с его пальцами, подхватывает его под верхнюю часть живота и грудь, чтобы тот на расползающихся по простыне коленях не рухнул грудью на матрас. И потом ещё долго не выпускает его из объятий, то носом о колючую щёку трётся, то бока оглаживает и пальцами сжимает, а то ловко опускает руку вниз и касается пальцами не сразу смыкающихся мышц, слегка проталкивает пальцы внутрь, чтобы ощутить насколько там скользко и влажно.
Лилз, конечно, достаёт билеты и визы, и уже много позже они выбираются в Европу, прочь от двенадцати временных зон [которые всё равно практически не функционируют после того, как каждый житель страны получил на свой личный счёт как минимум пару-тройку десятков лет], прочь от Нью-Гринвича и всего того дерьма, что там случилось. Этот жест остался родным и привычным: Джеймс переплетает пальцы левой руки с пальцами Брока, сжимает слегка и поглаживает подушечкой бионического пальца по костяшкам. Вибраниум легче, вибраниум прочнее и удобнее: без каркаса Джеймс чувствует себя в разы лучше, а зелёный свет часов, отсчитывающих десять миллионов лет, отражается сразу в двух парах глаз.
не говори мне "да", не говори мне "нет"
нам на двоих с тобой сто сорок тысяч лет.
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Прожитое » so it's 3 am, turn it on again