hotel Artemis // 2028
1. No killing the other patients. |
Отредактировано Adam (2021-08-23 23:51:28)
american sports
Сообщений 1 страница 30 из 32
Поделиться12021-04-23 01:11:02
Поделиться22021-04-25 20:53:35
A montage of the latest ancient ruins |
+++
+++
+++
Поначалу Манфреду кажется – ему обязательно прилетит отдачей. Отдачей от всего этого недавнего осознания, от полученной информации, которую он принял удивительно легко – не считая легкой истерики в самом начале (а ведь все могло быть гораздо, г о р а з д о хуже).
И поэтому он ждет. Не в буквальном смысле – сидеть на месте у него времени нет (хоть и теперь у него в буквальном смысле есть все время мира – и эту концепцию Стоун просто не в состоянии принять и объять).
Поэтому на месте Манфред не сидит, но на каком-то глубинном уровне, где-то на задворках собственного сознания он ждет, что, возможно, запоздалая истерика глобального масштаба все-таки случится.
Но нет.
Все тихо и спокойно – по меркам Манфреда Стоуна. Все так, как и всегда. Как и было до этого осознания собственной бессмертности, до осознания все перспектив, которые открываются всем тем, кому никогда не суждено умереть.
Иногда он думает – а сколько еще таких удачливых сукиных сынов ходит по этой планете? Или проклятых – смотря, с какой стороны посмотреть. В разные моменты сам Манфред считает по-разному – в зависимости от настроения.
Так, кроме Адама, Стоун знает еще этого лощеного Генри Моргана, с которым они случайно столкнулись как будто бы в прошлой жизни – по крайней мере, по ощущениям кажется именно так. Если смотреть на динамику отношений Моргана и Адама, то можно рассудить, что у потенциальных бессмертных отношения могут сложиться так себе – заканчивая не-убийством одного из оппонентов, когда тот оказывается прикован на пятнадцать лет к больничной койке, не в состоянии даже моргнуть самостоятельно.
А может быть так, как у Стоуна с Адамом – нечто совершенно противоположное.
Выборка, конечно, не то чтобы очень большая. Да и факт этого самого бессмертия – как и смертности – не играет совершенно никакой роли, в конце-то концов. Если человек мудак, то он мудак.
На вилле, предоставленной им Франклином, они в итоге не задерживаются надолго – Манфред вскоре начинает искать им с Адамом новое жилище, и находит его спустя несколько дней.
Первый вариант – особняк на голливудских холмах – приходится отмести почти сразу, хоть и по антуражу и дизайну он попадает по всем фронтам. Холмы – это, конечно, хорошо, но до воды далеко. И пусть там и имеется бассейн, но Адам качает головы – лучше, чтобы поблизости был именно океан. А то мало ли что.
Манфред почти устраивает сцену с закатанными глазами и хлопающей крышкой макбука, но в итоге соглашается поискать что-нибудь другое.
Это мало ли что немного вымораживает – потому что, черт возьми, что теперь может случиться, когда у них обоих с наличием бессмертия есть полный карт-бланш абсолютно на все.
Может, еще поищем квартиру в каком-нибудь сраном даунтауне, а? Студию, например, чтобы спать возле холодильника, почти выпаливает Стоун в какой-то момент, но вовремя осекается.
Это тоже не подойдет, потому что рядом не будет сраного океана.
Они выбирают виллу на Венис Бич – почти как песня Ланы Дель Рей Venice Bitch, которая была популярна лет десять назад. Манфреду нравится уже этот факт.
До пляжа рукой подать, а сам интерьер отвечает стандартам сдержанного минимализма и несдержанной вычурности – дизайнер как будто бы хотел соединить в себе несочетаемое. Это Стоуну тоже нравится.
А еще ему нравится то, что до ближайших соседей охренеть как далеко – у них практически есть свой личный кусок пляжа. Не идет ни в какое сравнение с пенсионерами в Малибу, где они жили до этого – и пусть сам Манфред лично ни разу не повстречал ни одного, самого осознания их потенциального наличия тоже изрядно бесило.
И он надеется на то, что хотя бы первое время сраный Орион Франклин не будет знать, где они находятся.
Стоун все еще не уверен, что хочет лично контактировать со стариком – иметь с ним дела, к сожалению, придется в любом случае, если они собираются заниматься «Артемидой». Но, благо, в их высокотехнологичный век совершенно необязательно встречаться лично.
По крайней мере, Манфред надеется, что этот момент не наступит слишком быстро.
Вопрос с Ганнибалом тоже пока остается в списке «отложено на неопределенный срок». Манфред не узнавал сам, но Хоббс однажды вскользь упомянул, что мужик свалил куда-то в Мексику или типа того – налаживать контакты и искать поставщиков. Обычная херня.
Но Стоун время от времени все равно думает о том, когда же со стороны Чау закончится это затишье.
Мужик видел, что их с Адамом трупы просто растаяли в воздухе.
С одной стороны, что он будет делать с этим знанием? Как говорится – тебе все равно никто не поверит. И в этом случае это будет самой что ни на есть правдой – звучит как бред сумасшедшего.
Но, с другой стороны, вдруг с этим знанием все-таки что-то можно сделать?
Манфред тревожно думает об этом – но недолго.
Потому что появляются более насущные дела.
– Ну что, готов топтать руины былой роскоши? – поправив солнцезащитные очки, риторически спрашивает Манфред, не отрывая взгляд от коммуникатора и заказывая Uber – и попутно пытаясь не уронить стакан с карамельным фраппуччино из Starbucks.
Хотя, солнце палит так сильно, что уже спустя пару глотков во рту становится вязко от этой приторности, пусть та и холодит все внутренности.
Стоун не знает, что они там увидят – не имеет ни малейшего представления.
Возможно, там уже и смотреть не на что – все сравняли с землей. Хотя, конечно, не так уж и много времени прошло – в контексте бессмертия так вообще полная ерунда.
Но для самого Манфреда время по-прежнему течет в привычном ритме – ровно так, как надо, со своей обычной скоростью. И, наверное, должно пройти несколько десятков лет, прежде чем он начнет ощущать изменения.
Отредактировано Manfred Stone (2021-06-09 22:05:05)
Поделиться32021-06-09 19:21:37
so when you gaze at planet earth from outer space |
Стоун не меняется.
Сильно. Практически. Совсем? Со стороны даже может показаться, что ничего такого не произошло - Адам в который раз поражается, насколько же Акапулько повезло. Повезло и ему самому - разумеется, - с этим бессмысленно и глупо спорить, но? Какая-то далёкая, всё ещё мелочная человеческая часть его чувствует временами уколы зависти. Лёгкие, едва ощутимые, неспособные превратиться во что-то существенное, значимое. Иначе это могло бы мешать. Но ему действительно повезло - он привык жить, катаясь, как сыр в масле и громко и нагло сообщать всем вокруг, если что-то вдруг идёт не так, не соответствует его заоблачным стандартам. И он умудрился так умереть - почти красиво (его шрам не так заметен), быстро, эффектно! и настолько тайно, что в общем и целом смог даже пережить это досадное недоразумение и продолжить в том же духе.
Его же, Адама, жизнь была разрушена в одночасье. Жизнь Генри Моргана, в принципе, тоже. Был ли кто-то ещё в этом списке, чьи примеры можно было бы привести? Неизвестно. Адам временами сомневался, может ли он вообще ставить все эти три имени в один лист, учитывая ту огромную пропасть, что пролегла между ними. Мгла ли она что-то значить? О чём она говорила? Был ли он действительно первым? Сколько лет он на самом деле был бесконечно одинок на перманентно вымирающей планете?
Вопросы, способные свести с ума любого философа.
Вопросы, не единожды уже сведшие с ума его самого.
Вопросы, которым нет и не может быть ответов.
Вопросы, только вопросы. Везде и всегда.
Годами, столетиями.
Как? Почему? Сколько ещё это продлится? Есть ли последний раз?
Он смотрит на мечущегося бессмертного Стоуна и пытается понять, что чувствует. Покой. Тревогу. Надежду. Страх. Столько всего знакомого и столько всего нового по такому непривычному поводу, что у него начинает болеть голова. Он заворачивается в простынь и уходит на улицу сидеть на пластиковых лежаках у бассейна, словно гигантская белая гусеница, ожидающая превращения в бабочку, которое не произойдёт никогда.
Потому что Манфред фыркает - постоянно фыркает на его замечания и морщит нос. Адам по одному этому выражению и тому, как дёргаются у Стоуна плечи, понимает, чувствует, как тот хочет устроить сцену с очередным баданием лбами, хочет по-детски глупо и обиженно закрыть ноутбук и, быть может, для пущей драматичности швырнуть его в Адама - или лучше сразу в бассейн.
Адам пытается не давить - а давлением может быть воспринята любая попытка разговаривать на определённые Темы. Да, именно так, с большой буквы и - ещё лучше - выделить италиком. Адам пытается, но как-то же нудно до человека донести, что бессмертие не есть манна небесная, не ответ на все вопросы и не решение всех проблем. Что у него тоже есть подводные камни, оно тоже таит в себе слабости и всё же некоторые детали, которые можно считать ограничениями. И дело даже не в скуке, не в том, что ощущения притупляются, а у жизни теряется вкус, тот самый вкус, которым Манфред Стоун привык упиваться пока не потечёт по усам из самых дорогих и вычурных бокалов.
Каждый раз, когда он открывает рот, он чувствует тот запах, запах смерти, чужой смерти, запах боли, чужой и своей, общей. Запах отчаяния и страха, тот самый, что въелся в него за те несколько лет. Или недель? Или часов? Сознание в этой части не слишком соглашается с ним сотрудничать, тело - и вовсе. Все вены в нём как по команде принимаются ныть, как в тот раз, когда из него насосами выкачивали кровь.
Манфреду повезло, он выбирает им новую жизнь, новый дом, новые векторы.
А Адам сидит на берегу и смотрит на океан, потирая то место на руке, куда ему раз за разом, после каждого перерождения упрямо набивали номер. меняя буквы на конце. Он больше двух раз прошёл весь алфавит, это он помнит точно.
Во всём этом, наверное, есть какой-то глубинный смысл, но у Адама не получается тот познать, ухватить за хвост и рассмотреть под всеми доступными углами. В назначенный день он открывает глаза и поднимает себя с кровати, привычно облачается в костюм, который выбрал для него другой человек, и делает вид, что всё нормально. Всё в рамках, всё...
Это день, когда они вступают во владения полноценно. Не просто на бумаге в пару росчерков - или как там нынче принято передавать права? все вопросы улаживал Манфред - а очень даже фактически, лично, своими собственными ногами ступая в новые владения. Масштаб катастрофы был примерно понятен ещё тогда. По общему впечатлению здание было едва ли не уничтожено изнутри и сильно пострадало снаружи. Но когда они поспешно покидали его в кабине чужого вертолёта, на крыше всё ещё стоял медбрат и - более того - он зажёг вывеску. Если Адам хоть что-то понял об этих людях за годы своего заточения в номере Рим, так это то, что эти люди гордились своей работой, этим местом, и оно было для них едва ли не чем-то святым.
Горящая вывеска - как вексиллум легиона. Пока вексиллум цел и поднят, легион существует, легион жив.
Адам почему-то не сомневается, что если Медсестра и Медбрат пережили тот вечер, то "Артемиде" ничего не грозит. И она будет восстановлена, если уже не успела это сделать за прошедший срок. Если бы всё было так плачевно, как представляет себе Стоун, у них не возникло бы той стычки с Чау. Скорее всего.
- Для таких, как мы, термин "былая роскошь" подходит даже лучше, чем ты, скорее всего себе представлял, - чуть отстранённо произносит он, глядя перед собой на улицы залитого солнцем Лос-Анджелеса.
Город не без лоска, город не без проблем. Отряхнувшийся от погромов и восстаний, приведший себя в порядок он снова готов пускать пыль в глаза тем, кто готов подставляться. Готов делать вид, что всё хорошо - хорошая мина при плохой игре, так, кажется, там было? И вода в нём до сих пор на вес золота - воды, к сожалению, в мире больше не стало. И именно здесь, в городе, там, где общество со всем своим неравенством и разношёрстностью наступает тебе на пятки, это ощущается лучше всего. Оно может и не бросаться в глаза, особенно, когда рядом с тобой идёт человек, только что покинувший Starbucks, но присутствует фоном, висит в воздухе смутной угрозой, которая может выстрелить как угодно в любой момент. Адаму не нравится это ощущение, но, скорее всего, в этом новом мире от него никуда не деться - разве что ненадолго сбежать на их новый пляж. Или - что ещё лучше - высоко в горы.
Он делает себе мысленную пометку: разобраться, какого чёрта на самом деле происходит, и как мировая общественность с этим борется. Деньги деньгами, богатеи богатеями, но даже для них, даже за самые бешенные деньги мира рано или поздно питьевая вода кончится даже в самых тайных и закрытых хранилищах. И что тогда?
- Прежде чем мы войдём, - они уже стоят возле заколоченного досками, забитого фанерой и разрисованного сверху выцветшими безвкусными граффити некогда роскошного входа в отель. Они знают, что чтобы попасть внутрь здания и по назначению, нужно искать боковые входы. (Адам так же знает, что их больше одного). - Я чувствую, что должен напомнить хотя бы чисто формально. Тебе не обязательно быть здесь.
Отредактировано Adam (2021-06-10 01:18:11)
Поделиться42021-06-09 22:59:48
Когда-то давно Манфред думал о том, чтобы заиметь в свое владение печально известный отель «Сесил». Просто по приколу. Просто хотелось куда-то вложить свои (не)честно нажитые капиталы, как порядочный человек.
В то время – в 2020-ом году – о «Сесиле» снова вдруг вспомнили. Виной тому были всевозможные статьи в сети, обсуждения на форумах и документалка на Netflix, посвященная убийству Элизы Лэм – но толком не проливающего никакого света на это дело. Как будто просто воду поболтали в цистерне с водой.
Манфред подумал – было бы прикольно купить этот отель. Вычистить его сверху донизу, избавиться от этого смрада наркоманов, бомжей и прочих сомнительных элементов – и поднять это здание с колен, вернув ему былую роскошь и помпезность.
Но черта с два, не успел он тогда урвать его, прибрать к своим рукам – хоть и предлагал цену намного более высокую, чем была на тот момент рыночная.
Манфред потом жалел об этом, но все же не долго – наверное, и правда что-то было не то с этим отелем. Стоун, конечно, никогда не верил в эту паранормальную поебень, но тут волей-неволей начнешь думать всякое – когда каждый последующий владелец «Сесила» умирал спустя пару-тройку лет.
Скорее всего, это просто совпадение – потому что все владельцы, так или иначе, были связаны с криминалом, а продолжительность жизни у людей, относящихся к этой категории, не такая уж и высокая. (Манфред думает о том, что его бы это в любом случае не коснулось, реши кто-нибудь спустить в него всю обойму автомата).
А теперь они стоят перед «Артемидой». Точнее, перед тем, что от нее осталось.
И если тот же «Сэсил» выглядит сейчас как потасканный мужик лет шестидесяти – изо рта воняет, шмотье все оборванное, да и сам он в каком-то уже почти овощном состоянии – то «Артемида» выглядит как жертва домашнего насилия, каким-то чудом все же не сломленная и сумевшая сохранить свой гордый, но порядком побитый облик. И этой дамочке предстоит теперь реабилитация по всем фронтам.
Манфред даже чувствует отголоски уважения, пока глядит на это здание, потягивая свою сладкую жижу из стакана.
А еще Стоун думает о том, на сколько трупов они сейчас наткнутся, пока будут гулять по коридорам отеля. Хотя, конечно, за все это время все тела, если они вообще там остались, успели бы разложиться до максимально непотребного состояния.
На секунду Манфред чувствует, как фраппуччино почти просится обратно.
Нет, там уже все подчистили. По крайней мере, Стоун пытается себя в этом убедить.
Странное дело – он, который столкнулся со смертью лицом к лицу и в итоге умудрился выйти из этого столкновения целым и невредимым, все еще кривится при мысли о покореженных временем трупах в разной стадии разложения.
Хотя, с другой стороны, кто сказал, что после приобретенного бессмертия он станет со смертью на «ты»? Подставляться под пули и колюще-режущее Стоун точно не собирается – по крайней мере, специально. Да и не специально тоже.
Солнце уже почти плавит асфальт под ногами, а они все топчутся у входа – Манфред уже собирается недвусмысленно возмутиться на этот счет («Че стоим? Кого ждем?»), но фраза Адама застает его врасплох.
Не обязательно быть здесь?
Манфред обращает взгляд на Адама, сдвигает очки чуть ниже и с несколько секунд просто смотрит на него с нечитаемым выражением лица.
– Ты реально думаешь, что я сейчас домой поеду? – возмущенно спрашивает он, невольно повысив голос – тот звучит так резко, что мимо проходящая пожилая пара испуганно отшатывается, глазея на чувака в костюме, с татуированными пальцами и почти допитыми карамельным фраппуччино в руке.
Хочется сказать еще что-нибудь типа – и я, блять, зря тащился через весь город на этой сраной тачке, которая даже оказалась не премиум-класса?
Не всерьез, конечно – чисто проформы ради.
Но не говорит.
(Он просто не может не быть тут? Эта херня кажется до мозга костей естественной – у Манфреда даже мысли не было о том, чтобы реально остаться дома).
Вместо этого Стоун качает головой, вздыхая, и подходит ближе, чтобы подцепить пальцем лацкан пиджака Адама. На этот раз голос не разрывает барабанные перепонки и не претендует на соревнование с аварийными сигналами.
– Детка, я никогда не делаю того, чего не хочу, забыл? Не говори ерунды, – вздернув брови, тихо произносит Манфред, глядя на Адама из-под очков. – Так что вперед.
Он обращает взгляд на заколоченный фанерой вход, хмурится – и шагает дальше.
– Ну и где тут вход? Или тут куда-то карабкаться надо, а?
Потому что, если надо карабкаться, то Стоун реально подумает над тем, чтобы свалить домой. Ну, или вызовет кого-нибудь расколошматить им проход.
Поделиться52021-06-11 16:36:40
То, как Стоун почти оскорблённо смотрит на него, для пущего эффекта ещё и приспустив на кончик носа очки, умиляет. Ей богу, он сам себе не верит, но ощущение, разливающееся при виде этой картины внутри едва ли не теплее жгущего их с небосвода солнца. Адам криво ухмыляется, несмотря на явно сгущающийся над его головой мини-шторм.
И он прав - почти.
Возмущение Акапулько едва ли не сметает с тротуара неудачно поравнявшихся с ними прохожих: кто-то даже торопится найти возможность перейти на другую сторону улицы, ведь это всё же не слишком спокойный район, зачем провоцировать? Странное место, этот ваш Эл Эй, странное место, этот современный мир, странный человек, этот претенциозный торговец и дизайнер оружия, похитивший его сердце и сведший его с ума.
- Это будет не в первый раз, - всё с той же ухмылкой отвечает он, чуть подаваясь вперёд, когда его цепляют за лацкан пиджака, чтобы коротко поцеловать Манфреда в губы.
Он на вкус как взбитые сливки и чрезмерно сладкая карамель с совсем неуловимыми нотами кофе где-то на фоне, но Адам вспоминает стейк с кровью, который так не пришёлся по вкусу его партнёру, что тот вскочил из-за стола после первого же куска и, швырнув до комплекта в официанта салфеткой, удалился как раз-таки домой. Адаму оставалось только расплатиться по счёту и искать потом кипящего от недовольства Стоуна где-то на соседнем углу. Позже - где всё же нормально поесть в это время дня и ночи, соблюдая все необходимые стандарты. Ах, эти особенности жизни с эксцентриком!
- Я думал, у тебя платиновое членство, - чуть вскинув брови в лёгкой издёвке, он берёт Акапулько под руку и заходит в ближайший проулок. - Или я так хорошо тебя в тот раз приложил головой, что ты забыл, где у них вход?
"Артемида" это такой клубок противоречий и противоположностей.
Обшарпанный и видавший виды отель с в прекрасно сохранившемся (особенно снаружи) здании. Пятно захолустья едва ли не в самом центре. Место с начисто отсутствующим обслуживанием при дорогом, очень дорогом членстве, которое, в принципе, может быть аннулировано в одностороннем порядке в любой момент. Его центральный вход заколочен и холл используется исключительно для хранения каких-то остаточных стройматериалов, шелушась и облупливаясь, теряя стремительно с каждым годом всё больше свой первоначальный вид. Во многом - чтобы не привлекать внимания, чтобы не быть чем-то очевидным, чтобы не приглашать в свои двери и помещения лишних, незваных гостей. Вход (для клиентов) в обитаемую часть находится с боку, в одном из переулков, замаскированный и оборудованный. Но?
Вывеска.
Та самая вывеска, о которой он размышлял раньше, торчит на крыше огромным неоновым бельмом на тёмном небе Лос-Анджелеса, когда опускается вечер. неужели есть люди, которые считают, что она включается просто так? А ведь это - реклама, недвусмысленное заявление о том, что мы здесь есть и мы открыты, и... Адаму ещё явно предстоит осознать, как именно это работает, но уже сейчас ему бы хотелось полноценно открыть центральный вход. Привести в порядок загнивающее, но всё ещё хранящее отголоски прошлого величия лобби. Для этого, конечно, понадобится море средств и персонала куда больше, чем полторы калеки, которыми по сути являются Медсестра и Медбрат. Манфред прав, и это всё - ни что иное как руины былой роскоши, оставшейся далеко в прошлом веке, но.
Ещё одна причина заколоченного входа вгрызается ему в затылок всё тем же вопросом водяной неопределённости, как бы он ни старался задвинуть ту на последний план. Разумеется. Если вспоминать тот судьбоносный вечер, когда по улицам прокатывались волны протестов и мародёрства, только фанера со стратегически нанесёнными граффити спасла "Артемиду" от полномасштабной осады и уничтожения. Ей, конечно, досталось, но по касательной; её задело, но она не была непосредственной целью. Если же сделать, как хочет он, эта защита исчезнет и встанут совсем иные вопросы.
С другой стороны?
Точно так же, как империи всегда разрушаются изнутри, "Артемида" пала во многом благодаря именно вмешательству изнутри. И, если уж кто-то решил пренебречь столь нагло, но, к счастью, не безнаказанно негласными законами их общества о нейтральности подобных мест, то и вопросами усиления внутренней безопасности стоило озаботиться. Правила стоило переработать.
Найдя вход, он активирует скрытую панель ввода кода. Хотя, быть может, биометрию, стоит вынести сюда и при отсутствии членства никто попросту не попадёт в здание. Так, кажется, легче, чем разбираться с теми, кто уже поднялся на нужный этаж и торчит в предбаннике-клетке, разве нет? Чтобы потом не было необходимости вытаскивать нарушителя за шкирку. Чёртовы вопросы логистики. Адам качает головой, пока они ждут лифта и думает о том, чтобы позвонить Хоббсу. Ему нужна консультацию, ему нужны куда более привычные к администрированию и управлению люди.
Внутри чисто и убрано, хоть и всё так же полутемно даже днём.
Прошло уже больше полугода с момента его "выписки", и большая часть стен восстановлена - несущие в тот раз по счастливому стечению обстоятельств значительно не пострадали. Дух ремонта всё ещё витает в воздухе, но помещение уже не кажется убитым, уничтоженным, оно ощущается обновлённым. Клетка вокруг лифта на месте, считыватель - тоже, более того, сегодня он активен, и Адам спокойно подставляется под него, пока неизменный Эверест возникает в конце коридора, идёт к ним, а потом замирает на середине пути с вытянувшимся лицом.
- Привет, - он обращается к Медбрату, стоит сканеру одобрительно пискнуть, подтверждая его статус. - Зашёл лично поблагодарить за уход. Как видите, мне стало значительно лучше.
Отредактировано Adam (2021-06-11 23:49:14)
Поделиться62021-06-11 23:32:30
Манфред чуть кривится и закатывает глаза, шумно потягивая коктейль из стакана.
Стоит ли уточнять, что в ста процентах из ста он притаскивался сюда в мыле и на ударной дозе адреналина, который едва ли не расплескивался вовне? Стоун приезжал сюда на автомате, на автомате находил нужный вход и так же на автомате проходил всю эту наитупейшую процедуру досмотра с вытрясанием собственных карманов на наличие какого-либо оружия. Но правила, блять, есть правила.
Благо, что наведывался Манфред в «Артемиду» не так уж и часто – только если все было хуево в наивысшей степени.
И мимоходом он задумывается – почему-то только сейчас.
Если Адам торчал там пятнадцать лет в своем полуживом состоянии, прикованный к постели, то это значит, что в прошлом у них было как минимум несколько возможностей пересечься.
«Пересечься», как же – особенно Адаму, который и моргнуть-то не мог без чьей-либо помощи.
Просто в тот, самый последний раз, все обернулось именно так – сложилось одно к одному, как кусочки паззла. И Манфред вовсе не фаталист и не верит во все эти знаки судьбы, предзнаменования и прочую лабуду – но иногда волей-неволей проскальзывает в голове, что этого всего могло бы и не быть сейчас, если бы хотя бы одна деталь событий выбилась из общего ряда.
Стоун думает об этом, пока Адам возится с панелью. Удивительно просто, как тут вообще что-то еще работает – после таких-то погромов. Морально он уже был готов вызывать кого-нибудь, чтобы организовал им тут вход.
Но получается обойтись без погромов – по крайней мере, пока.
По правде говоря, Манфред действительно ожидал, что в отеле будет твориться полный пиздец – и если уж не горы трупов будут валяться, то, как минимум, кровищей точно все будет заляпано.
Стоун настороженно осматривается, так и не сняв солнцезащитных очков – хоть освещение и оставляет желать лучшего. Все вокруг, вроде как, выглядит практически точно так же – но как будто совсем по-другому. Как будто бы декорации к какому-то до неприличия малобюджетному фильму. Даже не верится, что совсем не так уж и давно Манфред сам обитал в этих стенах – рассиживал на продавленных креслах со следами от пуль, спал на жутко неудобной кровати и испытывал все вселенские муки человека, которому в буквальном смысле собрали лицо по частям.
Ясное дело, что это не ностальгия – но что-то похожее. И, наверное, это чувство могло быть неуместным, но Стоун не может назвать его таковым. Потому что Адам однажды сказал, что это место памятно хотя бы тем, что они тут в итоге и встретились.
Какая-то уж слишком ебанутая романтика получается – но Стоун нисколько не жалуется.
Манфред осматривается по сторонам с видом человека, который вместо пятизвездочного отеля каким-то кошмарным образом загремел в какой-то вшивый хостел на отшибе города.
Хотя, сказать по правде, «Артемида» и в свои лучшие (если можно так назвать) годы была где-то на три звезды из пяти. С другой стороны, пусть это заведение и позиционирует себя как отель, оно все равно находится вне всяких категорий – потому что в обычных отелях не печатают на принтерах органы и части тела. Да и много еще чего «не» – но этот пункт самый значительный из всех.
– О, какие люди, – Стоун вздергивает брови, бросая взгляд на Адама, а потом снова смотрит на этого громилу-медбрата.
В прошлый они распрощались… Своеобразно. В тот момент не было особо времени подумать о том, как лихо им удалось выбраться из отеля живыми, хоть они и натолкнулись нос к носу с Эверестом.
Сейчас же никакой угрозы нет – но мало ли, что учудит этот чувак?
– У нас нет с собой пушек, – подняв руки, демонстрирует Манфред – льдинки чуть гремят в его стакане – а потом косится на Адама. – По крайней мере, у меня так точно – про него не знаю.
– Какого черта вам тут надо? – произносит Эверест, подходя ближе – выражение у него на лице такое, что одним только им можно шеи сворачивать.
– Спокойно, малыш, мы пришли с миром, – опустив руки, произносит Стоун, отпивая свою сладкую жижу, а потом тянется во внутренний карман пиджака – Эверест автоматически дергается, так что приходится почти на него наорать: – Спокойно, блять! Мы тут ваше здание прикупили – то есть, я прикупил, но неважно.
И машет документами, выуженными из кармана.
– Вас, наверное, не предупредили – вы хотя бы почту проверяйте, что ли.
Поделиться72021-07-12 14:17:24
Адам фыркает, коротко качая головой: Стоун прекрасно осведомлён о его неприязни к огнестрельному оружию, равно как и о том, что для того, чтобы избавиться от кого-то, ему не нужны дополнительные инструменты. По крайней мере ему не обязательно тащить их с собой. Никогда - и особенно, когда есть соответствующие правила: в конце концов, в "Артемиду" он пришли налаживать контакт и осматривать владения, а не провоцировать персонал. Акапулько, правда, всё равно не может отказать себе в подобном. Провоцировать всех вокруг это какая-то своеобразная жизненная потребность, словно это у него в крови и иногда происходит чисто автоматически.
Лёд тихонько гремит в его уже пустом стакане, а конденсат капает крупными каплями на свежий ковёр под ногам. Адам слегка морщится мокрым пятнам и тому, как часть жидкости стекает у Манфреда по запястью поднятой руки и забирается под манжеты рубашки и пиджака.
- Мы в курсе... - подаёт голос Медсестра, выходя в коридор вслед за Эверестом; она с лёгким кликом запахивает открытый до того планшет и прижимает тот к груди обеими руками, - вашего нового статуса. Просто рассчитывали, что вы будете более благоразумными, и не притащитесь сюда, как этого не делал ваш предшественник без жизненной необходимости.
Она снова замолкает, остановившись шагах в десяти от своих посетителей, внимательно окидывая обоих с ног до головы, явно и не очень комфортно запинаясь на Адаме, вглядываясь в его лицо несколько лишних мгновений, прежде чем вернуться в свой обычный, слегка раздражённый, слегка снисходительный режим. Ну, или попытаться хотя бы.
- Особенно вы, мистер Акапулько. После всех нарушенных вами правил, после того того, как вы... - выпустив из одной руки планшет, она делает неразборчивый жест в сторону Адама, видимо, будучи не в состоянии подобрать корректных слов. Она видела мониторы, видела данные: его сердце остановилось, жизненные показатели упали до ноля, он не мог дышать сам все эти пятнадцать лет, будучи комнатным растением, не больше, и не мог внезапно излечиться. И всё же он стоит сейчас прямо перед ней, прямой, как струна; чёрный, как смерть; спокойный, как океан; и улыбающийся, но улыбка эта пугает её куда больше, чем когда-либо мог напугать Король Волков. Короля Волков она вообще никогда не боялась - как потеряла сына, она больше не боялась ничего. До этого момента. - Но нельзя обвинить кого-то в убийстве того, кто стоит тут же и вполне себе живёхонёк.
- Жаль разочаровывать вас, Сестра, - мягко произносит он в ответ, опуская руку Стоуна с документами: те им явно не понадобятся.
Он не уточняет, к чему именно относится эта реплика, какое именно разочарование имеется в виду - то, что они нарушили негласную договорённость с прошлым владельцем не вмешиваться в дела отеля напрямую, или то, что он не умер тихонько, несмотря на все их собственные старания свести его в могилу этим чудесным половинчатым уходом.
- Правило о запрете убийств это не прихоть, - серьёзно заявляет она, кивая Эвересту, чтобы тот не стоял истуканом, а возвращался к тем делам, от которых его оторвал внезапный визит. - Я не люблю, когда мои пациенты умирают. И я очень надеюсь, что вы не собираетесь...
- Нет, - Адам не даёт ей договорить, поднимая руку в останавливающем жесте. - Уверяю вас, в отношении ваших Правил у меня нет никаких нареканий. Никаких, - Он повторяет с нажимом, глядя в сторону издавшего протестующий звук Стоуна. - Эту часть я не намерен менять, более того, всем будущим клиентам будет однозначно понятно, что нарушать их ни в коем случае нельзя. И вот над этим нам придётся с вами поработать. Как и над обслуживанием. И над подушками, заляпанными кровью. Полагаю, у вас нет кабинета, в котором это можно обсудить?
- У меня есть комната, - Медсестра поджимает губы и чуть сощуривает глаза. - Но в неё не заходит никто, кроме меня.
Адам кивает и огладывает слегка изменившееся с прошлого его посещения дублирующее лобби: раньше тут была решётка, дополнительно сдерживающая приехавших на лифте "гостей", пока они не пройдут этап основного сканирования и проверки членства. Сейчас решётки нет - пока? - уж слишком сильно она пострадала в тех стычках. И над этим тоже предстоит поработать.
- Общее помещение?
- Комнаты "Рим" и "Акапулько" пострадали в наименьшей степени, как ни удивительно, - отзывается Сестра, снова открывая планшет и быстро что-то набирая на нём пальцами. - Но - да. "Беседовать", как вы это называете, наверное, лучше там. Только на тёплый приём не рассчитывайте, все не медицинские сервисы мы восстанавливаем в последнюю очередь.
- И это одна из проблем, не так ли? - тут же подхватывает Адам. - Признайтесь, тянуть уже больше некуда. У вас слишком мало рук.
Отредактировано Adam (2021-08-05 14:09:56)
Поделиться82021-07-12 21:48:30
– Оу. Доброго дня.
Закусив пластиковую трубочку, Манфред слегка кривится, когда из-за монументальной фигуры Эвереста появляется Медсестра. Левая сторона лица дергается в легкой судороге фантомной боли – все еще помнит, как эта тетка собирала ему лицо по частям – в нос как будто бы снова ударяет этот мерзкий запах паленой кожи и мяса. Отвратительно.
Эти двое в принципе выглядят как-то уж максимально сюрреалистично, хоть они и находятся в привычной для себя обстановке. Но Стоуну все равно кажется, будто бы он на призраков смотрит.
Или все кажется таким потому, что с тех пор, как они виделись в последний раз, произошла просто ебаная прорва всего – хоть и времени прошло не так много, если подумать.
С другой стороны, когда находишься практически в эпицентре апокалипсиса, время течет немного иначе.
Теперь для Манфреда в принципе время должно ощущаться иначе, но пока что каких-то кардинальных изменений он не видит.
Оно и к лучшему, наверное. Словить экзистенциальный кризис он всегда успеет – и не раз (и не два, и не три).
Мистер Акапулько.
Это обращение заставляет скривиться еще сильнее – пальцы сжимаются на документах, сминая их еще сильнее.
Не то чтобы его все еще так сильно триггерит, но все же пребывание в этом отеле нельзя было сравнить с отдыхом на каком-нибудь курорте – ну или хотя бы в заштатном санатории где-то на вонючем побережье.
Отель «Артемида» всегда считался эдаким место передержки всяких сомнительных элементов. Сомнительных по многим критериям – и совершенно в разной степени.
Кто более сомнителен – Манфред Стоун или та девка из номера «Ницца»? Тот чувак, который спиздил у Стоуна бумажник, или Король Волков? Смотря, по какой шкале их всех измерять.
Сам Манфред считает, что есть чуваки куда более отбитые, чем он сам. Взять хотя бы Адама – просто пиздец, на самом деле. Но Стоун от этого тащится неимоверно.
– Не понимаю, как вообще можно требовать соблюдения правил от таких постояльцев, – вздернув брови, произносит Манфред, косясь на Адама в ответ на его красноречивый взгляд, и прячет документы обратно во внутренний карман.
Стоило бы, наверное, взять какое-нибудь оружие – просто так, по приколу. Чтобы лишний раз потриггерить эту парочку – но Стоун смотрит на них и думает, что те и так какие-то шибко нервные, шуток вряд ли бы поняли.
Понятно, для чего нужны правила в таком месте – в отеле для преступников, отхвативших по полной и теперь зализывающих свои раны в окружении дешевого ар-деко, пропахшего нафталином, и навороченных 3D-принтеров и прочего оборудования, которое выглядит в этой обстановке максимально неуместно.
Правила нужны для того, чтобы хоть как-то сдержать этот хаос, который всегда находится в подогретом состоянии – прибавь пару градусов, и все мгновенно закипит и взорвется, ошпаривая всех вокруг. Хреново, конечно, у них получилось.
В планах будет в том числе и тотальное переоборудование всей системы безопасности: решетки – это, конечно, надежно и антуражно, но все же недостаточно надежно.
– Ну, на чай мы не особо рассчитывали, – задумчиво тянет Манфред, сам оглядывая окружающую обстановку, пока они идут следом за медсестрой. Тяжелые шаги Эвереста слышны где-то позади – их как будто под конвоем ведут, честное слово. Стоун оборачивается, глядя на Эвереста, и отвечает на его хмурый цепкий взгляд закатанными в скепсисе глазами.
– Я, конечно, понимаю, что вы не хотите пускать никого постороннего в свою прелесть, – произносит Манфред, скользя ленивым взглядом по ободранным обоям. – Но все же придется, если вы хотите привести тут все в порядок чуть раньше, чем к очередному миллениуму.
Он видит, как напрягаются плечи Медсестры, но она молчит и продолжает шагать вперед, ведя их извилистыми коридорами – пока они, наконец, не доходят до просторного зала.
Тут даже диваны стоят те же самые – только, конечно, изрядно потерявшие товарный вид (при условии, что они вообще этот вид имели). Стоун садиться на них не рискует, вспоминая подушки, заляпанные кровью, которые просто переворачивали чистой стороной наружу.
– Можете считать это благотворительностью, – нерастаявшие льдинки шуршат в стакане Манфред, пока он вышагивает между потрепанными предметами мебели. – По-хорошему тут все надо переделывать. Вообще все. Я не говорю про то, что тут надо сделать все в стиле хай-тек с сенсорными панелями, встроенными в стены – но хотя бы сделать это старомодное разъебанное барахло чуть более стильным и приятным глазу…
– Простите меня, конечно, – перебивает его Медсестра, сжимая планшет в руках так, что, кажется, тот сейчас пополам треснет. – Но на кой черт вам это вообще сдалось?
Манфред фыркает себе под нос, пожимая плечами.
– Захотелось, – он косится в сторону Адама, не уточняя, кому именно захотелось. – Деньги негде отмывать, сами понимаете. А с такого приобретения в будущем посыплются нихуевые дивиденды. Никакого заговора и подвоха, так что расслабьтесь.
Эверест, наблюдающий за ними из темного угла, угрожающе переминается с ноги на ногу.
Манфред тяжело вздыхает.
Будет непросто.
Поделиться92021-08-05 21:55:49
- Захотелось? - без какого-либо выражения повторяет эхом Медсестра, с полминуты просто глядя на Стоуна, а потом переводит взгляд на Адама. - Знаешь, от тебя я меньше всего ожидала, что тебе захочется чего-то подобного. Даже не так, - она обрывает сама себя, качая головой и подходит ближе к Адаму, глядя на него слегка снизу вверх, - я меньше всего ожидала, что ты проживёшь ещё хотя бы год.
- Всё было так плохо? - не шелохнувшись и почти не изменившись в лице отзывается он.
- Отвратительно, - Медсестра морщит нос и перекатывается с носов на пятки и обратно. - К тому же оплата продления твоего членства задерживалась. Впрочем, судя по всему, тебе бы это пошло на пользу. Мистер Акапулько ускорил "выздоровление". Можно?
Отложив планшет в сторону, она поднимает было руки, но так и замирает с ними, видимо, всё же решая дождаться ответа и разрешения. Чуть подавшийся было назад Адам тоже останавливается, хмурится мгновение, а затем коротко и резко кивает. Медсестра делает ещё шаг ближе, обхватывает его лицо и чуть тянет вниз, чтобы ей с её невысоким ростком было удобнее осмотреть его глаза. Она оттягивает нижнее веко, крутит его лицо туда-сюда, а затем фыркает со смесью удовлетворения и удивления, опуская руки на его плечи, а затем и обхватывая те, и окидывая его общим взглядом.
- Поразительно, - наконец произносит она не слишком громко. - Я бы спросила, как у тебя это вышло, но...
- Вам не понравится ответ, - тут же перебивает Адам. - Скажу лишь, что оно чаще всего бывает неприятно. И не распространяется.. - заминка коротка, едва ли заметная, но он едва ли не скашивает взгляд на Манфреда, совершенно автоматически, - ..на других людей. Использовать в практике, увы, не получится.
Она кивает и полностью опускает руки, полуоборачивается к Акапулько и смотрит с некоторой усталостью:
- Я буквально слышу жаждущий вырваться из вас сарказм, мистер Стоун, - снова кивок в сторону Адама. - Но я действительно не люблю, когда мои пациенты умирают. Состояние вашего друга оставляло желать лучшего и резко пошло на ухудшение, но мы всё же продержали его в живых почти пятнадцать лет, - она снова смотрит на Адама, окидывая его каким-то тоскливым взглядом с ног до головы и произносит уже совсем другим голосом, - а он даже не постарел. Не изменился ни на минуточку. - Качает головой и отходит в сторону, подхватывая отложенный ранее планшет. - Неплохой результат для команды из двух человек, которая не старается?
- Что ж, - после непродолжительной, но немного неловкой и оттого гнетущей паузы решает подать голос Адам, - будем считать, что первые пятнадцать лет "Артемиды" сложились как можно более удачно для всех здесь присутствующих. Тем не менее...
Он разводит руками, обводя окружающее их убранство вместе со сваленными в углу разломанными стульями, и оставляет конец фразы висеть в воздухе. Медсестра закатывает глаза и присаживается на подлокотник кресла, снова обхватывая себя обеими руками и таким образом прижимая к груди планшет.
- Хотите вы того или нет, - начинает Адам снова, - но произошло что-то из ряда вон. Одна нештатная ситуация наложилась на другую, и теперь ваша драгоценная "Артемида" требует восстановления едва ли не с ноля.
- Я бы поспорила с тобой насчёт драгоценности, - она тыкает в него одним скрюченным пальцем, не покидая своего места, - но - увы - в чём-то ты прав. Я занимаюсь этим проклятым, - Медсестра склоняет голову на бок, не спуская взгляда с Адама, - местом уже слишком долго и мне больше совершенно некуда направить своё внимание. Я умею делать это и умею делать это хорошо. И меня не волнует... - Акапулько, в конце концов не сдержавшись, громко фыркает, и она замолкает на мгновение. Вздыхает, прикрывает глаза ровно на три счёта, а потом продолжает, глядя уже на него. - Или почти не волнует, что за люди ко мне попадают и как они себя ведут. Эверест...
- Хэй, меня устраивает моя работа, - в ту же секунду откуда-то из коридора подаёт голос здоровяк. Спустя пару секунд он показывается в проёме и облокачивается на дверной косяк, так же складывая руки на груди. - Мне могут не нравиться определённые рожи, но заниматься сменой рода деятельности я не намеревался.
В повисшей за этим тишине особенно громким кажется чавкающий звук, с которым гремит оставшийся в стакане Акапулько лёд. Адам отмирает наконец и, подойдя к Манфреду, приобнимает того за плечо, глядя на Медсестру. Обычно - он уверен - подобные банальные, приземлённые вещи лежат далеко за пределами спектра его интересов, вот только с недавних пор ему радикально сменили перспективу и взгляд на мир. По крайней мере, пока. По крайней мере, ненадолго. На здесь и сейчас, и пока ему этого достаточно.
- Так понимаю, это ваша готовность договориться?
Отредактировано Adam (2021-08-23 15:09:52)
Поделиться102021-08-06 15:41:16
Я действительно не люблю, когда мои пациенты умирают.
Забавная, конечно, женщина. Совершенно непонятно, что именно ею движет – она хоть и называет это место проклятым, но Манфреду все равно кажется, что Медсестра немного лукавит.
Быть может, она таким образом пытается сохранить какой-то шаткий баланс? Гиблое дело, конечно – в нынешних реалиях за каким-то мифическим балансом не угнаться. Но иначе Стоун не может объяснить, для чего этим заниматься.
Проявление милосердия к самым отбитым и сомнительным элементам? Занятные у дамочки интересы, иначе и не скажешь.
Сам Манфред никаких иллюзий по поводу собственной личности не строит – он, может, и получше многих, но все равно тот еще маргинал. Он не строит из себя черти что, как тот же Король Волков и ему подобные. Тот-то стопудово считает Манфреда сортом пониже, когда как на деле они слеплены из одного и того же теста – просто украшения разные.
Тем не менее, принятие собственной маргинальной природы нисколько не мешает Стоуну выебываться.
Интересно, если бы дамочка узнала, по какой именно причине не помер Адам, она бы сильно удивилась? Наверняка, не поверила бы – имеет на это полное право.
Манфред кидает короткий взгляд в сторону Адама, нисколько не скрывая насмешки в глаза.
Интересно, согласился бы Адам продемонстрировать собственную способность к не-умиранию? Хотя, конечно, без особой нужды такое демонстрировать не очень бы и хотелось. Теперь Манфред и сам знает, как именно протекает этот процесс – а, точнее, как это процесс выкручивает наизнанку, как будто бы все внутренности перетряхивает.
Конечно, фича интересная и полезная, но устраивать тут показательные выступления было бы лишним.
Тем более, что Медсестра не особо допытывается до того факта, что Адам мало того, что выжил – так еще и на ноги встал. Видимо, сама понимает, что лучше не задавать лишние вопросы – это может быть чревато самыми неприятным последствиями.
В этом моменту о наличии в помещении Эвереста Стоун успевает напрочь забыть.
– О, дорогуша, да ты, я смотрю, у нас разборчивый, – фыркнув себе под нос, произносит Манфред, отставляя свой пустой и пропитавшийся конденсатом стакан на то, что когда было каминной полкой. Медсестра стреляет в его сторону взглядом, в котором едва ли молнии не сверкают. Стоун делает вид, что не замечает этого.
Они оба гребаные мазохисты – что Медсестра, что Эверест. Занимаются всем этим ради какой-то неясной цели. Ради собственного удовлетворения? Тогда они еще и ко всему прочему конченные извращенцы, раз ловят с этого кайф.
Стоуну этого не понять, он мыслит совершенно полярными категориями. Никакой высшей цели – YOLO, что в нынешнем контексте кажется теперь совершенно бессмысленным и вызывает один лишь нервный смех.
С другой стороны, не придется пересматривать свои цели в связи с такими изменениями в собственной жизни-смерти.
Когда Адам подходит ближе, приобнимая за плечо, Манфред на секунду поворачивает голову, глядя на его профиль.
А он быстро втянулся. Глядишь, и скоро сам будет рулить всеми переговорами, а Манфред будет только свои подписи ставить в договорах, попивая коктейли где-нибудь на заднем плане. Он, конечно, немного преувеличивает, но подобная динамика его вполне устраивает. Стоун сразу вспоминает все эти делегации из минимум пяти человек – стоит вспомнить хотя бы того же Ганнибала Чау, который чуть ли не с армией приперся на ту встречу. Иногда, конечно, с ним был Хоббс, но у него и своих дел предостаточно.
А Адам стоит десятерых.
– Как будто у нас есть выбор, – усмехается Медсестра, качая головой, и подходит к ним ближе.
– Нет, ну, выбор у вас есть – только, я не думаю, что вы заинтересованы в том, чтобы и дальше существовать в такой разрухе, пытаясь привести тут все в порядок своими силами. В таком случае «Артемида» лишь номинально будет числиться за мной, – пожав плечами, произносит Манфред и на следующей фразе кидает взгляд в сторону Эвереста: – Но мало, вдруг наши рожи вам настолько сильно не нравятся, и вы действительно хотите барахтаться тут сами?
Кажется, Стоун может услышать, как хмурится Эверест.
Он отлипает от дверного косяка и тоже подходит ближе, останавливаясь чуть позади Медсестры.
– Ради этого я готов потерпеть ваши рожи, – произносит он невозмутимым тоном.
– Ну и зашибись, – хмыкнув, отвечает Манфред, по очереди глядя то на Медсестру, то на Эвереста. – Будем руки друг другу пожимать или как? Только не с тобой, малыш, мне моя правая рука все еще немного нужна.
Поделиться112021-08-23 17:49:14
- Только немного? - хмыкает ему в ответ Эверест и, покачав головой, отворачивается, явно намереваясь покинуть помещение. - Это не моя работа - договариваться. Свою позицию я обозначил: остаюсь в "Артемиде", что бы ни решила Медсестра, а вы уж тут как-нибудь определяйтесь.
- Был рад повидаться, - бросает ему вдогонку Адам, на что медбрат только коротко оборачивается, дабы кинуть в него хмурый взгляд. - До чего приятный молодой человек. А главное - у него золотые руки и сердце доброе.
Слова сочатся сарказмом, хоть в них и есть некоторая доля правды: за долгие годы пребывания Адама в этой своеобразной тюрьме - в основном те, первые, которые он тоже помнит крайне и крайне смутно - Эверест успел доказать свою компетентность как работника, проводя над ним ежедневно все необходимые ритуалы, гигиенические и прочие. И, может быть, иногда он пренебрегал какими-то деталями (например, такими, как его глаза - сущая мелочь же), но, скорее всего, в такой атмосфере и среде, в которой функционировал отель, особенно в переходный период от нормы до недо-апокалипсиса, иначе и быть не могло. Пациентам вроде него требовался тщательный ежедневный уход с индивидуальным подходом, у него в привычной больнице была бы своя собственная, приставленная исключительно к нему медсестра с огромным списком обязанностей, в частности по уходу за слизистой глаз. Когда в штате всего два человека, один из которых ещё совмещает в себе обязанности администратора, а второй - вышибалы и блюстителя порядка, не остаётся места для деталей и тонкостей.
Им платили за то, чтобы он был жив. Они и поддерживали в нём жизнь пятнадцать лет крайне успешно. О мелочах навроде здоровых глаз или хотя бы его психики, речи не шло. Адам сейчас вообще сомневается, что его кто-то воспринимал за живого человека - и в обычных больницах, как он прочитал потом, специалисты не всегда адекватно и корректно оценивали тех немногих пациентов, у которых наблюдалось схожее состояние. Синдром деэфферентации так часто путали с обычной комой, что многие его жертвы изначально получали неправильное лечение, и заканчивалось всё очень плохо. Адаму ещё повезло. Во многом, разумеется, потому что он бессмертен, и все совершённые над его телом ошибки в конечном итоге можно обнулить. Того же самого не скажешь о его сознании, и оно хранит на себе все шрамы, причём нанесённые даже тогда, когда это самое сознание бессильно отключалось от реальности и плавало на самой грани безликого бытия.
Думая об этом сейчас, он на мгновения замирает, сильнее стискивая плечо Стоуна и... теряется. Ощущение падения в бездну перехватывает ему дыхание и моментально заставляет комнату идти кругом. Адам зажмуривается и усилием воли заставляет себя и своё тело вспомнить, как дышать: вдох - выдох, определённые группы мышц, которым он не знает названия, но которые уже подводили его однажды и вот угрожают сделать то же самое теперь. Рано он начал расслабляться; и ведь не понятно, что именно является для него полноценными триггерами.
- Говоря о задержке оплаты... - выдавливает он с небольшим трудом короткими порциями, оставив без комментария остальные сомнительные вещи, как, например, лишь номинальное владение "Артемидой": в случае отказа Медсестры и Бугая сотрудничать с ними, он бы скорее выгнал обоих на улицу, заменив полностью свежим и более сговорчивым персоналом, но это, похоже, обсуждение для следующего раза. - Что вы имеете в виду?
- Мы практикуем полугодовую и годовую оплату членства, - если Медсестра и видит изменение в его состоянии, то явно предпочитает его игнорировать. - Твоё было годовым и каждый раз приходило своевременно в один и тот же день фиксированной суммой даже с учётом всех изменений. Кто бы именно ни платил за тебя - а лично этого человека видел только Эверест при твоём оформлении и транспортировке - он следил за некоторыми аспектами твоего пребывания здесь. В этом году платёж задерживался уже на две недели, и не было никакого ответа на отправленное уведомление и инвойс. По общим правилам при таком раскладе членство аннулируется, и клиент не допускается к обслуживанию. - Она пожимает одним плечом и отводит взгляд, морща нос. - Вот только твой случай особый, тебя просто так не выставишь за дверь с вещами. Отключение твоих аппаратов означало моментальную смерть, а нас никто, разумеется, не предупредил, что подобный расклад приведёт к противоположному эффекту. Я не убиваю людей, мистер...
- Рим, прошу вас, - он с некоторым усилием выдаёт кривую улыбку. - Я к этому имени прикипел.
Она кивает и ещё несколько секунд просто смотрит на них двоих, думая о чём-то своём. Например, о том, как, чёрт возьми, её жизнь дошла до этого. Как будто бы убийц и прочих паскудников ей было мало, как будто она не совершала каждый день чего-то страшного, латая и продлевая богомерзким королям и отбросам общества их жалкую, чаще всего не несущую ничего положительного в мир, жизнь.
- Так вот, я не убиваю людей, мистер Рим, - немного механически произносит она единым разом, не глядя в его сторону. - Поэтому приняла решение направить ещё одно уведомление и дать вашему покровителю ещё две недели. Потом...
Потом ей бы пришлось снова связываться с Франклином и решать этот вопрос, хоть она и прекрасно знала его вариант уже тогда. Вот только почему-то Король Волков решил со всем разобраться заранее и, разумеется, за её спиной. Во всяком случае, именно этот вывод напрашивался сам собой, исходя из событий того знаменательного дня.
- А я могу, - начинает снова Адам, уже чуть более уверенно, чуть более смело вновь владея собственным голосом, когда повисшее в комнате молчание затягивается уж слишком надолго, - поинтересоваться личностью этого, безусловно, прекрасного человека?
- Ну, разумеется, - она вздыхает, едва остановив себя от того, чтобы закатить глаза. - Вы ведь теперь в некотором роде хозяин этой богадельни.
Поделиться122021-08-23 20:43:28
Манфред чувствует, как напрягается Адам – плечо сжимает так, что, кажется, вот-вот ключицу сломает. Стоун косится на него обеспокоенно, и накрывает его ладонь своей, чуть сжимая пальцы.
Надо быть полным идиотом, чтобы не понять, в чем тут дело и какими именно флэшбеками прижало Адама. Пятнадцать лет проторчать в состоянии полукомы – это вовсе не то же самое, как показывают в фильмах, когда человек проваливается лет на десять в анабиоз, а потом резко очухивается, совершенно не шаря, сколько времени прошло.
То, что пережил Адам – настоящая пытка. Хотя, даже самые изощренные пытки будут куда менее жесткими, чем это.
Манфред не знает, чем могло быть вызвано подобное состояние – сам Адам не помнил, как именно это произошло. Немудрено – мало того, что прошло пятнадцать лет, так еще и само ощущение происходящего было, наверное, мягко говоря, так себе.
Стоун пытается представить это, как-то попробовать примерить на себя – но ничерта не получается. Даже человеку с самой красочной на свете фантазией не получилось бы представить все то, через что прошел Адам. Мало того, что ты умереть на можешь, чтобы перезапустить весь процесс, так ты и не живешь, прикованный к больничной койке, в состоянии только лишь глазами вертеть.
Воистину, лучше уж сдохнуть без какого-либо шанса на перезагрузку, чем оказаться в таком положении.
И почему-то именно сейчас Манфред отчетливо осознает, какая же между ними пролегает пропасть – и эта пропасть касается не только разницы в возрасте (довольно ощутимой, если начинать подсчитывать), он и в разнице мироощущения и полученного опыта.
Хотя, конечно, наличие этих пропастей Стоуна совершенно никак не колышет – он принимает это как данность, как неизбежный факт, насчет которого париться нет абсолютно никакого смысла. Эта ненужная рефлексия совершенно ни к чему – можно, конечно, позаниматься мазохизмом и провалиться в эти нескончаемые дебри, но кому от этой хренотени станет лучше? Они только разосрутся, скорее всего, заработают себе паранойю размером с Аляску – и так ничего и не решат.
Да ничего решать и не нужно, думает Стоун. Нужно просто жить – при их бессмертии больше ничего и не остается. А посвящать ебаную вечность бесконечному обмусоливанию и рефлексии как-то не хочется. Эта рефлексия полезна лишь в малой дозировке. А эту пропасть между ними никак не сотрешь, никак не уменьшишь.
Остается только принять ее.
– Видимо, для твоего мецената настали темные времена, раз он перестал отстегивать бабло, – фыркнув, произносит Стоун. – Или он потерял свою кредитную карточку и ему заблокировали счет.
И, видимо, этот самый меценат и довел Адама до такого состояния – почему-то это видится именно так. И этот кто-то явно был в курсе, что убивать его совершенно бесполезно – все равно всплывает в ближайшем водоеме. Потому Адама и ввели в такое состояние – вроде бы и не мертв, но и не жив. А, значит, не будет лишний раз трепыхаться.
Остается только поражаться чьей-то изощренной жесткости.
Стоун вдруг чувствует противное раздражение, которое скребется в солнечном сплетении. Он обращает взгляд на Адама, когда Медсестра говорит им, что все записи о поступающих средствах до сих пор хранятся у нее в архивах.
Если они сейчас узнают имя этого мецената-садиста, они ведь смогут его разыскать? Манфред пока не знает точно, что хочет с ним сотворить – но явно ничего хорошего.
Хотя, конечно, он прекрасно понимает, что Адам тоже не невинный цветочек – явно чем-то кому-то насолил, раз оказался в «Артемиде», прикованный к больничной койке на добрых пятнадцать лет. В нынешнем мире все в принципе измеряется относительными величинами – черного и белого нет, каждый подпадает под эту серую размытую категорию. Оттого и труднее оценивать чужие поступки, труднее выявлять градации того, что хорошо и что плохо.
Соразмерно ли было подобное наказание тому, что сделал Адам? Тот ничего не помнит, судя по всему – и пока они следуют за Медсестрой в ее кабинет, чтобы свериться с выписками и счетами, Манфред думает о том, нужно ли пытаться все выяснить досконально или же стоит все забыть и отпустить?
Хотя, наверное, тут стоит самого Адама спросить, чего бы тот хотел. Отмщения и возмездия? Или послать все к чертовой матери.
В кабинете Медсестры пахнет пылью – Манфред даже не пытается сдерживаться и звонко чихает, едва успех прикрыться сгибом локтя. Испепеляющий взгляд едва ли не прожигает ткань пиджака, когда Медсестра на мгновение отвлекается от пролистывания своих сотен бумажек.
– Его имя Генри Морган, – спустя минут семь поисков произносит она, поудобнее сдвинув очки на нос.
Манфред вздергивает брови, обращая взгляд на Адама:
– Это же тот хмырь, чью жену ты прикончил, разве нет? – выпаливает он, совершенно не фильтруя – а к чему это вообще, все ведь взрослые люди. Эверест, все так маячащий где-то позади, сдержанно кашляет в кулак.
Поделиться132021-08-27 18:18:20
Приходилось ли вам задавать вопросы, ответ на которые вам известен и без того?
Адам прекрасно знает имя человека, который не понятно, как, но платил за его пребывание в "Артемиде" все эти годы. Ответ, скорее всего, знает и несколько ошарашенный таким поворотом событий Стоун, но он должен быть абсолютно уверен. Должен услышать это проклятое имя или, быть может, даже увидеть на каких-то документах и счетах. Это вопрос чисто для проформы, но ему нужно было его задать.
И когда имя Генри Моргана всё же звучит в чужой пыльной комнате, поднятое из закромов уже истории, он не вздыхает, не дёргается, только прикрывает на мгновение глаза и кивает, пропуская удивлённый взгляд Манфреда, но вот очень хорошо улавливая его вопрос. В ответ он только коротко усмехается - да, давайте ещё выйдем на улицу и там покричим о том, кто кого убил. Хоть в этих стенах вряд ли подобное имеет решающее или хоть какое-либо значение. Вся природа "Артемиды" говорит о том, что нет. Кровь на подушках кричит об этом. Отсутствие имён с сосредоточиванием на кличках вторит ей. Адам открывает глаза и сдержанно улыбается Эвересту.
- Да, это тот человек, о котором ты подумал, - произносит он негромко, обращаясь к Акапулько, но учитывая, разумеется, то, что у него, скорее всего, появилась и дополнительная аудитория. - Вот только... Я много людей убил за свою жизнь и, ты знаешь, никогда не стесняюсь добавить кого-то в список, но конкретно эту женщину я не убивал. Эти моменты я помню: она сама перерезала себе горло. Уж если кто-то и убил её, то сам Генри.
Звучит слегка как оправдание, даже не особо нужное, но у него нет никакого желания брать на себя чужие художества, тем более если художества Генри Моргана. И неизвестно, перед кем именно он таким образом словно оправдывается - перед его в некотором роде новыми сотрудниками или перед Мэнни. А, может, дело вовсе не в оправдании.
- Генри рос в обеспеченной семье совершенно далёким от реальности человеком, он умер рано и глупо, прошёл две войны, но даже это его ничему не научило, - заговаривает Адам снова, делая шаг вперёд и глядя перед собой. - Он невыносимо наивен для своего возраста, и эта наивность граничит с невежеством так опасно, что порой причиняет боль тем, кто существует вокруг него. Он забывает одну очень важную вещь - люди вокруг стареют и умирают. Особенно бег времени сказывается на женщинах, - он непроизвольно бросает взгляд в сторону Медсестры, и та невпечатлённо вскидывает бровь, - если его не тормозить. Вместо того, чтобы говорить о том, что я якобы убил его жену, почему бы не заострить внимание на том, что она ушла от него? И долгие годы он её даже не искал, предпочитая предаваться обиде и жалости к себе. Удержи он эту женщину при себе, я бы никогда её не нашёл. А если бы нашёл...
- Это какой-то бред, - в повисшей тишине тяжело роняет Эверест и снова скрывается из виду, качая головой. Видимо, он шёл за ними, чтобы убедиться, что Медсестре точно-точно ничего не угрожает, и двум этим придуркам всё же можно доверять.
- Не лишено непоследовательности, если учесть, что он за тебя платил, - меж тем произносит та, протягивая бумажку с чужим именем и контактами в ответ на многозначительно протянутую руку. - Но с тобой, видимо, всё сложно - и жизнь, и смерть.
- Смерть особенно, - не глядя ей в глаза отзывается Адам, принимая контакты и задумчиво глядя на сплетение букв и цифр.
Они уже сталкивались с Генри после его пробуждения, на той идиотской вечеринке, которая чуть было не закончилась облавой или ещё бог знает чем. И вышло оно очень так себе, и мысли с тех пор у Адамы были исключительно в ключе "лучше бы нам больше никогда не пересекаться", но сейчас? Стоя здесь, в этих стенах и сжимая в руке этот клочок? Он не верен. Ни в том, чего хочет, ни в том, что чувствует, ни даже в том, какую роль во всём этом отводит Акапулько, который, в общем-то всё ещё стоит где-то тут и, возможно, а возможно, нет, поддерживает диалог с Медсестрой о чём-нибудь насущном. Типа ремонта.
- Здесь ещё остались не уничтоженные комнаты? - Говорит он слегка отстранённо. - Мне нужно подумать. Вам нужно закончить с деталями.
Поделиться142021-08-28 15:15:11
На самом деле, у Манфреда не было бы совершенно никаких проблем с тем, что Адам замочил чью-то там жену. Стоун уж точно не тот, кто будет взывать к каким-то там туманным моральным принципам – пусть сам он не так часто убивал кого-то собственноручно, но если посчитать, сколько народу полегло от тех пушек, которым он торгует… Лучше даже не начинать считать – цифра там, наверняка, будет трехзначная, если не больше.
Но раз Адам говорит, что он не убивал какую-то тетку, то, видимо, так оно и есть – потому что смысл ему врать? Это правда, что за всю свою жизнь он выкосил большое количество людей – Манфред и сам видел, как тот убивает. И, в таком случае, к чему ему врать и отнекиваться от убийства какой-то женщины?
А ведь Стоун и сам вполне себе мог пополнить эту обширную статистику. Временами он волей-неволей задумывается – как же ему так повезло? У Адама было явное намерение его прикончить, но в какой-то момент что-то кардинально пошло не так. И пусть фактически эта его «смерть» означала самое настоящее спасение – но ведь у самого Манфреда не было никаких намерений именно спасать. Он просто выгрызал себе безопасные пути для отступления – то, что делал бы любой на его месте.
А в итоге вон как все обернулось.
Манфред назвал бы все произошедшее в ту ночь полным бредом, но у этого бреда в конечном итоге были вполне себе приятные последствия. Кто бы мог подумать, что это все в итоге приведет их именно в эту точку, где они шарятся по разгромленной «Артемиде», являясь ее хозяевами?
И пока Манфред слушает рассуждения Адама об этом Моргане, он вдруг думает – вечная жизнь не дает гарантии того, что ты в итоге не будешь себе вести как конченный придурок. Видимо, с годами – даже если их какое-то совершенно неебическое количество – ничего настолько кардинально не меняется. Понятное дело, что человек меняется, подстраиваясь под окружающую действительность, но вот то, что внутри… Ни сотня, ни пятьсот лет никак не повлияют на какие-то глубинные штуки.
А, похоже, вести себя по-идиотски – это одна из самых значительных черт личности Генри Моргана.
Манфред помнит их небольшую стычку на тусовке Франклина – впечатление тот произвел тогда такое себе. Чувствовалось, как тот как будто бы ставит себя выше всей это публики, которая практически вся состояла из элементов разной степени сомнительности и криминальности. Однако, сам Морган далеко не безгрешен – однако строит из себя не пойми что.
С таким не захочешь связываться – даже если есть такая довольно значительная общая черта в виде бессмертия.
Сам бы Манфред точно бы не захотел с таким иметь дело – да и какие дела можно иметь с тем, кто то и дело норовит тебя зачморить за твой род деятельности? Херово же ему, должно быть, приходится в мире, который буквально трещит по швам и сбрасывает с себя моральные нормы и устои. Апокалипсис такой апокалипсис.
Некоторое время Стоун обсуждает с Медсестрой благоустройство «Артемиды» – ну, как обсуждает… Скорее, ставит ее перед фактом – для начала неплохо бы избавиться от большей части старья, чтобы разработать дизайн-проект – Стоун надеется на то, что в этом загнивающем мире такие специалисты все еще остались. Он уже понимает, что слишком кардинально тут ничего не стоит менять – ар-деко прижился тут прочно, да и смотрится он вполне себе неплохо. Наверное, когда-то давно – наверное, те же пятнадцать лет назад – тут все цвело и пахло. Со временем, конечно, все сильно поистрепалось.
Закончив трепаться с Медсестрой (которая явно не в восторге от всей этой идеи с ремонтом, но куда ей деваться, правда?), Стоун отправляется на поиски Адама. Если тот, конечно, уже не сорвался на поиски этого Моргана.
Манфред прохаживается по пыльным коридорам – рассохшийся паркет под ногами жалобно поскрипывает с каждым шагом. Взгляд скользит по табличкам на дверях номеров – интересно, откуда взялась эта концепция давать всем постояльцам прозвища по названиям городов? Надо будет потом обязательно спросить.
Он останавливается возле двери с надписью «Рим».
Почему-то Стоун нисколько не сомневается в том, что найдет Адама там. Он тихонько толкает дверь, которая, на удивление, не отзывается противным скрипом, и проходит внутрь.
Тут все осталось так же, как… А сколько вообще времени прошло? Несколько месяцев точно. А в этой комнате все как будто законсервировалось, застыло, как насекомое в капле янтаря. И это даже несмотря на то, что в ту ночь они нехилый такой погром устроили. Но, видимо, в этом плане им тоже везет нехило так.
– Уже вынашиваешь план мести? – спрашивает Манфред, оглядываясь по сторонам. Сложно объяснить, что он чувствует, находясь здесь снова спустя время. Ностальгию? Можно ли так назвать это чувство или же это чересчур сентиментально? – Или ты не планируешь таким заниматься?
Поделиться152021-08-30 18:15:05
Адам сидит в кресле, позабытом здесь в виду своей фактической ненужности и отставленном в сторону, но всё ещё недвусмысленно глядящем на доминирующую в номере кровать со всем окружающим её сложнейшим оборудованием. Абсолютно мёртвым и потухшим сейчас в противовес тому фейерверку из огней и звуков, который был свойственен ему раньше.
Тот факт, что из всего и без того не слишком обширного количества номеров, что находились в использовании в "Артемиде" меньше всего пострадали именно Акапулько и Рим, его ни капли не удивляет - в конце концов именно эти две комнаты видели наименьшее количество экшена в тот злополучный вечер, по большей части оставаясь в стороне от ключевых событий. Почему из них двоих он выбрал именно эту? Вопрос. Вопрос, который вертится у него самого на языке, возвращаясь раз за разом к событиям пятнадцатилетней давности, погрязшим в тумане неполноценности. Он смутно знает ответ, но не может никак его сформулировать, избегая пошлятины и банальности.
Борьба с собственными демонами? Надежда обрести утраченные воспоминания? Попытка посмотреть страху прямо в глаза?
Последнее вот не очень получается, именно поэтому он сидит в кресле напротив, меняя перспективу, а не улёгся на кровать, чтобы в своё удовольствие смотреть в потолок. Он делал это слишком много, слишком часто, слишком долго, и этот потолок своей безликой белизной выжжен у него на внутренней стороне сетчатки. Одна уже эта кровать, один её вид, один шаг в чёртов номер с именем Рим едва не вышиб его на параллельный слой реальности - если до того у него перехватывало дыхание и заходились судорогами мышцы, то сейчас был полноценный шанс загнуться от фантомного паралича, позорно оставляя Манфреда в отеле одного, покуда он будет бегать голым по Лос-Анджелесу. Он дышит тяжело; хрипит, словно рваные мехи аппарата ИВЛ прошлого века, сжимая побелевшими от напряжения пальцами подлокотники этого древнего кресла. Оторвать взгляд от постели тяжело, но он и не сильно пытается, практически заставляя себя заново прожить и пережить этот ад. Чтобы вернуть себе дыхание, чтобы вернуть себе тело, мысли и историю. Как бы он ни хотел просто взять и начать всё с чистого листа с вотермарком Акапулько, но части прежнего его всё ещё вываливаются ему на голову из снов, из внезапных вспышек, из притянутых ассоциаций. Прошлое преследует его, наплевав на его собственное желание от него отказаться, и при таком раскладе единственным конструктивным решением ему кажется лишь развернуться и встретить то лицом к лицу.
Вот только...
Тишина давит на уши повисшей в воздухе пылью. С самого момента его смерти в этой комнате были, скорее всего, лишь единожды - чтобы отодвинуть к стенкам подальше аппаратуру, да сдёрнуть покрывала, чтобы, очевидно, убедиться, что никакого трупа на месте нет. Потом у всех были куда более насыщенные дела, куда более существенные задачи. И это лучше - значит, эффект должен быть сильней, - и хуже одновременно - потому что эффект так и не наступает, танцуя где-то на самой грани, но начисто отказываясь скатиться вниз.
Таким его и находит Стоун - замершим, словно статуя, в этом чёртовом кресле, балансирующим на той же самой грани сознания и не-бытия. Чужой голос царапает, нарушает этот баланс, силой стягивая его на свою сторону, вцепляясь в него едва ли не когтями, пусть Адам и не сразу понимает, что именно значит заданный ему вопрос.
Рука его почти не подрагивает, когда он молча протягивает её Манфреду, то ли чтобы помочь тому сесть, то ли чтобы помочь себе встать. Смутно ему даже интересно, что выберет его партнёр.
- Как отомстить тому, кто бессмертен? - не вполне уверенным голосом заговаривает он. - Выкосить всех, кто ему дорог? С этим и без того справится время. Подвергнуть той же пытке? Хотелось бы, чтобы он всё осознавал. На данном этапе... Мне кажется, что лучшей местью Генри Моргану будет безразличие. Лучше местью будет быть свободным, когда он знает, что в своей изощрённой клетке меня не удержал.
Поделиться162021-08-30 20:21:27
Адам действительно напоминает какую-то статую – кажется, что и не дышит совсем. На долю секунду даже становится немного жутко, пока тот не обращает на Манфреда взгляд, протягивая ему руку.
Кажется, что Стоун нарушил это тихое уединение – впору чувствовать неловкость, но, к сожалению или к счастью, это чувство Манфреду не знакомо. Личное пространство – это, конечно, отличная штука, но за все то время, что они вместе, эта концепция перестала быть хоть сколько-нибудь рабочей и актуальной. Стоун и так дал Адаму слишком долго времени, чтобы помариноваться вместе со своими мыслями. Конечно, предаваться рефлексии лучше в одиночестве, но делать это слишком долго крайне нежелательно. Все нужно дозировать – а рефлексию так тем более.
Манфред коротко хмыкает себе под нос и, перехватив ладонь Адама, присаживается на подлокотник кресла.
– Может, ты и прав, – вдруг соглашается Стоун, пожав плечами, и закидывает руку на спинку кресла.
Может, и не нужно никакой мести – потому что выхлопа от этого всего будет ровно ноль, а тратить просто так ресурсы на того, которого даже замочить нельзя… Манфред не привык спонсировать сомнительные инициативы.
Конечно, можно было бы провернуть с этим Морганом что-то вроде того, что тот сотворил с Адамом – но тоже как-то не совсем привлекает. Повторяться – не комильфо.
Манфред помнит, как этот Генри удивился тому факту, что Адам не один. Как рьяно пытался убедить Стоуна – смех-то какой – что Адам просто-напросто дьявол во плоти и шагает по головам. Морган как будто бы забыл в тот момент, где находится – прямо посреди тусовки, которую устроил самый влиятельный криминальный авторитет в этой части света.
Наверное, была бы его воля, он бы всех там пересажал. Но, к сожалению, численное превосходство явно было не на его стороне – Моргана бы спасло только его бессмертие, если бы вдруг началось какое-нибудь грандиозное мочилово со всеми вытекающими.
Поэтому, наверное, в этом случае лучшим оружием и методом воздействия будет полное их отсутствие. Тотальный игнор.
Хотя, конечно, идея устранить его ближайший круг, кажется очень даже заманчивой, но – опять же – стоит ли это того, чтобы бросать на ее осуществление ресурсы? Особенно когда намечается морока с ремонтом и почти полной переделкой «Артемиды». А если учесть тот факт, что Медсестра и Эверест не то чтобы очень уж горят желанием тут что-то менять, идти весь процесс будет со скрипом. Стоун внутренне морщится от этой мысли, вспоминая кислое лицо этой дамочки и суровое лицо громилы, который, кажется, своим взглядом может испепелить.
Да, будь Генри не бессмертным, все было бы проще. Пуля в лоб решает все проблемы.
Манфред вдруг мимолетно думает о Ганнибале Чау – вот, с кем стоило бы разобраться. С ним в этом плане будет полегче – очень низкая вероятность, что этот мудак окажется бессмертным. Это было бы полным пиздецом, конечно.
Но и с тем же Ганнибалом еще будет время расправиться – можно выдержать паузу подольше, чтобы чувак максимально расслабился. И потом ударить посильнее.
– Ну, то есть… Он явно того не стоит, чтобы так париться. Если такая морока с тем, чтобы его устранить, то и нахер надо, – фыркнув, добавляет Манфред, коротко касаясь губами ладони Адама. – Можно будет прислать ему приглашению на открытие обновленной «Артемиды» – мне кажется, это будет в самый раз.
Манфред пока понятия не имеет, что это такое – чувствовать тотальное одиночество, когда все вокруг поумирали, а ты все живешь, живешь и живешь.
Он надеется, что и не узнает – или же они с Адамом разосрутся в дин прекрасный момент, разойдутся, как в море корабли, а потом каждый раз, когда их будет сталкивать вместе жизнь, будут грызться, как собаки.
Расклад так себе, на самом деле.
У Генри такого бонуса нет – и в этом смысле тот уже тотально проиграл.
– Ну что, будешь и дальше тут сидеть-ностальгировать? – спрашивает Манфред, кинув взгляда на Адама. – Или прогуляемся по этим развалинам?
Поделиться172021-09-03 17:10:41
Манфред выбирает нечто среднее - он берёт Адама за руку и садится, но не на колени, как тот отчего-то предполагал, но рядом на подлокотник. Адама это тоже вполне устраивает, тем более, что тактильный контакт почти сразу его заземляет в этом моменте, в этой реальности и заставляет всё внутри дрожать в разы меньше. Кто бы мог подумать, верно? Он пытается объяснить себе это необходимостью чего-то физического, что бы связывало сознание с конкретикой, что бы не давало ему уплыть в ту жуткую сферу слепяще белой пустоты, которая обволакивает недвижимое тело, неспособное ни к чему. Но что-то подсказывает ему, что и такие, казалось бы, фундаментальные вещи, как контакт, легко подделываются мозгов. Что есть физический контакт, как не набор простейших нервных сигналов, полученных рецепторами и интерпретированных мозгом? Что если мозг просто решил, что он получает эти сигналы, ошибочно интерпретировав их отсутствие за обратное, выдавая желаемое за действительное?
Звучит это, может, бредово, может, очень сложно, но часть Адама знает, что на самом деле это неимоверно легко.
Спасает только то - отчасти, если хорошенько себя убедить - что если бы он создавал Акапулько для себя сам, то в его идеальной кажущейся вселенной многое было бы по-другому, и детали поведения он бы выбирал для Стоуна сам. Хочется верить.
А пока он чуть сжимает чужую руку и смотрит на Манфреда снизу вверх, вслушиваясь в его слова, а затем просто вглядываясь в профиль, когда тот задумчиво замолкает. И пусть провели они вместе всего ничего - полный ноль в общем масштабе его жизни, - но даже за то время, что успело пройти, задумчивым он видел торговца оружием меньше всего. Вид ему нравится, он моментально придаёт его партнёру некий особый шарм, которого тот моментально теряет, стоит ему открыть рот. Но это - детали, которым Адам сейчас слегка улыбается одним лишь уголком рта, продолжая держать чужую руку, и вновь удивляясь, причём едва ли не, как принято говорить, до глубины души, когда Стоун касается его ладони губами.
Стараясь не выдать своей ошарашенности, он лишь одобрительно кивает в ответ на совершенно потрясающую идею прислать Генри приглашение на открытие новой "Артемиды", можно даже сверху докинуть скидку на продление членства - кто знает, кому и когда подобное может понадобиться, абонемент такого рода точно никому в современном мире не повредит. Генри, скорее всего, конечно, не откликнется. Особенно, если каким-то образом дать ему понять, кто будет править здесь этим балом. Но это ведь делать не обязательно...
- Ностальгировать... - негромко повторяет он за Стоуном. - Я бы не назвал это ностальгией. Скорее самоистязанием. Что же до прогулок... - Адам слегка тянет Акапулько за руку, заставляя его соскользнуть таки с подлокотника как раз ему на колени, и обхватывает обеими руками, забираясь одной под пиджак. - То у меня были немного другие идеи о том, как провести время. Хотя, ты прав, - он прикрывает глаза и откидывает голову на спинку, тяжело выдыхая и выпуская вместе с воздухом все остатки сковывающей его тяжести. Хотя бы на время. - Нам нужно осмотреть это место лично, своими глазами, одних только схем недостаточно - надо понимать, в каком состоянии сейчас какие помещения и есть ли смысл их восстанавливать и вводить в оборот. Я читал, что здесь когда-то было шикарно оформленное лобби, с вычурными украшениями на рецепции и, честно говоря, по фото оно вполне вписывается в общий... как там принято говорить, вайб? Не думаю, что нужно ремонтировать парадный вход. Нам не нужна парадность, мы же не собираемся открывать "Артемиду" для широкой публики. Но переоборудовать старые входы уже внутри? Что ты думаешь? - Приоткрыв глаза, Адам поворачивает голову чуть больше в сторону партнёра, просто смотрит с несколько секунд, слегка сжимая руку на его бедре. -Собираешься тут остаться или закончим обход и отчалим до следующего раза? Куда отправимся? Домой? В Доминикану? Или, может, Акапулько?
Поделиться182021-09-04 17:59:58
Не сказать, что сам Манфред склонен к ностальгии – скорее, наоборот. Наверное, потому что ностальгировать особо не о чем. Не было в его жизни чего-то такого шибко сентиментального – в юности эта была даже не жизнь, а превозмогание, бесконечные попытки не сдохнуть где-нибудь в подворотне; потом Манфред прогрызал себе дорогу в криминальном мире – и тут тоже надо было на каждом шагу помнить, что в любой момент можно получить пулю в лоб.
Не такой уж и большой простор для сентиментальности. Такие чувства нынче не особо поощряются в принципе – что уж тут говорить о криминальном мире, который легко и просто может зажевать тебя и проглотить одним махом.
Манфред не понаслышке знает, что этот мир может сделать с человеком. Он и сам чуть не лишился половины лица – если зазеваешься на секунду, то потом заплатишь за свое нерасторопность собственной жизнью.
Хотя, возможно, после того, как Стоун проживет хотя бы еще лет пятьдесят, то он будет вспоминать вот такие вот моменты, как этот, с чуть большей теплотой, чем все остальные эпизоды из жизни.
С появлением в его жизни Адама все как будто бы приобрело какие-то иные оттенки. Хотя, казалось бы – Адам, если так подумать, тот еще отморозок.
Манфред коротко фыркает себе под нос – угораздило же им так спеться. Ему до сих пор все еще удивительно от этого факта – и какая-то его часть и в этот момент удивляется, пока они сидят вот так в обнимку, в этой атмосфере полной разрухи и декаданса.
А в случае Адама все это рысканье в собственных воспоминаниях действительно может походить на какую-то изощренную пытку. Однако Манфред все же надеется, что истязать себя Адам будет пореже.
Стоун едва сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху, когда Адам примеряет на себя все эти модные словечки. Лишь поджимает губы, надеясь, что тот ничего не заметит.
И почему из его уст это звучит настолько уморительно?
– Ну нет, только не говори мне, что ты хочешь оставить снаружи все это убожество с заколоченными окнами? – вздернув брови, спрашивает Манфред, бросив на Адама скептичный взгляд. – Если уж ремонтировать, то ремонтировать полностью. Я вообще раздумывал над тем, чтобы оборудовать в лобби зону с игровыми автоматами – как тебе такая идея?
Стоун фыркает себе под нос – и ведь он почти не шутит. Лишняя прибыль точно не помешает – да и заиметь лицензию на подобные увеселения сейчас проще простого. Достаточно звякнуть нужным людям – и документ уже в кармане.
От упоминания Акапулько Манфред чуть кривится.
– Оно только звучит красиво, – покачав головой, произносит Стоун. – А на деле – помойка еще та. И я не думаю, что там есть какие-то приличные отели – а я не живу в местах, которые имеют меньше пяти звезд. Четыре – только в крайнем случае, только если там есть бассейн с баром.
По правде говоря, идея свалить куда-нибудь кажется вполне себе привлекательной. Надо только подумать, куда именно – чтобы их там с головы до ног вылизали и обслужили по высшему разряду. Ну, и чтобы никто не пытался их прикончить.
– Для начала можно сходить пообедать, – задумчиво добавляет Стоун. От этой сладкой жижи из Starbucks послевкусие на языке отвратительное. Хочется заесть его каким-нибудь стейком. И красным вином запить. Или коктейлем с джином. – А потом можно и изучить, как «Артемида» выглядела в свои лучшие годы – то же лобби можно будет воссоздать, как оно было в первозданном виде.
Поделиться192021-09-16 14:15:37
- Это убожество с заколоченными окнами, как ты называешь текущий фасад отеля, - не теряя темпа возражает Адам, - является для него прекрасной маскировкой как заведения с крайне сомнительной сутью, и как заведения в принципе. В текущем раскладе, когда по улицам то и дело проносятся волнения разной степени агрессивности именно такое убожество защищает "Артемиду" от непосредственных нападок. - Он коротко вздыхает, снова прикрывая глаза. - В прошлый раз, если помнишь, от толпы ей досталось случайно, здание задело по касательной и только потому что толпа недалеко от него умудрилась наконец-то нарваться на полицейский кордон. Основные же повреждения оно получило изнутри, потому что Медсестра умудрилась пустить внутрь крота. Вот как бороться с этими тварями, предстоит задуматься отдельно.
Он морщит нос на упоминании игровых автоматов, совершенно не представляя, как и кого они могут заинтересовать и в таких интерьерах и в тех жизненных раскладах, в которых обычно сюда попадают люди совершенно определённой категории. Впрочем - да, есть некий определённый, конечно, момент. Стоун и категорию эту, и нынешние порядки знает куда лучше его самого, и примерно об этом он и говорит далее вслух.
- С другой стороны, и про стены, и про автоматы тебе виднее. Я не имею никакого представления о том, как управлять бизнесом. Однажды я управлял империей, но мы оба знаем, чем это закончилось. - Он едва заметно улыбается и, открыв глаза, чуть подталкивает Манфреда обеими руками, вынуждая сменить позу и в конечном итоге встать. Затем медленно поднимается и сам, поправляя чуть съехавшие полы пиджака. - Всё ещё забываю иногда о твоём гедонизме. Страсть к мирским благам и наслаждению ими... Когда-то это было свойственно и нам. Мне - возможно.
Адам почти сразу осекается, задумчиво смотрит в сторону. Вино, яства, женщины (а иногда и, разумеется, мужчины), зрелища, золото? В наименьшей степени, конечно, золото. Всё это было огромной частью жизни античного мира и тем более столь ярких его представителей, как римляне и особенно римляне у власти - правда, тогда они тогда не называли свой мир таким. Всё же поразительно, продуктами насколько разных эпох и мировоззрений являются они оба, но всё же жизнь сводит их вместе и оставляет в таком положении - когда Адам держит одну ладонь на талии выпрямившегося Акапулько и слегка наклоняется вперёд, чтобы урвать один короткий, почти невесомый, неприлично невинный для них двоих поцелуй. Его эпоха прошла, рассыпалась пылью, оседая лишь кое-где музейными обрывками, канула в Лету так давно, что ему пора бы уже перестать её вспоминать, правда?
Вот только она была его первой, она была его истинной, и именно она, несмотря на все последующие прожитые столетия - тысячелетия! - несмотря на некоторые его собственные слова и лишь в поддержку того, как всё промежуточное растрескалось и осыпалось в его памяти разноцветным бессвязным калейдоскопом, именно она сформировала его основу, его фундамент. Две тысячи лет меняют любого, не только хорошего человека, но часть его черт при любом раскладе остаются неизменными. И, возможно, именно в них, в этих странных четах, причисляемых теперь к атрибутам античности, и прячутся последние истинные крупицы его личности.
- Занятно, неправда ли, - снова заговаривает он, отнимая руку от чужой талии и невесомо, еле-еле пока касаясь ей же чужой щеки, - прошлый раз ты приходил в эту комнату, чтобы убить меня. Намерением, к которому в своё время я вовсе не относился так же легко. А этот раз - чтобы найти и проверить, как я. - Проводя кончиками пальцев по щеке, он переводит взгляд на шрамы, так и оставшиеся на вечность на лице Стоуна, но лишь смотрит на них, не решаясь в этот раз прикасаться. Соскользнув пальцами на его подбородок, он опускает руку совсем и коротко улыбается одними лишь губами. - Есть в этом что-то поэтическое, не находишь?
Моргнув, он отворачивается и отходит немного в сторону, не дожидаясь ответа, потому что тот, скорее всего будет отрицательным. Стоун и поэзия в его воображении сочетаются хорошо и вместе с тем архи-плохо, разлетаясь в разные стороны из-за очевидной противоположности. Они подходят друг другу и в то же время абсолютно нет, потому что Манфред определённо может являться объектом для какого-нибудь стиха, даже оды. Пока не откроет рот. И тогда всё рушится, обваливается кусками к нему под ноги, возвращая к куда более прозаичной реальности и заставляя чувствовать себя... странно. Это ощущение настолько ему непривычно, что он не может до конца подобрать ему название и определение.
- Пообедать так пообедать, - коротко резюмирует Адам, глядя на свою бывшую постель. - Есть что-то на примете?
Поделиться202021-09-16 20:28:21
Манфред лишь цыкает языком в ответ на ремарку Адама о фасаде здания.
Он и сам прекрасно понимает, что его тяга к роскоши, граничащей с откровенным китчем, явление совершенно непрактичное в нынешнее время. Как будто моментами Стоун забывается, что вокруг вообще-то происходит практически апокалипсис – только тот не единомоментный, а растянутый по времени. Наверное, было бы куда легче, если бы их просто пришибло каким-нибудь астероидом – и сразу насмерть, чтобы окружающая реальность перестал существовать (интересно, конечно, есть ли у бессмертных при таком раскладе шанс переродиться – или же с концом всего мира все закончится и для них тоже?).
И поэтому Манфред вздыхает, качая головой – сложно быть единственным человеком в этой богадельне, у которого есть какой-никакой вкус.
– Детка, это не гедонизм, – со снисходительным смешком произносит Стоун, вставая на ноги, а затем добавляет: – Ну, окей, ладно – немного гедонизм. Но по большей части это всего лишь долбанная эпоха потребления во всей своей красе, которая началась лет сорок назад и продолжается и по сей день. Кому как не тебе знать всю подноготную человеческой природы – мы всегда любили тратить бабло на бессмысленные штуки.
И эта самая эпоха в конечном итоге и стала причиной все надвигающегося апокалипсиса – а, точнее, люди, конечно же. Всегда и во всем виноваты люди.
Манфред нисколько не отрицает тот факт, что и сам является членом этого общества потребления, его непосредственным активным участником. Но также понимает, что его лепта – всего лишь капля в море на фоне того, что сейчас разворачивается. И таких капель десятки и сотни тысяч.
С другой стороны, есть ли какой-то смысл попробовать провернуть этот процесс вспять? Остановить это движение по накатанной? И кажется, что вибрации с каждым днем становятся все сильнее – а затем их ждет бешеная трясучка, как при турбулентности.
А после – грандиозное падение с огромной высоты. На самом деле, они уже падают – только пока что это не настолько сильно ощутимо.
Да, различия у них с Адамом прослеживаются четко и ясно – для одного бессмертие является возможностью попробовать новое, а другой уже пресытился всем этим за две тысячи лет.
Но, если так подумать, это даже забавно. Манфреду точно не помешает тот, кто будет сдерживать его порывы, а сам Стоун обязательно найдет, чем удивить Адама.
О, я не знал, что ты настолько сентиментален, хочет ответить Стоун, но ему элементарно не дают этого сделать, утягивая в поцелуй – поэтому остается только фыркнуть себе под нос. Адам не касается шрамов, но к ним Манфред относится уже не так, как несколько месяцев назад, когда только-только привыкал к этому новому элементу на своем лице. Прикосновения к шрамам уже не вызывают резкого желания отстраниться и всеми силами увернуться от контакта. На это понадобилось время – и если шрамы затянулись быстро, то вот внутри еще долгое время творился полный кавардак.
Да уж, и правда – история знакомства достойная того, чтобы пересказывать ее детям за обеденным столом во время всеобщих сборищ по праздникам. Такое вполне могло бы быть в какой-нибудь параллельной вселенной, задумывается вдруг Манфред.
Однако ему вполне комфортно здесь и сейчас, пока они целуются в номере заброшенного отеля, который собираются приводить в божеский вид, и планируют пообедать где-нибудь в городе.
И пусть апокалипсис наступает им на пятки – сейчас об этом хочется думать меньше всего. Хотя, Стоун и не задумывается об этом нюансе слишком сильно. Скорее, принимает как данность – потому что едва ли у него (или у кого бы то ни было в принципе) получится этот конец света предотвратить. И поэтому он перманентно чувствует себя как пассажир Титаника, который медленно, но верно идет на дно.
Тоже в достаточно степени поэтично, если так подумать.
– Давай двинем куда-нибудь в даунтаун – там была пара нормальных заведений, – отвечает Манфред, вытаскивая из кармана пиджака коммуникатор, чтобы вызвать Uber.
И примерно в эту же секунду ему приходит сообщение от Хоббса – короткая отписка. Как раз в его духе.
– Чау видели в Сан-Франциско, – задумчиво тянет Стоун, поднимая взгляд на Адама. – Этот сукин сын решил вылезти из-под своего камня?
Вряд ли это ошибка и люди Хоббса обознались – Ганнибал Чау выглядит слишком антуражно, чтобы его можно было с кем-то спутать.
– Мы будем с этим что-то делать? – вдруг спрашивает Манфред, все так же внимательно глядя на Адама. – Или пусть пока этот мудила гуляет и радуется, что ему все так сошло с рук?
Отредактировано Manfred Stone (2021-09-16 20:42:56)
Поделиться212021-10-05 16:31:09
Ответа действительно не следует, но Адам уже не придаёт этому особого значения. Он вспоминает слова Стоуна про мир, на гибель которого он согласен смотреть вместе, и, собственно, другого ему и не требуется. Времени с тех пор прошло пусть и не то чтобы очень много, но мнения и решения своего его партнёр так и не изменил, а без поэтичности он как-нибудь обойдётся.
Сам он к предложению поесть относится холодно, но и возражений не имеет: всегда можно со скучным видом повертеть в руке бокал вина, растягивая то до бесконечности, или же пива, если Манфред предпочтёт заведение несколько иного толка или настроение будет соответствующее. Для него он готов сколько угодно таскаться по всем этим злачным и не очень местам, изображая того, кого в тот или иной момент нужно больше всего - партнёра, клиента, дорогого (?) любовника - иными словами, любого, кого душа пожелает, хоть всё разом одновременно.
Его собственный гедонизм, видимо, отвалился где-то в пучине веков, приелся, а затем и стёрся совсем за ненадобностью. Если так подумать, Адам обратился в очень странное существо в своём нынешнем полураспавшемся виде ещё больше состоящее из контрастов, чем до истории с Морганом. Апатия в нём идёт рука об руку с горячими выпадами, пассивная обречённость легко сменяется пламенным отчаянием, сводящая скулы скука уступает место почти обсессивной увлечённости; за отрывком жизни, который он помнит, следует ослепляюще белый провал или серая, почти как потолок в этой комнате, матовая пустота. Что Стоун нашёл и, кажется, продолжает находить в нём? Возможно, как раз ту самую контрастность, эту экзотичность, среди прочего имеющую корни в бессмертности. Чтож. В его время фаворитами делали и за меньшее.
Адам не успевает задуматься о том, что в данном случае может быть "нормальным заведением" и как дальше в даунтаун им стоит погрузиться - у него складывалось впечатление, что примерно там "Артемида" и располагалась: коммуникатор в руке Манфреда урчит от принятого сообщения, и акценты происходящего снова смещаются.
Имя Чау заставляет правую руку почти непроизвольно сжаться в кулак при одном только воспоминании о том дне в чёртовом Four Seasons, о всех тех событиях, о всех тех ощущениях, о тех кошмарных образах, застывших в янтаре его памяти и болтающихся там до сих пор несмотря на сменившиеся - слава богам - оттенки. И есть уже не так хочется, и бокалы с лёгким алкоголям выглядят не так привлекательно, но гнев, ярость, эмоции, импульсы - всё это очень плохие советчики, ему ли не знать. Здесь требуется иное, то, что, по идее, за долгие годы существования он мог отточить до идеала и возвести в абсолют - терпение и расчёт. Правильно говорят, что месть это блюдо, которое лучше подавать холодным - тогда у него воистину иной вкус и эффект.
Медленно обернувшись, он ловит турдно-читаемый взгляд Стоуна, но так и продолжает молчать ещё с несколько секунд.
Сан-Франциско это не город ли, где расположена основная резиденция Акапулько? Подтексты у этого конкретного факта его не очень устраивают, совсем даже не нравятся, если быть точным, но? Крайне удачно, что они сами сейчас не там, неправда ли? И не подозрительно ли хотя бы слегка? Не содержит ли какой-то очень важного, пусть и не вполне уловимого намёка?
- Он позарился тогда и на нашего общего знакомого с не меньшими пунктиками на тему контроля, чем твои, - Адам осторожно пытается рассуждать вслух, и чтобы не молчать, и чтобы получать фидбэк тоже сразу, крайне аккуратно меж тем подбирая слова. - И следы он замёл в тот раз хорошо. Я не думаю... что он бы отважился высунуть голову из-под камня, под которым прятался всё это время, как минимум без разрешения Франклина, как максимум... без достижения определённых соглашений с ним.
Их собственное положение во вселенной Короля Волков всё ещё остаётся лично ему не до конца понятным, пусть у них и был с Орионом на этот счёт короткий разговор в прошлый раз. Стоун ему интересен, Стоун ему в каком-то смысле даже нужен - пусть и в самым обычном, шкурном, как удобная и привычная затычка в нужной бочке. Но какие у них привилегии? Какие у них права? Помимо этих вот, на "Артемиду"? С другой стороны - а чего им обоим теперь бояться, если вдруг они задумают перейти черту? Это Франклину нужно бояться и рассчитывать всегда исключительно на то, что он их возможный переход выдержит.
- Я считаю, - снова заговаривает он негромко, делая пару шагов обратно к Акапулько и беря его за руку, - что нам стоит дождаться первых ходов Волка, а потом сориентироваться. Но, Мэнни, - Адам чуть сильнее сжимает чужую руку и заглядывает прямо в глаза Стоуну, на мгновение снова возвращаясь в тот едва ли не первородный ужас, за секунды до того, как он узнал, что Манфред такой. - Тогда я обещал ему всю боль, на которую только способно человеческое тело. Если ты хочешь... Одно твоё слово, и я вскрою его, медленно и методично, как распускается кровавый цветок.
Отредактировано Adam (2021-10-05 16:47:56)
Поделиться222021-10-05 20:10:52
На самом деле, если так подумать, то Манфред как-то и не успел нормально прожить эту ненависть по отношению к Чау. Оно было как-то смазано – в тот момент осознание собственного новоприобретенного бессмертия значительно перевесили, так что как-то и не хватило ресурса на то, чтобы как следует позлиться.
Какое досадное упущение. Незакрытый, мать его гештальт.
Правда, даже сейчас новость о том, что этот мудила находится в зоне относительной досягаемости не вызывает каких-то слишком яростных эмоций. Возможно, если они столкнутся лицом к лицу, все это загорится по новой – и у Стоуна появится желание выстрелить ему в лицо из дробовика. Это как минимум.
Сейчас же мысль о Чау отзывается колючим раздражением, заставляет скривиться – как будто бы он глотнул дерьмового вина, которое ему подали к аппетитному стейку.
За всю жизнь у Манфреда, естественно, бывали моменты, когда ему приходилось мстить. Хотя, конечно, слово «приходилось» тут не очень подходит – Стоун делал это с неподдельным удовольствием. Пусть и не своими собственными руками, но важен же сам результат – да и потом ему всегда присылали подробнейший отчет с красочными фотками.
Но в случае с Чау он, конечно же, не станет привлекать каких-то посредников – еще чего. И неважно, что эта месть, скорее всего, абсолютно бессмысленна и, наверное, немного абсурдна – ведь в итоге Манфред же не умер, а наоборот – обнаружил собственное бессмертие. Хоть и обнаружил абсолютно отвратительным образом – он до сих пор то и дело чувствует эту фантомную прошивающую боль. Благо, что это бывает очень редко – в основном во сне, когда подсознание выворачивает в какую-то не ту сторону. Такие ночи Манфред ненавидит особенно сильно.
В общем, разобраться с Чау – это дело принципа. Стоуну хочется увидеть выражение на лице Ганнибала, когда тот увидит их с Адамом – живых и здоровых, без всяких царапинок.
Он бы мечтал увидеть его лицо в тот момент, когда они внезапно испарились из номера Four Seasons – но тут уж, к сожалению, приходится полагаться лишь на собственное воображение.
– Господи, мне что, до вечера ждать этот блядский Uber? – цыкнув языком, риторически бормочет Манфред, хмуро взглянув на коммуникатор, а затем обращает взгляд на Адама и сжимает в ответ его ладонь, кривя уголок губ в мягкой усмешке:
– Ты бы знал, насколько это сейчас сексуально прозвучало…
Стоун нисколько не сомневается в том, что Адам так и сделает – помчится убивать Ганнибала тотчас же, стоит только попросить. На мгновение именно так и хочется сделать, но Манфред знает, что потом будет чертовский жалеть о том, что не присутствовал на этой импровизированной казни.
Мелочно ли это? Стоуну кажется, что нет – было бы до жути опрометчиво никак не расправиться с Ганнибалом, раз уж есть такой шанс.
Когда они, наконец, усаживаются в такси, их обдает прохладой кондиционера – на контрасте со знойной духотой улицы. Порой Манфред задумывается, какого хрена они все еще торчат в этой парилке? Когда они разберутся с «Артемидой», то точно нужно будет свалить куда-нибудь в прохладу. Наверняка, к тому моменту, когда они наведут там красоту – предварительно сотню раз поругавшись с Медсестрой и испытав на себе весь спектр гневных взглядом Эвереста – им совершенно точно понадобится какая-нибудь разгрузка.
И, с другой стороны, Стоуна слегка забавляет тот факт, что даже сейчас, будучи бессмертным, он все равно мыслит такими категориями, как какие-то временные сроки и дедлайны – но такова уж реальная жизнь.
– На самом деле, мне бы тоже хотелось в этом поучаствовать, – продолжает Манфред начатый разговор, укладывая ладонь на коленку Адама и мягко ее сжимая. – Все-таки этот урод пальнул в меня, так что и разобраться я хотел бы с ним лично. С твоей помощью, конечно же. Хотя, конечно, я могу и просто рядом постоять – но вот врезать ему по роже или пырнуть ножом я буду только рад. Ну, или пулю в лоб пустить.
Есть в этом что-то такое – вести подобные разговоры в присутствии таксиста. Те не ставят Манфреду низкие оценки только потому, что он всегда щедр на чаевые – а иначе его бы уже точно забанили в приложении.
– Можно вообще устроить какую-нибудь дикую многоходовочку и, например, похитить этого урода. Запереть в подвале, подержать так пару дней, – пожав плечами, добавляет Стоун, на мгновение переводя взгляд на проплывающую за окном улицу. – Хоббс и не такое может провернуть, если что. Понятное дело, что этот мудак ходит всюду с отрядом охраны, но при желании можно и президента из Белого дома похитить. Так что, можем поручить Луи разработать какой-нибудь супер план.
В конце концов, не хочется вытворять что-то до жути банальное – если уж мстить, то от души, как говорится.
Поделиться232021-11-06 05:57:32
Момент у них сложный, момент слегка напряжённый, интенсивный, если хотите - во всяком случае так кажется в тот момент Адаму, - и в голове ворочается в это мгновение чёрт знает что, но Манфред легко ловит этот его увесистый взгляд и ещё легче потом разрывает зрительный контакт опуская глаза в коммуникатор и ворча о запаздывающем Убере. Решительность, переполнявшая Адама трескается и распадается на атомы, сменяясь немного потерянным замешательством, которое, впрочем, ему удаётся сдержать внутри, никак не подавая виду и превращая лицо в привычную каменную маску, лишённую его активных эмоций. В ответ на рассеянный, словно брошенный вскользь, автоматический комментарий о сексуальности, он только не менее рассеянно вздёргивает уголок рта в штатной улыбке, хотя совершенно не чувствует ни удовольствия, ни скрывающегося вроде бы за ней сантимента.
Коротко кивнув, он отпускает чужую руку и откланивается, чтобы сообщить Медсестре и Эвересту, что они покидают "Артемиду" на ближайший час-полтора, но всё ещё могут потом вернуться. Дел с полуразвороченным отелем с нарушенной системой безопасности более чем невпроворот. Для запуска его обратно в оборот придётся приложить огромное количество усилий и не только материальных, к сожалению - ещё существуют вопросы репутационного характера, а здесь всё всегда обстоит куда сложней.
Но не это, конечно, заботит Адама, когда он вышагивает по мрачным тёмно-зелёным коридорам, присыпанным штукатуркой и пылью. Он вспоминает горячую липкую кровь Акапулько на своих руках, единственную кровь, которая его когда-либо волновала: буквально парой месяцев ранее он лично вспорол здесь глотку какой-то безымянной девице, чуть позже перебил толпу наёмников Чау в резиденции Стоуна и искупался в их крови едва ли не с голов до ног. И никогда, никогда та не имела на него такого эффекта. Но эта, окрасившая его пальцы, запястья и локти, улившая ему рубашку и супердорогой костюм, пропитавшая его насквозь и прилипшая к коже, эта всё ещё приходит к нему в кошмарах иногда. В кошмарах, после которых он каждый раз ожидает проснуться в холоде и одиночестве в какой-нибудь очередной забытой всеми богами дыре.
Он внимательно разглядывает свою руку, ту самую, что недавно сжимал Акапулько в каком-то непонятном жесте - когда ты как будто здесь, но как будто и где-то очень далеко. Видимо, текущий его статус больше склоняется к любовнику, тому самому, который должен болтаться на локте хозяина и выглядеть красиво; во всяком случае, такое у него сейчас складывается ощущение.
Персонал отеля только рад услышать, что их гости временно покидают владения и отправляются по своим важным делам. Когда он возвращается в компанию Стоуна, их машина уже подана.
Адам всё ещё не до конца приходит в себя к моменту, когда они оказываются в салоне и начинают движение к избранному направлению, так что слова Стоуна застают его врасплох, а рука на колене кажется какой-то чужеродной, почти неуместной. Он смотрит на неё чуть хмуро с несколько секунд, переживая и переживая внутри тот страшный момент, своё собственное перерождение после. Часть его хочет накрыть эту руку свой, сжать, почувствовать реальность, тепло, жизнь, но другая, та, что чувствовала это странное замешательство ранее, вызванное резкой сменой тем, парализует его, оставляя возможность только молча смотреть. На самом деле, что его удивляет? Для Акапулько это событие в Four Seasons в конечном итоге обернулось по сути мелочью - пострадала только его гордость, его шмотки и немного голова, а в остальном одни только плюсы. Это у Адама... всё обратилось в прах перед глазами и сохранялось в таком виде несколько мучительных минут.
- У меня и в мыслях не было делать это в одиночку, - медленно роняя слова, проговаривает он, не отрывая взгляда от руки на своём колене, а затем отворачивается к окну, - разумеется, я бы взял тебя с собой в качестве аудитории.
Вот активным участником действа он Манфреда не видел, не зная толком, почему. Быть может, виной тому было желание отомстить не за убийство торговца оружием как такового, оно ведь имело в конечном итоге исход положительный; быть может, дело было в ощущениях, в боли, в том всём, что Адаму довелось испытать перед тем, как ему самому вышибли мозги, и сразу в первые минуты три после воскрешения - у Акапулько-то таких впечатлений от той оказии нет.
Тем неприятнее и страннее ему слушать следующие реплики про Луи, про передачу ему той привилегии, что должна бы, по идее, безраздельно принадлежать только ему. Какое Хоббс вообще имеет ко всему этому отношение? Крайне опосредованное.
В какой-то момент Адам и вовсе отключается от "диалога", выводя бормотание Стоуна в фон белым шумом. Тот вполне может часами говорить с самим собой, рассуждать, принимать решения и даже приводить контраргументы - собеседник ему для этого требовался разве что номинальный, чтобы просто делать вид, что кто-то рядом есть, и с этим он справляется на отлично. В себя он приходит даже не когда автомобиль останавливается и появляется необходимость его покинуть, и даже не когда он открывает перед Акапулько дверь, чтобы пропустить вперёд, а лишь когда перед ним на стол ложится меню и карта бара.
Отредактировано Adam (2021-12-03 14:28:18)
Поделиться242021-11-06 19:56:43
В какой-то степени, конечно, вся эта задумка с реконструкцией «Артемиды» (хотя «реконструкция тут условная – Манфреду кажется, что тут проще все сжечь и отстроить заново) кажется каким-то ебаным сюром. Скажи кто-нибудь об этом Стоуну где-то с полгода назад – он бы обсмеял этого чувака с головы до ног.
Жизнь вообще выкидывает фокус за фокусом – хотя Манфред, несмотря на свою далеко не самую законную (что это вообще за слово такое) деятельность, искренне любит стабильность. Тем более в такое время, когда далеко не библейский апокалипсис наступает на пятки, спокойствие ценится больше всего – и Стоун продолжит создавать эту иллюзию до тех пор, пока мир не расщепится на атомы.
Только вот разберутся с Ганнибалом, а потом можно будет жить более или менее спокойно, периодически вынося себе мозг запарами с ремонтом «Артемиды». А потом можно будет и свалить куда-нибудь, когда все это уже встанет на надежные рельсы и их личное присутствие больше не будет нужно.
У Стоуна, на самом деле, нет и никогда не было склонности делить собственную жизнь на эдакие сентиментальные периоды – типа тех, после которых жизнь делится на «до» и «после».
Когда с самого детства не живешь, а выживаешь, когда в юности чуть ли не прогрызаешь себе дорогу с самого дна, когда пытаешься удержать на плаву и просто не сдохнуть (в чем он успешно облажался – и «успешно» тут использовано совершенно неиронично), то как-то не особо предаешься этим сентиментальным порывам.
Но почему-то сейчас Манфред думает – наверное, не случись у него этой странной (совершенно ебанутой, на самом деле) встречи с Адамом, то все бы совершенно иначе сложилось.
Понятное дело, что способность к бессмертию у него была бы в любом случае, но ведь он мог кинуться во все тяжкие и начать злоупотреблять этим даром, прожигая каждое очередное перерождение так, как будто бы оно последнее.
Можно ли сказать, что они оба – такие каждый по-своему отбитые на голову – делают друг друга лучше?
Мысль, конечно, вызывает внутренний смех – но ведь в какой-то степени так и есть? Хотя, конечно, можно ли говорить про «лучше» или «хуже», если вы вообще-то чувака собираетесь грохнуть – пусть и в качестве акта праведной мести?
Но, с другой стороны, у всех ведь разные понятия «лучше или «хуже», верно? А учитывая то, каким хитровыебанным стал в последнее время мир, можно вообще не заморачиваться на этот счет.
– Только в качестве аудитории? – хмыкнув, спрашивает Манфред. – Мне бы хотелось ему вмазать, знаешь ли. Правило «не трогай – только смотри» работает лишь в музеях и стриптиз-клубах, знаешь ли.
Тем более, что если есть шанс получить полное моральное удовлетворение, то почему бы им не воспользоваться? Стоун в любом случае получит его, когда узнает, что Ганнибал отошел к праотцам, но посодействовать в этом будет в разы приятнее.
В ресторан они добираются спустя минут десять – небольшое заведение с азиатской кухней высокого класса. Приличных мест здесь, в Лос-Анджелесе, осталось не так много – а всяких вонючих забегаловок просто пруд пруди.
Стоун сразу улавливает это странное молчание Адама – за все это время он изучил все эти оттенки и может практически безошибочно определить, что же они означают.
Сейчас это молчание нависает эдакой свинцовой тучей, которая ничего хорошего не навевает. Манфред скользит взглядом по строчкам меню, не особо вчитываясь, и то и дело поднимает глаза на Адама.
Пока в один момент ему это не начинает надоедать – примерно спустя минут пять такого молчания.
– Земля вызывает Адама, прием, – как бы случайно стукнув столовым ножом о стакан с водой, произносит Манфред, легонько коснувшись под столом носком ботинка лодыжки Адама. – Если ты думаешь, что твое непроницаемое лицо действительно ничего не выражает, то вынужден тебя расстроить, уж извини.
Подхватит со стола нож, Стоун с несколько секунд покручивает его между пальцами, а затем снова обращает взгляд на Адама, только уже более серьезный.
– Если тебе кажется, что вся эта затея с Чау – херня на постном масле, то мы ничего не будем делать. Ну, или скажи, что тебя конкретно не устраивает – я же вижу, что что-то не то.
Манфред вздыхает, откидываясь на спинку стула, и продолжает сверлить Адама сосредоточенным взглядом – кажется, что вот-вот начнет кипятиться из-за этого всего, но, тем не менее, старательно себя от этого удерживает.
В конце концов, от души позлиться он еще успеет – у них впереди еще столько увлекательных часов, которые они проведут за обсуждением ремонта в «Артемиде», и ругаться они будут в основном с Медсестрой и ее непрошибаемым подопечным. Вот, для кого стоит поберечь все свои запасы злости – хоть они у Манфреда нескончаемые.
Поделиться252021-12-03 18:18:27
И лёгкий звон стекла, и следующее за ним прикосновение достаточно быстро привлекают его внимание, выводя разум из вязкого тумана отстранённости. Сфокусировавшись на залитом золотым интерьерным светом Стоуне, он с минуту-другую просто так же молча разглядывает его с ног до головы - как бликует золото ламп на его локонах, как меняется поза и выражение лица, - а потом подаётся чуть вперёд, упирая один локоть в стол и укладывая на ладонь подбородок.
- Ну, и что же в таком случае выражает моё "непроницаемое лицо", поведай тайну, сделай милость.
Акапулько крутит в пальцах нож - снова столовый нож, правда, этот, конечно, уже чуть более острый, чем тот, которым они когда-то игрались в "Артемиде" - и хмурится. Адаму это не нравится и нравится одновременно - как же сложно бывает иметь переменчивый нрав, как сложно за века, что ты живёшь, обзавестись чем-то действительно постоянным, но постоянного у него только его жизнь, сам факт, её наличие.
Он улыбается и чуть склоняет голову в сторону, не меняя в целом позы. К ним подходит официант, вопросительно смотрит то на одного, то на другого, получает от Манфреда короткий, но содержательный заказ на обоих и с кивком удаляется. Их собственная игра в гляделки чуть затягивается, Стоун продолжает крутить в пальцах нож, Адам продолжает тянуть лямку. Что поделать, если ему просто нравится наблюдать, нравится смотреть на этого своеобразного человечка, такого незамысловатого снаружи, но такого многослойного внутри, там, куда не каждый и копнуть-то возьмётся.
- "Затея" с Чау, - наконец заговаривает он снова, укладывая руку на стол и легонько постукивая ногтем по своему стакану, - вполне естественное наше желание. Которое, быть может, стоит в известном смысле согласовать с планами Волка на эту шваль - просто чтобы нам не пришлось потом объявлять войну всему Лос-Анджелесу и прилегающим территориям. Не то чтобы мне было страшно или я бы считал, что мы с подобным не справимся, хотя - разумеется - маленькой личной армии на подобие той, что есть у Франклина, мы не обзавелись.. Но дело не в этом.
Он кладёт руку ладонью полностью на стол и слегка поглаживает ткань. Дожидается, пока подошедший официант не расставит на столе напитки и не разложит необходимые для заказанных ими блюд приборы и прочую утварь, а потом снова исчезнет за пределами видимости.
- Возвращаясь к твоей предыдущей реплике о том, что ты тоже хотел бы получить доступ к телу, - продолжает Адам, опустив взгляд на стол но не видя на нём совершенно ничего. - Чау - мой. Он пришёл в тот ресторан за мной, и воспользовался тобой, как инструментом, он избавился от тебя - как думал - чтобы заполучить меня, а потом его лысая шваль вышибла мне мозги выстрелом в упор. Когда-нибудь чувствовал, как подгорает кожа на грани соприкосновения с дулом за мгновение до смерти? - С каждым следующим словом его голос становится всё более глухим и холодным. Но не злобным, не гневным - стальным, тяжёлым, не терпящим возражений и не принимающим их. - Так вот. Если когда-нибудь до этого дойдёт дело, Чау - мой. И я не понимаю, какое ко всему этому вопросу вообще может иметь отношение Луи. Я не против твоего обожаемого друга, не пойми меня неправильно, и его люди, конечно, были там, но? На этом его участие заканчивается, и начинается наше личное.
Их официант снова возникает на горизонте, на этот раз - чтобы поставить на стол кувшин байцзю и две миниатюрные рюмочки на тонкой ножке. По кивку он наполняет обе и вновь удаляется, чтобы уже через секунду вернуться с набором димсамов и опять упорхнуть. Первую порцию напитка Адам опрокидывает в себя залпом и на мгновение задерживает дыхание, но не морщится. Медленно опустив рюмочку на стол, он не разжимает пальцы, а крутит ту в них на манер недавних манипуляций Акапулько с ножом. Облизав губы, он наконец поднимает глаза на собеседника, не теряя застывшей на лице каменной маски.
- Мысли? Возражения? - Обводит взглядом окружающих их зал и наполняет свою рюмку самостоятельно. Встаёт и передвигает свой стул практически вплотную к собеседнику, вместо того, чтобы сидеть практически напротив его. Опускается обратно на сиденье и закидывает ногу на ногу; подцепляет рюмку и, откинувшись на спинку, подаётся ещё ближе к Стоуну, практически шепча тому на ухо. - Предложения?
Поделиться262021-12-04 21:39:14
Манфред сказал бы, что выражает это непроницаемое лицо – кажется, за все это время он научился распознавать самые разные оценки этой непроницаемости. Даже удивительно, как он вообще научился это подмечать – в прежние времена его бы это все заботило в самую последнюю очередь. В конце концов, какое ему было дело до чужих эмоций?
Теперь, оказывается, дело есть.
Моментами Стоун все еще слегка охреневает от таких перемен – раньше он и подумать не мог, что дойдет до чего-то подобного. Было привычно кичиться этим – что вся эта отношенческая мишура ему в помине не сдалась. Просто это не в его стиле, бывает. Нравилось шутить – мол, еще не родился такой человек, который мог бы с ним настолько спеться.
Но, как оказалось, такой человек родился хренову тучу веков назад – от масштабов этой иронии можно захлебнуться в два счета (только летального исхода все равно не получится, сколько ни бейся).
Официант отвлекает, и на мгновение возникает мысль отмахнуться от него и отправить погулять еще минут десять – не видишь, мы тут отношения выясняем? Но Манфред в итоге делает заказ, тыкает пальцем по самым интересным позициям из меню, а когда официант, наконец, сваливает, Стоун с глухим стуком откладывает столовый нож в сторону (какого черта тут вообще такие приборы, они ведь сейчас будут жрать палочками?).
А затем Адам говорит, что всю эта затею с Чау нужно будет согласовать с Франклином, и Манфред думает – какого хера? И неприкрыто кривится в ответ на это, как будто зачерпнул васаби и слизал ее с пальца.
Ни перед кем отчитываться он не собирается – да и зачем? Этот чертов Франклин, наверняка, захочет все обернуть в собственную пользу – потому что он так всегда делает, иных вариантов обычно не бывает. У этого мужика, наверное, бизнес-план расписан на тридцать лет вперед – и везде подстелена соломка на случай всяких форс-мажорных ситуаций. Подход, конечно, хороший, но Манфреда априори бесит все, что касается этого старого придурка.
Стоун откидывается на спинку стула, закидывая ногу на ногу, и внимательно смотрит на Адама, пока тот говорит. Наверное, со стороны они выглядят как два занятых бизнесмена, которые пришли обсудить проект – ну, в какой-то степени так и есть.
Проект под названием «Как лучше всего пришить Ганнибала Чау и получать максимум морального удовлетворения».
Официант мельтешит туда-сюда, бесит просто безмерно – Манфред то и дело косится на него, не особо скрывая своего раздражения, но весь фокус внимания все равно направлен на Адама. В какой-то момент Стоун прочно так фиксируется на этих интонациях и безбожно залипает на том, как Адам опрокидывает в себя содержимое рюмки (что он там вообще заказал? уже не так уж и важно). К своей пока он не притрагивается.
А потом почти в каком-то трансе наблюдает за тем, как Адам сдвигает свой стул ближе, присаживаясь рядом с Манфредом – его шепот отдает алкоголем, и Стоуну кажется, что с таким ему самому никакого спиртного не нужно – он уже готов.
Нет, вот теперь они точно не походят на бизнесменов.
Ну и как-то насрать, на самом деле.
Манфред довольно усмехается, чуть поводя головой навстречу этому горячечному шепоту, и, не меняя своего положения, тянется за своей рюмкой – но пригубляет содержимое совсем чуть-чуть.
Свою довольную усмешку он даже не пытается скрыть, когда чуть поворачивает голову к Адаму, встречаясь с ним взглядом.
Тот может сколько угодно сдерживать эту маску, но глаза все равно горят огнем – пусть только Манфред и способен разглядеть его.
Для простых смертных (ха-ха) этот огонь может оказаться фатальным – Стоуну уже приходилось наблюдать подобное зрелище.
Манфред надеется, что хоть сейчас официант не станет к ним лезть – если тот не полный дурак, конечно.
– Детка, я просто думал оставить на Луи всю грязную работу по доставке, но если ты хочешь добраться до этого придурка сам, то я не стану лишать тебя такого удовольствия, – вполголоса произносит Стоун, прежде чем сделать уже полноценный глоток из своей рюмки. Алкоголь приятно прокатывается по пищеводу, оставляя после себя тепло. – Можем тогда наведаться к нему лично. Или выдумать что-нибудь поинтереснее – этот урод придумал же нам целую подлянку, отплатим ему тем же.
Отставив рюмку на стол, Манфред касается ладонью колена Адама, слегка сжимая.
– Но что я точно не хочу, так это обращаться к Франклину, – продолжает он, не отрывая внимательного взгляда. – Я ему не псина какая-нибудь, чтобы отчитываться о каждом шаге. Разберемся с Чау сами.
Поделиться272022-06-06 16:23:14
Манфред внимательно смотрит на него, то ли ожидая реакции, то ли пытаясь залезть под кожу или - что ещё хуже - в голову, и Адам смотрит на него в ответ, чуть отклонившись назад для большего удобства. Еда стынет на столе, настойчиво требуя внимания своими соблазнительными ароматами, и он вынужден признаться самому себе, что все эти разговоры о далеко идущих кровожадных планах весьма и весьма возбуждают аппетит, удивительным образом напоминая ему более ранние, более родные, более дикие в определённом смысле времена. Кровь и вино тогда лились реками порой друг от друга неотличимыми, а яства были не менее богаты. Ещё он думает о том, что тот небольшой ворох восстановленных им воспоминаний говорит о том, что в прошлом – да хотя бы всего лишь эти несчастные пятнадцать лет назад – он бы не спрашивал ни у кого ни мнения, ни разрешений, и не дожидался бы никаких санкций. Пятнадцать лет назад его не волновала бы никакая условная теневая политика, ни строй в стране, ни какие-то уличные правила... Но его в принципе мало что-то волновало пятнадцать лет назад, кроме Генри (кончилось плохо) и пугио (кончилось ещё хуже). Гамлет из него тогда вышел весьма так себе.
Отчасти поэтому он и пересматривал сейчас все свои паттерны и приоритеты – из тех, что мог вспомнить и осознать. Дело было не в том, что он хотел делать поправку на Волка, но пытался мыслить чуть более здраво, прикидывая, какие у его действий могли бы быть последствия для человека, всё ещё вшитого в общество и потому действующего хотя бы относительно в его рамках. Стоун ещё не привык мыслить категориями более крупными, более перспективными, более... вечными. Настроить себя на такое действительно непросто, Адам тоже не сразу смог, а потом никак не мог это выключить, да и не видел смысла. Со смыслом вообще тяжело на столь долгих дистанциях, его постоянно нужно искать, постоянно выдумывать себе новый, чтобы вешать где-то там, впереди, словно зайца на собачьих бегах.
- Ни в коем случае не пытался умалить твоего достоинства этим предложением, - заговаривает наконец Адам, оставляя в сторону рюмку и многозначительно косясь на мгновение в сторону столовых приборов на столе, затем в руке Стоуна и останавливаясь взглядом на его руке на своём колене, - просто пытался быть, м-м-м, как это.. деликатным? Тебе ещё вести с ними какой-никакой бизнес. Но, коли никаких сдерживающих факторов нет, - он пожимает плечом и укладывает свою свободную руку на спинку чужого стула так, чтобы было удобно запускать пальцы в манфредовы кудри на затылке. – Хочешь представление для Чау – устроим представление, хотя я бы обошёлся просто и бесхитростно, а то уж слишком много чести. Нам есть, куда девать энергию, как мне думается.
Он наматывает пряди на пальцы и слегка тянет назад, чтобы не особо понятно было – он имеет в виду оружейные дела, работы по восстановлению «Артемиды» или что-то третье, более интимное и энергозатратное.
С другой стороны – не слишком ли лёгкая выбрана им учась для Ганнибала? Пусть и мучительная, болезненная, долгая, но всего лишь смерть.
Отредактировано Adam (2022-08-08 14:17:37)
Поделиться282022-06-08 13:10:49
Все эти странные и опасные разговоры среди всего этого помпезного и дорогого интерьера могли бы быть чем-то сюрреалистичным, если бы не время и обстановка, которые их окружают. Кому, как не Манфреду, знать, что подобные разговоры ведутся именно так – максимально непринужденно, где-то в перерыве между закусками. В темных подворотнях дела уже давно не ведутся – ну, может, только среди каких-то конченных неудачников. Такой антураж точно не для Манфреда Стоуна.
Даже если официанты что-то услышат, то вряд ли разнесут это куда-то дальше этих стен – потому что знают, чем подобное может быть чревато.
Как говорится, отчаянные времена требуют отчаянных мер – так было всегда, а уж сейчас тем более.
А представления хочется – пусть это и, наверное, несколько глупо и по-детски. Но тут тоже действуют законы каменных джунглей – кровь за кровь, наебка за наебку и все такое. Так просто спустить это с рук Стоун не может – моментами он до сих пор ощущает этот выстрел, прошивший насквозь. Наверное, это у него никогда не получится забыть – надежно впаяно в память.
Манфред и не станет отрицать тот факт, что учинить эту расправу он хочет исключительно ради собственного удовлетворения – как говорится, ничего в этом постыдного нет, большинство людей грешат таким, в конце концов.
И сделать все хочется по высшему разряду.
– Это ему вести со мной бизнес, – с усмешкой поправляет Манфред, глянув на Адама и поглаживая его колено, и чуть поводит головой, когда тот начинает перебирать его волосы. – Так что мне по большей части насрать, что там подумает Франклин, вот правда.
Если уж так подумать, что страшного может случиться? Волк решит его замочить?
Смешно, ей-богу, ага.
Такая небольшая деталь как бессмертие хорошо так развязывает руки – и Манфред вдруг понимает, что будь он моложе, то пустился бы во все тяжкие. Сейчас уже как-то нет настроения вытворять нечто подобное. Хотя, кто знает – может, в один прекрасный день у него произойдет конкретный такой сдвиг по фазе, и он начнет творить неведомую хрень, эксплуатируя свое бессмертие направо и налево?
Но сейчас, по крайней мере, у него есть Адам, который точно не даст ему отлететь с концами.
– А мне вот интересно, – задумчиво вдруг тянет Стоун, – что для тебя значит «просто и бесхитростно»? Пырнуть его ножом в подворотне?
Другой вопрос, что такие, как Чау, едва ли гуляют по подворотням – а если такое и случается, то их сопровождает обычно толпа охраны.
– А энергии у меня предостаточно, детка, – добавляет он с усмешкой, чуть сжав колено Адама. – Хватит и на ремонт в этой развалине, и на расправу с неугодными. Просто ко всему нужен свой индивидуальный подход. Тем более, что в случае с Чау я не собираюсь устраивать что-то невероятно грандиозное. Слишком много чести, знаешь ли.
Конечно, будет еще тем геморроем к нему подобраться – так что тут придется проявить мастерство смекалки. Но подобная перспектива Манфреда ничуть не страшит, наоборот – раззадоривает донельзя.
Поделиться292022-08-08 16:05:29
– Это ему вести со мной бизнес, - многозначительно поправляет его Стоун, иначе расставляя акценты, и Адам невольно расплывается в широкой улыбке, совсем каплю снисходительной, но куда больше понимающей, наполненной скорее чем-то положительным, схожим с любованием, нежели насмешкой.
Ну, конечно; ну, разумеется, только так и никак иначе и должны расставляться акценты во вселенной Манфреда Стоуна, он ведь уже успел это заметить за тот непродолжительный пока что период, что имел удовольствие - хоть и не всегда - за тем наблюдать в естественной среде обитания. Только так, и все эти вынужденные уступки перед Волком или кем-то ещё его калибра и контекста - не более, чем временные препятствия, досадные элементы, выпадающие из идеальной картины мира. С ними иногда приходится иметь дело, им иногда приходится уступать, потому что, помимо всего прочего, необходимо обеспечивать собственное выживание и статус, и для этого Стоун обладает едва ли не уникальным чутьём. Да, оно слегка подвело его там, в Артемиде пару месяцев назад, но у этого случая были свои предпосылки. Адам предпочитает - небезосновательно - считать те события уникальными, выпадающими из общей канвы, да и они в конечном итоге повернулись положительно.
А теперь...
Теперь перед Манфредом открывались не менее уникальные перспективы, поскольку чаша весов распределения силы явно качнулась в его сторону с осознанием собственной - пусть и относительной - неуязвимости. Всё ещё остаются детали, нюансы с этим совершенно идиотским механизмом воскрешения, но при должной сноровке, и, если он станет исполнять свои обязанности телохранителя с чуть большей оглядкой и расторопностью... тогда их никто не остановит.
Но это всё мысли о будущем, пока что ещё весьма отдалённом: слишком много предстоит работы, а здесь и сейчас Мэнни спрашивает его, что для него есть бесхитростно - пырнуть ножом в подворотне? - и Адам не выдерживает. Этот вопрос звучит настолько неожиданно, подходяще и вместе с тем нелепо в устах Стоуна, что он смеётся в голос несколько продолжительных секунд, даже слегка подаваясь вперёд и затем смахивая из углов глаз проступившие слёзы. Это странное ощущение. Это удивительное, давным-давно забытое и не только из-за его амнезии, а потому практически новое ощущение. Он даже навскидку предположить сейчас не может, как давно он так не смеялся. И чем больше он думает об этой фразе, тем смешнее ему становится, так и чужую руку с колена стряхнуть случайно недолго.
- Знаешь, - прикрыв глаза и промакивая кончиком пальца всё ещё влажный уголок левого глаза, сквозь улыбку заговаривает Адам, - ты почти попал. Можно заменить нож на вакидзаси, например. Это короткий японский меч. Придаёт процессу перчинку. Хотя, - он задумчиво проводит пальцами по губам, а затем накрывает ими чужую ладонь на своём колене и тянет ту по ноге выше и выше, - в прошлый раз это имело смысл, потому что в тот раз весь фокус был в расследовании. Сейчас – в факте и процессе. Хочешь долго – будет долго. - Он замирает, не доводя их руки до цели всего на несколько сантиметров, и снова чуть улыбается. – Ешь свой стейк.
Отредактировано Adam (2022-11-27 22:00:18)
Поделиться302022-08-09 19:10:11
Наверное, это действительно отголоски какой-то старой травмы – Манфред все еще отчетливо помнит те времена, когда с его мнением не считались, а его самого ни во что не ставили. Помнит – но вспоминать такое категорически не хочется. Слишком уж оно полярно отличающееся на контрасте с этим напускным благополучием (которое, если так подумать, притворно чуть более чем полностью – однако половина земного шара как-то научилась существовать так, словно ничего вокруг не происходит и весь мир не катится в полную пизду; тут либо притворяешься вместе со всеми, либо остаешься бортом).
Манфред не хочет вспоминать – но помнит и все эти темные подворотни, и моменты, когда приходилось чуть ли не наизнанку выворачиваться, чтобы те, которые господствуют на вершине пресловутой пищевой цепочки, все-таки заметили.
Отвратительно.
Благо, что сейчас не приходится заниматься такой херней – тот случай в «Артемиде», когда он выполнял поручение Волка (больше, блять, никогда в жизни), было больше форс-мажором и попыткой хоть как-то вылезти из всего этого навалившегося дерьма.
Как говорится, хочешь жить – умей вертеться.
Вертеться Манфред Стоун научился очень и очень давно – можно сказать, стал мастером спорта в этом деле. Чтобы потом заставлять вертеться других. Ведь именно так все и происходит в этом ебанутом мире – сегодня ты смотришь на всех свысока, а завтра огребаешь по полной и глотаешь пыль с чужих подошв. Реверснуть всю эту ситуацию сейчас совершенно не хочется, конечно же. И хорошо, что сейчас есть такое подспорье в виде бессмертия – тот, кто захочет его прикончить, невероятно удивится.
А пока что удивляется сам Манфред, когда Адам вдруг начинает смеяться – именно смеяться, а не демонстрировать те пятьдесят оттенков усмешки самого разного настроения (кажется, примерно половину их них Стоун уже научился различать).
– И что я смешного сказал? – спрашивает Манфред, чуть нахмурившись, пока Адам пытается отсмеяться – и чувствует, что сам почти готов словить то же настроение. Да и нечасто увидишь, как такое непрошибаемое, но каким-то образом очеловеченное мраморное изваяние смеется от всей своей несуществующей души (потому что лично Стоун в одном месте видал всю эту метафизику).
Манфред фыркает в ответ на слова Адама и качает головой, усмехнувшись себе под нос.
Японский меч, ага. В его подворотнях всяких нерадивых товарищей протыкали палеными швейцарскими ножами производства КНР – это если совсем дела были плохи. Конечно, чаще всего в дело шло оружие посерьезнее – элементарно потому, что у тебя есть шанс все лишь на один-два удара, чтобы после бесследно смыться. Ты просто не можешь себе позволить слишком долго ковыряться затупленной зубочисткой в чьей-то печени.
Но, наверное, с этим японским мечом хватило бы и одного удара.
– Думаешь, после твоих рассказов о том, как ты развлекался с ножами, у меня пропадет аппетит? – вздернув брови, спрашивает Стоун, придвигая тарелку к себе ближе, и начинает разрезать кусок мяса. – Просто вспомни, какую ебаную театральщину он устроил нам. Нужно, чтобы старый ублюдок точно так же помариновался – это как минимум.
В конце концов, может, ему тоже хочется устроить ту самую театральщину – око за око и вся вот это вот хрень.
Может, Манфреда подпитывает так не нужное сейчас чувство мести – ну и что с того? Этой злости было много в самом начале, когда он вдруг обнаружил себя на пустынном пляже – после того, как получил пулю в живот. Так что Чау еще повезло в какой-то степени.
– А про все эти свои игрища с ножами ты мне еще должен будешь рассказать, ты понял? – пережевывая сочнейший кусочек мяса, добавляет Стоун. – Как я понял, это твой любимый вид оружия.
Хотя, может, это тоже привет из очень далекого прошлого – если вспомнить то, как Адам умер в самый первый раз. Но это Манфред предпочитает не озвучивать.
А то столовых приборов в пределах досягаемости тут предостаточно.
